— Но кредит дал, конечно? — подала голос Василиса.
   — Я бы не называл это кредитом, — со вздохом произнес Гера. — Нам просто вбросили «черный нал» и попросили, мягко говоря, отмыть его… Пошла двойная бухгалтерия, фиктивные сделки… Короче, мы увязли по уши и даже глубже. Оказались в полной зависимости от этого господина Антона…
   И Тарану, и Милке это словосочетание — «господин Антон» — показалось очень знакомым. Но они не стали опережать события.
   — Он так все закрутил, — проворчал Макс, — что мы практически перестали заниматься нормальными делами и нормально платить налоги. Его нал стал для фирмы насущной необходимостью…
   — Фигурально выражаясь, «на иглу сели», — оценила Милка. — Знакомое дело.
   — Да, это очень точно отражает ситуацию. Но это еще не все. Соловьев настоял на том, чтоб мы включили его людей в руководство фирмы и создали в фирме отдел охраны — опять же из его кадров.
   — В общем, вас из собственной фирмы стали выживать, так? — спросил Таран.
   — Да, — кивнул Макс, — и нас бы выжили еще весной, если б с господином Антоном не приключилась какая-то оказия.
   — С господином Антоном? — переспросили Таран и Милка в один голос, которые опять вспомнили господина с таким же именем. Какая оказия приключилась с тем Антоном, они примерно знали.
   — С ним, болезным, — улыбнулся Макс. — Где-то в начале мая он куда-то исчез, и даже сейчас никто не знает куда. То ли сбежал за границу, то ли его похитили чеченцы, то ли конкуренты его где-то пристрелили. Версий много, но все вилами по воде писаны. Тем более что потом у них там еще немало событий произошло. Я, правда, слышал только краем уха, когда Контрабас напивался…
   — Это кто? — поинтересовалась Милка.
   — Тот, кого вы в кювет сбросили. По должности — начальник нашей охраны, а на самом деле — человек Антона. Теперь, правда, он нашел себе какого-то другого босса, я его два раза видел и один раз слышал, как Контрабас называл его Князем.
   — А я слышал, как Контра звонил и спрашивал некоего Мещерского! — добавил Гера. — Возможно, это одно и то же лицо.
   — Я в этом не уверен, — поспешил откреститься Макс. — Одно могу сказать точно: на брудершафт я с ним не пил. Так или иначе, но после пропажи Соловьева нас на некоторое время оставили в покое…
   — Просто они там между собой отношения выясняли — предположил Гера. — Или с этим пройдохой из «Малекона» Виктором Сергеевичем… Фамилию позабыл!
   — Колтуновым, что ли? — скромно подсказал Таран, теперь уже на 90 процентов уверенный в том, что господин Антон, которого «мамонты» похищали прошлой весной, и злодей Соловьев, совратитель невинных бизнесменов, — одна и та же морда.
   — А вы знали Колтунова? — удивился Гера.
   — Нет, я знал одну девушку из фирмы «Малекон», компьютерщицу. Аню Петерсон.
   — Аню? — единодушно изумились бизнесмены. — Вот это да!
   — Тесен мир! — добавил Макс.
   — Вы знаете, — сообщил Гера, — нам Соловьев еще зимой предлагал переманить ее из «Малекона». Само собой, чтоб она потом на его фирму работала. Но она даже к нам уходить не согласилась, потому что ее, должно быть, предупредили. Очень щепетильная девушка!
   Таран не стал спорить, хотя у него насчет Ани Петерсон остались совсем другие впечатления. Скорее всего они просто не сошлись в цене. Небось Соловьеву казалось, будто он сможет приобрести компьютерную богиню по дешевке, а Аня, которая и так прилично получала в «Малеконе», наверняка знала истинную цену своим мозгам. Вот и пришлось потом ее похищать. Для кого ее воровал Таран, Юрка и сам не знал, но зато знал, что после этого ее еще кто-то украл и отвез в «раболаторию», на подземный завод господина Антона. Оттуда Аню утащила боевая, группа капитана Ляпунова, куда входили, в частности, Милка, Топорик, а потом примкнул и Таран. Они же сперли и самого господина Антона, который в настоящее время по каким-то причинам свихнулся и находится в некоем спецмедучреждении, где весело писает в штаны и поет детские песенки…
   — Ладно, — сказала Милка, досадливо поморщившись, — покамест все это так, присказка. А про то, как вы около дачи оказались, рассказа еще не было. Давайте ближе к делу.
