Страница:
Он постоянно носился с какими-то картами, а в седьмом классе удивил учителя географии подробным планом болота за Усачами. Географ похвалил Диму и поинтересовался, почему тот выбрал именно болото.
Разговор происходил после уроков рядом с учительской комнатой. Подошла Мария Петровна, а Большаков горячо, убежденно доказывал, что болото можно осушить. Для этого он и чертил карту.
- Как ты думаешь, сколько в болоте воды? - спросила Мария Петровна.
- А это неважно! - ответил Дима. - Надо расширить и углубить русло Болотнянки - и вода сама вытечет постепенно!
- На сколько углубить и расширить?
- Чем больше, тем лучше! Скорее осушится!
- Значит, ты хочешь работать вслепую! Как крот! - жестко сказала Мария Петровна. - Я предполагала, что ты задумал серьезное дело! Можно было бы в правлении поговорить - земли колхозам очень нужны!… А у тебя - пустая фантазия! Маниловщина! Цифры, цифры давай!
И Мария Петровна отошла.
- Ничего не скажешь - правильное требование! - произнес учитель географии. - Дело серьезное, и подход серьезный должен быть!
Дима обиделся, но обида не заслонила главное. А оно заключалось в том, чтобы подкрепить свою мысль математическими расчетами. Задача непосильная для самого блестящего ученика седьмого класса, а тем более для Димы. Но он был настойчив и засел за учебники по геометрии и алгебре.
В восьмом классе Большаков догнал ребят и даже ушел вперед - стал заглядывать в программу девятого и десятого классов. А на весенних экзаменах Дима второпях вместо квадратного корня написал на листке контрольной работы знак интеграла. Мария Петровна поняла, что ее ученик добрался до высшей математики, и в порыве радости вывела жирную пятерку с плюсом…
- Верю, - сказала учительница усачам, - если бы не война, Дмитрий сделал бы расчеты по осушению болота!
- А той карты… не сохранилось? - спросил Санька. - Иль, может, тетради какие?
- Карты у меня не могло быть, а тетради… - Мария Петровна посмотрела куда-то вверх. - Возможно… На чердаке. Там архив всякий… Давно надо бы разобраться!
Ребята повскакали со скамеек.
- Разрешите, мы вам поможем! - воскликнула Катя.
- Тихо, дети! Тихо! Я понимаю ваше нетерпение! Сейчас подымусь наверх и посмотрю, а вы пока идите в сад - погуляйте.
- А Плюс? - спросил Вовка.
- Плюс верит людям и никогда на них не набрасывается.
- И ночью?
- Ночью он спит у моей кровати.
Вовка и Санька смущенно переглянулись.
Весь приусадебный участок Мария Петровна заняла под цветы. Особенно много было роз: красных, белых, черных - всяких.
Ребята разбрелись по саду. А Плюс, как радушный хозяин, расхаживал между клумбами и будто показывал, где растут самые редкие сорта роз. Но цветы сейчас не привлекали ребят. Найдет учительница что-нибудь или не найдет - эта мысль волновала каждого.
Ждать пришлось недолго. Архив у Марии Петровны был в порядке. Тетради учеников, устаревшие учебники, письма - все это хранилось в большом сундуке, который стоял на чердаке с довоенного времени. Слой за слоем из года в год накапливались здесь всякие бумаги. На дне, среди пожелтевших тетрадей, Мария Петровна нашла контрольную работу Димы с жирной пятеркой и пару его тетрадок с домашними заданиями.
Не трудно понять, с каким чувством прикоснулись ребята к этим тетрадям. На одной из них было написано: «Дмитрий Большаков, ученик 7-го класса Обреченской школы» Надпись на другой отличалась только классом - Дима перешел в восьмой класс. Но внутри это были совершенно разные тетради. Первая пестрела поправками, сделанными твердой рукой Марии Петровны. Отметки не превышали тройки. Вторая отличалась чистотой. Помарки встречались редко, а к концу они совсем исчезли.
Ребята больше рассматривали тетрадь восьмого класса. Она переходила из рук в руки. А вторая тетрадь, с двойками и тройками, осталась у Саньки. Он перелистал ее до конца и на последней странице увидел странные знаки. В нижнем углу была нарисована ладонь с пятью пальцами, чуть выше - крутая горка с елками, еще выше - что-то вроде дерева с большим кольцевым наростом на стволе. Все три значка соединялись пунктирной линией, которая тянулась до верхнего обреза страницы. Вдоль пунктира выше дерева было написано незнакомое слово: «белоус».
У Саньки захватило дух. Кто-кто, а уж он-то в таких делах ошибиться не мог! Он сразу догадался, что это не простые рисунки. Пунктир - это тропа, а пальцы, горка и дерево с наростом - ориентиры.
Санька захлопнул тетрадь и присоединился к остальным ребятам, которые рассматривали контрольную работу с жирной пятеркой.
- Это и есть интеграл? - спросил Гриша, указав на завитушку, отдаленно напоминающую знак параграфа.
Учительница что-то ответила, но Санька не слышал. Он думал о своем открытии. Убедившись, что никто на него не смотрит, Санька вырвал страницу с рисунками и спрятал в карман. Он решил пока никому не рассказывать о находке.
Случайно рядом с Санькой очутилась Катя. Он с вызовом посмотрел на ее косы, отошел в сторону и подумал: «Ты узнаешь, где у меня душа: в пятках или… где ей положено!»
«БЫЛИ СБОРЫ НЕДОЛГИ…»
В РАЗВЕДКЕ
Разговор происходил после уроков рядом с учительской комнатой. Подошла Мария Петровна, а Большаков горячо, убежденно доказывал, что болото можно осушить. Для этого он и чертил карту.
- Как ты думаешь, сколько в болоте воды? - спросила Мария Петровна.
- А это неважно! - ответил Дима. - Надо расширить и углубить русло Болотнянки - и вода сама вытечет постепенно!
- На сколько углубить и расширить?
- Чем больше, тем лучше! Скорее осушится!
- Значит, ты хочешь работать вслепую! Как крот! - жестко сказала Мария Петровна. - Я предполагала, что ты задумал серьезное дело! Можно было бы в правлении поговорить - земли колхозам очень нужны!… А у тебя - пустая фантазия! Маниловщина! Цифры, цифры давай!
И Мария Петровна отошла.
- Ничего не скажешь - правильное требование! - произнес учитель географии. - Дело серьезное, и подход серьезный должен быть!
Дима обиделся, но обида не заслонила главное. А оно заключалось в том, чтобы подкрепить свою мысль математическими расчетами. Задача непосильная для самого блестящего ученика седьмого класса, а тем более для Димы. Но он был настойчив и засел за учебники по геометрии и алгебре.
