Страница:
Они с Фрэнком и Джо уже обговорили, где и как будут летать, и теперь дело было за грузом.
— Старых шин? — удивился Сол. — Господи, да у меня их навалом. Они ни на что не годятся, хоть выкидывай в океан.
— Я найду им другое применение. На грузовик наберется?
— Шутишь? Да хоть на три. А что ты будешь делать с этой кучей старья?
— Будешь доволен, даю слово. Набросай побольше в грузовик, я заберу их позже.
— Это как-то связано с тем дельцем, о котором мы толковали?
— Да.
— Отлично! Они твои.
Интересно, какие садистские идеи возникли в мозгу у Сола, когда он услышал о шинах, подумал Джек, повесив трубку. Он повернулся к братьям:
— Порядок.
Фрэнк ухмыльнулся в усы:
— Вечно ты что-нибудь удумаешь, старик.
— Ну, брат, ты и чума, — протянул Джо.
Они скрепили договор рукопожатием, и Джек возвратился к машине. Там его уже ждали Джиа и Вики, успевшие познакомиться со всеми образцами летательных аппаратов. Надо будет позвонить Наде и сообщить, что ее заказ частично профинансирует другой клиент, так что она заплатит только половину. Сол, разумеется, заплатит по полной.
Джек обнял Джиа и поцеловал. Он был доволен сегодняшним днем.
— Почему ты улыбаешься? — спросила Джиа.
— Рад тебя видеть.
— Вот оно что, — усмехнулась она. — Ты похож на кота, съевшего канарейку.
— Мне удалось решить одну небольшую проблему.
— Связанную с тем самым сербом?
— Да.
— Не хочу никаких подробностей, — отрезала она, садясь за руль. — Это опасно? Вот единственное, что меня интересует.
— На этот раз нет. Эту халтурку я буду делать под прикрытием.
Во всяком случае, вначале, подумал Джек. Если все пойдет гладко, высовываться не придется. Но был ли хоть один раз, когда все шло гладко?
13
14
15
— Старых шин? — удивился Сол. — Господи, да у меня их навалом. Они ни на что не годятся, хоть выкидывай в океан.
— Я найду им другое применение. На грузовик наберется?
— Шутишь? Да хоть на три. А что ты будешь делать с этой кучей старья?
— Будешь доволен, даю слово. Набросай побольше в грузовик, я заберу их позже.
— Это как-то связано с тем дельцем, о котором мы толковали?
— Да.
— Отлично! Они твои.
Интересно, какие садистские идеи возникли в мозгу у Сола, когда он услышал о шинах, подумал Джек, повесив трубку. Он повернулся к братьям:
— Порядок.
Фрэнк ухмыльнулся в усы:
— Вечно ты что-нибудь удумаешь, старик.
— Ну, брат, ты и чума, — протянул Джо.
Они скрепили договор рукопожатием, и Джек возвратился к машине. Там его уже ждали Джиа и Вики, успевшие познакомиться со всеми образцами летательных аппаратов. Надо будет позвонить Наде и сообщить, что ее заказ частично профинансирует другой клиент, так что она заплатит только половину. Сол, разумеется, заплатит по полной.
Джек обнял Джиа и поцеловал. Он был доволен сегодняшним днем.
— Почему ты улыбаешься? — спросила Джиа.
— Рад тебя видеть.
— Вот оно что, — усмехнулась она. — Ты похож на кота, съевшего канарейку.
— Мне удалось решить одну небольшую проблему.
— Связанную с тем самым сербом?
— Да.
— Не хочу никаких подробностей, — отрезала она, садясь за руль. — Это опасно? Вот единственное, что меня интересует.
— На этот раз нет. Эту халтурку я буду делать под прикрытием.
Во всяком случае, вначале, подумал Джек. Если все пойдет гладко, высовываться не придется. Но был ли хоть один раз, когда все шло гладко?
13
За ужином Даг был непривычно молчалив. Он гонял по тарелке «чили релленос» и не обращал внимания на пиво, на котором уже успела осесть пена. Вокруг смеялись, разговаривали, окликали друзей, а их столик был островком безмолвия среди всеобщего веселья.
— Земля вызывает Дага, — нарушила молчание Надя. — Даг Глисон, ответьте.
Он поднял голову и с улыбкой провел рукой по светлым волосам.
— Извини, задумался.
— О чем? Что-нибудь не так?
— Не знаю.
Даг рассказал Наде о звонке из аптеки и своих попытках прояснить ситуацию.
Надин коктейль вдруг как-то сразу потерял свой вкус.
— У компании неприятности?
— Это было моей первой мыслью, — кивнул Даг. — Я подумал, что зря мы работаем в одном месте. Если что-нибудь случится с ГЭМ, мы оба окажемся не у дел.
Если что-то случится с ГЭМ... Страшно даже подумать об этом. Ведь она только что начала работать...
— Но ты ведь говорил, что в журнале... как он называется?
— "Фармацевтический форум".
— Там ведь было написано, что «трисеф» занимает первое место в своей категории.
Даг кивнул.
— Но это вранье.
Надя внутренне напряглась.
— Откуда ты знаешь?
Настороженно оглядевшись, он наклонился к ней:
— Мой ноутбук подключен к компьютерной сети компании, чтобы я мог скачивать необходимые данные, почту и информацию о лекарствах и сбрасывать туда свои отчеты. Сегодня днем я потратил несколько часов, чтобы проникнуть в закрытую часть сети.
Надя прикоснулась к его руке.
— Даг, у тебя могут быть неприятности.
— Не обязательно. Я же не пытался взломать их сеть. Просто мой ноутбук помог мне пройти сквозь стену, не разрушая ее. Я был очень осторожен и ни к чему не прикасался. Полз, как змея, а не лез напролом.
— Все равно это опасно.
Он отпил из кружки.
— А что мне было делать? Не могу же я сидеть в неизвестности, ничего не предпринимая. Ты же меня знаешь.
Да, Надя уже изучила его натуру. Раз вцепившись в проблему, он ни за что не выпустит ее, пока не решит. Бывали случаи, когда он по двое суток не отходил от компьютера, пытаясь найти ошибки в программе.
— И ты обнаружил нечто, о чем тебе знать не положено.
— То-то и оно. Я нашел официальные отчеты о продажах. — Даг опять оглянулся по сторонам. — Оказалось, что не такой уж я классный торговый агент. Мои показатели по «трисефу» довольно плачевны. Единственное утешение — я такой не один. Сбыт «трисефа» идет из рук вон плохо.
В голосе его послышалась обида.
— А как же твои комиссионные?
— Дутые, как и у всех остальных.
— Звучит невероятно.
