Миссис Грэхем отвела глаза в сторону.
— Я не уверена, стоит ли это затевать.
Элла Харрисон задохнулась от возмущения. До чего она взбалмошная, эта Винифред Грэхем! То просто жаждала поехать в круиз — надеется подцепить там поклонника, — но как только я сказала, что у Теи тоже будет шанс, она сразу пошла на попятный.
Такой поворот Эллу никак не устраивал. Фред хочет купить дом, и если она уговорит Грэхемов продать, то окажет ему услугу. Она не знала, зачем ему нужен их дом, но намерена была выяснить. Она встречалась с Фредом каждый день за чашкой кофе или ходила с ним в кино по вечерам. Похоже, он снова влюбился в нее или… очень хорошо притворяется. Она понимала, что будет полной идиоткой, если сама им увлечется. Она хорошо знает его: у него на уме какая-то афера. Ему нельзя доверять ни на грош, это она тоже знает. Нельзя поддаваться на его уловки. Но даже понимая все это, она была без ума от него, как много лет назад, и если он решил выжить Грэхемов из дома, она пойдет на все, чтобы ему помочь.
Такие мысли пронеслись у нее в голове, и она ответила миссис Грэхем:
— Дорогая, ты не представляешь, как тебе понравится!
Тобою будут без конца восхищаться! Мужчины обожают хрупких блондинок! Поклонники будут ходить за тобой толпами! И почему бы Tee не порадоваться жизни? Разве она этого не заслужила? Надо и ей немного поблистать!
Сама Элла Харрисон была образцом искусства блистать, и потому могла говорить авторитетно. Она состояла из сплошного блеска: волосы цвета меди сверкали, глаза из-под длинных черных ресниц тоже, зубы можно было снимать на рекламу зубной пасты, бриллианты в ушах, ослепительная брошь на плече и множество колец, вспыхивавших при каждом движении рук. Умело наложенный макияж, алая помада в сочетании с облегающим ярко-синим платьем, прозрачным голубым шарфом и блестящей заколкой в волосах смотрелись очень эффектно. Она была безмерно довольна собой, когда дома спускалась по лестнице в холл, где ждал Николас. Он пожирал ее взглядом, не мог отвести глаз. Она снова почувствовала себя на сцене.
Лестница — самый эффектный выход! Она была бы счастлива узнать, что такая же мысль промелькнула в голове Николаса. Ах, как бы она обиделась, если б вдруг поняла, о чем он подумал. А он мысленно так откомментировал ее живописный выход: «Трубите, трубы! Идет Королева варваров!»
Глядя на нее из толпы гостей. Алтея в который раз подивилась, как мать может общаться с этой женщиной. Сама она готова смириться с ее вульгарностью и манерой одеваться, но когда она надоумила мать продать дом и отправиться в круиз, Тея решила, что это уж слишком. Конечно, в качестве последнего средства она может разыграть козырную карту — сказать, что дом ее, и он не может быть продан без ее согласия, но она надеялась, она очень надеялась, что до этого не дойдет.
Николас Карей стоял в дальнем углу, и массивная фигура миссис Джастис практически закрывала его от любопытных взоров, но самому ему хорошо было видно, как Алтея изменилась в лице. Он смотрел на нее не отрываясь, пока миссис Джастис рассказывала о свадьбе Софи — на которую он посмел не явиться! — потом перешла к последним сведениям о зяте, о старшем сыне Софи, о втором сыне, о дочке и, наконец, о близнецах. "Мальчик и девочка, она говорит, они такие пупсики! И рыжие оба! Представляешь, мой мальчик? Моя Софи в восторге. Между нами говоря, я думаю, что со временем волосы потемнеют, но сейчас, она говорит, оба рыжие, как морковка!
Веселый цвет, они все большие весельчаки, вся семейка.
— Софи всегда была очень энергичной, — улыбнулся Николас.
Она заговорила о ком-то еще, а он продолжал смотреть на Алтею. На ней было зеленое платье, не то, что на фотокарточке, но оно так же меняло цвет глаз. Элла Харрисон наплела ему, что Тея ужасно изменилась, но та женщина, которую он сейчас видел, и пять лет спустя была прежней, каждое движение, каждый взгляд… Когда-то он отшвырнул этот образ, запер в глухой ящик, а сам пустился странствовать по чужим опасным дорогам. Но в конце концов он вернулся домой и увидел, что там ничто не изменилось.
Ящик открыт — и пуст. А Алтея — вот она, живая, на том конце комнаты, будто он никуда и не уезжал. Вот она повернула голову… и их взгляды встретились.
Любопытное ощущение. Как будто он проснулся и вдруг понял, что между ними не было ничего страшного Он увидел, как Алтея вспыхнула, а потом краски медленно сбежали с ее лица, оставив только слабые пятна на щеках. Она так старательно наносила румянец, что никто бы не догадался, что он ненатуральный, но когда она побледнела, следы ее трудов проявились. Тея стала пробираться к двери. Она, разумеется, знала, что может здесь встретить Николаса. Об этом знали мисс Ним и многие другие, все, кому известно об их отношениях, и теперь они с интересом ждут момента их встречи. Весь Гроув-Хилл предвкушал этот захватывающий миг, который никак нельзя было упустить! Самой ей временами казалось, что она этого не вынесет, но потом поняла, что гораздо тяжелее будет вообще его не увидеть.
Если бы ей пришлось выбирать, встретиться ли с ним на глазах у толпы или вообще не встретиться, — ответ был бы однозначный. Сам он к ней не пришел бы после того расставания пять лет назад. Но все же он здесь, возможно, приехал на час, или два, или на пару деньков, и если она не увидится с ним в этот короткий промежуток, то не увидится никогда. Она больше не колебалась. Если ты в пустыне и умираешь от жажды и вдруг видишь воду, ты не думаешь о том, что будет после, — ты подбегаешь и пьешь.
Но когда она увидела его, увидела, что он смотрит на нее, она не выдержала. Она не знала, что с ней сейчас, что будет потом, она только знала, что их встреча не может происходить под прицелом всех этих любопытных глаз. Трещал по швам выработанный за эти годы противоестественный самоконтроль, и нужно было бежать, пока он окончательно не лопнул. Она пробиралась между галдящими, кричащими, не слышащими друг друга людьми, не оглядываясь, не проверяя, идет ли за ней Николас. До нее донесся металлический смех Эллы Харрисон, и нежный девичий голос пропел вдруг над самым ее ухом: «А нос у него был холодный как лед!» — и вот она уже у двери. К двери привалился толстяк, который здорово перебрал и едва держался на ногах.
