Странно. На площадке свет был. И только у Дага было темно.
   Она принюхалась. Какой-то странный запах... так пахнет мокрая шерсть...
   Вдруг сверкнула молния и загрохотало. Надя вздрогнула. Ей стало жутко. Выйдя на площадку, она отыскала в сумочке маленький фонарик. Нажав на выключатель, она нахмурилась. Лампочка была еле жива, должно быть, садилась батарейка.
   Вернувшись в квартиру, она в нерешительности остановилась. Что ей здесь делать? Если бы Даг был дома, он бы ответил.
   А почему его нет? Ведь уже полночь.
   Возможно, он пошел пропустить стаканчик, когда отключили электричество. Но все же надо проверить квартиру. И потом, она ведь слышала какой-то глухой звук, словно что-то упало. А вдруг он споткнулся в темноте и расшибся?
   — Если с тобой все в порядке, Даг... — шептала она, двигаясь по коридору. — Если ты где-то шатаешься, пока я тут с ума схожу в этой кромешной тьме, то я тебя просто убью.
   Надя обвела слабым лучом фонарика всю комнату, но не обнаружила ничего необычного. Так же как и в кабинете. Странно было видеть его компьютер погасшим. Он практически никогда не выключал его.
   Когда луч фонарика выхватил из темноты телефон, Надя почувствовала прежнюю обиду. Он ведь мог хотя бы прослушать сообщения, перед тем как уйти. Задумчиво подняв трубку, Надя приложила ее к уху.
   Тишина. Вот это уже действительно странно. Последнюю остановку она сделала у Дага в спальне. Постель была не убрана, но это было скорее правилом, чем исключением. Все выглядело как обычно.
   Но что тогда упало за дверью?
   И почему ее терзают мрачные предчувствия? Откуда это смутное ощущение, что она здесь не одна?
   Надя подошла к шкафу и уже взялась за ручку двери, как вдруг фонарик погас.
   Этого только не хватало, подумала она. За окном вспыхнула молния, разбросав по углам зловещие тени. Надю вдруг охватил панический ужас. Надо скорее бежать отсюда.
   Но сначала... Выйдя на освещенную площадку, она нацарапала на листке из блокнота:
   "Даг!
   Я к тебе приезжала. Где ты был? Позвони мне, когда вернешься.
   Люблю тебя.
   Я.".
   Войдя в кабинет, Надя прилепила записку к экрану монитора и выбежала в коридор. Запирая дверь, она не могла отделаться от ощущения, что от нее ускользнуло что-то очень важное.

День поминовения

1

   Надя схватила трубку после первого звонка:
   — Даг?
   На том конце провода какое-то время молчали. Затем послышалось покашливание и раздался знакомый голос. Но это был не Даг.
   — Это доктор Монне.
   — А, доктор Монне... Доброе утро.
   Надя откинулась на спинку старенькой маминой софы, стараясь скрыть разочарование. Она пыталась дозвониться Дагу уже несколько часов — и дома, и в клинике, но вчерашние частые гудки сменились голосом автомата, который сообщал, что номер отключен.
   — Доброе утро, — поздоровался доктор. — Надеюсь, я вам не помешал.
   — Нет, что вы. Я только что вернулась из клиники.
   И ждала совсем не вашего звонка.
   — Какая преданность делу.
   — Ну, мы же оба знаем, что для диабета не существует праздников.
   — Это верно. — Доктор еще раз откашлялся. — Я просто хотел узнать, придете ли вы сегодня на работу.
   — Вообще-то я не собиралась.
   На самом деле она хотела прийти, но только чтобы убрать «берсерк» из голографической установки. После этого она вообще не покажется на работе, во всяком случае, до тех пор, пока ей не объяснят, почему инертная форма наркотика полностью совпадает с молекулой, которую ей предстоит стабилизировать.
   Вдруг в голове у нее мелькнула тревожная мысль.
   — А вы сейчас там?
