Скоро заросли поредели, открылась большая поляна, и старый храм на ней, оплетенный хмелем почти до самой крыши.
Нарядная палатка стояла на поляне. Додвалла и слуги легли на траве у откидной полы палатки. Всё те же двое людей в одинаковых куртках уселись в стороне, на поваленный ствол дерева, сторожить Лелу.
Когда зашло солнце, слуги прикрутили ее за руки к дереву и ушли.
Несколько дней Лела провела на полянке, у поваленного дерева. Слуги стерегли ее с рассвета до захода солнца, а ночью она всё равно не могла бы бежать: в этих местах бродили тигры и к рассвету выходили к реке на водопой.
Ночью Лела заползала под навес из лиан и выбирала себе на земле местечко посуше. До утра слуги, наломав сухого бамбука, поддерживали огонь на поляне.
Скоро к тощему саибу прискакали откуда-то четверо человек на конях. Все были в белых пробковых шлемах, светлобородые, с длинными хлыстами и пистолетами у пояса. Они громко совещались о чем-то посреди поляны и спорили, но тощий саиб сказал им что-то, после чего все замолчали. Спешившись, все четверо вошли к нему в палатку.
Слуги, не смея дохнуть, ждали лежа на земле у входа. Что-то случилось. Тощий саиб был чем-то недоволен.
Так прошло несколько томительных жарких дневных часов.
Слуги задремали. Забылась и Лела, положив голову на руки. Солнце медленно клонилось к закату. Маленькие зеленые обезьяны резвились в густой листве дерева над ее головой. Вдруг обезьянки испуганно закричали и поскакали прочь.
Шум послышался за деревьями. Звон, топот, треск сбиваемых сучьев, – точно большая толпа ломилась лесом на поляну.
Лела вскочила. Кричали верблюды, точно их кто-то хлестал колкими бичами, метались слуги, весь маленький лагерь пришел в движение. Что такое? Лела ничего не могла понять.
– Беги! – заорал ей в самое ухо погонщик.
Она кинулась в чащу, но здесь еще явственнее был слышен этот шум, слитный, грозный, точно большое войско шло лесом, где-то очень близко.
Лела повернула обратно, добежала до храма и остановилась.
Огромная каменная фигура с лицом женщины и телом животного лежала на крыше храма. Тяжелые каменные веки богини были низко опущены над слепыми выпуклыми глазами; в одной руке она держала каменную змею, в другой – мертвую голову и пучок веревок. Это была Кали – супруга грозного Шивы, Кали-Разрушительница, она же Дурги тысячерукая, богиня с лицом женщины и с туловищем священной коровы.
Шум приближался. Большая толпа шла к поляне. Факелы тусклыми огненными точками начали зажигаться в чаще леса.
Куда укрыться?.. Между телом богини и камнем, на который опирались ее согнутые руки, была большая щель. Лела взобралась на крышу храма и проползла сквозь щель в полое тело богини.
Толпа шла мимо, дымя факелами, звеня оружием; Лела слышала нестройные голоса. Потом всё затихло.
Девочка плотней закуталась в свой платок и заползла поглубже. До полуночи было еще далеко. Лела долго ждала чего-то, сама не зная чего, потом уснула. Очнулась она нескоро, не то от ночного холода, не то от шороха осторожных шагов по крыше храма. Кто-то негромко говорил над самой ее головой.
– Зверь сам идет к нам в руки. Орудийный поезд уже недалек от переправы… И Чандра с ними в обозе, второй раз он присылает с мальчишками вести.
«Чандра-Синг?».. – Лела насторожилась.
– Райоты все в сборе, – продолжал тот же голос. – Человек четыреста сейчас прошло к назначенному месту. Оружие у всех есть. Успеют ли твои аллигурцы из крепости на подмогу, Лалл-Синг?
– Успеют, – ответил молодой смеющийся голос. – Я на моем Робинзоне, не торопясь, доскакал до Ранпура из Дели за семь часов. Значит, мои сипаи прибегут за полсуток. Без ружей и амуниции они бежали вровень с полковничьим конем. Или ты уже забыл, начальник?
– Всё помню, – отвечал первый голос. – Людей по домам Ранпура расставишь ты, Лалл-Синг. Чандра-Синг сам поведет поезд к переправе.
– Ты останешься здесь?
– Да, до утра. С этой крыши хорошо видна дорога.
Лела услышала, как кто-то осторожно вползает к ней в каменное углубление под изваянием богини.
Девочка замерла. Она попыталась на руках подтянуться глубже, но двигаться было некуда.
В тишине она отчетливо слышала чье-то близкое дыхание.
Человек сидел рядом, почти вплотную к ней.
Человек молчал. Кто был он: друг? враг?
Так они сидели долго-долго. Лела боялась дышать, боялась шевельнуть затекшей ногой. В щель она видела, что небо слегка посерело, слабый свет разлился над лесом.
И тут в предрассветном молчании леса Лела отчетливо различила какие-то новые звуки.
Сердитое рычание поодаль, заглушенный прыжок тяжелого тела, тишина, и снова прыжок…
Испуганно просвистала птица. Всё замерло в лесу. Это тигр шел на водопой перед восходом солнца.
Снова рычание, потом прыжок куда-то в сторону, и тишина. Тигр удалялся.
Лела сидела тихо, не смея шелохнуться.
– Тигр идет на водопой! – сама того не замечая, прошептала Лела.
И тотчас голос рядом ответил:
– Охотник ждет в кустах!
– Кто тут?
– Охотник, – ответил голос.
– Тот самый, к которому меня послал Чандра-Синг?
– Должно быть, тот самый. А ты кто, мальчик или женщина? – спросил голос, чуть-чуть удивленный.
– Солнце взойдет, увидишь, – сказала Лела.
– Кто же ты, скажи, – настаивал человек.
– Я – Лела, дочь Батмы, – сказала девочка.
Человек ответил не сразу, точно волнение вдруг перехватило ему горло.
– Откуда ты родом, Лела? – спросил он.
– Из Раджпутаны.
– Твою мать звали Батма Севани?
– Да. А разве ты знал ее?
Снова молчание, точно человек не мог справиться с волнением.
– Покажись мне, – минуту спустя сказал голос.
Человек притянул Лелу к полосе света, падавшей из щели, и долго всматривался в ее лицо, с жадным вниманием. Лела видела в полумраке его длинные полуседые волосы, слабо мерцающие глаза и этот странный изуродованный рот…
– Кто ты? – испуганно спросила Лела.
Человек не отвечал.
– Тебя послал ко мне Чандра-Синг?
И тут Лела вспомнила о запечатанной палочке.
– Письмо!.. Оно осталось под деревом. Прости меня. Я не виновата! Это тощий саиб! – в смятении проговорила Лела.
– Письмо от Чандра-Синга? Да он сам поспеет сюда раньше своего письма! Я скоро увижу его, дитя.
И человек на руках подтянулся к щели.
