Страница:
Наверно, уже после этого от услуг Клепы можно было отказаться, потому что в течение всего остального пути никаких постов на дороге не попадалось. Да и по шоссе проехали совсем недолго, минут пять, лихо свернули прямо через осевую, благо встречных близко не было, и оказались на гравийном проселке, уводившем вправо от дороги. Сперва проехали между двух распаханных под зябь полей, а потом вновь покатили через лес. «Шестерка», как говорится, держалась в кильватере за флагманом, а направление выбирал Ляпунов, поэтому не только Клепа, но и Милка с Тараном понятия не имели, куда едут. Эта часть родной области Тарану была плохо знакома — не было случая здесь побывать. Во всяком случае, он точно знал, что от базы «мамонтов» сия местность удалена на очень приличное расстояние. Так что, по-видимому, Ляпунов ехал на какую-то конспиративную «точку», о которой ни Милке, ни Тарану до времени знать не полагалось.
Сначала Юрка думал, будто Ляпунов намыливается на какой-нибудь заброшенный лесной кордон, типа того 12-го, где в свое время Тарану пришлось испытать немало неприятностей. Но, как оказалось, на сей раз место было более приличное.
Проселок неожиданно вывел на хорошую, очень гладенькую асфальтовую дорогу, а еще через пять минут машины подкатили к освещенным стальным воротам и солидному бетонному забору. Из будочки у ворот вышел некий охранник, в камуфляжке армейского образца, но без знаков различия. Чуть позже, уже проезжая мимо него, Таран разглядел на рукаве фирменную нашивку «ЧОП „Антарес"“. Но сначала Ляпунов вылез из „Ниссана“, сказал что-то охраннику вполголоса, и тот махнул рукой своему коллеге, который, должно быть, приглядывал за событиями из будочки. После этого заурчал электромотор, ворота раздвинулись, и джип с „шестеркой“ проехали за забор.
Хотя нашивка принадлежала «Антаресу», то есть частному охранному пред приятию, где Генрих Птицын числился директором, и являвшемуся чем-то вроде филиала МАМОНТа, охранника Таран не знал. Впрочем, он, хоть и прослужил в МАМОНТе уже больше года, много чего еще не знал.
Например, до сего времени он понятия не имел, что «Антарес» не только сторожит разные коммерческие учреждения в городе, но и такие солидные дачные поселки, как этот. По областным масштабам его, наверно, можно было даже считать элитным.
От внешних ворот машины продолжили путь по улице, обсаженной довольно высокими деревьями, за которыми просматривались глухие и высокие заборы. Конечно, темень была уже вполне ночная, улица поселка освещалась не больно ярко, листва с деревьев облетела еще не полностью, а потому разглядеть основательно, какие дачи прячутся за этими заборами, было трудновато. Но все же кое-какое впечатление об этих дачках у Тарана составилось, и в том, что это не шестисоточные «скворечники», он был уверен.
Выводы эти подтвердились, когда «Ниссан» и «шестерка» доехали до перекрестка, свернули направо и, прокатившись метров сто по совсем не освещенной улочке, затормозили перед воротами одной из дач. Здесь их уже ждали. Ворота открыли без каких-либо переговоров и закрыли их тоже быстро, едва Клепа заехал во двор.
Потом еще немного проехали в направлении двухэтажного особняка — поди, не у каждого помещика такие домишки в имениях стояли до 1917 года! — и зарулили в просторный подземный гараж с шестью боксами. Сразу после этого к машинам подошло человек пять, поручкались с Ляпуновым, перебросились парой негромких фраз, которые Таран не расслышал. Затем Ляпунов в сопровождении «местных» подошел к «шестерке», распахнул водительскую дверцу и приказал Клепе:
— Выходи! Руки вперед!
Клепа, конечно, покорился судьбе и не стал рыпаться, когда ему защелкнули на запястьях браслетки, наскоро обшмонали и, взяв за локти, куда-то увели. Из «Ниссана» в это же время вынули усыпленного гражданина. Наручников на этого не надевали, просто обняли за плечи и поволокли так, как более трезвые товарищи волокут того, кто уже вусмерть упился. Юркиного папашу таким образом частенько доставляли домой в прежние времена. Следом за ним, испуганно вертя головой по сторонам, из машины вышла Василиса. С ней обошлись наиболее бережно: подошел крупный мальчик в кожанке (из породы «семь на восемь»), галантно взял под ручку и тоже увел.