   — Да, я заехал на фирму. Думал застать вас там и обсудить наши успехи.
   Сердце у Нади бешено забилось. Она никак не ожидала, что доктор Монне пойдет на работу в День поминовения. Значит, ей тоже надо бежать туда? Нет, сначала она должна найти Дага и убедиться, что с ним все в порядке.
   — Но... у меня другие планы.
   — Я понимаю. Извините, но вы, кажется, назвали имя Дага, когда сняли трубку?
   Да... Даг. Она вдруг остро почувствовала свое одиночество. Где ты?
   После того как она в субботу ввела доктора в заблуждение относительно своих отношений с Дагом, как объяснить, что он запросто звонит ей домой?
   — Да. Он... э-э... пригласил меня на ужин вчера вечером, но так и не появился. А сейчас у него почему-то не работает телефон. Я очень беспокоюсь.
   — Потому что он старый друг.
   Надя не поняла, вопрос это или утверждение. Во всяком случае, в голосе Монне слышалось искреннее сочувствие.
   — Да, — подтвердила она. — Я собиралась туда поехать, чтобы выяснить, что случилось.
   — Вы думаете, это разумно?
   Странный вопрос.
   — Что вы имеете в виду?
   — Я тоже туда поеду.
   — Нет, что вы. В этом нет необходимости. К тому же он живет очень далеко, под мостом.
   — Под мостом?
   — Да. В Бруклине, под Манхэттенским мостом.
   — Не важно. Дуглас Глисон очень ценный для нас работник. Я настаиваю. Дайте мне его адрес.
   Надя растерялась. Она дала Монне адрес, и он сказал, что будет ждать ее там.
   Такого поворота она не ожидала, но, по крайней мере, доктор Монне уедет из лаборатории. Раз он не упомянул о «берсерке» в установке, значит, он его не видел. Позже она съездит туда и все уберет.
   Но сначала надо выяснить, что с Дагом... Тревога за него вытеснила все другие заботы.

2

   Люк стоял у кирпичного жилого дома на Уотер-стрит, одного из многих на этой улице. Над головой виднелось голубое подбрюшье Манхэттенского моста и слышался шум проезжавших машин. Не слишком приятное место для проживания, но не все имеют возможность выбирать. Вероятно, вид ночного города, открывающийся отсюда, как-то примиряет с неудобствами.
   Люк уже наведался в квартиру Глисона. Он постучал и подергал дверь, но она была заперта. Жаль. Нельзя сказать, что он горел желанием поскорее увидеть труп Глисона, но, обнаружив его первым, он тем самым избавил бы Надю от лишних потрясений.
   Люк предупредил Пратера, что с Глисоном следует разделаться по-другому. Макинтош просто исчез — купил билет в Чикаго и не вернулся. У него не было близких друзей, и, когда родные стали его разыскивать, никто не мог им ничего сказать, и менее всего его обеспокоенное и недоумевающее начальство.
   Глисон же отнюдь не был угрюмым одиночкой. Иесли пропадет еще один сотрудник ГЭМ, у которого масса друзей и знакомых, налаженные связи с десятками врачей и медсестер, не говоря уже о давних отношениях с Надей, это вызовет слишком большой резонанс. Делом может заинтересоваться полиция, начнется расследование, а этого Люку хотелось меньше всего.
   Поэтому Пратеру были даны инструкции обставить смерть Глисона как ограбление. Трагическая и непоправимая случайность. А чтобы спрятать все концы в воду, следовало устроить небольшой погром, унести ноутбук компании и разбить домашний компьютер Глисона, если таковой имелся.
   Вот почему Люк так настаивал на встрече с Надей именно здесь. Он постарается смягчить удар, нанесенный ей смертью старого друга. Но так или иначе, она на несколько дней будет выбита из колеи и вряд ли сумеет работать в полную силу.
   А ведь сейчас каждый день на счету!