– Ты вернешься? – спросила Лела.
– Да, – сказал он, – вернусь! Не бойся ничего!
Лела почувствовала неожиданную ласку в этом суровом незнакомом голосе.
– Жди меня, Лела! – повторил человек. – Я скоро приду.
Он неслышно выполз из тела богини.
Лела лежала скорчившись. Высоко поднялось солнце, накалило каменную спину богини. Потом снова стало прохладно. Так прошел день.
Человек не приходил.
«Неужели придется просидеть здесь еще одну ночь?» – в тревоге думала Лела.
К вечеру порыв ветра пронесся по лесу. Зашумели ветви деревьев, шумел весь лес. Потоки воды обрушились на крышу храма.
«Дожди начались», – думала Лела.
Время шло. Человек не приходил.
Отчаяние охватывало девочку.
Дождь лил и лил, ручьи долго еще шумели по лесу. Потом стало тихо.
Лела уже начала дремать. И тут какой-то странный звук, донесшийся издалека, разбудил ее. Точно вся земля гудела от чего-то тяжелого, что приближалось, равномерно, грозно…
Орудийный поезд капитана Бедфорда шел лесом к реке, к месту переправы, которую указал водонос.
Поезд медленно выкатывался на поляну. Лела различила голоса.
– Вот и храм!.. Значит, мой водонос не лгал, сэр, всё правильно, сэр, – произнес чей-то молодой голос.
Это Боб Робсон говорил с капитаном.
«Саибы!» – Лела заползла глубже в каменное тело богини.
И тотчас услышала молодой звонкий голос:
– А это что за чудище, Боб?
– Богиня. Лицо человечье, а тело коровье.
– Гляди, да она, кажется, внутри пустая!..
Второй солдат приложился глазом к щели.
– Там кто-то есть, Боб!..
– Погоди, погоди, Тедди!.. Там кто-то сидит, правильно. Надо доложить капитану.
Капитан Бедфорд большими прыжками взобрался на крышу храма. Солдаты, слуги, носильщики обступили богиню.
– Взять живьем! – приказал капитан.
Лелу вытащили за подол юбки и поставили перед капитаном.
– Девчонка!
Лела оглядела незнакомые лица и вздрогнула. Прямо перед ней, среди толпы, в одежде водоноса, стоял Чандра-Синг.
И сразу страх прошел. Она запахнула на груди свой платок.
– Кто такая? – сурово спросил Бедфорд.
Лела глядела на водоноса.
– Молчи! – приказывал ей глазами Чандра-Синг.
– Кто ты? Говори! – повторил капитан.
Лела молчала, потупясь.
– Не понимает нашего языка, сэр! – сказал Боб Робсон.
– Отправьте ее в обоз, капитан, потом дознаемся, кто и откуда, – посоветовал Блэнт.
Нарядная палатка стояла на поляне. Додвалла и слуги легли на траве у откидной полы палатки. Всё те же двое людей в одинаковых куртках уселись в стороне, на поваленный ствол дерева, сторожить Лелу.
Когда зашло солнце, слуги прикрутили ее за руки к дереву и ушли.
Несколько дней Лела провела на полянке, у поваленного дерева. Слуги стерегли ее с рассвета до захода солнца, а ночью она всё равно не могла бы бежать: в этих местах бродили тигры и к рассвету выходили к реке на водопой.
Ночью Лела заползала под навес из лиан и выбирала себе на земле местечко посуше. До утра слуги, наломав сухого бамбука, поддерживали огонь на поляне.
Скоро к тощему саибу прискакали откуда-то четверо человек на конях. Все были в белых пробковых шлемах, светлобородые, с длинными хлыстами и пистолетами у пояса. Они громко совещались о чем-то посреди поляны и спорили, но тощий саиб сказал им что-то, после чего все замолчали. Спешившись, все четверо вошли к нему в палатку.
Слуги, не смея дохнуть, ждали лежа на земле у входа. Что-то случилось. Тощий саиб был чем-то недоволен.
Так прошло несколько томительных жарких дневных часов.
Слуги задремали. Забылась и Лела, положив голову на руки. Солнце медленно клонилось к закату. Маленькие зеленые обезьяны резвились в густой листве дерева над ее головой. Вдруг обезьянки испуганно закричали и поскакали прочь.
Шум послышался за деревьями. Звон, топот, треск сбиваемых сучьев, – точно большая толпа ломилась лесом на поляну.
Лела вскочила. Кричали верблюды, точно их кто-то хлестал колкими бичами, метались слуги, весь маленький лагерь пришел в движение. Что такое? Лела ничего не могла понять.
– Беги! – заорал ей в самое ухо погонщик.
Она кинулась в чащу, но здесь еще явственнее был слышен этот шум, слитный, грозный, точно большое войско шло лесом, где-то очень близко.
Лела повернула обратно, добежала до храма и остановилась.
Огромная каменная фигура с лицом женщины и телом животного лежала на крыше храма. Тяжелые каменные веки богини были низко опущены над слепыми выпуклыми глазами; в одной руке она держала каменную змею, в другой – мертвую голову и пучок веревок. Это была Кали – супруга грозного Шивы, Кали-Разрушительница, она же Дурги тысячерукая, богиня с лицом женщины и с туловищем священной коровы.
Шум приближался. Большая толпа шла к поляне. Факелы тусклыми огненными точками начали зажигаться в чаще леса.
Куда укрыться?.. Между телом богини и камнем, на который опирались ее согнутые руки, была большая щель. Лела взобралась на крышу храма и проползла сквозь щель в полое тело богини.
Толпа шла мимо, дымя факелами, звеня оружием; Лела слышала нестройные голоса. Потом всё затихло.
Девочка плотней закуталась в свой платок и заползла поглубже. До полуночи было еще далеко. Лела долго ждала чего-то, сама не зная чего, потом уснула. Очнулась она нескоро, не то от ночного холода, не то от шороха осторожных шагов по крыше храма. Кто-то негромко говорил над самой ее головой.
– Зверь сам идет к нам в руки. Орудийный поезд уже недалек от переправы… И Чандра с ними в обозе, второй раз он присылает с мальчишками вести.
«Чандра-Синг?».. – Лела насторожилась.
– Райоты все в сборе, – продолжал тот же голос. – Человек четыреста сейчас прошло к назначенному месту. Оружие у всех есть. Успеют ли твои аллигурцы из крепости на подмогу, Лалл-Синг?
– Успеют, – ответил молодой смеющийся голос. – Я на моем Робинзоне, не торопясь, доскакал до Ранпура из Дели за семь часов. Значит, мои сипаи прибегут за полсуток. Без ружей и амуниции они бежали вровень с полковничьим конем. Или ты уже забыл, начальник?
– Всё помню, – отвечал первый голос. – Людей по домам Ранпура расставишь ты, Лалл-Синг. Чандра-Синг сам поведет поезд к переправе.
– Ты останешься здесь?
– Да, до утра. С этой крыши хорошо видна дорога.