Затем Ляпунов уже вполне отчетливо скомандовал:
— Все мои — ко мне! Строиться не надо. Таран с Милкой вылезли и подошли к «Ниссану», где уже топтались Алик и Топорик.
— Генрих приказал сегодня ночевать здесь. Сейчас идем ужинать, потом нас на ночлег устроят. По сто грамм перед сном могу разрешить, но не более. Завтра к 8.00 быть в полной готовности. Вопросы?
Вопросов не было.
— Так, — наморщил лоб Ляпунов, — что еще… Да! Юра и Мила, быстренько поглядите в салоне «шестерки». Чтоб ничего вашего там не осталось. Ни единого волоска!
— У меня волосы не лезут, — буркнула Милка. — Не отросли еще.
— Все равно погляди! Бумажки, монетки, пуговицы — все от и до проверить. Ждем!
— А если, допустим, от Василисы волос найдется? — хмыкнул Таран. — Она блондинка, у них чаще волосы секутся.
— Хорошо, что напомнил! — не моргнув глазом кивнул Ляпунов. — Тоже изъять! Кстати, она и у нас в салоне могла что-нибудь оставить. Так что и вам работа есть…
Последние слова были обращены к Алику и Топорику. Те ворчать не стали и полезли в салон «Ниссана», а Таран с Милкой начали осматривать «шестерку».
Пара длинных и тонких волос действительно прилипла к чехлу заднего сиденья в области спинки. На полу нашлась пятирублевая монетка. Она, конечно, могла принадлежать и самому Клепе, и его ныне покойным товарищам, но для страховки ее забрали. Больше вроде бы ничего не нашлось. Милка презрительно похмыкала и прекратила поиски, а Таран, чисто для страховки, решил посмотреть под заднее сиденье, не прилипло ли чего к нижней части чехла.
Никаких волос, ни темных, ни светлых, там не оказалось, но зато Таран увидел уголок какой-то бумажки, засунутой между обшивкой сиденья и чехлом. Хотя Юрка точно знал, что ни он, ни Милка никакой бумажки под сиденье не засовывали, он уцепился за уголок и вытащил небольшой прямоугольник из плотной мелованной бумаги. Визитка!
До сих пор Таран держал в руках лишь одну визитную карточку: ту, что ему вручил Ваня Седой, когда собирался принимать на работу в «Атлет». Та была, конечно, скромненькая, провинциальная, без особого, так сказать, понта.
В этой, в общем, тоже не было особой вычурности. Ее не для форса делали, а для деловых представительских целей. Российские бизнесмены — даже те, что ведут торговлю исключительно внутри страны и напрямую с зарубежьем не общаются, непременно дублируют русскую надпись английской. Так что сами по себе латинские буквы на визитке еще ничего не означали. Однако нечто неуловимое сразу говорило — нерусская это визитка. Во всяком случае, не российского производства. То ли качество бумаги, то ли качество печати, то ли дизайн букв — фиг поймешь, короче.
Выбравшись из салона, Таран повернул карточку к свету и прочел:
«Mr. Paul N. Manuloff
HOLLYWOOD,
ЗВОНОК ИЗ «КЕНТАВРА»
Сначала Юрка думал, будто Ляпунов намыливается на какой-нибудь заброшенный лесной кордон, типа того 12-го, где в свое время Тарану пришлось испытать немало неприятностей. Но, как оказалось, на сей раз место было более приличное.
Проселок неожиданно вывел на хорошую, очень гладенькую асфальтовую дорогу, а еще через пять минут машины подкатили к освещенным стальным воротам и солидному бетонному забору. Из будочки у ворот вышел некий охранник, в камуфляжке армейского образца, но без знаков различия. Чуть позже, уже проезжая мимо него, Таран разглядел на рукаве фирменную нашивку «ЧОП „Антарес"“. Но сначала Ляпунов вылез из „Ниссана“, сказал что-то охраннику вполголоса, и тот махнул рукой своему коллеге, который, должно быть, приглядывал за событиями из будочки. После этого заурчал электромотор, ворота раздвинулись, и джип с „шестеркой“ проехали за забор.