   Люк мерил шагами тротуар. Он должен был увидеться с Надей. Сегодня утром он был близок к панике, когда узнал, что ее нет на работе. Что заставило ее остаться дома — праздник, усталость или что-то еще? Взглянув ей в глаза, он моментально поймет, известно ли ей о «берсерке».
   К подъезду подъехало такси, из которого выпорхнула Надя. Лицо ее было бледным и каким-то опрокинутым. В глазах застыла тревога.
   — Доброе утро, — поздоровался Люк.
   Надя кивнула:
   — Надеюсь, что доброе. Вам не стоило...
   — Давайте не будем обсуждать этот вопрос, — перебил ее Люк. — Я уже здесь. На каком этаже живет Дуглас?
   — На последнем, десятом.
   Она подняла глаза — во взгляде ее не было ни тени страха или недоверия. Только беспокойство о пропавшем друге.
   Что-то уж очень она переживает. По телу Люка поползли мурашки. Слишком много эмоций по поводу так называемого «друга семьи».
   — А как мы попадем в квартиру?
   — У меня есть ключ, — сказала Надя, направляясь к подъезду.
   Идя за ней к лифту, Люк вдруг со всей очевидностью осознал, что их с Глисоном связывают не только дружеские отношения.
   Однако он не подал виду и молча проводил ее до двери, где она стала стучать и окликать Дага. Когда она отперла замок. Люк решил взять инициативу в свои руки.
   — Позвольте мне, — сказал он, берясь за ручку двери. — Так, на всякий случай.
   — На какой случай? — прошептала Надя, бледнея.
   — Там может быть все, что угодно.
   Монне распахнул дверь и вошел первым. Надя следовала за ним по пятам. Пройдя по коридору, Люк заглянул в комнату и увидел там перевернутую мебель. Быстро повернувшись назад, он схватил Надю за руки, пытаясь остановить.
   — Подождите. Не входите туда. Там что-то случилось.
   — Что? Что вы хотите сказать?
   Дико посмотрев на него расширенными глазами, Надя вырвалась и бросилась в комнату.
   Последовав за ней, Люк чуть не уткнулся ей в спину, так резко остановилась она на пороге.
   Посередине комнаты валялась перевернутая кушетка, кофейный столик был отброшен к стене, на полу лежал опрокинутый торшер.
   — О боже мой, — запричитала Надя. — Боже мой.
   Уронив сумку, она побежала дальше по коридору. Люк поспешил за ней. Ее уже не остановить. Надя повернула налево, где, судя по всему, была спальня. Люк же двинулся в противоположном направлении и обнаружил там что-то похожее на кабинет. Пока Надя хлопала дверями в соседней комнате и в коридоре, он успел заметить, что компьютер разломан на куски, а его содержимое разбросано по всей комнате. Жесткий диск, треснувший пополам, уже не подлежал восстановлению.
   Повернувшись, чтобы выйти из комнаты, Люк столкнулся на пороге с Надей. Она была близка к обмороку — вероятно, нашла, наконец, своего Глисона. Люк схватил ее за руку, чтобы поддержать.
   — Его здесь нет! — выпалила она, задыхаясь, словно марафонец, прошедший дистанцию. — Я везде посмотрела: и в спальне, и в кухне, и в ванной, и в кладовке. Его нигде нет!
   Нет? Но он должен быть здесь!
   — О господи! — воскликнула Надя, входя в кабинет. — Вы посмотрите, что они сделали с его компьютером! Прошлой ночью ничего этого не было! Господи Исусе, где же он? Что здесь произошло?
   Люк тоже хотел бы это знать. Глисон должен был умереть здесь, а не где-то еще. А может быть, — его вдруг ударило, как обухом по голове, — люди Пратера упустили его?
   Люк подвел Надю к креслу и усадил.
   — Похоже на ограбление и вандализм.
   — Я не вижу его ноутбука, — сказала Надя, оглядев комнату. — И ковер куда-то исчез. Зачем им ковер?
   Для того чтобы унести тело. Но им ведь не велено было его уносить.
   — Не знаю, — ответил Люк. — Но ведь крови вы не видели?
