– Одно успели сделать наши: взорвали арсенал. Два молодых лейтенанта, отчаянные храбрецы. Должно быть, погибли.
– А майор Аббот? А его туземные стрелки? – Гаррис не мог опомниться.
– Майор Аббот бежал, бросив коня, бросив оружие, пешком по Курнаульской дороге… А его туземные стрелки сейчас расстреливают в кордегардии своих офицеров.
Улан заметил резкую бледность на лице полковника.
– Погодите, полковник, я сейчас вам помогу.
Он зачерпнул воды всё из той же лужи и, сняв с Гарриса шлем, облил его голову грязной водой.
– Назад, полковник! – сказал улан.
Оба вскочили в седла и рысью пустили коней назад, по пустынному шоссе.
– Теперь нам надо подумать, как бы вернее до наступления ночи добраться до Курнаульской дороги, – сказал улан.
– А майор Аббот? А его туземные стрелки? – Гаррис не мог опомниться.
– Майор Аббот бежал, бросив коня, бросив оружие, пешком по Курнаульской дороге… А его туземные стрелки сейчас расстреливают в кордегардии своих офицеров.
Улан заметил резкую бледность на лице полковника.
– Погодите, полковник, я сейчас вам помогу.
Он зачерпнул воды всё из той же лужи и, сняв с Гарриса шлем, облил его голову грязной водой.
– Назад, полковник! – сказал улан.
Оба вскочили в седла и рысью пустили коней назад, по пустынному шоссе.
– Теперь нам надо подумать, как бы вернее до наступления ночи добраться до Курнаульской дороги, – сказал улан.
Глава одиннадцатая
В СТЕНАХ КРЕПОСТИ
Еще никто не знал, что произошло в Мируте, а уже с ночи все чего-то ждали. Горожане не спали с четырех утра, купцы сомневались: открывать или не открывать лавки? В Шайтан-Пара и вовсе никто не ложился. Что бы ни принес этот день другим, – жителям Шайтан-Пара, квартала нищих, этот день мог принести только освобождение.
На стене города, обращенной к реке, с восхода солнца толпились люди. Все смотрели на Джамну, на плавучий мост, на белую ленту дороги, ведущей к Мируту.
В девять утра далекое облачко пыли поднялось над гладкой дорогой.
– Они, они! – кричали люди.
Облачко приближалось. Теперь уже хорошо было видно: большое войско, несколько тысяч человек идут к переправе.
Вот голубые мундиры соваров замелькали сквозь пыль, – конница идет впереди.
Все в белых чалмах, – конные совары поснимали ненавистные кивера, повязали головы белым полотном, – все в белых чалмах, ровным строем, по четыре в ряд.
– Они, они, повстанцы!.. Смотрите, смотрите!..
Конница подходит к мосту через Джамну. Люди замерли на стене.
Вот первые ряды кавалерии вступают на плавучий мост. Зыбкие доски пляшут под копытами коней. Песня доносится, нестройная песня повстанцев.
– Глядите, глядите! Таможенного чиновника в белом кепи кинули в воду! Вот часовые у таможни, побросав карабины, пропускают соваров!.. Глядите, глядите!..
На башнях Дели – загадочная тишина. Будут ли стрелять по восставшим пушки? Как встретит их стража у городских ворот?
Сегодня караульную службу по городу несет Тридцать восьмой пехотный, знаменитый Тридцать восьмой, тот самый, который пять лет назад возмутился против своих офицеров, отказался ехать морем на покорение Бирмы. Найдется ли сегодня в крепости хоть один сипай, который послушается офицерской команды и поднесет запал к заряженной пушке?
Головная колонна уже под стенами города. Гончары, водоносы, башмачники, шорники, кузнецы смотрят сверху. Сегодня решается судьба города, судьба, быть может, всей страны.
Как один человек, затаив дыхание, люди смотрят с городской стены.
Ворота – настежь. Ликующие крики у ворот. Стража стреляет в воздух, – салют!.. Стража расступается, первые ряды конницы вступают в город!
– Ха-ла-а, Дели!.. Ха-ла-а, Мирут!..
Пушечный выстрел. Еще и еще. Со всех башен палят в воздух.
Пушки Дели салютуют повстанцам.
Радостный многоголосый крик на стене: «Ха-ла-а!» Толпа неистовствует и машет:
– Привет вам, братья!.. Бхай-банд!..
За кавалерией идет пехота, цепочкой набегая на мост, то разбивая, то вновь ровняя ряды. В красных форменных куртках, с барабанным боем, с развернутыми знаменами, как на параде. У самого берега сипаи спрыгивают в воду, добираются вплавь, вброд. Радостный крик всё громче, вот и вторые ворота раскрылись, со стороны реки. Что такое? Да ведь это дворцовые ворота! И правитель Дели, Бахадур-шах, заодно с повстанцами!.. Ха-ла-а, Бахадур-шах!..
Крестьяне идут по мосту. Райоты Индии, в одежде цвета пыли, в синих домотканых тюрбанах. Копья, отточенные камнем, блестят на солнце, колышутся длинные самодельные пики. Райоты, как братья, плечом к плечу шагают с пехотой.
– Салаам!.. Райоты Бхагпута! Привет вам!..
В переулке Трубачей мерный топот, крики. Это Пятьдесят четвертый туземный полк вышел из своих линий.
Сипаи Пятьдесят четвертого теснятся на открытом пространстве у северной стены.
– Кто вам разрешил выйти из своих помещений?.. Измена! Бунт!.. – Полковник бежит к ним наискосок через плац, он застегивает ремешок шлема на ходу.
Сипаи слышат шум толпы по ту сторону стены, приветственные клики. Вот первые совары показались.
– Огонь по бунтовщикам!.. – командует майор. Сипаи вскидывают ружья. Только один раз успели прокричать команду офицеры. Несколько выстрелов, и полковник убит, убиты два лейтенанта; майор бежит, перескочив через глубокий ров, ищет спасения за стенами города.
Офицеры бегут! Конец пришел власти саибов…
– Ха-ла-а! Радж ферингов кончился! – ликует толпа.
Пятьдесят четвертый спешит на соединение с мирутскими полками. Сипаи Дели и совары Мирута встречают друг друга и обнимаются, как братья.
– Дели наш!.. Конец пришел саибам!.. Бхай-банд!..
Узкая улица по эту сторону городских ворот уже не вмещает всех, волной напирает толпа, и передняя колонна повстанцев выходит на главную улицу города – Серебряный Базар.
Во дворце – смятение. Бахадур-шах и рад и не рад повстанцам. Англичане бегут, – это хорошо; но они еще могут вернуться. Трясущимися руками правитель Дели надевает свой парчёвый убор. Он отдает приказ – раскрыть ворота, ведущие к реке, и закрыть ворота, ведущие в город. Старый шах не знает, как ему быть.