Хотя нашивка принадлежала «Антаресу», то есть частному охранному пред приятию, где Генрих Птицын числился директором, и являвшемуся чем-то вроде филиала МАМОНТа, охранника Таран не знал. Впрочем, он, хоть и прослужил в МАМОНТе уже больше года, много чего еще не знал.
Например, до сего времени он понятия не имел, что «Антарес» не только сторожит разные коммерческие учреждения в городе, но и такие солидные дачные поселки, как этот. По областным масштабам его, наверно, можно было даже считать элитным.
От внешних ворот машины продолжили путь по улице, обсаженной довольно высокими деревьями, за которыми просматривались глухие и высокие заборы. Конечно, темень была уже вполне ночная, улица поселка освещалась не больно ярко, листва с деревьев облетела еще не полностью, а потому разглядеть основательно, какие дачи прячутся за этими заборами, было трудновато. Но все же кое-какое впечатление об этих дачках у Тарана составилось, и в том, что это не шестисоточные «скворечники», он был уверен.
Выводы эти подтвердились, когда «Ниссан» и «шестерка» доехали до перекрестка, свернули направо и, прокатившись метров сто по совсем не освещенной улочке, затормозили перед воротами одной из дач. Здесь их уже ждали. Ворота открыли без каких-либо переговоров и закрыли их тоже быстро, едва Клепа заехал во двор.
Потом еще немного проехали в направлении двухэтажного особняка — поди, не у каждого помещика такие домишки в имениях стояли до 1917 года! — и зарулили в просторный подземный гараж с шестью боксами. Сразу после этого к машинам подошло человек пять, поручкались с Ляпуновым, перебросились парой негромких фраз, которые Таран не расслышал. Затем Ляпунов в сопровождении «местных» подошел к «шестерке», распахнул водительскую дверцу и приказал Клепе:
— Выходи! Руки вперед!
Клепа, конечно, покорился судьбе и не стал рыпаться, когда ему защелкнули на запястьях браслетки, наскоро обшмонали и, взяв за локти, куда-то увели. Из «Ниссана» в это же время вынули усыпленного гражданина. Наручников на этого не надевали, просто обняли за плечи и поволокли так, как более трезвые товарищи волокут того, кто уже вусмерть упился. Юркиного папашу таким образом частенько доставляли домой в прежние времена. Следом за ним, испуганно вертя головой по сторонам, из машины вышла Василиса. С ней обошлись наиболее бережно: подошел крупный мальчик в кожанке (из породы «семь на восемь»), галантно взял под ручку и тоже увел.
Затем Ляпунов уже вполне отчетливо скомандовал:
— Все мои — ко мне! Строиться не надо. Таран с Милкой вылезли и подошли к «Ниссану», где уже топтались Алик и Топорик.
— Генрих приказал сегодня ночевать здесь. Сейчас идем ужинать, потом нас на ночлег устроят. По сто грамм перед сном могу разрешить, но не более. Завтра к 8.00 быть в полной готовности. Вопросы?
Вопросов не было.
— Так, — наморщил лоб Ляпунов, — что еще… Да! Юра и Мила, быстренько поглядите в салоне «шестерки». Чтоб ничего вашего там не осталось. Ни единого волоска!
— У меня волосы не лезут, — буркнула Милка. — Не отросли еще.
— Все равно погляди! Бумажки, монетки, пуговицы — все от и до проверить. Ждем!
— А если, допустим, от Василисы волос найдется? — хмыкнул Таран. — Она блондинка, у них чаще волосы секутся.
— Хорошо, что напомнил! — не моргнув глазом кивнул Ляпунов. — Тоже изъять! Кстати, она и у нас в салоне могла что-нибудь оставить. Так что и вам работа есть…
Последние слова были обращены к Алику и Топорику. Те ворчать не стали и полезли в салон «Ниссана», а Таран с Милкой начали осматривать «шестерку».
