Страница:
Мы могли пойти другим курсом с учетом тех мыслей и идей, которые в свое время вынашивал Алексей Николаевич Косыгин. Он считал, что страна не может развиваться обособленно. Да, нам нужны были перемены, но не таким путем. В пример приведу Китай. Модель Косыгина перенял в свое время Дэн Сяопин. Сегодня Китай достиг значительных успехов, захватывая рынок США, а Горбачев довел страну до состояния неуправляемости. Придумал борьбу с алкоголизмом, когда надо было заниматься экономикой, популистски обещал дать каждой семье квартиру к 2000 году, а в ответ получил “горячие точки”, кровь, недовольство.
Конечно, недовольных подталкивали, организуя “пятую колонну”. Ведь сами сотрудники ЦРУ прямо говорили, что опирались на так называемые демократические силы, тот же “Саюдис”[16]. А “Саюдис”, кстати, добрался даже до Камчатки. Его щупальца протянулись во многие уголки страны. Для этого нужны были деньги. Кто их давал? Не коммерсанты, конечно, а то же ЦРУ и другие враждебные нам силы. Они использовали верные в таких случаях карты – сепаратизм, национализм. Вот и наступил момент, когда страна стала неуправляема. В первую очередь руководство. Многие руководители были озабочены: как быть дальше? Происходившее волновало всех, всю страну. Подробности только не все знают. А было так.
Горбачев собрал президиум и говорит: “В стране обстановка сложная. Я еду в Крым отдыхать, а вы наводите порядок”. Это его слова перед отъездом. 4 августа он улетел в Форос, а на другой день все стали обсуждать предложение президента навести порядок. Все были едины во мнении, что страна идет к развалу.
В те дни, когда в столице была такая обстановка, я проводил, как главком сухопутных войск, плановые сборы руководителей войск на базе Прикарпатского военного округа. Собирался 20 августа в отпуск, в Крым вместе с семьей. Но 17 числа мне позвонил министр обороны маршал Язов: “Руководство страны, с учетом обстановки, вызывает вас в Москву”. Я выполнил приказ.
Тогда говорили: “Зачем Варенников туда полез, какое ему дело?” Но я же не просто военный, а народный депутат, поэтому думал о судьбе народа. Когда был на совещании, на котором обсуждалась сложившаяся ситуация, слушал всех внимательно. Основной доклад сделал Павлов, за ним выступили Шеин и Крючков. Общая ситуация была такова. В марте в стране был проведен референдум: хотите ли вы жить в СССР? Большинство ответило: “Да!” А Горбачев задумал подписать Союзный Договор, который, как уже было известно, готовы были подписать шесть республик из пятнадцати. При этом колебания проявили лидеры Украины.
Второй вопрос был не менее острый. Предлагалось, что там, где требует обстановка, вводить чрезвычайное положение. А что такое чрезвычайное положение? Это значит – убивай людей, жги дома. В апреле 1990 года на съезде народных депутатов СССР был принят закон о режиме чрезвычайного положения, в котором говорилось, как следует поступать в случаях массовых волнений, особенно с применением оружия. Закон тот был принят на основе опыта, который мы испытали. Не хочу вдаваться в подробности, но пример приведу. В Москве загрузили эшелон с военной техникой, а на станцию назначения он прибыл разграбленный. Волнения, хищения, грабежи, разбои, убийства. Наше государство не управлялось. Тогда и приняли решение обсудить с Горбачевым положение, превращающееся в катастрофу.
17 августа решили переговорить с Горбачевым по телефону, кто-то предложил написать письмо, но остановились на предложении направить к нему для переговоров группу из четырех человек – Бакланов, Шеин, Болдин и Варенников. Причем мне объявили, что после беседы в Форосе я должен отправиться в Киев – обстановка в столице Украины также складывалась тревожная.
Когда мы прибыли к Горбачеву, он нас долго не принимал. Мы приехали для него внезапно, он не знал, как ему повести себя с нами. Стал куда-то звонить. Тогда Крючков, чтобы он нас принял, отключил ему телефоны. Лишил его возможности названивать всем и выяснять, кто да зачем направил к нему нас. Он вынужден был нас принять. Когда зашли в его кабинет, он сказал: “Садитесь”. Я сел, а остальные, его прямые подчиненные, остались стоять. Еще не разобравшись толком, зачем мы к нему приехали, заговорил с нами грубо, речь его была переполнена матерщиной. Меня это сильно удивило. Я так не разговаривал ни с солдатами, когда был лейтенантом, ни с подчиненными, когда стал генералом. А это президент страны! Да и слушать никого он не желал. Все молчали, боясь ему что-то возразить. Наблюдая эту картину, я решил вмешаться. В резкой форме изложил ему положение в стране и вооруженных силах. Сказал, что он, как президент, несет личную ответственность за то, что не принимает мер по исправлению сложившейся ситуации. Тогда он сказал: ”Действуйте как хотите, я не хочу ни во что вмешиваться”. И мы ушли.
Таким вот был наш президент. Хотел править, не прилагая сил. В сложных ситуациях всегда был нерешителен, ни одной дельной мысли не высказывал, одни общие фразы. Помощники и журналисты эти фразы причесывали, а все равно получалось много слов и никакого дела. Начиная с событий в Тбилиси в 1989 году всегда старался оказаться в стороне. А ведь как президент он за все отвечал, нес ответственность за всех! Вместо того, чтобы взять на себя хоть какую-то ответственность, преспокойно отдыхал на Форосе. Позже, на суде[17], я узнал, что после нашего отъезда он поужинал со своей семьей, выпил вина и уселся смотреть фильм фривольного содержания. Фактически он не знал своей страны. Все больше ездил за рубеж, где ему нравилось проводить время. Там его любили, оказывали почет, видели, что он разрушает нашу страну, и такая его деятельность находила на Западе поддержку».
