Пушечная бомба пробила кровлю здания. Все двери в доме вздрогнули, штукатурка посыпалась со стен.
– Спасите!.. Спасите! – Люди, прятавшиеся во втором этаже, побежали вниз.
Удар и грохот… Новый снаряд разворотил угол дома. Женщины, заметавшись, бросились со двора на террасу, стеснились здесь, отсюда забежали в нижний зал, где лежали раненые.
Частая ружейная пальба затрещала вдруг под самыми окнами. Даже раненые приподняли головы. Один, рослый, с забинтованной головой, привстал на койке и выглянул в окно.
Окна главного зала выходили на улицу, ведущую к воротам дворца.
– Смотрите, смотрите! – закричала какая-то женщина, подбегая к окну. Дженни подошла к окну вслед за нею. Оглушительный треск ружейной стрельбы приближался из-за угла, сипаи наискось перебегали улицу, яростно отстреливаясь. Не понимая толком, что происходит, Дженни прижалась, побледнев, к решетке незастекленного окна. Еще чаще затрещали выстрелы, крики послышались совсем близко. И тут рослый сипай с забинтованной головой сорвался с койки и пошел к выходу. Макферней, бросив свои бинты, побежал вслед за ним.
– Нельзя! – кричал шотландец. – Не позволю!.. Еще не зажила рана!.. Нельзя!..
Но сипай уже выбежал из ворот резиденции на улицу. Это был Инсур. Он поглядел направо, налево и быстро оценил положение. Большая колонна повстанцев отступала под натиском британских солдат к воротам шахского дворца. Второй отряд британцев подходил с поперечной улицы, чтобы перерезать путь отступающим. Надо было, во что бы то ни стало задержать этот второй отряд, дать сипаям уйти под защиту дворцовых стен.
Двое-трое сипаев, отстреливаясь, пробежали мимо. Один упал, тяжело раненный в грудь, у самых ног Инсура и выронил карабин.
– За мной, сипаи! – Инсур поднял упавший карабин и бросился наперерез через улицу.
– Братья, за мной! – кричал он.
Большая группа повстанцев побежала за ним. На заворачивающих из-за угла британских солдат неожиданно посыпался град пуль, обнаженные штыки засверкали перед их глазами. Британцы затоптались на месте и повернули назад.
Дженни всё стояла у окна и смотрела. Она видела, как Инсур с горстью людей теснит большой отряд британцев, как дрогнули и кинулись врассыпную британские солдаты, как Инсур дальше и дальше бежит по улице, гоня врага. На повороте она увидела на одно мгновение лицо сипая: еще бледное от недавнего ранения, упрямое и мужественное лицо.
«О господи! – подумала Дженни, – как они бьются!.. Как они ненавидят нас!»
– Внимание, Дик! Там какие-то передвижения. Взгляни!..
Гаррис взял бинокль из рук капитана Бедфорда.
Он увидел, что отряд сипаев теснит британских солдат и отгоняет их в поперечную улицу.
– Откуда же они взялись?
– Очевидно, прятались в здании резиденции. Там, невидимому, засели главные резервы мятежников.
– Да, ты прав, Генри.
Полковник Гаррис велел перетащить свои пушки несколько правее.
– По главному зданию резиденции – огонь!
Несколько часов подряд артиллерия расстреливала нарядное здание резиденции.
Гаррис осмотрел в бинокль главный корпус здания. Он остался доволен: в кровле в четырех местах зияли пробоины.
– Не завидую тому, кто сейчас под этой кровлей, – сказал Гаррис.
В три часа дня, после передышки, полковник снова велел бить по той же цели.
И вдруг капитан Бедфорд тронул его руку.
– Посмотри, Дик!
Он увидел в бинокль невысокую фигурку, пробирающуюся через груды камней, через ямы развороченной мостовой.
– Это девочка, Дик! – сказал Бедфорд.
Гаррис взял у него бинокль.
– Она идет сюда. Смелая девочка!
Девочка быстро шла вперед, прыгая через камни и рытвины.
– Разрешите, сэр! – сказал сержант Джонсон, вскидывая карабин. – Я стреляю без промаха, сэр!..
– Подождем, Джонсон! – сказал полковник. Он опустил бинокль.
Девочка была уже близко, шагах в восьмидесяти от них. Теперь хорошо видны были ее босые ноги, короткое коричневое платье, светлые незаплетенные волосы, беспорядочными прядями упавшие на плечи.
– Внимание, Дик! – неожиданно запнувшись, сказал Бедфорд. – Мне кажется, эта девочка…
И тут внезапная обморочная бледность разлилась по лицу Генри Бедфорда.
– Это она! – закричал Бедфорд. – Конечно, она, Дженни… Она идет сюда!..
Дженни уже стремительно бежала к ним.
– Отец! – задыхаясь, крикнула Дженни.
Гаррис выронил бинокль.
– Не стреляй!.. Не вели стрелять, папа!.. – Дженни добежала и упала на руки отца.
– Ты жива, Дженни!.. Какое счастье!..
– Прекратить обстрел! – крикнул Бедфорд. – Мы никак не думали, что ты останешься жива, Дженни.
– Брайт, Джонсон, сюда! – приказал полковник. – Надо отвести мою дочь в безопасное место. К церкви Сент-Джемса, где наш штаб.
Едва Дженни отошла шагов на десять, как полковник уже велел перезарядить орудия. И сразу услышал крик:
– Что ты делаешь, папа! Там есть еще люди!.. – Дженни бежала обратно.
– Как? Британские подданные?.. Что же ты мне сразу не сказала, Дженни?
– Нет, не британские подданные, – плача, сказала Дженни. – Там женщины, раненые, дети… Не стреляй по ним. Они были так добры ко мне!..
Гаррис с удивлением вгляделся в бледное, изменившееся за два года разлуки лицо дочери.
– Иди туда, куда тебе сказано, Дженни, – сурово сказал Гаррис. – К церкви Сент-Джемса.
– Ты не станешь по ним стрелять, папа!
– Иди, Дженни, или я велю отвести тебя силой. Брайт, сюда!
– Что ты делаешь, папа?.. Мистер Бедфорд, разве так можно?.. – кричала и плакала Дженни, вырываясь из рук солдат. Ее увели.
– Теперь, Дик, мы быстро покончим с этим зданием и перейдем к правому крылу дворца, – сказал Генри Бедфорд.
Он остановился, увидев, что у полковника Гарриса слегка трясутся губы и что он вытирает платком внезапно вспотевший лоб.
– Будь британцем, Дик! – сказал Генри Бедфорд. – Война есть война.
И снова большие гаубицы полковника Гарриса ударили по белому зданию резиденции, примыкающему к дворцу шаха с левой стороны.
