Вершигора Петр. Люди с чистой совестью

   - Баста! Довольно! - крикнул Карпенко.
   - Шагом марш! - скомандовал впереди колонны Руднев, издали наблюдавший за ними.
   Люди тронулись. Заскрипели полозья саней; вскинув винтовки на плечи, зашагали роты. Карпенко стоял молча, провожая взглядом людей и обоз. Когда прошли последние сани, вокруг него собралась вся его рота.
   - Становись! - скомандовал он хрипло. - Шагом марш! - И пошел по гладкой санной дороге, выбитой сотнями ног, отшлифованной полозьями саней.
   На горизонте всходила огромная багровая луна.
   Повесив немецкий автомат на грудь и положив на него руки, Карпенко молча шагал впереди роты. Люди, тихо переругиваясь, побрякивая оружием, брели за своим командиром.
   На рассвете нагнали хвост колонны. Она медленно втягивалась в село, так как передние задерживались квартирьерами, сновавшими верхами по переулкам. Указывая место заставам, проехал вдоль стоявшего обоза Базыма.
   - Мне где остановиться? - спросил подошедший Карпенко.
   - А где хочешь, - ответил Базыма.
   Карпенко осел, и вдруг лицо у него сделалось жалобным, глаза заморгали. Базыма, никогда не видевший на лице Карпенко такого выражения, не выдержал и улыбнулся:
   - Твое дело вольное, казацкое... Что, мол, хочу, то и делаю, - и начштаба перетянул коня нагайкой. Конь с места взял галоп.
   Третья рота разместилась на окраине. Хаты были скверные, их не хватало. Теснота страшная. Привилегированным третьеротцам это казалось вдвойне нестерпимым.
   - Во, братцы, камуфлет! - рассуждал Мудрый. - Чего же нам делать!..
   - Карпо придумает что-нибудь, - убежденно говорил Шпингалет.
   - Придумает, смотрите - позеленел весь. Не ест, не пьет, рассуждал Намалеванный.
   - Пойду в разведку, - собрался Мудрый. - Погляжу, что там дед Ковпак с комиссаром маракуют насчет нашей дальнейшей жизни.
   - Верно, давай сходи, - согласились ребята.
   Когда ушел Мудрый, все немного приободрились. Все-таки была надежда на какой-нибудь выход. Неизвестность - самое тяжелое наказание для людей действия и сильной души.
   Мудрый действовал осторожно. Остановился возле часового, закурил и завел дальний разговор о том о сем. Угостил часового мадьярской пахитоской, которую тот спрятал в карман.
   Базыма подмигнул комиссару, указывая кивком головы на окно.
   - Разведка, - усмехнулся Руднев.
   - Боевая?..
   - Нет, пожалуй, им не до боя теперь!
   - Не говори. Могут еще в наступление пойти. Народ молодой, горячий.
   - Ну что ж, отобьемся.
   Мудрый вошел и лихо, с вывертом, козырнул.
   - Ну-с, вольные, казаки, как живете? - спросил Руднев.
   - Ничего-о, товарищ комиссар, Семен Васильевич.
   - Так-таки и ничего?
   - Не так, чтобы ничего, а все ж таки...
   - Одним словом, ничего себе, - засмеялся Базыма.
   - Ага, вот именно, - смутился Мудрый.
   - Какие планы на дальше?..
   - Какие уж тут планы!.. - вздохнул Николай.
   - Что ж так? - уже без насмешки, а просто и задушевно спросил его Руднев.
   Мудрый недоверчиво взглянул комиссару в глаза. Руднев смотрел серьезно, но участливо. Мудрый всем телом подался вперед...
   - Ох, и не говорите! Я вам одно скажу, товарищ комиссар, Семен Васильевич. Страшная штука танк...
   - Страшная... - задумчиво, покручивая ус, сказал Руднев.
   - Но еще страшнее душа человеческая...
   - Особенно, если душа эта как дикий конь и разум ею не управляет...
   - Ага, понял... Мозги человеку вроде уздечки. Вот нашего брата надо крепко зануздать, да шенкелями, шенкелями...
   - Ну пошел, закрутил, замолол! - вздохнул Базыма. - Ох, и горазд ты, парень, языком молоть, в душе ковыряться... Ни дать ни взять Колька Шопенгауэр.