А теперь выслушаем противоположную точку зрения. Рассказывает бывший секретарь президиума Верховного Совета РСФСР, затем первый заместитель председателя ВС РСФСР, в 1993 – 1996 годах руководитель администрации президента Российской Федерации Сергей Александрович Филатов:
«Вечный, как мир, вопрос: что первично, материальное или идеальное? В советские времена преобладала одна точка зрения: бытие определяет сознание. При этом под бытием понималась вся совокупность материально-производственных отношений, которая регулировалась и направлялась сверху руководством страны – единственным органом, монополизировавшим функции сознания. Но такое невозможно в принципе! В результате мы получили “совковое мышление”. Главными противниками перестройки стали вовсе не демократы, а многие политические и хозяйственные руководители, коррумпированные работники торговли и обслуживания, представители организованной преступности. Официальная заработная плата этих слоев и групп населения не превышала среднестатистическую. Но именно они обладали самым большим объемом накопленного имущества, золотом, драценностями, крупными денежными суммами и так далее. Значительная часть этих доходов имела незаконный характер, а благоденствие этих людей находилось в прямой связи с административно-бюрократическим механизмом управления экономикой, порождающим повальный дефицит. Малейшие попытки изменить установившийся порядок вещей подавлялись силой. Так было вне государства – вспомните события 1956 года в Венгрии и 1968 года в Чехословакии, так было и внутри страны – события 1961 года в Новочеркасске, события конца 80-х годов в Вильнюсе, Тбилиси и Баку. Гласность, пришедшая с перестройкой, высветила всю порочность прежней системы, показала, как на экране рентгеновского аппарата, скрытые связи значительной части партийных, советских и правоохранительных органов с преступными элементами. Коррупция проела буквально все поры общества, а коррупционеры определяли, по каким понятиям жить стране дальше. Для них гласность – самый опасный враг, и именно поэтому нужно было или ее прикрыть, или взять в свои руки срества массовой информации. События августа 1991 года стали последней попыткой власть имущих сохранить прежние порядки и лишить нарождавшиеся демократические силы права самим решать свою судьбу.
Этим я вовсе не хочу сказать, что с провалом ГКЧП оказалась выбита почва из-под ног тех, кто определяет политику государства. Власть и в прежние времена, и сегодня претендует на монопольное выражение сознания общества. Неслучайно в последнее время все чаще раздаются голоса тех, кто внушает нам, будто россияне не приемлют демократию и ее ценности, что-де у нашего народа особая ментальность, свой путь развития. На деле это оборачивается тем, что общество движется не вперед, а толкается вспять.
Сложилась парадоксльная ситуация. С одной стороны, для большинства россиян (70 процентов опрошенных) демократия означает законность и порядок, возможность реализовать свои социально-экономические права, означает все то, чего не было раньше, – выборность органов власти, свободу слова и печати, свободу передвижения, включая свободу выезда за рубеж, свободу предпринимательства. С другой стороны, произошел разрыв между надеждами людей на возможность самим строить свою жизнь, возникшими с крахом ГКЧП, и моделью жизнеустройства, созданной в действительности: вместо укрепления институтов демократии власть создает преданные им движения (в том числе молодежные), общественные палаты, гражданские форумы и тому подобное. В итоге в глазах населения, за которое все решает власть, сама идея демократии стала вызывать скептическое отношение (“что я могу сделать один?”, “все эти западные ценности демократии нам, россиянам, не подходят”), а в последние годы в связи с отменой выборов на разных уровнях власти и удлинением срока полномочий президента страны и депутатов Государственной думы, вовсе утратила привлекательность. Для многих демократия сегодня определяется уровнем материального достатка: чем больше денег в кошельке, тем больше демократии, а если кошелек пуст, то и демократии нет.
Такому меркантильному отношению к демократии можно найти объяснение. В современной России высоко– и среднеобеспеченные слои населения составляют соответственно 0,5 и 23 процента, тогда как основная масса россиян – 57 процентов – это люди низкого достатка, а 17 процентов и вовсе оказались за чертой бедности. Отсюда еще один парадокс: на фоне сранительно высокого интереса к политике, большинство наших граждан (в среднем около 70 процентов) о непосредственном участии в политической жизни страны заявляют лишь 1 – 1,5 процента. Это и есть реальная численность “политического класса” и его непосредственного окружения (активистов и волонтеров различных партий и движений, работников СМИ, аналитиков, имиджмейкеров и других), а остальные придерживаются формулы: “Мы Путина с Медведевым избрали, мы им доверяем, вот пусть они и несут ответственность за все, что происходит в стране и с нами”.
Отсюда, как нетрудно догадаться, рукой подать до идеи фактического установления своеобразной “народной монархии” с наследованием власти и последующим утверждением наследника посредством всенародного одобрения. Чем, собственно, такая модель жизнеустройства отличается от той, которую в последней отчаянной попытке сохранить на вечные времена попытался путч, устроенный в августе 1991 года?
Возникает естественный вопрос: что может объединить народ и направить его в русло успешного решения задач, которые ставит перед ним государство в лице своих властных структур? Ответ очевиден: лишь два фактора – либо высокая общенациональная идея, способная мобилизовать все силы общества, либо образ врага. Общенациональной идеи у нас нет, власть упорно не хочет признать идеалы, провозглашенные Конституцией, в качестве общенациональных, потому что главный идеал – это самоценность человека, его права и свободы. Они-то первичны по отношению к институтам государства, но государство никак не хочет с этим согласиться. Остается образ врага, и как единственная возможность успешно бороться с ним – сильное государство, интересы которого первичны. Когда стране угрожает реальный враг, народ, объединившись вокруг своих руководителей, делает все от него зависящее, чтобы разгромить этого врага, – пример тому подвиг нашего народа в Великую Отечественную войну. Когда вам навязывают образ вымышленного врага, возникает потребность в создании ГКЧП или иной подобной структуры, рассчитывающей на поддержку народа на том только основании, что этой структуре лучше знать, какие меры пойдут на пользу людям, а какие во вред. В этом состоит главный урок, который преподали всем нам путчисты».