Она прикидывала, как ей протиснуться мимо него, и тут раздался голос Николаса: «Подвинься, приятель, нам нужно выйти». Ее плечо сжала его ладонь, толстяка отодвинули в сторону, дверь отворилась, и они вдвоем оказались в коридоре. «Быстрей!» — выпалил Николас и, обняв ее за плечи, ринулся в комнату, которую раньше занимала Софи. Когда дверь захлопнулась, он отпустил ее и отодвинулся. Они молча смотрели друг на друга. Наконец он сказал: «Ну как ты?» — а она в ответ спросила: «Где ты был?»
Глава 8
Николас смущенно засмеялся.
— Да мотался туда-сюда по всей земле, как когда-то библейский Иов.
Она вдруг выпалила ни с того ни с сего:
— Помнишь, как на день рождения Софи ты нарядился чертом — с рогами, с хвостом — и всех напугал? Выключил свет и потом вошел в комнату, намазавшись флуоресцентной краской.
— Не просто вошел, а с грохотом!
— На конце хвоста была петарда, и когда ты ее взорвал, все жутко заорали.
— Кроме тебя.
— Я никогда не ору, когда что-то случается, я цепенею.
— Дорогая, все твои проблемы оттого, что у тебя слишком много тормозов. Ты не кричишь, не плачешь, ты не лезешь на стул при виде мыши.
— Если б это был паук, я бы точно залезла.
— Учти, что пауки тоже запросто залезают на стулья, правда только маленькие. Большим лень. Им проще затаиться и зависнуть над ванной, когда ты собрался наконец помыться. Но давай-ка вернемся к твоим тормозам. Если ты от них не избавишься, то скоро совсем окаменеешь.
Тебе это понятно?
Она сказала: «Понятно». Слово вырвалось из глубины души.
— Что нам с этим делать, Алли?
Ей свело губы, но она заставила их выговорить:
— Не знаю…
— Да? А как тебе вот это? — Он стиснул ее и крепко прижал к себе — так, что она услышала стук его сердца.
Он не поцеловал ее, просто держал и смотрел в глаза. Она не знала, что он там увидел, но знала, что видит сама.
Она ожидала увидеть злость, издевку, страсть — в свое время он так смотрел на нее. Но сейчас взгляд его был совсем другим, и она не могла отвести глаз. Он сказал:
— Что нам с этим делать, Алли?
Они ничего не могут с этим сделать. И она ответила:
— Ничего.
— Оно очень сильно. Я не знал, что оно так сильно. А ты?
— Я тоже…
— Ты должна знать. Ты сделала все, чтобы убить его пять лет назад, и с тех пор я бегал от него. Если бы оно не было столь несокрушимо, мы бы его прикончили. Я твердил себе, что за пять лет все умерло, но это не оказывало ни малейшего эффекта.
— Я тоже…
— Я приехал сюда по необходимости. Эмми оставила на чердаке мои вещи, когда продала дом Джеку Харрисону.
Я не хотел приезжать — боялся увидеть тебя. И знаешь почему? Я внушал себе, что это якобы потому, что я боюсь, что все начнется сначала. Но дело было не в этом. Просто я боялся обнаружить, что все умерло. А что делать, если у тебя на руках труп? От трупа избавиться очень сложно. И я не собирался рисковать! Зачем мне такие неприятности? Но это не-пойми-что оказалось не просто живым, чертовски живым, оно разбушевалось! Я только посмотрел на тебя, а оно — вот оно, вопит во весь голос и прожигает насквозь!
Он говорил быстро-быстро, не останавливаясь. Слова падали, отскакивали, возвращались. Голос был совсем слабый, зато хватка — сильнее не бывает, и надо всем этим его часто бьющееся сердце. И в груди самой Теи стало что-то оттаивать, что-то такое, что было заморожено, казалось, намертво. Она почувствовала тепло, и внутри словно что-то отпустило. Она не могла пошевелиться, так близко они стояли. Она уткнулась лицом ему в рукав, и по щекам побежали слезы. Вот и все, что может быть между ними, — слезы, боль разлуки и боль воспоминаний, но хоть это у них общее, им не придется страдать в одиночку.
Неожиданно он выпустил ее из объятий и отстранился.
— Алли, ты плачешь?
Какой смысл отнекиваться: все лицо мокрое, а слезы льются и льются.
— Да. — пролепетала она.
— Ты же никогда не плакала!
— Нет.
Он вдруг расхохотался.
— Вот видишь, все-таки ты еще не совсем безнадежна!
На, возьми платок. У самой, конечно, нет — если только ты не изменилась.
Платок был мягкий и прохладный. Она прижала его к лицу и сказала:
— В том-то и дело. Ник, я изменилась, ужасно изменилась.
— И как же?
— Я стала жесткая и холодная… и… и злопамятная.
Я больше не люблю людей… у меня нет друзей. Я совсем не такая, как была раньше. Я тебе не понравлюсь. Я сама себе не нравлюсь.
— А кто виноват? Она превратила тебя в рабу. Мне Элла Харрисон говорила.
— Да…
Преграды рухнули, не осталось ничего, кроме правды.
Слезы смыли все старания казаться цветущей девушкой.
Он видел ее такой, какая она есть: худая, бледная, сильно постаревшая. Он с улыбкой сказал:
— Дорогая, у тебя на носу осталась краска. Дай-ка я сам.
И в этот момент что-то произошло. Словно подул свежий ветер и унес мертвящие мысли, забивавшие ей голову, а она их нетерпеливо подгоняла, она не могла больше с ними жить. Ее Ники вернулся, он ее любит, прошлого больше нет!
Он вытер ей лицо и сунул платок обратно в карман.
— Или оставить его тебе?
— Не надо, у меня есть, правда есть. Ники, нужно возвращаться.
— Нет, давай поговорим. Сядем и разберемся. Только ты больше не плачь, слезы мешают разумному обсуждению проблемы. На случай, если сюда кто-нибудь заявится, припудри носик. Думаю, у тебя в сумочке для этого что-нибудь найдется?
Она достала из сумки пудру, которую он подарил ей на Рождество, за месяц до разрыва. Когда она закончила пудриться, он взял у нее пудреницу.
— Я ее уже видел. Это я тебе подарил?
Она кивнула, и он бросил пудреницу в сумочку со словами: «Давненько не брал я в руки такие штучки. Рад встрече!»
Говорил он легким тоном, но с оттенком враждебности.
— Ник, где ты был? — быстро спросила она.
— Я уже тебе ответил.
— Ники!
— Дорогая, отложим это до долгих зимних вечеров. Сериал в несметное количество серий. Ты будешь захвачена, очарована, испугана и временами шокирована. Скучать не придется.
— Ники, я видела одну статью в «Джаниторе», подписанную «Перекати-поле». Это был ты?
Он кивнул.
— Я так и подумала. Я продолжала покупать эту газету, надеясь, что будет что-нибудь еще. После второй статьи я уже не сомневалась, что это ты, но они появлялись нерегулярно.