— Ты мне это говоришь? — вздохнул Даг.
— Значит, компания разоряется?
Он посмотрел на нее:
— Да в том-то и дело, что нет. Официальные цифры весьма впечатляют. «Трисеф» — рекордсмен продаж за границей, приносит огромные доходы. Прибыли просто зашкаливают.
— Такие высокие, что они могут выплачивать тебе комиссионные за антибиотики, которые ты не продал?
— Выходит, что так. Но отчего такая разница между заявленным и реальным объемом продаж?
Почему «Фармацевтический форум» печатает дутые цифры?
— Очевидно, чтобы скрыть тот факт, что «трисеф» провалился в Штатах.
— Но он пользуется бешеным спросом в других странах. В чем же дело?
Надя пожала плечами:
— Может, таким образом держат цену?
— Но как? Они же действуют в тени.
— А как насчет профессиональной гордости?
Надя знала, что доктор Монне очень самолюбив. Но разве это причина, чтобы участвовать в мошенничестве такого масштаба? Наверняка его собственная репутация ему дороже, чем успехи компании.
— Возможно, разгадка в следующем, — предположил Даг, отхлебнув пива. Он взял чипс и обмакнул его в соус. — ГЭМ начинала с торговли аналогами раскрученных лекарств. «Трисеф» — их первая попытка конкурировать с крупными компаниями, и они, естественно, хотят выглядеть победителями.
— Уверена, что дело в этом.
— А я вот не уверен. У меня есть ряд вопросов, на которые я хотел бы получить ответ, — усмехнулся Даг. — Поедем ко мне после ужина. Я сделаю из тебя хакера.
Надя натянуто улыбнулась:
— Ладно.
Она знала, что Даг будет грызть эту кость, пока не обглодает дочиста. И ей неизбежно придется ему помогать.
— Земля вызывает Дага, — нарушила молчание Надя. — Даг Глисон, ответьте.
Он поднял голову и с улыбкой провел рукой по светлым волосам.
— Извини, задумался.
— О чем? Что-нибудь не так?
— Не знаю.
Даг рассказал Наде о звонке из аптеки и своих попытках прояснить ситуацию.
Надин коктейль вдруг как-то сразу потерял свой вкус.
— У компании неприятности?
— Это было моей первой мыслью, — кивнул Даг. — Я подумал, что зря мы работаем в одном месте. Если что-нибудь случится с ГЭМ, мы оба окажемся не у дел.
Если что-то случится с ГЭМ... Страшно даже подумать об этом. Ведь она только что начала работать...
— Но ты ведь говорил, что в журнале... как он называется?
— "Фармацевтический форум".
— Там ведь было написано, что «трисеф» занимает первое место в своей категории.
Даг кивнул.
— Но это вранье.
Надя внутренне напряглась.
— Откуда ты знаешь?
Настороженно оглядевшись, он наклонился к ней:
— Мой ноутбук подключен к компьютерной сети компании, чтобы я мог скачивать необходимые данные, почту и информацию о лекарствах и сбрасывать туда свои отчеты. Сегодня днем я потратил несколько часов, чтобы проникнуть в закрытую часть сети.
Надя прикоснулась к его руке.
— Даг, у тебя могут быть неприятности.
— Не обязательно. Я же не пытался взломать их сеть. Просто мой ноутбук помог мне пройти сквозь стену, не разрушая ее. Я был очень осторожен и ни к чему не прикасался. Полз, как змея, а не лез напролом.
— Все равно это опасно.
Он отпил из кружки.
— А что мне было делать? Не могу же я сидеть в неизвестности, ничего не предпринимая. Ты же меня знаешь.
Да, Надя уже изучила его натуру. Раз вцепившись в проблему, он ни за что не выпустит ее, пока не решит. Бывали случаи, когда он по двое суток не отходил от компьютера, пытаясь найти ошибки в программе.
— И ты обнаружил нечто, о чем тебе знать не положено.
— То-то и оно. Я нашел официальные отчеты о продажах. — Даг опять оглянулся по сторонам. — Оказалось, что не такой уж я классный торговый агент. Мои показатели по «трисефу» довольно плачевны. Единственное утешение — я такой не один. Сбыт «трисефа» идет из рук вон плохо.
В голосе его послышалась обида.
— А как же твои комиссионные?
— Дутые, как и у всех остальных.
— Звучит невероятно.
— Ты мне это говоришь? — вздохнул Даг.
— Значит, компания разоряется?
Он посмотрел на нее:
— Да в том-то и дело, что нет. Официальные цифры весьма впечатляют. «Трисеф» — рекордсмен продаж за границей, приносит огромные доходы. Прибыли просто зашкаливают.
— Такие высокие, что они могут выплачивать тебе комиссионные за антибиотики, которые ты не продал?
— Выходит, что так. Но отчего такая разница между заявленным и реальным объемом продаж?
Почему «Фармацевтический форум» печатает дутые цифры?
— Очевидно, чтобы скрыть тот факт, что «трисеф» провалился в Штатах.
— Но он пользуется бешеным спросом в других странах. В чем же дело?
Надя пожала плечами:
— Может, таким образом держат цену?
— Но как? Они же действуют в тени.
— А как насчет профессиональной гордости?
Надя знала, что доктор Монне очень самолюбив. Но разве это причина, чтобы участвовать в мошенничестве такого масштаба? Наверняка его собственная репутация ему дороже, чем успехи компании.
— Возможно, разгадка в следующем, — предположил Даг, отхлебнув пива. Он взял чипс и обмакнул его в соус. — ГЭМ начинала с торговли аналогами раскрученных лекарств. «Трисеф» — их первая попытка конкурировать с крупными компаниями, и они, естественно, хотят выглядеть победителями.
— Уверена, что дело в этом.
— А я вот не уверен. У меня есть ряд вопросов, на которые я хотел бы получить ответ, — усмехнулся Даг. — Поедем ко мне после ужина. Я сделаю из тебя хакера.
Надя натянуто улыбнулась:
— Ладно.
Она знала, что Даг будет грызть эту кость, пока не обглодает дочиста. И ей неизбежно придется ему помогать.
14
Контора «Дома чудес» располагалась в передней части фургона. Сидя там, Люк Монне то и дело поглядывал на часы. Уже скоро.
Узнав, что чудовище все еще живо, он почувствовал облегчение.
Люк оглядел крошечный офис: там стоял шаткий стол и два стула, для остального места уже не было. Задняя часть фургона, где, по всей видимости, жил сам Пратер, была задернута занавеской. Любопытно, как живет эта странная личность, занимающаяся не менее странным бизнесом. Люка так и подмывало заглянуть за занавеску, но он сдержался. Еще не хватало шпионить.