Наконец, представляет интерес свидетельство одного из главных путчистов, работавшего с 1990 года и до ареста 21 августа 1991 года премьер-министром СССР, Валентина Сергеевича Павлова, судьба которого в будущем преобразованном Советском Союзе была предрешена: по обоюдному согласию, достигнутому между Горбачевым и Ельциным, его собирались заменить Назарбаевым. Вот фрагменты из книги Павлова «Август изнутри. Горбачевпутч»:
«Эта книга создавалась в тюремной камере “Матросской тишины” и служит прямым ответом на потоки лжи, фальсификаций, которые уже выплеснуты на экраны телевизоров, в эфир, на страницы газет, журналов и книг. Это не мемуары, не воспоминания, а анализ августовских событий, сделанный на основе личных наблюдений и следственных материалов. По существу, в книге содержится мой ответ на главный вопрос: кто в действительности был инициатором драматических августовских событий? И этот ответ недвусмысленно сформулирован в заголовке – “Горбачевпутч”… Одним нужна власть, другим – не только власть, но и ореол мученика, третьим – теплое местечко, четвертым – банальнейшая возможность получить неограниченное право безнаказанно распоряжаться общенациональным достоянием, в своих интересах конечно…
На своей встрече с представителями прессы, по сути первой после возвращения из Фороса 22 августа 1991 года, М. Горбачев как бы походя обронил, что он всего им все равно никогда не расскажет. Но уже сами по себе эти слова говорят об очень многом…
В чем же дело?.. Ответ, как все гениальное, прост: был государственный переворот, тщательно подготовленный и профессионально проведенный Горбачевым-Ельциным, по спецзаказу…
Мы, члены ГКЧП, не готовили переворота. У нас, поверьте, хватило бы ума и возможностей арестовать все российское руководство еще далеко от Москвы, в аэропорту, на даче, на дороге. Возможностей было сколько угодно. Даже в здании Верховного Совета РСФСР, если бы ставили такую цель. Дело в том, что 19 августа стало окончательно ясно мне, думаю, и многим другим членам ГКЧП – кому раньше, кому позже, – что Горбачев решил использовать нашу преданность делу и своей стране, народу, чтобы расправиться нашими руками с Ельциным, подталкивая нас на кровопролитие. Затем, как президенту СССР, расправиться с виновниками этого кровопролития, то есть с нами. В итоге – страна в развале, раздел и беспредел, он на троне, а все, кто мог бы оказать сопротивление, на том свете или в тюрьме.
Ельцин, я уверен, знал этот сценарий и готовил заранее свой выход из-за занавеса. Он тоже решил использовать нас, откорректировав сценарий Горбачева. Он решил нашими руками убрать Горбачева и затем, также организовав кровопролитие, ликвидировать нас… Ему никогда не поздно было уступить, сославшись на неосведомленность. Горбачев же потерял чувство меры и времени, опять испугался и отложил разрешение конфронтации с Ельциным, сдав свою последнюю команду… Опоры в народе не было давно. Понял он это в самолете при возвращении в Москву, а окончательно – на трибуне Верховного Совета РСФСР. Там стоял уже политический труп[18]».
Несмотря на описанное В. Павловым противостояние Горбачева и Ельцина, словам его о том, что путч был не чем иным, как «государственным переворотом, тщательно подготовленным и профессионально проведенным Горбачевым-Ельциным», – веришь, поскольку сам Ельцин признает позже в книге «Записки президента»: «Никогда не ставил себе цели бороться с ним (Горбачевым), больше того – во многом шел по его следам, демонтируя коммунизм». Другое дело, что вызывают большие сомнения «тщательная подготовка» и «профессиональное проведение» самого путча.
Как могло случиться, что такие опытные люди, как министр обороны Дмитрий Тимофеевич Язов, председатель КГБ Владимир Александрович Крючков и застрелившийся сразу после провала путча министр внутренних дел Борис Карлович Пуго допустили, что все три дня путча исправно работали международная, внутрисоюзная и городская телефонная связь, вокзалы, аэропорты, почта и телеграф? Взяли бы себе в консультанты любого недоросля-старшеклассника, который из школьных учебников знает, кáк устраиваются государственные перевороты! Или, как уверяет нас в этом Павлов, члены ГКЧП изначально поставили перед собой задачу всячески избежать кровопролития? Тогда зачем было вводить в Москву войска? Были уверены, что один вид боевой техники и вооруженных солдат испугает Ельцина и вынудит его капитулировать?
Ельцин ничуть не испугался этой «массовки», к которой прибегают режиссеры театральных и кинопостановок, чтобы показать «масштабность» задуманных ими сцен. Он поступил единственно правильно: позвонил первому заместителю министра обороны СССР Павлу Сергеевичу Грачеву, которого хорошо знал, и потребовал прислать для защиты от возможного штурма Белого дома танки. Грачев и прислал, за что Ельцин после развала Советского Союза сделал исполнительного генерала министром обороны Российской Федерации и произвел его в генералы армии.
Да и не входило ни в чьи планы применить оружие, – ни в планы Ельцина-Горбачева, ни ГКЧПистов. Не случайно в ту пору зашли разговоры о том, что заговор погубил мягкотелый Крючкова. Не мог-де он отдать приказ действовать в Москве 1991 года, как в Кабуле 1989 года при захвате дворца Амина! Интеллигентность ему помешала.