   — Понимаете, — заторопился Гера, — это как-то связано со звонком Контрабаса Мещерскому. Буквально через пятнадцать минут после этого разговора Контра сказал, что имеет ко мне маленькую просьбу. Дескать, ему нужна моя машина на пару дней. Когда я спросил, зачем, он ответил какую-то ерунду, но намекнул, что если я откажу ему в этой просьбе, то могу испортить жизнь не только себе, но и детям. Вы знаете, у меня их двое, мальчик и девочка, четыре и три годика. А Контрабас — выродок и подонок, он на все способен. В общем, я одолжил ему «Форд-Эскорт» с доверенностью. Дело было в пятницу, а в воскресенье вечером он приехал ко мне и говорит: «Если хочешь, чтоб все было нормально, завтра с утра приезжай по такому-то адресу, вставай там-то и там-то. Ну, и Макса с собой возьми. Делать ничего не надо, только сидите в машине и, если 'надо выйти, — выходите по одному, а второй должен оставаться в салоне. Со мной будешь связь держать по рации… Но учти, мы будем наблюдать за вами. Если что не так — детьми ответишь». В общем, мы согласились…
   — Остальное вы, наверно, сами видели, — добавил Макс.
   — То есть вы поехали выполнять их задание, толком не зная, зачем все это нужно? — спросила Милка.
   — Абсолютно.
   — И задачей вы по-настоящему вообще не наблюдали?
   — Нет! — мотнул головой Макс. — Просто сидели, курили, потом Гера в магазин сходил, купил «Кока-колу», батон, полкило колбасы — немного перекусили. Ну а вечером Контрабас скомандовал: «Уезжайте! Если кто погонится — жмите от Москвы, а мы вас поддержим, если что…»
   — Вот и поддержали…— вздохнула Милка, будто ей было жалко тех, кого они с Тараном расстреляли в джипе.

ОЖИДАНИЕ ЗАВЕРШИЛОСЬ

   Весь день, с момента пробуждения в подвальной камере, Манулов провел в ожидании того, что кто-нибудь придет и объяснит, по какой причине он тут находится. Ясно ведь, что его держат в заточении не из чистого хулиганства, хотя в сумасбродной постсоветской России нельзя, наверное, и исключать такого варианта.
   Манулов, конечно, насчет хулиганства размышлял чисто теоретически. Наиболее вероятной целью похищения он считал, естественно, получение выкупа. Ясно, что радоваться и в этом случае особо не приходилось, но тут, по крайней мере, все было просто и понятно: деньги в обмен на жизнь — нормальная коммерческая сделка. Поэтому Павел Николаевич ожидал, что придут какие-нибудь представители и популярно объяснят, какая сумма устроит похитителей. Еще перед поездкой в Россию Манулов застраховался от возможного похищения на сумму в 10 миллионов долларов. Иначе говоря, страховая компания, которой он заплатил 100 тысяч баксов, обязывалась выплатить 100-кратную сумму потенциальным похитителям. При этом, если похитители не запросят максимальную сумму, например, не 10 миллионов, а всего пять, то разницу компания должна была выплатить самому Манулову. Так что, при определенных условиях, Павел Николаевич мог еще и подзаработать на своем несчастье.
   Правда, его беспокоил уровень цивилизованности тех, к кому он угодил. Судя по обстановке камеры, это были не очень богатые люди, а стало быть, скорее всего грубые и некультурные. Они могут начать с того, что отдубасят его, еще не поставив никаких условий, просто для острастки, чтоб клиент был посговорчивей. Цивилизованные люди сперва ставят условия, а уж потом бьют. Кроме того, Манулов сильно опасался, не угодил ли он невзначай в Чечню. Там народ сильно непредсказуемый, руководствующийся эмоциями даже в большей степени, чем русские. При этом никогда слов на ветер не бросают. Если ты услышал от русского: «Я тебе яйца оторву!», это, как правило, не следует понимать буквально. А вот если чеченец так сказал, то обязательно сдержит обещание.
   Час проходил за часом, а Мануловым никто не интересовался. И условий никаких не предъявляли, и, что более существенно, есть не давали, будто борову, которого вскоре предстояло зарезать. Возможно, при возрасте и комплекции Павла Николаевича подобное голодание было даже полезно, но он этого мнения не разделял, потому что привык не ограничивать себя в еде.
