Страница:
– Есть и политические. Они в Учреждениях.
– В тюрьмах?
– Не только. А ты откуда такой дремучий? Из Мухосранска какого-нибудь?
– Москвич я.
– Врёшь. Мы и так в Москве.
– Просто я сплю. Сон мне такой злой снится. Я людей убил, понимаешь?
– Ну и что? Я тоже убил. Сегодня одного гада. А Катьку до самоубийства довёл. Вот теперь мне и кранты.
– Значит, Регистратор как судья?
– Судья в Учреждении. Регистратор нужен мне, чтобы за взятку Катькин прах получить, чтобы, зараза, сама не воскресла. Я его в Храм отнесу, объясню, что это в счёт разрешённого отстрела. Да что там, опоздал, – вновь вздохнул Гоша.
– Что-то Регистратор не открывает свою регистратуру.
– А тебе чего надо?
– Сам не знаю. Мужики внизу сказали, я и пришёл.
– А… Так это гробовщики. Они только Регистратора и знают. Тебе в Храм нужно, в любой районный. Пошли, наверное.
Игорёк послушно поднялся вслед за Гошей. Во сне незачем напрягаться, пускай тот ведёт.
Через дорогу от кладбищенской ограды раскинулся подстриженный газон, горели шарообразные светильники на длинных ножках. Игорёк ступил на траву. Упругая, запах как у свежескошенной.
«Куда меня занесло? – думал Игорёк. – Что меня так потянуло на подвиги? Словно чёрт попутал. Ну стал бессмертным и сидел бы себе тихо, работал с Артамошей. Писал бы серьёзную музыку, на будущее. А то захотелось непонятно чего, злого…»
Игорёк по своей природе был человеком неконфликтным и мирным. Мир в себе он ощущал постоянно, и ощущал как музыкальную гармонию. Казалось, ничто не могло её нарушить. Ни упрёки и истерики любимых, ни причуды заказчиков, ни подначки Артемия не могли вывести его из равновесия. Другое дело, что, конечно, он боялся попадать в напряжённые ситуации и всячески их избегал. Из-за этого уходил от женщин, не опускаясь до выяснения отношений, оставляя за скобками вопрос, кто же прав, а подруг в недоумении – почему сбежал, ведь можно было всё выяснить, объяснить.
Он провёл ладонью по траве. Жестковатая. Если ущипнуть себя, то можно определить – сон это или не сон. Но ведь он боли не чувствует. Хотя, нет, тактильные ощущения сохранились. Вот и трава…
«Не понял, я что, не сплю?» – удивился Игорёк. Он разогнулся и вдохнул полной грудью прохладный ночной, пахнущий травами и лесом, воздух. Во сне не бывает запахов. Он ущипнул свою руку – слабая боль. Непонятно.
Обернулся – тёмная громада крематория занимала полнеба. Из труб вырывались снопы искр. «Как-то чересчур огромно для крематория», – подумалось Игорьку.
– У тебя деньги есть? – поинтересовался Гоша.
– Откуда?
Игорёк полез в карманы шорт. В карманах ничего не было.
– Понаехали тут из своих Усть-Пердюйсков, – пробормотал Гоша. – А денег нет. Как добираться?
– Далеко?
– Далеко. Ладно, пошли.
– И долго идти?
– Долго.
– Может, попутную поймаем?
– Давай лови. Меня водители не замечают.
Они шли вдоль трассы. Игорёк выставил руку с оттопыренным большим пальцем, а машин не было.
– Тебя они тоже не замечают, – сделал вывод Гоша.
– Ещё ни одной не было.
– Да их здесь полно! Если бы остановилась, мы бы видели. А так, раз они нас не замечают, как мы их увидим?
«Всё-таки сон. Сложный, с запахами».
Из подземного перехода вывалилась компания молодёжи, подростки лет четырнадцати. В воздухе поплыл сладковатый запах конопли. Коротко стриженная курносая девка в майке с голым пузом, бесцеремонно ухватила Гошу за рукав.
– Эй, дядя, косячку курнём?
– Не курю, – нервно ответил Гоша.
– Тогда деньги давай.
– Нет у меня денег.
– Тогда ты давай, – предложил Игорьку белобрысый востроносый паренёк.
В блеске его глазах читалась скотская бессмысленность обдолбанного придурка.
Игорёк на этот раз не стал думать, что обижать человека нехорошо даже во сне, даже если этот сон – муки твоей совести. А просто двинул пареньку между глаз. Тот как стоял, так и рухнул.
– Э, да ты бурый, – прогнусавила девица и кивнула троим своим спутникам.
В ртутном свете фонарей блеснули лезвия бритв.
– Зарежут, – по-мышиному пискнул Гоша и шарахнулся было в сторону.
Девка, не выпуская его руки, ловко поставила подножку, и Гоша упал к её ногам.
«Какие там бритвы?» – лишь усмехнулся Игорёк и принялся работать кулаками.
Когда и эти трое легли на асфальт, Игорёк вспомнил о девице.
– Ну, а с тобой как быть?
– Я тебе денег дам, – сдавленным голосом ответила та, вставая со спины поверженного Гоши. – Мне сейчас умирать нельзя. В розыске я.
Гоша массировал шею и кашлял.
– А тебя не Катька послала? – отдышавшись, спросил он.
– Не. Оттопыривались мы.
– Если не Катька – это хорошо.
Гоша медленно, со стоном поднялся.
– Слушай, Гоша, ты ведь здоровый мужик, зачем ты ей поддался?
– Дурак. Она же блатная, приёмы всякие знает. Мизинец мне чуть не поломала…
– Вот эта школьница – блатная?
– Какая я тебе школьница, – обиделась та. – Короче, держи деньги, и разбегаемся.
Девица достала из заднего кармана джинсов пачку разноцветных бумажек и протянула Игорьку.
– Это что?
– Ну ты чумной. Деньги. Должен знать. У тебя же печать заговорённости, она много денег стоит.
Игорёк вопросительно глянул на Гошу, тот утвердительно кивнул.
– Ладно, договорились.
– А ты мне нравишься. Может, встретимся, поужинаем вместе? – девица широко улыбнулась.
– Понимаешь, какое дело, – многозначительно начал Игорёк и понял, что не знает, что сказать.
– Он из Мухосранска, – объяснил Гоша. – Ни во что не втыкается.
– Не-ет. Он не из Мухосранска. Это ему память отморозили. Он, наверное, из спецов. Им память морозят и посылают нас ловить. Такого ни за что не вычислишь – фраер фраером, вот как ты, лох, – девица смерила Гошу презрительным взглядом. – Теперь моим пацанам после воскрешения – принудиловка. Или ты и меня к делу подошьёшь? Или, может, поужинаем? Я тебе могу быть полезной.
– Постой. Я их не убивал. Просто двинул по голове, – растерялся Игорёк.
– Ага, рассказывай. Я видела, как ты двигал.
Послышался вой сирены, и у обочины затормозили две чёрные машины с белыми крестами.
Санитары в чёрном быстро и ловко покидали всех четверых на носилки и по двое распихали в фургоны. Ни слова не сказав, загрузились, и машины как-то неестественно быстро скрылись из виду.
– Короче, спец, если отпускаешь – так я пошла.
– Так иди.
