Патриция Вентворт
Элингтонское наследство
Анонс
Сюжетная канва романа весьма проста и в основном состоит из хорошо обработанных стандартных ходов. Автор словно задался целью не перегружать главную идею всякими отвлекающими внимание мелочами. Кроме того, личность преступника очевидна практически с первых страниц. Читателю предлагается бесхитростная, чтобы не сказать наивная, история с обычной тематикой серии «мисс Силвер» — добро обязательно должно восторжествовать, в мире должно быть место романтике, а чистота нравов делает человека поистине прекрасным.
Особенностью романа является некое отсутствие временных рамок — ни один предыдущий роман не соскальзывал с такой легкостью в 19-й век и даже дальше. (Только отсутствие когорты прислуги и некоторые другие детали неумолимо указывают на то, что времена королевы Виктории миновали.) «Элингтонское наследство» трудно назвать не только детективом, но даже и бытописательным романом, скорее какой-то архаичный жанр о жизни английской деревни, а именно, нравоучительный роман с подоплекой религиозных моральных ценностей — недаром главная героиня выглядит здесь невероятно молодой и наивной. Она словно вобрала в себя качества добрых сказочных персонажей, действующих инстинктивно или по велению судьбы и соответственно лишенных более яркой индивидуальности современного человека.
Кроме того, все персонажи четко распределяются на хороших и плохих, которые в свою очередь подразделяются на «исправимых» и «неисправимых», и их рейтинг прямо сообщается читателю. Это подчеркивает морализаторские нотки романа.
Кульминацией же является сцена, когда Кэти приходит к мистеру Моттингли, чтобы «познакомиться с ним», а на деле — чтобы преподать ему урок жизненной мудрости (что соответствует скрытым христианским воззрениям романа).
Поскольку на долю мисс Силвер приходится (помимо выслушивания историй жизни всех действующих лиц) только выяснить о существовании записки, отведенная ей часть романа кажется уже лишней. Любопытно узнать, что расследование велось больше недели — хотя при действительном положении дел распутать это преступление за такой срок было бы весьма затруднительно.
Отсутствие реального прогресса довольно ловко компенсируется отвлечениями на Мэг с ее многочисленными жизненными планами и почти недетским умением использовать взрослых людей для продвижения своих целей.
Забавно, что Фрэнку Эбботту отведена роль, ранее принадлежавшая инспектору Лэму, а именно — выдвигать лежащие на поверхности обвинения. Казалось бы, после многолетней школы у мисс Силвер он должен был бы проявить большую проницательность. В этом деле он, к тому же, ведет себя крайне пассивно. Жизнь все решает сама, и если в лучшие годы мисс Силвер с ее воспитанником выступали как судьбоносные фигуры, то в этом произведении они всего лишь обеспечивают благоприятный антураж.
Вышел в Англии в 1958 году.
Перевод выполнен А. Ващенко специально для настоящего издания и публикуется впервые.
Глава 1
Дженни сидела на стуле, подавшись вперед. Было восемь часов вечера. Она сидела, опираясь левым локтем о колено и положив подбородок на ладонь. Большие карие глаза Дженни, полные печали, то не отрываясь смотрели на бледное лицо мисс Гарстон, то быстро оглядывали комнату, как будто стараясь обнаружить кого-то еще, незримого, но явно тут находившегося. Чуть поодаль на комоде горела свеча, затененная двумя поставленными на ребро книгами. Комната была странной формы и располагалась в небольшом коттедже с тростниковой крышей, край которой свис почти до маленьких окон.
Мисс Гарстон лежала на узкой кровати; голова поднята повыше — две подушки; руки — вдоль тела; лицо — мертвенно-бледное. С тех пор как утром ее принесли домой, она ни разу не пошевелилась. Ни единого слова, ни единого движения. Доктор пришел и ушел. Медсестра, мисс Адамсон, пробыла весь день. Сейчас она собиралась пойти домой, чтобы взять кое-какие вещи, которые могли понадобиться ночью.
