Страница:
Поддержав тех и других, мы с пониманием отнеслись к руководителям Татарской АССР, Башкирии, Калмыкии и Чувашии, принявших собственные декларации о независимости. Другими словами, точь-в-точь повторили ошибку, совершенную русскими в марте 1917 года, когда был свергнут последний русский царь Николай II. Суть этой ошибки лучше всех политиков, идеологов и психологов прошлого и настоящего выразил Максимилиан Волошин в стихах, не потерявших своей актуальности и три четверти века спустя после их написания:
Очухались мы от охватившей нас эйфории лишь тогда, когда в заявившей вслед за другими автономиями Чечне о своем праве на суверенитет пролилась кровь, первыми жертвами стали опять же русские, не одно десятилетие проживавшие там, а очухавшись, не сделали для себя соответствующих выводов, а послали туда умирать лучший генофонд нации – наших сыновей.
Войну эту можно было закончить еще до первых выстрелов, если бы Ельцин, как Верховный главнокомандующий, последовал примеру другого Верховного главнокомандующего – Сталина, отправившего на фронт обоих своих сыновей – Якова и Василия. Ничто не мешало и Ельцину отправить в Чечню своего внука Бориса, достигшего призывного возраста. Однако вместо этого Ельцин-старший отправил Ельцина-младшего учиться в колледж в Англию, куда в тот же колледж отправил своего сына Чубайс. Сказано: дурные примеры заразительны. Потому-то нет ничего удивительного в том, что следом за Ельциным и Чубайсом отправили своих чад и чадиц в Англию и другие зарубежные страны набираться ума-разума чиновные сошки помельче рангом, за которыми последовала нескончаемая вереница отпрысков новоявленных олигархов, «звезд» шоу и прочего бизнеса, спортсменов и невесть какими «пóтом и кровью» нажившей свои богатства шушеры. Такова на деле оказалась истинная стоимость заявленного в Статье 2 Конституции 1993 года положения: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства».
Все это, как нетрудно догадаться, лежащие на поверхности следствия проявления причин, находящих объяснение как в нашей ментальности, так в давней и недавней истории.
Были у развала СССР и другие причины, как были конкретные сценаристы и режиссеры. О них мы едва ли узнаем в ближайшие полвека, если вообще узнаем. Можно с достаточно высокой степенью достоверности говорить, что тут определенную роль сыграл «План Даллеса», разработанный вскоре после окончания Второй мировой войны. Этот план, на реализацию которого США потратили за сорок лет «холодной войны» 30 триллионов долларов, прямо ставил главной целью уничтожение истощенного войной Советского Союза как государства. Напомню, какие конкретные цели этот план ставил и какие меры для их достижения предусматривал:
«…Мы незаметно подменим их (русских. – В. М.) ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников, своих помощников и союзников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания. Из литературы и искусства, например, мы постепенно вытравим их социальную сущность… Литература, театры, кино – всё будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых творцов, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства, словом – всякой безнравственности… Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркоманию, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу, – все это мы будем ловко и незаметно культивировать…»
Скажите, читатель, разве это не наша вина в том, что мы, как самая многочисленная нация Советского Союза, вовремя не разглядели, как «ловко и незаметно» шло «необратимое угасание» нашего самосознания? Разве не видели или не понимали, как в наше сознание вдалбливаются «культ секса, насилия, садизма, предательства, словом – всякая безнравственность»? Разве не отдавали себе отчет в том, что в нашу жизнь поначалу тонким ручейком, а затем все более расширяющимся до размеров бурного мутного потока входят «хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражда народов, прежде всего вражда и ненависть к русскому народу»? Всё-то мы видели и понимали, но по укоренившейся в нас привычке считали, что заслон всему этому должны поставить не мы, а власть, стоящая над нами.
Между тем сама власть, на словах осуждая «враждебную идеологию», на деле подменила идеологию, и без того имевшую слишком мало общего с идеалами социализма, проблемой «сытого желудка». Ведь это именно наша власть, и без того создавшая себе условия «жизни при коммунизме», устами Хрущева выдвинула лозунг «догать и перегнать Америку по производству мяса, молока и масла на душу населения» (именно тогда на Западе в среде людей, с симпатией относившихся к нашей стране, Хрущева прозвали «гуляш-коммунистом», для которого важнейшей задачей было не построение самого справедливого общества на земле, а быть сытно и вкусно накормленным).
Русскому человеку, в отличие от людей других национальностей, мало быть сытым, обутым и с иголочки одетым, как мало ему и западных ценностей в виде демократии и прав человека. Ценности эти никогда не культивировались в среде наших предков на протяжении всей предшествующей истории и были непонятны им, а потому на генетическом уровне были восприняты нами, русскими, тоже как непонятные, чтобы не сказать – чуждые. Нашей ментальности куда ближе и понятней идея соборности, вопрос не «как жить», а «для чего жить», мысль, сфомулированная еще в начале ХХ века религиозным философом Николаем Федоровичем Федоровым: «Жить надо не для себя (эгоизм) и не для других, а со всеми и для всех». Отсюда, кстати, неистребимая и сегодня во многих русских вера в чудо, для осуществление которого нам ничего не нужно делать, оно придет само собой или его поднесут нам наши вожди на блюдечке в готовом виде. И отсюда же наше разочарование во всех предшествующих вождях, которые не оправдали наших самых сокровенных ожиданий.