В восьмом классе Большаков догнал ребят и даже ушел вперед - стал заглядывать в программу девятого и десятого классов. А на весенних экзаменах Дима второпях вместо квадратного корня написал на листке контрольной работы знак интеграла. Мария Петровна поняла, что ее ученик добрался до высшей математики, и в порыве радости вывела жирную пятерку с плюсом…
- Верю, - сказала учительница усачам, - если бы не война, Дмитрий сделал бы расчеты по осушению болота!
- А той карты… не сохранилось? - спросил Санька. - Иль, может, тетради какие?
- Карты у меня не могло быть, а тетради… - Мария Петровна посмотрела куда-то вверх. - Возможно… На чердаке. Там архив всякий… Давно надо бы разобраться!
Ребята повскакали со скамеек.
- Разрешите, мы вам поможем! - воскликнула Катя.
- Тихо, дети! Тихо! Я понимаю ваше нетерпение! Сейчас подымусь наверх и посмотрю, а вы пока идите в сад - погуляйте.
- А Плюс? - спросил Вовка.
- Плюс верит людям и никогда на них не набрасывается.
- И ночью?
- Ночью он спит у моей кровати.
Вовка и Санька смущенно переглянулись.
Весь приусадебный участок Мария Петровна заняла под цветы. Особенно много было роз: красных, белых, черных - всяких.
Ребята разбрелись по саду. А Плюс, как радушный хозяин, расхаживал между клумбами и будто показывал, где растут самые редкие сорта роз. Но цветы сейчас не привлекали ребят. Найдет учительница что-нибудь или не найдет - эта мысль волновала каждого.
Ждать пришлось недолго. Архив у Марии Петровны был в порядке. Тетради учеников, устаревшие учебники, письма - все это хранилось в большом сундуке, который стоял на чердаке с довоенного времени. Слой за слоем из года в год накапливались здесь всякие бумаги. На дне, среди пожелтевших тетрадей, Мария Петровна нашла контрольную работу Димы с жирной пятеркой и пару его тетрадок с домашними заданиями.
Не трудно понять, с каким чувством прикоснулись ребята к этим тетрадям. На одной из них было написано: «Дмитрий Большаков, ученик 7-го класса Обреченской школы» Надпись на другой отличалась только классом - Дима перешел в восьмой класс. Но внутри это были совершенно разные тетради. Первая пестрела поправками, сделанными твердой рукой Марии Петровны. Отметки не превышали тройки. Вторая отличалась чистотой. Помарки встречались редко, а к концу они совсем исчезли.
Ребята больше рассматривали тетрадь восьмого класса. Она переходила из рук в руки. А вторая тетрадь, с двойками и тройками, осталась у Саньки. Он перелистал ее до конца и на последней странице увидел странные знаки. В нижнем углу была нарисована ладонь с пятью пальцами, чуть выше - крутая горка с елками, еще выше - что-то вроде дерева с большим кольцевым наростом на стволе. Все три значка соединялись пунктирной линией, которая тянулась до верхнего обреза страницы. Вдоль пунктира выше дерева было написано незнакомое слово: «белоус».
У Саньки захватило дух. Кто-кто, а уж он-то в таких делах ошибиться не мог! Он сразу догадался, что это не простые рисунки. Пунктир - это тропа, а пальцы, горка и дерево с наростом - ориентиры.
Санька захлопнул тетрадь и присоединился к остальным ребятам, которые рассматривали контрольную работу с жирной пятеркой.
- Это и есть интеграл? - спросил Гриша, указав на завитушку, отдаленно напоминающую знак параграфа.
Учительница что-то ответила, но Санька не слышал. Он думал о своем открытии. Убедившись, что никто на него не смотрит, Санька вырвал страницу с рисунками и спрятал в карман. Он решил пока никому не рассказывать о находке.
Случайно рядом с Санькой очутилась Катя. Он с вызовом посмотрел на ее косы, отошел в сторону и подумал: «Ты узнаешь, где у меня душа: в пятках или… где ей положено!»
«БЫЛИ СБОРЫ НЕДОЛГИ…»
Всю следующую неделю Санька был безоблачно весел и чуточку задумчив. А о чем он думал - легко догадаться по песенке, которую он насвистывал: «Были сборы недолги…» Этот бодрый, зовущий вперед мотив накрепко привязался к нему. Санька насвистывал его в траншее - во время работы, в штабе - на коротких сборах звена, дома - на чердаке, когда в сотый раз рассматривал знаки Димы Большакова. Песня окрыляла, и Санька бы полетел, но пока не знал куда. Знаки не поддавались расшифровке. Что скрывается за растопыренными пальцами и наростом на дереве? Что такое «белоус»? Где бегут пунктирные стежки-дорожки и куда они ведут? Десятки вопросов - и ни одного ответа!
Знаки стояли перед глазами и точно подмигивали Саньке, но не насмешливо, а по-дружески. Они будто говорили ему: «Думай, думай! Шевели извилинами!» И Санька верил, что разгадает их. Оттого и настроение было у него хорошее.
Конечно, помогало еще и то, что Катя перестала «колоться». Чуть заметное предпочтение она отдавала теперь Семе. Молчаливый, всегда ровный, невозмутимый Лапочкин относился к ней как к мальчишке, только с косами и послабее. Мишук, например, приказывал Кате принести доски для обшивки траншеи, а Сема молча, но с таким видом, что ни у кого не поворачивался язык возразить ему, подзывал ее и давал работу полегче. Катя подавала ему гвозди, молоток, поддерживала доски, когда Сема приколачивал их к стоякам, врытым в дно траншеи.
Саньку не тревожила их дружба. Но стоило Грише подойти к Кате, как Санька начинал беспокойно вертеть головой.
Много в жизни непонятного!…
Катя дважды попыталась помириться с Санькой. Один раз, выбираясь из траншеи, она попросила его:
- Саша, дай руку!
Санька нарочно не услышал ее просьбу. Руку подал Гриша.
В другой раз, узнав от ребят, что Санька чертит карту, Катя подошла к нему и спросила:
- А зачем тебе эта карта?
Тут уж нельзя было сделать вид, что не слышишь, и Санька произнес:
- Подлизываешься? Не выйдет! Вот когда узнаешь, где у меня душа, - тогда и поговорим!
- Чудак! - примирительно сказала Катя. - Души у тебя нет совсем!
Санька насупился. Это прозвучало как новое оскорбление.
Катя добавила:
- Ее ни у кого нет.
В эту минуту Санька готов был отрицать все, что скажет Катя, даже самое неоспоримое.
- Нет? - переспросил он. - А вот увидишь!