— Вам нечего бояться, Дженни, — сказала мисс Адамсон. — Она вряд ли очнется.
— Я не боюсь, — ответила Дженни.
— Я постараюсь вернуться как можно скорее Слышно было, как мисс Адамсон спускалась по лестнице, по которой при всем желании нельзя было пройти бесшумно, ибо ступеньки были неровные и за триста лет существования — со времени постройки дома — их никогда не удостаивали ковровой дорожки.
Когда шаги мисс Адамсон замерли, Дженни с облегчением вздохнула. Мисс Адамсон, конечно, была очень добра, но Дженни хотелось остаться одной. Это были последние часы, когда она и мисс Гарстон могли побыть вместе, и это наполняло Дженни особым чувством, чувством приглушенной горечи и торжественности. Она смотрела на спокойное бледное лицо, на седые волосы, разделенные аккуратным пробором посередине, на длинную белую ночную сорочку с рукавами до запястий. А может быть, она, мисс Гарстон, сейчас спит? Если да, то видит ли сны? Сама Дженни почтя всегда видела сны. Правда, она не всегда их помнила, но почти всегда ей что-то снилось. Иногда она запоминала сны, иногда они мигом куда-то улетучивались…
Иногда не было вообще никаких воспоминаний.
Нет! Сейчас не время думать о своих снах, ни о чем своем. Нужно постараться понять, что произошло с мисс Гарстон на этом пустынном участке дороги. Сколько Дженни себя помнит, каждый, ну почти каждый день мисс Гарстон садилась на свой велосипед и по этой дороге отправлялась в деревню. Даже если у нее и не было там никаких дел, потому что всегда находилась куча дел в огромном доме миссис Форбс, которая жила через дорогу.
Миссис Форбс была Дженни совсем не интересна. Миссис Форбс принадлежала к таким людям, которых просто уже не замечаешь. Если кого-то знаешь всю жизнь и всю жизнь этот человек здесь, рядом, то о нем почти не думаешь, его воспринимаешь, как нечто само собой разумеющееся. Миссис Форбс была здесь всегда, как и ее маленькие девочки Джойси и Мэг, как взрослые уже Мэк и Ален. Между братьями и сестрами была большая разница в возрасте, потому что Мэк и Ален родились в первые годы замужества миссис Форбс, а две дочки появились уже после войны, так и вышло, что Мэк и Ален были взрослыми, а девочкам — одной девять, а другой десять лет. Все они были частью жизни Дженни. Своих родственников у нее не было. Когда мистер Форбс умер, Дженни казалось, что она потеряла родного дядю. Мистер Форбс на свой лад — рассеянно-отсутствующий — был неизменно добр к ней. Он вообще был очень рассеянным человеком и постоянно поражал Дженни тем, что был здесь как бы наполовину.
Иногда ей очень хотелось знать, где же находятся другая половина мистера Форбса. Но та половина, которая была здесь, к Дженни постоянно относилась по-доброму.
И Гарстон тоже всегда была рядом, но она была другая.
Дженни называла ее Гарсти. Она была вся в делах, вся в заботах о ком-то, неутомимая и совершенно не склонная к сантиментам. Как странно видеть Гарсти лежащей целый пень не шелохнувшись. Ее нашел Джим Стоке, который служит у мистера Карпентера. В двенадцать часов, посвистывая он направлялся к себе обедать. Мисс Гарстон, видимо купила все, что нужно, и возвращалась домой. Но она не успела проехать даже половину пути. Остались следы там, где ее велосипед почему-то съехал с дороги. Почему? Никто не знал. Если это машина, то, значит, она проехала мимо и никто даже не вышел, чтобы поднять ее… Машина вообще не остановилась. А упавшая мисс Гарстон больше не двигалась. Так и осталась лежать на обочине среди пыльных веток ежевики. Искореженный велосипед валялся на обочине, и никто не мог сказать, что же случилось с мисс Гарстон.
