– Да, нужен врач. Скажите Брансону чтобы вызвал его по телефону.
Доктор пришел через полчаса. Он долго прослушивал маленькую грудку Адели через стетоскоп, осматривал язык и горло.
– Вы правильно сделали, что вызвали меня, – сказал он наконец. – У нее сильные хрипы в груди. Ее надо держать в постели. Продолжайте растирания, Нэнни, и делайте ей ингаляции. А еще купите для нее вот это. – Он выписал рецепт. – Первый прием утром. Лекарство ослабит кашель, очистит ей легкие. Мы же не хотим, чтобы у нее развился круп?
– Ни в коем случае, – ответила Селия. – Это ведь не опасно, как вы считаете, ее болезнь?
– Нет-нет, – заверил врач со сдержанной искренностью, – не опасно. Но может быть неприятно. Она еще очень маленькая.
– Да, конечно. Боже, ангел мой. – Селия поцеловала головку Адели. – Как… как долго это может продолжаться, доктор Перринг?
– Трудно сказать. Иногда дети справляются с болезнью за считаные часы, иногда недомогание может затянуться на несколько дней. Реальной опасности нет, но ей нужен тщательный уход. В идеале – материнский, разумеется, – добавил доктор, улыбаясь Селии несколько натянутой улыбкой. – Матери – всегда лучшие няньки для своих детей.
Селия спустилась вниз проводить врача и позвонить Оливеру, чтобы предупредить о том, что сегодня ей не удастся попасть в театр.
Утром Адели стало лучше, она все еще была вялой и капризничала, но температура упала и кашель ослаб. Селия, и сама утомленная бессонной ночью в заботах о дочери, ибо серьезно отнеслась к словам доктора Перринга, отправилась в офис на важную встречу с книготорговцами, но обещала немедленно вернуться домой, если Адели вновь станет хуже.
– Тогда позвони мне, Нэнни, и через полчаса я буду дома. А может быть, и быстрее.
Нэнни не позвонила. В тот вечер Адель, казалось, уже совсем вернулась к своему нормальному состоянию. Селия начала паковать вещи. Она боялась даже помыслить, как бы ей пришлось поступить, если бы Адель и впрямь серьезно заболела. Конечно, место матери возле больного ребенка. Но не попасть на «Титаник»! Пропустить первое плавание! Это стало бы самым большим разочарованием за всю ее жизнь. Невыносимым. И с профессиональной точки зрения поездка тоже обретала важность: Селия уже обещала сделать об этом сообщение на литературном вечере в «Хэтчардс» и обсудила с ММ возможность издать книгу – не только о «Титанике», но и о других роскошных лайнерах, которые становились столь популярными. Она просто обязана быть на «Титанике», просто обязана.
– Очередной митинг? – ММ подняла брови.
– Да, – кивнул Джаго.
Он скрестил пальцы в карманах, хотя в том не было необходимости. Потому что это была чистая правда. Он собирался на очередной митинг. Просто так уж выходило, что митинг будет очень маленьким: только он, Вайолет и Бетти Карстейрз, казначей. А что такого? Правда, встреча состоится в маленьком домике, где Вайолет живет вместе со своей матерью-вдовой, которой, кстати, не будет дома, но ведь он же не собирается изменять ММ – только проверит имена и подписи, наклеит марки на конверты с письмами к сторонникам и сочувствующим.
И он сказал Вайолет, что у него есть кое-какие новости. Они и в самом деле были. ММ обещала Джаго, что «Литтонс» издаст книгу о миссис Панкхёрст и ее дочери. Конечно, эти женщины не были членами Национального союза борьбы за права женщин, но таким образом можно было придать их делу широкую гласность. Потому что в книге непременно упомянут эту организацию – так сказала ММ. Они будут в восторге. И он, Джаго, сразу вырастет в их глазах. Идея с книгой наверняка произведет впечатление на Вайолет. От мысли об этом Джаго повеселел. Произвести впечатление на ММ было практически невозможно. Конечно, теперь девочки поймут, что он знаком с кем-то, имеющим отношение к издательству, а в этом нет ничего хорошего – они теперь станут надеяться на деньги, пожертвования. Они становились страшно дотошными, когда дело касалось их интересов, каждая мелочь оценивалась буквально со всех сторон. ММ дала всего двадцать фунтов, и ей очень не понравилось, когда Джаго предложил, чтобы издательство «Литтонс» по-настоящему, официально внесло денежный вклад.
– Я не собираюсь до такой степени втягиваться в подобные дела, – заявила она. – Полагаю, это совершенно не то, чем должно заниматься «Литтонс».
Когда Джаго спросил почему, ММ некоторое время пыталась уйти от ответа, а затем нехотя объяснила, что многие из их клиентов не испытывают симпатий к суфражисткам, а если уж говорить напрямик, настроены к ним весьма враждебно.
– Подобные действия могут причинить нам большой вред, Джаго, ты должен это понимать.
Джаго сказал, что совершенно ничего не понимает, а ММ ответила: ну что ж, печально, но ситуацию это не меняет.
– Думаю, в конце концов, издание книги будет намного полезнее. А кроме того, Селия хочет выпустить художественное произведение, в котором действие крутилось бы вокруг вашего движения, и один наш редактор уже получил задание подыскать автора. Это тоже будет чрезвычайно ценно. Так что, Джаго, не нужно упрекать меня в том, что издательству или мне безразличны интересы суфражисток.
Джаго, почуяв опасность, заверил ММ, что у него и в мыслях не было в чем-то ее упрекать.
– Венеция сегодня плохо себя чувствует, леди Селия. Боюсь, с ней то же самое.
Селия отложила комплект отделанного кружевом белья, который только что купила в «Вуллэндз», и тщательно завернула его в тонкую бумагу, чтобы затем упаковать.
– Ох, Нэнни, – вздохнула она. – Ей так же плохо, как Адели?
– Я бы сказала, хуже. Очень нехороший кашель.
– Сейчас поднимусь.
Повторилась точно та же история: был вызван врач, он прописал то же лечение и уход и удалился. На этот раз пришлось вызвать его утром повторно. Венеция, которая всегда была слабее сестры, чувствовала себя намного хуже: температура у нее подскочила до тридцати восьми градусов, маленькая грудка быстро-быстро поднималась и опадала при дыхании, кашель был острым и резким. За первой беспокойной ночью последовала вторая. В полночь, когда она лежала в кроватке, непрерывно кашляя, и уже ни ингаляции, ни растирания оказались не в силах бороться с этим бесконечным, болезненным кашлем, Селия взглянула на Оливера, который тоже поднялся наверх, чтобы посидеть с дочкой.
– При таких делах, Оливер, тебе придется ехать без меня, – заключила она. – Как можно оставить Венецию, раз она так больна? Мне не будет ни минуты покоя. Это ужасно… Но ты в любом случае должен ехать.