Лела услышала, как кто-то осторожно вползает к ней в каменное углубление под изваянием богини.
Девочка замерла. Она попыталась на руках подтянуться глубже, но двигаться было некуда.
В тишине она отчетливо слышала чье-то близкое дыхание.
Человек сидел рядом, почти вплотную к ней.
Человек молчал. Кто был он: друг? враг?
Так они сидели долго-долго. Лела боялась дышать, боялась шевельнуть затекшей ногой. В щель она видела, что небо слегка посерело, слабый свет разлился над лесом.
И тут в предрассветном молчании леса Лела отчетливо различила какие-то новые звуки.
Сердитое рычание поодаль, заглушенный прыжок тяжелого тела, тишина, и снова прыжок…
Испуганно просвистала птица. Всё замерло в лесу. Это тигр шел на водопой перед восходом солнца.
Снова рычание, потом прыжок куда-то в сторону, и тишина. Тигр удалялся.
Лела сидела тихо, не смея шелохнуться.
– Тигр идет на водопой! – сама того не замечая, прошептала Лела.
И тотчас голос рядом ответил:
– Охотник ждет в кустах!
– Кто тут?
– Охотник, – ответил голос.
– Тот самый, к которому меня послал Чандра-Синг?
– Должно быть, тот самый. А ты кто, мальчик или женщина? – спросил голос, чуть-чуть удивленный.
– Солнце взойдет, увидишь, – сказала Лела.
– Кто же ты, скажи, – настаивал человек.
– Я – Лела, дочь Батмы, – сказала девочка.
Человек ответил не сразу, точно волнение вдруг перехватило ему горло.
– Откуда ты родом, Лела? – спросил он.
– Из Раджпутаны.
– Твою мать звали Батма Севани?
– Да. А разве ты знал ее?
Снова молчание, точно человек не мог справиться с волнением.
– Покажись мне, – минуту спустя сказал голос.
Человек притянул Лелу к полосе света, падавшей из щели, и долго всматривался в ее лицо, с жадным вниманием. Лела видела в полумраке его длинные полуседые волосы, слабо мерцающие глаза и этот странный изуродованный рот…
– Кто ты? – испуганно спросила Лела.
Человек не отвечал.
– Тебя послал ко мне Чандра-Синг?
И тут Лела вспомнила о запечатанной палочке.
– Письмо!.. Оно осталось под деревом. Прости меня. Я не виновата! Это тощий саиб! – в смятении проговорила Лела.
– Письмо от Чандра-Синга? Да он сам поспеет сюда раньше своего письма! Я скоро увижу его, дитя.
И человек на руках подтянулся к щели.
– Ты вернешься? – спросила Лела.
– Да, – сказал он, – вернусь! Не бойся ничего!
Лела почувствовала неожиданную ласку в этом суровом незнакомом голосе.
– Жди меня, Лела! – повторил человек. – Я скоро приду.
Он неслышно выполз из тела богини.
Лела лежала скорчившись. Высоко поднялось солнце, накалило каменную спину богини. Потом снова стало прохладно. Так прошел день.
Человек не приходил.
«Неужели придется просидеть здесь еще одну ночь?» – в тревоге думала Лела.
К вечеру порыв ветра пронесся по лесу. Зашумели ветви деревьев, шумел весь лес. Потоки воды обрушились на крышу храма.
«Дожди начались», – думала Лела.
Время шло. Человек не приходил.
Отчаяние охватывало девочку.
Дождь лил и лил, ручьи долго еще шумели по лесу. Потом стало тихо.
Лела уже начала дремать. И тут какой-то странный звук, донесшийся издалека, разбудил ее. Точно вся земля гудела от чего-то тяжелого, что приближалось, равномерно, грозно…
Орудийный поезд капитана Бедфорда шел лесом к реке, к месту переправы, которую указал водонос.
Поезд медленно выкатывался на поляну. Лела различила голоса.
– Вот и храм!.. Значит, мой водонос не лгал, сэр, всё правильно, сэр, – произнес чей-то молодой голос.
Это Боб Робсон говорил с капитаном.
«Саибы!» – Лела заползла глубже в каменное тело богини.
И тотчас услышала молодой звонкий голос:
– А это что за чудище, Боб?
– Богиня. Лицо человечье, а тело коровье.
– Гляди, да она, кажется, внутри пустая!..
Второй солдат приложился глазом к щели.
– Там кто-то есть, Боб!..
– Погоди, погоди, Тедди!.. Там кто-то сидит, правильно. Надо доложить капитану.
Капитан Бедфорд большими прыжками взобрался на крышу храма. Солдаты, слуги, носильщики обступили богиню.
– Взять живьем! – приказал капитан.
Лелу вытащили за подол юбки и поставили перед капитаном.
– Девчонка!
Лела оглядела незнакомые лица и вздрогнула. Прямо перед ней, среди толпы, в одежде водоноса, стоял Чандра-Синг.
И сразу страх прошел. Она запахнула на груди свой платок.
– Кто такая? – сурово спросил Бедфорд.
Лела глядела на водоноса.
– Молчи! – приказывал ей глазами Чандра-Синг.
– Кто ты? Говори! – повторил капитан.
Лела молчала, потупясь.
– Не понимает нашего языка, сэр! – сказал Боб Робсон.
– Отправьте ее в обоз, капитан, потом дознаемся, кто и откуда, – посоветовал Блэнт.
Глава двадцать пятая
ГОВОРЯЩИЙ БАМБУК
В молодом бамбуковом лесу, таком частом, что ребенок едва проберется между звонких коленчатых стволов, собрались люди. Сколько их собралось здесь? Трудно сказать, – сколько деревьев, столько и людей. Здесь были райоты из Бхагпута, из Ранпура, из Джайхара, из Фе-розабада и еще из многих далеких и близких мест. Кто знает, сколько миль исходили их тонкие, лишенные икр ноги, сколько тяжестей перенесли их руки, столь худые, что пятилетний ребенок мог бы охватить их пальцами!..
Здесь были и женщины, и грудные дети. Тоненькие ручки копались в земле, мешаясь с отростками бамбука. Все сидели тихо, матери не окликали детей. Можно было подойти лесом вплотную к этим людям и ничего не увидеть сквозь частый строй бамбуковых стволов, не услышать ни шороха, ни звука. Стволы покачивались и звенели на легком ветру, люди молчали. Они были тише, чем лес.
Их деревни остались позади: сожженные пожаром, истоптанные слонами. Лес стал их домом, молодые побеги бамбука – пищей. Но райоты не забывали своих пожарищ. Они еще надеялись вернуться в родные селения, не для того, чтобы ползать в пыли у сапога саиба, а для того, чтобы вновь построить свой дом на освобожденной земле. Ружейные стволы торчали за спинами у крестьян, старики держали длинные самодельные копья, острые пики покачивались меж стволов.
Райоты сидели тихо, они ждали чего-то.
