Виггз Сьюзен. Страж ночи

   — Я всего лишь его любовница! — Лаура отвернулась. — Разве у меня не могут быть свои собственные мечты?
   Адриана не дала ей уйти, схватив за руку.
   — Я вас хорошо понимаю и считаю, что все это восхитительно. Пришлите картину мне, Лаура. Придется моему отцу поставить любовь выше гордости. Это ему ничуть не повредит.
   Лаура покачала головой.
   — Ваш отец никогда этого не сделает, не сможет, ведь гордость — это самое дорогое, что у него есть.

* * *

   С бьющимся от волнения сердцем Лаура закрыла руками глаза Сандро и ввела в студию.
   — Еще несколько шагов…
   Мастерская казалась пустой после того, как Тициан забрал для Академии пять полотен. Он признал, что все они удивительно хороши. Художница радовалась, что этих картин в мастерской больше нет. Работая над ними, Лаура избавилась от преследовавших ее кошмаров. Теперь же все было в прошлом, и холодные пальцы ужаса не могли уже до нее дотянуться.
   Вот по быку она скучала, вернее, скучала до тех пор, пока не закончила портрет Сандро.
   — Как тебе угодно, — добродушно отозвался он.
   Лаура остановилась и развернула его лицом к мольберту.
   — Пообещай мне кое-что, — прошептала она, прижавшись щекой к его плечу и ощутив ровное биение сердца в широкой и мощной груди. — Пообещай, что не сразу скажешь мне свое мнение о картине, а прежде как следует разглядишь ее и лишь потом вынесешь суждение, сообщив, нравится она тебе или нет.
   — Что, так уж плох мой портрет?
   — Нет! — воскликнула Лаура и с полной уверенностью добавила. — Наоборот, хорош! Но, ради Бога, не спеши, подумай, прежде чем оценить мою работу.
   Пытаясь унять дрожь в пальцах, она отняла руки от глаз Сандро и отошла, с замиранием сердца ожидая, какое впечатление произведет на него портрет.
   «Только бы он понял!» — молила девушка.
   Кавалли открыл глаза и… картина предстала перед ним, завораживая, лишая мыслей и наполняя чувствами. Она оглушала его и привела в ярость, но при этом Сандро отчетливо осознавал, что лучшей вещи Лаура еще не создавала.
   Боже, он возненавидел свой портрет!
   Художница изобразила его стоящим у окна и прислонившимся плечом к стене. За окном была ночь, и единственным источником света служил неясный туманный блеск луны, мягко вползающий в комнату молочно-бледным облаком.
   Обстановка терялась в тени, взгляд зрителя притягивался к человеку, изображенному у окна. Он был обнажен, но не отсутствие одежды смущало больше всего Сандро. Лаура добилась невозможного: нарушив общепринятые нормы, она изобразила его таким, каким он был на самом деле, а не каким хотел казаться. Длинные взлохмаченные волосы пронизывались серебряными прядями. Свет и тени не оставляли сомнения относительно возраста. Каждая морщинка, каждый шрам, подмеченные безжалостным глазом художника, были выписаны со всей тщательностью. От портрета веяло осенью.
   Повернутое в профиль лицо с резкой линией выступающего подбородка, слегка смягченной неожиданным поворотом шеи, придавало ему странный, противоречивый вид, в котором смешивались жестокость и мечтательность. Зритель невольно задумывался над тем, что привело изображенного человека в такое состояние? Кто он? Любовник ли, только что насладившийся ласками возлюбленной? Или же солдат, проводящий ночь в предвкушении битвы? О чем он думает? О плотских утехах или тяготах жизни? Человек ли он или античный бог?
   У Сандро перехватило дыхание. В горле застыл комок. Лаура похитила его душу и перенесла на этот холст, выставив на всеобщее обозрение! А чтобы и сомнений не оставалось, приписала внизу: «Страж Ночи Венеции».
   — Ну? — резко, будто выдохнув, спросила художница.
   — Это… — Сандро откашлялся, вздохнул, —… как тот бык.
   — Он тебе не понравился?
   — Да, — Сандро внезапно почувствовал себя уставшим, обессиленным, побежденным. — Он мне не понравился. Я возненавидел того быка.
   — Ничуть не удивляюсь! — Лаура начала говорить нервно, отрывисто. — Мало кому нравятся их собственные портреты. Сказать по правде, мне стало даже как-то легче, когда пропали мои портреты, которые написал Тициан. Конечно, шедевры, но я их не любила.
   Сандро даже вздрогнул от удивления.
   — Как это они тебе не понравились? Да ведь картины были великолепны! Они передавали твой подлинный характер.
   — А эта, — сказала Лаура, кивнув, — передает твой.