Нэнни, как раз появившаяся с дымящейся кастрюлей взвара для ингаляции, была тронута, увидев, как Оливер нагнулся и нежно поцеловал Селию в макушку.
– Дорогая моя, – сказал он, – если не едешь ты, то, конечно, не еду и я.
– Оливер! Ты же так ждал этого!
– Конечно ждал. Но без тебя путешествие будет совсем не в радость. И должен сказать тебе, дорогая моя, что я очень тронут твоей преданностью нашим детям. Знаю, что́ для тебя означает отказ от этого путешествия.
– Да что ты, Оливер! – ответила с усталой улыбкой Селия. – Каждая мать сделала бы то же самое.
– Не совсем так, – возразил он, – я знаю многих матерей, которые поступили бы совсем иначе.
Нэнни, которая за время своих посиделок с другими няньками на скамейках Кенсингтон-гарденс наслушалась немало жутких рас сказов о матерях, была полностью согласна с Оливером.
Однако через два дня Венеции стало лучше. Она все еще оставалась бледной, с ввалившимися глазами, но у нее уже хватало энергии и сил, чтобы поставить вверх дном всю детскую. Поэтому путешествие Литтонов на борту «Титаника» было делом решенным.
– Это Сара Паркер, – представила Вайолет. – Она пришла помочь нам. Ты должен познакомить ее с твоим издательским приятелем, Джаго. Сара могла бы рассказать ему несколько интересных историй. Ты ведь только что из тюрьмы, Сара, правда? Сара, это Джаго Форд. Он, конечно, мужчина, но абсолютно безвредный. Даже лучше, чем безвредный, это уж точно. У него друзья в верхах, он там пробивает книжку про миссис Панкхёрст.
– Да что ты? – Сара Паркер улыбнулась Джаго.
Это была высокая женщина, очень худая и бледная, с обманчиво изможденным видом, голос у нее был глубокий, речь выдавала человека образованного, и в поведении ее чувствовалась властность.
– А что это за издательство, мистер Форд?
– Зовите меня Джаго. Контора называется «Литтонс».
– Да ну? – В приятном голосе Сары прозвучал неожиданный интерес и легкое удивление. – Империя леди Селии Литтон?
– Вы о ней что-то знаете?
– Знаю. Эммелина как-то обедала с ней. По-моему, и Кристабель тоже. Это очень интересная женщина. Очень успешная. Разумеется, немаловажно, что она замужем за мистером Литтоном.
– Да? – Джаго был неожиданно смущен этим мнением постороннего человека об империи Литтонов. До сих пор в его жизни она являлась всего лишь слабым фоном его отношений с ММ.
– Конечно. Но я несправедлива. У нее множество умных идей. Значит, она делает книгу об Эммелине? Ну что же, это, конечно, не много поможет нам. Вайолет, подай-ка мне вон те конверты. Я то же умею быть полезной.
Пока Сара сидела, наклеивая марки на конверты, Джаго заметил, какие у нее тощие и костлявые руки и как некрасиво выделяются ее челюсти.
– Ну и как там, в тюрьме? – внезапно спросил он. Джаго понимал, что это грубый вопрос, но чувствовал, что нельзя не задать его.
– Отвратительно, – спокойно ответила Сара. – Хуже всего – изоляция. Трудно ощущать сестринскую поддержку, когда сидишь наедине со своими мыслями и страхами двадцать четыре часа в сутки.
– Страхами? – переспросил Джаго.
– Да, страхами. К тюремщикам, их грубости. Тяжелый труд не так уж невыносим, но, если тюремщик обнаруживает ошибку, ну, скажем, ты что-то плохо отчистила, тебя сажают на хлеб и воду. И еще страшный опыт – насильственное кормление. Когда открылась дверь моей камеры и пришли по мою душу, я впервые поняла, что значит «кишки прохудились».
Джаго стало не по себе. Он не привык к таким разговорам. Вайолет протянула руку и накрыла ею ладонь Сары.
– Как часто они это с тобой проделывали? – сочувственно спросила она.
– Да раз шесть. Затем я сильно заболела, и меня поместили в тюремный госпиталь. Все мое горло было ободрано трубкой, через которую заталкивали пищу. Трубка очень широкая и четыре фута в длину, и ее впихивают в тебя с большой силой. И тебя тут же рвет. Я до сих пор не могу есть ничего, кроме жидкой пищи. Мой доктор говорит, что, возможно, и не смогу никогда. – Сара весело оглядела всех. – Но ничего. Я больше не собираюсь даваться им в руки. Вот почему теперь я целиком с вами. Надеюсь, это не сочтут за трусость. Я стала сильно сомневаться относительно пользы насилия вообще. Публика воспринимает наших наиболее воинственных членов как смутьянов. Разумеется, Кристабель и Эммелина со мною не согласны. Боюсь, они мною не вполне довольны.
После того как Сара Паркер ушла, Вайолет задумчиво посмотрела на Джаго:
– Так кто же этот твой приятель? Как его зовут?
– Это не он, а она, – сказал Джаго, – и зовут ее Маргарет Литтон.
– Быть не может! Ну и шуточки! Ты что, знаком с кем-то из самих этих Литтонов?
– Да.
– Близко? – Большие серые глаза теперь смотрели пристально – пристально и даже как-то пронизывающе.
– Нет, – поспешно ответил Джаго, – нет, не очень близко. Вовсе нет.
– Да ладно тебе! Ты не можешь иметь такое влияние на кого-то, с кем не знаком близко.
Джаго промолчал, уставившись в кокетливую чашечку с жидким чаем, поданную матерью Вайолет.
– Ба! Кто бы мог подумать? – понимающе сказала Вайолет. Она взглянула на Джаго из-под своих длинных ресниц и слабо улыбнулась. – Похоже, тебе и вправду есть что предложить. С такой-то знатной подружкой.
– Она не подружка, – объяснил Джаго, – не то, что ты имеешь в виду.
– Да ну?
– Вовсе нет. Слушай, мне пора. Было очень интересно познакомиться с миссис Паркер, и все такое. Но мне завтра вставать в пять утра.
– А со мной тебе было неинтересно? Похоже, не очень. Да и не могло быть иначе. Вот такая я, совсем неинтересная.
Вид у Вайолет был очень расстроенный, хрупкие плечи поникли. Джаго почувствовал угрызения совести.
– Разве ж ты неинтересная? – удивился он. – Я так не думаю.
– Думаешь, думаешь. Почти все так думают. Я встречаю всех этих умных людей, ну, кто к нам приходит, и вижу, что они все думают обо мне: да ну ее, пустое место. Прости, ради бога, я не хотела. – Она достала носовой платок с кружевом и высморкалась.
– Вайолет, – мягко сказал Джаго.
– Что?