Несколько англичан из города ищут спасения во дворце. Внизу под лестницей, ведущей в покои шаха, стоит Фрэзер, главный управитель города, палач мусульман и индусов – большой саиб среди саибов. Капитан Дуглас, начальник дворцовой охраны, поднимается вверх по лестнице. Он просит Бахадур-шаха укрыть англичан в своих покоях.
Старый шах, седой, испуганный, выходит к нему навстречу. Он придерживает полы парчёвой одежды над разъезжающимися от страха худыми старческими ногами.
– Уходи, капитан! – трясущимися губами говорит Бахадур-шах. – Если я спрячу англичан, – восставший народ убьет меня.
Внизу слышны крики. Хаджи, хранитель шаховой печати, уже заколол Фрэзера у входа. Слишком много гнева против угнетателей скопилось в народе, слишком велики преступления англичан. Толпа бежит наверх. Фрэзер убит, убит и капитан Дуглас, в покоях самого шаха.
Большая толпа повстанцев идет по Серебряному Базару. Ткачи, оружейники, каменотесы, медники, бочары присоединились к сипаям, – беднота города, рабочий люд.
– Оружие! – слышны крики. – Взять оружие саибов!..
Толпа теснится у западного тупика улицы. Здесь, за высокой стеной – круглое здание Арсенала. Кузнецы, седельники, гончары, грузчики, погонщики верблюдов знают, что им нужно. Здесь оружие: ружья, патроны, порох, пушки, снаряды – тысячи ружей, десятки тысяч патронов; оружие – хлеб восстания.
Ворота Арсенала закрыты. Два королевских лейтенанта заперлись и забаррикадировались изнутри. Вся арсенальная прислуга еще рано утром ушла от офицеров, они все – индусы, солдат-британцев нет. Некому защищать кладовые Арсенала.
– Именем правителя Дели, открыть оружейные склады!..
Конный риссальдар, Рустем-хан, туземный офицер мирутского полка, подъехал к воротам.
Мертвое молчание отвечает Рустем-хану.
– Именем Бахадур-шаха!
Риссальдар соскакивает с коня и стучит рукоятью шашки в железные ворота:
– Именем шаха Дели!..
– Уходи! – отвечают ему из-за ворот. – Мы не откроем бунтовщикам.
Это лейтенант Форрест вышел из внутренних помещений Арсенала.
Ага, феринги отвечают!.. Куски железа, камни летят в крепкие перекладины ворот.
– Отдавайте оружие, феринги!
– Патроны!.. Порох!..
– Оружие повстанцам! Открывайте кладовые!..
– Прочь, бунтовщики!.. – тонким срывающимся голосом кричит лейтенант. – Вы изменили нашей королеве!..
– Больше нет над нами твоей королевы!.. Открывай! – ревет толпа.
Бешеные удары по воротам. Штурмом идут на стену повстанцы. Ворота крепки, – двойные, обитые железом.
– Лестницы! Несите лестницы! – командует Рустем-хан. Группа сипаев идет обходом, приставляет штурмовые лестницы к боковой стене, люди карабкаются наверх, десятки голов уже на гребне стены…
И тут толчок чудовищной силы колеблет землю. Грохот раскалывает небо, – грохот, какого не слыхивала земля Азии.
Точно огненные недра земли, прорвав кору, с бешеной силой устремляются в небо.
Два британских лейтенанта взорвали пороховые склады.
Центральное круглое здание Арсенала лопается, как набитая порохом огромная бомба. Столбы пламени и черного дыма устремляются к небесам. Меркнет солнце. С грохотом рушатся окрестные дома.
– Великий бог!.. Спасите! Спасите!.. – Окровавленные люди мечутся среди развала кирпичей, в тучах белой известковой пыли.
Далеко отхлынула толпа. Горожане бегут из соседних улиц.
– Где Рустем-хан? Риссальдар убит. Силой взрыва его швырнуло на стену соседнего дома.
Замешательство в рядах соваров. До самого Мусульманского Базара, до Раджраттских ворот отхлынула конница. Пустеют кварталы, прилегающие к Арсеналу.
– Горе нам, братья!.. Чем будем воевать?..
Новые и новые облака дыма поднимаются к небу, – это взрываются новые подземные кладовые. Долго не стихает треск взрывающихся на складах ракет, пальба воспламенившихся патронов.
Три часа пополудни. Зной невыносим в этот час. Люди ищут тени. Они хотят скинуть ранцы, напиться воды у фонтанов, отдохнуть.
Отдельные кучки сипаев бродят по переулкам.
– Мы отбились от своих… Где нам становиться? – спрашивают одни.
– Идите во дворец. Там укажут! – кричат другие.
– Радж ферингов кончился. Теперь Бахадур-шах будет ставить начальников над нами…
Но Бахадур-шах молчит. Он велел запереть ворота, ведущие из дворца в город. Бахадур-шах боится восставшего войска.
– Рустем-хан убит взрывом… Кто же теперь будет нашим риссальдаром? – спрашивают друг друга конные совары.
Высокий сипай в форме гренадерского полка взбирается на уцелевший обломок стены.
– По своим полкам, солдаты! – кричит гренадер. – Или вы хотите, чтобы саибы захватили вас врасплох и перебили, как стадо коз?.. Сипаи из Мирута!.. Девятый аллигурский!.. Конники Восемьдесят второго!.. Каждый к своему знамени!..
– Да! Да!.. Держаться старых товарищей. Правильно, правильно! – кричат солдаты. – Каждый при своем знамени.
Сипаи-пехотинцы шумным табором располагаются на Серебряном Базаре и прилегающих улицах.
– Радж ферингов кончился!.. Сам Бахадур-шах будет ставить начальников над нами!..
Сипаи ждут у походных костров на площади базара.
– Почему же молчит Бахадур-шах?
– Скоро он пошлет своих глашатаев по городу.
Огромное черное облако, пронизанное пламенем, долго стоит над центром города, оно видно на много миль кругом, из дальних и из близких селений.
Шестой час пополудни. Скоро зайдет солнце. Конные совары, разбившись на мелкие отряды, шагом проезжают по улицам.
– Рустем-хан убит… Совары, братья, кто же будет начальником над нами? – спрашивают друг друга мирутские конники.
– Ждите, ждите вестей от Бахадур-шаха. Шах сам выберет начальника над конными и пешими войсками.
Во дворце – совещание. Старый шах нескоро пришел в себя после волнений долгого дня. Он собрал своих министров на совет.
– Кого мы назначим начальником над восставшими полками? – спрашивает у министров Бахадур-шах.
Министры озабочены. Городская беднота вышла из своих домов. Восставшие крестьяне табором стоят на городских площадях. Улицы полны солдат, и конных и пеших. Еще никогда не видел старый город такого многочисленного войска.
Министры хмурятся.