— Дорогая, удивительнее то, что они вообще появлялись. Самая лучшая так и не была опубликована. Конечно, у меня нет доказательств, но я уверен, что мой посыльный передал ее местному знахарю, тот сварил ее с травами и стал лечить самых уважаемых пациентов. Видишь ли, моя репутация в тех краях была очень высока, и все, что я писал, воспринималось как магическое заклинание.
Но давай не будем предвосхищать зимние вечера. Сейчас поговорим о деле. Когда мы поженимся?
— Ники!
— Нет, не говори ничего сгоряча! Все это я уже слышал, и все это чушь собачья. Пять лет назад ты была молодая дурочка, а я вспыльчивый дурак. Оглядываясь назад, уже без эмоций должен сказать, что она устроила талантливый спектакль, и ей мастерски помогал доктор Баррингтон, доверчивый старый лопух.
— Ники!
— Дорогая, оставь этот укоряющий тон. Ну да, я Ники.
Перчатка брошена, меч вынут из ножен и все прочее в том же духе, что придет в голову. Короче, нам нужна правда, только правда и ничего кроме правды. Твоя мать попробовала нас разлучить семь лет назад. Она внушила тебе, что ей осталось недолго жить, и твой долг — оставаться при ней. Так продолжалось два года, а потом произошел взрыв.
Я был уже настолько измучен, что сказал ей, что мы можем жить в Гроув-Хилле, и я стану ездить на работу в редакцию «Джанитора». Под конец я забылся настолько, что предложил, чтобы мы заняли верхний этаж дома. Должно быть, я сошел с ума, но она не потеряла голову! Она изобразила сердечный приступ, и Баррингтон сказал, что она может умереть, если будет так волноваться из-за твоего замужества. Конечно, как врач он был обязан сказать, что мы столкнулись с притворством. И когда она узнает, что ее игра кончена, ничего особенного не случится, она слишком себя любит и всегда любила.
— Ники… Ники… какой смысл об этом говорить? — Она больше не плакала, просто сидела, сложив руки на коленях, и не отрываясь смотрела на него.
— Очень большой. Мы определяем ситуацию на данный момент и, главное, видим ее одинаково. Теперь перейдем к тому, что делать в этой ситуации.
— Мы ничего не можем сделать. Все осталось так, как было пять лет назад. Мать не изменилась и не изменится, Он засмеялся.
— Опомнись наконец! Пять лет… нет, семь лет назад нам внушали, что она вот-вот умрет. Она не умерла и умирать не собирается. Элла говорит, она очень заботится о себе и держит тебя на поводке. Она доживет до девяноста лет, и все вокруг будут у нее на побегушках, и все будут говорить, какая она замечательная. Я не хочу сказать ничего, что не должен говорить, но если человек — вампир, если он продлевает свою жизнь за счет того, что сосет кровь других людей, лучше ему умереть!
— Ники!
— Да, лучше! Но не волнуйся, она проживет так долго, будет стараться изо всех сил! А мы сделаем то, что должны были сделать пять лет назад — найдем ей компаньонку, потом прогуляемся до соответствующего учреждения и поженимся. Даю тебе три дня на поиск компаньонки, а потом мы отправляемся в свадебное путешествие. Если она будет вести себя хорошо, мы поселимся здесь, я буду писать книгу и пописывать статьи, если плохо — уедем в Лондон, и она с компаньонкой и доктором Баррингтоном будут предоставлены сами себе. Я чувствую, что, как только она поймет, что игра проиграна, она сделает все возможное, чтобы остаться с нами в наилучших отношениях. Вот видишь, как все просто.
Алтея покачала головой.
— Она хочет продать дом.
— И отправиться в круиз. Я знаю, Элла говорила.
— Нам дают очень хорошую цену. Мама сказала мистеру Мартину, что хотела бы отправиться в круиз, и он тут же прислал Блаунтов с ордером на осмотр дома. Мистер Блаунт говорит, что его жена в восторге, и каждый раз, когда я твержу, что дом не продается, он повышает цену.
Он дошел до семи тысяч.
— Фантастика!
— Вот именно. Это меня и тревожит. Рядом на Линден-роуд продаются два дома, практически такие же, как наш, но мистер Мартин говорит, что они даже смотреть их не хотят. А сегодня утром приходил человек с ордером от Джонса. Это агент из другой фирмы. Я ему сказала про дома на Линден-роуд, но они его не интересуют, он хочет наш «Лодж». Сказал, что мальчишкой ходил мимо него и мечтал, что будет в нем жить.
— Ты не хочешь продавать дом?
— Не хочу.
— Почему?
Она выглядела подавленной.
— Это означало бы новые сложности. Видишь ли, этот дом мой, на что она всегда обижалась. Но пока мы здесь живем, обида остается подспудной, мать делает вид, что ее нет. А если дом будет продан, и деньги положены в банк на мое имя, все станет просто ужасно. Она уже сейчас говорит, что нужно пустить часть из них на круиз и что капитал для того и существует, чтобы его тратить.
Он сказал:
— Она не может его тратить, раз он твой.
Она сделала протестующий жест.
— Стоит мне так сказать, и это конец. Она устроит ужасный скандал. Она никогда этого не забудет и не простит.
Нет, придется сказать Мартину, что я не продам, сколько бы мне ни предлагали, и оставить все как есть. Придется напомнить ему, что дом мой, и чтобы он больше не вел переговоров с матерью.
Он наклонился и взял ее ладони в свои.
— Когда мы поженимся?
— Ники, я не могу!
— Не говори чепуху! Дядя Освальд оставил мне состояние. Он был одним из моих опекунов. Я его не любил. Его. никто не любил, он умудрялся со всеми ссориться и каждые полгода менял завещание. Из-за того, что я скрылся из виду, я пропустил свой черед поссориться, и в результате мне досталась куча денег. Мы можем нанять твоей матери компаньонку, а на то, что останется, сможем устроиться совсем неплохо. В сущности, мы будем даже богаты, потому что пока меня не было, все доходы потихоньку накапливались.
На какой-то момент она поверила, что все проблемы разрешимы. Они с Ники будут жить в своем собственном доме. У нее будет своя жизнь. Будут дети. Мать образумится, она даже может отправиться в круиз с компаньонкой. Двери тюрьмы открыты — Ники их открыл, и она может выходить.
Потом она очнулась и поняла, что все это лишь мечты.
Человек не становится в одночасье разумным и великодушным. Мать слишком далеко зашла, чтобы останавливаться. Потухшим голосом она сказала:
— Она меня не отпустит.