Словом, с какого бока ни подходи к рассмотрению провала путча («самороспуска ГКЧП», по определению В. Павлова), оставил он впечатление дурно сыгранного спектакля, поставленного по наспех написанному сценарию и режиссерски абсолютно бездарному.
Какие уроки можно извлечь из организации и скоротечности провала ГКЧП? Лишь один. Власть в России изначально выстраивалась в виде перевернутой пирамиды, опирающейся своей вершиной на самодержца в лице князя, царя, генсека или президента. Единственная опора такой власти, позволяющая ей удерживаться, не широкие слои населения, а грубая сила в виде вооруженной дружины (армии), опирающейся, в свою очередь, на сонм дьяков-чиновников. Малейшее разбалансировка этой шаткой конструкции приводит к разрушению не только власти, но и всего государства, как это случилось перед самым нашествием татаро-монголов, когда каждый из расплодившихся за три с половиной века наследников Рюрика объявил себя великим князем и, развязав между собой борьбу за верховную власть (суть – гражданскую войну), раскроил Русь на множество крохотных самостоятельных княжеств.
Неважно, как называют верховную власть в лице все тех же князя, царя, генсека или президента, – самодержавной, тоталитарной или демократической. Важно другое: власть эта не поступится и малой толикой своих прерогатив. Не столько во имя удержания от распада государства, как она сама объясняет необходимость своего верховенства, сколько и исключительно собственных привилегий. Это и докажет нам в полной мере демократ Ельцин в октябре 1993 года, когда объявит войну демократам из Верховного Совета РСФСР. И на этот раз мы увидим не жалкий спектакль в виде худосочного ГКЧП, в котором схлестнулись «коммуняки с коммуняками», а грандиозное представление борьбы не на жизнь, а на смерть демократов с демократами, – представление, собравшее множество зрителей-моквичей и одновременно показанное по всем мировым телеканалам. Чего стоил один только эффектный пожар на верхних этажах Белого дома, в считаные минуты превравший Белый дом в Черный!
Что можно сказать в заключение этой главы? Как к ГКЧП ни подходи, под каким углом зрения ни рассматривай, к каким свидетельствам его участников не прибегай и не сопоставляй их, а это был, по сути своей, второй, после смещения в 1964 году Хрущева с занимаемых им постов, государственный переворот, подготовленный втайне от народа и против народа.
А вот результат оказался трагичный во всех отношениях. В проигрыше оказался не только народ; в угоду амбициям властей предержащих в жертву было пренесено огромное государство, построенное руками и талантом нескольких поколений советских людей и освященное кровью многих миллионов в годы Гражданской войны и иностранной интервенции, в ходе массовых репрессий и спасенное ценой неисчислимых потерь в годы Великой Отечественной войны 1941 – 1945 годов.
Глава 4
Конечно, недовольных подталкивали, организуя “пятую колонну”. Ведь сами сотрудники ЦРУ прямо говорили, что опирались на так называемые демократические силы, тот же “Саюдис”[16]. А “Саюдис”, кстати, добрался даже до Камчатки. Его щупальца протянулись во многие уголки страны. Для этого нужны были деньги. Кто их давал? Не коммерсанты, конечно, а то же ЦРУ и другие враждебные нам силы. Они использовали верные в таких случаях карты – сепаратизм, национализм. Вот и наступил момент, когда страна стала неуправляема. В первую очередь руководство. Многие руководители были озабочены: как быть дальше? Происходившее волновало всех, всю страну. Подробности только не все знают. А было так.
Горбачев собрал президиум и говорит: “В стране обстановка сложная. Я еду в Крым отдыхать, а вы наводите порядок”. Это его слова перед отъездом. 4 августа он улетел в Форос, а на другой день все стали обсуждать предложение президента навести порядок. Все были едины во мнении, что страна идет к развалу.
В те дни, когда в столице была такая обстановка, я проводил, как главком сухопутных войск, плановые сборы руководителей войск на базе Прикарпатского военного округа. Собирался 20 августа в отпуск, в Крым вместе с семьей. Но 17 числа мне позвонил министр обороны маршал Язов: “Руководство страны, с учетом обстановки, вызывает вас в Москву”. Я выполнил приказ.
Тогда говорили: “Зачем Варенников туда полез, какое ему дело?” Но я же не просто военный, а народный депутат, поэтому думал о судьбе народа. Когда был на совещании, на котором обсуждалась сложившаяся ситуация, слушал всех внимательно. Основной доклад сделал Павлов, за ним выступили Шеин и Крючков. Общая ситуация была такова. В марте в стране был проведен референдум: хотите ли вы жить в СССР? Большинство ответило: “Да!” А Горбачев задумал подписать Союзный Договор, который, как уже было известно, готовы были подписать шесть республик из пятнадцати. При этом колебания проявили лидеры Украины.
Второй вопрос был не менее острый. Предлагалось, что там, где требует обстановка, вводить чрезвычайное положение. А что такое чрезвычайное положение? Это значит – убивай людей, жги дома. В апреле 1990 года на съезде народных депутатов СССР был принят закон о режиме чрезвычайного положения, в котором говорилось, как следует поступать в случаях массовых волнений, особенно с применением оружия. Закон тот был принят на основе опыта, который мы испытали. Не хочу вдаваться в подробности, но пример приведу. В Москве загрузили эшелон с военной техникой, а на станцию назначения он прибыл разграбленный. Волнения, хищения, грабежи, разбои, убийства. Наше государство не управлялось. Тогда и приняли решение обсудить с Горбачевым положение, превращающееся в катастрофу.
17 августа решили переговорить с Горбачевым по телефону, кто-то предложил написать письмо, но остановились на предложении направить к нему для переговоров группу из четырех человек – Бакланов, Шеин, Болдин и Варенников. Причем мне объявили, что после беседы в Форосе я должен отправиться в Киев – обстановка в столице Украины также складывалась тревожная.
