Вершигора Петр. Люди с чистой совестью

   - Час-полтора уйдет на перегруппировку. А затем ударят, и совсем по-другому, - делился я своими соображениями. - За час надо вывести группу, Мыкола дорогой!
   - Куда? - с досадой спросил Москаленко.
   - Слушай, кацо, - толкнул меня Бакрадзе.
   - Что?
   - Эх! Задумался. Сзади немцев - наши! Не слышишь?
   - Кто? Какие наши?
   - Наши автоматы, геноцвале! Пэпэша...
   Действительно, позади одного "невода" что-то неладное. Изредка, сберегая патроны, короткими очередями и одиночными постреливали пэпэша...
   - Кто же? Матющенко?!
   Но выстрелы раздавались все ближе, все явственнее, и сомнения больше не было.
   - Посылай взвод. Во фланг, Давид!
   - Сам пойду.
   Он вдруг остановился и замер с горящими глазами, затем, потрясая автоматом, выпрямился во весь свой огромный рост.
   - Да! Я знаю! Я сразу узнал. Это он...
   Мы вскочили вслед за ним, пораженные одной мыслью.
   - Семен Васильевич! Комиссар! Его атака! За мной!
   И вся девятая, услышав имя комиссара Руднева, бросилась за Бакрадзе.
   - Вперед! Вперед!
   Рота пошла на прорыв. Но наша оборона оголилась в этом месте. В том, что девятая прорвет немецкие цепи, мы не сомневались. Но это будет через 15-20 минут. А сейчас? Войцехович, поняв сложность положения, уже подал команду связным боковых рот:
   - Приказ: бегом! Командирам рот расширить прорыв и выходить за штабом и санчастью. Не терять видимости.
   - Бери на себя управление, Вася! Штаб, санчасть - в прорыв! Вперед! За мной! Там комиссар Руднев идет на помощь!
   Кажется, во всем отряде я был единственным человеком, не верившим в галлюцинации Бакрадзе. Но в пылу боя и я скомандовал санчасти и ротам: "Там комиссар!"
   Через час мы, оставив прорванную немецкую сеть-ловушку далеко позади, вырвались лесом на север. Колонна наскоро построилась и уходила по бурелому, пыхтя и отдуваясь. Все устали. Но были веселы. На бегу мы встретились с группой, пришедшей нам на помощь. Это были 17 разведчиков во главе с помкомвзвода Тетеркиным и политруком Исацким; они оторвались накануне от Ковпака. Их появление сначала очень обрадовало нас.
   Хлопцы докладывали на ходу:
   - Вчера мы оставили Ковпака здесь. В лесочке. Возвращаясь, услышали бой и решили ввязаться.
   - Значит, это Ковпак шел на север?
   - Мабуть, он самый...
   Значит, мы, сами того не зная, сунулись в ловушку, предназначенную Кригером для старого волка. Капкан щелкнул и прищемил хвост волчонку.
   Я видел немые вопросы в глазах своих ребят: "Опять не комиссар?"
   - Опять не комиссар! - угрюмо и печально сказал Володя Лапин Ане Маленькой.
   - А где же он? - робко спрашивала она разведчиков, как будто они могли ей на это ответить.
   Но комиссара не было с нами.
   Хлопцы все более мрачнели, протаптывая тропу через бурелом.
   И так это было обидно, что люди даже забывали радоваться скорой встрече с Ковпаком и своему спасению.
   9
   От Исацкого и Тетеркина мы узнали о происхождении пожаров.
   Запросив на следующий день Большую землю о местонахождении Ковпака, я получил оттуда лаконичный ответ: "Действуйте самостоятельно. Строкач". Следовательно, нам нельзя соединяться с Ковпаком.
   Еще добрые полторы недели топтались мы взад и вперед в районе Бучача и Монастырска. Это были как раз те самые места возле Старой Гуты, где полтора месяца назад мы похоронили Валю Подоляко. Я в первые же дни попытался послать к знакомому ксендзу агентурных разведчиков. Но ксендз, осведомленный лживыми сообщениями немцев о том, что Ковпак разбит в Карпатах, теперь не пожелал уже говорить со мной на том основании, что я - большевик.