Первое разочарование в возможности (и способности!) советских руководителей создать для людей приемлемые условия жизни наступило как раз с приходом во власть Хрущева, который очень уж часто и без всяких на то оснований разглагольствовал о верности принципам ленинизма, а на деле сплошь и рядом прибегал к методам управления страной (и, стало быть, нами), волюнтаризма, как стали говорить об этой манере его соратники, сместившие Хрущева со всех постов (то был первый послевоенный государственный переворот, осуществленный в верхах в интересах самих верхов).
Прав философ и культуролог Григорий Померанц, который в предисловии к первому тому антологии «Благая весть» написал о самом сокровенном в нас, нежданно-негаданно оказавшихся из социализма со всеми его недостатками в капитализме со всеми его «прелестями»:
«Реформаторы отбросили марксизм, но в них осталась марксистская убежденность, что первичное, определяющее – это экономика. На самом деле забота о том, как есть, пить и одеваться, безудержно захватывает ум только на краю голодной смерти. Это не норма для общества. Даже рынок не может эффективно работать, если единственным мотивом людей будет выгода. Нужны неподкупные судьи, инспекторы, стражи порядка, – для которых честь и достоинство выше выгоды. Нужны добросовестность в выполнении своих обязательств, даже невыгодных с сиюминутной точки зрения. Нужна уверенность, что вас не обманут, если вы вложите деньги в производство или в банк. Когда вор у вора крадет дубинку, – самая богатая страна станет нищей. Между тем общество в целом гораздо сложнее рынка. Один из источников современного богатства – научные исследования, направляемые совсем не денежным интересом; искусство, которое восстанавливает в человеке творческое состояние; школа, которая раскрывает в подростке его способности. И для хорошего учителя главное – не зарплата, а радость труда. Зарплата учителя, врача, ученого не должна унижать его, ставить ниже продавца на базаре, – но и только. Стимул творчества – не в ней. Рыночные механизмы не создают фундаментальных целей и ценностей человеческой жизни, не придают жизни смысл, не создают нравственных норм. Есть нечто выше рынка, и нравственность приходит с этих высот. Она старше рынка (у самых примитивных племен, живущих тем, что собрали за день, нравственность уже есть). Она требует от рынка подчинения себе, и рынок должен ей подчиняться – для своей же собственной пользы».
Задумав перестройку, Горбачев стал искать идею, которая могла бы объединить народ и повести его в «даль светлую», которая самому Горбачеву виделась весьма смутно (если вообще виделась). Подсказка неожиданно пришла из-за океана. В интервью политическому обозревателю газеты «Известия» Станиславу Кондрашову директор Научно-исследовательского института международных перемен при Колумбийском университете США Северин Биалер сказал: «Сила перестройки заключается в мышлении, в том, что сказано, написано, обсуждено и продумано вашими людьми. Некоторые видят в этом, напротив, слабость перестройки, говорят, что это еще не действие, что жизнь не изменилась. Но чтобы по-другому действовать, по-другому работать, вы должны начать думать по-другому». И добавил: «В оппозиции к перестройке находятся укоренившиеся интересы бюрократов. Но еще большее препятствие представляют старые идеи. С ними бороться труднее, чем с укоренившимися интересами бюрократии. Ключевая борьба происходит в сознании каждого человека».
Горбачев ухватился за эту идею: новое мышление (не представляя, что оно представляет на деле, он поначалу не мог даже правильно выговорить это непонятное ему слово и говорил «мЫшление» вместо «мышлЕние»)! Упустив из виду «сущую малость»: мышление не представляет собой некую «программу», разработанную в специализированных лабораториях, которую можно затем «вставить» в головы людей, как флешку в компьютер, а «старые идеи», о которых говорил Биалер как о «препятствии» в принятии перестройки, «стереть из памяти» и навсегда забыть о них. Особенность любого мышления – будь то «старое» или «новое» – состоит в том, что оно, это мышление, представляет собой историческое явление, предполагающее преемственность приобретаемых из поколения в поколение навыков, опыта и знаний, которые становятся частью – и при том существенной частью! – ментальности народа.
Глава 2
Случилось, другими словами, то, что бывший первый секретарь Кемеровского обкома КПСС, затем министр внутренних дел СССР, назначенный в конце августа 1991 года председателем Комитета государственной безопасности и уже к ноябрю того же года разрушивший его (об этом его книга «Избавление от КГБ»), Вадим Викторович Бакатин выразил в виде «гастрономической» формулы: «Сделать из капитализма социализм просто, все равно что разбить яйца и изжарить омлет; а из социализма капитализм – как из омлета сырые яйца».
С Россией кончено… На последях
Ее мы прогалдели, проболтали,
Пролузгали, пропили, проплевали,
Замызгали на грязных площадях,
Распродали на улицах: не надо ль
Кому земли, республик и свобод,
Гражданских прав? И родину народ
Сам выволок на гноище, как падаль…
Очухались мы от охватившей нас эйфории лишь тогда, когда в заявившей вслед за другими автономиями Чечне о своем праве на суверенитет пролилась кровь, первыми жертвами стали опять же русские, не одно десятилетие проживавшие там, а очухавшись, не сделали для себя соответствующих выводов, а послали туда умирать лучший генофонд нации – наших сыновей.
Войну эту можно было закончить еще до первых выстрелов, если бы Ельцин, как Верховный главнокомандующий, последовал примеру другого Верховного главнокомандующего – Сталина, отправившего на фронт обоих своих сыновей – Якова и Василия. Ничто не мешало и Ельцину отправить в Чечню своего внука Бориса, достигшего призывного возраста. Однако вместо этого Ельцин-старший отправил Ельцина-младшего учиться в колледж в Англию, куда в тот же колледж отправил своего сына Чубайс. Сказано: дурные примеры заразительны. Потому-то нет ничего удивительного в том, что следом за Ельциным и Чубайсом отправили своих чад и чадиц в Англию и другие зарубежные страны набираться ума-разума чиновные сошки помельче рангом, за которыми последовала нескончаемая вереница отпрысков новоявленных олигархов, «звезд» шоу и прочего бизнеса, спортсменов и невесть какими «пóтом и кровью» нажившей свои богатства шушеры. Такова на деле оказалась истинная стоимость заявленного в Статье 2 Конституции 1993 года положения: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства».