Хватит с него и конторы. Она была обклеена старыми афишами, самая потрепанная из которых приглашала на представление Джекоба Пратера и его «адской машины». Видимо, это был папаша Озимандиаса. Над столом висела карта США с нарисованным на ней маршрутом, который опоясывал всю страну.
— Нашли что-то интересное? — произнес низкий голос у Люка за спиной.
Доктор вздрогнул. Он не слышал, как вошел Пратер. Для человека такой комплекции тот двигался удивительно бесшумно. Люк, не оборачиваясь, продолжал изучать карту.
— Вы уже побывали во всех этих местах? — спросил он.
— Нет, это мой будущий маршрут, можно сказать, мечта. Когда наберу новую труппу из самых лучших артистов. Вот тогда мы совершим это грандиозное турне, и оно будет последним.
Что-то в его голосе заставило Люка обернуться. Глаза у Пратера блестели, на губах играла какая-то плотоядная улыбка.
Люк поспешно опустил голову и посмотрел на часы. Стрелки показывали 8.43. Прошла уже минута после условленного срока.
— Вы его подготовили? — спросил он.
Пратер кивнул:
— У нас все в порядке. Дело за вами.
— Тогда пойдем.
— Плата вперед, — потребовал Пратер, протягивая широкую ладонь с длинными пальцами.
Люк заколебался. Он всегда платил после отбора проб.
— С ним что-нибудь неладно?
— Да. Он умирает, и мы оба об этом знаем. Не волнуйтесь, пока он жив.
Зачем тогда Пратер требует деньги вперед? Люк застыл, пораженный страшной догадкой. Если существо умирает и это последний забор крови, то Люк Пратеру больше не нужен. А раз их дела закончились, то Люка, как свидетеля убийства, лучше... убрать.
Люк не забыл, как легко расправился Пратер с Макинтошем.
— Какой у вас испуганный вид, доктор, — заметил Пратер, обнажая в улыбке желтые зубы. — Словно вы за свою жизнь опасаетесь.
— Нет, я...
— Не волнуйтесь. Я всегда держу слово, особенно в делах. Просто не хочу, чтобы нас видели мои подопечные. Раз мы в конторе, так давайте займемся делом.
И Пратер снова протянул руку.
Люк вынул конверт.
— Я включил сюда аванс для троих ваших рабочих на случай, если придется брать пробу повторно.
Пратер кивнул, пересчитывая деньги.
— В прошлый раз что-то не получилось?
— Не совсем.
Какое там «не совсем». Две пробы уже пошли насмарку. Люк прикусил губу от досады. Впереди маячила катастрофа.
Пратер со вздохом закрыл конверт.
— Не хочется никого увольнять, но посетителей у нас сейчас стало меньше. В хорошие времена людям незачем глазеть на тех, кому живется хуже, чем им. Выкручиваемся как можем, чтобы сводить концы с концами.
Пратер сунул конверт в карман и тихо пробормотал:
— В лепешку расшибусь, а труппу сохраню.
Уловив нотку отчаяния в голосе Пратера, Люк с недоумением взглянул на него и вышел из фургона. Со стороны пролива доносился запах воды, под ногами шелестела болотная трава Пратер повел его к большому шатру.
— Здесь не слишком многолюдно, — заметил Люк, недоумевая, почему Пратер решил остановиться в таком месте.
— Конечно, где-нибудь в рабочем районе дела у нас пошли бы лучше, но и здесь мы неплохо устроились. Арендную плату берут по-божески, да и городок мне этот по душе.
— Монро? А что в нем такого особенного?
— Вам не понять, — задумчиво произнес Пратер.
Тут к ним с криком подбежала женщина.
— Оз! Оз!
Маленькая, худенькая, с длинным конским хвостом на крошечной головке. Люк заметил, что она плачет. Схватив Пратера за руку, женщина оттащила его в сторону и, захлебываясь от рыданий, жалобно затараторила тоненьким голоском. Слова вылетали так быстро, что Люк ничего не мог разобрать, кроме того, что «Рена такая плохая».
Пратер покивал, потрепал ее по плечу и постарался утешить. Малютка улыбнулась, потом захихикала и побежала прочь, забыв о своих огорчениях.
— Что там случилось? — поинтересовался Люк, когда Пратер вернулся.
— Небольшая семейная ссора, — объяснил тот. — Мы ведь своего рода семья, а какая семья без конфликтов?
— И они бегают к вам жаловаться, как к отцу семейства?
— Не все. Многие вполне самостоятельны и решают свои проблемы сами. Лена и ее сестра Рена имеют мозги шестилетних детей. Их детские ссоры быстро кончаются. Я играю роль царя Соломона.
— Да, я заметил у нее признаки микроцефалии.
Пратер кивнул:
— В нашем деле таких называют «булавочными головками». У меня они выступают под именем «близняшки-букашки».
Люка передернуло, и Пратер это заметил.
— Не нравится, доктор? — криво усмехнулся он. — Эксплуатация умственно отсталых, вы ведь так подумали?
— Ну...
Именно так Люк и подумал.
— Но вы же не знаете, как они жили в Далласе до того, как я их подобрал. Лена и Рена ютились в картонной коробке, рылись вместе с крысами в мусорных бачках, их постоянно насиловали и подвергали издевательствам уличные бродяги.
— Боже правый!
— Сейчас у них свой фургон, они путешествуют по всей стране, поют и читают стишки посетителям, у которых не многим больше в голове. Здесь они в безопасности. Мы следим, чтобы их никто не обижал.
Люк промолчал. Возразить было нечего.
Пратер откинул брезентовую дверь, и они вошли в шатер.
Через минуту Люк уже стоял у клетки человека-акулы. Два служителя с волчьей внешностью держали его черную руку. Люк вздрогнул: один из них мог быть убийцей Макинтоша. Их могучие тела, казалось, отдыхали — справляться с необычным существом больше не составляло труда. Теперь для этого хватило бы и одного силача. Даже отвратительный запах стал гораздо слабее.
Люк почувствовал, что земля уходит у него из-под ног, и закрыл глаза. Это конец. Сегодняшняя проба будет последней. Человек-акула вот-вот протянет ноги.
Дрожащими руками он приготовил флеботомическую иглу, проколол вену и стал следить, как пробирка заполняется темной жидкостью. Закончив, он отступил назад. Служители отпустили черную руку, но на этот раз существо даже не сделало попытки выдернуть ее из прутьев.
Люк покачал одну из пробирок. Черная жидкость напоминала консистенцией воду.
— Как насчет следующего раза? — спросил он Пратера.
— Вряд ли бедняга до него доживет, — ответил тот. — Но если вы захотите нас проведать, просто так, по старой дружбе...