   Во время маневра из рощицы в рощицу мы наткнулись на действовавший в этих местах небольшой польский отряд. Полтора месяца назад действовал здесь польский отряд, но о нем не было сказано ни слова в те дни, когда монах Вацек делал для нас "вывьяд" по приказу ксендза.
   Настоящий бой - с танками и пехотой - пришлось нам все же держать вместе с поляками.
   Поляки прибыли под Старую Гуту вечером. Нам уходить не хотелось, тем более, что командир польского отряда пан Анджей обещал нам, в случае чего, "выдающуюся позицию". На рассвете мы заняли ее.
   С трех сторон это было действительно очень удобное для боя место. Об этом же свидетельствовали старые окопы. Высота, на которой мы укрылись, была хорошо защищена с трех сторон. Только с четвертой, выходившей на горное плато, она была легко уязвима. Мы успокаивали себя тем, что все же лучше защищать одну сторону, нежели четыре.
   Немцы двумя танками рассчитывали прижать нас именно с этой, четвертой, доступной танкам стороны.
   В моем отряде сохранились еще две-три бронебойки. Одной из них мастерски владел Толька-ленинградец. Первым же выстрелом он поджег один танк.
   - Горит, командир! - гаркнул он мне, стараясь перекричать шум боя. Я шел к нему вдоль старого окопа, но не успел: снаряд второго танка разбил в руках Тольки бронебойку и осколком снес ему голову.
   Так погиб честной смертью солдата Толька-ленинградец, для которого долг, совесть и честь отряда были выше страха смерти.
   Атака немцев на наше плато кончилась в сумерки. Они еще немного постреляли, а затем, бросив догоравший танк, отошли.
   Была еще попытка забросить нам в тыл группу автоматчиков. Она просочилась к самому штабу, но без труда была сброшена вниз.
   Ночью мы ушли.
   Карабкаясь на ближайшие небольшие сопки, я сопоставлял их с Карпатами и думал: как все-таки жалко выглядят они по сравнению с Синичкой, Шевкой и хребтом, ведущим на Говерлю и Попа-Ивана!.. Сопоставил и бой, только что отгремевший. Как все это мелко по сравнению с былыми делами...
   Но все-таки это была вторая победа нашего маленького отряда.
   Это был второй бой после приказа, самого лаконичного, который когда-либо мог получить военачальник на расстоянии 1300 километров от Москвы.
   Мы были спокойны. Наш отряд "действовал самостоятельно". Он выполнял приказ партизанского штаба.
   10
   Разведка давала точные сведения: на плато брошены небольшие силы: не больше одного-двух батальонов. Большая же часть группировки Кригера, не обращая на нас внимания, снялась и ушла на восток к Збручу.
   Неужели Ковпак повернул на восток?
   Правда, все данные говорили о том, что он пошел на север. От Бучача до Тернополя и дальше, почти до самого Ровно, можно держаться кромки лесов. Перекочевывая из рощи в рощу, можно пройти партизанской тропой меж реками Золотая и Гнилая Липа, с их прибрежными лесами и ротами, до самого Полесья.
   Зная хорошо повадки старика, я был почти уверен: он выберет именно этот путь. На востоке же была степь, так называемая Тернопольская Подолия.
   - Куда пойдем, Вася? - спросил я начштаба.
   - Ковпак пошел лесом. Если пойдем следом - так и будем все время принимать на себя его хвост.
   - Да, в лесах нас ждут, - буркнул комиссар Мыкола.
   - Это верно. А в степи?
   - А в степи вряд ли ожидают. Если не считать пятнадцати танков, брошенных недавно на Збруч, - поспешил закончить Войцехович.
   Как мы ни измеряли нашу карту - получалось: чтобы перемахнуть эту Подолию, нужно не меньше пяти ночных пеших маршей. И вот здесь родился план - перейти на коней.