Когда мы прибыли к Горбачеву, он нас долго не принимал. Мы приехали для него внезапно, он не знал, как ему повести себя с нами. Стал куда-то звонить. Тогда Крючков, чтобы он нас принял, отключил ему телефоны. Лишил его возможности названивать всем и выяснять, кто да зачем направил к нему нас. Он вынужден был нас принять. Когда зашли в его кабинет, он сказал: “Садитесь”. Я сел, а остальные, его прямые подчиненные, остались стоять. Еще не разобравшись толком, зачем мы к нему приехали, заговорил с нами грубо, речь его была переполнена матерщиной. Меня это сильно удивило. Я так не разговаривал ни с солдатами, когда был лейтенантом, ни с подчиненными, когда стал генералом. А это президент страны! Да и слушать никого он не желал. Все молчали, боясь ему что-то возразить. Наблюдая эту картину, я решил вмешаться. В резкой форме изложил ему положение в стране и вооруженных силах. Сказал, что он, как президент, несет личную ответственность за то, что не принимает мер по исправлению сложившейся ситуации. Тогда он сказал: ”Действуйте как хотите, я не хочу ни во что вмешиваться”. И мы ушли.
Таким вот был наш президент. Хотел править, не прилагая сил. В сложных ситуациях всегда был нерешителен, ни одной дельной мысли не высказывал, одни общие фразы. Помощники и журналисты эти фразы причесывали, а все равно получалось много слов и никакого дела. Начиная с событий в Тбилиси в 1989 году всегда старался оказаться в стороне. А ведь как президент он за все отвечал, нес ответственность за всех! Вместо того, чтобы взять на себя хоть какую-то ответственность, преспокойно отдыхал на Форосе. Позже, на суде[17], я узнал, что после нашего отъезда он поужинал со своей семьей, выпил вина и уселся смотреть фильм фривольного содержания. Фактически он не знал своей страны. Все больше ездил за рубеж, где ему нравилось проводить время. Там его любили, оказывали почет, видели, что он разрушает нашу страну, и такая его деятельность находила на Западе поддержку».
А теперь выслушаем противоположную точку зрения. Рассказывает бывший секретарь президиума Верховного Совета РСФСР, затем первый заместитель председателя ВС РСФСР, в 1993 – 1996 годах руководитель администрации президента Российской Федерации Сергей Александрович Филатов:
«Вечный, как мир, вопрос: что первично, материальное или идеальное? В советские времена преобладала одна точка зрения: бытие определяет сознание. При этом под бытием понималась вся совокупность материально-производственных отношений, которая регулировалась и направлялась сверху руководством страны – единственным органом, монополизировавшим функции сознания. Но такое невозможно в принципе! В результате мы получили “совковое мышление”. Главными противниками перестройки стали вовсе не демократы, а многие политические и хозяйственные руководители, коррумпированные работники торговли и обслуживания, представители организованной преступности. Официальная заработная плата этих слоев и групп населения не превышала среднестатистическую. Но именно они обладали самым большим объемом накопленного имущества, золотом, драценностями, крупными денежными суммами и так далее. Значительная часть этих доходов имела незаконный характер, а благоденствие этих людей находилось в прямой связи с административно-бюрократическим механизмом управления экономикой, порождающим повальный дефицит. Малейшие попытки изменить установившийся порядок вещей подавлялись силой. Так было вне государства – вспомните события 1956 года в Венгрии и 1968 года в Чехословакии, так было и внутри страны – события 1961 года в Новочеркасске, события конца 80-х годов в Вильнюсе, Тбилиси и Баку. Гласность, пришедшая с перестройкой, высветила всю порочность прежней системы, показала, как на экране рентгеновского аппарата, скрытые связи значительной части партийных, советских и правоохранительных органов с преступными элементами. Коррупция проела буквально все поры общества, а коррупционеры определяли, по каким понятиям жить стране дальше. Для них гласность – самый опасный враг, и именно поэтому нужно было или ее прикрыть, или взять в свои руки срества массовой информации. События августа 1991 года стали последней попыткой власть имущих сохранить прежние порядки и лишить нарождавшиеся демократические силы права самим решать свою судьбу.
Этим я вовсе не хочу сказать, что с провалом ГКЧП оказалась выбита почва из-под ног тех, кто определяет политику государства. Власть и в прежние времена, и сегодня претендует на монопольное выражение сознания общества. Неслучайно в последнее время все чаще раздаются голоса тех, кто внушает нам, будто россияне не приемлют демократию и ее ценности, что-де у нашего народа особая ментальность, свой путь развития. На деле это оборачивается тем, что общество движется не вперед, а толкается вспять.
Сложилась парадоксльная ситуация. С одной стороны, для большинства россиян (70 процентов опрошенных) демократия означает законность и порядок, возможность реализовать свои социально-экономические права, означает все то, чего не было раньше, – выборность органов власти, свободу слова и печати, свободу передвижения, включая свободу выезда за рубеж, свободу предпринимательства. С другой стороны, произошел разрыв между надеждами людей на возможность самим строить свою жизнь, возникшими с крахом ГКЧП, и моделью жизнеустройства, созданной в действительности: вместо укрепления институтов демократии власть создает преданные им движения (в том числе молодежные), общественные палаты, гражданские форумы и тому подобное. В итоге в глазах населения, за которое все решает власть, сама идея демократии стала вызывать скептическое отношение (“что я могу сделать один?”, “все эти западные ценности демократии нам, россиянам, не подходят”), а в последние годы в связи с отменой выборов на разных уровнях власти и удлинением срока полномочий президента страны и депутатов Государственной думы, вовсе утратила привлекательность. Для многих демократия сегодня определяется уровнем материального достатка: чем больше денег в кошельке, тем больше демократии, а если кошелек пуст, то и демократии нет.