И Санька отошел, насвистывая «Были сборы недолги…»
Но сборы затянулись. Знаки не торопились раскрывать свои секреты, хотя кое-что прояснилось. После долгих раздумий Санька сделал несколько правильных выводов. Если пунктир - тропа, то тропа незаметная. Только в этом случае нужны ориентиры, определяющие направление. Но ориентиры в густом лесу не видны. Значит, они находятся где-то на открытом месте, скорее всего - на болоте.
Санька рассуждал дальше. Растопыренная пятерня - знак совершенно непонятный. Нарост на дереве - тоже что-то загадочное. А само дерево не вызывало сомнений. Оно было нарисовано с ветками и даже с листиками. Такое дерево, вероятно, росло где-нибудь на болоте. Но если один из ориентиров - настоящее дерево, то и другие знаки должны быть похожими на определенные предметы.
Эти догадки требовали проверки. Потому Санька и насвистывал про сборы: он собирался побывать около болота. Разговоры о минах Санька не принимал всерьез. Прошло столько лет - какие там мины! Если они и были, то болото давно засосало их! И потом - он не полезет в болото. Он только дойдет до него и с берега посмотрит, не видно ли чего-нибудь, похожего на знаки Димы Большакова.
Ребятам Санька ничего не сказал. Он боялся, что Мишук будет против этого плана. Санька мечтал о том счастливом часе, когда он вернется с болота, соберет усачей в штабе и удивит их новыми открытиями. Пусть тогда звеньевой попробует возразить! И Катя пусть увидит, кого она обозвала трусом!
С этими мыслями и отправился Санька как-то вечером на пасеку к деду Евсею, чтобы разузнать, как пройти к болоту.
Пасечник без сетки и рукавиц стоял около улья и прикреплял к нему какую-то коробочку, похожую на школьный пенал. Занятый своим делом, старик что-то бормотал про себя.
Санька подошел совсем близко и остановился, заинтересованный странной коробочкой.
Пчелы готовились к отдыху после трудового дня и были настроены миролюбиво. Мимо Саньки они пролетали не задерживаясь, а вокруг деда Евсея делали по два-три круга.
- Лети, лети! - приговаривал старик. - Крылья-то не казенные! Отдыхайте - налетались… А я вас от воровок сохраню.
Старик помолчал, а потом спросил тем же тоном:
- Ты небось и не знаешь, что я делаю?
Санька думал, что дед Евсей продолжает разговаривать с пчелами. Но старик, не поворачиваясь, снова спросил:
- Слышь?
И опять Санька не догадался, что дед обращается к нему. Груженная медом пчела тяжело пролетела у самого Санькиного уха. Он невольно отклонил голову.
- Не дергайся, - сказал пасечник. - Не дразни. Им спокойнее, и тебе безопасно.
Санька растерялся и, глядя на острые стариковские лопатки, оттопыривавшие рубаху, смущенно произнес:
- Добрый вечер, дедушка…
- Добрый, добрый, - ответил старик. - Отгадал, что я мастерю?
- Нет!
- Кутузку для воровок! Погляди!
У летка был привязан деревянный ящичек. С одной стороны поблескивало стекло, а сбоку виднелась дырочка.
- Для чужих пчел, - пояснил дед Евсей. - Повадились, дармоедки! Летят и летят! Заберутся в улей - и к сотам, на готовенькое. Меда наворуют - и домой, окаянные!
- А этот ящичек зачем? - спросил Санька.
- Это и есть ловушка. Чужая пчела - она норовит не через леток в улей забраться, а через щель… Оно и понятно: боится! Воры всегда лазейку ищут! А тут вот дырочка в ящике… Видишь? Пчела туда заползет, а обратно ей не выбраться. Бьется о стекло, злится! День посидит взаперти, а вечером я ее выпущу. И больше она на мою пасеку не прилетит. Ученая! Я ее на путь истинный наставил: трудись, а не воруй!
- Как же ты узнаешь, которая чужая?
- А чего мне узнавать? Пчелы сами за себя говорят… Раз в ловушке, - значит чужая! Своя в ящик не полезет. Для нее леток есть! Зачем ей лазейку выискивать?
- А твои пчелы на другие пасеки залетают?
Это уже был не простой вопрос. Санька готовил незаметный переход к разговору о болоте.
- Не! - серьезно ответил старик. - Воровок не держу!
- А на болото они летают или очень далеко?
- Две версты хорошей пчеле пустяк! А только делать там нечего - мох да клюква. А клюква с медом и рядом не лежала.
- Ты же, дедушка, про островины какие-то рассказывал. А там цветы, наверно.
- Куда махнул! - удивился дед. - До болота - две версты, до следовика - верста, а от него до первой островины - еще две. Пять верст задарма крыльями махать?! Таких пустопорожних летунов между пчел не водится!
- А следовик - это что? - спросил Санька.
- Следовик-то? Камень. Большой - с избу! И след на нем: как в тесто пальцы вдавлены.
Если бы вместо деда Евсея появился сейчас Дима Большаков, это чудо поразило бы Саньку ничуть не больше, чем слова старика. Санька не рассчитывал на такую удачу. Наверно, его лицо в эту минуту было очень странным, потому что дед успокоительно произнес:
- Да ты не бойся… Камень как камень - лежит себе во мху и никому вреда не причиняет. Я еще мальчишкой был, а он лежал. Болтали: архангел Михаил шел по болоту, приустал, на камень рукой оперся и след оставил… По праздникам ходили к болоту и на камень молились с берега. В трясину не лезли: хоть камень и святой, но боязно: засосет - и никакого архангела не докличешься… А старики поумнее другое говорили. Может, тоже врали - не знаю. Будто давным-давно не болото, а озеро было. На одном берегу наш народ жил, на другом - чужие. Съедутся на челнах - и ну драться, топить друг друга. А потом порешили поделить озеро. Провели границу по камню - он и тогда из воды высовывался. Вырубили на нем руку - мир, мол, на веки вечные. Хорошо зажили! Наши приплывут ночью, оставят на камне свои подарки. Приплывут на другую ночь, а подарков уж нет - вместо них гостинцы с того берега лежат.
- А после? - спросил Санька.
- После? Заросло озеро, заплыло. В болото превратилось. Люди породнились, и стал один народ - русский. А от тех времен только камень-следовик остался.
Долго еще дед Евсей рассказывал Саньке всякие легенды. Старик любил родной край и хорошо знал его. Но ничего похожего на дерево с кольцевым наростом он не встречал ни в лесах, ни на болоте. А про непонятное слово «белоус» Санька не спросил - опасался, что дед заподозрит неладное. Старик и так почувствовал что-то и на вопрос, по какой дорожке ходили раньше к болоту, неохотно показал рукой в сторону леса.
