Вересов Дмитрий. Полет ворона (Черный ворон - 2)

   Из института ее выперли. Правильно, между прочим, сделали - она и дорогу туда забыла. Однако же теперь недолго осталось ждать, что и с квартиры ее попросят. Фактически она давно уже живет здесь незаконно, потому что к стройтресту, которому принадлежит этот дом, ее работа никакого отношения не имеет. Теперь же исчезла и последняя формальная зацепка - Таня перестала быть студенткой-целевичкой. Может, какое-то время, из уважения к былой славе, ей и дадут пожить здесь. Но в любом случае, надо настроиться на то, что придется теперь мыкаться по углам. Или возвращаться в трест, куда-нибудь в плановый отдел или бухгалтерию. Ведь среднее специальное у нее все же имеется.
   Но как не тянет за конторский стол после света рампы! Нет, по крайней мере полгода форы она себе дает. Не получится с кино - в театр какой-нибудь устроится, в варьете. А квартира - да Бог с ней, с квартирой. Она теперь свободна, одинока, найдет себе какую комнатушку-и ладно. Не впервой. Из города-то ее никто не вытурит, пока она с ленинградским мужем расписана.
   Деньги кончаются, и новых не предвидится. Опять же, есть два пути - либо залезть в сберкнижку, у нее там на срочном вкладе от актерских барышей тысяча с небольшим имеется, либо начать распродавать барахло, которого за это времечко тоже изрядно накопилось. Одежка лишняя, всякие там фарфоры, хрустали и побрякушки, без которых прекрасно можно жить, а таскать за собой по квартирам одна обуза. Деньги - они и в Африке деньги. И карман не тянут. Нет, при таких ближайших перспективах - лучше налегке, но при своих.
   И она позвонила Нинке. А теперь вот про все это дело ей же за бутылочкой рассказывает.
   - Ой, да не про то ты, подруга! - бурчала Нинка, разливая по четвертой. Ты лучше про кино расскажи, про актеров... - Набрала воздуху побольше и выпалила, наконец, тот вопрос, который давно уже покою не давал ни ей, ни всей общаге: - Правду говорят, что Огнев из-за тебя зарезался?
   Неизвестно, как отреагировала бы Таня на этот проклятущий вопрос, только вышло так, что она недослышала его: позвонили в дверь, и она бросилась открывать, а Нинка, не сразу отреагировав, задала этот самый вопрос пустой табуретке.
   - Га-а! - заорал с порога Белозеров, врываясь в прихожую и целуя остолбеневшую Таню в щеку. - Я ж говорил: дома она, в тоске и томлении. А ты все - в Москве, в Москве! Заходи давай!
   И на шею Тане бросилась визжащая от радости Анечка Шпет.
   - Вы... откуда вы? - вымолвила Таня, вконец теряя голову от такого напора.
   - Да вот, последний день на плезире отработали, теперь вот отмечать это дело едем, решили крюка дать - да тебя, буку, с собой прихватить, - ответил Белозеров. - Мы же не то, что некоторые, старых друзей не забываем.
   - Но, Сережа, - смущенно сказала Таня, - ты же знаешь...
   - Знаю-знаю... Только все равно, это не повод. Могла бы позвонить, мы ж волнуемся.
   - Вы тоже могли позвонить.
   - Ох, все полеты, полеты... - Белозеров заглянул на кухню, увидел присмиревшую Нинку. - Здрасьте, девушка... Тань, ты тут, я погляжу, тоже не грустишь. Вон и бутылочку приговорили с подружкой.
   - Пойду я... - поводя плечами, сказала Нинка и отправилась в комнату за сумками. Отговаривать ее никто не стал.
   - Собирайся, мать, - сказал Белозеров авторитетно. - Надо тебе встряхнуться, это я как врач говорю.
   Действительно, в театральный он поступил, уйдя с третьего курса медицинского.
   - Да я не в том виде...
   - Ничего, ничего, скоро будешь в самом том виде, гарантирую... Компания узкая, дружеская, выпендриваться не перед кем.
   - А кто? - спросила Таня.
   - Вилька за Анечкой заехал,а я примазался. С тобой четверо будет.