Перед Люком вдруг возникла искаженная гневом физиономия Милоша Драговича, и хриплый голос произнес: «Где мой товар? Где?»
— Не уверен... — пробормотал Люк, чувствуя, как у него пересыхает во рту. Он сглотнул. — Но вы позвоните мне, если... когда это случится?
— Конечно, — тихо произнес Пратер. — Мы вместе будем оплакивать нашего брата.
Люку показалось, что в голосе у него прозвучала неподдельная печаль. Он удивленно посмотрел на Пратера, но тот был совершенно серьезен.
Люку почудилось, что стены шатра нависают над его головой. Он повернулся и пошел к выходу. Вдруг в мозгу пронеслась молнией мысль, что и его сейчас может сразить удар, унесший Макинтоша в могилу. Он втянул голову в плечи и ускорил шаг, но за ним никто не последовал.
Выскочив из шатра. Люк с облегчением вдохнул ночной воздух, но не сбавил шаг. Нельзя терять ни минуты. Надо немедленно поместить пробу в синтезатор.
Узнав, что чудовище все еще живо, он почувствовал облегчение.
Люк оглядел крошечный офис: там стоял шаткий стол и два стула, для остального места уже не было. Задняя часть фургона, где, по всей видимости, жил сам Пратер, была задернута занавеской. Любопытно, как живет эта странная личность, занимающаяся не менее странным бизнесом. Люка так и подмывало заглянуть за занавеску, но он сдержался. Еще не хватало шпионить.
Хватит с него и конторы. Она была обклеена старыми афишами, самая потрепанная из которых приглашала на представление Джекоба Пратера и его «адской машины». Видимо, это был папаша Озимандиаса. Над столом висела карта США с нарисованным на ней маршрутом, который опоясывал всю страну.
— Нашли что-то интересное? — произнес низкий голос у Люка за спиной.
Доктор вздрогнул. Он не слышал, как вошел Пратер. Для человека такой комплекции тот двигался удивительно бесшумно. Люк, не оборачиваясь, продолжал изучать карту.
— Вы уже побывали во всех этих местах? — спросил он.
— Нет, это мой будущий маршрут, можно сказать, мечта. Когда наберу новую труппу из самых лучших артистов. Вот тогда мы совершим это грандиозное турне, и оно будет последним.
Что-то в его голосе заставило Люка обернуться. Глаза у Пратера блестели, на губах играла какая-то плотоядная улыбка.
Люк поспешно опустил голову и посмотрел на часы. Стрелки показывали 8.43. Прошла уже минута после условленного срока.
— Вы его подготовили? — спросил он.
Пратер кивнул:
— У нас все в порядке. Дело за вами.
— Тогда пойдем.
— Плата вперед, — потребовал Пратер, протягивая широкую ладонь с длинными пальцами.
Люк заколебался. Он всегда платил после отбора проб.
— С ним что-нибудь неладно?
— Да. Он умирает, и мы оба об этом знаем. Не волнуйтесь, пока он жив.
Зачем тогда Пратер требует деньги вперед? Люк застыл, пораженный страшной догадкой. Если существо умирает и это последний забор крови, то Люк Пратеру больше не нужен. А раз их дела закончились, то Люка, как свидетеля убийства, лучше... убрать.
Люк не забыл, как легко расправился Пратер с Макинтошем.
— Какой у вас испуганный вид, доктор, — заметил Пратер, обнажая в улыбке желтые зубы. — Словно вы за свою жизнь опасаетесь.
— Нет, я...
— Не волнуйтесь. Я всегда держу слово, особенно в делах. Просто не хочу, чтобы нас видели мои подопечные. Раз мы в конторе, так давайте займемся делом.
И Пратер снова протянул руку.
Люк вынул конверт.
— Я включил сюда аванс для троих ваших рабочих на случай, если придется брать пробу повторно.
Пратер кивнул, пересчитывая деньги.
— В прошлый раз что-то не получилось?
— Не совсем.
Какое там «не совсем». Две пробы уже пошли насмарку. Люк прикусил губу от досады. Впереди маячила катастрофа.
Пратер со вздохом закрыл конверт.
— Не хочется никого увольнять, но посетителей у нас сейчас стало меньше. В хорошие времена людям незачем глазеть на тех, кому живется хуже, чем им. Выкручиваемся как можем, чтобы сводить концы с концами.
Пратер сунул конверт в карман и тихо пробормотал:
— В лепешку расшибусь, а труппу сохраню.
Уловив нотку отчаяния в голосе Пратера, Люк с недоумением взглянул на него и вышел из фургона. Со стороны пролива доносился запах воды, под ногами шелестела болотная трава Пратер повел его к большому шатру.
— Здесь не слишком многолюдно, — заметил Люк, недоумевая, почему Пратер решил остановиться в таком месте.
— Конечно, где-нибудь в рабочем районе дела у нас пошли бы лучше, но и здесь мы неплохо устроились. Арендную плату берут по-божески, да и городок мне этот по душе.
— Монро? А что в нем такого особенного?
— Вам не понять, — задумчиво произнес Пратер.
Тут к ним с криком подбежала женщина.
— Оз! Оз!
Маленькая, худенькая, с длинным конским хвостом на крошечной головке. Люк заметил, что она плачет. Схватив Пратера за руку, женщина оттащила его в сторону и, захлебываясь от рыданий, жалобно затараторила тоненьким голоском. Слова вылетали так быстро, что Люк ничего не мог разобрать, кроме того, что «Рена такая плохая».
Пратер покивал, потрепал ее по плечу и постарался утешить. Малютка улыбнулась, потом захихикала и побежала прочь, забыв о своих огорчениях.
— Что там случилось? — поинтересовался Люк, когда Пратер вернулся.
— Небольшая семейная ссора, — объяснил тот. — Мы ведь своего рода семья, а какая семья без конфликтов?
— И они бегают к вам жаловаться, как к отцу семейства?
— Не все. Многие вполне самостоятельны и решают свои проблемы сами. Лена и ее сестра Рена имеют мозги шестилетних детей. Их детские ссоры быстро кончаются. Я играю роль царя Соломона.
— Да, я заметил у нее признаки микроцефалии.
Пратер кивнул:
— В нашем деле таких называют «булавочными головками». У меня они выступают под именем «близняшки-букашки».
Люка передернуло, и Пратер это заметил.
— Не нравится, доктор? — криво усмехнулся он. — Эксплуатация умственно отсталых, вы ведь так подумали?
— Ну...
Именно так Люк и подумал.
— Но вы же не знаете, как они жили в Далласе до того, как я их подобрал. Лена и Рена ютились в картонной коробке, рылись вместе с крысами в мусорных бачках, их постоянно насиловали и подвергали издевательствам уличные бродяги.