Девица презрительно скривила губы, помахала рукой и скрылась в подземном переходе.
– Слушай, Игорёк, – встрепенулся Гоша, – ты что, в самом деле, спец?
– Наверное, – пожал плечами Игорёк.
– Знаешь, ты мне помоги. Вон и деньги теперь есть. Мне надо от Катьки спастись. Тебя в Учреждении примут, ты меня отмажешь. По дружбе, а?
Игорьку не понравился просительный, почти собачий взгляд Гоши.
– Ладно. Только учти, у меня память отморожена.
– Это понятно. Давай, знаешь, к Солженицыну.
– Зачем?
– Он всё знает. У него, такое дело… Он не простой. У него даже небо голубое. Не хочу говорить, но тебе скажу, ты же теперь друг? – совсем уже по-собачьи заглянул он в глаза Игорька. – Нечисто у него. Здесь не в печати дело, понял? Избранный он, понял?
– Да понял я, понял. Не гляди так.
– А как?
– Нормально гляди. Солженицын – это интересно. Он, значит, и здесь Избранный.
– Только ты никому, понял?
– Понял, что дальше?
– Ты деньгами перед машиной махни, она остановится.
– Да где здесь машины?
– Дай одну деньгу.
Игорёк протянул Гоше пачку разноцветной бумаги. Го-ша аккуратно вытащил одну бумажку и, сойдя с тротуара, помахал ею в воздухе. Сверкнули фары, взвизгнули тормоза, и у обочины остановилось типичное московское такси.
– Куда едем? – открыв дверцу, спросил водитель.
Гоша назвал адрес.
– Две деньги, – ответил водитель. – Час пик. Пробки.
– Годится, – обрадовался Гоша. – Садись, Игорёк. А если добавишь ещё две, так ещё быстрее доедем.
– На, держи, – Игорёк отдал Гоше все деньги и уселся сзади. – Я таких денег не понимаю.
– Он что, из Задрюпинска? – хмыкнул водила, трогая.
– Нет, он спец с отмороженной памятью.
– А-а, – уважительно пробасил шофёр. – Лады. Домчу с ветерком. Можете не доплачивать.
И в самом деле, в открытые окна ворвался ветер, а встречные дома и перекрёстки замелькали так быстро, что у Игорька зарябило в глазах.
Вскоре машина стала тормозить и обнаружилось, что они на Тверской у подъезда шестнадцатиэтажной башни, в которой и обитал Солженицын. По Тверской медленно ползла длинная и пёстрая лента авто.
Вечером этой же среды на берегу озера в чайном домике санатория «Барвиха» собралась интересная компания во главе с Аскетом. Терраса чайного домика, деревянного теремка с золотым петушком на шпиле, продувалась всеми ветрами. Компания размесилась в пластиковых стульях за круглым столом, и пока Аскет совершал вечернее омовение в озёрной воде, пили чай из самовара и закусывали расстегаями. Помимо уже известных вампира Григория и багроволицего Вадика, присутствовали два молодых человека в одинаковых красно-белых спортивных костюмах с эмблемами футбольного клуба «Спартак».
Наконец Аскет выбрался на настил террасы, взял полотенце со спинки стула и, энергично растираясь, сообщил:
– В завтрашнем номере «Вечерней Москвы» будет опубликована небольшая, но любопытная заметка. О том, что этой ночью в своих постелях скончались четверо сотрудников службы охраны олигарха Тредиаковского, и не просто охраны, а целая смена телохранителей.
– Наш клиент поработал? – осведомился толстяк. – Или их клиент, который по имени Зверь?
– На-аш, голубок. Наш.
Аскет набросил на плечи халат и принял из рук одного из молодых людей чашечку.
– Спасибо, Костик.
– Понятно. Значит, убираем мы, а Тредиаковский всё валит на Зверя? – улыбнулся вампир.
– Ну и что? – в обычной своей грубой манере отрывисто бросил толстяк. – Нам-то что, обломится?
– Уж не сомневайся, – ласково ответил Аскет. – Таким образом мы получаем поддержку Хозяина Снов. Вот увидишь, как Русские Боги задёргаются.
– От него получишь поддержку, как же, – не соглашался Вадик. – Попользовался он нами, и всё.
– Пускай так, голубчик. Однако Русским Богам от этого не легче. Они-то не знают, имеем мы поддержку, не имеем…
– Беспокоит меня, друзья, одно небольшое обстоятельство, – вмешался вампир Григорий. – Как бы Древнейшие не обиделись. Игорёк им сильно нужен.
– Я это предусмотрел, – веско ответил Аскет. – Потому Хозяин Снов и даёт нам свою поддержку. Шумеры у него вот где сидят. – Аскет показал где, приложив руку к правому подреберью.
Один из молодых людей настороженно глянул в сторону парка.
– Что, Костик, парламентёр? – спросил Аскет.
– Греки, – коротко ответил тот.
– Гермес, – уточнил второй молодой человек.
– Ну-ну. Если позволите, господа Кремлёвцы, я побеседую с гостем. – Аскет поднялся.
В глубине парковой рощи, где сумрак сгущается во тьму, встретились двое: посланец Древнейших Реализованных «бог торговли» Гермес и тот, чьё имя не имеет значения, Нереализованный по прозвищу Аскет.
Гермес принадлежал к Древнему Средиземноморскому Дому Реализованных, ныне находившемуся в союзе с Древнейшими. Прислал же его на встречу с Кремлёвцами «Великая гора, Могучий утёс, Верховный бог» Энлиль, Главный Реализованный Древнейшего Дома.
– Приветствую тебя, предводитель шайки ничтожных, – обратился Гермес к Аскету.
– Приветствую тебя, Реализованный, посланец Древнейших, – негромко и почтительно отвечал Аскет.
– Дошло до нас, что вы, ничтожнейшие, осмелились вмешаться в предопределённый нашими союзными сияющими и наимудрейшими Домами ход событий.
– Не мы были первыми в цепи осложнений, осложнивших ваш всемудрейший план, – со змеиной иронией произнёс Аскет. – Дошло до нас, – передразнил он Гермеса, – как крупно облажались ваши высокие Дома в Эсагиле.
– Не дерзи, ничтожный, – Гермес взмахнул жезлом.
Беззвучное золотое лезвие молнии рассекло Аскета от головы до пят. От земли поднялся пар, а хвоя под ногами Аскета превратилась в пепел. Аскет же, казалось, ничего этого не заметил.
– Как видишь, есть и у нас заступники, – произнёс он.
– Где бессмертный? – сухо осведомился посланец.
– Который? Множество разнообразных бессмертных скитается дорогами Земли.
– Где абсолютный бессмертный?
– Ах, этот? Его пригласили в гости. Куда – говорить не велено.
– Мы узнаем. Но если бы ты раскрыл место его нынешнего пребывания, мы могли бы помочь вам открыть путь к Реализациям.
– Не в первый раз слышу я подобные обещания. Ни разу никто не помог, – невесело покачал головой Аскет. – Думаю я, что открывать пути к Реализациям – не в силах Реализованных.
– Не тебе это знать.
– На своём совете мы положили не заключать союзов с Реализованными, ибо вы лжёте и для наших целей бесполезны.