Он до боли стиснул ее ладони и с ожесточением сказал:
— Ее никто не станет спрашивать. Пять лет назад я был г мальчишка, дурак. На этот раз все будет иначе. Ей придется смириться. Захочет довести себя до крайней точки — пожалуйста. Я намерен увезти тебя, даже если мне придется смести с дороги и ее, и всех, кто будет мешать.
Он сидел спиной к двери, Алтея — лицом. Она увидела, что дверь отворяется, даже выставила руки, как будто хотела ее придержать, но поздно — в дверях стояла Майра Хатчинсон. Сегодня она еще больше походила на картинку из журнала мод: бронзовые волосы, алая губная помада, платье изумительного зеленого цвета. Она вошла смеясь, но смех замер у нее на губах, когда она услышала последние слова Николаса. Она сказала: «О!» — он оглянулся и подмигнул ей.
— Увидимся позже, дорогая, у нас тут личный разговор.
Она снова засмеялась, но смех вышел не такой беззаботный, как раньше. Она сказала: «Понимаю», — сделала шаг назад и закрыла дверь.
Николас тоже рассмеялся. Он не выпускал руки Алтеи.
Смеясь, он встал и Tee тоже пришлось встать.
— А теперь я тебя поцелую, — сказал он.
Глава 9
Как правило, мисс Силвер не принимала приглашений на приемы с коктейлями. По ее мнению, это новшество во всех отношениях проигрывало доброму старому чаепитию, ныне почти забытому. До войны бывало как? Человек приходил в гости, сидел, разговаривал с друзьями.
А на этих приемах с напитками считайте, что вам повезло, если сумеете найти стул, а уж о том, чтобы поговорить, нечего и думать — гвалт стоит такой, как будто рядом ревет водопад или проходит колонна танков. И все же она села на электричку и поехала в Гроув-Хилл, чтобы посетить это малосимпатичное мероприятие. Для кого-то другого она бы этого не сделала, но миссис Джастис была старой подругой, а ее дочка однажды даже воспользовалась профессиональными услугами мисс Силвер и была очень благодарна. Сейчас она вполне благополучно устроена: замужем, живет в Барбадосе. К тому же в свое время она проявила необычайную доброту к жене племянника мисс Силвер, Дороти Силвер. Четыре года назад Дороти заболела, когда ее муж был в отъезде, и Софи Хардинг самоотверженно ухаживала за ней. Помня об этом, мисс Силвер не могла пренебречь приглашением. По своему обыкновению, она представила приятные моменты экскурсии в Гроув-Хилл: она встретится с Луизой Джастис.
Некоторое время они не виделись, и она с удовольствием послушает об очередном прибавлении в семействе Софи, о близнецах. В близнецах вообще есть что-то привлекательное.
Она приехала несколько раньше, и они с Луизой поболтали до прихода гостей. Когда комната наполнилась людьми, мисс Силвер успела расположиться на удобном диванчике в глубокой нише под окном, и была очень этим довольна, потому что здесь было значительно тише, и к тому же с этой точки отлично просматривалась вся комната. Ее отличал неослабевающий интерес к людям. Инспектор Фрэнк Эбботт из Скотленд-Ярда не раз говаривал, что для нее человеческая раса точно некие существа за стеклянной перегородкой. Она смотрит не столько на людей, сколько внутрь людей, и нравится им это или нет, но она видит все. Может, так оно и было. Во всяком случае, наблюдая за гостями Луизы, она видела много интересного, и ей было чем занять свои мысли.
На другой край дивана с изможденным видом опустилась дама в голубом и откинулась на спинку. Вскоре дама заговорила.
— Как жарко, — сказала она и глубоко вздохнула.
Мисс Силвер сочувственно на нее посмотрела. Дама выглядела расстроенной, но лицо у нее не было ни бледным, ни раскрасневшимся. Оно, безусловно, накрашено, но очень умело.
— Действительно, здесь очень жарко, — заметила мисс Силвер.
— Все дело в климате, — сказала миссис Грэхем. — У нас никогда два дня подряд не держится одинаковая погода. А я должна быть внимательна к перепадам температуры — здоровье у меня далеко не крепкое.
— Вам должно быть очень нелегко.
— О да! Я так чувствительна к сырости! А в Англии нигде не найдешь сухого климата. Я подумывала о том, чтобы поехать в круиз по Средиземному морю, скрыться от зимних холодов, но, боюсь, не удастся.
— Неужели?
Миссис Грэхем скорбно кивнула.
— Думаю, мне это будет не по силам. К тому же я слышала, компания в круизах собирается довольно пестрая, а когда имеешь дочь, приходится быть разборчивой.
Мисс Силвер согласилась с этим. Миссис Грэхем с придыханием сказала:
— Девушки все такие упрямые. Они считают, что все знают, и отвергают наши предостережения. Вон она, моя дочь Алтея.
Мисс Силвер увидела высокую изящную девушку в зеленом платье. У нее были красивые волосы и правильные черты лица, глаза блестели, и она оглядывалась с таким видом, будто кого-то искала.
Мисс Силвер одобрительно улыбнулась.
— Красивая девушка.
Миссис Грэхем не знала, радоваться этому замечанию или нет.
— С девушками сплошные хлопоты. Они ни о ком не думают, только о себе. Был тут один нежелательный молодой человек, очень докучал ей своим вниманием. К счастью, у него ничего не вышло, и он уехал. Но вот теперь он вернулся, и если все начнется снова, это будет просто ужасно! Это одна из причин того, что я стала подумывать о круизе, так я смогу увезти ее от него. Хотя, с другой стороны, на пароходе может оказаться кто-то еще менее желательный.
Мисс Силвер сказала:
— Или наоборот, более желательный.
Миссис Грэхем покачала головой.
— Боюсь, что нет. В круизах очень пестрая публика.
К тому же тот, о ком я вам сказала, недавно подходил ко мне. Знала бы я, что он будет здесь, я бы заставила Тею остаться дома. Эта встреча только ее расстроит. А знаете, что он мне сказал, без малейшего повода с моей стороны?
Я, конечно, пожала ему руку — иначе нельзя, — а он сказал, что хотел бы зайти к нам! Но я ответила, что, к Сожалению, мы обе очень заняты, потому что собираемся в круиз, и у него хватило наглости спросить, когда мы отплываем, потому что он, видите ли, готов составить нам компанию!
На другой стороне комнаты Алтея стала пробираться к выходу. Одновременно с ней у двери оказался Николас Карей, они вместе вышли, дверь закрылась. Миссис Грэхем упустила этот момент. Она смотрела на мисс Силвер и распаляла себя комментариями по поводу наглости Николаса. Но мисс Силвер видела, как эти двое ушли, не укрылось от ее глаз и то, как осветилось лицо Алтеи, когда она обернулась и увидела, кто стоит позади нее. Она продолжала слушать рассуждения миссис Грэхем о неблагодарных дочерях и нежелательных молодых мужчинах.