Все это, как нетрудно догадаться, лежащие на поверхности следствия проявления причин, находящих объяснение как в нашей ментальности, так в давней и недавней истории.
Были у развала СССР и другие причины, как были конкретные сценаристы и режиссеры. О них мы едва ли узнаем в ближайшие полвека, если вообще узнаем. Можно с достаточно высокой степенью достоверности говорить, что тут определенную роль сыграл «План Даллеса», разработанный вскоре после окончания Второй мировой войны. Этот план, на реализацию которого США потратили за сорок лет «холодной войны» 30 триллионов долларов, прямо ставил главной целью уничтожение истощенного войной Советского Союза как государства. Напомню, какие конкретные цели этот план ставил и какие меры для их достижения предусматривал:
«…Мы незаметно подменим их (русских. – В. М.) ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников, своих помощников и союзников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания. Из литературы и искусства, например, мы постепенно вытравим их социальную сущность… Литература, театры, кино – всё будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых творцов, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства, словом – всякой безнравственности… Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркоманию, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу, – все это мы будем ловко и незаметно культивировать…»
Скажите, читатель, разве это не наша вина в том, что мы, как самая многочисленная нация Советского Союза, вовремя не разглядели, как «ловко и незаметно» шло «необратимое угасание» нашего самосознания? Разве не видели или не понимали, как в наше сознание вдалбливаются «культ секса, насилия, садизма, предательства, словом – всякая безнравственность»? Разве не отдавали себе отчет в том, что в нашу жизнь поначалу тонким ручейком, а затем все более расширяющимся до размеров бурного мутного потока входят «хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражда народов, прежде всего вражда и ненависть к русскому народу»? Всё-то мы видели и понимали, но по укоренившейся в нас привычке считали, что заслон всему этому должны поставить не мы, а власть, стоящая над нами.
Между тем сама власть, на словах осуждая «враждебную идеологию», на деле подменила идеологию, и без того имевшую слишком мало общего с идеалами социализма, проблемой «сытого желудка». Ведь это именно наша власть, и без того создавшая себе условия «жизни при коммунизме», устами Хрущева выдвинула лозунг «догать и перегнать Америку по производству мяса, молока и масла на душу населения» (именно тогда на Западе в среде людей, с симпатией относившихся к нашей стране, Хрущева прозвали «гуляш-коммунистом», для которого важнейшей задачей было не построение самого справедливого общества на земле, а быть сытно и вкусно накормленным).
Русскому человеку, в отличие от людей других национальностей, мало быть сытым, обутым и с иголочки одетым, как мало ему и западных ценностей в виде демократии и прав человека. Ценности эти никогда не культивировались в среде наших предков на протяжении всей предшествующей истории и были непонятны им, а потому на генетическом уровне были восприняты нами, русскими, тоже как непонятные, чтобы не сказать – чуждые. Нашей ментальности куда ближе и понятней идея соборности, вопрос не «как жить», а «для чего жить», мысль, сфомулированная еще в начале ХХ века религиозным философом Николаем Федоровичем Федоровым: «Жить надо не для себя (эгоизм) и не для других, а со всеми и для всех». Отсюда, кстати, неистребимая и сегодня во многих русских вера в чудо, для осуществление которого нам ничего не нужно делать, оно придет само собой или его поднесут нам наши вожди на блюдечке в готовом виде. И отсюда же наше разочарование во всех предшествующих вождях, которые не оправдали наших самых сокровенных ожиданий.
Первое разочарование в возможности (и способности!) советских руководителей создать для людей приемлемые условия жизни наступило как раз с приходом во власть Хрущева, который очень уж часто и без всяких на то оснований разглагольствовал о верности принципам ленинизма, а на деле сплошь и рядом прибегал к методам управления страной (и, стало быть, нами), волюнтаризма, как стали говорить об этой манере его соратники, сместившие Хрущева со всех постов (то был первый послевоенный государственный переворот, осуществленный в верхах в интересах самих верхов).
Прав философ и культуролог Григорий Померанц, который в предисловии к первому тому антологии «Благая весть» написал о самом сокровенном в нас, нежданно-негаданно оказавшихся из социализма со всеми его недостатками в капитализме со всеми его «прелестями»:
«Реформаторы отбросили марксизм, но в них осталась марксистская убежденность, что первичное, определяющее – это экономика. На самом деле забота о том, как есть, пить и одеваться, безудержно захватывает ум только на краю голодной смерти. Это не норма для общества. Даже рынок не может эффективно работать, если единственным мотивом людей будет выгода. Нужны неподкупные судьи, инспекторы, стражи порядка, – для которых честь и достоинство выше выгоды. Нужны добросовестность в выполнении своих обязательств, даже невыгодных с сиюминутной точки зрения. Нужна уверенность, что вас не обманут, если вы вложите деньги в производство или в банк. Когда вор у вора крадет дубинку, – самая богатая страна станет нищей. Между тем общество в целом гораздо сложнее рынка. Один из источников современного богатства – научные исследования, направляемые совсем не денежным интересом; искусство, которое восстанавливает в человеке творческое состояние; школа, которая раскрывает в подростке его способности. И для хорошего учителя главное – не зарплата, а радость труда. Зарплата учителя, врача, ученого не должна унижать его, ставить ниже продавца на базаре, – но и только. Стимул творчества – не в ней. Рыночные механизмы не создают фундаментальных целей и ценностей человеческой жизни, не придают жизни смысл, не создают нравственных норм. Есть нечто выше рынка, и нравственность приходит с этих высот. Она старше рынка (у самых примитивных племен, живущих тем, что собрали за день, нравственность уже есть). Она требует от рынка подчинения себе, и рынок должен ей подчиняться – для своей же собственной пользы».