   Кавалли был слишком опытен, чтобы поддаться лести, но все-таки испытывал священный трепет перед поразительной искренностью портрета.
   — Вспомни, что ты обещал! — попросила девушка. — Не суди поспешно!
   — И когда мне можно будет вынести суждение?
   Лаура медленным жестом подняла руку.
   — Ну, после того, как мне удастся вернуть твое расположение.
   — Да? И как же ты собираешься это сделать?
   — Да точно так же, — ответила девушка, принимаясь расстегивать его камзол, — как я писала твой портрет! Она просунула руку под рубашку. Прикосновение заставило Сандро замереть. Камзол и рубашка упали на пол.
   — И… как же ты писала мой портрет?
   — Боже! У тебя суровое и непреклонные черты! Ни у кого не видела ничего подобного! Чтобы передать их, мне понадобилась кисть из медвежьего волоса. Я не столько писала твое лицо, сколько высекала его… как скульптуру, — ее проворные пальцы уже занялись рейтузами.
   Как во сне, Сандро сбросил туфли, чулки, белье.
   — И все же, — шептала Лаура и тепло ее дыхания согревало ему грудь, — в тебе есть нежность, передать которую я смогла лишь пользуясь другой кистью. Вот этой!
   Кисть в ее руке описала круг у его пупка.
   — Она сделана, — пояснила Лаура, — из волосков соболя.
   — Боже, — прохрипел Сандро, стиснув зубы.
   Кисть выписывала на его теле невидимую, но волнующую картину, обойдя низ живота, коснувшись напрягшейся, отвердевшей плоти, проложив дорожку между бедер и обогнув ягодицы.
   — Лаура…
   Что он хотел сказать? Все вылетело из головы.
   Ни одна женщина еще не соблазняла мужчину таким вот образом. В обширном и детально разработанном своде правил поведения, выработанном им за жизнь, отсутствовало предписание, предусматривающее, как себя вести человеку, по телу которого женщина водит соболиной кистью.
   — О чем ты задумался? — поинтересовалась Лаура. — Когда ты глубоко задумываешься, я сразу замечаю, потому что у тебя между бровей появляется морщинка.
   Она дотронулась кистью до лба.
   — Вот здесь.
   Девушка вздохнула.
   — Не раздумывай, пожалуйста, что делать дальше, пусть сердце подскажет, а ты послушай его.
   Сандро непроизвольно содрогнулся.
   — Еще немного и меня поведет не сердце, а… — он не договорил и прижал Лауру к себе.
   Как восхитительно — легко поддаться соблазну, уступив желанию, а ведь еще совсем недавно он и представить себе не мог, что способен давать волю своим порывам.
   Кавалли принялся стаскивать с Лауры одежду.
   В мгновение ока он раздел ее, отнял кисть и довел до смеха и слез, мучая нежными легкими ласками, пока оба не упали на гору одежды. Жадно, страстно, не испытывая ни малейших угрызений совести, Сандро любил Лауру. К черту гордость и честь, и достоинство…
   Они закружились в любовном танце, подхватившем их подобно вихрю, и погрузились в музыку душ, подчиняясь лишь ритму своих сердец, пока мир не взорвался, подобно праздничному фейерверку, оставив их лежать на одежде, потными, измученными и счастливыми.
   — Итак! — Лаура первой пришла в себя. — Что ты теперь скажешь о картине?
   Сандро уставился на мольберт, еще раз взглянув на встревоженного обнаженного мужчину с мечтательным взором, стоящего в полумраке. Картина казалась ему слишком откровенной. Художница, написавшая портрет, чрезмерно хорошо его знала и это пугало Сандро, так как подтверждало власть Лауры над ним.
   — Полагаю, ты придала мне некоторое величие, — признал он.
   Лицо Лауры озарилось улыбкою.
   — Да? Правда? Сандро, это лучшее из всего, что я написала! Другие картины были тоже очень важны, но эта доказывает… что у меня есть…
   — Что есть?
   — Дар, волшебство! Талант!
   — Согласен.
   — Этой картины будет достаточно!
   — Для чего?
   — Чтобы меня приняли в Академию.
   Что-то злое шевельнулось в душе Сандро. Он отодвинул от себя Лауру и поднялся, поспешно одеваясь. Она последовала его примеру, искоса поглядывая на Стража Ночи.
   — В чем дело, Сандро?
   — Так вот для чего тебе все это понадобилось! — вырвалось у него из самой глубины души. — Рассчитывала, что я стану податливым? Полагала, что соглашусь, чтобы ты выставила мой портрет для всеобщего обозрения? Поэтому ты крутила кисть вокруг моего пупка?
   Отчаяние исказило черты девушки.
   — Нет! Но мне позарез нужно представить в Академию картину! Без нее меня не примут.
   — Напиши другую!