– Вайолет, я вовсе не думаю, что ты неинтересная. Я думаю, что ты очень милая. И… – он прочистил горло, – очень привлекательная. Очень. И… ну… и интересная.
Подобный поворот был уже опасен, Джаго это понимал. У него не оставалось иллюзий относительно Вайолет. Он испытывал острое влечение к ней. Что и беспокоило, и нравилось ему. Давно уже он не бывал в такой волнующей ситуации.
Неожиданно в дверях появилась миссис Браун – будь она неладна, старая кикимора.
– Вайолет, уже поздно, – сказала она. – Пора двери запирать.
– Да, хорошо, мама. Джаго уже уходит.
На пороге Джаго обернулся и сказал:
– Спасибо тебе за такой чудный вечер, Вайолет. Я, честное слово, был страшно рад поболтать с тобой. Не с Сарой.
Внезапно девушка подалась вперед и на мгновение приникла к нему хрупким телом – он вдохнул аромат ее духов, дешевый и немного приторный, но все же милый и волнующий, почувствовал, как ее губы быстро скользнули к его губам, – но тут же отпрянула, услышав в прихожей голос матери.
– Нам еще многое надо сделать, – шепнула Вайолет, – если вы согласитесь чуть-чуть помочь нам.
– У меня есть тема для нашего романа о суфражистках, – сказала на следующий день ММ Селии.
Ее увлекли и даже воодушевили рассказы Джаго о Саре Паркер. Профессиональное волнение всколыхнулось в ММ, когда она осознала их силу. Джаго появился у нее на пороге очень поздно и сказал, что ему нужно обсудить нечто важное. ММ знала, что́ именно ему нужно, но она устала и все еще была слегка раздражена его непонятной сверхувлеченностью делом суфражисток. Кроме того, не могла – или не хотела – подыгрывать желаниям Джаго и вскоре отправила его домой. Но информация, которую он принес с собой заодно с парой бутылок пива, оказалась бесценной.
– Да? – спросила Селия. – И что это за тема?
– Совершенно необычная и очень сильная, как мне кажется. О конфликте в рядах движения. О борьбе между воинственно настроенным лидером и не столь одержимым идеей помощником. Улавливаешь мою мысль?
– Думаю, да.
– По-видимому, конфликтов там предостаточно. Тем, кто объявил голодовку в тюрьмах, приходится переживать тяжелые испытания, переносить невыносимые страдания, одиночество и разочарования. Думаю, это будет хорошим наполнением художественного произведения.
– Согласна. Какая ты умница, что поразмыслила над этим.
– Вообще-то, это не я придумала.
– Не ты? – Селия взглянула на ММ набрякшими от усталости глазами. Она выглядела измученной и бледной.
– Ночные бдения в детской? – почувствовала прилив сострадания ММ.
– Да. Трудно быть работающей мамой, Маргарет. Но им наконец-то стало лучше. Наше путешествие на «Титанике» не отменяется. Слава богу. Я так боялась, что нам придется отказаться от него. Вообрази, как ужасно! – Селия улыбнулась. – Но перед отплытием у меня будет пара спокойных ночей, чтобы отоспаться. Так о чем мы говорили? Мне нравится эта идея с книгой. Как ты вышла на подобный сюжет?
– Да это… одна моя подруга надоумила, – отговорилась ММ, – которая побывала на нескольких собраниях.
– А она не могла бы прийти и рассказать нам обо всем, как ты думаешь?
– Нет, едва ли, она очень занятой человек. Она, видишь ли, работает. – ММ почувствовала, что щеки ее заливает румянец, и быстро отвернулась, чтобы пролистать бумаги, которые держала в руках.
– Понятно, – заметила Селия, – тогда ладно. Не будем ее обременять. Может быть, ты сама запишешь несколько этих историй? Или попросишь подругу познакомить нас с Сарой Паркер?
– Да-да. Это вполне возможно. Я обязательно попрошу… попрошу ее об этом.
– А я уже нашла того, кто мог бы написать книгу. Умная женщина, зовут Мьюриел Марчант. Она завтра придет ко мне. Скажи, а с твоей подругой можно как-нибудь переговорить до прихода Мьюриел?
– Думаю, можно, – ответила ММ. – Мы с ней, кстати, собираемся сегодня вечером вместе пообедать. Ну, раз так, я что-нибудь запишу.
Но когда ММ вернулась домой, в дверном проеме торчала записка от Джаго, где он сообщал, что сильно простудился и не сможет прийти. Ох уж эта простуда! Такая гадость. Может быть, с ним то же, что с близнецами? Ему, должно быть, очень тоскливо. Да и трудно справляться с делами в таком состоянии. ММ решила навестить Джаго в его маленьком домике, отнести ему свежий мясной бульон и немного красного вина, которое он полюбил с недавних пор. Это пойдет ему на пользу. А заодно, пока она у него, можно будет что-нибудь записать о Саре Паркер.
– Завтра! – воскликнул Джайлз. – Я думал, что корабль отплывает в четверг.
– Так и есть. Но завтра вечером мы должны ехать в Ливерпуль. Там и сядем на корабль.
– А вы не можете сесть на него в Лондоне?
– Нет, милый. Он не зайдет в Лондон. Это слишком сложно.
– Не понимаю почему. Он мог бы подняться вверх по реке. И я посмотрел бы, как вы садитесь на корабль.
– Мой милый! – Селия рассмеялась и крепко обняла сына. – Мысль прекрасная. Но, боюсь, не получится. Он слишком большой. – Они сидели в детской. Селия подвела мальчика к окну и указала на мост Альберта. – Под ним не пройдет даже часть корабля. А если бы он и прошел, мы бы опоздали в Нью-Йорк.
– Понятно.
Джайлз был очень расстроен. Оливер взял его на руки и крепко обнял.
– Мы ведь ненадолго уезжаем, Джайлз. Обещаю. Всего на несколько недель. Вернемся ко дню рождения близнецов.
– А мне дела нет до их дня рождения, – заявил Джайлз. Голос его звучал глухо и отчужденно.
– Милый! Ну разве можно так говорить старшему брату?
Джайлз молчал.
– Как бы то ни было, – сказала Селия, – мы должны с вами попрощаться сегодня вечером, перед сном. Со всеми. Когда ты проснешься, нас уже не будет. И тогда ты можешь отмечать дни до нашего возвращения. И присматривай за девочками, потому что ты старший.
– Я не хочу за ними присматривать. У них есть Нэнни и Летти. А вот за Барти я не прочь присмотреть, – добавил Джайлз. – Мне она нравится.
– Отлично, – быстро проговорила Селия, – а где Барти?
– Все еще в постели, леди Селия. Она плохо спала… Немного простудилась, – сказала Нэнни.
– Боже! – воскликнула Селия. – Неужели еще одна?
– О нет, леди Селия, с ней совсем другое. У нее просто небольшой насморк, вот и все.