– Нужна сильная рука, чтобы держать наших гостей крепко.
Сам Мирза-Могул, сын шаха, хочет говорить. Все смотрят на Мирзу-Могула.
Принц разжирел от пиров и празднеств, от неподвижной жизни в покоях отцовского дворца. Ленивым движением Мирза поправляет на груди атласную безрукавку.
– Я, сын шаха, буду начальником над всеми войсками, – надменно говорит Мирза.
Министры смотрят друг на друга. Министры не смеют возражать Мирзе. Но сам старый шах качает головой.
– Ты отяжелел, мой сын, – говорит шах. – Едва ли ты сможешь сесть на коня. Станут ли слушаться тебя восставшие совары?
– Опасно! – шепчут министры. – Народ в нашем городе горяч, мусульмане вспыльчивы, – кто знает, против кого обернется гнев народа?..
Долго совещаются во дворце и не могут прийти ни к какому решению.
В селениях к западу от Джамны еще не знали о происшедшем. Весь день, с восхода солнца, Инсур вдвоем с Лалл-Сингом объезжал деревни и военные станции к югу и к западу от Курнаульского шоссе. Под Инсуром был добрый конь – подарок одного мирутского совара. Лалл-Синг, в нарядной шелковой чалме с серебряной пряжкой, в новом поясе из серебряных колец, скакал не отставая, рядом, на гнедом полковничьем Робинзоне. Лалл-Синг был счастлив, как дитя.
– Полковник наш был, как толстый буйвол, неповоротлив и умом и телом, под ним и конь шел тяжело. А подо мной, гляди, как легко идет, играет, – хвастал Лалл-Синг.
Они уже повернули назад к крепости и подскакали к переправе через Джамну. Вдруг кони остановились под ними и взметнулись на дыбы, их точно подбросил кверху мощный толчок земли. Вода в реке всколебалась и прилила к берегам.
– Смотри, Инсур! – сказал Лалл-Синг.
Высокий столб дыма и пламени встал над крепостью. Гул донесся из Дели, точно огромные здания рушились, превращаясь в пыль.
– Это пороховые склады! – крикнул Инсур. – Саибы взорвали Арсенал!
– Арсенал!.. В нем было пороха и снарядов больше, чем во всей Индии!..
Лалл-Синг смотрел на Инсура. Впервые он видел его таким. Инсур был бледен, пот каплями стекал по его запыленному лицу.
– Горе нам, Лалл-Синг!.. Чем будем воевать?..
– В крепости есть еще один склад, поменьше, – торопливо сказал Лалл-Синг. – Я знаю: подземный склад, у северной стены.
– Надо приставить к этому складу охрану. Скорее, Лалл-Синг!..
Они дали шпоры коням. Береговые ворота открылись перед ними. Правее Мусульманского Базара еще дымились черные провалы в земле, как огромный муравейник дотлевали остатки рухнувшего центрального здания.
Женщины бродили среди развалин, искали близких.
– Какое злое сердце было у того саиба, который отдал приказ! – плакали женщины.
– К Кашмирским воротам! – сказал Лалл-Сингу Инсур.
Они поскакали дальше. В казармах Тридцать восьмого пехотного, недалеко от Кашмирских ворот, Инсур нашел старых товарищей по Бенгальскому артиллерийскому. Вот и Рунджит, и Лакхи-Нат, и длинноносый дерзкий Шайтан-Ага.
Артиллеристы встретили его восклицаниями:
– Ты жив, Инсур? А саибы прочитали нам приказ о твоей казни!
Утром десятого мая, ровно за сутки до того как первые восставшие полки вступили в крепость, Тридцать восьмой туземный полк собрали на плацу. Офицеры прочитали им старый мартовский приказ, с большим опозданием дошедший из Калькутты. Военный трибунал штаба Бенгальской армии в Калькутте вынес решение по делу троих сипаев по имени Панди, зачинщиков Барракпурской смуты.
«Все трое приговорены к смертной казни, и приговор приведен в исполнение», – так говорилось в приказе.
– Мы не поверили, – смеется Шайтан-Ага. – Разве такой, как ты, поддастся саибам?.. Тебя и веревка не берет.
– Всех Панди им не повесить, – отвечает Инсур. – Нас было трое, а сейчас тысячи тысяч.
Инсур с товарищами идут к запасному оружейному складу, что у Кашмирских ворот, приставляют к нему охрану.
– Никого не подпускать к погребам! – велит Инсур.
Офицеров-саибов больше нет в крепости. Кто остался жив, – бежал пешком по Курнаульской дороге.
– Радж ферингов кончился, – хрипит Шайтан-Ага. – Теперь у нас забота: как бы они снова не вернулись.
Все идут осматривать укрепления городской стены, башни, бастионы, бойницы, боевые посты.
С востока мощные стены крепости омывает река Джамна. С этой стороны город недоступен для осады. А настланный по лодкам через реку легкий разводной мост может постоянно держать связь со страной. Отсюда будут подходить и подкрепления, и продовольствие. К этому мосту не подступится враг: пушки с Морийского и Речного бастионов никому не дадут приблизиться к переправе и разбить связь.
С юга и с запада, непосредственно примыкая к городской стене, начиналась путаница пригородных построек, дома и сады окрестных поселян. Ни с юга, ни с запада не рискнут англичане приблизиться к крепости.
Оставалась северная сторона. Инсур внимательно осмотрел северный участок крепостной стены, Кашмирский, Аймерский, Бэрнейский бастионы, каменные завесы, бойницы, рвы. Высокий земляной вал до половины прикрывал толстую стену от орудийного обстрела.
– Сами саибы приказали нам в прошлом году укрепить этот вал камнями и на четыре фута углубить крепостной ров, – усмехается Шайтан-Ага. – Хорошо, что теперь наша работа не пропадет даром.
Если решатся англичане на осаду, – они будут искать подступов к крепости с северной стороны. Гряда невысоких холмов, легшая наискосок по равнине к северу от Дели, кой-где проходит здесь меньше чем в миле от городской стены.
– Пускай саибы ищут укрытия за этими холмами, – сурово говорит старый Рунджит. – Силен Дели, им не замкнуть его в железное кольцо.
До вечера ждали восставшие полки приказа из шахова дворца. Конные совары стали лагерем на Мусульманском Базаре. Коней давно расседлали, напоили у фонтанов.
– Где же посланцы Бахадур-шаха?
– Нет, еще нет вестей из шахова дворца.
Только поздним вечером, в темноте, глашатай пошел по городу. Впереди побежали бегуны со смоляными факелами.
– Слушайте, слушайте! Приказ Бахадур-шаха!..
– Бахт-хан назначен начальником над всеми войсками.
– Бахт-хан из Рохильканда… Так повелел великий шах.
– Слушайте, слушайте!.. – Глашатай поворачивает на улицу Садов. Отсветы факелов гаснут на листве платановых деревьев.