– Значит, вы вступили в союз с Непроявленными Сущностям. Берегитесь! Это не союз, а иго. Только Реализованные в силе общаться с Непроявленными на равных.
– Вам не должно быть до наших трудов никакого дела.
– Берегитесь, – повторил Гермес. – Плохие новости принесу я Домам.
Он окутался мерцающей дымкой и, прежде чем исчезнуть, произнёс:
– Большую беду накличете, если Непроявленные выйдут из Потусторонья.
У Солженицына было людно. В прихожую, где он встречал Гошу с Игорьком, вывалились две женщины в едва застёгнутых халатах и один пожилой мужчина в очках, трусах и майке. И стали разглядывать гостей, словно экспонатов зоопарка.
– Так, так, – повернулся к ним Солженицын. – Все быстро в комнату. Гоша, родственники ко мне приехали из Задрюпинска. Двоюродные сёстры, Вера, Аня и их папахен. Зачем, спрашивается, приехали? Кому они здесь нужны? Вот ты, Гоша, друг. Я тебя в любое время с превеликой радостью. Ну, а это кто с тобой?
– Игорёк, друг, – представил Игорька Гоша.
– Да, не похож, – разглядывая Солженицына, заключил Игорёк.
Взгляд Солженицына сделался пристальным.
– Интересный у тебя друг… Ну, нечего стоять, пошли на кухню.
– Представляешь, – рассказывал Солженицын, когда они расположились на кухне, – только ты ушёл, пожаловали. Наглые. Без звонка, без телеграммы, без спросу. Печать на приезд, видите ли, купили, так изволь, пляши перед ними. Работу им ищи. Провинциалы отчего-то уверены, что в Москве золотое дно, деньги валяются под ногами.
– Ты даже мне не смог найти, – поддакнул Гоша. – Где здесь работа?
– Вот именно. Я сам исключительно на гранте сижу.
– Вот именно. Просто так на грантах, нигде не числясь, не сидят, брат Солженицын.
– Бери пиво, – Солженицын протянул Гоше бутылку.
– А ему?
– Боюсь, пиво ему не понравится, – Солженицын повернулся к Игорьку: – Вам здесь вообще как, нравится или как?
– Закат за окном, пожалуй, что красивый. Только слишком уж фантастический. Похоже на картины Ван Гога. Впрочем, здесь всё фантастическое.
– Да, Гоша… – задумчиво пробормотал Солженицын. – Ты бы от своего нового друга держался подальше.
– Так он спец с отмороженной памятью. Он не страшный. Денег мне дал, от блатных отбил. У меня же с Катькой тако-ой облом, офигеть какой облом! – понесло Гошу. – Мне теперь домой нельзя. Она там засаду устроила…
– Ну, – обронил Солженицын, – мне тебя пристроить тоже негде.
– А куда мне идти. И потом это… Как сделать так, чтобы Игорёк, ну как спец, мне помог? Он обещал. Игорёк, ты же обещал, а? У него память отморожена…
– Это я уже слышал.
– И он не помнит, как мне можно помочь. А ты, я ему про тебя говорю, Избранный. Ты должен знать.
– С чего ты взял? – взвился Солженицын. – Какой такой Избранный?
– У тебя телефонная связь с Центральным Крематорием.
– Ну и что?
– Отдельный телефон…
– А, пронюхал. А что ты знаешь про Центральный Крематорий?
– Знаю. Не помню, откуда, но знаю, что там судьбы изменяют против правил. И вообще… Транспорт туда не ходит, сектор под спецохраной. А у тебя прямая линия с ним. Вот. Ты извини, Иван, ты меня вынуждаешь это говорить. У меня выхода нет. Меня Катька на органы разберёт.
– Ладно, Гоша. Позвоню я куда следует. Там разберутся. Посидите.
Солженицын вышел.
Гоша со скорбным видом смотрел на закат, а Игорёк привыкал к обстановке. Если всё-таки это сон, то не страшный. Всё мирно, тихо: небольшой стол у окна, белые шкафчики, хромированная мойка с посудомоечной машиной, на стене часы с кукушкой и набор кухонной утвари. Газовая плита в точности, как у бабушки, только «Минск» не написано. Снаружи под окном ящики с растениями, белые и розовые цветы. У холодильника в углу какой-то чёрный, матово отблёскивающий, квадрат в бронзовой рамке.
– Что за чёрный квадрат? – спросил Игорёк.
– Где? – не понял Гоша.
Игорёк молча кивнул.
– Где? – не понимал Гоша. – Там зеркало.
– Ну-ну.
Мало ли что у них тут. Пускай думают, что зеркало.
Появился Солженицын. И, отводя взгляд от Игорька, стал убеждать Гошу возвращаться домой. Проблемы были улажены, никаких угроз со стороны Катьки не ожидалось. Более того, она готова Гошу простить и ждёт его с нетерпением.
Гоша сник и, вопросительно поглядывая на Игорька, бормотал, что он не намерен возвращаться, что он уже договорился с Игорьком и пускай тот решает.
– Ну вот, ему это зачем? – возразил Солженицын. – Игорь, вы всерьёз намерены заниматься Гошиными делами?
Игорёк пожал плечами.
– Собственно, ничьи дела меня здесь не интересуют. Просто хочется ясности.
– Видишь, Гоша, у него своих забот полон рот. Давай вставай, дуй домой.
– Она же снова про дачу, про стриптиз…
– Всё уладим. Всё будет как надо. Ты мне веришь?
– А может, Игорёк у нас остановится, если ничего не помнит?
– У кого у вас?
Гоша хотел было ответить, но осёкся. И, ссутулившись, побрёл в коридор. Проводив приятеля, Солженицын вернулся к Игорьку и деловитым, даже торжественным тоном объявил:
– Игорь Святополкович, вас ждут в Центральном Крематории!
– Спасибо за приглашение, – съязвил Игорёк.
– Там вы узнаете смысл вашего пребывания здесь.
Игрёк поднялся, подошёл к «зеркалу».
– А он есть?
– Кто?
– Смысл. Вот и зеркало у вас ничего не отражает. «Чёрный квадрат». Казимир Малевич.
– Это для вас не отражает. Я же вам говорю – в Центральном Крематории вы узнаете всё. Вас примет сам Посвящённый!
– И как туда, на такси?
– Такси туда не ходят. За вами выслали спецтранспорт. Он уже ждёт.
– Что же…
Игорьку вспомнились опущенные плечи и растерянное лицо Гоши. Как это было похоже на его собственное состояние. Здесь, конечно, тихо и мирно, но хорошо бы взять и проснуться. А не плестись в крематорий. Игорёк напрягся, силясь проснуться – тщетно.
«Наверное, так действует снотворное. Вроде наркоза», – решил он.
Да, собственно, больше нечего было решать. Нужно следовать за логикой сна. Может быть, сон этот имеет особое значение, и всё здесь неспроста. И в конце сна всё объяснится.
Они спустились к авто, большому чёрному фургону со странной эмблемой на дверце: две радужные спирали, одна вращается, раскручивая витки, другая, наоборот, стремится сжиматься в точку; а над каждой из них белой полоской дуга, напоминающая человеческую бровь. И кажется, что внутри спиралей зрачки, глядящие прямо на тебя.
Солженицын распахнул перед Игорьком дверь кабины, приглашая садиться.