Вот затрещал лес, слегка качнулись тонкие суставчатые стволы. Человек пробирался меж деревьев.
Он показался среди стволов – молодой, невысокий, в темной повязке оружейника на запыленных волосах.
– Вести! – закричал человек. – Я принес вам вести, райоты!..
Сразу ожил лес; ломая ветви, в плотную кучку сбились люди.
– Вести!.. – передавали друг другу. – Вести от Чандра-Синга!..
– Читай, вестник! – зашумели голоса.
Оружейник поднял длинную полоску бумаги, исчерченную значками.
– Пушки идут в нашу сторону! Большие орудия из Калькутты!
– Пушки!.. Большие пушки!.. На помощь саи-бам! – заволновались райоты.
– «Тяжелые гаубицы, мортиры!.. Скорострельные пушки», – перечислял оружейник, глядя в письмо.
– Мортиры? О-о!.. Гаубицы!.. Скорострельные пушки! Нам такие орудия нужны.
– Поезд идет по нашим местам. При нем есть наши люди… Чандра-Синг идет с поездом.
– Чандра-Синг!.. О-о!.. Наш Чандра-Синг…
– «Джайхар, Бхагпут, Ранпур, – читал оружейник. – Так идет поезд саибов. Он идет к Дели».
– Ранпур!.. Джайхар!.. – Это наши места, наши деревни!
– Мы не пропустим эти пушки к Дели!..
– Не пропустим! Грудью встанем на их пути.
Оружейник опустил письмо.
– Конечно! – сказал оружейник. – Этот поезд не дойдет до стен Дели.
Он бамбуковой палочкой начертил две-три линии на земле и в одной точке крепко ткнул палкой в землю.
– Здесь! – сказал оружейник, – деревня Ранпур и путь к реке. Здесь мы перехватим поезд. Чандра-Синг поведет их как надо.
– Мы засядем в домах! – зашумели крестьяне. – Да! Дома наши пусты, но мы вернемся. Мы засядем в домах и перехватим пушки саибов.
– Да, да, райоты!
Рунават, хранитель воды, старик-крестьянин, с болезненным строгим лицом, вышел вперед. Он ткнул в землю не стариковским посохом, как прежде, а древком длинной самодельной пики.
– Да, крестьяне!.. Приготовьтесь!.. Перережем путь саибам!.. Не пропустим их к Дели, к нашему сердцу…
– Крестьяне, в путь!.. Приготовьтесь, ранпурцы!..
– В путь!.. В путь! Ранпур близок.
Снова стало тихо. Бамбуковые стволы слегка разомкнулись, пропуская людей, и скоро сомкнулись снова. Они стояли спокойно, чуть зыблясь на теплом ветру, позванивая суставами молодых побегов, точно никого и не было сейчас в лесу и ничего не говорили крестьяне, а эти голоса, легкое движение и шум только приснились испуганным птицам.
Здесь были и женщины, и грудные дети. Тоненькие ручки копались в земле, мешаясь с отростками бамбука. Все сидели тихо, матери не окликали детей. Можно было подойти лесом вплотную к этим людям и ничего не увидеть сквозь частый строй бамбуковых стволов, не услышать ни шороха, ни звука. Стволы покачивались и звенели на легком ветру, люди молчали. Они были тише, чем лес.
Их деревни остались позади: сожженные пожаром, истоптанные слонами. Лес стал их домом, молодые побеги бамбука – пищей. Но райоты не забывали своих пожарищ. Они еще надеялись вернуться в родные селения, не для того, чтобы ползать в пыли у сапога саиба, а для того, чтобы вновь построить свой дом на освобожденной земле. Ружейные стволы торчали за спинами у крестьян, старики держали длинные самодельные копья, острые пики покачивались меж стволов.
Райоты сидели тихо, они ждали чего-то.
Вот затрещал лес, слегка качнулись тонкие суставчатые стволы. Человек пробирался меж деревьев.
Он показался среди стволов – молодой, невысокий, в темной повязке оружейника на запыленных волосах.
– Вести! – закричал человек. – Я принес вам вести, райоты!..
Сразу ожил лес; ломая ветви, в плотную кучку сбились люди.
– Вести!.. – передавали друг другу. – Вести от Чандра-Синга!..
– Читай, вестник! – зашумели голоса.
Оружейник поднял длинную полоску бумаги, исчерченную значками.
– Пушки идут в нашу сторону! Большие орудия из Калькутты!
– Пушки!.. Большие пушки!.. На помощь саи-бам! – заволновались райоты.
– «Тяжелые гаубицы, мортиры!.. Скорострельные пушки», – перечислял оружейник, глядя в письмо.
– Мортиры? О-о!.. Гаубицы!.. Скорострельные пушки! Нам такие орудия нужны.
– Поезд идет по нашим местам. При нем есть наши люди… Чандра-Синг идет с поездом.
– Чандра-Синг!.. О-о!.. Наш Чандра-Синг…
– «Джайхар, Бхагпут, Ранпур, – читал оружейник. – Так идет поезд саибов. Он идет к Дели».
– Ранпур!.. Джайхар!.. – Это наши места, наши деревни!
– Мы не пропустим эти пушки к Дели!..
– Не пропустим! Грудью встанем на их пути.
Оружейник опустил письмо.
– Конечно! – сказал оружейник. – Этот поезд не дойдет до стен Дели.
Он бамбуковой палочкой начертил две-три линии на земле и в одной точке крепко ткнул палкой в землю.
– Здесь! – сказал оружейник, – деревня Ранпур и путь к реке. Здесь мы перехватим поезд. Чандра-Синг поведет их как надо.
– Мы засядем в домах! – зашумели крестьяне. – Да! Дома наши пусты, но мы вернемся. Мы засядем в домах и перехватим пушки саибов.
– Да, да, райоты!
Рунават, хранитель воды, старик-крестьянин, с болезненным строгим лицом, вышел вперед. Он ткнул в землю не стариковским посохом, как прежде, а древком длинной самодельной пики.
– Да, крестьяне!.. Приготовьтесь!.. Перережем путь саибам!.. Не пропустим их к Дели, к нашему сердцу…
– Крестьяне, в путь!.. Приготовьтесь, ранпурцы!..
– В путь!.. В путь! Ранпур близок.
Снова стало тихо. Бамбуковые стволы слегка разомкнулись, пропуская людей, и скоро сомкнулись снова. Они стояли спокойно, чуть зыблясь на теплом ветру, позванивая суставами молодых побегов, точно никого и не было сейчас в лесу и ничего не говорили крестьяне, а эти голоса, легкое движение и шум только приснились испуганным птицам.
Глава двадцать шестая
ЙОГ С ПИСТОЛЕТОМ
Водонос не лгал. За лесом была дорога, загородки для скота и селение: два ряда бедных туземных домов, выстроившихся по сторонам длинной улицы.
Поезд капитана Бедфорда медленно выкатывался из леса на дорогу. С трудом брели солдаты. Колеса хлюпали по жидкой грязи.