- Ты не вздумай, - предупредил он. - Ее и не найдешь - заросла. Никто не ходит в ведьмячье царство. Оттуда по ночам - то визг, то плач, то скрежет зубовный, а то и труба иерихонская! Услышишь - по коже мороз так и дерет!
- В архангела не веришь, а в ведьму веришь! - подзадорил старика Санька, надеясь выпытать еще что-нибудь полезное.
Дед Евсей вздохнул и сказал доверительно:
- Нет, Санюшка! И в ведьму не верю…
- А что ж тогда про визг и скрежет говоришь?
- Что слышал, то и говорю… Медведь кабана задерет - вот и визг. Как шилом в ушах сверлит. А когда затрубит за лесом, - это лось в беду попал. Провалился в окно на болоте - и кричит, зовет, да таким голосом, что все в тебе наизнанку выворачивается. Был бы помоложе, схватил бы веревку - и туда.
- А мины? - не вытерпел Санька.
- На доброе дело пойдешь - на мину не наступишь.
- Мне говорили, что пастух у вас подорвался. А ведь он корову спасал!
- Не так было, - возразил старик. - Он не спасал, а испугался: недоглядел - отвечать за корову придется! И понесла его нелегкая в другую сторону. Вот и нарвался.
- Ну, а на фронте? - не унимался Санька. - Там на минах подрывались часто!
- Подрывались, - согласился дед. - Только на войне счет иной. Там смерти выбирать некогда: косит и правого и виноватого. Слепа она и глуха на войне… А только и там правый да добрый верх берут.
Лес за пасекой посинел. Стволы деревьев точно сдвинулись в сплошную стену. Сгущались сумерки.
Санька слушал немудреные рассуждения старика и смотрел на этот таинственный лес, по которому бежала где-то неприметная заросшая тропинка, ведущая к болоту.
«Были сборы недолги…» - тихонько насвистывал Санька, возвращаясь домой.
Знаки стояли перед глазами и точно подмигивали Саньке, но не насмешливо, а по-дружески. Они будто говорили ему: «Думай, думай! Шевели извилинами!» И Санька верил, что разгадает их. Оттого и настроение было у него хорошее.
Конечно, помогало еще и то, что Катя перестала «колоться». Чуть заметное предпочтение она отдавала теперь Семе. Молчаливый, всегда ровный, невозмутимый Лапочкин относился к ней как к мальчишке, только с косами и послабее. Мишук, например, приказывал Кате принести доски для обшивки траншеи, а Сема молча, но с таким видом, что ни у кого не поворачивался язык возразить ему, подзывал ее и давал работу полегче. Катя подавала ему гвозди, молоток, поддерживала доски, когда Сема приколачивал их к стоякам, врытым в дно траншеи.
Саньку не тревожила их дружба. Но стоило Грише подойти к Кате, как Санька начинал беспокойно вертеть головой.
Много в жизни непонятного!…
Катя дважды попыталась помириться с Санькой. Один раз, выбираясь из траншеи, она попросила его:
- Саша, дай руку!
Санька нарочно не услышал ее просьбу. Руку подал Гриша.
В другой раз, узнав от ребят, что Санька чертит карту, Катя подошла к нему и спросила:
- А зачем тебе эта карта?
Тут уж нельзя было сделать вид, что не слышишь, и Санька произнес:
- Подлизываешься? Не выйдет! Вот когда узнаешь, где у меня душа, - тогда и поговорим!
- Чудак! - примирительно сказала Катя. - Души у тебя нет совсем!
Санька насупился. Это прозвучало как новое оскорбление.
Катя добавила:
- Ее ни у кого нет.
В эту минуту Санька готов был отрицать все, что скажет Катя, даже самое неоспоримое.
- Нет? - переспросил он. - А вот увидишь!
И Санька отошел, насвистывая «Были сборы недолги…»
Но сборы затянулись. Знаки не торопились раскрывать свои секреты, хотя кое-что прояснилось. После долгих раздумий Санька сделал несколько правильных выводов. Если пунктир - тропа, то тропа незаметная. Только в этом случае нужны ориентиры, определяющие направление. Но ориентиры в густом лесу не видны. Значит, они находятся где-то на открытом месте, скорее всего - на болоте.
Санька рассуждал дальше. Растопыренная пятерня - знак совершенно непонятный. Нарост на дереве - тоже что-то загадочное. А само дерево не вызывало сомнений. Оно было нарисовано с ветками и даже с листиками. Такое дерево, вероятно, росло где-нибудь на болоте. Но если один из ориентиров - настоящее дерево, то и другие знаки должны быть похожими на определенные предметы.
Эти догадки требовали проверки. Потому Санька и насвистывал про сборы: он собирался побывать около болота. Разговоры о минах Санька не принимал всерьез. Прошло столько лет - какие там мины! Если они и были, то болото давно засосало их! И потом - он не полезет в болото. Он только дойдет до него и с берега посмотрит, не видно ли чего-нибудь, похожего на знаки Димы Большакова.
Ребятам Санька ничего не сказал. Он боялся, что Мишук будет против этого плана. Санька мечтал о том счастливом часе, когда он вернется с болота, соберет усачей в штабе и удивит их новыми открытиями. Пусть тогда звеньевой попробует возразить! И Катя пусть увидит, кого она обозвала трусом!
С этими мыслями и отправился Санька как-то вечером на пасеку к деду Евсею, чтобы разузнать, как пройти к болоту.
Пасечник без сетки и рукавиц стоял около улья и прикреплял к нему какую-то коробочку, похожую на школьный пенал. Занятый своим делом, старик что-то бормотал про себя.
Санька подошел совсем близко и остановился, заинтересованный странной коробочкой.
Пчелы готовились к отдыху после трудового дня и были настроены миролюбиво. Мимо Саньки они пролетали не задерживаясь, а вокруг деда Евсея делали по два-три круга.
- Лети, лети! - приговаривал старик. - Крылья-то не казенные! Отдыхайте - налетались… А я вас от воровок сохраню.
Старик помолчал, а потом спросил тем же тоном:
- Ты небось и не знаешь, что я делаю?
Санька думал, что дед Евсей продолжает разговаривать с пчелами. Но старик, не поворачиваясь, снова спросил:
- Слышь?
И опять Санька не догадался, что дед обращается к нему. Груженная медом пчела тяжело пролетела у самого Санькиного уха. Он невольно отклонил голову.
- Не дергайся, - сказал пасечник. - Не дразни. Им спокойнее, и тебе безопасно.
Санька растерялся и, глядя на острые стариковские лопатки, оттопыривавшие рубаху, смущенно произнес:
- Добрый вечер, дедушка…
- Добрый, добрый, - ответил старик. - Отгадал, что я мастерю?
- Нет!