— Я не уверена, стоит ли это затевать.
Элла Харрисон задохнулась от возмущения. До чего она взбалмошная, эта Винифред Грэхем! То просто жаждала поехать в круиз — надеется подцепить там поклонника, — но как только я сказала, что у Теи тоже будет шанс, она сразу пошла на попятный.
Такой поворот Эллу никак не устраивал. Фред хочет купить дом, и если она уговорит Грэхемов продать, то окажет ему услугу. Она не знала, зачем ему нужен их дом, но намерена была выяснить. Она встречалась с Фредом каждый день за чашкой кофе или ходила с ним в кино по вечерам. Похоже, он снова влюбился в нее или… очень хорошо притворяется. Она понимала, что будет полной идиоткой, если сама им увлечется. Она хорошо знает его: у него на уме какая-то афера. Ему нельзя доверять ни на грош, это она тоже знает. Нельзя поддаваться на его уловки. Но даже понимая все это, она была без ума от него, как много лет назад, и если он решил выжить Грэхемов из дома, она пойдет на все, чтобы ему помочь.
Такие мысли пронеслись у нее в голове, и она ответила миссис Грэхем:
— Дорогая, ты не представляешь, как тебе понравится!
Тобою будут без конца восхищаться! Мужчины обожают хрупких блондинок! Поклонники будут ходить за тобой толпами! И почему бы Tee не порадоваться жизни? Разве она этого не заслужила? Надо и ей немного поблистать!
Сама Элла Харрисон была образцом искусства блистать, и потому могла говорить авторитетно. Она состояла из сплошного блеска: волосы цвета меди сверкали, глаза из-под длинных черных ресниц тоже, зубы можно было снимать на рекламу зубной пасты, бриллианты в ушах, ослепительная брошь на плече и множество колец, вспыхивавших при каждом движении рук. Умело наложенный макияж, алая помада в сочетании с облегающим ярко-синим платьем, прозрачным голубым шарфом и блестящей заколкой в волосах смотрелись очень эффектно. Она была безмерно довольна собой, когда дома спускалась по лестнице в холл, где ждал Николас. Он пожирал ее взглядом, не мог отвести глаз. Она снова почувствовала себя на сцене.
Лестница — самый эффектный выход! Она была бы счастлива узнать, что такая же мысль промелькнула в голове Николаса. Ах, как бы она обиделась, если б вдруг поняла, о чем он подумал. А он мысленно так откомментировал ее живописный выход: «Трубите, трубы! Идет Королева варваров!»
Глядя на нее из толпы гостей. Алтея в который раз подивилась, как мать может общаться с этой женщиной. Сама она готова смириться с ее вульгарностью и манерой одеваться, но когда она надоумила мать продать дом и отправиться в круиз, Тея решила, что это уж слишком. Конечно, в качестве последнего средства она может разыграть козырную карту — сказать, что дом ее, и он не может быть продан без ее согласия, но она надеялась, она очень надеялась, что до этого не дойдет.
Николас Карей стоял в дальнем углу, и массивная фигура миссис Джастис практически закрывала его от любопытных взоров, но самому ему хорошо было видно, как Алтея изменилась в лице. Он смотрел на нее не отрываясь, пока миссис Джастис рассказывала о свадьбе Софи — на которую он посмел не явиться! — потом перешла к последним сведениям о зяте, о старшем сыне Софи, о втором сыне, о дочке и, наконец, о близнецах. "Мальчик и девочка, она говорит, они такие пупсики! И рыжие оба! Представляешь, мой мальчик? Моя Софи в восторге. Между нами говоря, я думаю, что со временем волосы потемнеют, но сейчас, она говорит, оба рыжие, как морковка!
Веселый цвет, они все большие весельчаки, вся семейка.
— Софи всегда была очень энергичной, — улыбнулся Николас.
Она заговорила о ком-то еще, а он продолжал смотреть на Алтею. На ней было зеленое платье, не то, что на фотокарточке, но оно так же меняло цвет глаз. Элла Харрисон наплела ему, что Тея ужасно изменилась, но та женщина, которую он сейчас видел, и пять лет спустя была прежней, каждое движение, каждый взгляд… Когда-то он отшвырнул этот образ, запер в глухой ящик, а сам пустился странствовать по чужим опасным дорогам. Но в конце концов он вернулся домой и увидел, что там ничто не изменилось.
Ящик открыт — и пуст. А Алтея — вот она, живая, на том конце комнаты, будто он никуда и не уезжал. Вот она повернула голову… и их взгляды встретились.
Любопытное ощущение. Как будто он проснулся и вдруг понял, что между ними не было ничего страшного Он увидел, как Алтея вспыхнула, а потом краски медленно сбежали с ее лица, оставив только слабые пятна на щеках. Она так старательно наносила румянец, что никто бы не догадался, что он ненатуральный, но когда она побледнела, следы ее трудов проявились. Тея стала пробираться к двери. Она, разумеется, знала, что может здесь встретить Николаса. Об этом знали мисс Ним и многие другие, все, кому известно об их отношениях, и теперь они с интересом ждут момента их встречи. Весь Гроув-Хилл предвкушал этот захватывающий миг, который никак нельзя было упустить! Самой ей временами казалось, что она этого не вынесет, но потом поняла, что гораздо тяжелее будет вообще его не увидеть.
Если бы ей пришлось выбирать, встретиться ли с ним на глазах у толпы или вообще не встретиться, — ответ был бы однозначный. Сам он к ней не пришел бы после того расставания пять лет назад. Но все же он здесь, возможно, приехал на час, или два, или на пару деньков, и если она не увидится с ним в этот короткий промежуток, то не увидится никогда. Она больше не колебалась. Если ты в пустыне и умираешь от жажды и вдруг видишь воду, ты не думаешь о том, что будет после, — ты подбегаешь и пьешь.
Но когда она увидела его, увидела, что он смотрит на нее, она не выдержала. Она не знала, что с ней сейчас, что будет потом, она только знала, что их встреча не может происходить под прицелом всех этих любопытных глаз. Трещал по швам выработанный за эти годы противоестественный самоконтроль, и нужно было бежать, пока он окончательно не лопнул. Она пробиралась между галдящими, кричащими, не слышащими друг друга людьми, не оглядываясь, не проверяя, идет ли за ней Николас. До нее донесся металлический смех Эллы Харрисон, и нежный девичий голос пропел вдруг над самым ее ухом: «А нос у него был холодный как лед!» — и вот она уже у двери. К двери привалился толстяк, который здорово перебрал и едва держался на ногах.