Из-под навеса одной телеги высунулась девичья голова, прикрытая краем белого узорчатого сари. Лела внимательно оглядела край леса, дорогу, крестьянские дома. В селении было тихо, нигде ни дымка, в прорезах окон темно и пусто. Должно быть, и здесь крестьяне оставили деревню. Где же круглый пруд, о котором говорил Чандра-Синг?
Вот он, посреди деревни, и большой дом у самого пруда. У Лелы забилось сердце: ей показалось, будто чья-то голова мелькнула в узком прорезе окна.
Головная часть отряда уже прошла половину деревни. Капитан Бедфорд шел пешком и беседовал с Джоном Блэнтом.
Они поравнялись с большим домом, стоявшим подле пруда посредине деревни. У ограды дома сидел человек.
Человек был так примечателен, что капитан невольно остановился.
Он сидел, пригнувшись, скрестив ноги, на облезлой леопардовой шкуре. Лоб его и щеки были расписаны красными и черными полосами. Он был почти гол, только бедра прикрывала полоса черной ткани. Голова и всё его тело были обсыпаны пеплом. Худые плечи человека тряслись под пеплом, он медленно перебирал руками черные четки, тихо покачивался и смотрел в землю, точно не замечал ни солдат, ни пушек, ни остановившихся перед ним офицеров.
– Глядите, Блэнт! – сказал Бедфорд. – Это йог.
Блэнт пожал плечами.
– Фокусник, что ли?
– О, нет, – святой, философ, отрешившийся от всего земного, человек, одетый пеплом, познавший божество. Я много таких видывал в Бомбее, милый Блэнт. Йоги по двадцать-тридцать часов подряд могут сидеть вот так, перебирая четки и размышляя, без еды, без сна. Вы можете колоть булавками такого йога, поджигать ему ступни, – он ничего не почувствует.
– Я тронул бы шкуру этого философа штыком, – желчно перебил капитана Блэнт. – Хотел бы я посмотреть, как он не почувствует…
Лейтенант не договорил. Индус пригнулся, быстро сунул руку под леопардовую шкуру и выхватил из-под нее пистолет.
– Ба-бах!.. – в ту же секунду он разрядил пистолет в Блэнта, и лейтенант упал с простреленной головой.
– Д-э-э-эн! Д-э-э-эн! – протяжный крик индусов пронесся над деревней.
Всё ожило, застучало, зашумело. Головы повысовывались над плоскими кровлями, оглушительно затрещали выстрелы. «Засада!..» Смятение началось в головной колонне.
Капитан Бедфорд издали видел, как первая орудийная упряжка остановилась, как его люди заметались и побежали в разные стороны.
– Назад!.. К орудиям!.. – кричал капитан; его никто не слушал. Остальные пушки продолжали по инерции медленно выкатываться из лесу на дорогу. – Назад! – кричал капитан. Он видел, как погонщик отчаянно тычет переднему слону железной палкой в шею, как секунду спустя раненный в спину слон мечется между домов, подбрасывая свою тяжеловесную упряжку. Носилки, в которых несли Дженни, вдруг дрогнули и накренились, полотняные занавески захлопали по ветру, как паруса шхуны, попавшей в шквал, и носильщики побежали прочь от носилок.
– Сюда! Ко мне! – кричал капитан, но его самого оттеснили. А затем капитан Бедфорд сам уже бежал куда-то в сторону от дороги, наискосок через поле.
Пули свистели. Отстреливаться не было времени.
– Вон к тому дому, сэр! – кричал капитану ординарец Боб Робсон, бежавший впереди. Боб указывал Бедфорду на большой дом с башнями и каменной оградой, стоявший за рисовым полем.
На крыше дома толпились люди. Люди смотрели на капитана Бедфорда и махали руками.
Что, если там тоже враги?
Но у Боба Робсона, кажется, было правильное чутье. Двойные ворота дома гостеприимно раскрылись перед британским офицером. Капитана Бедфорда долгими переходами провели в большой зал, выстланный коврами и подушками. В зале пахло ароматной смолой, плодами, сладким табачным дымом. Седой сморщенный раджа, в парчовой кофте, весь увешанный янтарными четками, низким поклоном приветствовал капитана.
– Я всю жизнь не мечтал о большем счастье, чем служить моей королеве и всем офицерам-саибам! – сказал раджа.
Он сплюнул бетелевую жвачку в золоченую чашу.
– Весь мой дом и моя казна в твоем распоряжении, саиб, – еще раз склонился раджа.
Он сделал знак слугам, и капитана Бедфорда повели длинными переходами, мимо темных закоулков, сквозь смрад жаровен и любопытные взгляды челяди, в отдаленную дворцовую пристройку. Человек восемь англичан сидели в комнате, из них трое – в офицерских мундирах. Дверь за капитаном тотчас закрыли, и два вооруженных чокедара
[14]вытянулись по обеим сторонам двери.
Капитан Бедфорд сел на низкий диван и попытался прийти в себя.
– Бога ради, джентльмены, – сказал капитан, – кто мы здесь: гости или пленники?
– Мы сами уже вторую неделю ломаем головы над этим вопросом, – ответили Бедфорду соотечественники.
Долго не смолкал шум в деревне. «Пушки саибов в наших руках!» – Крестьяне праздновали победу.
К полудню из-за реки вернулся отряд сипаев, помогавший райотам при перехвате поезда. Сипаи гнали далеко за реку разрозненные отряды британцев.
– Восемь тяжелых орудий, – считали добычу крестьяне, – двенадцать малых да пятьдесят повозок с порохом и боевыми припасами!.. А фуры с мукой, сухарями, рисом, сушеными плодами!.. Печальный день сегодня у саибов…
Люди уселись на траве у пруда, на сдвинутых телегах. Женщины напекли лепешек из пшеничной муки. Плошки с жирной козлятиной пошли по рукам.
Лела, зарылась в солому на одной из повозок. Запах еды дразнил ее, она уже двое суток ничего не ела.
– Лела, где же Лела? – слышала она голос Чандра-Синга, но только еще глубже пряталась под солому.
Стыд терзал девочку: она не выполнила поручения, не донесла своего письма. Как она посмотрит теперь в глаза Чандра-Сингу?..
«Дочь нашего Панди», – называл он ее… А теперь что он ей скажет?..
– Где Лела? – кричал Чандра-Синг и заглядывал под навесы повозок.
Чандра-Синг нашел Лелу на дне последней телеги. Он стряхнул с девушки солому и поставил ее на ноги. Лела прикрылась платком, не смея глядеть на него.
– Прости меня, Чандра-Синг, я не донесла твоего письма.
Чандра-Синг улыбнулся.
– Я сам поспел к месту раньше своего письма, – сказал Чандра-Синг. Он повел ее к пруду, где собрался народ.
– Ты искала своего отца, Лела? – сказал Чандра и втолкнул Лелу в круг.