- Кутузку для воровок! Погляди!
У летка был привязан деревянный ящичек. С одной стороны поблескивало стекло, а сбоку виднелась дырочка.
- Для чужих пчел, - пояснил дед Евсей. - Повадились, дармоедки! Летят и летят! Заберутся в улей - и к сотам, на готовенькое. Меда наворуют - и домой, окаянные!
- А этот ящичек зачем? - спросил Санька.
- Это и есть ловушка. Чужая пчела - она норовит не через леток в улей забраться, а через щель… Оно и понятно: боится! Воры всегда лазейку ищут! А тут вот дырочка в ящике… Видишь? Пчела туда заползет, а обратно ей не выбраться. Бьется о стекло, злится! День посидит взаперти, а вечером я ее выпущу. И больше она на мою пасеку не прилетит. Ученая! Я ее на путь истинный наставил: трудись, а не воруй!
- Как же ты узнаешь, которая чужая?
- А чего мне узнавать? Пчелы сами за себя говорят… Раз в ловушке, - значит чужая! Своя в ящик не полезет. Для нее леток есть! Зачем ей лазейку выискивать?
- А твои пчелы на другие пасеки залетают?
Это уже был не простой вопрос. Санька готовил незаметный переход к разговору о болоте.
- Не! - серьезно ответил старик. - Воровок не держу!
- А на болото они летают или очень далеко?
- Две версты хорошей пчеле пустяк! А только делать там нечего - мох да клюква. А клюква с медом и рядом не лежала.
- Ты же, дедушка, про островины какие-то рассказывал. А там цветы, наверно.
- Куда махнул! - удивился дед. - До болота - две версты, до следовика - верста, а от него до первой островины - еще две. Пять верст задарма крыльями махать?! Таких пустопорожних летунов между пчел не водится!
- А следовик - это что? - спросил Санька.
- Следовик-то? Камень. Большой - с избу! И след на нем: как в тесто пальцы вдавлены.
Если бы вместо деда Евсея появился сейчас Дима Большаков, это чудо поразило бы Саньку ничуть не больше, чем слова старика. Санька не рассчитывал на такую удачу. Наверно, его лицо в эту минуту было очень странным, потому что дед успокоительно произнес:
- Да ты не бойся… Камень как камень - лежит себе во мху и никому вреда не причиняет. Я еще мальчишкой был, а он лежал. Болтали: архангел Михаил шел по болоту, приустал, на камень рукой оперся и след оставил… По праздникам ходили к болоту и на камень молились с берега. В трясину не лезли: хоть камень и святой, но боязно: засосет - и никакого архангела не докличешься… А старики поумнее другое говорили. Может, тоже врали - не знаю. Будто давным-давно не болото, а озеро было. На одном берегу наш народ жил, на другом - чужие. Съедутся на челнах - и ну драться, топить друг друга. А потом порешили поделить озеро. Провели границу по камню - он и тогда из воды высовывался. Вырубили на нем руку - мир, мол, на веки вечные. Хорошо зажили! Наши приплывут ночью, оставят на камне свои подарки. Приплывут на другую ночь, а подарков уж нет - вместо них гостинцы с того берега лежат.
- А после? - спросил Санька.
- После? Заросло озеро, заплыло. В болото превратилось. Люди породнились, и стал один народ - русский. А от тех времен только камень-следовик остался.
Долго еще дед Евсей рассказывал Саньке всякие легенды. Старик любил родной край и хорошо знал его. Но ничего похожего на дерево с кольцевым наростом он не встречал ни в лесах, ни на болоте. А про непонятное слово «белоус» Санька не спросил - опасался, что дед заподозрит неладное. Старик и так почувствовал что-то и на вопрос, по какой дорожке ходили раньше к болоту, неохотно показал рукой в сторону леса.
- Ты не вздумай, - предупредил он. - Ее и не найдешь - заросла. Никто не ходит в ведьмячье царство. Оттуда по ночам - то визг, то плач, то скрежет зубовный, а то и труба иерихонская! Услышишь - по коже мороз так и дерет!
- В архангела не веришь, а в ведьму веришь! - подзадорил старика Санька, надеясь выпытать еще что-нибудь полезное.
Дед Евсей вздохнул и сказал доверительно:
- Нет, Санюшка! И в ведьму не верю…
- А что ж тогда про визг и скрежет говоришь?
- Что слышал, то и говорю… Медведь кабана задерет - вот и визг. Как шилом в ушах сверлит. А когда затрубит за лесом, - это лось в беду попал. Провалился в окно на болоте - и кричит, зовет, да таким голосом, что все в тебе наизнанку выворачивается. Был бы помоложе, схватил бы веревку - и туда.
- А мины? - не вытерпел Санька.
- На доброе дело пойдешь - на мину не наступишь.
- Мне говорили, что пастух у вас подорвался. А ведь он корову спасал!
- Не так было, - возразил старик. - Он не спасал, а испугался: недоглядел - отвечать за корову придется! И понесла его нелегкая в другую сторону. Вот и нарвался.
- Ну, а на фронте? - не унимался Санька. - Там на минах подрывались часто!
- Подрывались, - согласился дед. - Только на войне счет иной. Там смерти выбирать некогда: косит и правого и виноватого. Слепа она и глуха на войне… А только и там правый да добрый верх берут.
Лес за пасекой посинел. Стволы деревьев точно сдвинулись в сплошную стену. Сгущались сумерки.
Санька слушал немудреные рассуждения старика и смотрел на этот таинственный лес, по которому бежала где-то неприметная заросшая тропинка, ведущая к болоту.
«Были сборы недолги…» - тихонько насвистывал Санька, возвращаясь домой.
В РАЗВЕДКЕ
Принимать силосную траншею пришли Санькин отец и председатель колхоза.
Ребята встретили их так, будто ничего особенного не произошло. Но они только внешне были спокойны и сдержанны, а на самом деле чувствовали небывалый прилив сил. Им казалось, что вместе они могут все! Что-то крепкое, властное и бесконечно дорогое объединяло их сейчас.
Санька испытывал раскаянье. Ему даже стало стыдно перед друзьями. Как обрадовались бы ребята, если бы он вдруг рассказал о рисунках в тетради, о камне-следовике! Собрались бы все в штаб, заперли дверь и долго обсуждали бы, как поступить. Осторожный Мишук сдерживал бы ребят. Гришка - тот голосовал бы за любое самое отчаянное предложение. Кричал бы и Санька, рассчитывая на молчаливое согласие Семы, на привязанность Вовки и даже на единственный голос команды Гени Сокова.
Представив все это, Санька заколебался. Было мгновение, когда он уже решил во всем признаться ребятам.