   Между тем замазанное окно под потолком камеры стало светиться все тусклее, а потом и вовсе померкло. Зато зажглась тусклая лампочка под потолком. Веселее от нее не стало, свет все время лез в глаза, а потому все попытки Манулова задремать и хоть как-то скоротать вялотекущее время оказались тщетными. Гасить лампу на ночь никто не собирался, а выключатель находился где-то за дверью одиночки. Павел Николаевич даже подумывал, а не запустить ли в нее чем-нибудь, но все же пришел к выводу, что лучше этого не делать. Еще настучат по мордасам — совсем хорошо станет… И так: жрать нечего, воды нет, курева нет, да еще и свет в лицо — не заснешь. Остается только тихо выть любимую песню своей молодости: «Таганка, все ночи, полные огня…» Очень актуально!
   Именно этим и занимался Манулов, лежа на койке, когда резко щелкнул отпираемый замок, и в камеру вошли трое в черных вязаных масках. Павел Николаевич испуганно сел на своей койке. От этой тройки, одетой в спортивные костюмы и крепкие футбольные бутсы, ничего приятного ждать не приходилось. Накормить они могли только пинками.
   Без долгих рассуждений — молодцы даже словечка не проронили! — они закрутили Манулову руки за спину и скрепили их там наручниками. А на голову надели что-то вроде мешочка из плотной ткани, через который даже свет лампочки почти не просматривался. Потом взяли под локти и повели куда-то.
   Манулов не упирался, не кричал и не требовал адвоката. Во-первых, прекрасно понимал, что тут все это бесполезно и даже вредно, потому что могут и морду начистить, а во-вторых, потому что не хотел выглядеть наивным и смешным в глазах похитителей.
   Судя по всему, из камеры его вывели в довольно длинный коридор с твердым, не то бетонным, не то асфальтовым полом, где каждый шаг отдавался звенящим гулом. Даже в тех самых мягких и легких полуботинках за 250 баксов, в которые был обут Манулов. Шнурков похитители не вернули, и, чтоб не по терять обувку, Павлу Николаевичу пришлось шаркать ногами по полу.
   Вообще-то, пару раз Манулову приходили в голову не самые веселые мысли. Например, о том, что его, быть может, вы— Я вели на расстрел. Вот сейчас остановятся те двое, что держат под руки, а третий — ведь он зачем-то нужен, этот третий! — выстрелит «мистеру Полу» в затылок. А потом спихнут в яму и зальют цементом — вот и все. Это ж Россия, тут могут убить, ничего не объясняя…
   Однако эти мыслишки были подобны льдинкам, брошенным за воротник. Обжигали холодом, но быстро таяли. Неужели для того, чтоб просто убить его, нужно было похищать, куда-то увозить, держать целые сутки в камере? Нелепо. Если похитителям требовался мертвый Манулов, проще было пристрелить его на месте. Если им почему-либо не хотелось, чтоб об этом сразу узнали, то стоило убить его сразу же, еще утром, а не волынить до вечера.
   Худшие предположения, слава богу, не оправдались. Манулова втащили в лифт, и кабина начала куда-то подниматься. Продюсеру показалось, что происходит это слишком долго. Черт побери, куда же он попал? Уж не на Лубянку ли, не к ночи будь помянута? Больно высоко поднимают…
   Радоваться или печалиться по поводу такого варианта? Павел Николаевич не имел однозначного мнения. С ФСБ, конечно, куда приятнее иметь дело, чем с каким-нибудь блатным паханом или чеченским полевым командиром. План по разоблачению шпионов и врагов народа чекисты уже давно не получают, мордобоем, как правило, в отличие от ментов не занимаются. Ничего конкретного против Манулова лично у них нет и быть не может. Или все-таки они что-то раскопали? Ведь тот, кто санкционировал его задержание, если он не полный идиот, должен был что-то иметь на руках. Задержать гражданина США без достаточных оснований это большой риск для служивого. Значит, основания были.