По правому крылу дворца била вторая, еще более мощная батарея.
– Спасите!.. Спасите! – Люди, прятавшиеся во втором этаже, побежали вниз.
Удар и грохот… Новый снаряд разворотил угол дома. Женщины, заметавшись, бросились со двора на террасу, стеснились здесь, отсюда забежали в нижний зал, где лежали раненые.
Частая ружейная пальба затрещала вдруг под самыми окнами. Даже раненые приподняли головы. Один, рослый, с забинтованной головой, привстал на койке и выглянул в окно.
Окна главного зала выходили на улицу, ведущую к воротам дворца.
– Смотрите, смотрите! – закричала какая-то женщина, подбегая к окну. Дженни подошла к окну вслед за нею. Оглушительный треск ружейной стрельбы приближался из-за угла, сипаи наискось перебегали улицу, яростно отстреливаясь. Не понимая толком, что происходит, Дженни прижалась, побледнев, к решетке незастекленного окна. Еще чаще затрещали выстрелы, крики послышались совсем близко. И тут рослый сипай с забинтованной головой сорвался с койки и пошел к выходу. Макферней, бросив свои бинты, побежал вслед за ним.
– Нельзя! – кричал шотландец. – Не позволю!.. Еще не зажила рана!.. Нельзя!..
Но сипай уже выбежал из ворот резиденции на улицу. Это был Инсур. Он поглядел направо, налево и быстро оценил положение. Большая колонна повстанцев отступала под натиском британских солдат к воротам шахского дворца. Второй отряд британцев подходил с поперечной улицы, чтобы перерезать путь отступающим. Надо было, во что бы то ни стало задержать этот второй отряд, дать сипаям уйти под защиту дворцовых стен.
Двое-трое сипаев, отстреливаясь, пробежали мимо. Один упал, тяжело раненный в грудь, у самых ног Инсура и выронил карабин.
– За мной, сипаи! – Инсур поднял упавший карабин и бросился наперерез через улицу.
– Братья, за мной! – кричал он.
Большая группа повстанцев побежала за ним. На заворачивающих из-за угла британских солдат неожиданно посыпался град пуль, обнаженные штыки засверкали перед их глазами. Британцы затоптались на месте и повернули назад.
Дженни всё стояла у окна и смотрела. Она видела, как Инсур с горстью людей теснит большой отряд британцев, как дрогнули и кинулись врассыпную британские солдаты, как Инсур дальше и дальше бежит по улице, гоня врага. На повороте она увидела на одно мгновение лицо сипая: еще бледное от недавнего ранения, упрямое и мужественное лицо.
«О господи! – подумала Дженни, – как они бьются!.. Как они ненавидят нас!»
– Внимание, Дик! Там какие-то передвижения. Взгляни!..
Гаррис взял бинокль из рук капитана Бедфорда.
Он увидел, что отряд сипаев теснит британских солдат и отгоняет их в поперечную улицу.
– Откуда же они взялись?
– Очевидно, прятались в здании резиденции. Там, невидимому, засели главные резервы мятежников.
– Да, ты прав, Генри.
Полковник Гаррис велел перетащить свои пушки несколько правее.
– По главному зданию резиденции – огонь!
Несколько часов подряд артиллерия расстреливала нарядное здание резиденции.
Гаррис осмотрел в бинокль главный корпус здания. Он остался доволен: в кровле в четырех местах зияли пробоины.
– Не завидую тому, кто сейчас под этой кровлей, – сказал Гаррис.
В три часа дня, после передышки, полковник снова велел бить по той же цели.
И вдруг капитан Бедфорд тронул его руку.
– Посмотри, Дик!
Он увидел в бинокль невысокую фигурку, пробирающуюся через груды камней, через ямы развороченной мостовой.
– Это девочка, Дик! – сказал Бедфорд.
Гаррис взял у него бинокль.
– Она идет сюда. Смелая девочка!
Девочка быстро шла вперед, прыгая через камни и рытвины.
– Разрешите, сэр! – сказал сержант Джонсон, вскидывая карабин. – Я стреляю без промаха, сэр!..
– Подождем, Джонсон! – сказал полковник. Он опустил бинокль.
Девочка была уже близко, шагах в восьмидесяти от них. Теперь хорошо видны были ее босые ноги, короткое коричневое платье, светлые незаплетенные волосы, беспорядочными прядями упавшие на плечи.
– Внимание, Дик! – неожиданно запнувшись, сказал Бедфорд. – Мне кажется, эта девочка…
И тут внезапная обморочная бледность разлилась по лицу Генри Бедфорда.
– Это она! – закричал Бедфорд. – Конечно, она, Дженни… Она идет сюда!..
Дженни уже стремительно бежала к ним.
– Отец! – задыхаясь, крикнула Дженни.
Гаррис выронил бинокль.
– Не стреляй!.. Не вели стрелять, папа!.. – Дженни добежала и упала на руки отца.
– Ты жива, Дженни!.. Какое счастье!..
– Прекратить обстрел! – крикнул Бедфорд. – Мы никак не думали, что ты останешься жива, Дженни.
– Брайт, Джонсон, сюда! – приказал полковник. – Надо отвести мою дочь в безопасное место. К церкви Сент-Джемса, где наш штаб.
Едва Дженни отошла шагов на десять, как полковник уже велел перезарядить орудия. И сразу услышал крик:
– Что ты делаешь, папа! Там есть еще люди!.. – Дженни бежала обратно.
– Как? Британские подданные?.. Что же ты мне сразу не сказала, Дженни?
– Нет, не британские подданные, – плача, сказала Дженни. – Там женщины, раненые, дети… Не стреляй по ним. Они были так добры ко мне!..
Гаррис с удивлением вгляделся в бледное, изменившееся за два года разлуки лицо дочери.
– Иди туда, куда тебе сказано, Дженни, – сурово сказал Гаррис. – К церкви Сент-Джемса.
– Ты не станешь по ним стрелять, папа!
– Иди, Дженни, или я велю отвести тебя силой. Брайт, сюда!
– Что ты делаешь, папа?.. Мистер Бедфорд, разве так можно?.. – кричала и плакала Дженни, вырываясь из рук солдат. Ее увели.
– Теперь, Дик, мы быстро покончим с этим зданием и перейдем к правому крылу дворца, – сказал Генри Бедфорд.
Он остановился, увидев, что у полковника Гарриса слегка трясутся губы и что он вытирает платком внезапно вспотевший лоб.
– Будь британцем, Дик! – сказал Генри Бедфорд. – Война есть война.