   — Но у меня нет другой с обнаженной натурой!
   — Тогда измени изображенному мужчине лицо и придумай какую-нибудь другую надпись под картиной!
   — Не могу! Это единственно возможное лицо для этого тела. Оно твое!
   Лаура смотрела на свою картину. В ее глазах светилась любовь.
   Сандро вздохнул. Любит ли она именно его? А может — лишь свою фантазию, которую вообразила и запечатлела на холсте.
   — Не позволю! — он сердито кивнул в сторону полотна. — Как, ты думаешь, я буду себя чувствовать, когда вся Венеция станет пялиться на меня?
   — Это достойный портрет. Честный. На тебя будут смотреть с уважением.
   — Ах, с уважением! — ярость разгоралась в сердце Сандро, подобно лесному пожару.
   Вот как! Она соблазнила его, чтобы сделать все по-своему! Ну уж он ее теперь накажет. За все! За то, что заставила поверить в любовь, за то, что изменила его жизнь, за то, что заставила забыть самого себя.
   — Именно это мне сейчас и нужно, не так ли! Я ведь потерял уважение! Изгнан из города, живу в ссылке со шлюхой…
   Выражение ужаса на лице девушки остановило его. И тут же Кавалли понял, что зашел слишком далеко, ударил слишком больно. Как загнанное в угол животное, он лягнул в ответ… и разбил нежное сердце возлюбленной.
   — Лаура, — голос прозвучал хрипло. — Я не хотел… прости…
   Она побледнела, как снег, огромные глаза превратились в озера боли. Отступив на несколько шагов, девушка наткнулась на столик. А когда она обернулась, Сандро увидел в ее руке… нож.
   «Боже, — мелькнула у него мысль, — да она убьет меня, лишь бы смести все препятствия на избранном пути!»
   Подняв руки и приготовившись отразить удар, Сандро шагнул ей навстречу. Лаура, казалось, не заметила его движения. С яростным и мучительным криком, похожим на стон, она метнулась к картине, метясь ножом в грудь изображенного на портрете мужчины.
   — Нет! — возглас Стража Ночи прорезал воздух.
   Сандро рванулся к ней и схватил ее за руку.
   — Какого черта ты это делаешь?
   — Лучше бы я никогда не писала твой портрет, — пробормотала Лаура, прерывисто дыша.
   Сандро прижал девушку к себе, чтобы принять в себя ее боль и унять дрожь в теле. Тонкие пальцы все еще судорожно сжимали рукоятку ножа.
   — Перестань, — прошептал он. — Мы оба погорячились.
   Нож выпал из рук Лауры и откатился.
   — Все в порядке, — устало сказала девушка. — Спокойной ночи, Сандро. Приятных сновидений!
   Кавалли отпустил ее и, глядя, как она уходит, сгорбившись, едва волоча ноги, сжал зубы, чтобы не завыть от горя. Сердце подсказывало: «Иди за ней!» Но разум решил иначе: «Слишком поздно, сказанного не воротишь, слово не воробей».
   Сандро взглянул на портрет. С его губ слетело негромкое проклятие. Конечно, перед ним шедевр! Портрет открыл бы перед художником заветные двери Академии, если бы он позволил Лауре представить картину для всеобщего обсуждения, если бы смирился, стерпев унижение и выставив себя обнаженным на обозрение всей Венеции. Но почему это так важно для нее? Ведь они были счастливы, занимались любовью, смеялись, разговаривали за обедом в приятной компании Ясмин и Джамала… Разве беззаботной жизни в поместье ей было мало для счастья?
   «Да, — мрачно признал Сандро. — Ей хотелось большего». И ему тоже. Счастье возлюбленной походило на счастье птицы, запертой в клетке, а его возражения представить портрет в Академию удерживали Лауру в клетке, потому что другого способа удержать ее он не знал.
   Такова была правда. Признав ее, Сандро окаменел. Да, причина всего — его страх! Позволить Лауре отослать картину — значит, потерять возлюбленную. Там, среди знаменитых художников, она станет ему недоступна. У нее появятся заказы, они посыплются, как из рога изобилия, и художница забудет обо всем остальном.
   А если по-прежнему Лаура останется ученицей без средств к существованию? Тогда она будет зависеть от него и принадлежать ему!
   Сандро вспомнил слова, сказанные им же самим Джамалу: «Если Ясмин уйдет, когда ты освободишь ее, значит, она никогда и не была твоей по-настоящему».
   Каким мудрым он сам себе в тот день казался! Как был доволен собой! Но теперь-то ему стала по-настоящему понятна тревога друга при мысли о том, чтобы дать свободу любимой женщине.
   Кавалли смотрел на портрет и был полон сомнений. Освободить Лауру… и потерять ее. Отказаться от любви… и сохранить любовь.