— Боже правый!
— Сейчас у них свой фургон, они путешествуют по всей стране, поют и читают стишки посетителям, у которых не многим больше в голове. Здесь они в безопасности. Мы следим, чтобы их никто не обижал.
Люк промолчал. Возразить было нечего.
Пратер откинул брезентовую дверь, и они вошли в шатер.
Через минуту Люк уже стоял у клетки человека-акулы. Два служителя с волчьей внешностью держали его черную руку. Люк вздрогнул: один из них мог быть убийцей Макинтоша. Их могучие тела, казалось, отдыхали — справляться с необычным существом больше не составляло труда. Теперь для этого хватило бы и одного силача. Даже отвратительный запах стал гораздо слабее.
Люк почувствовал, что земля уходит у него из-под ног, и закрыл глаза. Это конец. Сегодняшняя проба будет последней. Человек-акула вот-вот протянет ноги.
Дрожащими руками он приготовил флеботомическую иглу, проколол вену и стал следить, как пробирка заполняется темной жидкостью. Закончив, он отступил назад. Служители отпустили черную руку, но на этот раз существо даже не сделало попытки выдернуть ее из прутьев.
Люк покачал одну из пробирок. Черная жидкость напоминала консистенцией воду.
— Как насчет следующего раза? — спросил он Пратера.
— Вряд ли бедняга до него доживет, — ответил тот. — Но если вы захотите нас проведать, просто так, по старой дружбе...
Перед Люком вдруг возникла искаженная гневом физиономия Милоша Драговича, и хриплый голос произнес: «Где мой товар? Где?»
— Не уверен... — пробормотал Люк, чувствуя, как у него пересыхает во рту. Он сглотнул. — Но вы позвоните мне, если... когда это случится?
— Конечно, — тихо произнес Пратер. — Мы вместе будем оплакивать нашего брата.
Люку показалось, что в голосе у него прозвучала неподдельная печаль. Он удивленно посмотрел на Пратера, но тот был совершенно серьезен.
Люку почудилось, что стены шатра нависают над его головой. Он повернулся и пошел к выходу. Вдруг в мозгу пронеслась молнией мысль, что и его сейчас может сразить удар, унесший Макинтоша в могилу. Он втянул голову в плечи и ускорил шаг, но за ним никто не последовал.
Выскочив из шатра. Люк с облегчением вдохнул ночной воздух, но не сбавил шаг. Нельзя терять ни минуты. Надо немедленно поместить пробу в синтезатор.
15
— Иди сюда, — позвал Милош, хлопнув рукой по дивану рядом с собой. На нем был двубортный пиджак из белого кашемира и серебристая водолазка из тончайшей шерсти. — Садись, я хочу тебя кое-чем угостить.
К нему, покачивая бедрами, подошла молоденькая фотомодель. Она шла по пушистому ковру, словно дефилируя по подиуму. Милош не знал ее настоящего имени. Она называла себя Чино, но вряд ли это имя фигурировало в ее свидетельстве о рождении. Скорее всего, она звалась Марией Диас, Кончитой Гонсалес или как-нибудь еще в этом роде. Она никогда не говорила об этом. Да и какое ему дело до ее настоящего имени? Достаточно того, что у нее были черные глаза, сверкавшие из-под шелковистой челки, высокие скулы и гибкое, как у пантеры, тело.
Милош смотрел, как под обтягивающим черным платьем ходят стройные бедра. Он познакомился с ней на открытии клуба; Она поразила его худобой — прямо кожа да кости. На фотографиях она выглядела лучше — камера каким-то образом сглаживала острые углы. Тощие девицы никогда не вдохновляли Драговича. В душе он предпочитал пышных красавиц, у которых было за что подержаться. А эта вот-вот переломится, как прутик.
Но такие, как Чино, были в моде, и все вокруг мечтали обзавестись подобными подругами. А Милошу Драговичу всегда хотелось того, к чему стремились другие.
Всегда самое лучшее, высший класс во всем — таким был его девиз, неписаный закон, по которому он выстраивал свою жизнь.
Его часы, золотой брегет на тридцати семи камнях, считались лучшими в мире. Но разве они шли точнее, чем какой-нибудь «таймекс»? Вряд ли. Разве нужно ему было знать фазы Луны? Сейчас часы показывали новолуние — а кому это надо? Но люди, мнением которых он дорожил, знали, что такие часы стоят не меньше тридцати штук.
Разве ему был нужен пятидесятидюймовый плазменный экран, висевший на стене гостиной? Сам Милош никогда не смотрел телевизор. Но люди, которые придут к нему в воскресенье, знают, что это лучший экран, который можно купить за деньги.
Дом и участок, где волны бились о берег прямо за стеклянными дверями комнат, были тоже самого высшего класса. Однако это не мешало местным властям вмешиваться не в свое дело. Общество архитектурного надзора выказало недовольство его ярко-синей крышей. Сначала Драгович решил, что его разыгрывают, но делегация оказалась самой настоящей, и санкции грозили нешуточные. Пришлось откупаться.
Этот дом вообще влетел ему в копеечку. Он переплатил за землю, его ободрал подрядчик, строивший дом, шайка педиков-декораторов вообще имела его как хотела: несколько месяцев они роились по всем комнатам и вытворяли черт знает что. И в довершение всего его участок находился всего в сотне ярдов от океана, и любой ураган, прорвавшийся с юга, мог не оставить там камня на камне.
Но Милошу было наплевать. Это всего лишь вопрос денег, а он-то знает, как они делаются. Главное — иметь самое лучшее. Если у тебя все самое лучшее, значит, ты знаешь в этом толк, и люди, во всяком случае здесь, в Америке, считают, что ты задаешь тон. Все они болваны. Сам он не видел разницы между дизайнерским диваном и теми кушетками, что предлагают каталоги дешевой мебели, а антикварное трюмо для него мало чем отличалось от рухляди, продающейся на барахолках. Ну и что? Он ведь мог нанять тех, кто разбирается в этом лучше. А что для этого нужно? Только деньги.
В общем, все сводится к деньгам.
Но порой для того, чтобы произвести впечатление на нужных людей, одних денег мало. Требуется нечто большее. Происхождение, манеры, класс, известность — много чего. Любой компьютерный придурок может основать компанию и через несколько лет продать ее за сто миллионов долларов, но все равно он останется придурком. В приличное общество его не допустят. Милоша тоже не принимали в приличном обществе, но он делал все возможное, чтобы туда пробиться. Для этого требовалось много усилий и смекалки, но, тем не менее, дело двигалось.