   "Бабы не хватило", - поняла Таня, но мысль эту оставила при себе. Отчего бы не встряхнуться, коли зовут?
   Она скоренько распрощалась с Нинкой, закрыла за ней дверь, натянула пестрый джемперок и вельветовые брючки и вновь предстала перед Белозеровым и Анечкой.
   У подъезда ждал довольно подолбанный "Москвич". С водительского места Тане широко улыбался скульптор Вильям Шпет.
   - Ну что, седоки, на фатеру или на хазу? - спросил он, когда все расселись по местам. Таня не поняла вопроса, но Анечка с Белозеровым дружно отозвались:
   - На хазу!
   - К Вильке в мастерскую, - пояснил Белозеров Тане. - Поближе к природе. Летом там благодать!
   По дороге все развлекали Таню новостями из студийной и светской жизни и деликатно воздерживались от вопросов. Впрочем, киношники прекрасно знали суть происшедшего с Таней, Огневым и Захаржевским, сочувствовали Тане, негодовали на Огнева, даже из смерти своей умудрившегося устроить гнусный спектакль, и дивились на Захаржевского, которого до той поры считали нормальным мужиком. Интересовало их, пожалуй, только одно - куда после всей этой истории подевался сам Захаржевский. На студии он не появился ни разу. Заявление об увольнении по собственному желанию получили от него заказным письмом с московским штемпелем.
   В мастерской Вильяма Шпета ничего не изменилось, зато изменилось все вокруг. Лужайка перед домом заросла густой, высокой травой, вдоль забора зеленела акация, а над крышей шумели тополя. Пахло природой, зеленью, волей. Этот запах пробивал всегдашнюю глиняно-скипи-дарно-масляную вонь мастерской.
   Шпет усадил Таню на знакомый ей продавленный диванчик, Анечка занялась закуской, сам хозяин отправился за магнитофоном, а Белозеров, откупорив бутылки, взялся за гитару.
   - Споем? - предложил он, перебирая струны.
   - Давай сегодня без меня, а? Не до песен, что-то.
   - Понимаю. - Помолчав, он добавил: - И берусь исправить положение.
   Он взял аккорд и запел:
   - Эх, Танюша, нам ли жить в печали...
   Таня невольно улыбнулась.
   Первые полстакана хорошо легли на уже принятое сегодня. Потом было еще. И еще. Она смеялась, пела, что-то рассказывала, изображала в лицах, танцевала...
   Проснулась она от того, что прямо в лицо ей ударил солнечный луч. Таня отвернулась, но было поздно: глаза раскрылись сами собой. Она увидела, что лежит на широкой кровати, а рядом, уставив в потолок усатое лицо, похрапывает Белозеров.
   - О Господи! - прошептала Таня. И как ее угораздило? Что было вчера? То есть чем закончилось - это понятно, но почему так получилось?
   Она осторожно выпростала ногу из-под ноги Белозерова, пошатываясь, встала и наткнулась на стол. На столе булькнул чайник. Страшно захотелось пить. Таня взяла чайник и, запрокинув голову, стала с наслаждением тянуть из горлышка прохладную кипяченую воду.
   - Привет! - сказал сзади Белозеров. - Ты так прекрасна!
   Таня пискнула, выронила чайник, забежала за стол и присела.
   - Ты что? - сказала она, краснея. - Не смотри.
   - Не смотрю, - покорно сказал Белозеров, вздохнул, отвернулся к стенке и добавил: - А жаль.
   Таня увидела на стуле свою одежку, откопала трусики, натянула, потом застегнула лифчик, влезла в брюки и джемперок, выпрямилась, одернула джемпер и сказала:
   - Теперь можно.
   Белозеров повернул к ней улыбающееся лицо.
   - Танечка... - начал он и замолчал, не зная, что еще сказать.
   Она молча ждала. Пауза затягивалась. Теперь уже начал краснеть Белозеров.
   В дверь постучали.
   - Да, да, войдите! - с облегчением воскликнули оба, посмотрели друг на друга и рассмеялись. В дверь просунулась кудлатая голова Шпета.
   - Не спите, голубки? - прохрипел он. - Вот и славненько. Пошли пить чай с вареньем. А потом -на озера.