   Вначале мы отбрасывали от себя мысль о коннице. Но кавалерийская затея, этакий назойливый зуд, похожий на помешательство, все больше и больше овладевал нами. Окидывая взглядом участок между Львовом и Проскуровом, я представлял себе: по всей ширине этого "фронта" сейчас проходят наши группы. Вероятно, их сейчас не шесть, а больше. Многие дробились, теряли взводы, отделения, а то и просто по два-три человека пробиваются в партизанские края. По всей Галиции проходят наши люди. Немцы бросаются от одних к другим. Значит, нужно идти самым прямым путем - через степь.
   Но теперь это был уже не голый риск, а трезвый расчет. Именно в степи нас никак не ждет противник. Кригер, следуя за нашим еще на горе у Ланчина осуществленным маневром, разбросал свои засады, заставы, пикеты и гарнизоны во всех "партизанских" местах. Он ищет нас в лесах, балках, в горах. Везде, - только не в степи. Но если и обнаружит нас в степи, то пока соберет свои войска в мощный кулак, - мы проскочим.
   Основательно разведав несколько лигеншафтов и прикинув, что достаточно будет трех из них, чтобы посадить всю группу на коней, перед вечером, в середине сентября, мы свалились с высоток. Но нужно было случиться, что в двух лигеншафтах коней погнали в ночное. Я спросил Москаленко:
   - Возвращаемся обратно, Мыкола?
   - Нельзя, - сказал твердо Войцехович. - Все равно мы раскрыли свой маневр. Показали противнику свою заинтересованность в четвероногих.
   Поэтому, как ни избегали мы этой крайней меры, - пришлось прихватить и крестьянских коней. И когда совсем смерклось, мы проходили уже кавалерийским маршем по Тернопольской Подолии.
   Первая дневка была в открытой степи. Лишь на второй день под вечер настигли нас немецкие танки. Но они тоже были ученые: подходили долго. Уже добрый час слышали мы урчание моторов, но ничего не могли заметить. Танки, маскируясь снопами, по одному заходили в обход хутора.
   Уже вечерело. За ночь мы думали доскакать к долине реки Серет.
   - Поздно, голубчики! - приветно помахал им рукой Вася Войцехович. Посадили группу верхами! Ночка темна, танков не боюся, провожай тернопольска Маруся...
   Мы рвались на север к Шепетовским лесам. Но до них оставалось все еще не меньше трехсот километров.
   Ночью на дороге попались два фольварка. Там мы заменили усталых коней подолян свежими. Не знаю, нашли ли их дядьки-подоляне, которые, по словам разведчиков, шли по нашим следам, или, испугавшись танков, они разбежались по домам. Мы бы их вернули сегодня - если бы не чертовы танки. Но нам очень хотелось, чтобы они их нашли.
   По кладбищам первой мировой войны мы три ночи проходили "лихим" кавалерийским рейдом. От разрывных немецких шпокалок спасали нас осыпавшиеся, но еще глубокие окопы, вырытые лопатой русского солдата. Кости их давно лежат в земле, а труд солдатский, пот и опыт войны помогали нам, разведчикам Советской страны.
   Ночью над Серетом поднимались туманы, и в топоте конских копыт нам слышались атаки казацких полков и мощное "Ура!" русской пехоты.
   11
   Тернопольская Подолия уже осталась позади. Еще переход, и мы зацепимся за кромку лесного массива. Степное море словно хлестнуло прибоем и отпрянуло назад, оставив прогалины-лужицы полей среди лесочков и рощиц.
   Нас волновала близость границы, она должна была проходить где-то недалеко. Но посылать в дальнюю разведку не хотелось: жаль было потерять хлопцев, лучших, самоотверженных бойцов. Да и устали они. Сразу после марша идти в далекую разведку им не под силу. А где-то здесь вблизи (мы чуяли ее нюхом) - граница. Карты с отметкой на ней старого австро-венгерского кордона у нас не было. Проходили же мы сейчас километров на полтораста западнее Збруча. Ориентировались по памяти: здесь должна заворачивать граница на Берестечко и Дубно.