   Может, это Вредлинский настучал с перепугу? Напугался, когда его друг Паша пристращал после инцидента с визитной карточкой и поездки Василисы в областной центр, и побежал с повинной. Но что он мог рассказать? О клубе «Русский Гамлет»? Это не криминал. Нет в российском законодательстве статьи, запрещающей деятельность масонских организаций. И нет достаточных оснований для того, чтоб рассматривать «Гамлет» как нечто подпадающее под признаки статьи 239 УК-97 «Организация объединения, посягающего на личность и права граждан». Никакого насилия, вреда здоровью и побуждения граждан к отказу от исполнения ими своих гражданских обязанностей отыскать не удастся. А угрозы убийством без свидетелей вообще доказать невозможно. Конечно, сгоряча Манулов упомянул о том, что имеет денежные интересы в области. Но не сказал ведь, какие конкретно! Может, он просто решил в городе киноцентр оборудовать с новейшей аппаратурой «Долби-стерео»? Поди докажи, что он интересовался 14-м цехом в поселке Советский. Конечно, комитетчики могли случайно выйти на Негошева, который собирался встретиться с ныне покойным Борисом Витальевичем Евсеевым, но ничего криминального в самом факте этой встречи не найдешь даже с микроскопом. Если, конечно, Негошев почему-либо не раскололся целиком и полностью. Но неужели он круглый идиот или предатель? В идиотизме его подозревать сложно, а вероятность предательства была совсем мизерной. Чем его могли перекупить нищие эфэсбэшники? Уж во всяком случае, на то, чтоб предложить ему сумму, адекватную комиссионным за сделку с Евсеевым, не хватило бы всего бюджета областного управления на год вперед.
   Нет, ФСБ Манулов по большому счету не опасался. Гораздо опаснее другое. Не дай бог, если о кратковременном пребывании Манулова в стенах этого ведомства узнают те, кто сделал на него ставки. Даже если не будет никаких доказательств того, что мистер Пол сотрудничал с бывшим Комитетом, его в лучшем случае отодвинут в сторону, а в худшем — уберут…
   Лифт остановился, конвоиры буквально вынесли Павла Николаевича из кабины и повели дальше. Теперь под ногами явно был деревянный пол, даже скорее всего слегка поскрипывавший паркет.
   Вели минуты полторы, раза три сменив направление, затем щелкнул замок какой-то двери, и Манулов услышал тихое жужжание компьютеров (точнее, вентиляторов, охлаждающих процессоры). Затем Павла Николаевича усадили на некое кресло и пристегнули руки к подлокотникам эластичными ремешками. Туловище тоже зафиксировали, а затем развернули кресло на 180 градусов. После этого сняли с головы мешок, и на несколько секунд Манулов увидел пупырчатую стену, покрашенную лилово-серой краской. Больше ничего разглядеть не удалось, потому что откуда-то сверху ему на голову опустили не то колпак, не то шлем, судя по всему, соединенный с подголовником кресла. Снизу под подбородок подвели какую-то жесткую пластину, которая не позволяла опустить голову и посмотреть вниз. Кроме того, с боков, уже внутри шлема, голову зафиксировали некими полуобручами. В довершение через отверстия в шлеме прямо в уши Манулова просунули нечто вроде ушных затычек, отчего он намертво оглох и мог теперь воспринимать мир только с помощью осязания, обоняния и вкуса.
   Вся эта процедура, конечно, вызвала у Павла Николаевича не то чтобы беспокойство, а настоящий страх. Нет, он не боялся, что сейчас на шлем подадут напряжение в миллион вольт. Манулов жил в стране, где изобрели электрический стул, и хорошо знал, что для обыкновенного человекоубийства употребляется значительно более простая конструкция. К тому же от приговоренного к смерти обычно не скрывают окружающую обстановку. Глаза завязывают лишь из соображений гуманности, а уши не затыкают вовсе.
   Внезапно Манулова что-то больно укололо в предплечье. Инъекция! Ему сделали какую-то инъекцию! Снотворное? Яд? Психотропный препарат? Может быть, тот самый, технологию производства которого он вознамерился купить? Или все-таки яд? В некоторых штатах смертную казнь осуществляют путем инъекций. Может быть, его привезли в ту самую секретную лабораторию 14-го цеха? Нет, не может быть! Зачем убивать человека, если он еще не заплатил за «ноу-хау»?! Вот если б Павел Николаевич уже перевел деньги тем, чьи интересы представлял Евсеев, тогда еще понятно…
   И все же Манулов сильно испугался. Так, что даже слова сказать не мог в течение всех этих таинственных действий. Он не смерти страшился, он боялся неведомого. Нечто похожее он видел во множестве голливудских фильмов, в «Газонокосильщике», например, но тут-то наяву… Неужели здесь, в «стране дураков», несмотря на полный развал науки и техники, изобрели что-то новое? Кому это удалось, за чей счет, кто разрешил, наконец?!