Репутация Милоша (некоторые называли ее сомнительной, сам же он предпочитал слово «громкая») работала на него, придавая ему ореол таинственности. Это была своего рода зацепка в том мире, куда он так стремился. Он обнаружил, что некоторые его обитатели любят упоминать его имя, и ухватился за это. Вот почему он пригласил Чино на выходные. Она будет его трофеем, украшением, одинаково ценным для обеих сторон.
Но главное, она будет болтать, когда вернется в город. Женщины обожают посплетничать. Поэтому все, что она увидит у него в доме, должно быть первоклассным. Даже секс. Чино была вдвое моложе его, но в свои двадцать два уже приобрела довольно причудливые сексуальные привычки. Она любила, чтобы с ней обращались грубо (без синяков, конечно), и Милош с большим удовольствием потакал ее капризам. Ведь она будет всем рассказывать, какой он мужчина, и нужно, чтобы отзывы были самыми восторженными. Ее слова будут передаваться из уст в уста, распространяясь в нужных кругах, и скоро все небожители будут знать о легендарных вечеринках Милоша Драговича и стремиться туда попасть. Постепенно от желающих не будет отбоя.
Потом весь этот ажиотаж перекинется на его клуб. Когда осенью откроется «Белгравия», она будет местом, где собираются избранные.
Чино опустилась на диван, почти не придавив подушку.
— Чем же ты меня угостишь? — спросила она, сверкнув безупречными зубами. — Это секрет?
Он взглянул на нее. Ты хочешь секретов, дорогая? Могу сообщить тебе нечто такое, от чего ты пулей вылетишь отсюда.
— Нет... никаких секретов. — Он указал на широкий хрустальный графин, стоявший на стеклянном кофейном столике. — Просто немного вина.
— Вообще-то я не любительница красного. Предпочитаю шампанское. Ты же знаешь.
— Конечно. Твоя неизменная любовь. «Дампьер».
— Не просто «Дампьер» — «Дампьер Кювье де Престиж».
— Ну да. И только урожая 1990 года.
— Разумеется. Оно самое лучшее.
Милош не знал, что ей нравится больше: вкус «Дампьер Кювье де Престиж» 1990 года или тот факт, что оно в два раза дороже, чем «Дом Периньон», и его гораздо труднее найти. Если для нее важна лишь цена и уникальность, она придет в восторг от «Петрю».
— У меня есть кое-что получше. — Подняв графин, он посмотрел его на свет. — Очень редкое красное вино, бордо из винограда, собранного задолго до твоего рождения. В сорок седьмом году.
— В сорок седьмом! — удивилась она. — Тогда еще мой отец не родился. И до сих пор не испортилось?
— Оно великолепно, — заверил ее Милош. — Я вылил его в графин, чтобы немного подышало.
По правде говоря, вино он еще не пробовал, но раз оно стоит таких денег, то должно им соответствовать. И в графин вино вылил не он, а Ким.
Ким был живым подтверждением того принципа, который взял на вооружение Драгович: не обязательно во всем разбираться самому, достаточно нанять знающих людей.
А Ким Сунг, казалось, знал все и обо всем — о еде, вине, одежде и прочих важных вещах. Как косоглазый мог разбираться в таких тонкостях, оставалось для Милоша загадкой, но Ким стал для него поистине незаменимым. Когда Милош показал ему полдюжины бутылок «Петрю» 1947 года, Ким просто заплясал от восторга. Милош и сам предполагал, что это стоящий товар, раз на него нацелился Монне; реакция Кима лишь подтвердила догадку. Он был знатоком красных вин.
Ким посоветовал ему перелить «Петрю» в графин (он делал ударение на последнем слоге, и Милош поспешил это запомнить). Наливать такое вино из бутылки — значит нанести ему оскорбление. Оказывается, у вина есть чувства! Подумать только. Такому вину необходим графин и свечи. Милош ни черта не понял, но решил не спорить и с изумлением стал наблюдать, как Ким медленно переливает вино в хрустальный графин, глядя сквозь горлышко бутылки на горящую свечу.
И теперь Драгович наливал вино из графина в два широких бокала в форме тюльпана, которые Ким специально подал для этой цели. Наполнив бокалы ровно наполовину, один он подал Чино, а другой поднял сам.
— За выходные, полные сюрпризов, — провозгласил он, пристально глядя ей в глаза.
— С удовольствием присоединяюсь, — проворковала Чино.
Милош сделал глоток. Какая гадость... Но он и виду не подал, только задумчиво посмотрел на свой бокал.
Потратить две с половиной штуки на такое дерьмо!
Он сделал еще один глоток. Уже не так противно, но все равно с души воротит.
Милош взглянул на Чино, которая, казалось, вот-вот выплюнет вино в бокал.
— Bay! Как будто пепел в рот попал!
— Не глупи, — оборвал ее Милош. — У него изысканный вкус.
На самом деле она была близка к истине. Вино и вправду отдавало золой.
— Какая дрянь! — фыркнула Чино, отставляя бокал как можно дальше. — Как резиновая подметка.
— Попробуй еще, — сказал Милош, с трудом делая третий глоток. Как же можно это пить? — Превосходное вино.
— Будто тряпку жуешь. Где мой «Дампьер»? Хочу «Дампьер»!
— Ну хорошо.
Он нажал кнопку на кофейном столике. Через мгновение в комнате появился Ким в накрахмаленной белой рубашке и черном жилете. Войдя, он слегка поклонился:
— Да, сэр?
— Даме не понравился «Петрю».
Последовал еще один поклон.
— Какая жалость.
— Ваша святая вода слегка протухла, — заявила Чино.
Милош решил поставить ее на место.
— Попробуй ты, Ким, и скажи даме мнение специалиста.
— Большая честь для меня, сэр, — улыбнулся Ким.
Он извлек из жилетного кармана большую серебряную ложку и налил в нее пол-унции «Петрю». Понюхал, осторожно втянул в себя, словно это был горячий суп, и стал перекатывать во рту. Каков подлец, с восхищением подумал Драгович.
Наконец Ким проглотил вино, после чего закатил глаза и крепко их зажмурил. Спустя мгновение он их открыл с видом человека, узрившего Бога.
— О, сэр, как это прекрасно! Волшебное вино! — Казалось, он сейчас заплачет. — Божественный нектар! Нет слов, чтобы описать его достоинства!
— Вот видишь, — повернулся Милош к Чино. — Я же говорил тебе, что это классное вино.
— Кислятина, — стояла на своем она.
— Возможно, мисс не привыкла к элитным винам. Чтобы оценить старое бордо, требуется некоторый опыт, как у мистера Драговича например.