   Но случилось то, чего мы больше всего опасались: мы напоролись на кордон в конце ночного марша, почти на рассвете. Справа и слева, словно тревожная дробь барабана, раздалось по три условных выстрела. Они передались дальше, к следующей паре часовых: через несколько секунд третья пара отозвалась еле слышным сигналом. Дорога была перегорожена рвом, похожим на противотанковый, и проволочным заграждением в один кол. Да еще "ежи" на дороге. "Ежи" полетели в канаву. Мы вышли на север. Пока мы проскакивали через границу, сигнальные выстрелы, должно быть, дошли до условного пункта. Сейчас по проводам в эфире понеслось, должно быть, во Львов и Краков (а может быть, и в Берлин) сообщение о нас.
   - Усатый, прибавь шагу!
   - Теперь ничего. Теперь мы на нашей территории, - подкручивая ус, подмигнул мне легкомысленно Ленкин.
   Уже ночь отходила на запад. До восхода солнца оставалось полчаса. Усатое лицо Ленкина розовело справа от далекой ранней зари. Еще 20-30 минут, и в воздухе появится разведчик. А леса все нет. Кругом изрезанная лощинами степь. И в этой степи нам совсем ни к чему встретиться с немецкими самолетами. Я вспомнил Маняву - первую гору в Карпатах, где нас бомбили "мессеры". Получив ценой выигранных двух боев превосходство, мы можем за один час потерять его.
   Очертя голову мы сунулись в ближайшее село. 50-60 хат прилепились на крутом склоне оврага. Степные украинские мазанки, крытые черепицей и жестью, заборы из колючей проволоки старинного образца, и опять линия окопов, осыпавшаяся и поросшая травой. Тут тоже проходила позиционная война наших отцов.
   Сердюк, преобразившийся после боя с танками, в эсэсовской петушьей шапке на голове и в офицерской шинели, на прекрасной лошади, с ленточками, вплетенными в гриву, влетел первый и выслушал рапорт старосты села. Тот явно принял нас за немцев. Староста униженно кланялся и пытался поцеловать руку Сердюка. Подмигнув хлопцам, тот благосклонно разрешил ему это. Но терять время нельзя.
   - Быстро рассредоточить колонну! Тщательная маскировка! командовал Вася.
   Я поглядел на старосту. Он недоуменно слушал русскую речь. Что-то начинал подозревать. Приставив к нему одного из связных, чтобы не сбежал, я быстро разослал дозорных на выход. Не дать никому выйти из села. Ставка на то, чтобы противник как можно дольше не обнаружил нас. Выиграть хоть полдня. А боя не избежать. Я в этом уверен.
   Тихо и медленно тянулся день. Дремали, отдыхая, бойцы. Только когда солнце подошло к зениту, часовой привел ко мне старосту.
   - Все к командиру добивается. Я ему уж и под ребро сунул. А он все свое: "Веди до командира, дело секретное", - говорит.
   Староста мял шапку и молчал. Напомнил мне Мыколу Струка там, в Карпатах.
   - На штыре ока?
   Глаза заблестели. Радостно закивал:
   - Ага, ага, пане начальнику.
   - Я говорил ему: доложи мне. Не буду командира тревожить. А он все свое...
   - Ладно, ладно, отойди на минутку.
   Часовой отошел.
   - Що за секрет?
   - Пане начальнику. А как же вы это тут стали? Или нарочно, или как?
   - А почему нам здесь не становиться?
   - Граница недалечко.
   - Знаю.
   - Пане начальнику. На границе косоглазые дежурят. А тутай батальон стоит.
   - Какой батальон?
   - Хорватов. Там рота, здесь - штаб - вон за горбком, видите, церковка.
   - Хорватов? Откуда?
   - Якогось Павелича чи Недича войско, - Гитлер всяку сволочь сюда посылает.
   Быстро прикинул расстояние: до шпиля или до колокольни, торчащей в волнистой степи, не больше трех-четырех километров.
   - Вы не думайте, що я так вас лякаю. Или чего, - боронь боже. Я хоч в солдатах и не служив, но всю позицию з самого пятнадцатого году при офицерах состояв. Тут у нас артиллерия на хвартерах стояла. Села не было. Одни землянки. И канониры и позиции закрытые. Дуже файные позиции были.