Пока в Саньке происходила внутренняя борьба, председатель и агроном медленно шли по дну траншеи и придирчиво осматривали ее. Ребятам бояться было нечего. Они честно выполнили работу и знали, что упрекнуть их не в чем, - траншея сделана по всем правилам.
Короткая заминка произошла на месте старой силосной ямы. Председатель многозначительно притопнул ногой, взглянул с каким-то загадочным выражением на Санькиного отца и постучал косточками пальцев по деревянной обшивке.
Мальчишки замерли. Как раз тут был найден футляр с автоматом и патронами.
- Здесь? - спросил Павел Николаевич, приподняв голову, чтобы видеть лица ребят, стоявших наверху.
- Ч-чего здесь? - спросил Вовка - Здесь яма была,- произнес он с притворным безразличием.
- Я про яму и спрашиваю! - сказал председатель и, еще раз переглянувшись с агрономом, пошел дальше.
Все, что было потом, заставило ребят забыть этот подозрительный случай. Председатель и агроном поздравили усачей с окончанием работ и долго считали, сколько вынуто кубометров земли.
Один Санька запомнил двусмысленный вопрос и многозначительное переглядывание. Как раз это и вынудило его отбросить благие намерения - рассказать ребятам о своих открытиях. «Отец и председатель что-то знают! - решил Санька. - Надо торопиться! Некогда обсуждать со всеми! И автомат нужно перепрятать! Баня - разве это место…»
- Придется вас премировать! - сказал Павел Николаевич, закончив подсчет кубометров. - Но за вами есть еще дельце! Помните? Два дня отдохнете и…
- Электропроводка? - вспомнил Мишук и подмигнул Саньке.
- Справитесь? - спросил председатель.
- Справимся! - весело закричали ребята.
Кричал и Санька. «Два свободных дня! - подумал он.- Везет! Завтра же махну на болото!»
Спал Санька в ту ночь плохо: в голову лезли мысли одна приятнее другой. Камень-следовик он, конечно, найдет сразу! Ведь на него с берега молились - значит, издали видно. А дальше… Дальше Санька знал, что делать! Он нанесет на бумагу лес, болото, ориентиры, тропу. Придет с картой в штаб, выложит ее перед удивленными ребятами и скажет небрежно: «Я тут наметил, где искать следы Димы Большакова. Мишук, назначай, когда пойдем. Поведу я!» Тут он посмотрит на Катю, на младших усачей и добавит: «Команду Гени Сокова возьмем - я обещал! А девчонок брать не стоит. Места гиблые, зверья полно. Автомат надо прихватить. Мишук, выдай десять патронов! Я за все отвечаю!»
Подумав об автомате, Санька вспомнил, что стоило бы его перепрятать. «Не взять ли автомат с собой? По дороге бы и запрятал в лесу!…» Эта мысль понравилась ему. Смущало одно - договоренность с Гришей. Но тут же нашлось оправдание: «Перепрячу, а как вернусь, - скажу и сведу на то место… Он радоваться должен: в лесу - не то что в бане! Никто не возьмет!»
Заснул Санька под самое утро, да и то часа на два.
Рассвет только подкрадывался к деревне с востока, а Санька уже открыл дверь бани. На цыпочках подошел он к окну, наклонился, просунул пальцы в щель и приподнял третью от стены половицу. Пахнуло сыростью. Санька посветил фонариком, ожидая увидеть волнующий блеск металла. Но автомата не было. Санька сунул руку под пол и пошарил под другими досками. Пальцы нащупали жестяную банку. Он оттолкнул ее в сторону и присел на перевернутую половицу. Было обидно и не хотелось верить, что Гришка мог поступить так нечестно.
Санька еще раз обшарил неглубокое подполье и снова наткнулся на жестянку. Он хотел зашвырнуть ее в самый дальний угол, но что-то заставило его открыть крышку коробки. Внутри лежала записка. «Автомат изъят по решению партбюро, - с удивлением прочитал Санька. - Захотите поохотиться - приходите, дам ружье и патроны». Внизу стояла подпись Ивана Прокофьевича - секретаря колхозной парторганизации.
Санька почувствовал облегчение. Лучше потерять автомат, чем веру в товарища. Но как они узнали? Может, Мишук рассказал?
Так и не ответив на этот вопрос, Санька положил коробку с запиской под пол, подвинул доску на старое место и вышел из штаба в огород.
Весело чирикали ранние птички. Утро несло с собой свежесть и бодрость.
«Плевать!… Обойдусь без автомата!» - подумал Санька и пошел по задворкам к зеленеющему невдалеке лесу.
Дорога вела мимо пасеки. Линялая рубашка деда Евсея уже виднелась среди пчелиных домиков. Санька свернул в кусты и под их прикрытием миновал пасеку.
Лесную тропу он нашел быстро. Не так уж она и заросла. Уплотненная земля противилась натиску трав и мхов.
В лесу стоял негромкий гомон. Шептались деревья. Дятел отбивал мерную дробь. Пернатые жители верхних этажей зеленого царства устроили утренний концерт.
Солнце зажгло на верхушках деревьев яркие зеленые костры. Вниз, на тропу, оно еще не светило. Но и здесь, в первом лесном этаже, все пробудилось и радовалось утру. Вышли на работу рыжие муравьи. Зашевелилась кучка земли. Кто-то невидимый, но сильный, выталкивал наружу черный перегной.
Санька топнул ногой - получился звонкий шлепок. Подземные работы прекратились. Хозяин норки решил переждать опасность. А лягушка, потревоженная шлепком босой ноги, выпрыгнула из-под кустика на тропу и снова нырнула в траву.
Санька не чувствовал никакой тревоги. Он шагал и шагал, посвистывая про недолгие сборы, и два километра быстро остались позади. Чаща поредела. По бокам тропинки стали попадаться кочки, густо поросшие пучками колкой травы.
Из- под ног вдруг взметнулась тетерка и полетела над самой землей. Санька услышал, как она с шумом опустилась где-то неподалеку в кустах.
Еще одна птица тяжело отлетела в сторону. Санька не любил охоту, и его сердце не дрогнуло. Он только подумал, что тут давно не гремели выстрелы, поэтому тетерки и не боятся человека.
Еще сотня шагов - и перед Санькой раскинулось болото. Это была однообразная зеленая равнина. Он остановился, пораженный резкой сменой картины. В лесу под каждым кустиком, под каждым деревом кто-то щебетал, попискивал, постукивал, посвистывал. А над болотом висела густая липучая тишина. Здесь расстилалось однообразное мертвое пространство. Взгляд скользил и ни на чем не мог остановиться. Лишь где-то далеко виднелись купы живой зелени, отрезанной от леса ровным покрывалом мхов. Ничто не двигалось на болоте, и все настораживало. В самой неподвижности таилась какая-то опасность, а в тишине - тревога. Болото угрожало. Этот мертвый мир давил и вселял безотчетный страх.