И снова большие гаубицы полковника Гарриса ударили по белому зданию резиденции, примыкающему к дворцу шаха с левой стороны.
По правому крылу дворца била вторая, еще более мощная батарея.
Глава сорок вторая
СИГНАЛ СЕЛИМГУРА
На девятый день штурма пал Арсенал. Сдалась вся южная часть города и Большая Мечеть. У Аймерских, Туркменских, Делийских ворот встала британская стража. Только несколько сот сипаев, засевших во дворце Бахадур-шаха, еще оказывали сопротивление. И попрежнему неуязвимым оставался для британских пушек древний форт на речном островке под стенами дворца – Селимгур.
Бахадур-шах давно бежал из города через южные ворота. Во дворце засел Инсур-Панди со своим отрядом.
Сипаи расположились у большого фонтана в центре двора.
Две мощные батареи четвертые сутки крушили раскаленным металлом высокие тёмно-красные стены знаменитого дворца.
Настало утро двадцатого сентября. Дворец держался.
– Окружить здание и взять бунтовщиков живьем, любой ценой! – отдал приказ генерал Вильсон.
Из дворца было только два выхода: восточный – к берегу Джамны, и западный – в город, в руки врага.
Около пятисот человек укрылось за его высокими стенами: остатки Тридцать восьмого пехотного полка и человек двести бенгальской артиллерии.
Инсур велел подтащить к западным воротам старые бронзовые дворцовые пушки и забаррикадировать выход изнутри.
– Мы будем биться до конца! – сказал Инсур.
Несколько сот измученных людей, четыре старых бронзовых пушки, замолчавшие ружья, – у сипаев уже не было пороха, – и упорство, священное упорство повстанцев, которые решили умереть, но не сдаться, – вот всё, что мог противопоставить Инсур тяжелым орудиям британцев.
Две больших батареи без отдыха, без передышки били по высоким, сложенным из мощных глыб красного песчаника стенам, окружавшим огромное здание.
Инсур-Панди метался по просторному двору, среди замолчавших пушек. Его лихорадило от недавней раны, глаза блестели, ввалившись меж почерневших век.
В Девани-Хасе, зале аудиенций старого шаха, на мозаичных плитах корчились раненые. Убитые валялись на мраморных ступенях широких лестниц.
Пушки подтащили ближе, и снова смертоносный огонь из двух больших батарей полил по стенам, по крыше, по мощным сводам, по мраморным террасам дворца.
Большой отряд британцев начал заходить сбоку, чтобы занять запасный выход со стороны реки.
Лалл-Синг дежурил на наблюдательном посту на крыше.
– Они заходят с реки, Инсур! – кричал Лалл-Синг. – Они заходят с реки, и я даже не могу прострелить голову тому проклятому саибу, который идет впереди!..
Подрывной отряд британцев бежал к главному выходу.
– Кончено. Они сейчас взорвут ворота, – сказал Инсур.
Он послал сигнальщика к гелиоскопу, на вышку здания.
Стоял ясный жаркий день, солнце уже восходило к полудню. С вышки Селимгурского форта на дворец смотрел начальник форта Чандра-Синг.
Лела стояла возле него. Еще в первый день штурма отец велел ей уйти в форт.
И в ясном свете дня на вышке дворца повернулся диск солнечного телеграфа.
«Мы окружены! – подал сигнал сияющий под солнцем диск. – Выход к реке закрыт».
– Там есть другой, подземный, в саду! – закричала Лела. – Подай им знак, Чандра-Синг. Скорей дай им знать, там есть дверца у самой реки.
Чандра-Синг сам побежал к прибору.
Подрывной отряд уже был под самыми воротами дворца. Пригнувшись, британцы перебегали через ров, по настилу из бревен, который сипаи в последнюю минуту позабыли убрать.
Лейтенант Гом бежал впереди с фитилем. Лейтенант Мак-Кинн нес сумку с порохом и подрывную трубку.
И тут Лалл-Синг на вышке громко закричал. Он увидел ответный сигнал.
– Говорит форт Селимгур! – закричал Лалл-Синг. «Выходите подземным ходом! – сигналил форт. – Мы прикроем отступление по берегу реки».
– Выводи людей, Лалл-Синг! – сказал Инсур. – Я останусь у ворот.
Лейтенант Мак-Кинн заложил порох у основания ворот. Лейтенант Гом зажег фитиль и отбежал.
Вспышка пламени, взрыв, и западные ворота дворца распались в щепы.
Но за первыми воротами были вторые, забаррикадированные изнутри. Перегнувшись через бронзовую пушку, перегораживающую вход, не спуская глаз с ворот, с карабином наготове здесь стоял Инсур. Один заряд остался у него, для того, кто первым войдет в ворота.
Сипаи толпились позади пристроек, у каменной плиты, полузакрытой дерном. Плита была поднята, и один за другим люди входили в темноту и сырость подземного хода.
Без суеты, без крика, теснились сипаи у входа в подземелье. Ни один человек не толкнул, не опередил другого в этой очереди за жизнью.
Вторые ворота трещали под ударами ружейных прикладов.
Молодой сипай-сигнальщик последним перебегал через двор.
– Погоди минуту, Хайдар! – сказал ему Инсур. – Поднимись на вышку и просигналь Чандра-Сингу то, что я тебе скажу.
Двор опустел. На вышке дворца медленно повернулся блистающий диск.
Чандра-Синг принял сигнал. Смертельная бледность покрыла его изуродованное оспой лицо.
«Ждите еще двадцать минут! – сказал диск. – Потом поворачивайте свои пушки и бейте по дворцу».
Первым вбежал в ворота британский лейтенант. Рослая фигура сипая, прилегшего за бронзовой пушкой, поднялась к нему навстречу. Сипай прицелился, не торопясь, и последнюю свою пулю послал прямо в лоб лейтенанту.
Британские солдаты рассыпались по двору. Они шагали через мертвого сипая, легшего у ворот. Просторный двор был почти пуст. У замолкшего фонтана лежало несколько убитых. Мозаичный пол великолепного зала аудиенции, Девани-Хаса, был забрызган кровью. Солдаты обыскивали зал. Они искали драгоценностей, но не могли унести с собою ни цветных мозаичных плит, ни прелестной росписи мраморных колонн. Этот зал построили потомки Тимура для приема почетных гостей, для пышных празднеств. «Если есть в мире рай, то вот он, вот он, вот он», – вилась по стене узорная надпись, хитро сплетенная из золотых персидских букв. Под этой надписью скребли руками плиты умирающие.
Отряд занял весь двор. Но едва королевские стрелки расположились у большого фонтана, как граната с шипеньем упала посреди двора, за нею другая, и скоро из первой партии, ворвавшейся во дворец, и половины не осталось в живых.