   Манулов, конечно, был далек от фундаментальной и вообще от всякой науки, но не был наивным человеком. Он знал, что почти весь научный потенциал России и бывшего СССР был взят под контроль ЦРУ и фонда Сороса. Программа предоставления грантов, предложенная последним, заставляла ученых, ставших нищими после «шоковой терапии» Гайдара, за мизерные суммы выкладывать на стол свои самые перспективные открытия и изобретения. Их тщательно изучали специалисты лучших научных центров США и отбирали то, что нуждается в особом внимании. Затем начался массированный вывоз из бывшего СССР наиболее талантливых и одаренных ученых. Сотнями тысяч! И главное — по дешевке!
   Западу необыкновенно повезло, что СССР, создавший огромный научно-технический потенциал, использовал его с эффективностью, равной КПД паровоза. Обыватель видел огромные ракеты, сверхскоростные самолеты, танки, подлодки, догадывался, какие миллионы и миллиарды они стоили, и шипел от злости: мол, колбасы приличной не найдешь, а за неприличной надо очередь отстоять. И ученых считал зажравшимися ничегонеделателями. Он и не догадывался, сколько весьма полезных с его, чисто обывательской, точки зрения научных открытий, изобретений и разработок оказалось отложенными в долгий ящик, не внедренными в производство или не запущенными в серию. А еще больше было идей, которые не были реализованы из-за того, что работы по данным темам оказались приостановлены, закрыты или перепрофилированы. Причиной тому отнюдь не всегда служила косность и малограмотность чиновников — у них, слава богу, имелся весьма солидный штат консультантов и экспертов! И даже неповоротливость руководителей производства, которые якобы не желали внедрять новые технологии, потому что это мешало им выполнять план, тоже не определяла, будет производиться та или иная новинка. Потому что, если этим товарищам говорили: «Надо!», они горы сворачивали в точно установленные партией сроки. Главное зло составляли соперничество, зависть, интриги и элементарное шкурничество научных «школ», возглавляемых авторитетами от науки.
   Строго говоря, эти самые «школы» были своего рода «научными мафиями». Конечно, все эти милые, тихие, улыбчивые и дружелюбные интеллектуалы не дубасили друг друга кулаками, не резали глотки и не мочили конкурентов в сортире. Но обыкновенное перо в их отнюдь не мускулистых ручонках было не менее грозным оружием, чем «перо» в руках бандита-громилы. Полемические статьи трансформировались в политические, а политические — в доносы. К ученым спорам естественников подключались гуманитарии, которые, будто средневековые схоласты Священное Писание, примешивали к делу квази-марксистско-ленинскую методологию и убедительно доказывали, надергав цитат откуда ни попадя, что с ее точки зрения того, что предполагает оппонент, не может быть, потому что не может быть никогда. Каждый аспирант, угодивший по воле судеб под крыло той или иной научной «школы», должен был волей-неволей придерживаться представлений и мнений того академического авторитета, который в ней господствовал. Это до некоторой степени гарантировало успешную защиту, прилич-/ ное распределение. Хуже всего приходилось тем, кто имел свое мнение, не принадлежавшее ни к одной из устоявшихся школ, кто не умел подлаживаться и подмазываться. Пробить свою тему, доказать свою правоту, переорать слаженный хор голосов, выступающих «против», удавалось лишь немногим…
   Но именно такие ребята и создавали то, что не просто «расширяло горизонты науки», а прорывалось «за горизонт». Как те. что получили препарат под шифром «331», за которым охотился Манулов.

ВИРТУАЛЬНАЯ ВСТРЕЧА

   Темнота и тишина для Манулова закончились внезапно. Сперва он услышал некое ритмическое щелканье в ушах, похожее по звуку на метроном. Павел Николаевич мгновенно сообразил, что в уши ему пристроили не затычки, а что-то вроде наушников от слухового аппарата. А еще через секунду тьму, стоявшую у Манулова перед глазами, перерезала тонкая вертикальная полоса бледно-розового света. Потом в течение нескольких мгновений эта полоса расширилась вправо и влево, так что все поле зрения Павла Николаевича заполнила светящаяся бледно-розовая муть. С первых же секунд Манулов стал воспринимать ее как некий туман, подсвеченный не то восходящим, не то заходящим солнцем. Этот туман как бы проплывал мимо Павла Николаевича, обтекая его справа и слева. Примерно спустя минуту появилась иллюзия, будто это не туман струится ему навстречу, а сам Манулов каким-то образом движется через туман.