– Бахт-хан? Так вот кто вошел в доверие к повелителю!.. – удивляются совары. Они хорошо знают офицера, он – дальний родственник шаха.
– Бахт-хан покорен и льстив, он умеет говорить шаху сладкие слова.
– У него душа лисы и храбрость полевого кролика. Как он будет вести нас в бой против ферингов?
– Уже ночь, совары! Завтра всё узнаем.
Поздняя ночь. Тьма спустилась над крепостью. На улицах и площадях – тела, тела… У фонтанов, у Большой Мечети, на Томба-базаре, где по утрам шумно торгуют мусульмане. Это легли вповалку уставшие солдаты. Медленно остывают накалившиеся за день городские камни. Худые кошки бродят по улицам, перепрыгивают через головы, через раскинутые руки. Вороны каркают особенно хрипло, предвещая на утро жару.
Инсуру не спится. Великая война началась. О ней мечтали деды, ее готовили отцы. Настал час, когда народы Индии вышли на бой за освобождение родной страны.
Еще раз, взяв с собой товарищей, Инсур поднимается на высокий Кашмирский бастион. Взошедшая луна освещает голую каменистую равнину за городской стеной, темную линию Нуджуфгурского канала и гряду невысоких холмов в миле-полутора впереди.
Рунджит, старый сержант-артиллерист, видевший войну с Персией, войну за Пенджаб, и Бирманскую войну, кладет руку на ствол самой большой пушки бастиона.
– Много лет нас учили офицеры-саибы, – говорит Рунджит. – Учили обращению с пушкой, стрельбе по близкой и по дальней цели. Пускай теперь подступятся к Дели. Они узнают, что хорошо нас учили.
На стене города, обращенной к реке, с восхода солнца толпились люди. Все смотрели на Джамну, на плавучий мост, на белую ленту дороги, ведущей к Мируту.
В девять утра далекое облачко пыли поднялось над гладкой дорогой.
– Они, они! – кричали люди.
Облачко приближалось. Теперь уже хорошо было видно: большое войско, несколько тысяч человек идут к переправе.
Вот голубые мундиры соваров замелькали сквозь пыль, – конница идет впереди.
Все в белых чалмах, – конные совары поснимали ненавистные кивера, повязали головы белым полотном, – все в белых чалмах, ровным строем, по четыре в ряд.
– Они, они, повстанцы!.. Смотрите, смотрите!..
Конница подходит к мосту через Джамну. Люди замерли на стене.
Вот первые ряды кавалерии вступают на плавучий мост. Зыбкие доски пляшут под копытами коней. Песня доносится, нестройная песня повстанцев.
– Глядите, глядите! Таможенного чиновника в белом кепи кинули в воду! Вот часовые у таможни, побросав карабины, пропускают соваров!.. Глядите, глядите!..
На башнях Дели – загадочная тишина. Будут ли стрелять по восставшим пушки? Как встретит их стража у городских ворот?
Сегодня караульную службу по городу несет Тридцать восьмой пехотный, знаменитый Тридцать восьмой, тот самый, который пять лет назад возмутился против своих офицеров, отказался ехать морем на покорение Бирмы. Найдется ли сегодня в крепости хоть один сипай, который послушается офицерской команды и поднесет запал к заряженной пушке?
Головная колонна уже под стенами города. Гончары, водоносы, башмачники, шорники, кузнецы смотрят сверху. Сегодня решается судьба города, судьба, быть может, всей страны.
Как один человек, затаив дыхание, люди смотрят с городской стены.
Ворота – настежь. Ликующие крики у ворот. Стража стреляет в воздух, – салют!.. Стража расступается, первые ряды конницы вступают в город!
– Ха-ла-а, Дели!.. Ха-ла-а, Мирут!..
Пушечный выстрел. Еще и еще. Со всех башен палят в воздух.
Пушки Дели салютуют повстанцам.
Радостный многоголосый крик на стене: «Ха-ла-а!» Толпа неистовствует и машет:
– Привет вам, братья!.. Бхай-банд!..
За кавалерией идет пехота, цепочкой набегая на мост, то разбивая, то вновь ровняя ряды. В красных форменных куртках, с барабанным боем, с развернутыми знаменами, как на параде. У самого берега сипаи спрыгивают в воду, добираются вплавь, вброд. Радостный крик всё громче, вот и вторые ворота раскрылись, со стороны реки. Что такое? Да ведь это дворцовые ворота! И правитель Дели, Бахадур-шах, заодно с повстанцами!.. Ха-ла-а, Бахадур-шах!..
Крестьяне идут по мосту. Райоты Индии, в одежде цвета пыли, в синих домотканых тюрбанах. Копья, отточенные камнем, блестят на солнце, колышутся длинные самодельные пики. Райоты, как братья, плечом к плечу шагают с пехотой.
– Салаам!.. Райоты Бхагпута! Привет вам!..
В переулке Трубачей мерный топот, крики. Это Пятьдесят четвертый туземный полк вышел из своих линий.
Сипаи Пятьдесят четвертого теснятся на открытом пространстве у северной стены.
– Кто вам разрешил выйти из своих помещений?.. Измена! Бунт!.. – Полковник бежит к ним наискосок через плац, он застегивает ремешок шлема на ходу.
Сипаи слышат шум толпы по ту сторону стены, приветственные клики. Вот первые совары показались.
– Огонь по бунтовщикам!.. – командует майор. Сипаи вскидывают ружья. Только один раз успели прокричать команду офицеры. Несколько выстрелов, и полковник убит, убиты два лейтенанта; майор бежит, перескочив через глубокий ров, ищет спасения за стенами города.
Офицеры бегут! Конец пришел власти саибов…
– Ха-ла-а! Радж ферингов кончился! – ликует толпа.
Пятьдесят четвертый спешит на соединение с мирутскими полками. Сипаи Дели и совары Мирута встречают друг друга и обнимаются, как братья.
– Дели наш!.. Конец пришел саибам!.. Бхай-банд!..
Узкая улица по эту сторону городских ворот уже не вмещает всех, волной напирает толпа, и передняя колонна повстанцев выходит на главную улицу города – Серебряный Базар.
Во дворце – смятение. Бахадур-шах и рад и не рад повстанцам. Англичане бегут, – это хорошо; но они еще могут вернуться. Трясущимися руками правитель Дели надевает свой парчёвый убор. Он отдает приказ – раскрыть ворота, ведущие к реке, и закрыть ворота, ведущие в город. Старый шах не знает, как ему быть.
Несколько англичан из города ищут спасения во дворце. Внизу под лестницей, ведущей в покои шаха, стоит Фрэзер, главный управитель города, палач мусульман и индусов – большой саиб среди саибов. Капитан Дуглас, начальник дворцовой охраны, поднимается вверх по лестнице. Он просит Бахадур-шаха укрыть англичан в своих покоях.