Это Чандра-Синг, повернув свои пушки, бил из форта Селимгур по дворцу. Чандра-Синг выполнял приказ своего начальника, Инсура-Панди.
Бахадур-шах давно бежал из города через южные ворота. Во дворце засел Инсур-Панди со своим отрядом.
Сипаи расположились у большого фонтана в центре двора.
Две мощные батареи четвертые сутки крушили раскаленным металлом высокие тёмно-красные стены знаменитого дворца.
Настало утро двадцатого сентября. Дворец держался.
– Окружить здание и взять бунтовщиков живьем, любой ценой! – отдал приказ генерал Вильсон.
Из дворца было только два выхода: восточный – к берегу Джамны, и западный – в город, в руки врага.
Около пятисот человек укрылось за его высокими стенами: остатки Тридцать восьмого пехотного полка и человек двести бенгальской артиллерии.
Инсур велел подтащить к западным воротам старые бронзовые дворцовые пушки и забаррикадировать выход изнутри.
– Мы будем биться до конца! – сказал Инсур.
Несколько сот измученных людей, четыре старых бронзовых пушки, замолчавшие ружья, – у сипаев уже не было пороха, – и упорство, священное упорство повстанцев, которые решили умереть, но не сдаться, – вот всё, что мог противопоставить Инсур тяжелым орудиям британцев.
Две больших батареи без отдыха, без передышки били по высоким, сложенным из мощных глыб красного песчаника стенам, окружавшим огромное здание.
Инсур-Панди метался по просторному двору, среди замолчавших пушек. Его лихорадило от недавней раны, глаза блестели, ввалившись меж почерневших век.
В Девани-Хасе, зале аудиенций старого шаха, на мозаичных плитах корчились раненые. Убитые валялись на мраморных ступенях широких лестниц.
Пушки подтащили ближе, и снова смертоносный огонь из двух больших батарей полил по стенам, по крыше, по мощным сводам, по мраморным террасам дворца.
Большой отряд британцев начал заходить сбоку, чтобы занять запасный выход со стороны реки.
Лалл-Синг дежурил на наблюдательном посту на крыше.
– Они заходят с реки, Инсур! – кричал Лалл-Синг. – Они заходят с реки, и я даже не могу прострелить голову тому проклятому саибу, который идет впереди!..
Подрывной отряд британцев бежал к главному выходу.
– Кончено. Они сейчас взорвут ворота, – сказал Инсур.
Он послал сигнальщика к гелиоскопу, на вышку здания.
Стоял ясный жаркий день, солнце уже восходило к полудню. С вышки Селимгурского форта на дворец смотрел начальник форта Чандра-Синг.
Лела стояла возле него. Еще в первый день штурма отец велел ей уйти в форт.
И в ясном свете дня на вышке дворца повернулся диск солнечного телеграфа.
«Мы окружены! – подал сигнал сияющий под солнцем диск. – Выход к реке закрыт».
– Там есть другой, подземный, в саду! – закричала Лела. – Подай им знак, Чандра-Синг. Скорей дай им знать, там есть дверца у самой реки.
Чандра-Синг сам побежал к прибору.
Подрывной отряд уже был под самыми воротами дворца. Пригнувшись, британцы перебегали через ров, по настилу из бревен, который сипаи в последнюю минуту позабыли убрать.
Лейтенант Гом бежал впереди с фитилем. Лейтенант Мак-Кинн нес сумку с порохом и подрывную трубку.
И тут Лалл-Синг на вышке громко закричал. Он увидел ответный сигнал.
– Говорит форт Селимгур! – закричал Лалл-Синг. «Выходите подземным ходом! – сигналил форт. – Мы прикроем отступление по берегу реки».
– Выводи людей, Лалл-Синг! – сказал Инсур. – Я останусь у ворот.
Лейтенант Мак-Кинн заложил порох у основания ворот. Лейтенант Гом зажег фитиль и отбежал.
Вспышка пламени, взрыв, и западные ворота дворца распались в щепы.
Но за первыми воротами были вторые, забаррикадированные изнутри. Перегнувшись через бронзовую пушку, перегораживающую вход, не спуская глаз с ворот, с карабином наготове здесь стоял Инсур. Один заряд остался у него, для того, кто первым войдет в ворота.
Сипаи толпились позади пристроек, у каменной плиты, полузакрытой дерном. Плита была поднята, и один за другим люди входили в темноту и сырость подземного хода.
Без суеты, без крика, теснились сипаи у входа в подземелье. Ни один человек не толкнул, не опередил другого в этой очереди за жизнью.
Вторые ворота трещали под ударами ружейных прикладов.
Молодой сипай-сигнальщик последним перебегал через двор.
– Погоди минуту, Хайдар! – сказал ему Инсур. – Поднимись на вышку и просигналь Чандра-Сингу то, что я тебе скажу.
Двор опустел. На вышке дворца медленно повернулся блистающий диск.
Чандра-Синг принял сигнал. Смертельная бледность покрыла его изуродованное оспой лицо.
«Ждите еще двадцать минут! – сказал диск. – Потом поворачивайте свои пушки и бейте по дворцу».
Первым вбежал в ворота британский лейтенант. Рослая фигура сипая, прилегшего за бронзовой пушкой, поднялась к нему навстречу. Сипай прицелился, не торопясь, и последнюю свою пулю послал прямо в лоб лейтенанту.
Британские солдаты рассыпались по двору. Они шагали через мертвого сипая, легшего у ворот. Просторный двор был почти пуст. У замолкшего фонтана лежало несколько убитых. Мозаичный пол великолепного зала аудиенции, Девани-Хаса, был забрызган кровью. Солдаты обыскивали зал. Они искали драгоценностей, но не могли унести с собою ни цветных мозаичных плит, ни прелестной росписи мраморных колонн. Этот зал построили потомки Тимура для приема почетных гостей, для пышных празднеств. «Если есть в мире рай, то вот он, вот он, вот он», – вилась по стене узорная надпись, хитро сплетенная из золотых персидских букв. Под этой надписью скребли руками плиты умирающие.
Отряд занял весь двор. Но едва королевские стрелки расположились у большого фонтана, как граната с шипеньем упала посреди двора, за нею другая, и скоро из первой партии, ворвавшейся во дворец, и половины не осталось в живых.
Это Чандра-Синг, повернув свои пушки, бил из форта Селимгур по дворцу. Чандра-Синг выполнял приказ своего начальника, Инсура-Панди.
Глава сорок третья
ГДЕ ЖЕ ПАНДИ?