- Чего испугался? - шепотом спросил Санька, чтобы подбодрить себя. - На то и болото! Ты думал, что это вроде танцплощадки? А ну, давай двигай дальше!
Тропка, выйдя из леса, раздваивалась влево и вправо, берегом огибая болото. Санька решил направиться влево: эта тропка показалась ему более заметной.
Чтобы не заблудиться, он шагнул к осине и надломил ветку. Деревце громко хрустнуло. Санька вздрогнул и посмотрел на болото. Оно было прежним - необозримым, неподвижным и чужим. Но Санька преодолел минутную робость и пошел по тропинке, которая змеилась в прибрежных зарослях.
Он заставлял себя думать о чем-нибудь приятном, но мысли не подчинялись ему. Как назло, вспоминались всякие страшные рассказы: о предсмертных криках лосей, провалившихся в трясину, о погибшем пастухе…
«Тропку наверняка разминировали!» - успокаивал себя Санька, но каждый шаг вперед давался ему с трудом. Очень хотелось повернуть назад и припуститься по лесной дорожке к деревне. «А камень? Прийти к болоту и вернуться ни с чем? Нет! Я должен его увидеть! Должен! Должен! - твердил Санька. - Увижу - тогда вернусь!»
Впереди на болоте виднелась жиденькая цепочка карликовых деревцев. Казалось, что лес выслал в топь маленьких, но отважных разведчиков. Кривые низенькие осинки и березки бесстрашно вышли вперед, вытянулись в цепочку и, нащупывая тонкими ножками дорогу, двинулись к середине болота. Они были предвестниками наступления неисчислимой зеленой рати, которая окружила трясину, готовясь завоевать безжизненные болотные пространства.
Санька проследил глазами цепочку деревцев и заметил вдалеке темно-серое круглое пятно.
«Камень! - догадался Санька. - Следовик!»
Камень огромной кочкой возвышался над трясиной. Березки и осины тянулись как раз к нему. Болото здесь не казалось таким мрачным. Жиденькие деревца шевелили листвой, покачивали ветками. Это была жизнь. И Санька почувствовал себя увереннее. Он прибавил шагу, а потом побежал к зеленому мыску.
Внезапно тропка расширилась. В нее влилась из леса другая дорожка, сплошь избитая острыми раздвоенными копытами. Здесь недавно прошло стадо диких свиней.
Санька читал где-то, что кабаны, разозлившись, нападают на человека. Но у каждого мальчишки свое отношение к животным. Волков и кабанов Санька не боялся. Они представлялись ему обычными собаками и свиньями, только более осторожными, хитрыми и сильными. Санька даже обрадовался: значит, он не один в этой глуши, да и о минах теперь можно было не думать. После стада кабанов шагай смело: мин нет!
Ребята встретили их так, будто ничего особенного не произошло. Но они только внешне были спокойны и сдержанны, а на самом деле чувствовали небывалый прилив сил. Им казалось, что вместе они могут все! Что-то крепкое, властное и бесконечно дорогое объединяло их сейчас.
Санька испытывал раскаянье. Ему даже стало стыдно перед друзьями. Как обрадовались бы ребята, если бы он вдруг рассказал о рисунках в тетради, о камне-следовике! Собрались бы все в штаб, заперли дверь и долго обсуждали бы, как поступить. Осторожный Мишук сдерживал бы ребят. Гришка - тот голосовал бы за любое самое отчаянное предложение. Кричал бы и Санька, рассчитывая на молчаливое согласие Семы, на привязанность Вовки и даже на единственный голос команды Гени Сокова.
Представив все это, Санька заколебался. Было мгновение, когда он уже решил во всем признаться ребятам.
Пока в Саньке происходила внутренняя борьба, председатель и агроном медленно шли по дну траншеи и придирчиво осматривали ее. Ребятам бояться было нечего. Они честно выполнили работу и знали, что упрекнуть их не в чем, - траншея сделана по всем правилам.
Короткая заминка произошла на месте старой силосной ямы. Председатель многозначительно притопнул ногой, взглянул с каким-то загадочным выражением на Санькиного отца и постучал косточками пальцев по деревянной обшивке.
Мальчишки замерли. Как раз тут был найден футляр с автоматом и патронами.
- Здесь? - спросил Павел Николаевич, приподняв голову, чтобы видеть лица ребят, стоявших наверху.
- Ч-чего здесь? - спросил Вовка - Здесь яма была,- произнес он с притворным безразличием.
- Я про яму и спрашиваю! - сказал председатель и, еще раз переглянувшись с агрономом, пошел дальше.
Все, что было потом, заставило ребят забыть этот подозрительный случай. Председатель и агроном поздравили усачей с окончанием работ и долго считали, сколько вынуто кубометров земли.
Один Санька запомнил двусмысленный вопрос и многозначительное переглядывание. Как раз это и вынудило его отбросить благие намерения - рассказать ребятам о своих открытиях. «Отец и председатель что-то знают! - решил Санька. - Надо торопиться! Некогда обсуждать со всеми! И автомат нужно перепрятать! Баня - разве это место…»
- Придется вас премировать! - сказал Павел Николаевич, закончив подсчет кубометров. - Но за вами есть еще дельце! Помните? Два дня отдохнете и…
- Электропроводка? - вспомнил Мишук и подмигнул Саньке.
- Справитесь? - спросил председатель.
- Справимся! - весело закричали ребята.
Кричал и Санька. «Два свободных дня! - подумал он.- Везет! Завтра же махну на болото!»
Спал Санька в ту ночь плохо: в голову лезли мысли одна приятнее другой. Камень-следовик он, конечно, найдет сразу! Ведь на него с берега молились - значит, издали видно. А дальше… Дальше Санька знал, что делать! Он нанесет на бумагу лес, болото, ориентиры, тропу. Придет с картой в штаб, выложит ее перед удивленными ребятами и скажет небрежно: «Я тут наметил, где искать следы Димы Большакова. Мишук, назначай, когда пойдем. Поведу я!» Тут он посмотрит на Катю, на младших усачей и добавит: «Команду Гени Сокова возьмем - я обещал! А девчонок брать не стоит. Места гиблые, зверья полно. Автомат надо прихватить. Мишук, выдай десять патронов! Я за все отвечаю!»
Подумав об автомате, Санька вспомнил, что стоило бы его перепрятать. «Не взять ли автомат с собой? По дороге бы и запрятал в лесу!…» Эта мысль понравилась ему. Смущало одно - договоренность с Гришей. Но тут же нашлось оправдание: «Перепрячу, а как вернусь, - скажу и сведу на то место… Он радоваться должен: в лесу - не то что в бане! Никто не возьмет!»