   В мастерской был накрыт чайный стол: баранки, вазочки с вареньем, вафли, конфеты. Посередине пыхтел самовар.
   - Прошу, - сказал Шпет, простирая руку к дивану, где уже сидела с чашкой в руках бледная, но веселая Анечка. - Опохмелиться не предлагаю. Сам этим делом не балуюсь, потому и не спился до сих пор.
   - Рассказывай! - махнула рукой Анечка. - А кто всего неделю назад у Томских?..
   - Это так, малозначительный эпизод, - прервал ее Шпет, опустив глаза, и тут же сменил тему: - Ладно, быстренько чаевничаем - и по коням. Погодушка аховая, надо ловить момент.
   Купальник Таня одолжила у Анечки.
   Шпет отвез компанию на Шуваловское озеро, где они, погревшись немного на бережочке, с удовольствием выкупались в коричневой и мутной, но, по заверению Шпета, экологически чистой воде. Таню купание освежило чрезвычайно. Отплыв от берега шагов на двадцать, она закрыла глаза - и на короткий миг вновь стала пятнадцатилетней девчонкой, плывущей по темной глади родного Хмелицкого озера... С берега ее окликнули, и иллюзия пропала. Но все равно на берег она вышла другим человеком - серое царство Скривнуса утонуло в глубинах подсознания. Голубое, чуть запыленное небо летнего Питера улыбнулось ей.
   - Таня, Танечка...
   Это говорил Белозеров, пристроившийся рядом, как только она прилегла на расстеленное пикейное одеяло.
   - Ты уж извини меня... за вчерашнее. Ты не подумай только, что я... ну, воспользовался твоим состоянием. Я ведь и сам был бухой, дальше некуда.
   - Да ладно тебе, Белозеров! Ну, было - и было.
   Я ведь теперь женщина одинокая, свободная....
   Белозеров мгновенно вскинулся, перешел на привычный для себя тон:
   - Могу ли я считать ваши, сударыня, слова приглашением?
   Таня медленно повернула голову, оглядела его лежащую фигуру с головы до ног. Онемело и чуть насмешливо смотрел ей в глаза.
   - А ты будешь себя хорошо вести?
   Сережка Белозеров был актером средним, а человеком ветреным и пустоватым, но добродушным и совершенно безвредным. В компании он был намного интереснее, чем на экране, а на экране - намного интереснее, чем в интимном общении. В последнем Таня убедилась, прожив с ним недельку-другую. Жили они у нее, потому что Белозеров, бросивший двух жен, оставил каждой по ребенку и по квартире, а сам ютился в восьмиметровой комнатушке при кухне огромной коммунальной квартиры на Пушкинской и приглашать туда Таню стеснялся.
   За это время Таня узнала его с новой и немного неожиданной стороны. Выяснилось, что этот фатоватый красавец-гусар в домашней обстановке более всего склонен сутками валяться на диване с каким угодно журнальчиком и смотреть по телевизору все подряд, особенно футбол. Хотя он давно жил холостяком, никаких хозяйственных навыков Таня за ним не заметила, разве что брюки погладить. Более того, выяснилось, что у Сережки хронический гастрит на грани перехода в язву, вызванный нерегулярным столовским питанием, и что ему требуется особая диета. У Тани эти нюансы ее нового друга никаких неприятных эмоций не вызывали. Напротив, она даже стосковалась по роли заботливой супруги, которую ей после Ваньки играть не доводилось - рукастый Никита все делал сам.
   Помимо непрошибаемого добродушия у Сережки имелась еще одна положительная черта, опять-таки неожиданная для Тани. Он умел молчать. Да, Иван, бывало, тоже замолкал и молчал неделями, но его молчаниебыло туго-туго заряжено разными отрицательными эмоциями - обидой, раздраженностью, недовольством, скукой. Молчание Ивана означало протест. Молчание Белозерова, легкое, безмятежное, означало просто молчание, отсутствие весомого повода для сотрясения воздуха. Тане полюбилось сидеть с ним вечерами в одной комнате, заниматься чтением, шитьем или еще чем-то под тихий шумок телевизора - и молчать.