Она увидела ликующие лица крестьян и рослого сипая в белой чалме, сидящего в центре круга.
– Панди!.. Панди!.. – услышала Лела громкие голоса.
Она глядела на сипая, на его длинные полуседые полосы и изуродованный рот. Тот самый человек, которого она видела на крыше храма.
– Панди?.. – повторила Лела.
Сипай встал и шагнул к ней.
– Я обещал прийти и не вернулся, – сказал сипай. – Прости меня, дитя!
Он притянул Лелу к себе и посадил с собою рядом.
– Твоя мать ждала меня и не дождалась, – сказал Инсур. – Мы дважды едва не встретились с тобой, дитя, и дважды разминулись. Теперь ты навсегда останешься со мной.
– Отец! – прошептала Лела. Она долго сидела не шевелясь, припав к отцовской руке.
Дженни сидела на траве, бледная, поджав ноги, как индуска. Она оттолкнула от себя глиняную чашку со свежей водой, которую ей принес молодой сипай в желтой чалме.
– Я хочу домой! – сказала Дженни. – Отпустите меня.
– Твой дом далеко! – сказал сипай и улыбнулся. У него были белые как сахар зубы и хитрые ласковые глаза.
Он сунул ей в руку липкий сладкий плод свежего инжира.
– Ты поедешь с нами, – сказал сипай. – Не бойся, девочка, мы не обидим тебя.
Он усадил ее на кошму у столба, врытого в землю возле пруда, потом окропил водой чисто подметенный кусок земли и прошептал над ним несколько слов пуджи – очистительной молитвы.
Теперь это место было неприкосновенно. Никто другой не смел ступить на него, ни даже пройти слишком близко и бросить на него свою тень.
Был второй час пополудни – час приготовления пищи. В этот час вся Индия печет под открытым небом свой скудный хлеб.
Сипай раздул огонь, подбросил в него ветвей. Потом подошел к пруду и, не снимая легкой одежды, быстро окунулся в воду для обязательного перед приготовлением пищи омовения.
Вышел и, просыхая на солнце, начал месить у огня, на медном блюде, тесто из грубой пшеничной муки.
Дженни огляделась. Все кругом месили тесто, раздували огонь. Райоты готовили пищу.
Теперь у повстанцев было много муки: весь запас из обоза Бедфорда перешел к ним в руки.
Сипай налепил из своего теста лепешек и поставил их печься на железном листе. У того же огня, сбоку, он поставил вариться чечевичный суп в медном котелке.
Скоро лепешки были готовы. Сипай быстро свернул из большого пальмового листа что-то похожее на блюдо, обжигаясь, покидал на него лепешки и подал Дженни. Потом пододвинул к ней котелок с чечевичным супом.
– Ешь! – сказал сипай.
Сам он ел, макая лепешки в чечевичную жижу. Дженни смутил грязноватый цвет похлебки. Она съела свои лепешки всухомятку.
Сипай убежал куда-то. Он не походил на того кроткого индуса-няньку, которого Дженни помнила с детства, но всё же был добр к ней. Он принес ей молока буйволицы в чашке.
– Пей, – сказал сипай, – и не бойся. Никто не тронет тебя, девочка. Индия с детьми не воюет.
Дженни покорно выпила густое, горьковатое на вкус молоко.
– Теперь в путь! – сказал сипай.
Весь отряд уже собрался в путь.
Дженни подвели к тем же носилкам, в которых она до сих пор совершала путешествие.
Кто-то уже сидел внутри, какая-то девочка, закутанная в белую женскую шаль.
Дженни торопливо подсадили. Носильщики взялись за бамбуковые шесты, и носилки, качнувшись, двинулись вперед.
«Куда нас несут?» – Дженни хотела выглянуть из носилок, но шедший рядом сипай прикрикнул на нее.
– Глядеть нельзя! – сурово сказал сипай.
Сидевшая в носилках девушка приподняла платок. Она поглядела на Дженни блестящими глазами.
– Нельзя! Тебе нельзя видеть дорогу!.. – сказала она. – Ты – наша пленница.
Это была та самая девушка, которая приходила к Дженни в Калькутте.
Дженни покорилась. Она слышала, как после захода солнца сменились носильщики, как новые, со свежими силами, быстро затопали босыми ногами.
Их несли быстро, очень быстро.
На ночном отдыхе Дженни нечаянно подслушала обрывок разговора.
– Ни за что не хочет в носилки! – сказал чей-то голос. – Он готов всю дорогу идти пешком со своей собакой.
– Не браман, – сказал второй голос, – и не мусульманин, а святой человек!..
– Он мудр, а мудрость дает святость.
Разговор шел о Макфернее. Дженни поняла это сразу, и ей стало как-то покойнее на сердце.
«Если мистер Макферней здесь, значит, ничего худого со мною случиться не может», – подумала Дженни.
Еще около суток ее несли в носилках, торопливо, молча, неизвестно куда.
Потом Дженни почувствовала, как под ногами носильщиков пружинит и качается дорога, точно они идут по зыбкому настилу, через плавучий мост.
В узкую щель между полотнищами навеса Дженни увидела зубчатый край высокой стены и башню.
Долгий скрип ворот, голоса, топот, потом босые ноги носильщиков зашлепали по камню.
«Улица? – думала Дженни. – Город?..»
Их долго еще несли среди заглушенного шума и непонятных возгласов. Потом остановились.
Дженни вывели из носилок. Она успела увидеть сгрудившуюся вокруг толпу, услыхала приглушенный говор. Солнце ослепило ее.
Ее ввели в какой-то полутемный дом, толпа разошлась, всё стало тихо.
– Где мы? – спросила Дженни.
– В Дели, – ответили ей.
Поезд капитана Бедфорда медленно выкатывался из леса на дорогу. С трудом брели солдаты. Колеса хлюпали по жидкой грязи.
Из-под навеса одной телеги высунулась девичья голова, прикрытая краем белого узорчатого сари. Лела внимательно оглядела край леса, дорогу, крестьянские дома. В селении было тихо, нигде ни дымка, в прорезах окон темно и пусто. Должно быть, и здесь крестьяне оставили деревню. Где же круглый пруд, о котором говорил Чандра-Синг?
Вот он, посреди деревни, и большой дом у самого пруда. У Лелы забилось сердце: ей показалось, будто чья-то голова мелькнула в узком прорезе окна.
Головная часть отряда уже прошла половину деревни. Капитан Бедфорд шел пешком и беседовал с Джоном Блэнтом.
Они поравнялись с большим домом, стоявшим подле пруда посредине деревни. У ограды дома сидел человек.
Человек был так примечателен, что капитан невольно остановился.
Он сидел, пригнувшись, скрестив ноги, на облезлой леопардовой шкуре. Лоб его и щеки были расписаны красными и черными полосами. Он был почти гол, только бедра прикрывала полоса черной ткани. Голова и всё его тело были обсыпаны пеплом. Худые плечи человека тряслись под пеплом, он медленно перебирал руками черные четки, тихо покачивался и смотрел в землю, точно не замечал ни солдат, ни пушек, ни остановившихся перед ним офицеров.