   Он продолжал излагать мне свои познания, пересыпая их перевранными военными терминами русской армии.
   - А почему же в вашем селе сейчас никого нет?
   - Квартиры неподходящие. И дурная болезнь у нас с той войны.
   - Приезжают?
   - Редко. Но из третьей роты раз в неделю за продуктами на склад ездят - по воскресеньям. Сегодня как раз будут.
   - В котором часу?
   - Давно уже должны быть. Чего-то забарылысь.
   "Засада. Скорей организовать засаду! Впустить в село! И перехватить!.."
   Там, со стороны третьей роты хорватского батальона, караулил Ленкин. В шестидесяти шагах от села под копнами ржи уже были вырыты окопчики для стрельбы лежа. Скорее туда! Но мы не успели. Вышел в поле. К цепи Ленкина подъезжали из "третьей роты" хорватов две подводы. На них до десятка солдат. На заднем возу пулемет. Хлопцы, не зная, что мне до зарезу нужно, чтобы они пропустили подводы в село, подождав сколько положено, открыли огонь из автоматов. Сопротивления почти не оказали. Тут же на месте у раненых несколькими вопросами выяснил: староста говорил правду. Очертя голову, без разведки, мы влезли в центр хорватского батальона. Ну, конечно, в районе церквушки от штаба уже взлетела в небо красная ракета: это означает "противник".
   Занимать жесткую оборону и вести бой - другого выхода не было.
   И через час начался бой. Хорваты напирали слабо, видно, нащупывали наши силы. Открывали огонь издалека и не особенно выскакивали вперед. Ребята мои держались стойко. Почти не стреляли. Бой вошел в обычный ритм затяжной перестрелки, прощупывания сил. Поручив Васе следить за изменениями его, более подробно побеседовал с пленными.
   Ну, конечно. Они из группы генерала Кригера. Больше того. Всего три дня назад он посетил батальон. Унтер-офицер, раненный хлопцами Усача, рассказал: распекал командира, кричал на него, а затем, схватившись за голову, сказал: "Это же второй фронт. А у меня нет даже четырех дивизий". А в конце, провожая генерала к машине, майор, приложив дрожащую руку к козырьку, спросил что-то насчет наград за бои в Карпатах. Кригер так посмотрел на него, что всем стало ясно: награды пропали.
   Перестрелка шла нудно, как зубная боль. Ясно, у противника не было тяжелого оружия. Только один раз со стороны штаба поднялась в атаку цепь хорватов. Но после двух-трех перебежек, срезанная нашим пулеметным огнем, стала отползать назад.
   Ничего... Мы оттянули время. Но как еще далеко было до вечера...
   Появились "стрекозы": одна, вторая. Изображая из себя пикировщиков, начинали бомбить село. Но это - чепуха. Погреба глубокие, и, укрыв в них живую силу и оставив только редких постовых на обороне, мы тянули и тянули время.
   Когда же солнце скрылось за горизонтом, я опять вспомнил Ковпака: "Самое главное для партизанского командира - это выиграть первый бой. Потом может быть так, что и тебе накладут по шее, может быть и так, как чаще всего бывает на войне - непонятно кто кого: постреляли, постреляли и разошлись. Враг думает, что он побил; ты думаешь, что твоя сверху".
   Уже сгустилась быстрая южная ночь, когда я вывел колонну и, довольно погладив бороду, сказал Васе:
   - Это был, кажется, тот самый третий случай из партизанского устава: "постреляли, постреляли - и разошлись".
   - Будем думать, что все-таки наша сверху, - ответил Вася. - Тем более, что потери хорватского батальона только убитыми, большую часть которых я лично видел, не меньше тридцати человек. Это кроме раненых. У нас же только у Кульбаки убито два бойца. Ранен политрук Исацкий, тот самый, кого мы приняли за комиссара, и разведчик Мизерный. Оба в ноги. Оба разрывными, с переломами. Тяжелые ранения.