   Предложение руки и сердца от него поступило на третий день совместного проживания. Таня восприняла его спокойно.
   - Сережка, милый, - сказала она. - Мне кажется, ты вбил себе в голову, что "как порядочный человек обязан" и все прочее. Только я не кисейная барышня, и мне - не надо от тебя такой жертвы. Живем - и живем. Надоест - разбежимся в разные стороны. К тому же ты не годишься в мужья, да и я вряд ли гожусь в жены.
   То ли ей показалось, то ли Белозеров действительно вздохнул с облегчением.
   Потом у него началась работа в новом фильме, он стал приходить поздно или вовсе оставался ночевать на Пушкинской, всякий раз ставя ее об этом в известность. Потом стал появляться через день, потом через два. Доброхотка Ира, которая повадилась захаживать к Тане то вместе с Анечкой и Любочкой, а то и одна, благо жила всего в двух остановках, не преминула поведать ей, что Белозерова видели целующимся с какой-то статисточкой в укромном уголке студийного коридора. Таня только пожала плечами. Лишь бы дурную болезнь не подцепил, а так - не все ли равно?
   В начале августа явилась суровая комендантша и вручила Тане то, чего она давно уже ждала, - предписание в месячный срок освободить служебную жилплощадь. Расписываясь в получении, Таня невольно поймала себя на мысли: вот если бы была не комендантша, а комендант, нестарый к тому же...
   За ужином она рассказала об этом Белозерову - может, поспрошает, нет ли у кого свободной комнатки на примете. Реакция его была неожиданной для Тани.
   - Нет проблем, - улыбаясь, сказал он. - Так уж вышло, что моя родная и любимая тетушка работает управдомом в старом квартале, где валом нежилого фонда и всяких там служебных площадей. Сейчас я позвоню ей, а послезавтра сходим, потолкуем. Завтра не могу - весь день у станка.
   Тетушка Белозерова, полная, несколько надменная дама, долго изучала Танин паспорт, трудовую книжку, которую она месяц назад забрала из института и по совету Белозерова захватила с собой. (На студии трудовая не требовалась - ее заменяла актерская карточка). Потом попросила Таню на минуточку выйти в коридор и о чем-то беседовала с племянником за закрытыми дверьми с табличкой "ЖЭК-17. НАЧАЛЬНИК". Таня посидела немного потом встала, изучила план эвакуации здания при пожаре, инструкцию по начислению пеней за неуплату... Наконец дверь в кабинет тетушки приоткрылась.
   - Заходи, - сказал Белозеров. Голос его звучал весело, но несколько напряженно.
   - Присаживайтесь, Татьяна... - Управдом заглянула в Танин паспорт. Татьяна Валентиновна. Мы тут посовещались и решили попробовать один вариант. Скажите, образование у вас какое?
   - Среднее экономическое, - мгновенно ответила Таня. - Там написано. - Она показала на трудовую книжку.
   - Да-да, я помню... Видите ли, хозяйство у меня большое, по штатному расписанию я могу иметь двух бухгалтеров, а работает только один...
   - Но я... - начала Таня.
   - Погодите, дослушайте до конца. Екатерина Аркадьевна - это наш бухгалтер - вполне справляется с работой и одна, но часто вынуждена работать сверхурочно, с перегрузкой, а я не имею возможности поощрить ее материально. Если, допустим, мы оформим вас на работу вторым бухгалтером, я смогу на законном основании бесплатно выделить вам комнату со служебной пропиской, а за это попрошу вас два раза в месяц приходить ко мне и расписываться в ведомости на получение зарплаты. Вас такой вариант устроил бы?
   - Конечно, - с ходу ответила Таня. - Только комнату надо бы посмотреть.
   - Хорошая комната, хорошая, - заверила ее управдом. - В трехкомнатной квартире. Седьмой этаж, правда, последний, но лестница с лифтом, а над вами сухой теплый чердак... Значит, если согласны, прошу завтра с утра ко мне, с дипломом и трудовой. Заявление я вам продиктую.
   - Все же мне бы хоть одним глазком глянуть...