Задумав перестройку, Горбачев стал искать идею, которая могла бы объединить народ и повести его в «даль светлую», которая самому Горбачеву виделась весьма смутно (если вообще виделась). Подсказка неожиданно пришла из-за океана. В интервью политическому обозревателю газеты «Известия» Станиславу Кондрашову директор Научно-исследовательского института международных перемен при Колумбийском университете США Северин Биалер сказал: «Сила перестройки заключается в мышлении, в том, что сказано, написано, обсуждено и продумано вашими людьми. Некоторые видят в этом, напротив, слабость перестройки, говорят, что это еще не действие, что жизнь не изменилась. Но чтобы по-другому действовать, по-другому работать, вы должны начать думать по-другому». И добавил: «В оппозиции к перестройке находятся укоренившиеся интересы бюрократов. Но еще большее препятствие представляют старые идеи. С ними бороться труднее, чем с укоренившимися интересами бюрократии. Ключевая борьба происходит в сознании каждого человека».
Горбачев ухватился за эту идею: новое мышление (не представляя, что оно представляет на деле, он поначалу не мог даже правильно выговорить это непонятное ему слово и говорил «мЫшление» вместо «мышлЕние»)! Упустив из виду «сущую малость»: мышление не представляет собой некую «программу», разработанную в специализированных лабораториях, которую можно затем «вставить» в головы людей, как флешку в компьютер, а «старые идеи», о которых говорил Биалер как о «препятствии» в принятии перестройки, «стереть из памяти» и навсегда забыть о них. Особенность любого мышления – будь то «старое» или «новое» – состоит в том, что оно, это мышление, представляет собой историческое явление, предполагающее преемственность приобретаемых из поколения в поколение навыков, опыта и знаний, которые становятся частью – и при том существенной частью! – ментальности народа.
Глава 2
На переправе
Можно ли было хоть что-то сделать не так, как было сделано, что-то исправить, чтобы не допустить катастрофы? Теоретически – да, практически – нет. Теоретически потому, что все мы умны задним умом. Практически же потому, что в стране не было сил, которые хотели бы реального улучшения жизни народа, а не своего собственного. Это в одинаковой степени относится как к властям предержащим, так и к самому народу. Прежде всего русскому народу.
…1991 год выдался самым трудным изо всех лет начавшейся в 1985-м, да так ничем и не закончившейся перестройки. Магазины опустели. Опасаясь голода, люди, как в зиму с 1916 на 1917 год, долгими часами простаивали в очередях, сметая с прилавков всё, что там ни появлялось, – макароны, крупы, сахар, соль, мыло, спички. И это при том, что, как признáет в декабре 1991 года Егор Тимурович Гайдар, «зерно в наличии есть, но его не продают, ожидая изменения цен. Мяса даже немного больше, чем в прошлом году. Но и продавцы мяса ждут освобождения цен. Склады забиты телевизорами, автомобилями, холодильниками. Заставить их продавать мы не можем. Старого механизма уже нет, а новый еще предстоит создать. Было бы хорошо, если бы мы могли это делать постепенно. Но времени уже нет. Каждый день промедления все больше затрудняет ситуацию».
Господи, как это по-русски! «Времени нет», «сегодня рано – послезавтра поздно», «старого механизма нет, а новый предстоит еще создать»… Ну так создавайте! Поступите, как советовал еще Перикл, – обсудите свои действия и постарайтесь правильно оценить их, не считая, что речи мешают делу, и памятуя о том, что больше вреда бывает, если действовать без предварительного обсуждения, – или как рекомендовал уже в наше время Северин Биалер: «Сила перестройки заключается в мышлении, в том, что сказано, написано, обсуждено и продумано вашими людьми», – то есть в любом случае вначале все тщательно взвесьте, обсудите и просчитайте, а уж потом приступайте к делу, а не рубите с плеча.
Из искусственно созданной разрухи стали искать выход. Делали это многие – одни более успешно, другие менее. Именно в то время была разработана программа по выводу страны из кризиса, получившая вначале название «400», затем «500 дней». Основными разработчиками этой программы были академик Станислав Сергеевич Шаталин и молодой экономист, кандидат наук Григорий Алексеевич Явлинский. Шаталин тяжело болел (у него было удалено одно легкое), и пробивал программу «500 дней» фактически один Явлинский, почему эту программу и стали называть «программой Явлинского».
Программа «500 дней», однако, не нашла не только поддержки, но и сколько-нибудь серьезного обсуждения ни в стане демократов, кучковавшихся вокруг Ельцина и больше озабоченных получением чиновничьих должностей (невдомек им было, что, как пелось у Булата Окуджавы, «пряников сладких всегда не хватает на всех»), ни в стане Горбачева.
Ельцин, наперекор амбициям рвущихся на высокие чиновничьи должности демократов, взял Явлинского в свою команду, назначив его в июле 1990 года председателем комиссии по экономической реформе и заметителем председателя Совета министров РСФСР. Программу же «500 дней» отправил на экспертизу в Америку, – почему-то не тамошним экономистам, а в юридический институт «Арнольд и Портер».