* * *

   Лаура проснулась среди ночи. Покинув мастерскую, она легла спать, но еще долго смотрела в потолок. Отчаяние лишило ее сил. Наконец, пришел долгожданный сон, но он не принес облегчения. Злые, полные презрения слова не забывались. Они снова и снова ранили сердце, заставляли страдать. «…изгнан из города, живу в ссылке со шлюхой…»
   Она давно не спала в этой комнате, и теперь отведенная ей спальня в загородном доме Кавалли казалась ей чужой.
   Прежде Сандро каждую ночь уводил ее к себе. До чего же глупо было думать, что он впустил новую любовницу и в свою жизнь, не только в постель!
   Натянув желтый шелковый халат, Лаура босиком направилась в мастерскую. В открытое окно залетел ветер, и по комнате ходили тени, отбрасываемые колеблющимися шторами. Приглушенный лунный свет озарял огромную мастерскую.
   Девушка подошла к мольберту, чтобы еще раз взглянуть на портрет и отыскать причину возникшей в сердце Сандро ненависти. Вся ее душа излилась на этот холст, а в результате… Сандро оскорблен!
   Боже! Мольберт был пуст. Картина исчезла! Лауру охватил ужас. Не может быть! Нет! Исчезла? Как он мог? Ведь портрет был очевиднейшим доказательством ее таланта и умения изображать обнаженную натуру. Сандро украл ее будущее, лишил всего! Похитил право на свободу!
   Но почему? Чтобы спрятать картину? Или чтобы уничтожить?
   Лаура обошла весь дом, обыскала каждую комнату и через несколько минут сделала ужасное открытие: Сандро Кавалли исчез вместе с картиной.