Старый шах, седой, испуганный, выходит к нему навстречу. Он придерживает полы парчёвой одежды над разъезжающимися от страха худыми старческими ногами.
– Уходи, капитан! – трясущимися губами говорит Бахадур-шах. – Если я спрячу англичан, – восставший народ убьет меня.
Внизу слышны крики. Хаджи, хранитель шаховой печати, уже заколол Фрэзера у входа. Слишком много гнева против угнетателей скопилось в народе, слишком велики преступления англичан. Толпа бежит наверх. Фрэзер убит, убит и капитан Дуглас, в покоях самого шаха.
Большая толпа повстанцев идет по Серебряному Базару. Ткачи, оружейники, каменотесы, медники, бочары присоединились к сипаям, – беднота города, рабочий люд.
– Оружие! – слышны крики. – Взять оружие саибов!..
Толпа теснится у западного тупика улицы. Здесь, за высокой стеной – круглое здание Арсенала. Кузнецы, седельники, гончары, грузчики, погонщики верблюдов знают, что им нужно. Здесь оружие: ружья, патроны, порох, пушки, снаряды – тысячи ружей, десятки тысяч патронов; оружие – хлеб восстания.
Ворота Арсенала закрыты. Два королевских лейтенанта заперлись и забаррикадировались изнутри. Вся арсенальная прислуга еще рано утром ушла от офицеров, они все – индусы, солдат-британцев нет. Некому защищать кладовые Арсенала.
– Именем правителя Дели, открыть оружейные склады!..
Конный риссальдар, Рустем-хан, туземный офицер мирутского полка, подъехал к воротам.
Мертвое молчание отвечает Рустем-хану.
– Именем Бахадур-шаха!
Риссальдар соскакивает с коня и стучит рукоятью шашки в железные ворота:
– Именем шаха Дели!..
– Уходи! – отвечают ему из-за ворот. – Мы не откроем бунтовщикам.
Это лейтенант Форрест вышел из внутренних помещений Арсенала.
Ага, феринги отвечают!.. Куски железа, камни летят в крепкие перекладины ворот.
– Отдавайте оружие, феринги!
– Патроны!.. Порох!..
– Оружие повстанцам! Открывайте кладовые!..
– Прочь, бунтовщики!.. – тонким срывающимся голосом кричит лейтенант. – Вы изменили нашей королеве!..
– Больше нет над нами твоей королевы!.. Открывай! – ревет толпа.
Бешеные удары по воротам. Штурмом идут на стену повстанцы. Ворота крепки, – двойные, обитые железом.
– Лестницы! Несите лестницы! – командует Рустем-хан. Группа сипаев идет обходом, приставляет штурмовые лестницы к боковой стене, люди карабкаются наверх, десятки голов уже на гребне стены…
И тут толчок чудовищной силы колеблет землю. Грохот раскалывает небо, – грохот, какого не слыхивала земля Азии.
Точно огненные недра земли, прорвав кору, с бешеной силой устремляются в небо.
Два британских лейтенанта взорвали пороховые склады.
Центральное круглое здание Арсенала лопается, как набитая порохом огромная бомба. Столбы пламени и черного дыма устремляются к небесам. Меркнет солнце. С грохотом рушатся окрестные дома.
– Великий бог!.. Спасите! Спасите!.. – Окровавленные люди мечутся среди развала кирпичей, в тучах белой известковой пыли.
Далеко отхлынула толпа. Горожане бегут из соседних улиц.
– Где Рустем-хан? Риссальдар убит. Силой взрыва его швырнуло на стену соседнего дома.
Замешательство в рядах соваров. До самого Мусульманского Базара, до Раджраттских ворот отхлынула конница. Пустеют кварталы, прилегающие к Арсеналу.
– Горе нам, братья!.. Чем будем воевать?..
Новые и новые облака дыма поднимаются к небу, – это взрываются новые подземные кладовые. Долго не стихает треск взрывающихся на складах ракет, пальба воспламенившихся патронов.
Три часа пополудни. Зной невыносим в этот час. Люди ищут тени. Они хотят скинуть ранцы, напиться воды у фонтанов, отдохнуть.
Отдельные кучки сипаев бродят по переулкам.
– Мы отбились от своих… Где нам становиться? – спрашивают одни.
– Идите во дворец. Там укажут! – кричат другие.
– Радж ферингов кончился. Теперь Бахадур-шах будет ставить начальников над нами…
Но Бахадур-шах молчит. Он велел запереть ворота, ведущие из дворца в город. Бахадур-шах боится восставшего войска.
– Рустем-хан убит взрывом… Кто же теперь будет нашим риссальдаром? – спрашивают друг друга конные совары.
Высокий сипай в форме гренадерского полка взбирается на уцелевший обломок стены.
– По своим полкам, солдаты! – кричит гренадер. – Или вы хотите, чтобы саибы захватили вас врасплох и перебили, как стадо коз?.. Сипаи из Мирута!.. Девятый аллигурский!.. Конники Восемьдесят второго!.. Каждый к своему знамени!..
– Да! Да!.. Держаться старых товарищей. Правильно, правильно! – кричат солдаты. – Каждый при своем знамени.
Сипаи-пехотинцы шумным табором располагаются на Серебряном Базаре и прилегающих улицах.
– Радж ферингов кончился!.. Сам Бахадур-шах будет ставить начальников над нами!..
Сипаи ждут у походных костров на площади базара.
– Почему же молчит Бахадур-шах?
– Скоро он пошлет своих глашатаев по городу.
Огромное черное облако, пронизанное пламенем, долго стоит над центром города, оно видно на много миль кругом, из дальних и из близких селений.
Шестой час пополудни. Скоро зайдет солнце. Конные совары, разбившись на мелкие отряды, шагом проезжают по улицам.
– Рустем-хан убит… Совары, братья, кто же будет начальником над нами? – спрашивают друг друга мирутские конники.
– Ждите, ждите вестей от Бахадур-шаха. Шах сам выберет начальника над конными и пешими войсками.
Во дворце – совещание. Старый шах нескоро пришел в себя после волнений долгого дня. Он собрал своих министров на совет.
– Кого мы назначим начальником над восставшими полками? – спрашивает у министров Бахадур-шах.
Министры озабочены. Городская беднота вышла из своих домов. Восставшие крестьяне табором стоят на городских площадях. Улицы полны солдат, и конных и пеших. Еще никогда не видел старый город такого многочисленного войска.
Министры хмурятся.
– Нужна сильная рука, чтобы держать наших гостей крепко.
Сам Мирза-Могул, сын шаха, хочет говорить. Все смотрят на Мирзу-Могула.
Принц разжирел от пиров и празднеств, от неподвижной жизни в покоях отцовского дворца. Ленивым движением Мирза поправляет на груди атласную безрукавку.