Она прикидывала, как ей протиснуться мимо него, и тут раздался голос Николаса: «Подвинься, приятель, нам нужно выйти». Ее плечо сжала его ладонь, толстяка отодвинули в сторону, дверь отворилась, и они вдвоем оказались в коридоре. «Быстрей!» — выпалил Николас и, обняв ее за плечи, ринулся в комнату, которую раньше занимала Софи. Когда дверь захлопнулась, он отпустил ее и отодвинулся. Они молча смотрели друг на друга. Наконец он сказал: «Ну как ты?» — а она в ответ спросила: «Где ты был?»
Глава 8
Николас смущенно засмеялся.
— Да мотался туда-сюда по всей земле, как когда-то библейский Иов.
Она вдруг выпалила ни с того ни с сего:
— Помнишь, как на день рождения Софи ты нарядился чертом — с рогами, с хвостом — и всех напугал? Выключил свет и потом вошел в комнату, намазавшись флуоресцентной краской.
— Не просто вошел, а с грохотом!
— На конце хвоста была петарда, и когда ты ее взорвал, все жутко заорали.
— Кроме тебя.
— Я никогда не ору, когда что-то случается, я цепенею.
— Дорогая, все твои проблемы оттого, что у тебя слишком много тормозов. Ты не кричишь, не плачешь, ты не лезешь на стул при виде мыши.
— Если б это был паук, я бы точно залезла.
— Учти, что пауки тоже запросто залезают на стулья, правда только маленькие. Большим лень. Им проще затаиться и зависнуть над ванной, когда ты собрался наконец помыться. Но давай-ка вернемся к твоим тормозам. Если ты от них не избавишься, то скоро совсем окаменеешь.
Тебе это понятно?
Она сказала: «Понятно». Слово вырвалось из глубины души.
— Что нам с этим делать, Алли?
Ей свело губы, но она заставила их выговорить:
— Не знаю…
— Да? А как тебе вот это? — Он стиснул ее и крепко прижал к себе — так, что она услышала стук его сердца.
Он не поцеловал ее, просто держал и смотрел в глаза. Она не знала, что он там увидел, но знала, что видит сама.
Она ожидала увидеть злость, издевку, страсть — в свое время он так смотрел на нее. Но сейчас взгляд его был совсем другим, и она не могла отвести глаз. Он сказал:
— Что нам с этим делать, Алли?
Они ничего не могут с этим сделать. И она ответила:
— Ничего.
— Оно очень сильно. Я не знал, что оно так сильно. А ты?
— Я тоже…
— Ты должна знать. Ты сделала все, чтобы убить его пять лет назад, и с тех пор я бегал от него. Если бы оно не было столь несокрушимо, мы бы его прикончили. Я твердил себе, что за пять лет все умерло, но это не оказывало ни малейшего эффекта.
— Я тоже…
— Я приехал сюда по необходимости. Эмми оставила на чердаке мои вещи, когда продала дом Джеку Харрисону.
Я не хотел приезжать — боялся увидеть тебя. И знаешь почему? Я внушал себе, что это якобы потому, что я боюсь, что все начнется сначала. Но дело было не в этом. Просто я боялся обнаружить, что все умерло. А что делать, если у тебя на руках труп? От трупа избавиться очень сложно. И я не собирался рисковать! Зачем мне такие неприятности? Но это не-пойми-что оказалось не просто живым, чертовски живым, оно разбушевалось! Я только посмотрел на тебя, а оно — вот оно, вопит во весь голос и прожигает насквозь!
Он говорил быстро-быстро, не останавливаясь. Слова падали, отскакивали, возвращались. Голос был совсем слабый, зато хватка — сильнее не бывает, и надо всем этим его часто бьющееся сердце. И в груди самой Теи стало что-то оттаивать, что-то такое, что было заморожено, казалось, намертво. Она почувствовала тепло, и внутри словно что-то отпустило. Она не могла пошевелиться, так близко они стояли. Она уткнулась лицом ему в рукав, и по щекам побежали слезы. Вот и все, что может быть между ними, — слезы, боль разлуки и боль воспоминаний, но хоть это у них общее, им не придется страдать в одиночку.
Неожиданно он выпустил ее из объятий и отстранился.
— Алли, ты плачешь?
Какой смысл отнекиваться: все лицо мокрое, а слезы льются и льются.
— Да. — пролепетала она.
— Ты же никогда не плакала!
— Нет.
Он вдруг расхохотался.
— Вот видишь, все-таки ты еще не совсем безнадежна!
На, возьми платок. У самой, конечно, нет — если только ты не изменилась.
Платок был мягкий и прохладный. Она прижала его к лицу и сказала:
— В том-то и дело. Ник, я изменилась, ужасно изменилась.
— И как же?
— Я стала жесткая и холодная… и… и злопамятная.
Я больше не люблю людей… у меня нет друзей. Я совсем не такая, как была раньше. Я тебе не понравлюсь. Я сама себе не нравлюсь.
— А кто виноват? Она превратила тебя в рабу. Мне Элла Харрисон говорила.
— Да…
Преграды рухнули, не осталось ничего, кроме правды.
Слезы смыли все старания казаться цветущей девушкой.
Он видел ее такой, какая она есть: худая, бледная, сильно постаревшая. Он с улыбкой сказал:
— Дорогая, у тебя на носу осталась краска. Дай-ка я сам.
И в этот момент что-то произошло. Словно подул свежий ветер и унес мертвящие мысли, забивавшие ей голову, а она их нетерпеливо подгоняла, она не могла больше с ними жить. Ее Ники вернулся, он ее любит, прошлого больше нет!
Он вытер ей лицо и сунул платок обратно в карман.
— Или оставить его тебе?
— Не надо, у меня есть, правда есть. Ники, нужно возвращаться.
— Нет, давай поговорим. Сядем и разберемся. Только ты больше не плачь, слезы мешают разумному обсуждению проблемы. На случай, если сюда кто-нибудь заявится, припудри носик. Думаю, у тебя в сумочке для этого что-нибудь найдется?
Она достала из сумки пудру, которую он подарил ей на Рождество, за месяц до разрыва. Когда она закончила пудриться, он взял у нее пудреницу.
— Я ее уже видел. Это я тебе подарил?
Она кивнула, и он бросил пудреницу в сумочку со словами: «Давненько не брал я в руки такие штучки. Рад встрече!»
Говорил он легким тоном, но с оттенком враждебности.
— Ник, где ты был? — быстро спросила она.
— Я уже тебе ответил.
— Ники!
— Дорогая, отложим это до долгих зимних вечеров. Сериал в несметное количество серий. Ты будешь захвачена, очарована, испугана и временами шокирована. Скучать не придется.
— Ники, я видела одну статью в «Джаниторе», подписанную «Перекати-поле». Это был ты?
Он кивнул.
— Я так и подумала. Я продолжала покупать эту газету, надеясь, что будет что-нибудь еще. После второй статьи я уже не сомневалась, что это ты, но они появлялись нерегулярно.