– Глядите, Блэнт! – сказал Бедфорд. – Это йог.
Блэнт пожал плечами.
– Фокусник, что ли?
– О, нет, – святой, философ, отрешившийся от всего земного, человек, одетый пеплом, познавший божество. Я много таких видывал в Бомбее, милый Блэнт. Йоги по двадцать-тридцать часов подряд могут сидеть вот так, перебирая четки и размышляя, без еды, без сна. Вы можете колоть булавками такого йога, поджигать ему ступни, – он ничего не почувствует.
– Я тронул бы шкуру этого философа штыком, – желчно перебил капитана Блэнт. – Хотел бы я посмотреть, как он не почувствует…
Лейтенант не договорил. Индус пригнулся, быстро сунул руку под леопардовую шкуру и выхватил из-под нее пистолет.
– Ба-бах!.. – в ту же секунду он разрядил пистолет в Блэнта, и лейтенант упал с простреленной головой.
– Д-э-э-эн! Д-э-э-эн! – протяжный крик индусов пронесся над деревней.
Всё ожило, застучало, зашумело. Головы повысовывались над плоскими кровлями, оглушительно затрещали выстрелы. «Засада!..» Смятение началось в головной колонне.
Капитан Бедфорд издали видел, как первая орудийная упряжка остановилась, как его люди заметались и побежали в разные стороны.
– Назад!.. К орудиям!.. – кричал капитан; его никто не слушал. Остальные пушки продолжали по инерции медленно выкатываться из лесу на дорогу. – Назад! – кричал капитан. Он видел, как погонщик отчаянно тычет переднему слону железной палкой в шею, как секунду спустя раненный в спину слон мечется между домов, подбрасывая свою тяжеловесную упряжку. Носилки, в которых несли Дженни, вдруг дрогнули и накренились, полотняные занавески захлопали по ветру, как паруса шхуны, попавшей в шквал, и носильщики побежали прочь от носилок.
– Сюда! Ко мне! – кричал капитан, но его самого оттеснили. А затем капитан Бедфорд сам уже бежал куда-то в сторону от дороги, наискосок через поле.
Пули свистели. Отстреливаться не было времени.
– Вон к тому дому, сэр! – кричал капитану ординарец Боб Робсон, бежавший впереди. Боб указывал Бедфорду на большой дом с башнями и каменной оградой, стоявший за рисовым полем.
На крыше дома толпились люди. Люди смотрели на капитана Бедфорда и махали руками.
Что, если там тоже враги?
Но у Боба Робсона, кажется, было правильное чутье. Двойные ворота дома гостеприимно раскрылись перед британским офицером. Капитана Бедфорда долгими переходами провели в большой зал, выстланный коврами и подушками. В зале пахло ароматной смолой, плодами, сладким табачным дымом. Седой сморщенный раджа, в парчовой кофте, весь увешанный янтарными четками, низким поклоном приветствовал капитана.
– Я всю жизнь не мечтал о большем счастье, чем служить моей королеве и всем офицерам-саибам! – сказал раджа.
Он сплюнул бетелевую жвачку в золоченую чашу.
– Весь мой дом и моя казна в твоем распоряжении, саиб, – еще раз склонился раджа.
Он сделал знак слугам, и капитана Бедфорда повели длинными переходами, мимо темных закоулков, сквозь смрад жаровен и любопытные взгляды челяди, в отдаленную дворцовую пристройку. Человек восемь англичан сидели в комнате, из них трое – в офицерских мундирах. Дверь за капитаном тотчас закрыли, и два вооруженных чокедара
[14]вытянулись по обеим сторонам двери.
Капитан Бедфорд сел на низкий диван и попытался прийти в себя.
– Бога ради, джентльмены, – сказал капитан, – кто мы здесь: гости или пленники?
– Мы сами уже вторую неделю ломаем головы над этим вопросом, – ответили Бедфорду соотечественники.
Долго не смолкал шум в деревне. «Пушки саибов в наших руках!» – Крестьяне праздновали победу.
К полудню из-за реки вернулся отряд сипаев, помогавший райотам при перехвате поезда. Сипаи гнали далеко за реку разрозненные отряды британцев.
– Восемь тяжелых орудий, – считали добычу крестьяне, – двенадцать малых да пятьдесят повозок с порохом и боевыми припасами!.. А фуры с мукой, сухарями, рисом, сушеными плодами!.. Печальный день сегодня у саибов…
Люди уселись на траве у пруда, на сдвинутых телегах. Женщины напекли лепешек из пшеничной муки. Плошки с жирной козлятиной пошли по рукам.
Лела, зарылась в солому на одной из повозок. Запах еды дразнил ее, она уже двое суток ничего не ела.
– Лела, где же Лела? – слышала она голос Чандра-Синга, но только еще глубже пряталась под солому.
Стыд терзал девочку: она не выполнила поручения, не донесла своего письма. Как она посмотрит теперь в глаза Чандра-Сингу?..
«Дочь нашего Панди», – называл он ее… А теперь что он ей скажет?..
– Где Лела? – кричал Чандра-Синг и заглядывал под навесы повозок.
Чандра-Синг нашел Лелу на дне последней телеги. Он стряхнул с девушки солому и поставил ее на ноги. Лела прикрылась платком, не смея глядеть на него.
– Прости меня, Чандра-Синг, я не донесла твоего письма.
Чандра-Синг улыбнулся.
– Я сам поспел к месту раньше своего письма, – сказал Чандра-Синг. Он повел ее к пруду, где собрался народ.
– Ты искала своего отца, Лела? – сказал Чандра и втолкнул Лелу в круг.
Она увидела ликующие лица крестьян и рослого сипая в белой чалме, сидящего в центре круга.
– Панди!.. Панди!.. – услышала Лела громкие голоса.
Она глядела на сипая, на его длинные полуседые полосы и изуродованный рот. Тот самый человек, которого она видела на крыше храма.
– Панди?.. – повторила Лела.
Сипай встал и шагнул к ней.
– Я обещал прийти и не вернулся, – сказал сипай. – Прости меня, дитя!
Он притянул Лелу к себе и посадил с собою рядом.
– Твоя мать ждала меня и не дождалась, – сказал Инсур. – Мы дважды едва не встретились с тобой, дитя, и дважды разминулись. Теперь ты навсегда останешься со мной.
– Отец! – прошептала Лела. Она долго сидела не шевелясь, припав к отцовской руке.
Глава, двадцать седьмая
ВСЕ ДОРОГИ ВЕДУТ В ДЕЛИ
Дженни сидела на траве, бледная, поджав ноги, как индуска. Она оттолкнула от себя глиняную чашку со свежей водой, которую ей принес молодой сипай в желтой чалме.– Я хочу домой! – сказала Дженни. – Отпустите меня.