   - Да пожалуйста. - Управдом залезла в ящик стола, пошурщада там, извлекла медный французский ключик с картонной бирочкой "42"" протянула Тане. -- Дом двадцать два, это как выйдете отсюда, третий налево по той стороне. Во двор зайдете, вторая парадная слева. Садитесь в лифт до шестого этажа, последнего, а потом еще на полэтажа подниметесь. Квартира сорок два. Она одна на площадке, не ошибетесь. Это ключ от комнаты, а квартиру вам откроют и комнату покажут.
   - А вдруг нет никого? - спросил Белозеров.
   - Там всегда кто-то есть, - ответила тетушка. - Это служебная квартира, там живут дворник и истопник с супругами.
   Таня вздрогнула. Управдом, заметив это, улыбнулась.
   - Да вы не бойтесь. Это люди особенные, молодые, и интересные. Вам там понравится... Только, прошу вас, наша договоренность остается строго между нами. Для всех вы с завтрашнего дня - бухгалтер ЖЭК-17 Ленинского района. Понятно?
   - Понятно, - вздохнула Таня.
   - Тогда до завтра. Не опаздывайте - я принимаю до двенадцати.
   - Спасибо. До свидания.
   Таня и Белозеров вышли на улицу и двинулись к дому двадцать два.
   Дверь им отворила экзотическая особа - высокая, тонкая как жердь девица монгольского типа в черном атласном пончо с бахромой до полу, расшитом синими глазами и белыми башенками. Взгляд у нее был отсутствующий, губы накрашены ярко-коричневой помадой, длинные черные волосы подхвачены голубой шелковой лентой.
   - Да? - процедила она без всякого интереса или любопытства и посторонилась, давая им войти.
   - Здравствуйте, я Ларина, ваш новый бухгалтер и, скорее всего, соседка. Мне вот ключ от комнаты в домоуправлении дали, - она показала девице ключ, на который та и не глянула. - Мне бы на комнатку посмотреть.
   - Смотрите, - сказала девица и, отвернувшись, пошла прочь. Таня переглянулась с Белозеровым - она не поняла, надо ли следовать за странной девицей или самостоятельно отправиться на поиски комнаты.
   - Сюда, - сказала из коридора особа в пончо, указав длинным пальцем на первую же дверь, и поплыла дальше.
   Таня вставила ключ в скважину на обшарпанной двери и повернула. Из открывшейся двери на нее пахнуло затхлым воздухом давно не проветриваемого и не обитаемого жилья. Она вошла первой.
   Комната была длинной, узкой и пустой, не считая вдвинутого в торцовую стену древнего и громадного черного шкафа. Белозеров щелкнул выключателем, и в потолке загорелась голая пыльная лампочка.
   - М-да, обстановка вполне пещерная, - высказался он, осторожно ступая по половицам. Как ни странно, они не скрипели. - И шкафчик типа "квазимодо" тут вполне уместен.
   В Тане же вид пустого, необустроенного помещения тут же пробудил давно дремавшие профессиональные инстинкты. Она уже прикидывала объем работ, сроки, стоимость материалов, варианты отделки.
   - Неужели ты согласишься жить здесь? - спросил Белозеров.
   - Штукатурных работ почти не надо, только если проводку утопить. Обоев тринадцать кусков, если по десять пятьдесят... - сказала Таня.
   - Не понял. - Белозеров озадаченно уставился на нее. Таня поймала на себе этот взгляд и вернулась в настоящий момент.
   - Прости, я задумалась. Ты что-то спросил?
   - Я спросил, согласна ли ты жить в этакой халупе?
   - А что? Комната как комната. - Видел бы он старухину комнату на Карла Маркса! - Запущенная. Ну ничего. Время у меня есть, силы тоже. Наведу здесь марафет, потом и въеду. Из нее за четыре дня конфетку сделать можно. - Она подошла к окну, пощупала раму, потрогала шпингалет, открыла, выглянула на крышу соседнего дома. - Столярка в порядке, пол только отциклевать, электрики чуть-чуть, а остальное - веники.
   - Ну ты дае-ешь! - протянул удивленный Белозеров. - Тут же материалу надо сколько, мастеров...
   - Сколько надо материалу, я уже знаю, где достать - тоже идеи имеются, а мастеров хватит и одного - меня, в смысле.