Ты заслужил премию, Ким, подумал Милош. Но на Чино слова корейца не произвели ни малейшего впечатления.
— Я вполне могу оценить «Дампьер» 1990 года. Когда мне дадут такую возможность?
— Прямо сейчас, мисс, — уверил ее Ким, кланяясь и пятясь к выходу. — Я принесу его вам через минуту.
Разъяренный Драгович вскочил со стаканом в руках, еле сдерживаясь, чтобы не врезать ей по физиономии. Ей нравится, чтобы с ней обращались грубо? Сегодня ночью она свое получит.
Он сделал вид, что рассматривает одну из картин, которыми декораторы увешали все стены. Какая-то мешанина из тусклых красок. Что, черт возьми, это может означать? Но зато дорогая.
Он снова пригубил вина. Неужели Монне и ему подобным нравится эта дрянь? Или они просто делают вид?
— Ты должна попробовать еще разок, — сказал Милош. — Все-таки две с половиной штуки за бутылку...
— Две с половиной тысячи долларов! — воскликнула она. — За вино, отдающее мокрыми опилками? Не может быть!
— Может, — отрезал Милош. — И оно того стоит.
Даже если ее воротит от этого вина, про цену она обязательно всем сообщит.
— Кто это? — вдруг спросила она. — Как на тебя похож.
Обернувшись, Милош увидел, что она стоит у книжных полок, держа в руках рамку с фотографией — единственное, чем украсил комнату сам Драгович.
К нему, покачивая бедрами, подошла молоденькая фотомодель. Она шла по пушистому ковру, словно дефилируя по подиуму. Милош не знал ее настоящего имени. Она называла себя Чино, но вряд ли это имя фигурировало в ее свидетельстве о рождении. Скорее всего, она звалась Марией Диас, Кончитой Гонсалес или как-нибудь еще в этом роде. Она никогда не говорила об этом. Да и какое ему дело до ее настоящего имени? Достаточно того, что у нее были черные глаза, сверкавшие из-под шелковистой челки, высокие скулы и гибкое, как у пантеры, тело.
Милош смотрел, как под обтягивающим черным платьем ходят стройные бедра. Он познакомился с ней на открытии клуба; Она поразила его худобой — прямо кожа да кости. На фотографиях она выглядела лучше — камера каким-то образом сглаживала острые углы. Тощие девицы никогда не вдохновляли Драговича. В душе он предпочитал пышных красавиц, у которых было за что подержаться. А эта вот-вот переломится, как прутик.
Но такие, как Чино, были в моде, и все вокруг мечтали обзавестись подобными подругами. А Милошу Драговичу всегда хотелось того, к чему стремились другие.
Всегда самое лучшее, высший класс во всем — таким был его девиз, неписаный закон, по которому он выстраивал свою жизнь.
Его часы, золотой брегет на тридцати семи камнях, считались лучшими в мире. Но разве они шли точнее, чем какой-нибудь «таймекс»? Вряд ли. Разве нужно ему было знать фазы Луны? Сейчас часы показывали новолуние — а кому это надо? Но люди, мнением которых он дорожил, знали, что такие часы стоят не меньше тридцати штук.
Разве ему был нужен пятидесятидюймовый плазменный экран, висевший на стене гостиной? Сам Милош никогда не смотрел телевизор. Но люди, которые придут к нему в воскресенье, знают, что это лучший экран, который можно купить за деньги.
Дом и участок, где волны бились о берег прямо за стеклянными дверями комнат, были тоже самого высшего класса. Однако это не мешало местным властям вмешиваться не в свое дело. Общество архитектурного надзора выказало недовольство его ярко-синей крышей. Сначала Драгович решил, что его разыгрывают, но делегация оказалась самой настоящей, и санкции грозили нешуточные. Пришлось откупаться.
Этот дом вообще влетел ему в копеечку. Он переплатил за землю, его ободрал подрядчик, строивший дом, шайка педиков-декораторов вообще имела его как хотела: несколько месяцев они роились по всем комнатам и вытворяли черт знает что. И в довершение всего его участок находился всего в сотне ярдов от океана, и любой ураган, прорвавшийся с юга, мог не оставить там камня на камне.
Но Милошу было наплевать. Это всего лишь вопрос денег, а он-то знает, как они делаются. Главное — иметь самое лучшее. Если у тебя все самое лучшее, значит, ты знаешь в этом толк, и люди, во всяком случае здесь, в Америке, считают, что ты задаешь тон. Все они болваны. Сам он не видел разницы между дизайнерским диваном и теми кушетками, что предлагают каталоги дешевой мебели, а антикварное трюмо для него мало чем отличалось от рухляди, продающейся на барахолках. Ну и что? Он ведь мог нанять тех, кто разбирается в этом лучше. А что для этого нужно? Только деньги.
В общем, все сводится к деньгам.
Но порой для того, чтобы произвести впечатление на нужных людей, одних денег мало. Требуется нечто большее. Происхождение, манеры, класс, известность — много чего. Любой компьютерный придурок может основать компанию и через несколько лет продать ее за сто миллионов долларов, но все равно он останется придурком. В приличное общество его не допустят. Милоша тоже не принимали в приличном обществе, но он делал все возможное, чтобы туда пробиться. Для этого требовалось много усилий и смекалки, но, тем не менее, дело двигалось.
Репутация Милоша (некоторые называли ее сомнительной, сам же он предпочитал слово «громкая») работала на него, придавая ему ореол таинственности. Это была своего рода зацепка в том мире, куда он так стремился. Он обнаружил, что некоторые его обитатели любят упоминать его имя, и ухватился за это. Вот почему он пригласил Чино на выходные. Она будет его трофеем, украшением, одинаково ценным для обеих сторон.
Но главное, она будет болтать, когда вернется в город. Женщины обожают посплетничать. Поэтому все, что она увидит у него в доме, должно быть первоклассным. Даже секс. Чино была вдвое моложе его, но в свои двадцать два уже приобрела довольно причудливые сексуальные привычки. Она любила, чтобы с ней обращались грубо (без синяков, конечно), и Милош с большим удовольствием потакал ее капризам. Ведь она будет всем рассказывать, какой он мужчина, и нужно, чтобы отзывы были самыми восторженными. Ее слова будут передаваться из уст в уста, распространяясь в нужных кругах, и скоро все небожители будут знать о легендарных вечеринках Милоша Драговича и стремиться туда попасть. Постепенно от желающих не будет отбоя.
Потом весь этот ажиотаж перекинется на его клуб. Когда осенью откроется «Белгравия», она будет местом, где собираются избранные.
Чино опустилась на диван, почти не придавив подушку.
— Чем же ты меня угостишь? — спросила она, сверкнув безупречными зубами. — Это секрет?