Пара длинных и тонких волос действительно прилипла к чехлу заднего сиденья в области спинки. На полу нашлась пятирублевая монетка. Она, конечно, могла принадлежать и самому Клепе, и его ныне покойным товарищам, но для страховки ее забрали. Больше вроде бы ничего не нашлось. Милка презрительно похмыкала и прекратила поиски, а Таран, чисто для страховки, решил посмотреть под заднее сиденье, не прилипло ли чего к нижней части чехла.
Никаких волос, ни темных, ни светлых, там не оказалось, но зато Таран увидел уголок какой-то бумажки, засунутой между обшивкой сиденья и чехлом. Хотя Юрка точно знал, что ни он, ни Милка никакой бумажки под сиденье не засовывали, он уцепился за уголок и вытащил небольшой прямоугольник из плотной мелованной бумаги. Визитка!
До сих пор Таран держал в руках лишь одну визитную карточку: ту, что ему вручил Ваня Седой, когда собирался принимать на работу в «Атлет». Та была, конечно, скромненькая, провинциальная, без особого, так сказать, понта.
В этой, в общем, тоже не было особой вычурности. Ее не для форса делали, а для деловых представительских целей. Российские бизнесмены — даже те, что ведут торговлю исключительно внутри страны и напрямую с зарубежьем не общаются, непременно дублируют русскую надпись английской. Так что сами по себе латинские буквы на визитке еще ничего не означали. Однако нечто неуловимое сразу говорило — нерусская это визитка. Во всяком случае, не российского производства. То ли качество бумаги, то ли качество печати, то ли дизайн букв — фиг поймешь, короче.
Выбравшись из салона, Таран повернул карточку к свету и прочел:
«Mr. Paul N. Manuloff
HOLLYWOOD,
«Hamlet entertainment», the general producer».
Там еще были указаны телефон, факс и какой-то E-mail кажется, но рассмотреть и тем более запомнить всю эту мел» кую цифирь Юрка не успел, так как подскочивший сзади капитан Ляпунов быстренько выдернул визитку у него из рук.
— Молодец! — похвалил он Тарана. — Возможно, эта штучка и пригодится…
Юрка, конечно, спорить не стал. Ему в общем и целом эта визитка была по фигу. Он в Голливуд в ближайшее время не собирался. Да если б и взялась откуда-нибудь возможность туда поехать, то он не стал бы искать там этого продюсера и предъявлять ему визитку: мол, вы ж меня сниматься приглашали, неужто не помните?
На некоторое время он про эту визитку и думать позабыл. Тем более что в животе урчало и жутко хотелось жрать.
Из подземного гаража все пятеро «мамонтов» направились в кухню, где какая-то молчаливая пожилая стряпуха навалила им на тарелки чуть ли не по килограмму жареной картошки с мясом, квашеной капустой и солеными огурцами. По сто грамм, действительно, налили — как раз поллитра на пятерых разошлась. Топорик, Алик и даже Милка умоляюще-просительно поглядели на Ляпунова: дескать, намокли мы, намерзлись, гражданин начальник, надо бы еще пару раз по сто… Но капитан сделал каменное лицо, и стало ясно, что он человек неумолимый.
Пришлось греться крепким чайком, да и то Ляпунов проконтролировал, чтоб он не слишком приближался по кондиции к чифирю. Дескать, спать плохо будете.
Насчет этого он мог не беспокоиться. От еды публику разморило, и никого на подвиги не тянуло. Ляпунов развел их по «местам дислокации», то есть по комнатам, которые, как видно, были специально предназначены для этих случаев. Один двухместный «номер» достался Алику с Топориком, другой Ляпунову с Юркой, а третий в гордом одиночестве заняла Милка.
Таран как бултыхнулся в койку на свежее бельишко, так в момент и заснул. Издерганные за день нервы потребовали, чтоб башка наглухо отключилась. Вроде бы и Ляпунов придавил подушку, по крайней мере, спать ложился, это точно.
По идее, Юрка после всех передряг должен был проспать до утра. Однако проснулся он уже через три часа. За малой нуждой потянуло. В здешнем «номере», как и в настоящей гостинице, имелся туалет, так что далеко ходить не требовалось. Прав да, когда Таран слез с кровати, то обнаружил, что койка Ляпунова пуста, и подумал было, что санузел занят. Однако, поскольку никаких характерных звуков оттуда не доносилось, рискнул заглянуть. Нет, злачное место оказалось свободно, и никто не помешал Юрке.