Американские юристы в целом одобрили программу «500 дней», особенно в той ее части, где говорилось, что реформаторские процессы должны быть синхронизированы по ресубликам и в центре, для чего республики должны пойти на некоторое ущемление своих прав в пользу укрепления экономических функций центральной власти. В то же время американцы высказали и ряд замечаний. Так, эксперт по управлению государственной собственностью и приватизацией Стивен Теппер заявил: «Опыт практически каждой страны, приступившей к реализации программы приватизации, свидетельствует о том, что приватизация быстро становится центром острых политических противоречий. Поэтому решающее значение имеет максимальное отражение в этой программе широкого политического консенсуса в поддержку приватизации, а также обеспечение ею независимости от политической борьбы как органов, созданных для проведения программы, так и самих операций». Другое замечание, озвученное тем же Теппером, состояло в следующем: «В Положении о приватизации должна быть отражена концептуальная договоренность о том, какие цели являются первостепенными. Как правило, приватизация проводится с целью повышения производительности, эффективности и финансовой независимости предприятий, накопления фондов для улучшения их финансового положения, сокращения государственного сектора, уничтожения монополий, а также развития рынков капитала, расширения акционерной собственности и поощрения иностранного капитала, импорта новых технологий и выхода на международные рынки».
Пока американцы изучали программу «500 дней», представительная российская делегация (без Явлинского и Шаталина, состояние здоровья которого ухудшилось) отправилась в США, чтобы «из рук в руки» принять рекомедации американцев, – время, расписанное в программе буквально по дням, ушло впустую. Этим и воспользовалось союзное руководство, разработав на основе программы «500 дней» собственную программу экономических реформ, основная тяжесть которых ложилась на республики, а за центром оставалось принятие окончательных экономических решений.
Явлинский, проработав в российском правительстве всего пятьдесят дней и слыша все эти дни одни лишь насмешки, что-де и пяти тысяч дней не хватит, чтобы вывести страну из хаоса и разложить всё по полочкам, – вспылил и на ближайшей сессии Верховного Совета РСФСР заявил о своей отставке.
«Вы, очевидно, знаете, – сказал он, обращаясь к депутатам, – что поддержанная вами программа перехода к рынку “500 дней” по выходу из кризиса не может быть реализована. Ожидание договоренности между республиками о единой экономической политике выхода из кризиса превысило все разумные сроки. Хуже того, возникли трения между республиками. Инерция разлагающих экономику дезинтеграционных процессов очень высока: программа содержала в себе специальные механизмы, которые позволили бы остановить ухудшение ситуации, но за пятьдесят дней – а это половина первого этапа реформы – ничего не было сделано». Закончил свое выступление перед депутатами Явлинский словами: «Выполнение программы перехода к рынку, как она была задумана, фактически невозможно… Вход в рынок в данном случае будет не через стабилизацию, а через усиливающуюся инфляцию. Поскольку считаю себя одним из основных авторов программы, которая хотя и была принята, но не реализована, в том числе и в результате решений, принятых правительством, в котором я состою, прошу Верховный Совет РСФСР принять мою отставку».
Спустя еще пятьдесят дней Борис Николаевич Ельцин скажет: «Да, мы допустили несколько тактических ошибок. Я лично тоже. Убаюкал нас Горбачев, сделав вид, что программа “500 дней” – это совместная программа… И мы поверили. Мы ведь и раньше знали, что он обманывает постоянно и народ, и тем более демократов и демократию… Мы потеряли четыре месяца. Нам пора идти в наступление. Демократия в опасности»[10].
Чтобы спасти «демократию от опасности» и «перейти в наступление», Ельцин, не имевший своей команды, стал действовать сугубо по-большевистски, то есть по принципу «наш» или «не наш», «свой» или «чужой». «Наши» и «свои» тут же стали появляться из-под земли, как грибы после дождя, и в довольно короткое время вокруг Ельцина стали кучковаться молодые Борис Федоров и его тезка Немцов, Петр Авен, Андрей Нечаев и множество других «младореформаторов», о которых руководитель администрации президента России Сергей Александрович Филатов в 1993 – 1996 годы скажет в книге «Совершенно несекретно»: «Тогдашняя команда демократов была довольно разношерстной, едва ли не каждый в ней жаждал первенства, известности и выступал непременно “от имени и по поручению” чуть ли не всего народа».
Тогда же в Москве появился 35-летний Анатолий Борисович Чубайс, работавший ранее первым замом Ленинградского горисполкома. Это был первый питерец из числа «птенцов гнезда Собчака», следом за которым «перелетят» в Москву и займут все высшие должности в новой России другие «птенцы», в короткое время ставшие «орлами» – от заурядных падальщиков до стервятников и могильников. Свой напористостью и жестоким отношением к оппонентам Чубайс настолько пленил Ельцина, что уже в ноябре 1991 года он делает его председателем Госкомимущества в правительстве, формальным председателем которого является сам, фактическим же – всего на год моложе Чубайса Егор Тимурович Гайдар. В 1993 году в Москву из Питера «перелетел» давний друг Чубайса Альфред Рейнгольдович Кох – самый молодой из «птенцов гнезда Собчака», которому только-только исполнилось 32 года. Он тут же назначается первым заместителем председателя Госкомимущества. Это о них двоих, Чубайсе и Кохе, в бытность их работы под началом Собчака, – в Питере ходил анекдот. Останавливают такси и садятся. Водила спрашивает: «Куда везти?» Ему отвечают: «Куда хочешь, шеф, мы всюду нужны!»