   - Ага!.. А кто же такой с немецкой фамилией?
   - Был такой философ...
   - А-а, философ, понятно...
   - А как командир ваш?
   - Убивается...
   - Плохо, - сказал Руднев.
   - Вот и мы все думаем, что плохо, - оживился Мудрый. - А нельзя нам, товарищ комиссар, Семен Васильевич, об этом инциденте забыть? Вроде ничего не было...
   - Забыть нельзя... - Руднев помедлил. - Исправить можно.
   - Можно?! - обрадовался Мудрый.
   - Нет ничего невозможного на свете, особенно для большевиков.
   - Ну, какие мы большевики...
   - Повторяю - ничего невозможного для человека нет.
   - Это что же, так можно и Карпо передать?
   - Можно передать, - внушительно ответил Руднев.
   Мудрый, как пробка, вылетел из хаты.
   - Я же говорил, разведка... - засмеялся Базыма.
   Вскоре появился Карпенко. Он шел широким походным шагом, проходя мимо часового, козырнул по-армейски и, не останавливаясь, вошел в штаб.
   - Разрешите обратиться, товарищ полковой комиссар, - отчеканивая каждое слово, сказал он.
   - Обращайтесь, - Руднев встал. За ним поднялся и Базыма.
   - Прошу третью роту принять обратно в отряд как боевую роту и назначить другого командира.
   - А если мы прикажем вам командовать, товарищ старший сержант?
   Карпенко колебался. Сдать роту другому, отличиться в боях рядовым бойцом, погибнуть в бою - это ему казалось более выгодным. Это была победа. То же, что ему сейчас предлагали, было поражение. Он молчал.
   - Приказываю принять роту... Партия тебе приказывает.
   - Подчиняюсь военной дисциплине. Разрешите идти?
   - Идите.
   Щелк каблуками, лихой поворот и резкий стук левым каблуком, первый шаг.
   Руднев с восхищением смотрел ему вслед.
   Базыма протер стекла очков и задумчиво проговорил:
   - Педагогическая работа, одним словом.
   - Вот только к партии их поближе надо...
   - В партию? Кого, Карпенко? Ну, это уже слишком, Семен Васильевич.
   - А чего ж... подумать надо...
   - Подумаем, - согласился Панин.
   Прямо поставить вопрос, зная нрав Карпенко, не хотели. Он мог заподозрить тут умысел, желание "связать" его самостоятельность, которой очень дорожил этот ежедневно рисковавший жизнью за других человек. Руднев знал, что скажи он Карпенко "умри за меня", тот, не колеблясь ни минуты, пойдет на смерть, но знал также, что в лоб ему ставить вопрос о партийности нельзя. В особенности сейчас, когда отношения вновь обострились.
   Как-то в штабе было много народу. Мудрый, долго молчавший, что было для него необычайно, прокашлялся.
   - Товарищ комиссар, Семен Васильевич! А нельзя ли мне как-нибудь в партию пролезть? - спросил он вдруг комиссара.
   - То есть, как это "пролезть"? - удивился Семен Васильевич. - Ты что, с ума сошел? Ты понимаешь, что ты говоришь?
   - Товарищ комиссар! - торжественно заявил Мудрый. - Вы для меня есть сама партия. А обманывать вас я не хочу. Я знаю, что так не годится говорить, но иначе я не могу. Ну, знаю, говорят в таких случаях: заявление подать, вступить в партию. Так это же про людей говорят. А про меня так не скажешь. Кто есть Колька Мудрый? - немного рисуясь, продолжал он. - Спекулянт, барахольщик, из милиции до войны не вылезал, по мелким всяким делам, купля-продажа, одним словом... Бывали и крупные... А теперь, как я честный защитник Родины, - не могу я в стороне от партии... Но прошлого ведь не выбросишь, товарищ комиссар, Семен Васильевич, товарищ Ковпак, командир-отец. Эх, не знаю, и сказать как. Может, я и не так говорю, или нет таким, как я, ходу, так это несправедливо будет... Вы, товарищ командир, с самим Сталиным дела решали, - если что не так, вы ему запрос по радио... а?