– Я, к сожалению, не могу сопровождать. Не приглашён.
В кабине не было ни шофёра, ни руля. Только большое кожаное кресло и дверь, очевидно, в сам фургон.
Игорёк, уже в полуневменяемом состоянии, уселся в это кресло и, закрыв глаза, подумал: «Будь что будет. Ещё немного и совсем одурею». Сон совершенно нереальный, таких снов не бывает. Во снах обстоятельства воспринимаешь как естественные, любая странность кажется нормальной. А здесь дуреешь от постоянных несуразностей.
Когда он открыл глаза, оказалось, что машина уже припаркована у небольшого здания, усечённой пирамиды, облицованной чёрными, словно отлитыми из базальта, плитами. Входа в пирамиду не было.
– Пожалуйте сюда, – донёсся сверху низкий и гулкий голос, когда Игорёк выбрался из автоагрегата.
«Как, интересно, я туда пожалую?»
– Вы пожалуйте, не думайте как.
«Ну не думаю», – хмуро подумал Игорёк.
И оказался на верхней площадке, рядом с высоким лысым неопределённого возраста человеком в лило-вом плаще, наброшенном поверх ярко-жёлтого хитона. Вверх от пирамиды поднималось голубоватое свечение, упираясь в непроницаемо тёмное небо. Ни единой звезды, ни искорки света, ни даже засвеченного огнями города облака не было на этом небе. Игорёк глянул под ноги – там полыхало яростное пламя, пирамида была одной большой печью. А вокруг расстилалась Москва, словно пирамида парила высоко над городом. Такая Москва, какой Игорёк привык видеть: со сталинскими высотками, подсвеченными разноцветными огнями, с пронзающим тьму шпилем Останкинской телебашни, кратером Лужников у Воробьёвых гор, с кольцами и радиусами огней вдоль трасс и проспектов… Радиусы сходились к подножию пирамиды, которая уже исполинским утёсом возвышалась над столицей, над её центром. А внизу, там, где должны были быть Красная площадь с Кремлём, зияла огромная яма.
Высокий человек в лиловом плаще также созерцал панораму города. Тем же низким, рокочущим голосом он произнёс:
– И только мы двое знаем, что всё это – иллюзия, сон.
– На сон похоже мало, – осторожно возразил Игорёк.
– Не мешайте себе думать правильно. Думайте то, что на самом деле думаете. Ведь вы знаете, что это сон. Сон, который снится всем.
– Как это?
– Всем, кто живёт на Земле, там, откуда вы явились.
– Явился…
– Первый из людей, что посетил Снотворенье.
– Отчего же здесь так темно? И так много крематориев?
– Сумрак подсознания. Ты видишь лишь малую часть Снотворенья. Есть и другие места. Там много света.
– А выбраться отсюда как? Как мне проснуться?
– Разве ты спишь? – усмехнулся человек.
– Я и сам уже не знаю.
– Знаешь. Ты понимаешь гораздо больше, чем готов принять.
– Что же будет дальше? Я устал.
Человек повернулся к Игорьку и протянул руку:
– Единый Посвящённый.
– Чего?
– Я, волею Хозяина, Посвящённый.
– Что это, где я? Ответьте наконец! – взмолился Игорёк.
– Ты по другую сторону.
– Сторону чего? – не унимался Игорёк.
Внезапно они оказались в небольшой комнате, словно бы в кабинете эпохи барокко. Драпировки на стенах, роскошный ковёр на полу, со сценой королевской охоты, золочёные пилястры вдоль стен, облицованный красным мрамором камин с массивными золотыми часами на нём. На овальном малахитовом столе, отделанном перламутровой инкрустацией, два золотых кубка и кратер с серебряным черпаком. Игорёк с Посвящённым сидят в креслах чёрного дерева. В камине тлеют угли. В золотой клетке, подвешенной у забранного атласом окна, скачет маленькая серая птичка.
– По другую сторону всего: видимого и невидимого, добра и зла, света и тьмы, духовного и материального, – Посвящённый дважды зачерпнул, разливая по кубкам красное вино из кратера.
– Пей, – властно приказал он.
Лицо его в свете десятков ярких свечей в канделябрах казалось высеченным из камня: острые линии скул, подбородка, переносицы, ни бровей, ни ресниц.
– Зачем? – насторожился Игорёк.
– Чтобы приобщиться к духу Хозяина.
Игорёк внутренне выматерлся и отставил кубок подальше.
– Не буду.
– Что же, это твоё право.
«Что я здесь делаю? Что им от меня надо?»
– Мне от тебя ничего не нужно, человек. Я должен подготовить тебя к встрече с Хозяином.
– Кто он?
– Хороший вопрос. Он Хозяин, и всё. Его слушают великие духи и боятся Реализованные. Тебе оказана великая честь. Это превыше дружбы с Реализованными, даже самыми древними из них. Твоя возлюбленная Иштар, Царица царей иззавидуется.
– Откуда ты… вы… Откуда знаете про неё и меня?
– Я скажу. Каждый сущий несёт дань Великому Хозяину, и в каждом сущем пребывает Он. Всё видит, всё знает. От него невозможно спрятаться. Ничего от него не утаить.
– Он что, всемогущий?
– Он – Великий Хозяин.
– Бог, что ли?
– Больше не скажу. Ты достаточно узнал о нём, чтобы предстать перед Его взором.
«Только этого не хватало. Теперь совершенно ясно, что это не сон».
– Ведь я говорил, что ты это знаешь, – ответил на его мысль Посвящённый и поднялся. – Идём.
– Куда?
– В пылающую бездну.
Не успел Игорёк опомниться, как они снова были на вершине пирамиды. Посвящённый взял Игорька за руку и стал спускаться по незримой лестнице прямо в бушующее пламя.
– Я привёл его, – торжественно произнёс он, когда они достигли самого дна. И исчез.
Пламя внезапно опало, и всё пространство пирамиды погрузилось во тьму. А потом вспыхнул ярчайший свет и тихий голос прошелестел:
– Как долго я тебя ждал. Не бойся, ты не раб мой. Отныне ты в шаге от животворящих духов. И, вступив в союз со мной, станешь выше Реализованных и овладеешь их Реализациями. Не сразу, конечно. Ты должен многому научиться, ты должен знать то, что подобает знать бессмертному. Абсолютному бессмертному. Сначала ты научишься быть среди моих менталов, научишься их понимать. Тебе откроется подлинная сущность людей, корни их желаний и страхов, источники их мыслей и дел. Ибо всякий мой ментал, те человечки, которых ты здесь видел, – суть ядро психики человека земного. Сейчас ты не понимаешь меня. Ничего. Всё увидишь сам. То, что люди называют психикой – это Я! Я говорю с ними из их нутра. Они ищут источник голоса и не находят. Захочу – человек страдает, захочу – смеётся. Не в его силах изменить это. Ты боишься потерять слух, твой друг Артемий боится остаться на старости лет одиноким. Вы не рассказываете о своих страхах, потому что побороть их не в ваших силах. Из страхов и влечений вы, люди, и состоите. Но ты, бессмертный, ныне освобождаешься от этих уз! Я дарую тебе право творить себя по своему усмотрению. Одно только требуется от тебя – согласие быть со мной в союзе. Решай, человек.