«Дели – очаг восстания и измены, в течение четырех месяцев являвший собой соблазнительный пример для всего Индостана, крепость, где мятежная армия Бенгала пыталась сосредоточить свои силы, наконец отбита нами у бунтовщиков. Правитель Дели – пленник в своем собственном дворце».
Так генерал-губернатор Индии, лорд Каннинг, писал несколько дней спустя в обращении ко всем британским подданным Индостана.
Правителя Дели привез Ходсон. На другой день после взятия крепости он получил чин майора, благодарность генерала и это ответственное поручение. Ходсон нашел сбежавшего Бахадур-шаха в нескольких десятках миль южнее крепости, в каменных пристройках огромной древней гробницы Хамаюна.
Майор подъехал к гробнице один, без своего отряда, с двумя только спутниками. Он послал к шаху парламентера.
– Сдайся нам добровольно, Бахадур-шах, – велел сказать ему Ходсон, – сдайся добровольно британцам, и мы обещаем тебе жизнь.
– Пускай сам Ходсон-саиб повторит эти слова при мне, – потребовал старый шах.
Ходсон согласился.
Он вошел к шаху один, без охраны, и повторил обещание генерала.
Несколько часов спустя богатый поезд подъехал к Лагорским воротам Дели: нарядный парчовой паланкин с завешенным пологом и несколько крытых повозок. Жены, слуги сидели в повозках. Конная мусульманская стража окружала поезд. Длинный Ходсон ехал верхом подле пленника, один единственный европеец среди всего эскорта.
Все остановились у ворот.
– Кто в паланкине? – спросил Ходсона дежурный по страже офицер.
– Всего лишь шах Дели, – ответил майор.
Стража хотела приветствовать Ходсона троекратным «ура».
– Не надо, – сказал Ходсон. – Старик еще, пожалуй, примет приветствие на свой счет.
Он проехал со своим пленником по разрушенному бомбардировкой Серебряному Базару и в воротах дворца передал шаха с рук на руки гражданской страже.
За сыновьями и внуками шаха Ходсон поскакал к гробнице Хамаюна на следующий день, с небольшим отрядом.
Он начал с того, что обезоружил свиту наследников. Потрясенная челядь, сбившаяся в тесных каменных пристройках гробницы, без единой попытки к сопротивлению отдала оружие. Ходсон приказал всех сыновей и внуков шаха, в том числе и самого старшего, Мирзу-Могула, посадить в две крытые повозки и везти в Дели.
На полпути повозки остановились. Ходсон велел всем принцам выйти из повозок. Их было семь человек. Ходсон приказал им раздеться, снять пояса, кинжалы, всю верхнюю одежду. Те, дрожа, повиновались. Ходсон выхватил карабин у ближайшего солдата и собственной рукой застрелил всех семерых, в том числе и Мирзу-Могула, того самого, которому обещал престол.
Так майор Ходсон одним ударом покончил со всеми претендентами на трон Дели и положил конец династии потомков Тимура.
Генерал Вильсон похвалил майора за быстроту и решительность действий и дал ему большой отряд британской конницы для погони за повстанцами, ушедшими на юг.
Но похвала генерала не веселила Ходсона. Тощий саиб искал Панди, самого главного Панди, и не мог найти.
Где он?.. Сложил голову вместе с другими на улицах Дели или сумел уйти и сражается где-нибудь в другом месте?..
Ходсон дал слово, честное слово британского офицера, найти его и казнить.
Пока эта голова не полетела с плеч, – все другие восставшие панди, все проклятые бунтовщики на севере, на юге и на востоке Индии будут чувствовать себя безнаказанными.
– Пушка слишком хороша для него! – объявил Ход-сон. – Я велю индусу самой низкой касты накинуть веревку ему на шею и сам погляжу, как он заболтает ногами в воздухе.
Жестокая канонада гремела в те дни по многим местам южнее и западнее Дели – в Агре, в Джелали, в Рохильканде. Сотни тысяч панди бились на полях Индии за освобождение родной страны; может быть, и Инсур-Панди был среди них?..
– Ни живой, ни мертвый, он не уйдет от меня, – сказал майор. – Панди удрал из петли, – всё равно виселицы он не минует.
Люди Ходсона обшарили все закоулки в городе и во дворце. Панди не было нигде, или они не умели его найти.
Так много их было, убитых панди и городе; мертвые, они все походили друг на друга.
Сержант, доверенный Ходсона, несколько раз обошел дворцовые пристройки и двор.
Панди он не нашел, но у крайней стены, обращенной к берегу реки, увидел плиту с кольцом, похожую на дверцу погреба, и разбросанный дерн.
Сержант приподнял плиту. Он услышал в глубине под нею многоголосый человеческий стон.
Сержант побежал за дежурным офицером.
Так генерал-губернатор Индии, лорд Каннинг, писал несколько дней спустя в обращении ко всем британским подданным Индостана.
Правителя Дели привез Ходсон. На другой день после взятия крепости он получил чин майора, благодарность генерала и это ответственное поручение. Ходсон нашел сбежавшего Бахадур-шаха в нескольких десятках миль южнее крепости, в каменных пристройках огромной древней гробницы Хамаюна.
Майор подъехал к гробнице один, без своего отряда, с двумя только спутниками. Он послал к шаху парламентера.
– Сдайся нам добровольно, Бахадур-шах, – велел сказать ему Ходсон, – сдайся добровольно британцам, и мы обещаем тебе жизнь.
– Пускай сам Ходсон-саиб повторит эти слова при мне, – потребовал старый шах.
Ходсон согласился.
Он вошел к шаху один, без охраны, и повторил обещание генерала.
Несколько часов спустя богатый поезд подъехал к Лагорским воротам Дели: нарядный парчовой паланкин с завешенным пологом и несколько крытых повозок. Жены, слуги сидели в повозках. Конная мусульманская стража окружала поезд. Длинный Ходсон ехал верхом подле пленника, один единственный европеец среди всего эскорта.
Все остановились у ворот.
– Кто в паланкине? – спросил Ходсона дежурный по страже офицер.
– Всего лишь шах Дели, – ответил майор.
Стража хотела приветствовать Ходсона троекратным «ура».
– Не надо, – сказал Ходсон. – Старик еще, пожалуй, примет приветствие на свой счет.
Он проехал со своим пленником по разрушенному бомбардировкой Серебряному Базару и в воротах дворца передал шаха с рук на руки гражданской страже.
За сыновьями и внуками шаха Ходсон поскакал к гробнице Хамаюна на следующий день, с небольшим отрядом.
Он начал с того, что обезоружил свиту наследников. Потрясенная челядь, сбившаяся в тесных каменных пристройках гробницы, без единой попытки к сопротивлению отдала оружие. Ходсон приказал всех сыновей и внуков шаха, в том числе и самого старшего, Мирзу-Могула, посадить в две крытые повозки и везти в Дели.