Тут Дженни отвлеклась от своих мыслей, так как мисс Гарстон вдруг пошевелилась. Ее веки дрогнули, и она открыла глаза. Оглядев комнату, она снова опустила веки.
Взгляд был туманным, ничего не видящим. Сердце Дженни забилось сильнее.
— Гарсти… — произнесла она приглушенно, так говорят, когда страшатся побеспокоить больного.
Глаза снова открылись и на этот раз смотрели осмысленно.
— Дженни, — произнесла она тихо, но четко.
— Да! — отозвалась Дженни.
— Меня сбили.
— Да, но теперь, Гарсти, все будет в порядке, — Я… так… не… думаю…
Дженни взяла бледную руку в свои ладони. Мисс Гарстон всегда гордилась своими руками. Они были единственной ее красой, и она тщательно ухаживала за ними. Теперь они неподвижно лежат на простыне: пальцы слегка согнуты, ногти ровные и блестящие. Изящная рука в ладонях Дженни была вялой, слабой… безжизненной.
— О Гарсти, Гарсти… — тихонечко позвала Дженни.
Глаза снова открылись, и мисс Гарстон заговорила. Казалось, она только продолжала мысль, начало которой покоилось в ее дремоте.
— ..так что все принадлежит тебе… Ты ведь знаешь это, да? — спросила она.
— Не беспокойтесь об этом, Гарсти!
Мисс Гарстон прикрыла глаза, но чувствовалось, что ее не оставляет тревога. Рука, лежавшая в ладонях Дженни, дрогнула. Мисс Гарстон будто старалась проснуться, но никак не могла одолеть дремоту.
— Не надо! Не напрягайтесь, Гарсти! Вам нельзя. Вы не должны… Не сейчас, попозже, когда вам будет лучше…
Глаза мисс Гарстон широко распахнулись. Первый раз за весь день она чуть шевельнула головой. Это было слабое, почти неприметное движение, но оно явно означало: «Heт!»
Мисс Гарстон опять лежала не шевелясь. Глаза ее не отрывались от лица Дженни. Наконец она очень тихо спросила:
— Я это сказала?
— Не знаю.
— Это… так трудно! Я должна была сказать раньше, а… а не скрывать от тебя. Я никогда не думала… что уйду… так и не сказав. Но мне казалось, что лучше не торопиться. Твоя мать… — мисс Гарстон остановилась. — Она была Дженнифер Хилл. Твой отец… твой отец ничего не знал о тебе… не знал, что ты должна родиться… Я не думаю, что он это знал, ведь Дженнифер ничего не говорила. Это был Ричард Форбс.
Ричард Элингтон Форбс. Элингтон принадлежит ему. Но этого-то я от тебя не скрывала… Это все знают.
Холодная рука в ладонях Дженни дрогнула и повернулась.
— Не волнуйтесь, Гарсти, — быстро проговорила Дженни. — О, пожалуйста, не волнуйтесь!
— Я должна.
Эти два слова прозвучали четко и почти громко. И как-то очень торжественно. Она опять надолго замолчала, будто снова унесшись куда-то прочь. Но вот она заговорила опять.
— Я не должна была так поступать. Вначале я ни в чем не была уверена. А потом появилась ты… новорожденное дитя… и твоя мать умерла, но она так ничего и не сказала.
Если бы она мне сказала… я бы… Я не выдала бы ее. О нет!
Поверь мне… потому, что это правда…
— Конечно! Я вам верю. О, только не тревожьте себя!
— Я должна… — снова произнесли бледные губы. Дыхание стало неровным, а голос — совсем слабым.
Прошло немало времени, прежде чем она снова смогла заговорить.