– В тюрьмах?
– Не только. А ты откуда такой дремучий? Из Мухосранска какого-нибудь?
– Москвич я.
– Врёшь. Мы и так в Москве.
– Просто я сплю. Сон мне такой злой снится. Я людей убил, понимаешь?
– Ну и что? Я тоже убил. Сегодня одного гада. А Катьку до самоубийства довёл. Вот теперь мне и кранты.
– Значит, Регистратор как судья?
– Судья в Учреждении. Регистратор нужен мне, чтобы за взятку Катькин прах получить, чтобы, зараза, сама не воскресла. Я его в Храм отнесу, объясню, что это в счёт разрешённого отстрела. Да что там, опоздал, – вновь вздохнул Гоша.
– Что-то Регистратор не открывает свою регистратуру.
– А тебе чего надо?
– Сам не знаю. Мужики внизу сказали, я и пришёл.
– А… Так это гробовщики. Они только Регистратора и знают. Тебе в Храм нужно, в любой районный. Пошли, наверное.
Игорёк послушно поднялся вслед за Гошей. Во сне незачем напрягаться, пускай тот ведёт.
Через дорогу от кладбищенской ограды раскинулся подстриженный газон, горели шарообразные светильники на длинных ножках. Игорёк ступил на траву. Упругая, запах как у свежескошенной.
«Куда меня занесло? – думал Игорёк. – Что меня так потянуло на подвиги? Словно чёрт попутал. Ну стал бессмертным и сидел бы себе тихо, работал с Артамошей. Писал бы серьёзную музыку, на будущее. А то захотелось непонятно чего, злого…»
Игорёк по своей природе был человеком неконфликтным и мирным. Мир в себе он ощущал постоянно, и ощущал как музыкальную гармонию. Казалось, ничто не могло её нарушить. Ни упрёки и истерики любимых, ни причуды заказчиков, ни подначки Артемия не могли вывести его из равновесия. Другое дело, что, конечно, он боялся попадать в напряжённые ситуации и всячески их избегал. Из-за этого уходил от женщин, не опускаясь до выяснения отношений, оставляя за скобками вопрос, кто же прав, а подруг в недоумении – почему сбежал, ведь можно было всё выяснить, объяснить.
Он провёл ладонью по траве. Жестковатая. Если ущипнуть себя, то можно определить – сон это или не сон. Но ведь он боли не чувствует. Хотя, нет, тактильные ощущения сохранились. Вот и трава…
«Не понял, я что, не сплю?» – удивился Игорёк. Он разогнулся и вдохнул полной грудью прохладный ночной, пахнущий травами и лесом, воздух. Во сне не бывает запахов. Он ущипнул свою руку – слабая боль. Непонятно.
Обернулся – тёмная громада крематория занимала полнеба. Из труб вырывались снопы искр. «Как-то чересчур огромно для крематория», – подумалось Игорьку.
– У тебя деньги есть? – поинтересовался Гоша.
– Откуда?
Игорёк полез в карманы шорт. В карманах ничего не было.
– Понаехали тут из своих Усть-Пердюйсков, – пробормотал Гоша. – А денег нет. Как добираться?
– Далеко?
– Далеко. Ладно, пошли.
– И долго идти?
– Долго.
– Может, попутную поймаем?
– Давай лови. Меня водители не замечают.
Они шли вдоль трассы. Игорёк выставил руку с оттопыренным большим пальцем, а машин не было.
– Тебя они тоже не замечают, – сделал вывод Гоша.
– Ещё ни одной не было.
– Да их здесь полно! Если бы остановилась, мы бы видели. А так, раз они нас не замечают, как мы их увидим?
«Всё-таки сон. Сложный, с запахами».
Из подземного перехода вывалилась компания молодёжи, подростки лет четырнадцати. В воздухе поплыл сладковатый запах конопли. Коротко стриженная курносая девка в майке с голым пузом, бесцеремонно ухватила Гошу за рукав.
– Эй, дядя, косячку курнём?
– Не курю, – нервно ответил Гоша.
– Тогда деньги давай.
– Нет у меня денег.
– Тогда ты давай, – предложил Игорьку белобрысый востроносый паренёк.
В блеске его глазах читалась скотская бессмысленность обдолбанного придурка.
Игорёк на этот раз не стал думать, что обижать человека нехорошо даже во сне, даже если этот сон – муки твоей совести. А просто двинул пареньку между глаз. Тот как стоял, так и рухнул.
– Э, да ты бурый, – прогнусавила девица и кивнула троим своим спутникам.
В ртутном свете фонарей блеснули лезвия бритв.
– Зарежут, – по-мышиному пискнул Гоша и шарахнулся было в сторону.
Девка, не выпуская его руки, ловко поставила подножку, и Гоша упал к её ногам.
«Какие там бритвы?» – лишь усмехнулся Игорёк и принялся работать кулаками.
Когда и эти трое легли на асфальт, Игорёк вспомнил о девице.
– Ну, а с тобой как быть?
– Я тебе денег дам, – сдавленным голосом ответила та, вставая со спины поверженного Гоши. – Мне сейчас умирать нельзя. В розыске я.
Гоша массировал шею и кашлял.
– А тебя не Катька послала? – отдышавшись, спросил он.
– Не. Оттопыривались мы.
– Если не Катька – это хорошо.
Гоша медленно, со стоном поднялся.
– Слушай, Гоша, ты ведь здоровый мужик, зачем ты ей поддался?
– Дурак. Она же блатная, приёмы всякие знает. Мизинец мне чуть не поломала…
– Вот эта школьница – блатная?
– Какая я тебе школьница, – обиделась та. – Короче, держи деньги, и разбегаемся.
Девица достала из заднего кармана джинсов пачку разноцветных бумажек и протянула Игорьку.
– Это что?
– Ну ты чумной. Деньги. Должен знать. У тебя же печать заговорённости, она много денег стоит.
Игорёк вопросительно глянул на Гошу, тот утвердительно кивнул.
– Ладно, договорились.
– А ты мне нравишься. Может, встретимся, поужинаем вместе? – девица широко улыбнулась.
– Понимаешь, какое дело, – многозначительно начал Игорёк и понял, что не знает, что сказать.
– Он из Мухосранска, – объяснил Гоша. – Ни во что не втыкается.
– Не-ет. Он не из Мухосранска. Это ему память отморозили. Он, наверное, из спецов. Им память морозят и посылают нас ловить. Такого ни за что не вычислишь – фраер фраером, вот как ты, лох, – девица смерила Гошу презрительным взглядом. – Теперь моим пацанам после воскрешения – принудиловка. Или ты и меня к делу подошьёшь? Или, может, поужинаем? Я тебе могу быть полезной.
– Постой. Я их не убивал. Просто двинул по голове, – растерялся Игорёк.
– Ага, рассказывай. Я видела, как ты двигал.
Послышался вой сирены, и у обочины затормозили две чёрные машины с белыми крестами.
Санитары в чёрном быстро и ловко покидали всех четверых на носилки и по двое распихали в фургоны. Ни слова не сказав, загрузились, и машины как-то неестественно быстро скрылись из виду.
– Короче, спец, если отпускаешь – так я пошла.
– Так иди.