– Слава богу. А времени-то уже сколько? Нужно идти. На сегодня еще уйма дел.
Когда Селия и Оливер ушли, Летти взглянула на Нэнни.
– Хотела бы я посмотреть, как она откажется от путешествия ради Барти, – сказала она. – Со всеми этими разговорами о том, что она часть семьи.
– Маргарет, – спросила Селия, – с тобой все в порядке? Ты выглядишь ужасно!
ММ сидела, сгорбившись, за своим столом, она казалась меньше и тоньше обычного, а когда глянула на Селию, та увидела огромные, будто нарисованные на побелевшем лице глаза. Они были какие-то больные – покрасневшие и опухшие; рот ее тоже выглядел странно – бесформенный, как клякса, и какой-то набрякший.
ММ сидела, тупо уставившись на Селию, словно не вполне понимала, кто это перед ней. Затем заговорила, медленно произнося слова:
– Да, со мной все хорошо. Так, легкая простуда. Все рано или поздно простужаются.
– Так нужно было остаться дома, нужно…
– Я в полном порядке.
– Что-то не похоже. Совсем не похоже, тебе хорошо бы домой в постель.
– Селия, – сказала ММ, и голос ее прозвучал очень жестко, почти грозно. – Селия, я сама в состоянии решать, в порядке я или нет. И у меня нет ни малейшего желания идти домой. Полагаю, у тебя полным-полно дел, ведь это твой последний рабочий день перед отъездом. И несомненно, множество поручений ко мне, так что нельзя ли перейти к делу?
– Да, – покорно отозвалась Селия, – да, разумеется.
– С ней случилось что-то ужасное, – сказала Селия Оливеру, – я точно знаю. Она жутко выглядит. Ее что-то страшно расстроило. Знаешь, мне кажется, ее расстроил мужчина. Мужчина, кто бы он ни был. Ладно, ей об этом ни слова.
Оливер ответил, что не собирается говорить с ММ, он вообще понятия не имеет, о чем именно нужно не говорить ни слова. Они с Селией пришли на собрание редакторов с ясными, спокойными улыбками на лицах. И с мертвенно-бледной и измученной ММ старались вести себя так, словно она была в обычном для нее деловом состоянии. Вдруг уже в самом конце совещания ММ сказала, что хотела бы отстраниться от всего, что каким-либо образом причастно к роману о суфражистках.
– Эта тема вызывает у меня мало сочувствия, и я не смогу внести какой-либо вклад в данную работу. Простите, если у вас сложилось иное впечатление.
– Позвольте, ММ, – вмешался Ричард Дуглас, – Селия дала мне понять, что вы познакомились с женщиной, которая побывала в тюрьме и может предоставить нам информацию о принудительном питании и тому подобных вещах. Эта информация стала бы огромным подспорьем для Мьюриел Марчант.
– Боюсь, я что-то напутала, – сказала Селия, заметив, что голос ММ постепенно гаснет и она все пристальнее вглядывается в бумаги, лежащие перед ней на столе. – Это полностью моя вина, я ошиблась. Постараюсь, как только вернусь из Америки, найти кого-нибудь еще, кто мог бы побеседовать с Мьюриел.
Селия подняла глаза и встретилась взглядом с Оливером: тот был озадачен. Он немного наклонился в сторону ММ, очевидно намереваясь спросить ее еще о чем-то. Но тут Селия вытянула под столом ногу и стукнула мужа по лодыжке острым носком ботинка. Оливер судорожно вздохнул, и Селия поняла, что больно ударила его. Она протянула руку и мягко коснулась его плеча.
– Не перейти ли нам к следующему пункту? – предложила Селия. – Как обстоят дела с выпуском нового «Словаря имен»? ММ, полагаю, у тебя есть какие-то цифры?
По измученному лицу ММ, выражение которого немного смягчилось, когда она взглянула на Селию, та поняла, что ее подозрения не напрасны.
– Этот год не столь удачен, как мы надеялись, – сказала ММ. – Я рекомендовала бы сократить выпуск до двух сотен.
– Ты разочарована, Селия? – холодно спросил Оливер. Боль в ноге все еще не утихла. – Ты была абсолютно уверена, что он должен стать бестселлером.
– Да, и явно ошиблась, – призналась Селия.
Больные дети, несчастные взрослые, профессиональные ошибки. С какой радостью она уплыла бы от всего этого в роскошный покой Атлантики на «Титанике»!
Барти чувствовала себя просто ужасно. В голове что-то стучало, все тело ломило, грудь разрывалась от боли. Каждый раз, когда она делала глубокий вдох, ей казалось, словно в ее грудь вонзаются ножи. А потом начинался кашель и долго не отпускал ее. От этого боль в груди усиливалась, а горло все больше вспухало. Когда она только ложилась спать, в горле лишь немного пощипывало, а теперь его резало, точно бритвой. И у нее был жар, сильный жар. Летти велела ей вставать и одеваться. День был ветреным, а после завтрака все собирались на прогулку, и Барти приказали надеть лиф, теплую фуфайку и длинную рубашку. Каждая из этих вещей казалась ей тесной, раскаленной печкой. Она чувствовала, что не сможет перейти через мост и дойти до парка Баттерси – Джайлз сказал, что они идут именно туда, – хотя парк был ее любимым местом. Ее ноги стали слабыми и ватными; все предметы вдруг начинали плыть вокруг нее, и тогда приходилось садиться. Как всегда, когда ей было плохо, она с тоской вспоминала свою маму.
– Барти, быстрее! Ты всех задерживаешь. У тебя что, камень в туфле или что там еще?
– Я просто плохо себя чувствую, – отозвалась Барти.
– Да ну, глупости, – заявила Летти, – ты хорошо выглядишь. Вон какие румяные щеки. Немного свежего воздуха – вот все, что тебе требуется. Мы в последнее время слишком засиделись дома, со всеми этими кашлями и простудами.
Барти знала, что лучше не спорить. Она из последних сил пыталась не отставать от всех, когда они шли по мосту Альберта. Стоя на берегу пруда, пока близнецы кормили уток, Барти чувствовала, что ее легкие готовы разорваться – так было больно.
– Я правда ничего не хочу. Пожалуйста, не заставляйте меня есть.
– Не глупи, Барти. Это очень вкусный цыпленок. Ты счастливая девочка, ты должна быть благодарна за то, что тебе дают цыпленка, а не баланду из хлеба и воды.
Летти очень нравилось то и дело напоминать Барти о ее происхождении. Девочка постепенно научилась хотя бы притворяться, что не обращает на это внимания, но сегодня, больная и разбитая, она не выдержала. Глаза ее наполнились слезами, и цыпленок на тарелке расплылся в бесформенное пятно.
– Я не хочу, – снова сказала она.
– А ну ешь, – повысила голос Летти, – а не то…
– Не надо, Летти, – попросил Джайлз. – Ей не обязательно это есть. Она плохо себя чувствует.