— Дорогая, удивительнее то, что они вообще появлялись. Самая лучшая так и не была опубликована. Конечно, у меня нет доказательств, но я уверен, что мой посыльный передал ее местному знахарю, тот сварил ее с травами и стал лечить самых уважаемых пациентов. Видишь ли, моя репутация в тех краях была очень высока, и все, что я писал, воспринималось как магическое заклинание.
Но давай не будем предвосхищать зимние вечера. Сейчас поговорим о деле. Когда мы поженимся?
— Ники!
— Нет, не говори ничего сгоряча! Все это я уже слышал, и все это чушь собачья. Пять лет назад ты была молодая дурочка, а я вспыльчивый дурак. Оглядываясь назад, уже без эмоций должен сказать, что она устроила талантливый спектакль, и ей мастерски помогал доктор Баррингтон, доверчивый старый лопух.
— Ники!
— Дорогая, оставь этот укоряющий тон. Ну да, я Ники.
Перчатка брошена, меч вынут из ножен и все прочее в том же духе, что придет в голову. Короче, нам нужна правда, только правда и ничего кроме правды. Твоя мать попробовала нас разлучить семь лет назад. Она внушила тебе, что ей осталось недолго жить, и твой долг — оставаться при ней. Так продолжалось два года, а потом произошел взрыв.
Я был уже настолько измучен, что сказал ей, что мы можем жить в Гроув-Хилле, и я стану ездить на работу в редакцию «Джанитора». Под конец я забылся настолько, что предложил, чтобы мы заняли верхний этаж дома. Должно быть, я сошел с ума, но она не потеряла голову! Она изобразила сердечный приступ, и Баррингтон сказал, что она может умереть, если будет так волноваться из-за твоего замужества. Конечно, как врач он был обязан сказать, что мы столкнулись с притворством. И когда она узнает, что ее игра кончена, ничего особенного не случится, она слишком себя любит и всегда любила.
— Ники… Ники… какой смысл об этом говорить? — Она больше не плакала, просто сидела, сложив руки на коленях, и не отрываясь смотрела на него.
— Очень большой. Мы определяем ситуацию на данный момент и, главное, видим ее одинаково. Теперь перейдем к тому, что делать в этой ситуации.
— Мы ничего не можем сделать. Все осталось так, как было пять лет назад. Мать не изменилась и не изменится, Он засмеялся.
— Опомнись наконец! Пять лет… нет, семь лет назад нам внушали, что она вот-вот умрет. Она не умерла и умирать не собирается. Элла говорит, она очень заботится о себе и держит тебя на поводке. Она доживет до девяноста лет, и все вокруг будут у нее на побегушках, и все будут говорить, какая она замечательная. Я не хочу сказать ничего, что не должен говорить, но если человек — вампир, если он продлевает свою жизнь за счет того, что сосет кровь других людей, лучше ему умереть!
— Ники!
— Да, лучше! Но не волнуйся, она проживет так долго, будет стараться изо всех сил! А мы сделаем то, что должны были сделать пять лет назад — найдем ей компаньонку, потом прогуляемся до соответствующего учреждения и поженимся. Даю тебе три дня на поиск компаньонки, а потом мы отправляемся в свадебное путешествие. Если она будет вести себя хорошо, мы поселимся здесь, я буду писать книгу и пописывать статьи, если плохо — уедем в Лондон, и она с компаньонкой и доктором Баррингтоном будут предоставлены сами себе. Я чувствую, что, как только она поймет, что игра проиграна, она сделает все возможное, чтобы остаться с нами в наилучших отношениях. Вот видишь, как все просто.
Алтея покачала головой.
— Она хочет продать дом.
— И отправиться в круиз. Я знаю, Элла говорила.
— Нам дают очень хорошую цену. Мама сказала мистеру Мартину, что хотела бы отправиться в круиз, и он тут же прислал Блаунтов с ордером на осмотр дома. Мистер Блаунт говорит, что его жена в восторге, и каждый раз, когда я твержу, что дом не продается, он повышает цену.
Он дошел до семи тысяч.
— Фантастика!
— Вот именно. Это меня и тревожит. Рядом на Линден-роуд продаются два дома, практически такие же, как наш, но мистер Мартин говорит, что они даже смотреть их не хотят. А сегодня утром приходил человек с ордером от Джонса. Это агент из другой фирмы. Я ему сказала про дома на Линден-роуд, но они его не интересуют, он хочет наш «Лодж». Сказал, что мальчишкой ходил мимо него и мечтал, что будет в нем жить.
— Ты не хочешь продавать дом?
— Не хочу.
— Почему?
Она выглядела подавленной.
— Это означало бы новые сложности. Видишь ли, этот дом мой, на что она всегда обижалась. Но пока мы здесь живем, обида остается подспудной, мать делает вид, что ее нет. А если дом будет продан, и деньги положены в банк на мое имя, все станет просто ужасно. Она уже сейчас говорит, что нужно пустить часть из них на круиз и что капитал для того и существует, чтобы его тратить.
Он сказал:
— Она не может его тратить, раз он твой.
Она сделала протестующий жест.
— Стоит мне так сказать, и это конец. Она устроит ужасный скандал. Она никогда этого не забудет и не простит.
Нет, придется сказать Мартину, что я не продам, сколько бы мне ни предлагали, и оставить все как есть. Придется напомнить ему, что дом мой, и чтобы он больше не вел переговоров с матерью.
Он наклонился и взял ее ладони в свои.
— Когда мы поженимся?
— Ники, я не могу!
— Не говори чепуху! Дядя Освальд оставил мне состояние. Он был одним из моих опекунов. Я его не любил. Его. никто не любил, он умудрялся со всеми ссориться и каждые полгода менял завещание. Из-за того, что я скрылся из виду, я пропустил свой черед поссориться, и в результате мне досталась куча денег. Мы можем нанять твоей матери компаньонку, а на то, что останется, сможем устроиться совсем неплохо. В сущности, мы будем даже богаты, потому что пока меня не было, все доходы потихоньку накапливались.
На какой-то момент она поверила, что все проблемы разрешимы. Они с Ники будут жить в своем собственном доме. У нее будет своя жизнь. Будут дети. Мать образумится, она даже может отправиться в круиз с компаньонкой. Двери тюрьмы открыты — Ники их открыл, и она может выходить.
Потом она очнулась и поняла, что все это лишь мечты.
Человек не становится в одночасье разумным и великодушным. Мать слишком далеко зашла, чтобы останавливаться. Потухшим голосом она сказала:
— Она меня не отпустит.