Девица презрительно скривила губы, помахала рукой и скрылась в подземном переходе.
– Слушай, Игорёк, – встрепенулся Гоша, – ты что, в самом деле, спец?
– Наверное, – пожал плечами Игорёк.
– Знаешь, ты мне помоги. Вон и деньги теперь есть. Мне надо от Катьки спастись. Тебя в Учреждении примут, ты меня отмажешь. По дружбе, а?
Игорьку не понравился просительный, почти собачий взгляд Гоши.
– Ладно. Только учти, у меня память отморожена.
– Это понятно. Давай, знаешь, к Солженицыну.
– Зачем?
– Он всё знает. У него, такое дело… Он не простой. У него даже небо голубое. Не хочу говорить, но тебе скажу, ты же теперь друг? – совсем уже по-собачьи заглянул он в глаза Игорька. – Нечисто у него. Здесь не в печати дело, понял? Избранный он, понял?
– Да понял я, понял. Не гляди так.
– А как?
– Нормально гляди. Солженицын – это интересно. Он, значит, и здесь Избранный.
– Только ты никому, понял?
– Понял, что дальше?
– Ты деньгами перед машиной махни, она остановится.
– Да где здесь машины?
– Дай одну деньгу.
Игорёк протянул Гоше пачку разноцветной бумаги. Го-ша аккуратно вытащил одну бумажку и, сойдя с тротуара, помахал ею в воздухе. Сверкнули фары, взвизгнули тормоза, и у обочины остановилось типичное московское такси.
– Куда едем? – открыв дверцу, спросил водитель.
Гоша назвал адрес.
– Две деньги, – ответил водитель. – Час пик. Пробки.
– Годится, – обрадовался Гоша. – Садись, Игорёк. А если добавишь ещё две, так ещё быстрее доедем.
– На, держи, – Игорёк отдал Гоше все деньги и уселся сзади. – Я таких денег не понимаю.
– Он что, из Задрюпинска? – хмыкнул водила, трогая.
– Нет, он спец с отмороженной памятью.
– А-а, – уважительно пробасил шофёр. – Лады. Домчу с ветерком. Можете не доплачивать.
И в самом деле, в открытые окна ворвался ветер, а встречные дома и перекрёстки замелькали так быстро, что у Игорька зарябило в глазах.
Вскоре машина стала тормозить и обнаружилось, что они на Тверской у подъезда шестнадцатиэтажной башни, в которой и обитал Солженицын. По Тверской медленно ползла длинная и пёстрая лента авто.
Вечером этой же среды на берегу озера в чайном домике санатория «Барвиха» собралась интересная компания во главе с Аскетом. Терраса чайного домика, деревянного теремка с золотым петушком на шпиле, продувалась всеми ветрами. Компания размесилась в пластиковых стульях за круглым столом, и пока Аскет совершал вечернее омовение в озёрной воде, пили чай из самовара и закусывали расстегаями. Помимо уже известных вампира Григория и багроволицего Вадика, присутствовали два молодых человека в одинаковых красно-белых спортивных костюмах с эмблемами футбольного клуба «Спартак».
Наконец Аскет выбрался на настил террасы, взял полотенце со спинки стула и, энергично растираясь, сообщил:
– В завтрашнем номере «Вечерней Москвы» будет опубликована небольшая, но любопытная заметка. О том, что этой ночью в своих постелях скончались четверо сотрудников службы охраны олигарха Тредиаковского, и не просто охраны, а целая смена телохранителей.
– Наш клиент поработал? – осведомился толстяк. – Или их клиент, который по имени Зверь?
– На-аш, голубок. Наш.
Аскет набросил на плечи халат и принял из рук одного из молодых людей чашечку.
– Спасибо, Костик.
– Понятно. Значит, убираем мы, а Тредиаковский всё валит на Зверя? – улыбнулся вампир.
– Ну и что? – в обычной своей грубой манере отрывисто бросил толстяк. – Нам-то что, обломится?
– Уж не сомневайся, – ласково ответил Аскет. – Таким образом мы получаем поддержку Хозяина Снов. Вот увидишь, как Русские Боги задёргаются.
– От него получишь поддержку, как же, – не соглашался Вадик. – Попользовался он нами, и всё.
– Пускай так, голубчик. Однако Русским Богам от этого не легче. Они-то не знают, имеем мы поддержку, не имеем…
– Беспокоит меня, друзья, одно небольшое обстоятельство, – вмешался вампир Григорий. – Как бы Древнейшие не обиделись. Игорёк им сильно нужен.
– Я это предусмотрел, – веско ответил Аскет. – Потому Хозяин Снов и даёт нам свою поддержку. Шумеры у него вот где сидят. – Аскет показал где, приложив руку к правому подреберью.
Один из молодых людей настороженно глянул в сторону парка.
– Что, Костик, парламентёр? – спросил Аскет.
– Греки, – коротко ответил тот.
– Гермес, – уточнил второй молодой человек.
– Ну-ну. Если позволите, господа Кремлёвцы, я побеседую с гостем. – Аскет поднялся.
В глубине парковой рощи, где сумрак сгущается во тьму, встретились двое: посланец Древнейших Реализованных «бог торговли» Гермес и тот, чьё имя не имеет значения, Нереализованный по прозвищу Аскет.
Гермес принадлежал к Древнему Средиземноморскому Дому Реализованных, ныне находившемуся в союзе с Древнейшими. Прислал же его на встречу с Кремлёвцами «Великая гора, Могучий утёс, Верховный бог» Энлиль, Главный Реализованный Древнейшего Дома.
– Приветствую тебя, предводитель шайки ничтожных, – обратился Гермес к Аскету.
– Приветствую тебя, Реализованный, посланец Древнейших, – негромко и почтительно отвечал Аскет.
– Дошло до нас, что вы, ничтожнейшие, осмелились вмешаться в предопределённый нашими союзными сияющими и наимудрейшими Домами ход событий.
– Не мы были первыми в цепи осложнений, осложнивших ваш всемудрейший план, – со змеиной иронией произнёс Аскет. – Дошло до нас, – передразнил он Гермеса, – как крупно облажались ваши высокие Дома в Эсагиле.
– Не дерзи, ничтожный, – Гермес взмахнул жезлом.
Беззвучное золотое лезвие молнии рассекло Аскета от головы до пят. От земли поднялся пар, а хвоя под ногами Аскета превратилась в пепел. Аскет же, казалось, ничего этого не заметил.
– Как видишь, есть и у нас заступники, – произнёс он.
– Где бессмертный? – сухо осведомился посланец.
– Который? Множество разнообразных бессмертных скитается дорогами Земли.
– Где абсолютный бессмертный?
– Ах, этот? Его пригласили в гости. Куда – говорить не велено.
– Мы узнаем. Но если бы ты раскрыл место его нынешнего пребывания, мы могли бы помочь вам открыть путь к Реализациям.
– Не в первый раз слышу я подобные обещания. Ни разу никто не помог, – невесело покачал головой Аскет. – Думаю я, что открывать пути к Реализациям – не в силах Реализованных.
– Не тебе это знать.
– На своём совете мы положили не заключать союзов с Реализованными, ибо вы лжёте и для наших целей бесполезны.