* * *

   «Я знаю, куда он направился», — прочитала девушка на дощечке Джамала и вопросительно подняла на него глаза.
   Лицо секретаря было серьезным. Лаура недоверчиво обернулась к Ясмин, стоявшей рядом. Оба спали, когда внезапно их разбудило неожиданное вторжение гостьи.
   — Он, наверняка, знает, — сказала африканка, — они ведь как братья!
   Она вытерла слезы на лице Лауры своими мягкими пальцами.
   Девушка схватила Джамала за отворот халата:
   — Куда? Куда Сандро отправился? Уничтожить мою картину?
   «Нет, не уничтожить», — знаком показал секретарь.
   — Откуда ты это знаешь?
   — Не сомневайся! — вмешалась Ясмин. — Они с Сандро старые друзья и хорошо понимают друг друга.
   Джамал снова протянул дощечку: «Уехал в Венецию. Влюбленный идиот».
   На Лауру обрушились смущение, усталость и раскаяние.
   — Зачем?
   «Передать картину в Академию».
   Девушка опустилась в кресло.
   — Не может быть!
   Джамал утвердительно кивнул, настаивая.
   Лауру охватил страх.
   — Но ему же нельзя… нельзя появляться в городе! — закричала она.
   И снова прочла на дощечке: «Аллах поможет ему, если его схватят».

* * *

   «Только бы не попасться!» — молил Сандро. Достаточно унизительно для него было относить в Академию портрет. А уж если еще его и поймают… Страшно подумать, каким позором станет для Стража Ночи порка — обычное наказание за самовольное возвращение из ссылки.
   Он поплотнее закутался в плащ, решив, что так вряд ли кто его узнает. Утренний туман был ему на руку. Подобно вору, Сандро прошел в Академию через черный ход и в полумраке отыскал галерею, где висели другие картины Лауры. Даже в неясном утреннем свете они поражали своей мощью, явно свидетельствуя о редком таланте творца. Дрожащими руками Кавалли рядом повесил свой портрет — словно выставлял душу на всеобщее обозрение. Пройдет немного времени, и здесь соберутся мастера…
   Сандро пересек площадь Пескариа, где начинали свой день рыбаки, и направился к барже, которая его ждала. Людям было приказано в любой момент быть готовыми к отплытию.
   По площади прошла группа стражников, шатающихся после ночного веселья. Кавалли поднял воротник промокшего плаща и прошмыгнул мимо. Один из стражников с любопытством взглянул на него.
   На колокольне церкви святого Рокко ударил колокол. Закутанные в черные одеяния женщины спешили к утренней мессе. Одна из них чуть не столкнулась с Сандро, и ему показалось, она что-то пробормотала. Но женщина не остановилась, и он решил, что ошибся: они с этой монахиней незнакомы.
   Из тумана, повисшего над причалом, показались очертания баржи. С площади поднялась стайка голубей, шум их крыльев слился с колокольным звоном в знакомую мелодию утра.
   Итак, чтобы доставить картину в Академию, он добровольно вернулся в Венецию из ссылки и, тем самым, преступил закон, вдобавок ко всему, выставив себя в обнаженном виде на всеобщее обозрение.
   Сандро знал, что именно он совершил — величайшую глупость! Но эта глупость была первой жертвой, принесенной им на алтарь любви. Хорошо бы и последней!
   И когда стража дожа схватила его, уже собиравшегося подняться на борт своей баржи, Сандро решил: «Что ж! Пусть так оно и будет! Слава Богу за все».