   - Да, все же будем думать, что наша сверху. Так легче.
   И снова, набирая ход на север, не глядя на все удаляющиеся вспышки ракет позади, - рысью на север.
   - Опасается нападения. Ишь ты, светит как, - бурчал недовольно Ленкин. - Напоролись бы вы на нас два месяца назад - полетели бы от вас перышки!
   - Ничего, Саша! И так неплохо.
   - Ба, выскочили. Но що я вам скажу, товарищ командир... Надоела мне эта заячья тактика.
   - Так что, может, повернем обратно на Карпаты?
   Молчание. Звон стремян.
   - Не... Давайте пока не надо. До сих пор меня мутит от них. А я вроде не самый боязливый в нашем кооперативе.
   - Ну не надо - так не надо, - согласился я с доводами Усача.
   12
   Задача этой ночи была проста: уйти как можно дальше от границы "дистрикта".
   Рассвет застал нас недалеко от станции Лановцы, той самой станции на дороге Тернополь - Шепетовка, которую мимоходом, по пути на Карпаты, ковырнули мы накануне Скалата.
   Для дневки попался лесок - кругленький, небольшой, но с естественным окопом. Это была, видимо, помещичья роща, и панок окопал ее, предохраняя от крестьянского скота.
   С утра нащупалась разведка, но не немецкая. Совсем другого рода. Чувствовался переход границы. Разведка была полицейская. Нагловато подойдя на расстояние слышимости голоса, они что-то кричали. Я вышел на линию обороны. Вспомнился Черный Ворон и другие... Но теперь они вели себя нахальнее, угрожали и предлагали сдать оружие.
   Переговоры кончились тем, что Сердюк схватил ближайший пулемет-дегтярь и выпустил полдиска. Парламентеры удалились. А спустя час появились немецкие "стрекозы". Бомбили наудалую, "по площадям". Хотя "площадь" была не так уж велика, но вреда от самолетов не было никакого, кроме разве того, что они не давали нам отдыхать: приходилось держать людей начеку.
   Враг не наступал.
   - Тесно связаны с немцами. Уже успели вызвать авиацию! - ворчал Сердюк.
   Сомнения рассеялись быстро. В роту Бакрадзе прибежала дивчина. Испуганная и путаная ее речь смутила Давида. Он сам привел ее ко мне.
   - Командир, поговори с этой девчонкой. Что она говорит! Ты послушай...
   - А что говорит, Давид?
   - Да говорит, что она партизанка. Я ее спрашиваю: какой отряд? Она говорит: Мельника. Какого такого Мельника? Говорит: полкового комиссара. Откуда здесь полковой комиссар? Говорит: из партизанского края пришел. Как так пришел? Говорит: рейдом пришел. Куда рейдом? Каким рейдом? Говорит: в Винницу рейдом пошел. Ничего не понимаю! Допрашивай сам. Я пошел на оборону.
   Полковой комиссар Мельник, старик, приблизительно одних лет с Ковпаком. Пришел из-под Брянских лесов вместе с Федоровым. Встретились мы с ним впервые в "мокром мешке". Встретить на юге, под Проскуровом и Тернополем, нам казалось возможным кого угодно: Сабурова, Андреева, Бегму, Олексенко, Шитова, но только не Мельника.
   Девушка была совсем молодая, зеленая. В отряде только с начала рейда. Знала она очень немного. Кроме Мельника, командира всего соединения, и своего командира взвода, не могла назвать никого. Но все, что она говорила, было похоже на правду.
   Мельник вышел в рейд по тому же плану, по какому двинулся на Карпаты и Ковпак. Вышел, правда, недели на две позже нас. Но смелым и дерзким был этот рейд. Направление его было на юг от Шепетовки на Проскуров - Хмельник. Мельнику удалось достичь ставки Гитлера на Восточном фронте под Винницей. Он растревожил эту огромную гитлеровскую навозную кучу. Конечно, под Винницей ему всыпали по пятое число. Соединения авиации и мотомехчастей растрепали отряд в трех-четырехдневных боях.