Такому меркантильному отношению к демократии можно найти объяснение. В современной России высоко– и среднеобеспеченные слои населения составляют соответственно 0,5 и 23 процента, тогда как основная масса россиян – 57 процентов – это люди низкого достатка, а 17 процентов и вовсе оказались за чертой бедности. Отсюда еще один парадокс: на фоне сранительно высокого интереса к политике, большинство наших граждан (в среднем около 70 процентов) о непосредственном участии в политической жизни страны заявляют лишь 1 – 1,5 процента. Это и есть реальная численность “политического класса” и его непосредственного окружения (активистов и волонтеров различных партий и движений, работников СМИ, аналитиков, имиджмейкеров и других), а остальные придерживаются формулы: “Мы Путина с Медведевым избрали, мы им доверяем, вот пусть они и несут ответственность за все, что происходит в стране и с нами”.
Отсюда, как нетрудно догадаться, рукой подать до идеи фактического установления своеобразной “народной монархии” с наследованием власти и последующим утверждением наследника посредством всенародного одобрения. Чем, собственно, такая модель жизнеустройства отличается от той, которую в последней отчаянной попытке сохранить на вечные времена попытался путч, устроенный в августе 1991 года?
Возникает естественный вопрос: что может объединить народ и направить его в русло успешного решения задач, которые ставит перед ним государство в лице своих властных структур? Ответ очевиден: лишь два фактора – либо высокая общенациональная идея, способная мобилизовать все силы общества, либо образ врага. Общенациональной идеи у нас нет, власть упорно не хочет признать идеалы, провозглашенные Конституцией, в качестве общенациональных, потому что главный идеал – это самоценность человека, его права и свободы. Они-то первичны по отношению к институтам государства, но государство никак не хочет с этим согласиться. Остается образ врага, и как единственная возможность успешно бороться с ним – сильное государство, интересы которого первичны. Когда стране угрожает реальный враг, народ, объединившись вокруг своих руководителей, делает все от него зависящее, чтобы разгромить этого врага, – пример тому подвиг нашего народа в Великую Отечественную войну. Когда вам навязывают образ вымышленного врага, возникает потребность в создании ГКЧП или иной подобной структуры, рассчитывающей на поддержку народа на том только основании, что этой структуре лучше знать, какие меры пойдут на пользу людям, а какие во вред. В этом состоит главный урок, который преподали всем нам путчисты».
Наконец, представляет интерес свидетельство одного из главных путчистов, работавшего с 1990 года и до ареста 21 августа 1991 года премьер-министром СССР, Валентина Сергеевича Павлова, судьба которого в будущем преобразованном Советском Союзе была предрешена: по обоюдному согласию, достигнутому между Горбачевым и Ельциным, его собирались заменить Назарбаевым. Вот фрагменты из книги Павлова «Август изнутри. Горбачевпутч»:
«Эта книга создавалась в тюремной камере “Матросской тишины” и служит прямым ответом на потоки лжи, фальсификаций, которые уже выплеснуты на экраны телевизоров, в эфир, на страницы газет, журналов и книг. Это не мемуары, не воспоминания, а анализ августовских событий, сделанный на основе личных наблюдений и следственных материалов. По существу, в книге содержится мой ответ на главный вопрос: кто в действительности был инициатором драматических августовских событий? И этот ответ недвусмысленно сформулирован в заголовке – “Горбачевпутч”… Одним нужна власть, другим – не только власть, но и ореол мученика, третьим – теплое местечко, четвертым – банальнейшая возможность получить неограниченное право безнаказанно распоряжаться общенациональным достоянием, в своих интересах конечно…
На своей встрече с представителями прессы, по сути первой после возвращения из Фороса 22 августа 1991 года, М. Горбачев как бы походя обронил, что он всего им все равно никогда не расскажет. Но уже сами по себе эти слова говорят об очень многом…
В чем же дело?.. Ответ, как все гениальное, прост: был государственный переворот, тщательно подготовленный и профессионально проведенный Горбачевым-Ельциным, по спецзаказу…
Мы, члены ГКЧП, не готовили переворота. У нас, поверьте, хватило бы ума и возможностей арестовать все российское руководство еще далеко от Москвы, в аэропорту, на даче, на дороге. Возможностей было сколько угодно. Даже в здании Верховного Совета РСФСР, если бы ставили такую цель. Дело в том, что 19 августа стало окончательно ясно мне, думаю, и многим другим членам ГКЧП – кому раньше, кому позже, – что Горбачев решил использовать нашу преданность делу и своей стране, народу, чтобы расправиться нашими руками с Ельциным, подталкивая нас на кровопролитие. Затем, как президенту СССР, расправиться с виновниками этого кровопролития, то есть с нами. В итоге – страна в развале, раздел и беспредел, он на троне, а все, кто мог бы оказать сопротивление, на том свете или в тюрьме.
Ельцин, я уверен, знал этот сценарий и готовил заранее свой выход из-за занавеса. Он тоже решил использовать нас, откорректировав сценарий Горбачева. Он решил нашими руками убрать Горбачева и затем, также организовав кровопролитие, ликвидировать нас… Ему никогда не поздно было уступить, сославшись на неосведомленность. Горбачев же потерял чувство меры и времени, опять испугался и отложил разрешение конфронтации с Ельциным, сдав свою последнюю команду… Опоры в народе не было давно. Понял он это в самолете при возвращении в Москву, а окончательно – на трибуне Верховного Совета РСФСР. Там стоял уже политический труп[18]».