– Я, сын шаха, буду начальником над всеми войсками, – надменно говорит Мирза.
Министры смотрят друг на друга. Министры не смеют возражать Мирзе. Но сам старый шах качает головой.
– Ты отяжелел, мой сын, – говорит шах. – Едва ли ты сможешь сесть на коня. Станут ли слушаться тебя восставшие совары?
– Опасно! – шепчут министры. – Народ в нашем городе горяч, мусульмане вспыльчивы, – кто знает, против кого обернется гнев народа?..
Долго совещаются во дворце и не могут прийти ни к какому решению.
В селениях к западу от Джамны еще не знали о происшедшем. Весь день, с восхода солнца, Инсур вдвоем с Лалл-Сингом объезжал деревни и военные станции к югу и к западу от Курнаульского шоссе. Под Инсуром был добрый конь – подарок одного мирутского совара. Лалл-Синг, в нарядной шелковой чалме с серебряной пряжкой, в новом поясе из серебряных колец, скакал не отставая, рядом, на гнедом полковничьем Робинзоне. Лалл-Синг был счастлив, как дитя.
– Полковник наш был, как толстый буйвол, неповоротлив и умом и телом, под ним и конь шел тяжело. А подо мной, гляди, как легко идет, играет, – хвастал Лалл-Синг.
Они уже повернули назад к крепости и подскакали к переправе через Джамну. Вдруг кони остановились под ними и взметнулись на дыбы, их точно подбросил кверху мощный толчок земли. Вода в реке всколебалась и прилила к берегам.
– Смотри, Инсур! – сказал Лалл-Синг.
Высокий столб дыма и пламени встал над крепостью. Гул донесся из Дели, точно огромные здания рушились, превращаясь в пыль.
– Это пороховые склады! – крикнул Инсур. – Саибы взорвали Арсенал!
– Арсенал!.. В нем было пороха и снарядов больше, чем во всей Индии!..
Лалл-Синг смотрел на Инсура. Впервые он видел его таким. Инсур был бледен, пот каплями стекал по его запыленному лицу.
– Горе нам, Лалл-Синг!.. Чем будем воевать?..
– В крепости есть еще один склад, поменьше, – торопливо сказал Лалл-Синг. – Я знаю: подземный склад, у северной стены.
– Надо приставить к этому складу охрану. Скорее, Лалл-Синг!..
Они дали шпоры коням. Береговые ворота открылись перед ними. Правее Мусульманского Базара еще дымились черные провалы в земле, как огромный муравейник дотлевали остатки рухнувшего центрального здания.
Женщины бродили среди развалин, искали близких.
– Какое злое сердце было у того саиба, который отдал приказ! – плакали женщины.
– К Кашмирским воротам! – сказал Лалл-Сингу Инсур.
Они поскакали дальше. В казармах Тридцать восьмого пехотного, недалеко от Кашмирских ворот, Инсур нашел старых товарищей по Бенгальскому артиллерийскому. Вот и Рунджит, и Лакхи-Нат, и длинноносый дерзкий Шайтан-Ага.
Артиллеристы встретили его восклицаниями:
– Ты жив, Инсур? А саибы прочитали нам приказ о твоей казни!
Утром десятого мая, ровно за сутки до того как первые восставшие полки вступили в крепость, Тридцать восьмой туземный полк собрали на плацу. Офицеры прочитали им старый мартовский приказ, с большим опозданием дошедший из Калькутты. Военный трибунал штаба Бенгальской армии в Калькутте вынес решение по делу троих сипаев по имени Панди, зачинщиков Барракпурской смуты.
«Все трое приговорены к смертной казни, и приговор приведен в исполнение», – так говорилось в приказе.
– Мы не поверили, – смеется Шайтан-Ага. – Разве такой, как ты, поддастся саибам?.. Тебя и веревка не берет.
– Всех Панди им не повесить, – отвечает Инсур. – Нас было трое, а сейчас тысячи тысяч.
Инсур с товарищами идут к запасному оружейному складу, что у Кашмирских ворот, приставляют к нему охрану.
– Никого не подпускать к погребам! – велит Инсур.
Офицеров-саибов больше нет в крепости. Кто остался жив, – бежал пешком по Курнаульской дороге.
– Радж ферингов кончился, – хрипит Шайтан-Ага. – Теперь у нас забота: как бы они снова не вернулись.
Все идут осматривать укрепления городской стены, башни, бастионы, бойницы, боевые посты.
С востока мощные стены крепости омывает река Джамна. С этой стороны город недоступен для осады. А настланный по лодкам через реку легкий разводной мост может постоянно держать связь со страной. Отсюда будут подходить и подкрепления, и продовольствие. К этому мосту не подступится враг: пушки с Морийского и Речного бастионов никому не дадут приблизиться к переправе и разбить связь.
С юга и с запада, непосредственно примыкая к городской стене, начиналась путаница пригородных построек, дома и сады окрестных поселян. Ни с юга, ни с запада не рискнут англичане приблизиться к крепости.
Оставалась северная сторона. Инсур внимательно осмотрел северный участок крепостной стены, Кашмирский, Аймерский, Бэрнейский бастионы, каменные завесы, бойницы, рвы. Высокий земляной вал до половины прикрывал толстую стену от орудийного обстрела.
– Сами саибы приказали нам в прошлом году укрепить этот вал камнями и на четыре фута углубить крепостной ров, – усмехается Шайтан-Ага. – Хорошо, что теперь наша работа не пропадет даром.
Если решатся англичане на осаду, – они будут искать подступов к крепости с северной стороны. Гряда невысоких холмов, легшая наискосок по равнине к северу от Дели, кой-где проходит здесь меньше чем в миле от городской стены.
– Пускай саибы ищут укрытия за этими холмами, – сурово говорит старый Рунджит. – Силен Дели, им не замкнуть его в железное кольцо.
До вечера ждали восставшие полки приказа из шахова дворца. Конные совары стали лагерем на Мусульманском Базаре. Коней давно расседлали, напоили у фонтанов.
– Где же посланцы Бахадур-шаха?
– Нет, еще нет вестей из шахова дворца.
Только поздним вечером, в темноте, глашатай пошел по городу. Впереди побежали бегуны со смоляными факелами.
– Слушайте, слушайте! Приказ Бахадур-шаха!..
– Бахт-хан назначен начальником над всеми войсками.
– Бахт-хан из Рохильканда… Так повелел великий шах.
– Слушайте, слушайте!.. – Глашатай поворачивает на улицу Садов. Отсветы факелов гаснут на листве платановых деревьев.
– Бахт-хан? Так вот кто вошел в доверие к повелителю!.. – удивляются совары. Они хорошо знают офицера, он – дальний родственник шаха.
– Бахт-хан покорен и льстив, он умеет говорить шаху сладкие слова.