– Твой дом далеко! – сказал сипай и улыбнулся. У него были белые как сахар зубы и хитрые ласковые глаза.
Он сунул ей в руку липкий сладкий плод свежего инжира.
– Ты поедешь с нами, – сказал сипай. – Не бойся, девочка, мы не обидим тебя.
Он усадил ее на кошму у столба, врытого в землю возле пруда, потом окропил водой чисто подметенный кусок земли и прошептал над ним несколько слов пуджи – очистительной молитвы.
Теперь это место было неприкосновенно. Никто другой не смел ступить на него, ни даже пройти слишком близко и бросить на него свою тень.
Был второй час пополудни – час приготовления пищи. В этот час вся Индия печет под открытым небом свой скудный хлеб.
Сипай раздул огонь, подбросил в него ветвей. Потом подошел к пруду и, не снимая легкой одежды, быстро окунулся в воду для обязательного перед приготовлением пищи омовения.
Вышел и, просыхая на солнце, начал месить у огня, на медном блюде, тесто из грубой пшеничной муки.
Дженни огляделась. Все кругом месили тесто, раздували огонь. Райоты готовили пищу.
Теперь у повстанцев было много муки: весь запас из обоза Бедфорда перешел к ним в руки.
Сипай налепил из своего теста лепешек и поставил их печься на железном листе. У того же огня, сбоку, он поставил вариться чечевичный суп в медном котелке.
Скоро лепешки были готовы. Сипай быстро свернул из большого пальмового листа что-то похожее на блюдо, обжигаясь, покидал на него лепешки и подал Дженни. Потом пододвинул к ней котелок с чечевичным супом.
– Ешь! – сказал сипай.
Сам он ел, макая лепешки в чечевичную жижу. Дженни смутил грязноватый цвет похлебки. Она съела свои лепешки всухомятку.
Сипай убежал куда-то. Он не походил на того кроткого индуса-няньку, которого Дженни помнила с детства, но всё же был добр к ней. Он принес ей молока буйволицы в чашке.
– Пей, – сказал сипай, – и не бойся. Никто не тронет тебя, девочка. Индия с детьми не воюет.
Дженни покорно выпила густое, горьковатое на вкус молоко.
– Теперь в путь! – сказал сипай.
Весь отряд уже собрался в путь.
Дженни подвели к тем же носилкам, в которых она до сих пор совершала путешествие.
Кто-то уже сидел внутри, какая-то девочка, закутанная в белую женскую шаль.
Дженни торопливо подсадили. Носильщики взялись за бамбуковые шесты, и носилки, качнувшись, двинулись вперед.
«Куда нас несут?» – Дженни хотела выглянуть из носилок, но шедший рядом сипай прикрикнул на нее.
– Глядеть нельзя! – сурово сказал сипай.
Сидевшая в носилках девушка приподняла платок. Она поглядела на Дженни блестящими глазами.
– Нельзя! Тебе нельзя видеть дорогу!.. – сказала она. – Ты – наша пленница.
Это была та самая девушка, которая приходила к Дженни в Калькутте.
Дженни покорилась. Она слышала, как после захода солнца сменились носильщики, как новые, со свежими силами, быстро затопали босыми ногами.
Их несли быстро, очень быстро.
На ночном отдыхе Дженни нечаянно подслушала обрывок разговора.
– Ни за что не хочет в носилки! – сказал чей-то голос. – Он готов всю дорогу идти пешком со своей собакой.
– Не браман, – сказал второй голос, – и не мусульманин, а святой человек!..
– Он мудр, а мудрость дает святость.
Разговор шел о Макфернее. Дженни поняла это сразу, и ей стало как-то покойнее на сердце.
«Если мистер Макферней здесь, значит, ничего худого со мною случиться не может», – подумала Дженни.
Еще около суток ее несли в носилках, торопливо, молча, неизвестно куда.
Потом Дженни почувствовала, как под ногами носильщиков пружинит и качается дорога, точно они идут по зыбкому настилу, через плавучий мост.
В узкую щель между полотнищами навеса Дженни увидела зубчатый край высокой стены и башню.
Долгий скрип ворот, голоса, топот, потом босые ноги носильщиков зашлепали по камню.
«Улица? – думала Дженни. – Город?..»
Их долго еще несли среди заглушенного шума и непонятных возгласов. Потом остановились.
Дженни вывели из носилок. Она успела увидеть сгрудившуюся вокруг толпу, услыхала приглушенный говор. Солнце ослепило ее.
Ее ввели в какой-то полутемный дом, толпа разошлась, всё стало тихо.
– Где мы? – спросила Дженни.
– В Дели, – ответили ей.
Часть третья
СИГНАЛ СЕЛИМГУРА
Глава двадцать восьмая
НЕУЖЕЛИ ДЕЛИ ЕЩЕ НЕ ВЗЯТ?
– Неужели Дели еще не взят? – спрашивали друг у друга англичане дома, в далекой Великобритании. – Неужели наши регулярные войска еще не сломили сопротивление повстанцев?..
Толпы народа собирались в Лондоне вокруг Дома Индии, при получении каждого нового известия. Вести приходили ошеломляющие. «Генерал Кольвин окружен… Генерал Уилер разбит…» – со страхом шептались в толпе.
Вести шли долго: только двадцать третьего июня узнали в Лондоне о занятии повстанцами Дели, – через сорок два дня после того как первые восставшие полки ступили на плавучий мост, ведущий к воротам крепости.
Войска для Индии поспешна грузились на суда. Почти каждый день из портов Великобритании отходили военные корабли и наемные транспорты с солдатами на борту. В Палате лордов длительно обсуждался вопрос: как быстрее переправить войска в Индию: вокруг африканского материка или Средиземным морем, через Александрию – Суэц. Первый путь был очень далек, но не требовал выгрузки и погрузки в дороге; второй был короче, но при втором задерживали многократная выгрузка и погрузка и трудный сухопутный переход по безводной пустыне: канал у Суэца еще не был прорыт.
Толпы народа собирались в Лондоне вокруг Дома Индии, при получении каждого нового известия. Вести приходили ошеломляющие. «Генерал Кольвин окружен… Генерал Уилер разбит…» – со страхом шептались в толпе.
Вести шли долго: только двадцать третьего июня узнали в Лондоне о занятии повстанцами Дели, – через сорок два дня после того как первые восставшие полки ступили на плавучий мост, ведущий к воротам крепости.
Войска для Индии поспешна грузились на суда. Почти каждый день из портов Великобритании отходили военные корабли и наемные транспорты с солдатами на борту. В Палате лордов длительно обсуждался вопрос: как быстрее переправить войска в Индию: вокруг африканского материка или Средиземным морем, через Александрию – Суэц. Первый путь был очень далек, но не требовал выгрузки и погрузки в дороге; второй был короче, но при втором задерживали многократная выгрузка и погрузка и трудный сухопутный переход по безводной пустыне: канал у Суэца еще не был прорыт.