Несмотря на описанное В. Павловым противостояние Горбачева и Ельцина, словам его о том, что путч был не чем иным, как «государственным переворотом, тщательно подготовленным и профессионально проведенным Горбачевым-Ельциным», – веришь, поскольку сам Ельцин признает позже в книге «Записки президента»: «Никогда не ставил себе цели бороться с ним (Горбачевым), больше того – во многом шел по его следам, демонтируя коммунизм». Другое дело, что вызывают большие сомнения «тщательная подготовка» и «профессиональное проведение» самого путча.
Как могло случиться, что такие опытные люди, как министр обороны Дмитрий Тимофеевич Язов, председатель КГБ Владимир Александрович Крючков и застрелившийся сразу после провала путча министр внутренних дел Борис Карлович Пуго допустили, что все три дня путча исправно работали международная, внутрисоюзная и городская телефонная связь, вокзалы, аэропорты, почта и телеграф? Взяли бы себе в консультанты любого недоросля-старшеклассника, который из школьных учебников знает, кáк устраиваются государственные перевороты! Или, как уверяет нас в этом Павлов, члены ГКЧП изначально поставили перед собой задачу всячески избежать кровопролития? Тогда зачем было вводить в Москву войска? Были уверены, что один вид боевой техники и вооруженных солдат испугает Ельцина и вынудит его капитулировать?
Ельцин ничуть не испугался этой «массовки», к которой прибегают режиссеры театральных и кинопостановок, чтобы показать «масштабность» задуманных ими сцен. Он поступил единственно правильно: позвонил первому заместителю министра обороны СССР Павлу Сергеевичу Грачеву, которого хорошо знал, и потребовал прислать для защиты от возможного штурма Белого дома танки. Грачев и прислал, за что Ельцин после развала Советского Союза сделал исполнительного генерала министром обороны Российской Федерации и произвел его в генералы армии.
Да и не входило ни в чьи планы применить оружие, – ни в планы Ельцина-Горбачева, ни ГКЧПистов. Не случайно в ту пору зашли разговоры о том, что заговор погубил мягкотелый Крючкова. Не мог-де он отдать приказ действовать в Москве 1991 года, как в Кабуле 1989 года при захвате дворца Амина! Интеллигентность ему помешала.
Словом, с какого бока ни подходи к рассмотрению провала путча («самороспуска ГКЧП», по определению В. Павлова), оставил он впечатление дурно сыгранного спектакля, поставленного по наспех написанному сценарию и режиссерски абсолютно бездарному.
Какие уроки можно извлечь из организации и скоротечности провала ГКЧП? Лишь один. Власть в России изначально выстраивалась в виде перевернутой пирамиды, опирающейся своей вершиной на самодержца в лице князя, царя, генсека или президента. Единственная опора такой власти, позволяющая ей удерживаться, не широкие слои населения, а грубая сила в виде вооруженной дружины (армии), опирающейся, в свою очередь, на сонм дьяков-чиновников. Малейшее разбалансировка этой шаткой конструкции приводит к разрушению не только власти, но и всего государства, как это случилось перед самым нашествием татаро-монголов, когда каждый из расплодившихся за три с половиной века наследников Рюрика объявил себя великим князем и, развязав между собой борьбу за верховную власть (суть – гражданскую войну), раскроил Русь на множество крохотных самостоятельных княжеств.
Неважно, как называют верховную власть в лице все тех же князя, царя, генсека или президента, – самодержавной, тоталитарной или демократической. Важно другое: власть эта не поступится и малой толикой своих прерогатив. Не столько во имя удержания от распада государства, как она сама объясняет необходимость своего верховенства, сколько и исключительно собственных привилегий. Это и докажет нам в полной мере демократ Ельцин в октябре 1993 года, когда объявит войну демократам из Верховного Совета РСФСР. И на этот раз мы увидим не жалкий спектакль в виде худосочного ГКЧП, в котором схлестнулись «коммуняки с коммуняками», а грандиозное представление борьбы не на жизнь, а на смерть демократов с демократами, – представление, собравшее множество зрителей-моквичей и одновременно показанное по всем мировым телеканалам. Чего стоил один только эффектный пожар на верхних этажах Белого дома, в считаные минуты превравший Белый дом в Черный!
Что можно сказать в заключение этой главы? Как к ГКЧП ни подходи, под каким углом зрения ни рассматривай, к каким свидетельствам его участников не прибегай и не сопоставляй их, а это был, по сути своей, второй, после смещения в 1964 году Хрущева с занимаемых им постов, государственный переворот, подготовленный втайне от народа и против народа.
А вот результат оказался трагичный во всех отношениях. В проигрыше оказался не только народ; в угоду амбициям властей предержащих в жертву было пренесено огромное государство, построенное руками и талантом нескольких поколений советских людей и освященное кровью многих миллионов в годы Гражданской войны и иностранной интервенции, в ходе массовых репрессий и спасенное ценой неисчислимых потерь в годы Великой Отечественной войны 1941 – 1945 годов.
Глава 4
Зимняя сказка, или Скверный анекдот
Между августом 1991 года и октябрем 1993 года случилось еще одно событие, которое можно назвать сказкой.
Мы любим сказки. Во-первых, потому, что в сказках чем дальше, тем страшней. А страх, вселившийся в нас с незапамятных времен, составляет существенную часть нашей ментальности. Во-вторых, потому, что любые, даже самые страшные сказки, неизменно заканчиваются счастливо. А мы все еще неистребимые оптимисты. Верим, что даже если все мы перемрем, останется жить любимая нами родина. Как пелось еще недавно в популярной песне:
…Начинается сказка, о которой пойдет речь в этой главе, словами: «Был отличный зимний вечер. Стоял легкий морозец. Тихий снежок. Настоящий звонкий декабрь…»
Такой зачин сказке придумал не кто-нибудь, а сам Ельцин, поведавший нам о событиях, случившихся 8 декабря 1991 года. В этот день состоялось подписание Беловежских соглашений. От имени Украины подпись под этими соглашениями поставил Леонид Макарович Кравчук, от имени Белоруссии – Станислав Станиславович Шушкевич, от имени России – «сказочник» Борис Николаевич Ельцин.