– Значит, вы вступили в союз с Непроявленными Сущностям. Берегитесь! Это не союз, а иго. Только Реализованные в силе общаться с Непроявленными на равных.
– Вам не должно быть до наших трудов никакого дела.
– Берегитесь, – повторил Гермес. – Плохие новости принесу я Домам.
Он окутался мерцающей дымкой и, прежде чем исчезнуть, произнёс:
– Большую беду накличете, если Непроявленные выйдут из Потусторонья.
У Солженицына было людно. В прихожую, где он встречал Гошу с Игорьком, вывалились две женщины в едва застёгнутых халатах и один пожилой мужчина в очках, трусах и майке. И стали разглядывать гостей, словно экспонатов зоопарка.
– Так, так, – повернулся к ним Солженицын. – Все быстро в комнату. Гоша, родственники ко мне приехали из Задрюпинска. Двоюродные сёстры, Вера, Аня и их папахен. Зачем, спрашивается, приехали? Кому они здесь нужны? Вот ты, Гоша, друг. Я тебя в любое время с превеликой радостью. Ну, а это кто с тобой?
– Игорёк, друг, – представил Игорька Гоша.
– Да, не похож, – разглядывая Солженицына, заключил Игорёк.
Взгляд Солженицына сделался пристальным.
– Интересный у тебя друг… Ну, нечего стоять, пошли на кухню.
– Представляешь, – рассказывал Солженицын, когда они расположились на кухне, – только ты ушёл, пожаловали. Наглые. Без звонка, без телеграммы, без спросу. Печать на приезд, видите ли, купили, так изволь, пляши перед ними. Работу им ищи. Провинциалы отчего-то уверены, что в Москве золотое дно, деньги валяются под ногами.
– Ты даже мне не смог найти, – поддакнул Гоша. – Где здесь работа?
– Вот именно. Я сам исключительно на гранте сижу.
– Вот именно. Просто так на грантах, нигде не числясь, не сидят, брат Солженицын.
– Бери пиво, – Солженицын протянул Гоше бутылку.
– А ему?
– Боюсь, пиво ему не понравится, – Солженицын повернулся к Игорьку: – Вам здесь вообще как, нравится или как?
– Закат за окном, пожалуй, что красивый. Только слишком уж фантастический. Похоже на картины Ван Гога. Впрочем, здесь всё фантастическое.
– Да, Гоша… – задумчиво пробормотал Солженицын. – Ты бы от своего нового друга держался подальше.
– Так он спец с отмороженной памятью. Он не страшный. Денег мне дал, от блатных отбил. У меня же с Катькой тако-ой облом, офигеть какой облом! – понесло Гошу. – Мне теперь домой нельзя. Она там засаду устроила…
– Ну, – обронил Солженицын, – мне тебя пристроить тоже негде.
– А куда мне идти. И потом это… Как сделать так, чтобы Игорёк, ну как спец, мне помог? Он обещал. Игорёк, ты же обещал, а? У него память отморожена…
– Это я уже слышал.
– И он не помнит, как мне можно помочь. А ты, я ему про тебя говорю, Избранный. Ты должен знать.
– С чего ты взял? – взвился Солженицын. – Какой такой Избранный?
– У тебя телефонная связь с Центральным Крематорием.
– Ну и что?
– Отдельный телефон…
– А, пронюхал. А что ты знаешь про Центральный Крематорий?
– Знаю. Не помню, откуда, но знаю, что там судьбы изменяют против правил. И вообще… Транспорт туда не ходит, сектор под спецохраной. А у тебя прямая линия с ним. Вот. Ты извини, Иван, ты меня вынуждаешь это говорить. У меня выхода нет. Меня Катька на органы разберёт.
– Ладно, Гоша. Позвоню я куда следует. Там разберутся. Посидите.
Солженицын вышел.
Гоша со скорбным видом смотрел на закат, а Игорёк привыкал к обстановке. Если всё-таки это сон, то не страшный. Всё мирно, тихо: небольшой стол у окна, белые шкафчики, хромированная мойка с посудомоечной машиной, на стене часы с кукушкой и набор кухонной утвари. Газовая плита в точности, как у бабушки, только «Минск» не написано. Снаружи под окном ящики с растениями, белые и розовые цветы. У холодильника в углу какой-то чёрный, матово отблёскивающий, квадрат в бронзовой рамке.
– Что за чёрный квадрат? – спросил Игорёк.
– Где? – не понял Гоша.
Игорёк молча кивнул.
– Где? – не понимал Гоша. – Там зеркало.
– Ну-ну.
Мало ли что у них тут. Пускай думают, что зеркало.
Появился Солженицын. И, отводя взгляд от Игорька, стал убеждать Гошу возвращаться домой. Проблемы были улажены, никаких угроз со стороны Катьки не ожидалось. Более того, она готова Гошу простить и ждёт его с нетерпением.
Гоша сник и, вопросительно поглядывая на Игорька, бормотал, что он не намерен возвращаться, что он уже договорился с Игорьком и пускай тот решает.
– Ну вот, ему это зачем? – возразил Солженицын. – Игорь, вы всерьёз намерены заниматься Гошиными делами?
Игорёк пожал плечами.
– Собственно, ничьи дела меня здесь не интересуют. Просто хочется ясности.
– Видишь, Гоша, у него своих забот полон рот. Давай вставай, дуй домой.
– Она же снова про дачу, про стриптиз…
– Всё уладим. Всё будет как надо. Ты мне веришь?
– А может, Игорёк у нас остановится, если ничего не помнит?
– У кого у вас?
Гоша хотел было ответить, но осёкся. И, ссутулившись, побрёл в коридор. Проводив приятеля, Солженицын вернулся к Игорьку и деловитым, даже торжественным тоном объявил:
– Игорь Святополкович, вас ждут в Центральном Крематории!
– Спасибо за приглашение, – съязвил Игорёк.
– Там вы узнаете смысл вашего пребывания здесь.
Игрёк поднялся, подошёл к «зеркалу».
– А он есть?
– Кто?
– Смысл. Вот и зеркало у вас ничего не отражает. «Чёрный квадрат». Казимир Малевич.
– Это для вас не отражает. Я же вам говорю – в Центральном Крематории вы узнаете всё. Вас примет сам Посвящённый!
– И как туда, на такси?
– Такси туда не ходят. За вами выслали спецтранспорт. Он уже ждёт.
– Что же…
Игорьку вспомнились опущенные плечи и растерянное лицо Гоши. Как это было похоже на его собственное состояние. Здесь, конечно, тихо и мирно, но хорошо бы взять и проснуться. А не плестись в крематорий. Игорёк напрягся, силясь проснуться – тщетно.
«Наверное, так действует снотворное. Вроде наркоза», – решил он.
Да, собственно, больше нечего было решать. Нужно следовать за логикой сна. Может быть, сон этот имеет особое значение, и всё здесь неспроста. И в конце сна всё объяснится.
Они спустились к авто, большому чёрному фургону со странной эмблемой на дверце: две радужные спирали, одна вращается, раскручивая витки, другая, наоборот, стремится сжиматься в точку; а над каждой из них белой полоской дуга, напоминающая человеческую бровь. И кажется, что внутри спиралей зрачки, глядящие прямо на тебя.
Солженицын распахнул перед Игорьком дверь кабины, приглашая садиться.