Доктор пришел через полчаса. Он долго прослушивал маленькую грудку Адели через стетоскоп, осматривал язык и горло.
– Вы правильно сделали, что вызвали меня, – сказал он наконец. – У нее сильные хрипы в груди. Ее надо держать в постели. Продолжайте растирания, Нэнни, и делайте ей ингаляции. А еще купите для нее вот это. – Он выписал рецепт. – Первый прием утром. Лекарство ослабит кашель, очистит ей легкие. Мы же не хотим, чтобы у нее развился круп?
– Ни в коем случае, – ответила Селия. – Это ведь не опасно, как вы считаете, ее болезнь?
– Нет-нет, – заверил врач со сдержанной искренностью, – не опасно. Но может быть неприятно. Она еще очень маленькая.
– Да, конечно. Боже, ангел мой. – Селия поцеловала головку Адели. – Как… как долго это может продолжаться, доктор Перринг?
– Трудно сказать. Иногда дети справляются с болезнью за считаные часы, иногда недомогание может затянуться на несколько дней. Реальной опасности нет, но ей нужен тщательный уход. В идеале – материнский, разумеется, – добавил доктор, улыбаясь Селии несколько натянутой улыбкой. – Матери – всегда лучшие няньки для своих детей.
Селия спустилась вниз проводить врача и позвонить Оливеру, чтобы предупредить о том, что сегодня ей не удастся попасть в театр.
Утром Адели стало лучше, она все еще была вялой и капризничала, но температура упала и кашель ослаб. Селия, и сама утомленная бессонной ночью в заботах о дочери, ибо серьезно отнеслась к словам доктора Перринга, отправилась в офис на важную встречу с книготорговцами, но обещала немедленно вернуться домой, если Адели вновь станет хуже.
– Тогда позвони мне, Нэнни, и через полчаса я буду дома. А может быть, и быстрее.
Нэнни не позвонила. В тот вечер Адель, казалось, уже совсем вернулась к своему нормальному состоянию. Селия начала паковать вещи. Она боялась даже помыслить, как бы ей пришлось поступить, если бы Адель и впрямь серьезно заболела. Конечно, место матери возле больного ребенка. Но не попасть на «Титаник»! Пропустить первое плавание! Это стало бы самым большим разочарованием за всю ее жизнь. Невыносимым. И с профессиональной точки зрения поездка тоже обретала важность: Селия уже обещала сделать об этом сообщение на литературном вечере в «Хэтчардс» и обсудила с ММ возможность издать книгу – не только о «Титанике», но и о других роскошных лайнерах, которые становились столь популярными. Она просто обязана быть на «Титанике», просто обязана.
– Очередной митинг? – ММ подняла брови.
– Да, – кивнул Джаго.
Он скрестил пальцы в карманах, хотя в том не было необходимости. Потому что это была чистая правда. Он собирался на очередной митинг. Просто так уж выходило, что митинг будет очень маленьким: только он, Вайолет и Бетти Карстейрз, казначей. А что такого? Правда, встреча состоится в маленьком домике, где Вайолет живет вместе со своей матерью-вдовой, которой, кстати, не будет дома, но ведь он же не собирается изменять ММ – только проверит имена и подписи, наклеит марки на конверты с письмами к сторонникам и сочувствующим.
И он сказал Вайолет, что у него есть кое-какие новости. Они и в самом деле были. ММ обещала Джаго, что «Литтонс» издаст книгу о миссис Панкхёрст и ее дочери. Конечно, эти женщины не были членами Национального союза борьбы за права женщин, но таким образом можно было придать их делу широкую гласность. Потому что в книге непременно упомянут эту организацию – так сказала ММ. Они будут в восторге. И он, Джаго, сразу вырастет в их глазах. Идея с книгой наверняка произведет впечатление на Вайолет. От мысли об этом Джаго повеселел. Произвести впечатление на ММ было практически невозможно. Конечно, теперь девочки поймут, что он знаком с кем-то, имеющим отношение к издательству, а в этом нет ничего хорошего – они теперь станут надеяться на деньги, пожертвования. Они становились страшно дотошными, когда дело касалось их интересов, каждая мелочь оценивалась буквально со всех сторон. ММ дала всего двадцать фунтов, и ей очень не понравилось, когда Джаго предложил, чтобы издательство «Литтонс» по-настоящему, официально внесло денежный вклад.
– Я не собираюсь до такой степени втягиваться в подобные дела, – заявила она. – Полагаю, это совершенно не то, чем должно заниматься «Литтонс».
Когда Джаго спросил почему, ММ некоторое время пыталась уйти от ответа, а затем нехотя объяснила, что многие из их клиентов не испытывают симпатий к суфражисткам, а если уж говорить напрямик, настроены к ним весьма враждебно.
– Подобные действия могут причинить нам большой вред, Джаго, ты должен это понимать.
Джаго сказал, что совершенно ничего не понимает, а ММ ответила: ну что ж, печально, но ситуацию это не меняет.
– Думаю, в конце концов, издание книги будет намного полезнее. А кроме того, Селия хочет выпустить художественное произведение, в котором действие крутилось бы вокруг вашего движения, и один наш редактор уже получил задание подыскать автора. Это тоже будет чрезвычайно ценно. Так что, Джаго, не нужно упрекать меня в том, что издательству или мне безразличны интересы суфражисток.
Джаго, почуяв опасность, заверил ММ, что у него и в мыслях не было в чем-то ее упрекать.
– Венеция сегодня плохо себя чувствует, леди Селия. Боюсь, с ней то же самое.
Селия отложила комплект отделанного кружевом белья, который только что купила в «Вуллэндз», и тщательно завернула его в тонкую бумагу, чтобы затем упаковать.
– Ох, Нэнни, – вздохнула она. – Ей так же плохо, как Адели?
– Я бы сказала, хуже. Очень нехороший кашель.
– Сейчас поднимусь.
Повторилась точно та же история: был вызван врач, он прописал то же лечение и уход и удалился. На этот раз пришлось вызвать его утром повторно. Венеция, которая всегда была слабее сестры, чувствовала себя намного хуже: температура у нее подскочила до тридцати восьми градусов, маленькая грудка быстро-быстро поднималась и опадала при дыхании, кашель был острым и резким. За первой беспокойной ночью последовала вторая. В полночь, когда она лежала в кроватке, непрерывно кашляя, и уже ни ингаляции, ни растирания оказались не в силах бороться с этим бесконечным, болезненным кашлем, Селия взглянула на Оливера, который тоже поднялся наверх, чтобы посидеть с дочкой.
– При таких делах, Оливер, тебе придется ехать без меня, – заключила она. – Как можно оставить Венецию, раз она так больна? Мне не будет ни минуты покоя. Это ужасно… Но ты в любом случае должен ехать.