– У него душа лисы и храбрость полевого кролика. Как он будет вести нас в бой против ферингов?
– Уже ночь, совары! Завтра всё узнаем.
Поздняя ночь. Тьма спустилась над крепостью. На улицах и площадях – тела, тела… У фонтанов, у Большой Мечети, на Томба-базаре, где по утрам шумно торгуют мусульмане. Это легли вповалку уставшие солдаты. Медленно остывают накалившиеся за день городские камни. Худые кошки бродят по улицам, перепрыгивают через головы, через раскинутые руки. Вороны каркают особенно хрипло, предвещая на утро жару.
Инсуру не спится. Великая война началась. О ней мечтали деды, ее готовили отцы. Настал час, когда народы Индии вышли на бой за освобождение родной страны.
Еще раз, взяв с собой товарищей, Инсур поднимается на высокий Кашмирский бастион. Взошедшая луна освещает голую каменистую равнину за городской стеной, темную линию Нуджуфгурского канала и гряду невысоких холмов в миле-полутора впереди.
Рунджит, старый сержант-артиллерист, видевший войну с Персией, войну за Пенджаб, и Бирманскую войну, кладет руку на ствол самой большой пушки бастиона.
– Много лет нас учили офицеры-саибы, – говорит Рунджит. – Учили обращению с пушкой, стрельбе по близкой и по дальней цели. Пускай теперь подступятся к Дели. Они узнают, что хорошо нас учили.
Глава двенадцатая
ПЯТЬ МЕРТВЫХ ГЕНЕРАЛОВ
Ходсон носился без отдыха из Лагора в Амбаллу, из Амбаллы в Лагор.
Никто кроме Ходсона не мог бы выдержать такой езды: по двадцать четыре часа в седле, без дневного привала, без сна.
Он заездил двоих прекрасных арабских коней и сейчас загонял третьего.
Ходсон возил бумаги – срочные тайные донесения, от генерала Ансона к сэру Джону Лоуренсу и от сэра Джона Лоуренса обратно к Ансону.
Десять дней назад, одиннадцатого мая, по телеграфным проводам полетела весть из Дели в Амбаллу – Лагор – Пешавар.
Два сигнальщика чудом продержались на телеграфной станции в Дели почти до трех часов дня и по единственной неперерезанной повстанцами линии дали знать обо всем случившемся в Пенджаб.
«Ко всем станциям Пенджаба…» – полетела по телеграфу ошеломляющая весть. – «Бенгальская армия восстала… Дели в руках врага. Британские офицеры покинули крепость».
И теперь Ходсон носился из Лагора в Амбаллу, из Амбаллы в Лагор…
Командующий армией генерал Ансон обласкал Ходсона. Он дал ему личную охрану – полсотни конных сикхов. Он допустил его в Военный совет…
И теперь капитан Ходсон сидел в кругу пяти старых генералов и подавал смелые советы.
Положение было серьезно.
Слишком поздно в своем гималайском уединении Ансон узнал о событиях, не сразу двинулся из Симлы в Амбаллу и упустил драгоценное время. Старый офицер, видавший еще битву при Ватерлоо, в делах Индии Ансон был новичком.
Всё оказалось неподготовленным в решающую минуту.
Палаток нет. Прибывающие войска расквартированы под открытым небом.
Вьючных мулов нет, – погонщики разбежались.
Фуража нет, – крестьяне бунтуют.
Нет ни повозок, ни лекарств, ни перевязочных средств. Гражданские власти растерялись и ничем не могут помочь.
Положение отчаянное. Пять старых седых генералов день и ночь заседали в наспех раскинутых походных палатках Ансонова штаба.
Пенджаб, соседний Пенджаб, еще мог спасти Индию для британцев.
В Пенджабе большие пушки, осадная артиллерия, много европейских войск. В одном Пешаваре, у границы, до восьми тысяч британских солдат. Лучшие люди, самые способные, решительные офицеры – в Пенджабе. Пенджаб и только Пенджаб сейчас решал: быть или не быть англичанам в Индии.
Хозяин Пенджаба Лоуренс понимал это очень хорошо. Но Джон Лоуренс хотел спасать Пенджаб в самом Пенджабе.
Тревожные вести доходили к нему; Пенджаб мог подняться, как поднялись Центральные провинции.
«Я полагаю, что это самый опасный кризис британской власти, какой до сей поры случался в Индии», – писал он Ансону.
Лоуренс был за решительные меры.
– Брожение в Пенджабе должно быть подавлено любой ценой, – твердил он своим подчиненным.
По близким и далеким военным станциям давно стоявшие в бездействии пушки вдруг увидели перед собой непривычно-близкую цель: спину привязанного к жерлу туземного солдата. Невилль Чемберлен, помощник командующего пограничными силами Пенджаба, воскресил в Верхней Индии этот старый вид казни, позабытый за последние годы.
Начались волнения и в самом Лагоре.
В одну ночь по городу и окрестностям, по подозрению в готовящемся мятеже, взяли до семисот человек.
Управитель города, Роберт Монгомери, правая рука Лоуренса, человек плотного сложения, – за румяное добродушное лицо и приятную округлость стана получивший прозвище мистер Пиквик, – в нужный момент проявил нужные качества.
– Какие меры приняты по отношению к бунтовщикам? – запросил его старый Лоуренс.
– Приказал всех повесить, – коротко отписал «мистер Пиквик».
– Прекрасно сделали, – соревнуясь со своим подчиненным в лаконизме, ответил Лоуренс.
Генералу Ансону Лоуренс обещал помощь, но не сразу, а когда покончит с «брожением» в самом Пенджабе.
– Что же мне делать сейчас? – запрашивал совета Ансон.
– Идти на Дели с теми силами, какие у вас есть, генерал, – отвечал Лоуренс.
Агент королевы в Пенджабе, вице-король Верхней Индии, в эти дни, когда прервалась связь с Калькуттой, осуществлял всю власть в стране, и военную и гражданскую.
«Идти на Дели сейчас, немедленно, пока пожар восстания еще не охватил всю Индию», – писал он Ансону в Амбаллу.
«Я склонен выждать, – отвечал Ансон. – Дели хорошо укреплен, а орудия в моем распоряжении – только малые полевые, непригодные для штурма городских стен. Вся страна сочувствует повстанцам. Под стенами Дели мы, британцы, при наших малых силах можем оказаться в положении не осаждающих, а осажденных»…
Но Лоуренс и слушать не хотел об отсрочке.
«Прошу вас, генерал, припомните всю историю нашего управления в Индии. Случилось ли вам выигрывать битвы, следуя трусливым советам?.. Зато мы всегда одерживали победы, следуя смелым!»
Ходсон возил эти письма из Лагора в Амбаллу, из Амбаллы в Курнаул. Он натер себе до пузырей кожу на ляжках, сжег под солнцем лицо и руки, но пощады у генерала не просил. Ходсон не знал усталости. Охранявшие его сикхи, прирожденные конники, на иных переходах едва поспевали за ним.