Он до боли стиснул ее ладони и с ожесточением сказал:
— Ее никто не станет спрашивать. Пять лет назад я был г мальчишка, дурак. На этот раз все будет иначе. Ей придется смириться. Захочет довести себя до крайней точки — пожалуйста. Я намерен увезти тебя, даже если мне придется смести с дороги и ее, и всех, кто будет мешать.
Он сидел спиной к двери, Алтея — лицом. Она увидела, что дверь отворяется, даже выставила руки, как будто хотела ее придержать, но поздно — в дверях стояла Майра Хатчинсон. Сегодня она еще больше походила на картинку из журнала мод: бронзовые волосы, алая губная помада, платье изумительного зеленого цвета. Она вошла смеясь, но смех замер у нее на губах, когда она услышала последние слова Николаса. Она сказала: «О!» — он оглянулся и подмигнул ей.
— Увидимся позже, дорогая, у нас тут личный разговор.
Она снова засмеялась, но смех вышел не такой беззаботный, как раньше. Она сказала: «Понимаю», — сделала шаг назад и закрыла дверь.
Николас тоже рассмеялся. Он не выпускал руки Алтеи.
Смеясь, он встал и Tee тоже пришлось встать.
— А теперь я тебя поцелую, — сказал он.
Глава 9
Как правило, мисс Силвер не принимала приглашений на приемы с коктейлями. По ее мнению, это новшество во всех отношениях проигрывало доброму старому чаепитию, ныне почти забытому. До войны бывало как? Человек приходил в гости, сидел, разговаривал с друзьями.
А на этих приемах с напитками считайте, что вам повезло, если сумеете найти стул, а уж о том, чтобы поговорить, нечего и думать — гвалт стоит такой, как будто рядом ревет водопад или проходит колонна танков. И все же она села на электричку и поехала в Гроув-Хилл, чтобы посетить это малосимпатичное мероприятие. Для кого-то другого она бы этого не сделала, но миссис Джастис была старой подругой, а ее дочка однажды даже воспользовалась профессиональными услугами мисс Силвер и была очень благодарна. Сейчас она вполне благополучно устроена: замужем, живет в Барбадосе. К тому же в свое время она проявила необычайную доброту к жене племянника мисс Силвер, Дороти Силвер. Четыре года назад Дороти заболела, когда ее муж был в отъезде, и Софи Хардинг самоотверженно ухаживала за ней. Помня об этом, мисс Силвер не могла пренебречь приглашением. По своему обыкновению, она представила приятные моменты экскурсии в Гроув-Хилл: она встретится с Луизой Джастис.
Некоторое время они не виделись, и она с удовольствием послушает об очередном прибавлении в семействе Софи, о близнецах. В близнецах вообще есть что-то привлекательное.
Она приехала несколько раньше, и они с Луизой поболтали до прихода гостей. Когда комната наполнилась людьми, мисс Силвер успела расположиться на удобном диванчике в глубокой нише под окном, и была очень этим довольна, потому что здесь было значительно тише, и к тому же с этой точки отлично просматривалась вся комната. Ее отличал неослабевающий интерес к людям. Инспектор Фрэнк Эбботт из Скотленд-Ярда не раз говаривал, что для нее человеческая раса точно некие существа за стеклянной перегородкой. Она смотрит не столько на людей, сколько внутрь людей, и нравится им это или нет, но она видит все. Может, так оно и было. Во всяком случае, наблюдая за гостями Луизы, она видела много интересного, и ей было чем занять свои мысли.
На другой край дивана с изможденным видом опустилась дама в голубом и откинулась на спинку. Вскоре дама заговорила.
— Как жарко, — сказала она и глубоко вздохнула.
Мисс Силвер сочувственно на нее посмотрела. Дама выглядела расстроенной, но лицо у нее не было ни бледным, ни раскрасневшимся. Оно, безусловно, накрашено, но очень умело.
— Действительно, здесь очень жарко, — заметила мисс Силвер.
— Все дело в климате, — сказала миссис Грэхем. — У нас никогда два дня подряд не держится одинаковая погода. А я должна быть внимательна к перепадам температуры — здоровье у меня далеко не крепкое.
— Вам должно быть очень нелегко.
— О да! Я так чувствительна к сырости! А в Англии нигде не найдешь сухого климата. Я подумывала о том, чтобы поехать в круиз по Средиземному морю, скрыться от зимних холодов, но, боюсь, не удастся.
— Неужели?
Миссис Грэхем скорбно кивнула.
— Думаю, мне это будет не по силам. К тому же я слышала, компания в круизах собирается довольно пестрая, а когда имеешь дочь, приходится быть разборчивой.
Мисс Силвер согласилась с этим. Миссис Грэхем с придыханием сказала:
— Девушки все такие упрямые. Они считают, что все знают, и отвергают наши предостережения. Вон она, моя дочь Алтея.
Мисс Силвер увидела высокую изящную девушку в зеленом платье. У нее были красивые волосы и правильные черты лица, глаза блестели, и она оглядывалась с таким видом, будто кого-то искала.
Мисс Силвер одобрительно улыбнулась.
— Красивая девушка.
Миссис Грэхем не знала, радоваться этому замечанию или нет.
— С девушками сплошные хлопоты. Они ни о ком не думают, только о себе. Был тут один нежелательный молодой человек, очень докучал ей своим вниманием. К счастью, у него ничего не вышло, и он уехал. Но вот теперь он вернулся, и если все начнется снова, это будет просто ужасно! Это одна из причин того, что я стала подумывать о круизе, так я смогу увезти ее от него. Хотя, с другой стороны, на пароходе может оказаться кто-то еще менее желательный.
Мисс Силвер сказала:
— Или наоборот, более желательный.
Миссис Грэхем покачала головой.
— Боюсь, что нет. В круизах очень пестрая публика.
К тому же тот, о ком я вам сказала, недавно подходил ко мне. Знала бы я, что он будет здесь, я бы заставила Тею остаться дома. Эта встреча только ее расстроит. А знаете, что он мне сказал, без малейшего повода с моей стороны?
Я, конечно, пожала ему руку — иначе нельзя, — а он сказал, что хотел бы зайти к нам! Но я ответила, что, к Сожалению, мы обе очень заняты, потому что собираемся в круиз, и у него хватило наглости спросить, когда мы отплываем, потому что он, видите ли, готов составить нам компанию!
На другой стороне комнаты Алтея стала пробираться к выходу. Одновременно с ней у двери оказался Николас Карей, они вместе вышли, дверь закрылась. Миссис Грэхем упустила этот момент. Она смотрела на мисс Силвер и распаляла себя комментариями по поводу наглости Николаса. Но мисс Силвер видела, как эти двое ушли, не укрылось от ее глаз и то, как осветилось лицо Алтеи, когда она обернулась и увидела, кто стоит позади нее. Она продолжала слушать рассуждения миссис Грэхем о неблагодарных дочерях и нежелательных молодых мужчинах.