   Некоторое время «мистер Пол» еще отдавал себе отчет, что это именно иллюзия, и помнил, что накрепко зафиксирован в кресле, а потому никуда двигаться не может. Однако с каждой секундой ощущение иллюзорности движения угасало, а память о своем реальном положении притуплялась. Тем не менее Манулов еще успел отметить это обстоятельство и даже предположить, что оно является следствием инъекции. Видимо, ему ввели какой-то препарат, полностью отключающий внешнюю сенсорику. Теперь Манулов постепенно перемещался в искусственную реальность, быстро утрачивая восприятие своего истинного положения. Он перестал ощущать присутствие фиксирующих ремешков, кресла, шлема, наушников и всего остального. Если первое время Манулов видел туман только прямо перед собой и отчетливо сознавал, что не может ни поднять, ни опустить, ни повернуть голову, то через некий промежуток времени ему стало казаться, будто он совершенно свободен в движениях. Более того, он стал видеть сквозь пелену тумана свое туловище, руки и ноги. Правда, поначалу очень расплывчато и зыбко.
   Сколько времени Павел Николаевич шел через розовый туман, неизвестно. Дело даже не в том, что на его виртуальных руках не было часов. Он просто-напросто утратил представление о времени. Сначала пытался считать щелчки «метронома» в ушах, принимая интервал между щелчками за одну секунду, но быстро сбился. Потом ему стало казаться, будто интервалы между щелчками вообще неодинаковы.
   Так или иначе, но через какое-то время — через пять минут или через полчаса, может быть, туман стал быстро рассеиваться, и Манулов обнаружил, что находится в неком коридоре прямоугольного сечения, с гладкими, светящимися красноватым светом стенками, полом и потолком. Впереди, в дальнем конце коридора, долгое время — так показалось Манулову — была сплошная темень. Павлу Николаевичу почудилось, будто он прошел не менее километра, прежде чем увидел, как из тьмы выделилось некое продолговатое, голубовато-белое, вертикальное пятнышко и начало приближаться, быстро увеличиваясь в размерах. Очень скоро стало ясно, что это человеческая фигура или человекообразная, по крайней мере, то есть прямоходящая, с головой, руками и ногами. На первых порах очертания фигуры выглядели размытыми, и больше всего она походила на привидение, по крайней мере такое, какими их изображают в фильмах ужасов. Кроме того, Манулову на досуге не раз доводилось играть в компьютерные игры, и похожие фигуры он видел в «Doom» или других подобных трехмерных стрелялках.
   По мере того, как фигура приближалась к Павлу Николаевичу, он чувствовал неуклонно нарастающий, хотя и совершенно безотчетный страх, примерно такой, какой бывает у маленьких детей перед темной комнатой. Между тем с каждым мгновением очертания голубовато-белой фигуры становились все более четкими, просматривались все новые, более мелкие детали, ощущалось, что фигура трехмерна. Когда от Манулова до фигуры оставалось, условно говоря, 20 метров по крайней мере, в пропорции к росту «мистера Пола», ибо каков его реальный рост в виртуальном мире, Павел Николаевич не знал, — стало отчетливо видно, что это не двуногий монстр, не инопланетянин, а в самом худшем случае призрак земного человека. Кажется, с бородой и в очках.
   Вообще-то Манулов не верил в призраков, поскольку, как старый киношник, знакомый к тому же с современными компьютерными спецэффектами, хорошо знал, что в нынешние времена можно создать любой, самый фантастический образ и на большом экране, и на мониторе компьютера. Но рациональное мироощущение отступало перед тем подсознательным страхом, который нагоняла на Павла Николаевича таинственная фигура. Тем не менее он продолжал идти ей навстречу как завороженный, несмотря на то, что вроде бы управлял теми виртуальными конечностями, которые видел не то глазами, не то мозгом напрямую.
   — Стой! — приказала фигура, когда Манулов приблизился к ней на расстояние около трех метров. Это был первый членораздельный звук, который Павел Николаевич услышал через наушники, метроном сразу же стих.