Глава 15

   — Джамал считает, что нам следует начать поиски с площади Сан Марко, — заявила Ясмин.
   Лаура нетерпеливо покачивала ногой, ожидая, когда они пришвартуются прямо у величественного здания Прокураций. Устремленная к небу колокольня и крылатые львы собора Святого Марка гордо высились над бурлящей шумной толпой. По площади двигалась процессия, и в глаза Лауре бросился красный зонтик с кисточками, всегда прикрывавший дожа, когда он появлялся на людях.
   — Почему он так считает? — спросила девушка, выпрыгивая из лодки.
   Она тут же поймала на себе сердитый взгляд матроса, еще не закрепившего швартовочный канат.
   Спустя несколько мгновений ужасный ответ на ее вопрос пришел сам собой. Проталкиваясь через толпу, Лаура устремилась к плывущему поверх голов зонтику. По обе стороны от Верховного правителя республики шествовала стража дожа. Его носилки окружали инквизиторы. За ними следовали девять членов Совета Десяти. Десятый шагал позади со связанными руками.
   — Сандро! — прошептала Лаура.
   Жалость захлестнула ее любящее сердце при виде его изможденного лица, потускневших глаз и кровавых ссадин на спине, видневшихся в просвете разорванной белой рубашки.
   — Боже мой, что происходит?
   Стоявший рядом толстяк в фартуке мясника нахмурился.
   — Только пришли, да?
   — Да, — Лаура попыталась прорваться между стражниками, сдерживающими толпу.
   Здоровенный солдат оттолкнул ее.
   — Опоздали, — лицо мясника побагровело от возмущения. — Самое интересное уже закончилось!
   — Самое интересное? — девушку охватил страх.
   — Порка! — толстяк вытер руки о фартук. — Страж Ночи не издал не звука. Стоял, как статуя, глядя прямо перед собой и на что он там глядел, Бог его знает, — мясник покачал головой. — Город в ужасе. Что такое совершил господин Кавалли? Такой справедливый! Иногда только он и стоял за простых людей перед знатью.
   — Если все в ужасе, то почему люди ничего не сделают, не защитят, не заступятся за него?
   — А вот это? — мясник кивнул в сторону потных озлобленных стражников с пиками и мечами. — Нет, ему никто не поможет!
   Проклиная себя за все случившееся, Лаура снова рванулась было через шеренгу солдат, но собеседник удержал ее.
   — Не стоит навлекать на себя беду! Теперь доблестного Стража Ночи Наиспокойнейшей упекут в Габбию.
   — В тюрьму? — у Лауры засосало под ложечкой.
   Ей вспомнилось краткое пребывание в сыром и темном подземелье. А теперь там окажется Сандро?
   — Нет! — крикнула Лаура.
   С отчаянием, придавшим силы, она прорвала цепь стражников. Сознавая, что помочь пленнику невозможно, Лаура в то же время не могла просто стоять и смотреть на его унижение в глазах всего города, города, который он так любил и спокойствие которого оберегал на протяжении более двух десятков лет. Ловко увернувшись от солдата, девушка бросилась прямо к дожу.
   — Ваша светлость!
   Андреа в недоумении уставился на нее. Сандро выругался. Двое мужчин подскочили к Лауре и схватили за руки, намериваясь оттащить.
   — Отпустите меня! — яростно закричала девушка, вырываясь. — Вы разве не помните меня, Ваша светлость?
   Дож озадачено посмотрел на своих советников. По его лицу было видно, что он ничего не помнит.
   — Вы видели меня во Дворце дожей во время Совета Правосудия над господином Сандро Кавалли. Этот человек посвятил всю свою жизнь Венеции, а вы подвергаете его такому унижению!
   — Женщина права, — воскликнул кто-то, и девушка узнала голос своего нового знакомого, мясника.
   Еще несколько человек одобрительно закричали.
   — Она права!
   Через минуту толпа забурлила, заволновалась, как штормящее море.
   На Лауру смотрели пустые глаза Сандро. Девушка в миг забыла все ужасные, оскорбительные слова, сказанные им прошлым вечером. Она бы вынесла любые оскорбления и пытки, лишь бы сейчас его глаза ожили, лишь бы в них растаяла эта горечь позора.
   — Лаура, — прохрипел Страж Ночи, — держись подальше! Все это тебя не касается.
   — Мадонна, ваша дерзость вам дорого обойдется, — произнес дож. — Господин Сандро Кавалли нарушил закон, а вы смеете защищать его!
   — Ваша светлость! — прогремел откуда-то голос Пьетро Аретино.
   Поэт пробивался сквозь толпу в сопровождении Тициана и Сансовино. За ним следовал один из членов Академии.
   Позади толпы людей Лаура увидела красные носилки жены Андреа Гритти, Бенедетты Вендрамин. Рядом с ними шагала Адриана с заплаканными глазами.
   — Милостивый государь, — обратился к дожу Тициан тем смиренным тоном, который так нравится власть имущим, — вы, конечно, не бросите в тюрьму нового члена Академии!
   У Лауры задрожали колени.
   — Вы хотите сказать… я?..
   Тициан торжествующе улыбнулся.
   — Да, маэстро! Ваша последняя картина переубедила всех, кто прежде сомневался в таланте женщины-художника. Портрет Стража Ночи произвел неизгладимое впечатление на членов Академии.
   Краска смущения залила щеки девушки, голова закружилась от восторга.
   — Но ведь… эту работу еще никто не видел!
   — Портрет посмотрела уже половина жителей Венеции, — подтвердил Якопо Сансовино. — А другая половина отчаянно желает это сделать!
   — Он великолепен, — сказала жена дожа, спускаясь с носилок.
   Обращаясь к своему мужу, Бенедетта Вендрамин окинула Лауру благосклонным взглядом.
   — Не поднимешь же ты руку, Андреа, на женщину! Я предлагаю немедленно заказать Лауре Банделло мой портрет, — улыбнулась она.
   «Может, мне это снится? — подумала Лаура. — Джамал все же оказался прав». Сандро пожертвовал своей гордостью и свободой ради того, чтобы ее избрали в Академию.
   Его самопожертвование болью отдалось в сердце.
   — С вашего позволения, мой господин, — пробасил Аретино, испрашивая разрешение приблизиться.
   Гритти подозвал его кивком головы. Поэт наклонился к дожу и что-то прошептал. Дож побледнел и открыл рот, но прошло еще несколько мгновений, прежде чем он распорядился:
   — Немедленно освободите господина Кавалли.