– Я, к сожалению, не могу сопровождать. Не приглашён.
В кабине не было ни шофёра, ни руля. Только большое кожаное кресло и дверь, очевидно, в сам фургон.
Игорёк, уже в полуневменяемом состоянии, уселся в это кресло и, закрыв глаза, подумал: «Будь что будет. Ещё немного и совсем одурею». Сон совершенно нереальный, таких снов не бывает. Во снах обстоятельства воспринимаешь как естественные, любая странность кажется нормальной. А здесь дуреешь от постоянных несуразностей.
Когда он открыл глаза, оказалось, что машина уже припаркована у небольшого здания, усечённой пирамиды, облицованной чёрными, словно отлитыми из базальта, плитами. Входа в пирамиду не было.
– Пожалуйте сюда, – донёсся сверху низкий и гулкий голос, когда Игорёк выбрался из автоагрегата.
«Как, интересно, я туда пожалую?»
– Вы пожалуйте, не думайте как.
«Ну не думаю», – хмуро подумал Игорёк.
И оказался на верхней площадке, рядом с высоким лысым неопределённого возраста человеком в лило-вом плаще, наброшенном поверх ярко-жёлтого хитона. Вверх от пирамиды поднималось голубоватое свечение, упираясь в непроницаемо тёмное небо. Ни единой звезды, ни искорки света, ни даже засвеченного огнями города облака не было на этом небе. Игорёк глянул под ноги – там полыхало яростное пламя, пирамида была одной большой печью. А вокруг расстилалась Москва, словно пирамида парила высоко над городом. Такая Москва, какой Игорёк привык видеть: со сталинскими высотками, подсвеченными разноцветными огнями, с пронзающим тьму шпилем Останкинской телебашни, кратером Лужников у Воробьёвых гор, с кольцами и радиусами огней вдоль трасс и проспектов… Радиусы сходились к подножию пирамиды, которая уже исполинским утёсом возвышалась над столицей, над её центром. А внизу, там, где должны были быть Красная площадь с Кремлём, зияла огромная яма.
Высокий человек в лиловом плаще также созерцал панораму города. Тем же низким, рокочущим голосом он произнёс:
– И только мы двое знаем, что всё это – иллюзия, сон.
– На сон похоже мало, – осторожно возразил Игорёк.
– Не мешайте себе думать правильно. Думайте то, что на самом деле думаете. Ведь вы знаете, что это сон. Сон, который снится всем.
– Как это?
– Всем, кто живёт на Земле, там, откуда вы явились.
– Явился…
– Первый из людей, что посетил Снотворенье.
– Отчего же здесь так темно? И так много крематориев?
– Сумрак подсознания. Ты видишь лишь малую часть Снотворенья. Есть и другие места. Там много света.
– А выбраться отсюда как? Как мне проснуться?
– Разве ты спишь? – усмехнулся человек.
– Я и сам уже не знаю.
– Знаешь. Ты понимаешь гораздо больше, чем готов принять.
– Что же будет дальше? Я устал.
Человек повернулся к Игорьку и протянул руку:
– Единый Посвящённый.
– Чего?
– Я, волею Хозяина, Посвящённый.
– Что это, где я? Ответьте наконец! – взмолился Игорёк.
– Ты по другую сторону.
– Сторону чего? – не унимался Игорёк.
Внезапно они оказались в небольшой комнате, словно бы в кабинете эпохи барокко. Драпировки на стенах, роскошный ковёр на полу, со сценой королевской охоты, золочёные пилястры вдоль стен, облицованный красным мрамором камин с массивными золотыми часами на нём. На овальном малахитовом столе, отделанном перламутровой инкрустацией, два золотых кубка и кратер с серебряным черпаком. Игорёк с Посвящённым сидят в креслах чёрного дерева. В камине тлеют угли. В золотой клетке, подвешенной у забранного атласом окна, скачет маленькая серая птичка.
– По другую сторону всего: видимого и невидимого, добра и зла, света и тьмы, духовного и материального, – Посвящённый дважды зачерпнул, разливая по кубкам красное вино из кратера.
– Пей, – властно приказал он.
Лицо его в свете десятков ярких свечей в канделябрах казалось высеченным из камня: острые линии скул, подбородка, переносицы, ни бровей, ни ресниц.
– Зачем? – насторожился Игорёк.
– Чтобы приобщиться к духу Хозяина.
Игорёк внутренне выматерлся и отставил кубок подальше.
– Не буду.
– Что же, это твоё право.
«Что я здесь делаю? Что им от меня надо?»
– Мне от тебя ничего не нужно, человек. Я должен подготовить тебя к встрече с Хозяином.
– Кто он?
– Хороший вопрос. Он Хозяин, и всё. Его слушают великие духи и боятся Реализованные. Тебе оказана великая честь. Это превыше дружбы с Реализованными, даже самыми древними из них. Твоя возлюбленная Иштар, Царица царей иззавидуется.
– Откуда ты… вы… Откуда знаете про неё и меня?
– Я скажу. Каждый сущий несёт дань Великому Хозяину, и в каждом сущем пребывает Он. Всё видит, всё знает. От него невозможно спрятаться. Ничего от него не утаить.
– Он что, всемогущий?
– Он – Великий Хозяин.
– Бог, что ли?
– Больше не скажу. Ты достаточно узнал о нём, чтобы предстать перед Его взором.
«Только этого не хватало. Теперь совершенно ясно, что это не сон».
– Ведь я говорил, что ты это знаешь, – ответил на его мысль Посвящённый и поднялся. – Идём.
– Куда?
– В пылающую бездну.
Не успел Игорёк опомниться, как они снова были на вершине пирамиды. Посвящённый взял Игорька за руку и стал спускаться по незримой лестнице прямо в бушующее пламя.
– Я привёл его, – торжественно произнёс он, когда они достигли самого дна. И исчез.
Пламя внезапно опало, и всё пространство пирамиды погрузилось во тьму. А потом вспыхнул ярчайший свет и тихий голос прошелестел:
– Как долго я тебя ждал. Не бойся, ты не раб мой. Отныне ты в шаге от животворящих духов. И, вступив в союз со мной, станешь выше Реализованных и овладеешь их Реализациями. Не сразу, конечно. Ты должен многому научиться, ты должен знать то, что подобает знать бессмертному. Абсолютному бессмертному. Сначала ты научишься быть среди моих менталов, научишься их понимать. Тебе откроется подлинная сущность людей, корни их желаний и страхов, источники их мыслей и дел. Ибо всякий мой ментал, те человечки, которых ты здесь видел, – суть ядро психики человека земного. Сейчас ты не понимаешь меня. Ничего. Всё увидишь сам. То, что люди называют психикой – это Я! Я говорю с ними из их нутра. Они ищут источник голоса и не находят. Захочу – человек страдает, захочу – смеётся. Не в его силах изменить это. Ты боишься потерять слух, твой друг Артемий боится остаться на старости лет одиноким. Вы не рассказываете о своих страхах, потому что побороть их не в ваших силах. Из страхов и влечений вы, люди, и состоите. Но ты, бессмертный, ныне освобождаешься от этих уз! Я дарую тебе право творить себя по своему усмотрению. Одно только требуется от тебя – согласие быть со мной в союзе. Решай, человек.