Предполагалось, что вместе с тремя славянскими руководителями соглашение подпишет президент Казахстана Нурсултан Абишевич Назарбаев, который годом ранее принял участие в выработке совместного текста соглашения об образовании на территории Советского Союза нового сообщества, которому дали название Содружество Независимых Государств (СНГ). Случись такое, и лидеры трех славянских республик вкупе с одним азиатским могли «утереть носы» лидерам двенадцати западноевропейских стран, которые лишь в 1993 году образовали Европейский Союз (ЕС), который по своей структуре мало чем отличается от СНГ.
В беседе с корреспондентом итальянской газеты «Репубблика» Ельцин, комментируя итоги подписания Беловежских соглашений, сказал: «Впервые об этом речь шла в декабре прошлого (1990-го. – В. М.) года, когда центральное правительство торпедировало реформы. Тогда-то Россия, Украина, Беларусь и Казахстан направили своих представителей в Минск (втайне от Горбачева? – В. М.), чтобы обсудить возможность образования Содружества».
Назарбаев, однако, только-только избранный президентом Казахстана (Кравчук, кстати, тоже лишь в декабре 1991 г. стал президентом Украины), до Белоруссии не добрался, хотя и обещал. Перед вылетом из Алма-Аты в Москву или сразу по прибытии в Москву он в телефонном разговоре пообещал Ельцину сразу присоединиться к лидерам трех славянских республик. Но то ли в последнюю минуту поостерегся ввязываться в дело с неясными перспективами, от которого сразу открестились три Прибалтийские республики, а то ли встретился с Горбачевым, который все еще оставался президентом разваливающегося СССР и подтвердил свое намерение сделать его председателем правительства обновленного Союза, – об этом сегодня можно только гадать. Факт остается фактом: Назарбаев так и не присоединился к «заговорщикам». Потому подписание Беловежских соглашений состоялось без лидера Казахстана в обстановке строжайшей секретности (в его детали не были посвящены даже самые близкие Ельцину люди из числа высших руководителей России).
Мы любим сказки. Во-первых, потому, что в сказках чем дальше, тем страшней. А страх, вселившийся в нас с незапамятных времен, составляет существенную часть нашей ментальности. Во-вторых, потому, что любые, даже самые страшные сказки, неизменно заканчиваются счастливо. А мы все еще неистребимые оптимисты. Верим, что даже если все мы перемрем, останется жить любимая нами родина. Как пелось еще недавно в популярной песне:
Что из того, что песня эта – парафраз другой в свое время не менее популярной песни, которую пели наши прадеды и деды:
Жила бы страна родная,
И нету других забот.
Как в первой, так и во второй песне интересы страны, интересы власти ставятся выше жизни не только отдельных людей, но и всего народа.
Мы смело в бой пойдем
За власть Советов
И, как один, умрем
В борьбе за это.
…Начинается сказка, о которой пойдет речь в этой главе, словами: «Был отличный зимний вечер. Стоял легкий морозец. Тихий снежок. Настоящий звонкий декабрь…»
Такой зачин сказке придумал не кто-нибудь, а сам Ельцин, поведавший нам о событиях, случившихся 8 декабря 1991 года. В этот день состоялось подписание Беловежских соглашений. От имени Украины подпись под этими соглашениями поставил Леонид Макарович Кравчук, от имени Белоруссии – Станислав Станиславович Шушкевич, от имени России – «сказочник» Борис Николаевич Ельцин.
Предполагалось, что вместе с тремя славянскими руководителями соглашение подпишет президент Казахстана Нурсултан Абишевич Назарбаев, который годом ранее принял участие в выработке совместного текста соглашения об образовании на территории Советского Союза нового сообщества, которому дали название Содружество Независимых Государств (СНГ). Случись такое, и лидеры трех славянских республик вкупе с одним азиатским могли «утереть носы» лидерам двенадцати западноевропейских стран, которые лишь в 1993 году образовали Европейский Союз (ЕС), который по своей структуре мало чем отличается от СНГ.
В беседе с корреспондентом итальянской газеты «Репубблика» Ельцин, комментируя итоги подписания Беловежских соглашений, сказал: «Впервые об этом речь шла в декабре прошлого (1990-го. – В. М.) года, когда центральное правительство торпедировало реформы. Тогда-то Россия, Украина, Беларусь и Казахстан направили своих представителей в Минск (втайне от Горбачева? – В. М.), чтобы обсудить возможность образования Содружества».
Назарбаев, однако, только-только избранный президентом Казахстана (Кравчук, кстати, тоже лишь в декабре 1991 г. стал президентом Украины), до Белоруссии не добрался, хотя и обещал. Перед вылетом из Алма-Аты в Москву или сразу по прибытии в Москву он в телефонном разговоре пообещал Ельцину сразу присоединиться к лидерам трех славянских республик. Но то ли в последнюю минуту поостерегся ввязываться в дело с неясными перспективами, от которого сразу открестились три Прибалтийские республики, а то ли встретился с Горбачевым, который все еще оставался президентом разваливающегося СССР и подтвердил свое намерение сделать его председателем правительства обновленного Союза, – об этом сегодня можно только гадать. Факт остается фактом: Назарбаев так и не присоединился к «заговорщикам». Потому подписание Беловежских соглашений состоялось без лидера Казахстана в обстановке строжайшей секретности (в его детали не были посвящены даже самые близкие Ельцину люди из числа высших руководителей России).