   Руднев обнял Мудрого за плечи.
   - Эх ты, чудак-человек. Понимаю я твой честный поступок. Ну, ладно, - засмеялся он. - Рекомендации имеешь?
   - Подзапас маленько, товарищ комиссар, Семен Васильевич.
   - А мне и пролезть нельзя, - печально сказал Карпенко.
   - Почему? - насторожившись, повернулся к нему Руднев.
   - Ну кто же за меня, такого, поручительство даст?
   Ковпак и Базыма переглянулись. Руднев молча порылся в кармане гимнастерки и протянул Федору вчетверо сложенный лист бумаги. Карпенко встал. Он смотрел в глаза Рудневу и не брал листа. Так же молча протянули их Ковпак и Базыма.
   - Бери! - серьезно сказал Ковпак. - Только гляди, за двадцать пять лет в партии ни я себя, ни меня перед партией никто не опозорил.
   Карпенко молча взял рекомендации и тихо вышел.
   Прошло с полчаса, и боком в хату втиснулся Мудрый.
   - Заявление пишет, - заявил он по секрету. - Четвертую тетрадку исписал. Напишет, порвет и снова пишет. Ох, и прикрутили вы его, товарищ комиссар. Просто удивительно даже, до чего силу имеет эта партийность над человеческой душой!..
   - Ну, пошел Мудрый философствовать... - сказал Базыма, задумчиво перебирая какие-то бумаги. - Одним словом - Колька Шопенгауэр.
   У меня есть сын. Ему сейчас всего четыре года. Я желаю ему лучшей судьбы и жизни, чем у Федора Карпенко. Но если ему придется в жизни ошибиться и затем выправлять свой промах, вину или ошибку, пусть он делает это, как Карпенко. Лучшего я ему не желаю.
   17
   Очень важным делом, от которого часто зависел успех и организационно-политической и боевой работы партизанского отряда, была связь с Большой землей. При организации отрядов летом 1941 года не всегда была возможность каждый отряд снабдить рацией. Сосед Ковпака, командир Харьковского партизанского отряда Воронцов, в этом отношении был счастливее нашего отряда. У него сразу была надежная радиосвязь. Путивляне же только изредка могли передавать через рацию Воронцова сведения о своих боевых делах. В первом коротеньком рейде из Спащанского леса в Брянские леса в декабре 1941 года командование отряда особенно остро ощущало этот недостаток. Как-то в Брянских лесах, возле будущей "партизанской столицы" Старой Гуты, Руднев, Ковпак и Базыма обсуждали свой первый, небольшой еще опыт борьбы. Они пробыли в лесах около двух недель, а в тылу врага - три месяца с лишним.
   - Засиделись ребята, - сказал Ковпак, - До дому рвутся.
   - И я так думаю. Надо нам продолжать рейд, - поддержал командира комиссар.
   - А куда? - отозвался Базыма.
   К ним подошел старик Корниенко - партизан еще гражданской войны, знавший все Правобережье, как свои пять пальцев. Он один заменял отряду сотни проводников и был ходячей справочной книгой и топографической картой отряда.
   - А от мы стариков попытаем, - схитрил Ковпак.
   Руднев имел на этот счет свое мнение.
   - А я так думаю: хотя отряд наш и вырос... - он обратился к начальнику штаба: - Сколько у нас на сегодня с пополнением?
   Базыма порылся в полевой сумке, вытащил блокнот.
   - Шестьсот с лишком.
   Ковпак сказал решительно:
   - А все ж таки я думаю, надо нам обратно в свой район. Где нас партия поставила, там и должны мы быть.
   Базыма спрятал блокнот в сумку.
   - Многовато народу. А лесочки у нас, знаешь, какие...
   - Да и зима...
   Ковпак весело свистнул.
   - А зачем нам леса? Будем по селам...
   - Правильно, Сидор Артемьевич. Мы уже выросли из районного масштаба, - сказал Руднев.
   - Это верно. Да вот связи нет. Есть же отряды, в которых радиостанции имеются. Вон как у Воронцова.
   Корниенко вмешался в разговор на правах ветерана отряда:
   - Надо через фронт людей послать.
   Руднев подумал.
   - Об этом мы давно думаем, старик. Да кого?