* * *

   Стоя у дверей аккуратного, скромного домика на Марсерии, Кавалли чувствовал себя неуклюжим и застенчивым, как влюбленный юнец. После событий на площади Сан Марко прошло восемь дней. Восемь мучительных, полных событиями дней.
   Дож принял его во дворце, осыпая похвалами и дарами, умоляя снова вернуться к обязанностям Стража Ночи.
   Кавалли прекрасно понимал, что Гритти руководствуется не дружбой и не сочувствием. Страх и ни что иное заставило его отменить наказание и отозвать Сандро из ссылки. Дож был испуган. За время отсутствия Кавалли он убедил себя, что в убийствах виновен сын герцога Урбинского Адольфо. И оказался неправ: прошлой ночью было совершено еще одно убийство. Жертвой стал судовой поставщик из Арсенала.
   «Понадобилась еще одна человеческая жизнь, — размышлял Сандро, — чтобы дож вернул меня в Венецию».
   За всю неделю Кавалли ни разу не видел Лауру. Ее письма грудой лежали на его столе. Девушка приходила и сама, но он приказал слугам отослать посетительницу. Не нужно ему ее благодарности!
   Страсти улеглись. Лаура достигла желанной цели: она принята в Академию. А он снова приступил к своим привычным обязанностям. Но было одно существенное отличие: Сандро изменился, он не остался тем прежним человеком, который изо дня в день охранял спокойствие Венеции, занимался торговыми сделками и жил подобно отлично смазанному и отрегулированному часовому механизму. Теперь он хорошо осознал, что такое боль и страсть, радость и горе. Лаура как бы пробудила его чувства, и Страж Ночи не в силах был забыть об этом, хотя и вернулся к прежней, хорошо упорядоченной и однообразной жизни.