Заснул Санька под самое утро, да и то часа на два.
Рассвет только подкрадывался к деревне с востока, а Санька уже открыл дверь бани. На цыпочках подошел он к окну, наклонился, просунул пальцы в щель и приподнял третью от стены половицу. Пахнуло сыростью. Санька посветил фонариком, ожидая увидеть волнующий блеск металла. Но автомата не было. Санька сунул руку под пол и пошарил под другими досками. Пальцы нащупали жестяную банку. Он оттолкнул ее в сторону и присел на перевернутую половицу. Было обидно и не хотелось верить, что Гришка мог поступить так нечестно.
Санька еще раз обшарил неглубокое подполье и снова наткнулся на жестянку. Он хотел зашвырнуть ее в самый дальний угол, но что-то заставило его открыть крышку коробки. Внутри лежала записка. «Автомат изъят по решению партбюро, - с удивлением прочитал Санька. - Захотите поохотиться - приходите, дам ружье и патроны». Внизу стояла подпись Ивана Прокофьевича - секретаря колхозной парторганизации.
Санька почувствовал облегчение. Лучше потерять автомат, чем веру в товарища. Но как они узнали? Может, Мишук рассказал?
Так и не ответив на этот вопрос, Санька положил коробку с запиской под пол, подвинул доску на старое место и вышел из штаба в огород.
Весело чирикали ранние птички. Утро несло с собой свежесть и бодрость.
«Плевать!… Обойдусь без автомата!» - подумал Санька и пошел по задворкам к зеленеющему невдалеке лесу.
Дорога вела мимо пасеки. Линялая рубашка деда Евсея уже виднелась среди пчелиных домиков. Санька свернул в кусты и под их прикрытием миновал пасеку.
Лесную тропу он нашел быстро. Не так уж она и заросла. Уплотненная земля противилась натиску трав и мхов.
В лесу стоял негромкий гомон. Шептались деревья. Дятел отбивал мерную дробь. Пернатые жители верхних этажей зеленого царства устроили утренний концерт.
Солнце зажгло на верхушках деревьев яркие зеленые костры. Вниз, на тропу, оно еще не светило. Но и здесь, в первом лесном этаже, все пробудилось и радовалось утру. Вышли на работу рыжие муравьи. Зашевелилась кучка земли. Кто-то невидимый, но сильный, выталкивал наружу черный перегной.
Санька топнул ногой - получился звонкий шлепок. Подземные работы прекратились. Хозяин норки решил переждать опасность. А лягушка, потревоженная шлепком босой ноги, выпрыгнула из-под кустика на тропу и снова нырнула в траву.
Санька не чувствовал никакой тревоги. Он шагал и шагал, посвистывая про недолгие сборы, и два километра быстро остались позади. Чаща поредела. По бокам тропинки стали попадаться кочки, густо поросшие пучками колкой травы.
Из- под ног вдруг взметнулась тетерка и полетела над самой землей. Санька услышал, как она с шумом опустилась где-то неподалеку в кустах.
Еще одна птица тяжело отлетела в сторону. Санька не любил охоту, и его сердце не дрогнуло. Он только подумал, что тут давно не гремели выстрелы, поэтому тетерки и не боятся человека.
Еще сотня шагов - и перед Санькой раскинулось болото. Это была однообразная зеленая равнина. Он остановился, пораженный резкой сменой картины. В лесу под каждым кустиком, под каждым деревом кто-то щебетал, попискивал, постукивал, посвистывал. А над болотом висела густая липучая тишина. Здесь расстилалось однообразное мертвое пространство. Взгляд скользил и ни на чем не мог остановиться. Лишь где-то далеко виднелись купы живой зелени, отрезанной от леса ровным покрывалом мхов. Ничто не двигалось на болоте, и все настораживало. В самой неподвижности таилась какая-то опасность, а в тишине - тревога. Болото угрожало. Этот мертвый мир давил и вселял безотчетный страх.
- Чего испугался? - шепотом спросил Санька, чтобы подбодрить себя. - На то и болото! Ты думал, что это вроде танцплощадки? А ну, давай двигай дальше!
Тропка, выйдя из леса, раздваивалась влево и вправо, берегом огибая болото. Санька решил направиться влево: эта тропка показалась ему более заметной.
Чтобы не заблудиться, он шагнул к осине и надломил ветку. Деревце громко хрустнуло. Санька вздрогнул и посмотрел на болото. Оно было прежним - необозримым, неподвижным и чужим. Но Санька преодолел минутную робость и пошел по тропинке, которая змеилась в прибрежных зарослях.
Он заставлял себя думать о чем-нибудь приятном, но мысли не подчинялись ему. Как назло, вспоминались всякие страшные рассказы: о предсмертных криках лосей, провалившихся в трясину, о погибшем пастухе…
«Тропку наверняка разминировали!» - успокаивал себя Санька, но каждый шаг вперед давался ему с трудом. Очень хотелось повернуть назад и припуститься по лесной дорожке к деревне. «А камень? Прийти к болоту и вернуться ни с чем? Нет! Я должен его увидеть! Должен! Должен! - твердил Санька. - Увижу - тогда вернусь!»
Впереди на болоте виднелась жиденькая цепочка карликовых деревцев. Казалось, что лес выслал в топь маленьких, но отважных разведчиков. Кривые низенькие осинки и березки бесстрашно вышли вперед, вытянулись в цепочку и, нащупывая тонкими ножками дорогу, двинулись к середине болота. Они были предвестниками наступления неисчислимой зеленой рати, которая окружила трясину, готовясь завоевать безжизненные болотные пространства.
Санька проследил глазами цепочку деревцев и заметил вдалеке темно-серое круглое пятно.
«Камень! - догадался Санька. - Следовик!»
Камень огромной кочкой возвышался над трясиной. Березки и осины тянулись как раз к нему. Болото здесь не казалось таким мрачным. Жиденькие деревца шевелили листвой, покачивали ветками. Это была жизнь. И Санька почувствовал себя увереннее. Он прибавил шагу, а потом побежал к зеленому мыску.
Внезапно тропка расширилась. В нее влилась из леса другая дорожка, сплошь избитая острыми раздвоенными копытами. Здесь недавно прошло стадо диких свиней.
Санька читал где-то, что кабаны, разозлившись, нападают на человека. Но у каждого мальчишки свое отношение к животным. Волков и кабанов Санька не боялся. Они представлялись ему обычными собаками и свиньями, только более осторожными, хитрыми и сильными. Санька даже обрадовался: значит, он не один в этой глуши, да и о минах теперь можно было не думать. После стада кабанов шагай смело: мин нет!