Ходсон носился по военным станциям, собирал сведения, налаживал коммуникации. Сикхи бросались, по слову Ходсона, туда, куда он указывал им.
Ходсон сказал сикхам, что мусульмане Дели ополчились на их веру.
– Шах делийский пробует свою силу, – объяснил им Ходсон, – он хочет восстановить свой трон в его прежнем великолепии. Но шах не остановится на Дели. Мусульмане готовят поход на Пенджаб. Они задушат народ сикхов, опоганят их землю, заберут их пастбища и места для охоты. Мусульмане ограбят жилища, осквернят храмы, а женщин увезут к себе и запрут в свою мусульманскую неволю.
Никто кроме Ходсона не мог бы выдержать такой езды: по двадцать четыре часа в седле, без дневного привала, без сна.
Он заездил двоих прекрасных арабских коней и сейчас загонял третьего.
Ходсон возил бумаги – срочные тайные донесения, от генерала Ансона к сэру Джону Лоуренсу и от сэра Джона Лоуренса обратно к Ансону.
Десять дней назад, одиннадцатого мая, по телеграфным проводам полетела весть из Дели в Амбаллу – Лагор – Пешавар.
Два сигнальщика чудом продержались на телеграфной станции в Дели почти до трех часов дня и по единственной неперерезанной повстанцами линии дали знать обо всем случившемся в Пенджаб.
«Ко всем станциям Пенджаба…» – полетела по телеграфу ошеломляющая весть. – «Бенгальская армия восстала… Дели в руках врага. Британские офицеры покинули крепость».
И теперь Ходсон носился из Лагора в Амбаллу, из Амбаллы в Лагор…
Командующий армией генерал Ансон обласкал Ходсона. Он дал ему личную охрану – полсотни конных сикхов. Он допустил его в Военный совет…
И теперь капитан Ходсон сидел в кругу пяти старых генералов и подавал смелые советы.
Положение было серьезно.
Слишком поздно в своем гималайском уединении Ансон узнал о событиях, не сразу двинулся из Симлы в Амбаллу и упустил драгоценное время. Старый офицер, видавший еще битву при Ватерлоо, в делах Индии Ансон был новичком.
Всё оказалось неподготовленным в решающую минуту.
Палаток нет. Прибывающие войска расквартированы под открытым небом.
Вьючных мулов нет, – погонщики разбежались.
Фуража нет, – крестьяне бунтуют.
Нет ни повозок, ни лекарств, ни перевязочных средств. Гражданские власти растерялись и ничем не могут помочь.
Положение отчаянное. Пять старых седых генералов день и ночь заседали в наспех раскинутых походных палатках Ансонова штаба.
Пенджаб, соседний Пенджаб, еще мог спасти Индию для британцев.
В Пенджабе большие пушки, осадная артиллерия, много европейских войск. В одном Пешаваре, у границы, до восьми тысяч британских солдат. Лучшие люди, самые способные, решительные офицеры – в Пенджабе. Пенджаб и только Пенджаб сейчас решал: быть или не быть англичанам в Индии.
Хозяин Пенджаба Лоуренс понимал это очень хорошо. Но Джон Лоуренс хотел спасать Пенджаб в самом Пенджабе.
Тревожные вести доходили к нему; Пенджаб мог подняться, как поднялись Центральные провинции.
«Я полагаю, что это самый опасный кризис британской власти, какой до сей поры случался в Индии», – писал он Ансону.
Лоуренс был за решительные меры.
– Брожение в Пенджабе должно быть подавлено любой ценой, – твердил он своим подчиненным.
По близким и далеким военным станциям давно стоявшие в бездействии пушки вдруг увидели перед собой непривычно-близкую цель: спину привязанного к жерлу туземного солдата. Невилль Чемберлен, помощник командующего пограничными силами Пенджаба, воскресил в Верхней Индии этот старый вид казни, позабытый за последние годы.
Начались волнения и в самом Лагоре.
В одну ночь по городу и окрестностям, по подозрению в готовящемся мятеже, взяли до семисот человек.
Управитель города, Роберт Монгомери, правая рука Лоуренса, человек плотного сложения, – за румяное добродушное лицо и приятную округлость стана получивший прозвище мистер Пиквик, – в нужный момент проявил нужные качества.
– Какие меры приняты по отношению к бунтовщикам? – запросил его старый Лоуренс.
– Приказал всех повесить, – коротко отписал «мистер Пиквик».
– Прекрасно сделали, – соревнуясь со своим подчиненным в лаконизме, ответил Лоуренс.
Генералу Ансону Лоуренс обещал помощь, но не сразу, а когда покончит с «брожением» в самом Пенджабе.
– Что же мне делать сейчас? – запрашивал совета Ансон.
– Идти на Дели с теми силами, какие у вас есть, генерал, – отвечал Лоуренс.
Агент королевы в Пенджабе, вице-король Верхней Индии, в эти дни, когда прервалась связь с Калькуттой, осуществлял всю власть в стране, и военную и гражданскую.
«Идти на Дели сейчас, немедленно, пока пожар восстания еще не охватил всю Индию», – писал он Ансону в Амбаллу.
«Я склонен выждать, – отвечал Ансон. – Дели хорошо укреплен, а орудия в моем распоряжении – только малые полевые, непригодные для штурма городских стен. Вся страна сочувствует повстанцам. Под стенами Дели мы, британцы, при наших малых силах можем оказаться в положении не осаждающих, а осажденных»…
Но Лоуренс и слушать не хотел об отсрочке.
«Прошу вас, генерал, припомните всю историю нашего управления в Индии. Случилось ли вам выигрывать битвы, следуя трусливым советам?.. Зато мы всегда одерживали победы, следуя смелым!»
Ходсон возил эти письма из Лагора в Амбаллу, из Амбаллы в Курнаул. Он натер себе до пузырей кожу на ляжках, сжег под солнцем лицо и руки, но пощады у генерала не просил. Ходсон не знал усталости. Охранявшие его сикхи, прирожденные конники, на иных переходах едва поспевали за ним.
Ходсон носился по военным станциям, собирал сведения, налаживал коммуникации. Сикхи бросались, по слову Ходсона, туда, куда он указывал им.
Ходсон сказал сикхам, что мусульмане Дели ополчились на их веру.
– Шах делийский пробует свою силу, – объяснил им Ходсон, – он хочет восстановить свой трон в его прежнем великолепии. Но шах не остановится на Дели. Мусульмане готовят поход на Пенджаб. Они задушат народ сикхов, опоганят их землю, заберут их пастбища и места для охоты. Мусульмане ограбят жилища, осквернят храмы, а женщин увезут к себе и запрут в свою мусульманскую неволю.