На полпути повозки остановились. Ходсон велел всем принцам выйти из повозок. Их было семь человек. Ходсон приказал им раздеться, снять пояса, кинжалы, всю верхнюю одежду. Те, дрожа, повиновались. Ходсон выхватил карабин у ближайшего солдата и собственной рукой застрелил всех семерых, в том числе и Мирзу-Могула, того самого, которому обещал престол.
Так майор Ходсон одним ударом покончил со всеми претендентами на трон Дели и положил конец династии потомков Тимура.
Генерал Вильсон похвалил майора за быстроту и решительность действий и дал ему большой отряд британской конницы для погони за повстанцами, ушедшими на юг.
Но похвала генерала не веселила Ходсона. Тощий саиб искал Панди, самого главного Панди, и не мог найти.
Где он?.. Сложил голову вместе с другими на улицах Дели или сумел уйти и сражается где-нибудь в другом месте?..
Ходсон дал слово, честное слово британского офицера, найти его и казнить.
Пока эта голова не полетела с плеч, – все другие восставшие панди, все проклятые бунтовщики на севере, на юге и на востоке Индии будут чувствовать себя безнаказанными.
– Пушка слишком хороша для него! – объявил Ход-сон. – Я велю индусу самой низкой касты накинуть веревку ему на шею и сам погляжу, как он заболтает ногами в воздухе.
Жестокая канонада гремела в те дни по многим местам южнее и западнее Дели – в Агре, в Джелали, в Рохильканде. Сотни тысяч панди бились на полях Индии за освобождение родной страны; может быть, и Инсур-Панди был среди них?..
– Ни живой, ни мертвый, он не уйдет от меня, – сказал майор. – Панди удрал из петли, – всё равно виселицы он не минует.
Люди Ходсона обшарили все закоулки в городе и во дворце. Панди не было нигде, или они не умели его найти.
Так много их было, убитых панди и городе; мертвые, они все походили друг на друга.
Сержант, доверенный Ходсона, несколько раз обошел дворцовые пристройки и двор.
Панди он не нашел, но у крайней стены, обращенной к берегу реки, увидел плиту с кольцом, похожую на дверцу погреба, и разбросанный дерн.
Сержант приподнял плиту. Он услышал в глубине под нею многоголосый человеческий стон.
Сержант побежал за дежурным офицером.
Глава сорок четвертая
БЕЗЫМЕННЫЙ ПРЕДАТЕЛЬ
Майор Ходсон сидит под нарядным ковровым навесом на главной улице города – Серебряном Базаре.
Муллы стоят по правую руку Ходсона, богатые купцы, именитые граждане, в седых бородах, в шелковых чалмах.
Сикхи выстроились позади, – почетная стража саибу, отряд сикхов, с начальником во главе.
По левую руку майора стоит сипай, молодой, испуганный, бледный.
– Смотри! – говорит сипаю тощий саиб. – Смотри зорко, сипай!.. Если пропустишь главного Панди, – петля. Смерть у пушечного жерла даю тебе, – почетную смерть, если найдешь и укажешь.
Сипай смотрит. В глазах у него рябит. Так много панди перед ним. Как найти того, самого главного?..
Их ведут связанными по десяти человек по главной улице, мимо майора.
– Смотри! – велит сипаю майор. – Если не найдешь Панди, – петля!
Хорошо знает Индию Ходсон-саиб. Сегодня всё утро он бился с этим сипаем. Нелегкий разговор.
– Мы никого не щадим! – сказал Ходсон. – Всем вам, бунтовщикам, приготовлена казнь. Хочешь остаться в живых? Укажи мне, где самый главный Панди, и я дарю тебе жизнь.
Нет! Ценой жизни сипай не выдавал своих.
Но майор Ходсон знает Индию.
– Ты брамин, – говорит майор. – Для тебя у меня приготовлена петля! Мехтар низкой касты будет вешать тебя, и душа твоя после смерти будет скитаться по земле, не находя покоя.
Сипай задрожал.
– Не надо, Ходсон-саиб! – сказал сипай.
Смерть от веревки для индуса – позорная смерть. Так умирают отверженные.
– Дай мне хорошую смерть! – взмолился сипай. – Расстреляй меня из пушки, Ходсон-саиб! И душа моя после смерти обретет покой.
– Заслужи! – сказал Ходсон. – Мы не можем найти вашего главного бунтовщика ни среди мертвых, ни среди живых. Укажи нам Панди, укажи главных зачинщиков, – получишь хорошую смерть. Почетную смерть получишь, у пушечного жерла.
Сипай поник.
– Хорошо, я буду искать его, саиб.
Бедный безыменный сипай, он выдавал своих не за жизнь, а за почетную смерть!
И вот он стоит под навесом, по левую руку майора, и смотрит на тех, кого ведут.
Отведенные назад, за спину, и перетянутые веревкой руки мелкой дрожью дрожат у сипая. Он глядит на тех, кого ведут, и ему кажется, что он теряет разум.
Их выводят из склепа по десять человек, каждые десять связаны вместе одной веревкой.
Пятьдесят восемь часов они пролежали в темноте, в подземелье, один на другом, задыхаясь от недостатка воздуха, от сырости, от тесноты. Это те сипаи, которые последними вошли в подземный ход и не успели добраться до Селимгура.
Взрыв завалил выход к форту, и последние сто двадцать человек остались в темных переходах под землей.
Там нашел их Ходсон, и теперь их ведут на виселицу, всех до одного.
– Зачинщиков отделить! – приказал генерал, и майор Ходсон ищет самых главных бунтовщиков. Для устрашения прочих им будет особая казнь.
Сипаев выводят по десять человек, ведут к площади мимо майора.
После бессонных ночей, утомления после штурма, боев, после подземелья, они шатаются, как пьяные, глаза у них болезненно блестят.
– Улыбаться! – велел им майор-саиб.
Он хочет узнать Панди, главного Панди, по изуродованным зубам.
Они идут, широко улыбаясь, показывая зубы майору. С улыбкой на виселицу, – шествие сумасшедших.
Ходсон сидит под навесом, зорко смотрит каждому в лицо.
– Ха-ла-а!.. Ходсон-саиб! – смеясь, они приветствуют его.
Проклятые индусы, они не боятся смерти!
– Ха-ла-а!.. Ходсон-саиб!..
Босые ноги приплясывают в ритм; связанные веревками, они пляшут вместе, по десять человек.
Песня рождается в этом ритме, они поют:
– Ха-ла-а!.. Ходсон-саиб!..