Нэнни, как раз появившаяся с дымящейся кастрюлей взвара для ингаляции, была тронута, увидев, как Оливер нагнулся и нежно поцеловал Селию в макушку.
– Дорогая моя, – сказал он, – если не едешь ты, то, конечно, не еду и я.
– Оливер! Ты же так ждал этого!
– Конечно ждал. Но без тебя путешествие будет совсем не в радость. И должен сказать тебе, дорогая моя, что я очень тронут твоей преданностью нашим детям. Знаю, что́ для тебя означает отказ от этого путешествия.
– Да что ты, Оливер! – ответила с усталой улыбкой Селия. – Каждая мать сделала бы то же самое.
– Не совсем так, – возразил он, – я знаю многих матерей, которые поступили бы совсем иначе.
Нэнни, которая за время своих посиделок с другими няньками на скамейках Кенсингтон-гарденс наслушалась немало жутких рас сказов о матерях, была полностью согласна с Оливером.
Однако через два дня Венеции стало лучше. Она все еще оставалась бледной, с ввалившимися глазами, но у нее уже хватало энергии и сил, чтобы поставить вверх дном всю детскую. Поэтому путешествие Литтонов на борту «Титаника» было делом решенным.
– Это Сара Паркер, – представила Вайолет. – Она пришла помочь нам. Ты должен познакомить ее с твоим издательским приятелем, Джаго. Сара могла бы рассказать ему несколько интересных историй. Ты ведь только что из тюрьмы, Сара, правда? Сара, это Джаго Форд. Он, конечно, мужчина, но абсолютно безвредный. Даже лучше, чем безвредный, это уж точно. У него друзья в верхах, он там пробивает книжку про миссис Панкхёрст.
– Да что ты? – Сара Паркер улыбнулась Джаго.
Это была высокая женщина, очень худая и бледная, с обманчиво изможденным видом, голос у нее был глубокий, речь выдавала человека образованного, и в поведении ее чувствовалась властность.
– А что это за издательство, мистер Форд?
– Зовите меня Джаго. Контора называется «Литтонс».
– Да ну? – В приятном голосе Сары прозвучал неожиданный интерес и легкое удивление. – Империя леди Селии Литтон?
– Вы о ней что-то знаете?
– Знаю. Эммелина как-то обедала с ней. По-моему, и Кристабель тоже. Это очень интересная женщина. Очень успешная. Разумеется, немаловажно, что она замужем за мистером Литтоном.
– Да? – Джаго был неожиданно смущен этим мнением постороннего человека об империи Литтонов. До сих пор в его жизни она являлась всего лишь слабым фоном его отношений с ММ.
– Конечно. Но я несправедлива. У нее множество умных идей. Значит, она делает книгу об Эммелине? Ну что же, это, конечно, не много поможет нам. Вайолет, подай-ка мне вон те конверты. Я то же умею быть полезной.
Пока Сара сидела, наклеивая марки на конверты, Джаго заметил, какие у нее тощие и костлявые руки и как некрасиво выделяются ее челюсти.
– Ну и как там, в тюрьме? – внезапно спросил он. Джаго понимал, что это грубый вопрос, но чувствовал, что нельзя не задать его.
– Отвратительно, – спокойно ответила Сара. – Хуже всего – изоляция. Трудно ощущать сестринскую поддержку, когда сидишь наедине со своими мыслями и страхами двадцать четыре часа в сутки.
– Страхами? – переспросил Джаго.
– Да, страхами. К тюремщикам, их грубости. Тяжелый труд не так уж невыносим, но, если тюремщик обнаруживает ошибку, ну, скажем, ты что-то плохо отчистила, тебя сажают на хлеб и воду. И еще страшный опыт – насильственное кормление. Когда открылась дверь моей камеры и пришли по мою душу, я впервые поняла, что значит «кишки прохудились».
Джаго стало не по себе. Он не привык к таким разговорам. Вайолет протянула руку и накрыла ею ладонь Сары.
– Как часто они это с тобой проделывали? – сочувственно спросила она.
– Да раз шесть. Затем я сильно заболела, и меня поместили в тюремный госпиталь. Все мое горло было ободрано трубкой, через которую заталкивали пищу. Трубка очень широкая и четыре фута в длину, и ее впихивают в тебя с большой силой. И тебя тут же рвет. Я до сих пор не могу есть ничего, кроме жидкой пищи. Мой доктор говорит, что, возможно, и не смогу никогда. – Сара весело оглядела всех. – Но ничего. Я больше не собираюсь даваться им в руки. Вот почему теперь я целиком с вами. Надеюсь, это не сочтут за трусость. Я стала сильно сомневаться относительно пользы насилия вообще. Публика воспринимает наших наиболее воинственных членов как смутьянов. Разумеется, Кристабель и Эммелина со мною не согласны. Боюсь, они мною не вполне довольны.
После того как Сара Паркер ушла, Вайолет задумчиво посмотрела на Джаго:
– Так кто же этот твой приятель? Как его зовут?
– Это не он, а она, – сказал Джаго, – и зовут ее Маргарет Литтон.
– Быть не может! Ну и шуточки! Ты что, знаком с кем-то из самих этих Литтонов?
– Да.
– Близко? – Большие серые глаза теперь смотрели пристально – пристально и даже как-то пронизывающе.
– Нет, – поспешно ответил Джаго, – нет, не очень близко. Вовсе нет.
– Да ладно тебе! Ты не можешь иметь такое влияние на кого-то, с кем не знаком близко.
Джаго промолчал, уставившись в кокетливую чашечку с жидким чаем, поданную матерью Вайолет.
– Ба! Кто бы мог подумать? – понимающе сказала Вайолет. Она взглянула на Джаго из-под своих длинных ресниц и слабо улыбнулась. – Похоже, тебе и вправду есть что предложить. С такой-то знатной подружкой.
– Она не подружка, – объяснил Джаго, – не то, что ты имеешь в виду.
– Да ну?
– Вовсе нет. Слушай, мне пора. Было очень интересно познакомиться с миссис Паркер, и все такое. Но мне завтра вставать в пять утра.
– А со мной тебе было неинтересно? Похоже, не очень. Да и не могло быть иначе. Вот такая я, совсем неинтересная.
Вид у Вайолет был очень расстроенный, хрупкие плечи поникли. Джаго почувствовал угрызения совести.
– Разве ж ты неинтересная? – удивился он. – Я так не думаю.
– Думаешь, думаешь. Почти все так думают. Я встречаю всех этих умных людей, ну, кто к нам приходит, и вижу, что они все думают обо мне: да ну ее, пустое место. Прости, ради бога, я не хотела. – Она достала носовой платок с кружевом и высморкалась.
– Вайолет, – мягко сказал Джаго.
– Что?
– Вайолет, я вовсе не думаю, что ты неинтересная. Я думаю, что ты очень милая. И… – он прочистил горло, – очень привлекательная. Очень. И… ну… и интересная.