   Ему так хотелось, чтобы она сказала: «Нет, видела. Там просто лужи крови», но Надя покачала головой.
   Он сжал ее плечо:
   — Ну, полно вам. Он, наверное, уехал на выходные с...
   — Нет, он не мог уехать! — возразила Надя. По ее щекам текли слезы. — Он бы мне сказал!
   — Успокойтесь. У него ведь есть друзья. Возможно, он...
   — Он мой жених, черт побери!
   У Люка подогнулись колени. Теперь кресло требовалось ему.
   — Жених? Но... я думал...
   — Даг просил никому об этом не говорить. Он почему-то считал, что руководство компании не одобряет близких отношений между сотрудниками.
   В общем-то Глисон был прав. Люк попытался найти подходящий ответ, но в мозгу у него вертелась одна-единственная фраза: «Что мы наделали! Что наделали...»
   Потеряв жениха, она вряд ли сможет нормально работать — и это надолго.
   Это конец, подумал он. Все. Комедия окончена.
   — Я должна позвонить в полицию, — произнесла Надя.
   Прежде чем Люк сумел ее остановить, она подняла трубку, но тут же бросила ее обратно.
   — Совсем забыла. Он же не работает.
   Отшвырнув телефон, Надя устремилась к двери. Люк хотел было ее остановить и убедить не звонить в полицию, но никак не мог найти нужных слов. Ну что он мог сказать? Ведь Глисон исчез, а в его квартире видны следы борьбы.
   Надя и полиция... очень опасный альянс. Пытаясь выяснить, кто вломился к Дагу, она неизбежно задаст себе вопрос «зачем?»... Ее непременно заинтересует, почему один компьютер похищен, а другой разбит вдребезги. Вполне возможно, что Глисон рассказал ей о своем проникновении в компьютерную систему ГЭМ. Увидит ли она здесь взаимосвязь? Надя достаточно умна, чтобы сразу догадаться, в чем дело. И она расскажет обо всем полицейским. А если у нее возникли подозрения, что «локи» — это наркотик, она обязательно сообщит им и об этом. После чего ГЭМ окажется под пристальным наблюдением нью-йоркской полиции, Управления по борьбе с наркотиками и ФБР. Начнутся обыски, аресты и наступит конец всему.
   Когда Надя вошла в комнату, вытаскивая сотовый из сумки, его первым побуждением было вырвать телефон у нее из рук — да, но что делать потом? Бороться с ней? Он представил, как его руки сдавливают ей горло, как синеет ее искаженное лицо...
   Нет, он не сможет. И потом, третий пропавший сотрудник ГЭМ неизбежно вызовет расследование. После смерти Надя будет представлять для него не меньшую опасность, чем при жизни.
   Внутри у него все перевернулось, когда он увидел, как она набирает 911. Ожидая ответа, Надя нервно расхаживала по комнате, потом вышла в коридор и стала что-то возбужденно говорить диспетчеру.
   Это конец. Надо немедленно уезжать из страны. А как же его вино? Ему понадобится еще пара дней, чтобы упаковать и отправить его за границу, — ну, может быть, день, если он будет работать и ночью...
   Но какой смысл уезжать? Во Франции он может спрятаться от Драговича, но не от властей. Его найдут и вышлют в США, где сообщники Драговича вряд ли дадут ему дожить до суда.
   Но ведь должен быть какой-то выход. Как же ей помешать?
   Его бегающий взгляд остановился на Надиной сумке, и вдруг его осенило. Как же он раньше не додумался!
   Люк схватил сумку и стал торопливо рыться в ее содержимом. Его бросило в жар от мысли, что Надя в любую минуту может вернуться и застать его за этим неблаговидным занятием. Наконец, что-то звякнуло, и Люк вытащил ключи. Он успел сунуть их в карман буквально за секунду до ее возвращения.
   — Они сейчас приедут, — сообщила Надя, входя в комнату.