— Я ни о чем больше не думала… пока… пока тебе не исполнилось семь лет, и мистер и миссис Форбс, они все это время были здесь. Я поделилась с подругой, и она сказала: «Знаешь, есть способ проверить. Если они были женаты, то сохранилась копия свидетельства в Сомерсет-хаусе»[1]. Я тебе говорила о письме?
— Нет. Никогда. Даже не упоминали.
Мисс Гарстон словно ее не слышала и продолжала вопить тихим голосом, почти шепотом. Будто шелестели под легким ветерком деревья или когда что-то слышишь сквозь сон.
— Письмо, — повторила Гарсти, — оно было в маленьком ящичке шкатулки. Оно все еще там… Я положила его обратно… Я не хотела его читать. Но ведь ты их дочь!..
Ты имеешь право… Единственное письмо, которое получила твоя мать, потому что они и так были вместе. Она служила в женском корпусе ВВС. Ты это знаешь. Его убили раньше, чем он успел снова написать. Его самолет не вернулся. Он отправился в этот, как его называют, разведывательный полет, или что-то в этом роде… и не вернулся. Он не вернулся…
Гарсти долго молчала. Веки опустились. В комнате было очень тихо. Время шло…
И снова она заставила себя открыть глаза.
— Я видела в письме только одну фразу… только одну… но она заставила меня задуматься. Я никак не могла ее… забыть. В письме он назвал ее «моя жена»… «дорогая моя жена»… В самом конце письма. И я, конечно, сразу же подумала, что если они поженились, то Элингтон-хаус твой… Все здесь твое.
Смысл сказанного ею не доходил до Дженни. Она не могла в это поверить. Руки ее, державшие холодные пальцы мисс Гарстон, были по-прежнему совершенно спокойны. Казалось, разум не желал впускать эту новость, накрепко закрыв все двери. Дженни просто не могла поверить этому признанию.
— Если бы они поженились, она бы сказала, — возразила Дженни.
— Я тогда тоже об этом думала… Потом решила, что он предоставил ей самой сказать обо всем. Но она ведь ничего не сказала. Да это и не могло быть правдой… Не могло!
«Почему не могло?» — мелькнуло в голове у Дженни.
И прежде чем успела додумать эту мысль, она услышала свой собственный голос:
— Почему это не могло быть правдой?
Мисс Гарстон внимательно посмотрела на нее, с трудом чуть повернув голову.
— Я знала, что когда-нибудь ты меня об этом спросишь. — И сразу, словно в воздухе что-то затрепетало. — Я знала. Вот и настало время. Мне не хватило храбрости… Я… я так и не смогла решиться. Но я не могу умереть, не сказав тебе… Я так и не пошла в Сомерсет-хаус…
Я боялась…
— Но почему?
— Я так тебя любила…
Сердце Дженни болезненно сжалось.
— О Гарсти!
— Я думала… Конечно это было не правильно… Теперь я понимаю. Я боялась, что если пойду, и это окажется правдой… то, что они были женаты… Я думала…
— Не мучайте себя, Гарсти, не надо.
— Я должна… у меня мало времени.
— Завтра…
— У меня не будет «завтра». Я так и не пошла в Сомерсет-хаус… потому что они бы отобрали тебя у меня… Я не могла… этого вынести… потому что слишком тебя любила…
Веки снова опустились. Она долго молчала и понемногу успокаивалась. Вдруг ее рука дрогнула в ладонях Дженни и слегка шевельнулась. Глаза открылись.