   Белозеров присвистнул.
   - Не пялься, - сказала Таня. - Я маляр-штукатур шестого разряда, бригадир отделочной бригады. Пошли места общего пользования смотреть.
   - Ни фига себе! - только и нашелся что сказать Белозеров, выходя из комнаты вслед за ней.
   Коридор, санузел и ванную Таня тоже нашла запущенными, но в основе своей добротными. На паях с соседями вполне можно подновить. На относительно просторной кухне стояла грузная и со спины пожилая женщина, помешивая что-то в кастрюле на плите.
   - Здравствуйте, - сказала Таня. - Я ваша новая соседка.
   Женщина обернулась, и на Таню глянули большие серые глаза на совсем юном, широком лице. Лягушачий рот расплылся в изумленной восторженной улыбке. Звякнула ложка, ударившись о каменный пол.
   - Мама! - сказала юная соседка. - Вы же Ларина, Татьяна Ларина, артистка знаменитая. В моем альбоме ваших фотографий пять штук! И что, вы у нас теперь жить будете? Вот это да! Только почему, ведь вы же актриса, а у нас коммуналка... Слушайте, а можно я до вас дотронусь - просто глазам не верю!
   Не дожидаясь Таниного разрешения и судорожно вытирая руки о передник, соседка подбежала к Тане и робко дотронулась до ее плеча. Над отнюдь не низкорослой Таней она возвышалась больше чем на полголовы; глаза ее смотрели преданно, по-собачьи.
   - Ой! - вскрикнула соседка прямо в ухо Тане. - А это же с вами Белозеров, да? У меня и ваши фотографии есть. Вы тоже здесь жить будете?
   - Наездами-с, - с легким поклоном ответствовал Белозеров и шаркнул ножкой. Восторженная публика - это была его стихия, и он почувствовал себя на коне.
   - Вы только не уходите, я сейчас! - крикнула соседка и пулей вылетела из кухни. Из коридора послышался топот ее нелегких ножек, стук пудовых ручек в двери и звонкий, восторженный голосок:
   - Олежка, Галка, выдьте на кухню, не пожалеете! Тут такое, такое!
   - Кавалерист-девица, - заметил Белозеров. - Интересно, она дворник, истопник или супруга?
   Исполинская девушка вновь появилась на кухне, таща одной рукой уже известную Тане экзотическую даму в пончо, а другой - растрепанного рыжебородого мужчину лет сорока в майке и тренировочных штанах.
   - Вот! - выдохнула она. - Знакомьтесь, ребята. Это Ларина и Белозеров, артисты знаменитые, они у нас жить будут, представляете, в Козлихиной комнате!
   - Однако, - разводя руками, сказал бородач. - Прямо феноменология духа!
   Дама в пончо приблизилась к Тане и протянула узкую ладошку.
   - Галина Шапиро, - представилась она все тем же индифферентным тоном.
   - Татьяна Ларина, - сказала Таня в ответ. - Зовите меня просто Таней.
   - Сергей Белозеров, - в пандан ей представился Белозеров, пожимая руку бородачу. - Для друзей - просто Серж.
   - Олег Пятаков, - назвался бородач и обхватил объемистую талию громадной девицы. - А это Светлана, моя жена.
   - Вы дворник или истопник? - поинтересовался Белозеров.
   - Я русский религиозный философ, - с гордостью ответил бородач. Истопником у нас Светка работает.
   - А еще, как мне сказали, здесь дворник проживает, - продолжил Белозеров, выжидательно глядя на даму в пончо. Та лишь томно повела плечами.
   - Варлама нет сейчас, - ответила за нее Светлана. - Он в ресторане лабает. Группа "Ночной улет".
   - Варлам - музыкант, - пояснила молчавшая доселе Галина Шапиро. - Работает в стиле "хард-рок". А ресторан - это так, деньги нужны на аппаратуру и вообще на жизнь. К тому же ребята отрабатывают технику, сыгрываются. А под занавес, когда посетители уже все пьяные и им все равно, дают две-три своих вещи.
   - Надо же, - сказал Белозеров. - Как он только все успевает. И своя группа, и ресторан, и двор подметать.