   Опустив телефон в сумку, она в нерешительности застыла на месте. Потом лицо ее исказилось, она закрыла его руками и разрыдалась.
   — Где он? С ним что-то случилось. Я чувствую, что произошло что-то ужасное!
   Тронутый ее горем, Люк обнял Надю за плечи. На мгновение в нем проснулась жалость. Но он тут же напомнил себе, что, если бы Глисон занимался своим делом и не совал свой нос куда не следует, Люку не пришлось бы утешать эту женщину, одновременно обдумывая, как ее погубить.
   — Все будет хорошо, Надя. Как-нибудь обойдется.
   Он действительно так думал. Но имел в виду только себя.

3

   — Нет, это уже слишком! — повторял Сол. — Вот это прикол!
   Джек не мог сдержать улыбки, наблюдая на 13-дюймовом экране вчерашний разгром у Драговича. Это действительно было слишком.
   На свалке у Сола было по-праздничному безлюдно. Кроме сторожевых собак, бегающих вдоль забора, кроме них двоих здесь никого не было.
   — Сейчас будет самое смешное, — сказал Сол, тыча пальцем в экран. — Я уже раз сто это прокручивал.
   Джек увидел, как Драгович выталкивает из-под стола хорошенькую блондинку и как стол обрушивается на него под тяжестью какого-то толстяка. Он рассмеялся. Вот это действительно здорово.
   Сол просто падал со стула.
   — Представляешь, что будет, когда это покажут по телевизору? Теперь этот гад и носу не посмеет показать в «Бургер Кинг», не говоря уже о «Студии-54».
   Джек хотел сказать, что «Студия-54» уже и так закрылась, но промолчал. Сол имел в виду полный провал Драговича в обществе, и в этом был абсолютно прав.
   — Для него это хуже смерти.
   Сол нажал кнопку «СТОП» и повернулся к Джеку:
   — На мой взгляд, хуже смерти ничего не придумаешь. Я не хочу сказать, что все это плохо, но...
   — Ага. По-твоему, этого мало.
   Сол улыбнулся:
   — Да. Может, я повторяюсь, как заезженная пластинка, но мне все-таки хочется чего-то большего. Ты меня понимаешь?
   — Кажется, да. Но это только первый шаг. Иными словами, «разогрев». В следующий раз мы дожмем его окончательно.
   — А когда будет следующий раз?
   — Сегодня вечером. Мы, наконец, поставим точку.
   Джек был этому рад. После сегодняшнего вечера уже никто не будет топтаться у Джиа под окнами. Во всяком случае, он так надеялся.
   — Сегодня вечером? Но по моим сведениям, сегодня у него не будет гостей.
   — Будут. Мне сказал об этом сам Драгович. Сегодня особая встреча, и твоего друга-ресторатора на этот раз привлекать не будут.
   — Так, мы уже сбрасывали на них шины и лили масло. Что теперь? — поинтересовался Сол.
   — Сегодня у нас спецсредства. Ты, главное, будь там со своей камерой. Как в прошлый раз. Обещаю незабываемое зрелище.
   — Да? — поднял брови Сол. — А что ты собираешься сделать?
   — Телефонный звонок.
   — И все? Только звонок? Кому?
   Джек погрозил Солу пальцем:
   — Если я тебе скажу, ты, пожалуй, сочтешь, что мне не за что платить. Главное, будь на месте вовремя. И приготовь оставшуюся часть денег. После сегодняшнего вечера ты уже не скажешь, что «этого мало».

4

   — Я думала, мы посмотрим парад, — разочарованно сказала Вики.
   — Я тоже надеялся, Викс.
   Стоя на тротуаре между Джиа и Вики, Джек всматривался в оба конца Пятой авеню. Никаких признаков приближающихся колонн, только витрины магазинов — «Сакс», «Гуччи», «Бергдорф Гудман»... Безоблачное небо и теплая погода — что может быть лучше для парада? Так где же они все?