Молодой и бесшабашный, как пьяный танкист, оказавшийся на тесных кривых улочках заштатного села, Чубайс попер напролом, не обращая внимания на то, что под гусеницами его танка гибнут не только ветхие хибары, но и люди. Всего три года понадобилось ему, чтобы начать и практически завершить приватизацию, в результате которой огромная часть государственной собственности перешла в частные руки.
Но послушаем в этой связи телеведущего и журналиста Владимира Соловьева, который пишет в книге «Русская рулетка»:
«Вся страна быстро переходила к капитализму, в обиход вошло страшное слово – ВАУЧЕР. Думаю, что многие считали это фамилией. Странные заявления тогда еще молодого, но уже очень уверенного в себе и абсолютно рыжего Анатолия Чубайса о немылимых благах, которые этот клочок бумаги несет: две машины “Волга” – так это уж точно. Главное, что поражало в Чубайсе тех времен, – это нежелание прислушиваться к чьему-либо мнению и убеждение, что темп оправдает всё…
Хотелось срочно создать класс собственников, как опору нового режима. Не вышло. Граждане расставались с непонятной бумажкой легко и почти даром… Заводы скупались предприимчивыми вчерашними фарцовщиками и родственниками госчиновников или их доверенными лицами, друзьями, знакомыми, довольно часто и вчерашними красными директорами. Характер приобретений был скорее спекулятивным, так как новые собственники имели очень отдаленное представление об управлении, но замечательно разбирались в спекуляции, и сохранить производство удавалось лишь в том случае, если вчерашний директор становился сегодняшним капиталистом-хозяином…
Всё происходившее в лихие годы подчинялось только интересом политической клановой войны. Под прикрытием риторики о демократических ценностях молодые и агрессивые люди, при этом совершенно не знающие реалий предпринимательской деятельности, искали классово близких единомышленников, в чьи руки должны перейти экономические рычаги. Корень зла для них таился в красных директорах, и если их уничтожить как клан, раздав собственность молодым, агрессивным, а главное, идеологически близким, то все наладится само по себе. Как это всегда и происходило в России, закон лишь мешался на пути человеческих отношений. Да и какой закон – старый, советский, неприменим, нового еще нет, да и быть не может…»
Итог приватизации, проведенной по Чубайсу, оказался плачевным. Общий доход государства от нее составил всего 0,13 – 0,16 процента общего дохода госбюджета, который и без того был хилым из-за хронических провалов в экономике. Это во-первых. Во-вторых, многие предприятия после приватизации не только не улучшили свое экономическое положение, как предполагали американские юристы, взявшиеся дать программе «500 дней» экспертную оценку, но и попросту рухнули, брошенные на произвол судьбы. Зато в нашей стране появились первые олигархи, и среди них – сам Анатолий Борисович Чубайс. Когда достоянием гласности стал его банковский счет, Чубайс объяснил его происхождение мифическими гонорарами за лекции и книги, и все сделали вид, что объяснение это вполне удовлетворительно, хотя мало кто его лекции слышал и еще меньшее число людей читало его книги. (Тогда же вошел в нашу лексику фразеологизм, пущенный в оборот «щепетильными» сторонниками Чубайса: «Неприлично считать деньги в чужом кармане».)
В этой связи не могу не поделиться с читателем одним своим наблюдением, которое не столько раздражает, сколько потешает. Меня умиляет наивная в своей самонадеянности фраза Путина, которую он не единожды произнес: «Пересмотра итогов приватизации не будет». Чтó это, вера во всевременность и несокрушимость вертикали власти на Руси? Или благодушие, объяснимое разве что плохим знанием русской истории? Чтó в России будет, а чего не будет, неведомо и самому Господу Богу! А тут категоричное, как выбитая на могильной мраморной плите или отлитая в бронзе эпитафия: «Пересмотра итогов приватизации не будет». Вашими бы устами, Владимир Владимырыч!..
Самонадеянность Путина сродни самонадеянности Николая II, который в дни празднования 300-летия дома Романовых обратился в далеком 1913 году к щигровским крестьянам-общинникам, наделенными куцыми наделами, со словами: «Земля, находящаяся во владении помещиков, принадлежит им на том же неотъемлемом праве, как и ваша земля принадлежит вам. Иначе не может быть, и тут спора быть не может».
…1991 год выдался самым трудным изо всех лет начавшейся в 1985-м, да так ничем и не закончившейся перестройки. Магазины опустели. Опасаясь голода, люди, как в зиму с 1916 на 1917 год, долгими часами простаивали в очередях, сметая с прилавков всё, что там ни появлялось, – макароны, крупы, сахар, соль, мыло, спички. И это при том, что, как признáет в декабре 1991 года Егор Тимурович Гайдар, «зерно в наличии есть, но его не продают, ожидая изменения цен. Мяса даже немного больше, чем в прошлом году. Но и продавцы мяса ждут освобождения цен. Склады забиты телевизорами, автомобилями, холодильниками. Заставить их продавать мы не можем. Старого механизма уже нет, а новый еще предстоит создать. Было бы хорошо, если бы мы могли это делать постепенно. Но времени уже нет. Каждый день промедления все больше затрудняет ситуацию».
Господи, как это по-русски! «Времени нет», «сегодня рано – послезавтра поздно», «старого механизма нет, а новый предстоит еще создать»… Ну так создавайте! Поступите, как советовал еще Перикл, – обсудите свои действия и постарайтесь правильно оценить их, не считая, что речи мешают делу, и памятуя о том, что больше вреда бывает, если действовать без предварительного обсуждения, – или как рекомендовал уже в наше время Северин Биалер: «Сила перестройки заключается в мышлении, в том, что сказано, написано, обсуждено и продумано вашими людьми», – то есть в любом случае вначале все тщательно взвесьте, обсудите и просчитайте, а уж потом приступайте к делу, а не рубите с плеча.