Таран вернулся на койку и собирался продолжить сон. Однако отсутствие Ляпунова его заинтересовало. Первой причиной, объясняющей его отсутствие, не совсем проснувшийся мозг Юрки посчитал Милку. Не то чтоб Тарана охватила ревность, но что-то в этом роде. Наверно, если б прошедшим днем между Юркой и Милкой ничего не произошло, Таран не испытывал бы такого неприятного ощущения. Неужели все-таки лихая песенка насчет того,, что все бабы — стервы, полностью соответствует действительности? Ведь как Милка там, в балке, выступала! Аж слезу пустила… Растрогала его. Юрку, до глубины души, за совесть ухватила! А ближе к ночи — фьють! Неужели и от своей Надьки он когда-нибудь дождется такого же «реприманда»? (Что значит этот самый «реприманд» в натуре, Таран не знал. Помнил он это слово исключительно благодаря «Ревизору», которого проходили в школе.)
Однако минуты через три-четыре Таран вчистую реабилитировал свою боевую подругу, В коридоре послышались шаги, а затем приглушенные голоса Ляпунова и какого-то незнакомого солидного мужика. Именно этот мужик произнес фразу, которую Юрке удалось расслышать:
— Еще раз извини, Серега, что пришлось пару часов сна у тебя украсть. Но без этой визитки разговор получился бы совсем не такой.
— Ни одно доброе дело не остается безнаказанным…— хмыкнул Ляпунов. Спасибо, что пацана будить не стали.
— Пусть спит. Зачем перегружать юные мозги лишними знаниями? Он и так молодец, хорошо поработал. Птицын гордиться может, толкового парнишку воспитал… Ну, все, спокойной ночи!
Шаги незнакомого мужика удалились, а Ляпунов проскользнул в дверь и, осторожно ступая по комнате — опасался Тарана разбудить! — добрался до своей койки. Минуты через триЯ мирно засопел, а вот Юрка смог уснуть далеко не сразу.
Слова мужика, который провожал Ляпунова до дверей комнаты, шибко заинтересовали его. Оказывается, визитка действительно пригодилась и даже помогла при каком-то разговоре. Может, под «разговором» понимался допрос? Кого?
Ясно, что не того, которого усыпляли. Он в «шестерке» ни секунды не пробыл, так что визитка явно никакого отношения к нему не имеет. Стало быть, надо выбирать из тех, кто ездил в «шестерке». Во-первых, Клепа. Он хозяин этой машины. Во-вторых, те трое, что сейчас догорают в балке или уже вылеживаются в морге, если в карьер все же добрались менты и пожарные. У самих, конечно, уже ничего не спросишь, но Клепа мог знать, у кого из них имелись связи с Голливудом. Наконец, в-третьих, Василиса. Учитывая то, что карточка не просто валялась на полу, а была спрятана между чехлом и обшивкой сиденья, это самый реальный вариант.
В самом деле, на фига Клепе или там Тимуру этому, а также остальным двоим прятать визитку под чехол сиденья? Они были хозяева положения до самого момента вторжения в сарай «мамонтов», а после того ни один из них на заднем сиденье не сидел. Тимур, Красаня и Ларик вообще в «шестерку» не вернулись, а Клепа сидел только на переднем, водительском, сиденье, все время находился под контролем Юрки и Милки. Он вел машину не останавливаясь, и возможность того, что он каким-то образом сумел незаметно дотянуться до заднего сиденья и засунуть карточку под чехол, была совершенно исключена.
Стало быть, спрятать визитку могла только Василиса. Причем у нее была возможность сделать это и на пути в карьер, и тогда, когда Таран с Милкой укладывали Клепу в багажник. Ведь в обоих случаях она находилась на заднем сиденье, как раз посередине.
Конечно, спрятать карточку, пока ее везли в карьер, Ваське было гораздо труднее. С боков сидели Красаня и Ларик, которые за ней приглядывали, да и Тимур, который сидел впереди, справа от водителя, тоже мог что-нибудь заметить. А вот в то время, когда Милка и Таран утрамбовывали в багажник Клепу, за Василисой ровным счетом никто не наблюдал.
Вообще-то, казалось бы, какая разница, когда она спрятала карточку, «до того» или «после того»?