   Не видно даже голубых деревянных стоек, которыми полицейские обычно перегораживают улицы, когда начинается парад.
   Джек посмотрел кругом. Его интересовали не только марширующие колонны. Перед тем как поехать к Солу, он тщательно исследовал все прилегающие к дому Джиа территории, но не заметил никаких признаков слежки. То же самое он сделал и перед ее выходом из дома. Другого он и не ожидал, но все-таки следует быть настороже. Джек всегда считал, что плохих парней надо держать под постоянным присмотром. Лучше знать, где они, чем не знать о них ничего.
   Опасность миновала, и Джек решил показать Вики парад, тем более что с Надей он так и не смог связаться. Но парада почему-то не было.
   — Господи, как хорошо на улице, — вздохнула Джиа. — Сколько нам еще сидеть под домашним арестом?
   Чтобы дом выглядел необитаемым, Джек посоветовал Джиа сидеть тихо и не показываться на улице все выходные.
   — Завтра они снимут осаду.
   — Как я понимаю, сегодня вечером операция завершится?
   — Если все пойдет по плану.
   — Ой, посмотрите! — закричала Вики. — Моряки идут.
   И действительно, со стороны церкви Святого Патрика приближалась троица молодых людей в белой морской форме и бескозырках. В День поминовения корабли обычно возвращались в порт, и повсюду мелькала морская форма.
   — Какие симпатичные ребята, — заметила Джиа. — Как они умудряются сохранить свою форму в такой чистоте?
   — Почему бы тебе не спросить об этом у них? — улыбнулся Джек.
   Когда моряки поравнялись с ними, Вика выставила вперед бедро и, подбоченившись, произнесла:
   — Подгребай сюда, морячок!
   Ребята так и прыснули от смеха, Джек еле сдержался, чтобы не сделать то же самое. Джиа покраснела и стала с интересом разглядывать крышу «Сакса».
   — А что такого? — спросила Вики, когда смеющиеся моряки прошли мимо.
   — Господи, ну где ты это слышала?
   — Видела на Эм-ти-ви.
   — Вот вам, пожалуйста, — наконец обрел дар речи Джек. — Все признаки упадка западной культуры.
   — Ну вот что, мадемуазель, — сказала Джиа, беря Вики за руку. — Придется нам заняться твоим воспитанием. — Она взглянула на Джека: — А кстати, куда мы сейчас пойдем?
   — Попробуем двинуть на Бродвей. Возможно, парад перенесли туда.
   — Ты знаешь, — сказала Джиа, беря его под руку, — хорошо, когда праздники приходятся на конец недели.
   — Никого нет в городе, ты хочешь сказать?
   Она кивнула:
   — Кажется, что он принадлежит только нам. — Вытянув руки, Джиа быстро повернулась на каблуках. — Ты только посмотри. Я никого не задела. — Она снова взяла Джека под руку. — Жаль только всех этих моряков. В кои-то веки у них увольнительная в Нью-Йорке — всего два праздника в году, — а все девчонки укатили за город.
   — Я видел, как они разглядывали тебя, когда шли мимо.
   — Не говори глупостей. Я им в матери гожусь.
   — Они не просто смотрели — они строили глазки. Я их не виню. Твои шорты практически ничего не прикрывают.
   — Брехня!
   — Что? Ты действительно сказала «брехня»?
   — Вздор и брехня, — повторила Джиа.
   Но Джек видел, что ей было приятно мужское внимание и то, что он это заметил. Ничего удивительного. Две самые главные женщины в его жизни всегда находились под его неусыпным присмотром.
   Наконец они добрались до Бродвея. Напротив в лучах солнца сиял фасад Брил-Билдинга, но парада не было и здесь.
   Купив пару соленых кренделей с лотка, они пошли в западном направлении. Джек замедлил шаг у танцевального клуба, где делали ремонт. На входе висело объявление, гласившее, что здесь будет открыт самый фешенебельный ночной клуб Нью-Йорка — «Белгравия».