Из искусственно созданной разрухи стали искать выход. Делали это многие – одни более успешно, другие менее. Именно в то время была разработана программа по выводу страны из кризиса, получившая вначале название «400», затем «500 дней». Основными разработчиками этой программы были академик Станислав Сергеевич Шаталин и молодой экономист, кандидат наук Григорий Алексеевич Явлинский. Шаталин тяжело болел (у него было удалено одно легкое), и пробивал программу «500 дней» фактически один Явлинский, почему эту программу и стали называть «программой Явлинского».
Программа «500 дней», однако, не нашла не только поддержки, но и сколько-нибудь серьезного обсуждения ни в стане демократов, кучковавшихся вокруг Ельцина и больше озабоченных получением чиновничьих должностей (невдомек им было, что, как пелось у Булата Окуджавы, «пряников сладких всегда не хватает на всех»), ни в стане Горбачева.
Ельцин, наперекор амбициям рвущихся на высокие чиновничьи должности демократов, взял Явлинского в свою команду, назначив его в июле 1990 года председателем комиссии по экономической реформе и заметителем председателя Совета министров РСФСР. Программу же «500 дней» отправил на экспертизу в Америку, – почему-то не тамошним экономистам, а в юридический институт «Арнольд и Портер».
Американские юристы в целом одобрили программу «500 дней», особенно в той ее части, где говорилось, что реформаторские процессы должны быть синхронизированы по ресубликам и в центре, для чего республики должны пойти на некоторое ущемление своих прав в пользу укрепления экономических функций центральной власти. В то же время американцы высказали и ряд замечаний. Так, эксперт по управлению государственной собственностью и приватизацией Стивен Теппер заявил: «Опыт практически каждой страны, приступившей к реализации программы приватизации, свидетельствует о том, что приватизация быстро становится центром острых политических противоречий. Поэтому решающее значение имеет максимальное отражение в этой программе широкого политического консенсуса в поддержку приватизации, а также обеспечение ею независимости от политической борьбы как органов, созданных для проведения программы, так и самих операций». Другое замечание, озвученное тем же Теппером, состояло в следующем: «В Положении о приватизации должна быть отражена концептуальная договоренность о том, какие цели являются первостепенными. Как правило, приватизация проводится с целью повышения производительности, эффективности и финансовой независимости предприятий, накопления фондов для улучшения их финансового положения, сокращения государственного сектора, уничтожения монополий, а также развития рынков капитала, расширения акционерной собственности и поощрения иностранного капитала, импорта новых технологий и выхода на международные рынки».
Пока американцы изучали программу «500 дней», представительная российская делегация (без Явлинского и Шаталина, состояние здоровья которого ухудшилось) отправилась в США, чтобы «из рук в руки» принять рекомедации американцев, – время, расписанное в программе буквально по дням, ушло впустую. Этим и воспользовалось союзное руководство, разработав на основе программы «500 дней» собственную программу экономических реформ, основная тяжесть которых ложилась на республики, а за центром оставалось принятие окончательных экономических решений.
Явлинский, проработав в российском правительстве всего пятьдесят дней и слыша все эти дни одни лишь насмешки, что-де и пяти тысяч дней не хватит, чтобы вывести страну из хаоса и разложить всё по полочкам, – вспылил и на ближайшей сессии Верховного Совета РСФСР заявил о своей отставке.
«Вы, очевидно, знаете, – сказал он, обращаясь к депутатам, – что поддержанная вами программа перехода к рынку “500 дней” по выходу из кризиса не может быть реализована. Ожидание договоренности между республиками о единой экономической политике выхода из кризиса превысило все разумные сроки. Хуже того, возникли трения между республиками. Инерция разлагающих экономику дезинтеграционных процессов очень высока: программа содержала в себе специальные механизмы, которые позволили бы остановить ухудшение ситуации, но за пятьдесят дней – а это половина первого этапа реформы – ничего не было сделано». Закончил свое выступление перед депутатами Явлинский словами: «Выполнение программы перехода к рынку, как она была задумана, фактически невозможно… Вход в рынок в данном случае будет не через стабилизацию, а через усиливающуюся инфляцию. Поскольку считаю себя одним из основных авторов программы, которая хотя и была принята, но не реализована, в том числе и в результате решений, принятых правительством, в котором я состою, прошу Верховный Совет РСФСР принять мою отставку».
Спустя еще пятьдесят дней Борис Николаевич Ельцин скажет: «Да, мы допустили несколько тактических ошибок. Я лично тоже. Убаюкал нас Горбачев, сделав вид, что программа “500 дней” – это совместная программа… И мы поверили. Мы ведь и раньше знали, что он обманывает постоянно и народ, и тем более демократов и демократию… Мы потеряли четыре месяца. Нам пора идти в наступление. Демократия в опасности»[10].
Чтобы спасти «демократию от опасности» и «перейти в наступление», Ельцин, не имевший своей команды, стал действовать сугубо по-большевистски, то есть по принципу «наш» или «не наш», «свой» или «чужой». «Наши» и «свои» тут же стали появляться из-под земли, как грибы после дождя, и в довольно короткое время вокруг Ельцина стали кучковаться молодые Борис Федоров и его тезка Немцов, Петр Авен, Андрей Нечаев и множество других «младореформаторов», о которых руководитель администрации президента России Сергей Александрович Филатов в 1993 – 1996 годы скажет в книге «Совершенно несекретно»: «Тогдашняя команда демократов была довольно разношерстной, едва ли не каждый в ней жаждал первенства, известности и выступал непременно “от имени и по поручению” чуть ли не всего народа».