— Ты родилась… здесь… в этой комнате. Она вернулась…
Дженнифер вернулась. Она ничего не могла говорить. Дом тогда стоял пустой. Не было ни миссис Форбс… ни мальчиков… Потому что дом, конечно, принадлежал ему. Ну а если Дженнифер была его женой, а он умер, значит, дом принадлежал ей и ее ребенку. Только она ничего не сказала… никогда ни слова об этом. Весь день сидела у окна. Делала то, что я ей велела. Нет, она не была больна. Во всяком случае — телом. Только все время будто была в полусне. У меня был этот коттедж, здесь мы и жили. Потом, когда приехали Форбсы — потому что теперь он стал наследником, — миссис Форбс пришла сюда поговорить со мной. Сказала, что глупо мне здесь оставаться, но я ей ответила, что у Дженнифер нет ни родных, ни денег… А у меня есть этот коттедж… Он мой… и никто не может меня отсюда выгнать. Она увидела, что я твердо все решила и бесполезно меня уговаривать. Дженнифер не поднималась. Когда пришел срок и родилась ты, сначала все было хорошо… Но в ту же ночь она умерла.
Мисс Гарстон опять долго молчала. Но когда снова заговорила, все было уже совсем иначе. Больше она не обращалась к Дженни. Глаза Гарсти ее не видели, хоть и были открыты. Отрешенный взгляд был устремлен на кого-то другого. У Дженни было такое чувство, что если бы она решилась обернуться, то увидела бы того человека. Дженни не могла его видеть, но знала, что Гарсти видит. В комнате кто-то был. Дженни не знала, был ли это вестник смерти или жизни. Вдруг Гарсти улыбнулась и что-то сказала, но Дженни не разобрала что. Через миг все было кончено. Гарсти умерла.
Глава 2
Мисс Адамсон отсутствовала примерно час. Она бы, конечно, не задержалась так долго, но по пути ей встретились несколько соседей, и тем, разумеется, захотелось посудачить о несчастном случае и о том, как сейчас чувствует себя мисс Гарстон. Мисс Адамсон не скупилась на подробности и комментарии, слушатели ахали. Страшно подумать: мало того, что сбили несчастную женщину, но даже не соизволили посмотреть, что с ней. Как не в чем не бывало кто-то покатил дальше! Потом мисс Адамсон добрела все-таки до своего коттеджа, покормила кота и собрала ночные принадлежности. На это, конечно, тоже ушло время. Хотя мисс Адамсон торопилась как могла. Потом она поспешила по тому пустынному участку дороги, где и произошло несчастье, мимо калитки на ферму мистера Карпентера и наконец увидела свет свечи в окошке — там, где сидела у постели больной Дженни. На другой стороне улицы темнел Элингтон-хаус, где жили Форбсы.
Мисс Адамсон вдруг обуяло негодование. Она и сама не могла бы объяснить, чем ей не угодила миссис Форбс, хотя старалась ладить со всеми — ведь она все-таки сестра милосердия… Но как ни старайся, если уж у тебя есть предубеждение к человеку, ничего с собой не поделаешь. В глубине души мисс Адамсон знала, что испытывает неприязнь к миссис Форбс, вот и сейчас она вдруг выплыла наружу. Она не стала особенно над этим задумываться, но это чувство не покидало ее, пока она, оставив свой велосипед в сарае, шла по темной дорожке к кухонной двери. Если бы можно было перевести ее мысли в слова, пожалуй, получилось бы нечто следующее:
«Эта Форбс! Когда она никому не нужна, то вечно тут крутится, но как только требуется помощь, ее не доищешься! Впрочем, окажись она здесь, толкует нее все равно никакого, одна суета». Ощущение никак не исчезало, вполне четкое, даже и без всяких слов.
Мисс Адамсон наконец открыла кухонную дверь. Там горела лампа. Ни в коридоре, ни на лестнице света не было.
В доме стояла зловещая тишина. Но так не бывает! Должны же быть хоть какие-то звуки! Легкая дрожь пробежала по телу мисс Адамсон. Задрав голову, она крикнула в направлении второго этажа: «Дженни! Я вернулась!» Ответа не было.
Мисс Адамсон взяла себя в руки. Если б что-нибудь подобное случилось с кем-нибудь другим, уж она-то знала бы что сказать. Просто не верилось, что она сама так оплошала. Стоит столбом у лестницы и боится подняться наверх.