Но мозг Тарана уже настолько пробудился, что смог эту самую разницу углядеть.
Действительно, если Василиса прятала визитку «до того», то беспокоилась, чтоб эта карточка не попала в лапы Тимура и его команды. Ежели она спрятала карточку «после того», то не хотела, чтобы та угодила к Тарану и Милке, а потом, далее, к их начальникам.
Выпотрошенная сумочка, изъятая записная книжка могли служить косвенным подтверждением первой версии. «Тимуровцы» явно что-то у нее искали и даже почти точно знали, где это «что-то» может лежать. Ведь не полезли же они в спортивную сумку, где вполне можно было спрятать визитку. Значит, Тимур — именно он ходил встречать Василису непосредственно на вокзал, так как Клепа ждал их в машине, а Красаня и Ларик подсели в «шестерку» только на Леоновской, 23 — каким-то образом углядел эту злополучную карточку и заметил, что Василиса ее положила в маленькую сумочку. Возможно, это произошло тогда, когда Василиса звонила по телефону с вокзала. Скорее всего тому самому Евсееву Борису Витальевичу, о котором упоминал Клепа. Для этого она открыла записную книжку, возможно, заложенную визиткой мистера Мэнулоффа на нужной странице, там, где был телефон, помеченный буквами Е.Б.В. Звонила она из телефона-автомата, а Тимур скорее всего заглянул ей через плечо.
Из этого следовало, что Тимур знал о некоем важном значении визитки американского продюсера. И был хорошо осведомлен о Евсееве Борисе Витальевиче. Возможно, даже лучше, чем Василиса, которая скорее всего была просто связной. Ей просто поручили передать нечто Евсееву. Либо на словах, тет-а-тет, либо, допустим, с помощью карточки. Визитка могла содержать какую-нибудь надпись, сделанную невидимыми чернилами, могла не содержать никакой надписи, но быть условным сигналом, с получением которого г-н Евсеев должен был произвести какие-то загодя оговоренные действия. Наконец, карточка могла быть просто паролем, без предъявления которого Евсеев не стал бы вести свои конфиденциальные дела ни с какими связными или эмиссарами.
Постепенно в голове у Юрки выстроилась некая, приблизительно-обобщенная картина событий.
Тимур, как видно, не был лучшим другом гр. Евсеева Б.В. Точнее, он работал на тех, кто стремился досадить этому гражданину и нанести моральный, а может быть, и материальный ущерб. Получив от своих хозяев, должно быть, располагавших некой агентурой, сведения о приезде Василисы и задание ее перехватить, он оседлал Клепину «шестерку» и поехал на вокзал. Возможно, что ему предварительно удалось захватить того, кто на самом деле должен был встречать Василису, и выведать у него, как будет выглядеть связная и каким образом ей представляться. Не исключено, что Тимур поначалу намеревался отвезти Ваську к какому-нибудь лже-Евсееву, которому она безо всяких пыток передала бы все, что требовалось передать. Однако телефонный звонок Василисы Евсееву с вокзала был Тимуром не предусмотрен. Тогда он резко поменял план и вывез бабу за город, чтоб выпытать нужные сведения.
Все это с грехом пополам объясняло ситуацию, при которой визитка была спрятана «до того». Однако Таран, как уже говорилось, считал этот вариант маловероятным. Ведь если Тимур видел эту визитку и знал что-то о ее ценности, то постарался бы ее забрать поскорее и приказал бы своим парням смотреть в оба, чтобы Васька ее не выкинула и не перепрятала.
Имелся еще один существенный момент, который ставил ситуацию «до того» в разряд нереальных. На фига было Василисе прятать карточку в машине похитителей? Ведь если они четко знали, что визитка — вещь ценная, то рано или поздно догадались бы пошуровать в «шестерке». В сарае-то у нее руки были связаны, стало быть, если она и отделалась от визитки, то только в машине.