Он взглянул на нее. Ты хочешь секретов, дорогая? Могу сообщить тебе нечто такое, от чего ты пулей вылетишь отсюда.
— Нет... никаких секретов. — Он указал на широкий хрустальный графин, стоявший на стеклянном кофейном столике. — Просто немного вина.
— Вообще-то я не любительница красного. Предпочитаю шампанское. Ты же знаешь.
— Конечно. Твоя неизменная любовь. «Дампьер».
— Не просто «Дампьер» — «Дампьер Кювье де Престиж».
— Ну да. И только урожая 1990 года.
— Разумеется. Оно самое лучшее.
Милош не знал, что ей нравится больше: вкус «Дампьер Кювье де Престиж» 1990 года или тот факт, что оно в два раза дороже, чем «Дом Периньон», и его гораздо труднее найти. Если для нее важна лишь цена и уникальность, она придет в восторг от «Петрю».
— У меня есть кое-что получше. — Подняв графин, он посмотрел его на свет. — Очень редкое красное вино, бордо из винограда, собранного задолго до твоего рождения. В сорок седьмом году.
— В сорок седьмом! — удивилась она. — Тогда еще мой отец не родился. И до сих пор не испортилось?
— Оно великолепно, — заверил ее Милош. — Я вылил его в графин, чтобы немного подышало.
По правде говоря, вино он еще не пробовал, но раз оно стоит таких денег, то должно им соответствовать. И в графин вино вылил не он, а Ким.
Ким был живым подтверждением того принципа, который взял на вооружение Драгович: не обязательно во всем разбираться самому, достаточно нанять знающих людей.
А Ким Сунг, казалось, знал все и обо всем — о еде, вине, одежде и прочих важных вещах. Как косоглазый мог разбираться в таких тонкостях, оставалось для Милоша загадкой, но Ким стал для него поистине незаменимым. Когда Милош показал ему полдюжины бутылок «Петрю» 1947 года, Ким просто заплясал от восторга. Милош и сам предполагал, что это стоящий товар, раз на него нацелился Монне; реакция Кима лишь подтвердила догадку. Он был знатоком красных вин.
Ким посоветовал ему перелить «Петрю» в графин (он делал ударение на последнем слоге, и Милош поспешил это запомнить). Наливать такое вино из бутылки — значит нанести ему оскорбление. Оказывается, у вина есть чувства! Подумать только. Такому вину необходим графин и свечи. Милош ни черта не понял, но решил не спорить и с изумлением стал наблюдать, как Ким медленно переливает вино в хрустальный графин, глядя сквозь горлышко бутылки на горящую свечу.
И теперь Драгович наливал вино из графина в два широких бокала в форме тюльпана, которые Ким специально подал для этой цели. Наполнив бокалы ровно наполовину, один он подал Чино, а другой поднял сам.
— За выходные, полные сюрпризов, — провозгласил он, пристально глядя ей в глаза.
— С удовольствием присоединяюсь, — проворковала Чино.
Милош сделал глоток. Какая гадость... Но он и виду не подал, только задумчиво посмотрел на свой бокал.
Потратить две с половиной штуки на такое дерьмо!
Он сделал еще один глоток. Уже не так противно, но все равно с души воротит.
Милош взглянул на Чино, которая, казалось, вот-вот выплюнет вино в бокал.
— Bay! Как будто пепел в рот попал!
— Не глупи, — оборвал ее Милош. — У него изысканный вкус.
На самом деле она была близка к истине. Вино и вправду отдавало золой.
— Какая дрянь! — фыркнула Чино, отставляя бокал как можно дальше. — Как резиновая подметка.
— Попробуй еще, — сказал Милош, с трудом делая третий глоток. Как же можно это пить? — Превосходное вино.
— Будто тряпку жуешь. Где мой «Дампьер»? Хочу «Дампьер»!
— Ну хорошо.
Он нажал кнопку на кофейном столике. Через мгновение в комнате появился Ким в накрахмаленной белой рубашке и черном жилете. Войдя, он слегка поклонился:
— Да, сэр?
— Даме не понравился «Петрю».
Последовал еще один поклон.
— Какая жалость.
— Ваша святая вода слегка протухла, — заявила Чино.
Милош решил поставить ее на место.
— Попробуй ты, Ким, и скажи даме мнение специалиста.
— Большая честь для меня, сэр, — улыбнулся Ким.
Он извлек из жилетного кармана большую серебряную ложку и налил в нее пол-унции «Петрю». Понюхал, осторожно втянул в себя, словно это был горячий суп, и стал перекатывать во рту. Каков подлец, с восхищением подумал Драгович.
Наконец Ким проглотил вино, после чего закатил глаза и крепко их зажмурил. Спустя мгновение он их открыл с видом человека, узрившего Бога.
— О, сэр, как это прекрасно! Волшебное вино! — Казалось, он сейчас заплачет. — Божественный нектар! Нет слов, чтобы описать его достоинства!
— Вот видишь, — повернулся Милош к Чино. — Я же говорил тебе, что это классное вино.
— Кислятина, — стояла на своем она.
— Возможно, мисс не привыкла к элитным винам. Чтобы оценить старое бордо, требуется некоторый опыт, как у мистера Драговича например.
Ты заслужил премию, Ким, подумал Милош. Но на Чино слова корейца не произвели ни малейшего впечатления.
— Я вполне могу оценить «Дампьер» 1990 года. Когда мне дадут такую возможность?
— Прямо сейчас, мисс, — уверил ее Ким, кланяясь и пятясь к выходу. — Я принесу его вам через минуту.
Разъяренный Драгович вскочил со стаканом в руках, еле сдерживаясь, чтобы не врезать ей по физиономии. Ей нравится, чтобы с ней обращались грубо? Сегодня ночью она свое получит.
Он сделал вид, что рассматривает одну из картин, которыми декораторы увешали все стены. Какая-то мешанина из тусклых красок. Что, черт возьми, это может означать? Но зато дорогая.
Он снова пригубил вина. Неужели Монне и ему подобным нравится эта дрянь? Или они просто делают вид?
— Ты должна попробовать еще разок, — сказал Милош. — Все-таки две с половиной штуки за бутылку...
— Две с половиной тысячи долларов! — воскликнула она. — За вино, отдающее мокрыми опилками? Не может быть!
— Может, — отрезал Милош. — И оно того стоит.
Даже если ее воротит от этого вина, про цену она обязательно всем сообщит.
— Кто это? — вдруг спросила она. — Как на тебя похож.
Обернувшись, Милош увидел, что она стоит у книжных полок, держа в руках рамку с фотографией — единственное, чем украсил комнату сам Драгович.