Подобный поворот был уже опасен, Джаго это понимал. У него не оставалось иллюзий относительно Вайолет. Он испытывал острое влечение к ней. Что и беспокоило, и нравилось ему. Давно уже он не бывал в такой волнующей ситуации.
Неожиданно в дверях появилась миссис Браун – будь она неладна, старая кикимора.
– Вайолет, уже поздно, – сказала она. – Пора двери запирать.
– Да, хорошо, мама. Джаго уже уходит.
На пороге Джаго обернулся и сказал:
– Спасибо тебе за такой чудный вечер, Вайолет. Я, честное слово, был страшно рад поболтать с тобой. Не с Сарой.
Внезапно девушка подалась вперед и на мгновение приникла к нему хрупким телом – он вдохнул аромат ее духов, дешевый и немного приторный, но все же милый и волнующий, почувствовал, как ее губы быстро скользнули к его губам, – но тут же отпрянула, услышав в прихожей голос матери.
– Нам еще многое надо сделать, – шепнула Вайолет, – если вы согласитесь чуть-чуть помочь нам.
– У меня есть тема для нашего романа о суфражистках, – сказала на следующий день ММ Селии.
Ее увлекли и даже воодушевили рассказы Джаго о Саре Паркер. Профессиональное волнение всколыхнулось в ММ, когда она осознала их силу. Джаго появился у нее на пороге очень поздно и сказал, что ему нужно обсудить нечто важное. ММ знала, что́ именно ему нужно, но она устала и все еще была слегка раздражена его непонятной сверхувлеченностью делом суфражисток. Кроме того, не могла – или не хотела – подыгрывать желаниям Джаго и вскоре отправила его домой. Но информация, которую он принес с собой заодно с парой бутылок пива, оказалась бесценной.
– Да? – спросила Селия. – И что это за тема?
– Совершенно необычная и очень сильная, как мне кажется. О конфликте в рядах движения. О борьбе между воинственно настроенным лидером и не столь одержимым идеей помощником. Улавливаешь мою мысль?
– Думаю, да.
– По-видимому, конфликтов там предостаточно. Тем, кто объявил голодовку в тюрьмах, приходится переживать тяжелые испытания, переносить невыносимые страдания, одиночество и разочарования. Думаю, это будет хорошим наполнением художественного произведения.
– Согласна. Какая ты умница, что поразмыслила над этим.
– Вообще-то, это не я придумала.
– Не ты? – Селия взглянула на ММ набрякшими от усталости глазами. Она выглядела измученной и бледной.
– Ночные бдения в детской? – почувствовала прилив сострадания ММ.
– Да. Трудно быть работающей мамой, Маргарет. Но им наконец-то стало лучше. Наше путешествие на «Титанике» не отменяется. Слава богу. Я так боялась, что нам придется отказаться от него. Вообрази, как ужасно! – Селия улыбнулась. – Но перед отплытием у меня будет пара спокойных ночей, чтобы отоспаться. Так о чем мы говорили? Мне нравится эта идея с книгой. Как ты вышла на подобный сюжет?
– Да это… одна моя подруга надоумила, – отговорилась ММ, – которая побывала на нескольких собраниях.
– А она не могла бы прийти и рассказать нам обо всем, как ты думаешь?
– Нет, едва ли, она очень занятой человек. Она, видишь ли, работает. – ММ почувствовала, что щеки ее заливает румянец, и быстро отвернулась, чтобы пролистать бумаги, которые держала в руках.
– Понятно, – заметила Селия, – тогда ладно. Не будем ее обременять. Может быть, ты сама запишешь несколько этих историй? Или попросишь подругу познакомить нас с Сарой Паркер?
– Да-да. Это вполне возможно. Я обязательно попрошу… попрошу ее об этом.
– А я уже нашла того, кто мог бы написать книгу. Умная женщина, зовут Мьюриел Марчант. Она завтра придет ко мне. Скажи, а с твоей подругой можно как-нибудь переговорить до прихода Мьюриел?
– Думаю, можно, – ответила ММ. – Мы с ней, кстати, собираемся сегодня вечером вместе пообедать. Ну, раз так, я что-нибудь запишу.
Но когда ММ вернулась домой, в дверном проеме торчала записка от Джаго, где он сообщал, что сильно простудился и не сможет прийти. Ох уж эта простуда! Такая гадость. Может быть, с ним то же, что с близнецами? Ему, должно быть, очень тоскливо. Да и трудно справляться с делами в таком состоянии. ММ решила навестить Джаго в его маленьком домике, отнести ему свежий мясной бульон и немного красного вина, которое он полюбил с недавних пор. Это пойдет ему на пользу. А заодно, пока она у него, можно будет что-нибудь записать о Саре Паркер.
– Завтра! – воскликнул Джайлз. – Я думал, что корабль отплывает в четверг.
– Так и есть. Но завтра вечером мы должны ехать в Ливерпуль. Там и сядем на корабль.
– А вы не можете сесть на него в Лондоне?
– Нет, милый. Он не зайдет в Лондон. Это слишком сложно.
– Не понимаю почему. Он мог бы подняться вверх по реке. И я посмотрел бы, как вы садитесь на корабль.
– Мой милый! – Селия рассмеялась и крепко обняла сына. – Мысль прекрасная. Но, боюсь, не получится. Он слишком большой. – Они сидели в детской. Селия подвела мальчика к окну и указала на мост Альберта. – Под ним не пройдет даже часть корабля. А если бы он и прошел, мы бы опоздали в Нью-Йорк.
– Понятно.
Джайлз был очень расстроен. Оливер взял его на руки и крепко обнял.
– Мы ведь ненадолго уезжаем, Джайлз. Обещаю. Всего на несколько недель. Вернемся ко дню рождения близнецов.
– А мне дела нет до их дня рождения, – заявил Джайлз. Голос его звучал глухо и отчужденно.
– Милый! Ну разве можно так говорить старшему брату?
Джайлз молчал.
– Как бы то ни было, – сказала Селия, – мы должны с вами попрощаться сегодня вечером, перед сном. Со всеми. Когда ты проснешься, нас уже не будет. И тогда ты можешь отмечать дни до нашего возвращения. И присматривай за девочками, потому что ты старший.
– Я не хочу за ними присматривать. У них есть Нэнни и Летти. А вот за Барти я не прочь присмотреть, – добавил Джайлз. – Мне она нравится.
– Отлично, – быстро проговорила Селия, – а где Барти?
– Все еще в постели, леди Селия. Она плохо спала… Немного простудилась, – сказала Нэнни.
– Боже! – воскликнула Селия. – Неужели еще одна?
– О нет, леди Селия, с ней совсем другое. У нее просто небольшой насморк, вот и все.
– Слава богу. А времени-то уже сколько? Нужно идти. На сегодня еще уйма дел.