   Логово Драговича. Джек догадался, что это бывшая штаб-квартира Милоша — он сидел здесь до того, как переехал в Хемптон.
   Еще одна операция против Драговича, и дело можно будет считать законченным, во всяком случае, он так надеялся. Что касается ракшасы, он будет присматривать за ним до самой его кончины.
   Джек уже собрался повернуть назад, когда увидел, что к ним, прихрамывая, приближается старик в военной форме времен Второй мировой войны и лихо заломленной фуражке. Джек приветливо помахал ему рукой:
   — Салют! Вы не знаете, парад сегодня будет?
   Ветеран нахмурился:
   — Должен быть, черт побери! Кажется, они маршируют где-то на Верхнем Бродвее. Но скорее всего, на них никто не смотрит. Я только что был на церемонии чествования ветеранов, так туда почти никто не пришел.
   Джек посмотрел на медали, украшавшие грудь старого солдата. Среди них горела звезда, в которой он узнал орден «За отвагу».
   — Вы воевали на Второй мировой?
   — Да, — ответил солдат, взглянув на Джека. — А вы служили?
   Джек улыбнулся:
   — Я? Нет. Армия — это не для меня.
   — Я тоже туда не рвался, — сказал ветеран, повысив голос. — Никто из нас не хотел идти на фронт. Я проклинал каждую минуту на той войне. Но мы были там нужны, мы выполняли свой долг. И отдавали свои жизни. Весь наш взвод полег в Анцио, погибли все мои товарищи — один я выжил, да и то чудом. Мне удалось вернуться с этой войны, и, пока я жив, я буду говорить о своих погибших друзьях. Кто-то ведь должен их помнить, как вы думаете? Но сейчас всем наплевать на это.
   — Мне не наплевать, — тихо сказал Джек, охваченный каким-то непонятным волнением. Он протянул ветерану руку. — Спасибо вам за все.
   Заморгав, старый солдат пожал протянутую руку. Глаза у него подернулись слезами, подбородок задрожал. Наконец он справился с собой и, прошептав: «Да что уж там», побрел прочь.
   Повернувшись, Джек встретился взглядом с Джиа. Глаза у нее слегка покраснели.
   — Джек, это было...
   Он смущенно пожал плечами.
   — Нет, правда. Не отмахивайся. Это было так трогательно. Особенно при твоем отношении к армии и властям.
   — Он же не армия и не правительство. Простой парень. Независимо от того, как ты относишься к войнам, нельзя не сочувствовать бедняге, которого вырвали из жизни, сунули винтовку в руки и отправили черт знает куда убивать других парней, которых тоже оторвали от родных и послали туда же. И пока они трясутся в окопах, рискуя не дожить до зари, все эти жирные коты, генералы, политики, священники, муллы и вожди племен, которые заварили всю эту кашу, сидят в тылу и передвигают фигуры на шахматной доске. — Переведя дух, Джек указал большим пальцем через плечо: — Ему досталась грязная работа, но он с ней справился. И потому достоин уважения.
   — Это тоже мужское дело, да? — спросила Джиа, по-мальчишески ударив его по плечу. На губах у нее играла грустная улыбка.
   — Наша мужская солидарность, детка.
   Отвернувшись, Джиа проводила взглядом удаляющийся военный китель.
   — Ох уж эти старые солдаты... — вздохнула она.
   Но мысли Джека уже были заняты молодыми солдатами — ветеранами косовской войны. Доведись ему встретиться с ними, никаких рукопожатий не будет.

5

   Третий ключ подошел. Люк открыл замок, вошел внутрь и быстро захлопнул за собой дверь. Жалюзи были опущены, но в приемной диабетической клиники было достаточно светло.
   Теперь можно немного расслабиться. Сегодня сюда никто не придет, тем более Надя, которая все еще дает показания и подписывает протоколы. Сам Люк, наскоро ответив на вопросы, тотчас же уехал, сославшись на неотложные дела. В конце концов, он имел ко всему этому лишь косвенное отношение.