   Дальше Мельник, огрызаясь от наседавшего врага, стал отходить на запад.
   Сравнивая его рейд с Карпатским рейдом Ковпака, мы и позже с уважением и гордостью за наших стариков думали о них. Героизм офицера - в его инициативе. У одного и другого настоящей большевистской инициативы было достаточно.
   Эти мысли отвлекли меня было от расспросов партизанки Мельника. Под Збручем девушка отстала от отряда при выполнении задания. Пробираясь к своим одна, без оружия и документов, она жила у крестьян. Ее задержала полиция, как беспаспортную, не подозревая, что она - партизанка; она стала работать уборщицей у начальника жандармерии, надеясь таким образом стать полезной отряду. Но у нее не было связи. Узнав о нашем продвижении и услышав знакомое имя Ковпака, девушка решилась бежать к нам.
   - А сколько времени как ты в жандармерии?
   - Вторая неделя.
   - Что делала?
   - Подметала, мыла полы...
   Кое-что полезное она сообщила нам. Мы оставили ее у себя, поручив, кому полагалось, проверить ее поведение в отряде.
   Я лично верил ее рассказам о смелом рейде полковника Мельника и, как показало будущее, не зря.
   13
   Когда останешься наедине с картой, даже если лес бомбят немецкие "стрекозы", забываешь о взрывах и кажется, что беседуешь с другом и советником, подсказывающим самое хорошее, спасительное решение. А то вдруг он обернется коварным и хитрым недругом, подсовывающим тебе ложные ходы.
   Вот и сейчас, когда уже было ясно, что немцы могут достать нас в этой зеленой крепости только с воздуха, швыряя пятикилограммовые бомбы, я внимательно глядел в позеленевшее, с красными склеротическими жилками шоссеек, изменчивое лицо моего собеседника.
   Он шептал мне, шелестя на ветру своими старческими бумажными губами.
   "Погляди: до Шумских и Кременецких лесов остался один переход. Правда? Всего одна ночка, и ты выведешь на отдых свой уставший отряд. Ты спасешь раненых, выручишь товарищей".
   Не поймешь никак - искренняя, дружеская улыбка засветилась в морщинах Кременецких кряжей или коварный блеск предательских глаз.
   - А что дальше на севере? - спрашивал я недоверчиво.
   Блеснули зубы и скрылись под хмурью холмов у Луцка, Ровно и Ковельских лесных бровей.
   "А что же на севере? Ровенская степь на севере!" - наивно отвечает карта.
   - Э, брось, не подведешь! Кременецкие леса? Один переход - это верно. А Черный Ворон, по-шакальи нападавший на Ковпака, когда тот шел еще во всей силе? Как он поведет себя сейчас?
   Задумчиво продолжал шептать бумажными губами мой старый и коварный друг образца 1898 года:
   "Ну, не хочешь - пожалуйста, вот другой вариант: Шумские леса. Тоже можно перемахнуть за одну ночь. Если напрячь все силы".
   - Нет, не верю тебе! Подведешь. Еще тогда, среди лета, стоял под Шумском полк изменников. Именно там чуть не погиб Швайка со своей разведкой.
   "Вот какой ты упрямый! Ну, что ж, я могу предложить последний вариант. Но он - опасный. Гляди. Вот - степями (не меньше двух ночей!). Но зато тут уже наверняка можно будет отдохнуть. Смотри: зеленые гостеприимные Шепетовские леса. Но к ним еще, ох, как далеко. Подумай! Может быть, завтрашний день будет последним для твоей группы. Самолеты опять привязались к тебе. Возможно, следом за ними перебрасываются из-под Тернополя танки. А где будешь устраивать дневку? В голой степи?"
   - Возможно. Весьма возможно.
   Я вспоминаю, как Ковпак, оседлав нос очками, прощупывал карту всегда внимательно и недоверчиво. А нащупав что-то свое, торжествующе смотрел поверх очков на собеседника: "А це що?" - показывал он на карте еле заметные значки кустарника, болота либо лесной тропы, оглядывая всех победоносным взглядом. И сразу снимал очки.