   - Молодых ребят думали, - дойти-то они дойдут, а обратно вернутся ли? - хитро прижмурил глаз Ковпак.
   Корниенко понял командира с полуслова.
   - А старых?
   Руднев еще мало знал старика партизана. Он не знал еще, что Корниенко не один раз переходил фронт белых и под Касторной, и под Ростовом, и в Донбассе. Но Ковпак знал об удалых делах, которые они совершали в молодые годы, и помнил о них хорошо.
   Комиссар ответил на вопрос Корниенко, думая, что тот намекает на Ковпака:
   - А старик не каждый доползет. Не можем же мы командира на такое дело посылать.
   Корниенко рассердился.
   - Зачем командира? Самый старший по годам между вами - я. До Хорошек все дороги знаю. А там и фронт близко.
   Руднев посмотрел на Ковпака.
   - Как думаешь, командир?
   - А вот так и думаю. Жалко со старым товарищем расставаться, а другого выхода нема.
   Корниенко облегченно вздохнул.
   - Ну вот и добре. Пойду собирать манатки в далеку дорогу.
   И он пошел бодрой стариковской походкой по лесу.
   Комиссар, глядя ему вслед, тихо сказал:
   - Надежный старик.
   - Надежный старик? - спрашивал через неделю Корниенко о Ковпаке генерал, командующий крупным объединением армейских частей Красной Армии.
   В большом штабе, перед столом, возле которого стояла батарея полевых телефонов, тянулся по-егерски Корниенко. В деревенском полушубке, в облупленной шапке, он подчеркнуто по-солдатски отвечал на вопросы генерала.
   - Надежный старик? - спросил генерал.
   - Так точно, товарищ генерал, - я его с гражданской знаю.
   Рядом с генералом сидел невысокого роста человек, тоже в военном кителе, но без знаков отличия на петлицах. Он, прищурившись, смотрел на Корниенко. Но, увлеченный докладом генералу и хорошо помнивший солдатскую школу, Корниенко смотрел только на генерала. Только когда член Военного совета сказал:
   - Ну, это как сказать. Тогда война совсем другой была. Сейчас мы другими мерками командиров мерим... - Корниенко взглянул на него и сразу ответил:
   - Так думаю, что и под вашу мерку подойдет, товарищ... - он запнулся, еще раз оглядел говорившего, и лицо его расплылось в широкой улыбке, - ...товарищ Никита Сергеевич... Извиняйте, не опознал вас сразу, товарищ Хрущ?в. На портретах видел вас только в гражданской одежде.
   - Ничего, ничего, - сказал Хрущ?в и подошел к карте. - Прошу, продолжайте, пожалуйста, - обратился он к генералу.
   Генерал спросил у Корниенко:
   - Где же ваш отряд? Вот здесь? - он показал пальцем на карту.
   Корниенко немного растерянно глянул на незнакомого масштаба карту. Но тут же, оправившись, бодро сказал:
   - Левее немножко будет, товарищ генерал.
   - Бои бывали у вас? - продолжал вопросы генерал.
   - А как же. Вот в этом месте, где вы изволили показать, тут у нас с танками немецкими бой был.
   - Ну и как? - нахмурил брови генерал.
   - А так. Пришли к нам в лес два танка, а из лесу ни один не ушел.
   - Еще были бои?
   Корниенко входил в раж и увлекался.
   - Были. А вот тут левее, тут уже пехота на нас наступала. Но наш командир уже на танке воевал.
   - На каком танке? - оживился генерал.
   - Да на этом же, на немецком. Один мы подорвали, а другой в болото заманили. Вот он у нас и остался. Сами знаете, как на чужой технике воевать, - машина незнакомая, капризная. Одним словом, сами должны понимать...
   Генерал улыбнулся.
   - Да. Понятно. А где сейчас ваш отряд, покажите.
   Корниенко разошелся.
   - Вишь, дорогой, отряд-то наш вроде рейсовый, сегодня здесь, - он ткнул пальцем в то место, куда указывал генерал, - а завтра там... - и он загнул дугу на карте километров на полторы тысячи.
   Хрущ?в и генерал весело взглянули друг на друга.
   - Как же так, сегодня здесь, а завтра там... расстояние-то какое?