   - Дворником он только числится, для прописки, - едисходительно пояснила Галина Шапиро. - Нас с Варламом выжили из Улан-Удэ самым возмутительным образом. Он такой же дворник, как Татьяна Ларина бухгалтер.
   "Ишь ты, запомнила, - подумала Таня. - С ней надо ухо востро".
   - В нашей кодле друг от друга секретов нет, - словно прочел ее мысли Олег Пятаков. - Все в открытую. За Варлама работает и его зарплату получает некая Козлиха вреднющая и жадная баба. Она раньше здесь жила, но на радость всем нам, выбила у управдомши привратниц кую и отъехала туда.
   - А вот и чай! - крикнула Света. - Идемте чай пить. Пока они разговаривали, она успела выдвинуть на центр кухни стол, расставить стулья и табуретки, накрыть новой клеенкой, поставить чашки, сахар, варенье.
   - Шустрая она у нас, - ласково заметил Олег. - Пойдемте, действительно. Что стоя-то беседовать? Сюда бы еще покрепче чего...
   Он выразительно посмотрел на жену. Света резко тряхнула головой. Тогда он перенес взор на мадам Шапиро. Та пожала плечами и удалилась.
   - Вот я лично уволен с философского факультета за философию, - продолжил Олег, усевшись за стол и усадив по обе руки от себя Таню и Белозерова. - Бывшей женою изгнан из семьи. Работал в паровой котельной, где и познакомился со Светочкой. Оттуда меня тоже изгнали.
   - И тоже за философию? - поинтересовался Белозеров.
   - За пьянку его изгнали, - звонко ответила Света. - А я, дура, подобрала.
   Пятаков укоризненно посмотрел на жену.
   - Так вы, стало быть, диссидент? - полюбопытствовал Белозеров.
   - Прямой критикой режима я не занимаюсь, - охотно пояснил Пятаков. Однако же мои труды неопровержимо доказывают как несостоятельность марксизма, а тем более ленинизма, так и полную неорганичность коммунистической идеи и коммунистического способа правления для русского менталитета, а следовательно их обреченность...
   - Ну вот, опять завел шарманку, - поморщилась Света. - Дай людям спокойно чайку попить.
   Бесшумно появилась Галина и вручила Пятакову непонятую бутылку с золотистой этикеткой. Он по-хозяйски подбросил ее в руке, содрал фольгу и ногтем ловко отковырнул пробку.
   - "Канн", - сказал он удовлетворенно. - Золотой кубинский ром. Гадость, между нами говоря, но приход дает. Светуля, нам бы стопочки.
   Света молча полезла в буфет и достала несколько красноватых пластмассовых стаканчиков.
   - Ну-с, со знакомством! - сказал Пятаков, разливая оом. Себе он налил полную, Галине тоже, Свете половину и выжидательно посмотрел на Белозерова с Таней.
   - Мне половинку, - сказал Белозеров.
   - И мне, - сказала Таня.
   - Ладно, нам больше достанется. Эх, понеслась! Он залпом выглушил стопку. Остальные пригубили и поставили. Галина продолжала держать свой стаканчик в руках, прихлебывая мелкими глоточками.
   - А может, чего солененького под это дело, а? - спросил Пятаков, глядя на Таню.
   - Нет, спасибо, - сказала она.
   Но Света уже доставала из холодильника колбасу, какие-то банки, шуршала оберточной бумагой, звякала тарелками, ножами. Вторая пошла уже под соответственную закусочку, и сделалось тепло и весело. Откуда-то взялась гитара, еще одна бутылка... Заполночь явился Варлам Шапиро - кудрявый, с тонкими чертами лица, похожий на Иисуса Христа и немножечко на верблюда. С собой он притащил большую хозяйственную сумку - сегодняшний гонорар музыкантам заплатили натурой. Света отправилась спать, а остальные перекочевали в комнату Шапиро, заклеенную плакатами с изображениями рок-звезд и завешанную восточными ткаными картинками, которые Галина называла тханками, и совсем уже непонятными Тане изображениями, которые именовались мандалами и маха-мудрами. В сени махамудр увеселение продолжалось еще какое-то время, но Таня и Белозеров давно уже потеряли всякий счет времени.