Тогда же в Москве появился 35-летний Анатолий Борисович Чубайс, работавший ранее первым замом Ленинградского горисполкома. Это был первый питерец из числа «птенцов гнезда Собчака», следом за которым «перелетят» в Москву и займут все высшие должности в новой России другие «птенцы», в короткое время ставшие «орлами» – от заурядных падальщиков до стервятников и могильников. Свой напористостью и жестоким отношением к оппонентам Чубайс настолько пленил Ельцина, что уже в ноябре 1991 года он делает его председателем Госкомимущества в правительстве, формальным председателем которого является сам, фактическим же – всего на год моложе Чубайса Егор Тимурович Гайдар. В 1993 году в Москву из Питера «перелетел» давний друг Чубайса Альфред Рейнгольдович Кох – самый молодой из «птенцов гнезда Собчака», которому только-только исполнилось 32 года. Он тут же назначается первым заместителем председателя Госкомимущества. Это о них двоих, Чубайсе и Кохе, в бытность их работы под началом Собчака, – в Питере ходил анекдот. Останавливают такси и садятся. Водила спрашивает: «Куда везти?» Ему отвечают: «Куда хочешь, шеф, мы всюду нужны!»
Молодой и бесшабашный, как пьяный танкист, оказавшийся на тесных кривых улочках заштатного села, Чубайс попер напролом, не обращая внимания на то, что под гусеницами его танка гибнут не только ветхие хибары, но и люди. Всего три года понадобилось ему, чтобы начать и практически завершить приватизацию, в результате которой огромная часть государственной собственности перешла в частные руки.
Но послушаем в этой связи телеведущего и журналиста Владимира Соловьева, который пишет в книге «Русская рулетка»:
«Вся страна быстро переходила к капитализму, в обиход вошло страшное слово – ВАУЧЕР. Думаю, что многие считали это фамилией. Странные заявления тогда еще молодого, но уже очень уверенного в себе и абсолютно рыжего Анатолия Чубайса о немылимых благах, которые этот клочок бумаги несет: две машины “Волга” – так это уж точно. Главное, что поражало в Чубайсе тех времен, – это нежелание прислушиваться к чьему-либо мнению и убеждение, что темп оправдает всё…
Хотелось срочно создать класс собственников, как опору нового режима. Не вышло. Граждане расставались с непонятной бумажкой легко и почти даром… Заводы скупались предприимчивыми вчерашними фарцовщиками и родственниками госчиновников или их доверенными лицами, друзьями, знакомыми, довольно часто и вчерашними красными директорами. Характер приобретений был скорее спекулятивным, так как новые собственники имели очень отдаленное представление об управлении, но замечательно разбирались в спекуляции, и сохранить производство удавалось лишь в том случае, если вчерашний директор становился сегодняшним капиталистом-хозяином…
Всё происходившее в лихие годы подчинялось только интересом политической клановой войны. Под прикрытием риторики о демократических ценностях молодые и агрессивые люди, при этом совершенно не знающие реалий предпринимательской деятельности, искали классово близких единомышленников, в чьи руки должны перейти экономические рычаги. Корень зла для них таился в красных директорах, и если их уничтожить как клан, раздав собственность молодым, агрессивным, а главное, идеологически близким, то все наладится само по себе. Как это всегда и происходило в России, закон лишь мешался на пути человеческих отношений. Да и какой закон – старый, советский, неприменим, нового еще нет, да и быть не может…»
Итог приватизации, проведенной по Чубайсу, оказался плачевным. Общий доход государства от нее составил всего 0,13 – 0,16 процента общего дохода госбюджета, который и без того был хилым из-за хронических провалов в экономике. Это во-первых. Во-вторых, многие предприятия после приватизации не только не улучшили свое экономическое положение, как предполагали американские юристы, взявшиеся дать программе «500 дней» экспертную оценку, но и попросту рухнули, брошенные на произвол судьбы. Зато в нашей стране появились первые олигархи, и среди них – сам Анатолий Борисович Чубайс. Когда достоянием гласности стал его банковский счет, Чубайс объяснил его происхождение мифическими гонорарами за лекции и книги, и все сделали вид, что объяснение это вполне удовлетворительно, хотя мало кто его лекции слышал и еще меньшее число людей читало его книги. (Тогда же вошел в нашу лексику фразеологизм, пущенный в оборот «щепетильными» сторонниками Чубайса: «Неприлично считать деньги в чужом кармане».)
В этой связи не могу не поделиться с читателем одним своим наблюдением, которое не столько раздражает, сколько потешает. Меня умиляет наивная в своей самонадеянности фраза Путина, которую он не единожды произнес: «Пересмотра итогов приватизации не будет». Чтó это, вера во всевременность и несокрушимость вертикали власти на Руси? Или благодушие, объяснимое разве что плохим знанием русской истории? Чтó в России будет, а чего не будет, неведомо и самому Господу Богу! А тут категоричное, как выбитая на могильной мраморной плите или отлитая в бронзе эпитафия: «Пересмотра итогов приватизации не будет». Вашими бы устами, Владимир Владимырыч!..
Самонадеянность Путина сродни самонадеянности Николая II, который в дни празднования 300-летия дома Романовых обратился в далеком 1913 году к щигровским крестьянам-общинникам, наделенными куцыми наделами, со словами: «Земля, находящаяся во владении помещиков, принадлежит им на том же неотъемлемом праве, как и ваша земля принадлежит вам. Иначе не может быть, и тут спора быть не может».