Когда Селия и Оливер ушли, Летти взглянула на Нэнни.
– Хотела бы я посмотреть, как она откажется от путешествия ради Барти, – сказала она. – Со всеми этими разговорами о том, что она часть семьи.
– Маргарет, – спросила Селия, – с тобой все в порядке? Ты выглядишь ужасно!
ММ сидела, сгорбившись, за своим столом, она казалась меньше и тоньше обычного, а когда глянула на Селию, та увидела огромные, будто нарисованные на побелевшем лице глаза. Они были какие-то больные – покрасневшие и опухшие; рот ее тоже выглядел странно – бесформенный, как клякса, и какой-то набрякший.
ММ сидела, тупо уставившись на Селию, словно не вполне понимала, кто это перед ней. Затем заговорила, медленно произнося слова:
– Да, со мной все хорошо. Так, легкая простуда. Все рано или поздно простужаются.
– Так нужно было остаться дома, нужно…
– Я в полном порядке.
– Что-то не похоже. Совсем не похоже, тебе хорошо бы домой в постель.
– Селия, – сказала ММ, и голос ее прозвучал очень жестко, почти грозно. – Селия, я сама в состоянии решать, в порядке я или нет. И у меня нет ни малейшего желания идти домой. Полагаю, у тебя полным-полно дел, ведь это твой последний рабочий день перед отъездом. И несомненно, множество поручений ко мне, так что нельзя ли перейти к делу?
– Да, – покорно отозвалась Селия, – да, разумеется.
– С ней случилось что-то ужасное, – сказала Селия Оливеру, – я точно знаю. Она жутко выглядит. Ее что-то страшно расстроило. Знаешь, мне кажется, ее расстроил мужчина. Мужчина, кто бы он ни был. Ладно, ей об этом ни слова.
Оливер ответил, что не собирается говорить с ММ, он вообще понятия не имеет, о чем именно нужно не говорить ни слова. Они с Селией пришли на собрание редакторов с ясными, спокойными улыбками на лицах. И с мертвенно-бледной и измученной ММ старались вести себя так, словно она была в обычном для нее деловом состоянии. Вдруг уже в самом конце совещания ММ сказала, что хотела бы отстраниться от всего, что каким-либо образом причастно к роману о суфражистках.
– Эта тема вызывает у меня мало сочувствия, и я не смогу внести какой-либо вклад в данную работу. Простите, если у вас сложилось иное впечатление.
– Позвольте, ММ, – вмешался Ричард Дуглас, – Селия дала мне понять, что вы познакомились с женщиной, которая побывала в тюрьме и может предоставить нам информацию о принудительном питании и тому подобных вещах. Эта информация стала бы огромным подспорьем для Мьюриел Марчант.
– Боюсь, я что-то напутала, – сказала Селия, заметив, что голос ММ постепенно гаснет и она все пристальнее вглядывается в бумаги, лежащие перед ней на столе. – Это полностью моя вина, я ошиблась. Постараюсь, как только вернусь из Америки, найти кого-нибудь еще, кто мог бы побеседовать с Мьюриел.
Селия подняла глаза и встретилась взглядом с Оливером: тот был озадачен. Он немного наклонился в сторону ММ, очевидно намереваясь спросить ее еще о чем-то. Но тут Селия вытянула под столом ногу и стукнула мужа по лодыжке острым носком ботинка. Оливер судорожно вздохнул, и Селия поняла, что больно ударила его. Она протянула руку и мягко коснулась его плеча.
– Не перейти ли нам к следующему пункту? – предложила Селия. – Как обстоят дела с выпуском нового «Словаря имен»? ММ, полагаю, у тебя есть какие-то цифры?
По измученному лицу ММ, выражение которого немного смягчилось, когда она взглянула на Селию, та поняла, что ее подозрения не напрасны.
– Этот год не столь удачен, как мы надеялись, – сказала ММ. – Я рекомендовала бы сократить выпуск до двух сотен.
– Ты разочарована, Селия? – холодно спросил Оливер. Боль в ноге все еще не утихла. – Ты была абсолютно уверена, что он должен стать бестселлером.
– Да, и явно ошиблась, – призналась Селия.
Больные дети, несчастные взрослые, профессиональные ошибки. С какой радостью она уплыла бы от всего этого в роскошный покой Атлантики на «Титанике»!
Барти чувствовала себя просто ужасно. В голове что-то стучало, все тело ломило, грудь разрывалась от боли. Каждый раз, когда она делала глубокий вдох, ей казалось, словно в ее грудь вонзаются ножи. А потом начинался кашель и долго не отпускал ее. От этого боль в груди усиливалась, а горло все больше вспухало. Когда она только ложилась спать, в горле лишь немного пощипывало, а теперь его резало, точно бритвой. И у нее был жар, сильный жар. Летти велела ей вставать и одеваться. День был ветреным, а после завтрака все собирались на прогулку, и Барти приказали надеть лиф, теплую фуфайку и длинную рубашку. Каждая из этих вещей казалась ей тесной, раскаленной печкой. Она чувствовала, что не сможет перейти через мост и дойти до парка Баттерси – Джайлз сказал, что они идут именно туда, – хотя парк был ее любимым местом. Ее ноги стали слабыми и ватными; все предметы вдруг начинали плыть вокруг нее, и тогда приходилось садиться. Как всегда, когда ей было плохо, она с тоской вспоминала свою маму.
– Барти, быстрее! Ты всех задерживаешь. У тебя что, камень в туфле или что там еще?
– Я просто плохо себя чувствую, – отозвалась Барти.
– Да ну, глупости, – заявила Летти, – ты хорошо выглядишь. Вон какие румяные щеки. Немного свежего воздуха – вот все, что тебе требуется. Мы в последнее время слишком засиделись дома, со всеми этими кашлями и простудами.
Барти знала, что лучше не спорить. Она из последних сил пыталась не отставать от всех, когда они шли по мосту Альберта. Стоя на берегу пруда, пока близнецы кормили уток, Барти чувствовала, что ее легкие готовы разорваться – так было больно.
– Я правда ничего не хочу. Пожалуйста, не заставляйте меня есть.
– Не глупи, Барти. Это очень вкусный цыпленок. Ты счастливая девочка, ты должна быть благодарна за то, что тебе дают цыпленка, а не баланду из хлеба и воды.
Летти очень нравилось то и дело напоминать Барти о ее происхождении. Девочка постепенно научилась хотя бы притворяться, что не обращает на это внимания, но сегодня, больная и разбитая, она не выдержала. Глаза ее наполнились слезами, и цыпленок на тарелке расплылся в бесформенное пятно.
– Я не хочу, – снова сказала она.
– А ну ешь, – повысила голос Летти, – а не то…
– Не надо, Летти, – попросил Джайлз. – Ей не обязательно это есть. Она плохо себя чувствует.