   - А чего же расстояние... - Корниенко смерил пядью по генеральской миллионке, - расстояние чепуховое...
   Генерал, улыбаясь, отошел от карты.
   - По скольку километров за ночь делаете?
   - Как какой марш. Когда сорок, а когда и пятьдесят верст. А как на хороших конях да по санной дороге, - и все семьдесят отмахаем.
   Генерал, а за ним Корниенко подошли к столу. Хрущ?в указал старику на стул, тот присел.
   Хрущ?в спросил:
   - Какая же помощь вам требуется: оружием? патронами?
   Корниенко сразу понял, что задачу Ковпака он уже выполнил.
   - Самая главная для нас техника сейчас будет - радио. Патрончиков нам пока хватает, а вот связи нет. А без связи, сами знаете, какая война.
   Хрущ?в задумчиво, как бы про себя, повторил его слова.
   - Знаем, старик, знаем, какая без связи война...
   - Хорошо, рацию мы им дадим, - ответил на вопросительный взгляд Хрущ?ва генерал.
   Корниенко не разобрал.
   - Это чего? - спросил он без стеснения.
   - Радиста с передатчиком, - сказал Хрущ?в.
   - Ага. Понятно.
   - Только куда вам ее бросать? - спросил, заговорщически подмигнув Корниенко, генерал.
   - А зачем бросать? Вы мне только дайте, а я его через фронт живо переведу.
   Хрущ?в мягко сказал старику:
   - Нет, лучше самолетом. Это и быстрее и надежнее.
   Генерал сказал, подведя старика снова к карте:
   - Только координаты точные надо. А то, видишь, сам говоришь, твой старик сегодня там, а завтра здесь. - Генерал повторил жест Корниенко на карте. - Точные координаты дать можете?
   Корниенко все еще пытался вывернуться.
   - А зачем вам координаты? Место условленное я вам сразу доложу. В Даниловой балке каждую ночь на протяжении месяца три костра гореть будут. Вот таким макаром: один костер, другой костер и третий... - он показал правильный треугольник на территории, этак, целой области.
   Генерал, не желая обижать старика, сказал:
   - Видите ли, координаты - это для летчика. А нам и этого достаточно. Только вот Данилова балка возле какого села?
   - Известно, возле хутора Веселого.
   - А хутор какого района?
   - Известно... Глуховского.
   Генерал быстро нашел на карте нужное место, сделал крестик карандашом. Корниенко присмотрелся ближе.
   - Я же говорил - вот здесь и будет.
   - Ну что ж. Завтра в ночь и полетите. С парашютом прыгать не приходилось? - спросил Хрущ?в делегата.
   - Так мне, пожалуй, пешком дорога знакомей...
   Хрущ?в твердо сказал:
   - Нет. Зачем же. Так быстрее. Да и радистам дорогу покажете.
   Генерал снял трубку и сказал:
   - Соедините с аэродромом.
   На большом снежном поле - полевом аэродроме - готовились к вылету самолеты.
   Винт полувоенного, полупассажирского самолета ПР-5 вздымал снег.
   С парашютным мешком за плечами стоял Корниенко, а с ним два человека с такими же мешками. Моторы стихли.
   Корниенко, бодрясь, подошел к возившемуся у мотора механику:
   - Скоро полетим?
   - Минут через сорок, - ответил, отворачиваясь от ветра, механик.
   Корниенко подошел к радистам.
   - Минут через сорок. Пошли греться, ребята. Да вас как звать-то, молодцы?
   Первый угрюмо ответил:
   - Молчанов.
   - А тебя? - повернулся старик к другому.
   - Меня? Катей звать...
   Корниенко оторопело посмотрел:
   - Так, так... Что ж, пойдем греться, хлопцы и... девчата.
   В Даниловой балке уже не одну ночь горели три костра. Вокруг одного из них, сладко затягиваясь дымом самокрутки, сидели бойцы роты Карпенко. В эту ночь особенно скучно казалось партизанам.
   - Напрасно маемся мы, ребята, - сказал Шпингалет, подставляя спину к теплу.
   - Даром вся эта канитель, не будет никаких самолетов, - поддержал его Намалеванный.