Сикхи угрюмо стоят позади, впереди их начальник, акали, в высокой остроконечной шапке, весь в сбруе из четок, с черной бородой.
– Что, сикхи Пенджаба!.. – кричат идущие мимо. – Поможет вам ваша богиня Девани, когда и вас поведут на казнь?
Сикхи молчат. Их бородатые лица мрачны. Может быть, они вспоминают 48-й год и взятие Мултана?
Вот один, молодой, идет в веревках впереди. Он улыбается широко, у него блестят глаза. Лалл-Синг улыбается не потому, что велел майор. Он смеется и приплясывает в веревках.
В городе знают эту улыбку, эти блестящие глаза.
– Главных бунтовщиков называть! – приказал майор.
Торговец сухим навозом стоит среди купцов. Он помнит, как этот самый сипай гнал его на базаре из обжитого угла. Торговец наклоняется к майору:
– Бери этого, Ходсон-саиб!..
– Отделить!.. – велит майор.
Лалл-Синга уводят.
Партия за партией идет и идет.
– Где Панди? Самый главный Панди! – требует майор.
Сипай по левую руку майора бледен от страха. Панди нет, он не может его найти. Панди нет ни среди мертвых, ни среди живых.
– Как его найти? Он дьявол… Оборотень… – шепчут купцы.
Муллы смотрят зорко из-под седых бровей:
– Нет, Панди нет среди них.
– Шайтан! – шепчут муллы. – Он ушел под воду или обернулся в дым и пламя и вылетел в жерло своей большой пушки.
Вот невысокий человек идет, перетянутый веревками, – в ряду других, как брат среди братьев. У него синие глаза европейца. Макферней последним ушел в подземный ход и теперь, со всеми вместе, его ведут на казнь. Обрывки белой шляпы на седых волосах Макфер-нея, пятна лихорадки на измученном лице. Купцы узнают его и молчат. Купцы оборачиваются к своим муллам, – молчат и муллы. Это хаким – особенный человек, он лечил их больных. Даже муллы не хотят указать Макфернея. Но сипай у левого плеча Ходсона делает шаг вперед.
– Где Панди? Давай нам Инсура-Панди! – говорит ему майор. – Иначе будешь болтаться в петле.
– Я дам тебе другого, саиб, – шепчет сипай. – Я дам тебе другого, за хорошую смерть. Вот идет человек твоего народа, саиб, а ты не умеешь его отличить!..
– Европеец!.. Среди презренных сипаев? Европеец среди бунтовщиков?.. – Ходсон забывает даже о Панди, о главном мятежнике. Ходсон делает знак, и Макфернея уводят отдельно.
«Джин-Га-Джи, Джин-Га-Джи», – пляшут осужденные.
Вот уже все прошли. Панди нет среди них.
– Оборотень! – шепчут купцы. – Шайтан!..
Муллы стоят по правую руку Ходсона, богатые купцы, именитые граждане, в седых бородах, в шелковых чалмах.
Сикхи выстроились позади, – почетная стража саибу, отряд сикхов, с начальником во главе.
По левую руку майора стоит сипай, молодой, испуганный, бледный.
– Смотри! – говорит сипаю тощий саиб. – Смотри зорко, сипай!.. Если пропустишь главного Панди, – петля. Смерть у пушечного жерла даю тебе, – почетную смерть, если найдешь и укажешь.
Сипай смотрит. В глазах у него рябит. Так много панди перед ним. Как найти того, самого главного?..
Их ведут связанными по десяти человек по главной улице, мимо майора.
– Смотри! – велит сипаю майор. – Если не найдешь Панди, – петля!
Хорошо знает Индию Ходсон-саиб. Сегодня всё утро он бился с этим сипаем. Нелегкий разговор.
– Мы никого не щадим! – сказал Ходсон. – Всем вам, бунтовщикам, приготовлена казнь. Хочешь остаться в живых? Укажи мне, где самый главный Панди, и я дарю тебе жизнь.
Нет! Ценой жизни сипай не выдавал своих.
Но майор Ходсон знает Индию.
– Ты брамин, – говорит майор. – Для тебя у меня приготовлена петля! Мехтар низкой касты будет вешать тебя, и душа твоя после смерти будет скитаться по земле, не находя покоя.
Сипай задрожал.
– Не надо, Ходсон-саиб! – сказал сипай.
Смерть от веревки для индуса – позорная смерть. Так умирают отверженные.
– Дай мне хорошую смерть! – взмолился сипай. – Расстреляй меня из пушки, Ходсон-саиб! И душа моя после смерти обретет покой.
– Заслужи! – сказал Ходсон. – Мы не можем найти вашего главного бунтовщика ни среди мертвых, ни среди живых. Укажи нам Панди, укажи главных зачинщиков, – получишь хорошую смерть. Почетную смерть получишь, у пушечного жерла.
Сипай поник.
– Хорошо, я буду искать его, саиб.
Бедный безыменный сипай, он выдавал своих не за жизнь, а за почетную смерть!
И вот он стоит под навесом, по левую руку майора, и смотрит на тех, кого ведут.
Отведенные назад, за спину, и перетянутые веревкой руки мелкой дрожью дрожат у сипая. Он глядит на тех, кого ведут, и ему кажется, что он теряет разум.
Их выводят из склепа по десять человек, каждые десять связаны вместе одной веревкой.
Пятьдесят восемь часов они пролежали в темноте, в подземелье, один на другом, задыхаясь от недостатка воздуха, от сырости, от тесноты. Это те сипаи, которые последними вошли в подземный ход и не успели добраться до Селимгура.
Взрыв завалил выход к форту, и последние сто двадцать человек остались в темных переходах под землей.
Там нашел их Ходсон, и теперь их ведут на виселицу, всех до одного.
– Зачинщиков отделить! – приказал генерал, и майор Ходсон ищет самых главных бунтовщиков. Для устрашения прочих им будет особая казнь.
Сипаев выводят по десять человек, ведут к площади мимо майора.
После бессонных ночей, утомления после штурма, боев, после подземелья, они шатаются, как пьяные, глаза у них болезненно блестят.
– Улыбаться! – велел им майор-саиб.
Он хочет узнать Панди, главного Панди, по изуродованным зубам.
Они идут, широко улыбаясь, показывая зубы майору. С улыбкой на виселицу, – шествие сумасшедших.
Ходсон сидит под навесом, зорко смотрит каждому в лицо.
– Ха-ла-а!.. Ходсон-саиб! – смеясь, они приветствуют его.
Проклятые индусы, они не боятся смерти!
– Ха-ла-а!.. Ходсон-саиб!..
Босые ноги приплясывают в ритм; связанные веревками, они пляшут вместе, по десять человек.