Да будь кто другой таким трусом, мисс Адамсон знала бы, как его приструнить!
А там наверху, в спальне, Дженни все еще держала мертвую руку мисс Гарсти. В изящных пальцах уже почти не осталось тепла. Но у Дженни не было сил выпустить эту руку.
Она была рада, что в комнате никого нет, что больше никто сейчас не видит лицо Гарсти. Это было лицо человека, познавшего наконец истину. Дженни никогда его не забудет…
Когда она услышала, что ее снизу зовут, ей показалось, что голос донесся откуда-то совсем издалека. Дженни постепенно стала приходить в себя, но очень медленно. Она не повернулась, даже когда за ее спиной открылась дверь.
Мисс Адамсон вошла в комнату и остановилась, не зная, что сказать. Она посмотрела на Дженни, сидящую подавшись вперед и не выпускающую из ладоней мертвую руку мисс Гарстон. Лицо Дженни было повернуто в профиль.
Оно было отрешенно-спокойным, как у человека, который пытается проснуться… но никак не может стряхнуть сонную одурь… Мисс Адамсон перевела взгляд на лицо мисс Гарстон. Оно почти не изменилось с тех пор, как она видела его в последний раз, но было ясно, что она мертва.
В маленькой комнате было невероятно тихо. Даже порывистый ветер за окном неожиданно замер. Мисс Адамсон продолжала стоять, держась рукой за открытую дверь.
Вдруг раздался шум подъехавшей машины. Ей очень хорошо было слышно. У въездных ворот, находившихся напротив через дорогу, прозвучали два гудка. В былые времена, когда в доме было полно народу, кто-нибудь из мальчиков выбегал открыть ворота, чтобы впустить экипаж. Но это было очень давно. Экипажи уступили место машинам, дом стоял темный, а ворота теперь были открыты постоянно.
Шум мотора умолк, и сразу последовал сильный порыв ветра. От него дрогнули стекла в оконных рамах, и ветер со свистом промчался по всему дому.
Овладев собой, мисс Адамсон порывисто вошла в комнату.
— О Дженни! Милочка… — произнесла она.
Дженни медленно, очень медленно повернулась, вся во власти одной-единственной мысли.
— Это не правда… Это не может быть правдой… Только не Гарсти…
Миссис Форбс подъехала к дому и завернула за угол.
Поставив машину в гараж, она удовлетворенно вздохнула как человек, покончивший с делами. Собрав свертки, она заперла гараж и направилась к парадной двери. Дверь была приоткрыта, из-за нее выглядывала Картер.
— О мэм! — воскликнула она. — О мэм! Я старалась скрыть от них, я думала, так оно будет лучше, и вы бы мне то же самое велели. О господи! Страх-то какой!
Миссис Форбс слушала вполуха. Картер была существом чувствительным и не стоило обращать на нее внимания. Войдя в освещенный холл, мисс Форбс стала снимать пальто.
Свет лампы падал прямо на нее. Это была красивая женщина. Не молодая — ей было за пятьдесят, — но очень хорошо сохранившаяся. Оба ее сына родились один за другим (между ними был всего лишь год разницы): первый в двадцать восемь лет, второй в двадцать девять, а обе девчушки, тоже погодки, появились через четырнадцать лет, когда майор Форбс демобилизовался, хотя какую пользу такой человек мог принести в армии она не представляла и даже не пыталась представить. Вернулся Форбс еще более рассеянным, чем был до войны. Дослужился он до полковника. Вот и все, что она уяснила. Он довольно легко приспособился к деревенскому укладу, был ровно-доброжелателен с женой и рассеянно-приветлив с детьми и Дженни. Два года назад тихо и незаметно угас. Вместо него теперь всем заправлял старший сын.
— О мэм! — продолжала причитать Картер. — У меня аж ноги подкосились! Истинная правда! Эдакого со мной еще не бывало. И ведь, считай, почти у нашего порога!
Вот беда-то!