   Откуда-то из-за дыма раздался смех Мудрого.
   - Ты даром просидеть боишься? Ну что ж, давай я тебе немецкими карбованцами заплачу.
   Он вытащил из кармана крупную пачку денег и хлопнул ею по голенищу:
   - Получай зарплату.
   Намалеванный отвернулся.
   Мудрый серьезно сказал:
   - Нет, ребята, не даром. Скажу я вам, хлопцы, много я хлебнул, пока к отряду не прибился. Два раза за проволокой был. Бежал - опять ловили, а уж сколько по окружениям шлялся... и вспоминать удивительно... Уж бегали, бегали мы с вами по всей Украине... А почему, я вам скажу. - Он вдруг заговорил быстро, как будто торопясь высказать давно пережитые и продуманные слова. - Хочу я вам объяснить, откуда у меня, Кольки Мудрого, смелость берется...
   Намалеванный плюнул в костер.
   - Да при чем тут смелость? Тут ноги на морозе задубели - вот и все.
   Мудрый подошел к нему.
   - А вот я тебе сейчас объясню.
   - Объясняй не объясняй, а все равно не прилетит самолет. Намалеванный поднялся и хотел отойти.
   Карпенко, дремавший до сих пор, сказал тоном приказа:
   - Прилетит не прилетит, а сидеть надо. Дисциплина.
   Намалеванный отошел от костра, послушал:
   - Нет, не слыхать... А может, он и до фронта не дошел, старый хрыч...
   Карпенко укутал ноги немецкой плащ-палаткой:
   - Все может быть... милок... садись лучше, погрейся.
   А в это время в звездном фронтовом небе, загребая лопастями винтов морозный воздух, летел к Ковпаку самолет, посланный Хрущ?вым. Это была старая машина ПР-5, с кабиной на четырех пассажиров. В кабине находились Молчанов, Катя, штурман и Корниенко.
   Через полчаса полета штурман крикнул в трубку мегафона летчику:
   - Подлетаем к фронту... давай полный газ...
   Пассажиры переглянулись, подтянулись. Громче заревел мотор. В небе зашарили прожекторы. Луч скользнул по плоскости... Прошел мимо. Затем поймал машину.
   Штурман крикнул в мегафон:
   - Костя, обмани его... На крыло, на крыло...
   Звездное небо долго, казалось бесконечно, переворачивалось под крыло машины. Прожектор цепко держал ее в своих щупальцах. Быстрые пунктиры пулеметных очередей проходили, казалось, сквозь плоскости. Мотор ревел на полном газу. Но вот машина вошла в пике, взвыла мотором и выскользнула из лучей прожекторов.
   Штурман снял шлем, вытер вспотевший лоб и проговорил в мегафон:
   - Молодец, Костя... Теперь газуй.
   Радистка Катя выглянула из открытой кабины. Замелькала внизу белая снежная земля.
   Рядом со штурманом сидел Корниенко. Он весь как-то вытянулся, прижался спиной к парашютному мешку и ни на кого не смотрел, закусив губу. К нему лицом сидели Молчанов и Катя. Мотор самолета ровно зажужжал, набирая потерянную высоту. Корниенко сунул руку под фуфайку. Когда сидящий рядом штурман бликнул фонариком, освещая большой планшет с картой, Корниенко взглянул тайком на свою руку. Она казалась вся черной.
   Старик вытер руку о ватные брюки и снова откинулся на спину, закрыв глаза, как бы прислушиваясь к чему-то внутри себя.
   Вскоре в мегафоне штурмана послышался металлический голос пилота. Штурман оживился.
   - Ага... Дошли. Приготовиться. Заходи, Костя, с севера.
   Несколько секунд ожидания. Самолет сбавил газ. Штурман крикнул пассажирам:
   - Пошел!
   Первым должен был прыгать Корниенко. Но он сидел с закрытыми глазами. Штурман взглянул на него, покачал неодобрительно головой. Снова крикнул, громче, чем требовалось:
   - Костры проходим... Пошел...
   Корниенко открыл глаза и, судорожно цепляясь за края дверцы, вывалился в люк. За ним один за другим выбрасывались радисты.