Песня рождается в этом ритме, они поют:
Партия идет за партией, улица пуста, сикхи молча стоят позади; город мертв, даже купцы молчат по правую руку майора.
Джин-Га-Джи, Джин-Га-Джи,
А-ла-а, Джин-Га-Джи-и…
– Ха-ла-а!.. Ходсон-саиб!..
Сикхи угрюмо стоят позади, впереди их начальник, акали, в высокой остроконечной шапке, весь в сбруе из четок, с черной бородой.
– Что, сикхи Пенджаба!.. – кричат идущие мимо. – Поможет вам ваша богиня Девани, когда и вас поведут на казнь?
Сикхи молчат. Их бородатые лица мрачны. Может быть, они вспоминают 48-й год и взятие Мултана?
– пляшут осужденные.
Джин-Га-Джи, Джин-Га-Джи,
А-ла-а, Джин-Га-Джи…
Вот один, молодой, идет в веревках впереди. Он улыбается широко, у него блестят глаза. Лалл-Синг улыбается не потому, что велел майор. Он смеется и приплясывает в веревках.
В городе знают эту улыбку, эти блестящие глаза.
– Главных бунтовщиков называть! – приказал майор.
Торговец сухим навозом стоит среди купцов. Он помнит, как этот самый сипай гнал его на базаре из обжитого угла. Торговец наклоняется к майору:
– Бери этого, Ходсон-саиб!..
– Отделить!.. – велит майор.
Лалл-Синга уводят.
Партия за партией идет и идет.
– Где Панди? Самый главный Панди! – требует майор.
Сипай по левую руку майора бледен от страха. Панди нет, он не может его найти. Панди нет ни среди мертвых, ни среди живых.
– Как его найти? Он дьявол… Оборотень… – шепчут купцы.
Муллы смотрят зорко из-под седых бровей:
– Нет, Панди нет среди них.
– Шайтан! – шепчут муллы. – Он ушел под воду или обернулся в дым и пламя и вылетел в жерло своей большой пушки.
Вот невысокий человек идет, перетянутый веревками, – в ряду других, как брат среди братьев. У него синие глаза европейца. Макферней последним ушел в подземный ход и теперь, со всеми вместе, его ведут на казнь. Обрывки белой шляпы на седых волосах Макфер-нея, пятна лихорадки на измученном лице. Купцы узнают его и молчат. Купцы оборачиваются к своим муллам, – молчат и муллы. Это хаким – особенный человек, он лечил их больных. Даже муллы не хотят указать Макфернея. Но сипай у левого плеча Ходсона делает шаг вперед.
– Где Панди? Давай нам Инсура-Панди! – говорит ему майор. – Иначе будешь болтаться в петле.
– Я дам тебе другого, саиб, – шепчет сипай. – Я дам тебе другого, за хорошую смерть. Вот идет человек твоего народа, саиб, а ты не умеешь его отличить!..
– Европеец!.. Среди презренных сипаев? Европеец среди бунтовщиков?.. – Ходсон забывает даже о Панди, о главном мятежнике. Ходсон делает знак, и Макфернея уводят отдельно.
«Джин-Га-Джи, Джин-Га-Джи», – пляшут осужденные.
Вот уже все прошли. Панди нет среди них.
– Оборотень! – шепчут купцы. – Шайтан!..
Глава сорок пятая
СЕКРЕТНЫЙ ПРИКАЗ
Дома города темны, по вечерам в них не зажигают огни. Утром не вертятся жернова домашних мельниц.
Кошки разжирели, питаясь трупами убитых быков и мулов.
На главной площади, на гранитной плахе, лежат семь казненных: это сыновья и внуки шаха, по приказу Вильсона выставленные на устрашение горожан.
Смрад стоит над Дели от неубранных трупов.
«Расправиться с непокорными! – отдал приказ генерал Вильсон. – Убивать без пощады всякого, кто сочувствует бунтовщикам или прячет повстанцев у себя в доме».
На десятки миль вокруг Дели были сожжены и разрушены крестьянские селения.
«Произведенные нашими войсками зверства были просто душераздирающими, – писал один английский чиновник Джону Лоуренсу. – В отношении грабежей мы, конечно, превзошли Надир-шаха».
Много дней подряд пушечный салют, в полдень гулко разносившийся по равнине, возвещал о падении крепости и победе англичан.
Всех мусульман в городе заподозрили в сочувствии к казненным сыновьям шаха. Половина мусульманских семей была выселена из Дели в несколько дней.
Британские солдаты заваливали колодцы, взрывали молельни, жгли лавки, оскверняли храмы.
За каждого убитого британца казнили тысячу индусов. Десять суток подряд двенадцать городских телег с утра до поздней ночи возили тела казненных.
Чтобы не строить помостов у виселиц, для казни приспособили слонов. Слон послушно подносил на спине целую партию осужденных прямо к перекладине братской виселицы.
На плацу за городом длинным рядом стояли пушки. К заряженному орудию подводили сипая, и, привязав его спиной к жерлу, по офицерской команде, канонир давал выстрел на дальний прицел.
Кошки разжирели, питаясь трупами убитых быков и мулов.
На главной площади, на гранитной плахе, лежат семь казненных: это сыновья и внуки шаха, по приказу Вильсона выставленные на устрашение горожан.
Смрад стоит над Дели от неубранных трупов.
«Расправиться с непокорными! – отдал приказ генерал Вильсон. – Убивать без пощады всякого, кто сочувствует бунтовщикам или прячет повстанцев у себя в доме».
На десятки миль вокруг Дели были сожжены и разрушены крестьянские селения.
«Произведенные нашими войсками зверства были просто душераздирающими, – писал один английский чиновник Джону Лоуренсу. – В отношении грабежей мы, конечно, превзошли Надир-шаха».
Много дней подряд пушечный салют, в полдень гулко разносившийся по равнине, возвещал о падении крепости и победе англичан.
Всех мусульман в городе заподозрили в сочувствии к казненным сыновьям шаха. Половина мусульманских семей была выселена из Дели в несколько дней.
Британские солдаты заваливали колодцы, взрывали молельни, жгли лавки, оскверняли храмы.
За каждого убитого британца казнили тысячу индусов. Десять суток подряд двенадцать городских телег с утра до поздней ночи возили тела казненных.
Чтобы не строить помостов у виселиц, для казни приспособили слонов. Слон послушно подносил на спине целую партию осужденных прямо к перекладине братской виселицы.
На плацу за городом длинным рядом стояли пушки. К заряженному орудию подводили сипая, и, привязав его спиной к жерлу, по офицерской команде, канонир давал выстрел на дальний прицел.