— О чем вы говорите. Картер! Что с вами? Если вы хотите что-то сказать — говорите сразу! Между прочим, я все-таки купила этот материал — на платья Мэг и Джойс. Думаю, получатся очень нарядные. Завтра же утром пойду к мисс Гарстон. Или она сама к нам зайдет. Да, так будет даже удобнее.
— О мэм, — опять запричитала Картер, — вы же не знаете… Мисс Гарстон уже никогда больше не будет шить платья!
Ни малейшей надежды! Так сказал доктор, когда мисс Адамсон спросила его. Она умрет ночью или рано утром. Он так сказал. Мисс Адамсон осталась…
Миссис Форбс обернулась. Она уже подошла к лестнице, но развернулась и подошла к Картер.
— О чем это вы?
Картер вынула носовой платок и тихонько всхлипнула.
— Да о мисс Гарстон, мэм! — сказала она. — Сегодня мисс Гарстон, как обычно, отправилась в деревню, и никто ничего не подозревал, пока Джим Стоке не нашел ее, когда в полдень возвращался домой…
— Нашел?
— Да, мэм. Так и обомлел, бедняга. Он побоялся ее трогать… Вернулся на велосипеде в деревню. Сообразительный парень. Там нашли доктора Уильямса и мисс Адамсон, ну и принесли ее домой. При ней остались мисс Адамсон и Дженни.
Миссис Форбс стояла, словно окаменев, в полном шоке.
С трудом себя преодолев, она наконец спросила:
— Дети не знают?
Картер, запинаясь, чтобы по возможности избежать гнева, который как грозовая туча был неотвратим, сказала:
— О мэм! Это не я… честное слово, не я! Миссис Хант заглянула, чтобы сообщить, мне одной, конечно, а Мэг как раз выглянула из-за двери. Ну, а раз знает Мэг, то и Джойс конечно тоже. Это понятно. Да все равно от них это не скроешь.
— Довольно, Картер! — прикрикнула на нее миссис Форбс. — Как я понимаю, девочкам все известно. Придется мне идти туда, и немедленно. Страшно досадно, что только что поставила машину, не заводить же ее снова. Я, возможно, приведу Дженни. Посмотрим. Приготовьте постель в маленькой комнатке рядом с детской.
О! И прислушивайтесь к телефону — я позвоню, как только узнаю что и как.
С этими словами миссис Форбс прошла через холл и взяла со стола фонарик. Отдав все распоряжения, она подошла к парадной двери, через миг дверь с грохотом захлопнулась, и этот грохот разнесся по всему дому.
В туже секунду две девочки, соскочив с лестничной площадки, бегом бросились вниз. Обхватив Картер одна справа, другая слева, они потащили ее из холла в кабинет.
— Она пошла туда! — затараторили обе.
— Она сказала, что пойдет!
— Мы слышали, все-все слышали!
— Она приведет Дженни?
— Ведь сказала, что приведет, верно?
— Раз она так сказала, значит, Дженни должна прийти? Правда?
— О да! Конечно должна!
— Она же сказала, что приведет!
Обе с двух сторон повисли на Картер и, подпрыгивая, выкрикивали каждая свое, не давая ей и слова сказать.
Когда Картер попыталась их угомонить, они ее совсем закружили.
— Тише-тише! — взмолилась Картер. — Я должна приготовить постель. Мэг! Джойс! Да пустите же меня! Мне надо идти. О господи, что это?
Все трое тотчас замерли на месте: две девочки в белых ночных рубашонках, с заплетенными в косички волосами и пожилая толстуха Картер. Все трое были охвачены страхом. Стояла мертвая тишина. Казалось, все в доме затаило дыхание.
Мэг очнулась первой. Она закружилась на месте и топнула босой ногой по ковру.
— Ты нас обманула, Картер! Притворилась, будто что-то слышишь!
— Правда? Ты правда притворилась, Картер?