   Хлопцы Карпенко при первом звуке долгожданного самолета плеснули в огонь бензину и подбросили сухой хвои. Костры запылали радостно и ярко, словно Карпенко хотел ими согреть все зимнее украинское небо.
   Вдали от костров опускались два парашюта. Почти одновременно с ними - у самого костра - третий. К нему первому побежал Карпенко. Шпингалет и Намалеванный подняли белое полотно парашюта, накрывшее Корниенко. Карпенко опустился на снег рядом с ним. Он осветил его лицо карманным фонариком, взял за руку. Она была темной от запекшейся крови. Карпенко расстегнул стеганку, приник ухом к груди старика. Затем встал и строго посмотрел на Намалеванного:
   - Как же ты смел говорить - не пройдет старик через фронт... Прошел... И обратно к своим вернулся.
   Он взял из рук Намалеванного полотнище парашюта и тихо накрыл им лицо Корниенко. Костер вспыхнул, раздуваемый ветром, ярче и осветил лицо Намалеванного, по которому одна за другой бежали слезы.
   - Выполнил свое задание Корниенко.
   Шифровальщик Молчанов сам подошел к костру. Подскакали Ковпак и Руднев. Долго искали Катю-радистку. Когда же нашли, Молчанов обрадовался так, что бросился ее обнимать. Она вскрикнула:
   - Ой, больно, я, кажется, руку вывихнула.
   Ковпак озабоченно подошел к ней. Он осторожно взял ее за правую руку и провел по ней от плеча к локтю.
   - Э, дивчино, да тут перелом.
   Катя испуганно посмотрела на незнакомого деда.
   - Как перелом? А мне сегодня же связь установить надо, сеанс у меня в два ноль-ноль.
   Девушка ожидала всего, готовясь к вылету в тыл врага. Была готова и к тому, что, может, понадобится применить оружие, и к тому, что можно погибнуть, но к такой "случайности", как перелом руки, она готова не была. И это как-то надломило ее силы, и она тихо, по-детски всхлипнула.
   Ковпак участливо склонился над ней.
   - Теперь, дивчино, твой сеанс один - в лубках лежать.
   - Что вы говорите, дедушка?
   - Не дедушка, а командир отряда Ковпак.
   Катя свалилась на руки партизан без чувств, и ее положили поближе к костру.
   Руднев озабоченно спросил Молчанова:
   - Связь мы дадим?
   Тот помялся.
   - Пока трудно сказать. Если рука всерьез у нее переломлена...
   - А вы?
   - Я на рации не работаю. Я - шифровальщик.
   - Так на какого черта тебя прислали? - вскипел Ковпак.
   - Как мираж какой-то. Рацию выбросили, а работать на ней некому, сказал возмущенно Руднев.
   Они отошли в сторону, в морозную ночь, и долго ходили по снегу в отчаянии.
   Без четверти два Молчанов подошел к Катюше и показал ей часы. Она встала, порываясь идти. Рука у нее была уже на перевязи в самодельной шине из древесной коры. С ней повозилась партизанский врач Дина Маевская. Дина подошла к комиссару и заговорила быстро и резко:
   - Я не могу так, товарищ комиссар! Раненая только что после перевязки. Внутреннее кровоизлияние, перелом. Два раза в обмороке. А тут ее волнуют, - она показала на Молчанова.
   Катя бормотала быстро-быстро, здоровой рукой раскрывая рацию.
   - Сеанс у меня через четверть часа, понимаете - сеанс. Если не выйду на связь, на Большой земле будут считать, что мы все погибли. И ваш старик тоже.
   - Но не может она, не может работать на ключе! - твердо и властно сказала Маевская. В вопросах медицины ее слушались все в отряде.
   Катя поняла это и подняла к молодой женщине глаза, полные слез.
   - Ну, пожалуйста, я очень прошу. Может быть, рацию раскинут товарищи; я покажу, как. Наушники наденьте, я хотя бы позывные послушаю и хоть чем-нибудь знак подам.
   Молчанов уже распаковывал рацию, тянул антенну на поднятое дышло саней.
   Ковпак подошел к врачу и отвел ее в сторону.
   - Слушай, доктор. Ты почему солдату мешаешь свою службу нести? Ты що у меня тут - профессор-хирург, чи невропсихопат какой?