А раз так, то получалось, что Василиса спрятала карточку «после того», то есть уже не от похитителей, а, так сказать, от «освободителей». В этом варианте идея спрятать визитку в Клепиной «шестерке» выглядела вполне здравой. Поскольку о значении карточки был осведомлен только сам Тимур, уже пребывающий в небытии, а Клепа ничего не знал, то вопрос о визитке вообще мог не всплыть. И даже если б карточку нашли так же случайно, как это и получилось на самом деле, то вполне могли не обратить на нее внимания. Но вот почему Василиса боялась, что карточка угодит к «мамонтам»? Если она по-прежнему работает у Магомада, который, как помнилось Тарану, был в неплохих отношениях с Птицыным, чего беспокоиться?
На этот вопрос Юрка так и не придумал ответа. Его опять повело в сон, и на сей раз он не просыпался до самого утра.
Там еще были указаны телефон, факс и какой-то E-mail кажется, но рассмотреть и тем более запомнить всю эту мел» кую цифирь Юрка не успел, так как подскочивший сзади капитан Ляпунов быстренько выдернул визитку у него из рук.
— Молодец! — похвалил он Тарана. — Возможно, эта штучка и пригодится…
Юрка, конечно, спорить не стал. Ему в общем и целом эта визитка была по фигу. Он в Голливуд в ближайшее время не собирался. Да если б и взялась откуда-нибудь возможность туда поехать, то он не стал бы искать там этого продюсера и предъявлять ему визитку: мол, вы ж меня сниматься приглашали, неужто не помните?
На некоторое время он про эту визитку и думать позабыл. Тем более что в животе урчало и жутко хотелось жрать.
Из подземного гаража все пятеро «мамонтов» направились в кухню, где какая-то молчаливая пожилая стряпуха навалила им на тарелки чуть ли не по килограмму жареной картошки с мясом, квашеной капустой и солеными огурцами. По сто грамм, действительно, налили — как раз поллитра на пятерых разошлась. Топорик, Алик и даже Милка умоляюще-просительно поглядели на Ляпунова: дескать, намокли мы, намерзлись, гражданин начальник, надо бы еще пару раз по сто… Но капитан сделал каменное лицо, и стало ясно, что он человек неумолимый.
Пришлось греться крепким чайком, да и то Ляпунов проконтролировал, чтоб он не слишком приближался по кондиции к чифирю. Дескать, спать плохо будете.
Насчет этого он мог не беспокоиться. От еды публику разморило, и никого на подвиги не тянуло. Ляпунов развел их по «местам дислокации», то есть по комнатам, которые, как видно, были специально предназначены для этих случаев. Один двухместный «номер» достался Алику с Топориком, другой Ляпунову с Юркой, а третий в гордом одиночестве заняла Милка.
Таран как бултыхнулся в койку на свежее бельишко, так в момент и заснул. Издерганные за день нервы потребовали, чтоб башка наглухо отключилась. Вроде бы и Ляпунов придавил подушку, по крайней мере, спать ложился, это точно.
По идее, Юрка после всех передряг должен был проспать до утра. Однако проснулся он уже через три часа. За малой нуждой потянуло. В здешнем «номере», как и в настоящей гостинице, имелся туалет, так что далеко ходить не требовалось. Прав да, когда Таран слез с кровати, то обнаружил, что койка Ляпунова пуста, и подумал было, что санузел занят. Однако, поскольку никаких характерных звуков оттуда не доносилось, рискнул заглянуть. Нет, злачное место оказалось свободно, и никто не помешал Юрке.
Таран вернулся на койку и собирался продолжить сон. Однако отсутствие Ляпунова его заинтересовало. Первой причиной, объясняющей его отсутствие, не совсем проснувшийся мозг Юрки посчитал Милку. Не то чтоб Тарана охватила ревность, но что-то в этом роде. Наверно, если б прошедшим днем между Юркой и Милкой ничего не произошло, Таран не испытывал бы такого неприятного ощущения. Неужели все-таки лихая песенка насчет того,, что все бабы — стервы, полностью соответствует действительности? Ведь как Милка там, в балке, выступала! Аж слезу пустила… Растрогала его. Юрку, до глубины души, за совесть ухватила! А ближе к ночи — фьють! Неужели и от своей Надьки он когда-нибудь дождется такого же «реприманда»? (Что значит этот самый «реприманд» в натуре, Таран не знал. Помнил он это слово исключительно благодаря «Ревизору», которого проходили в школе.)
Однако минуты через три-четыре Таран вчистую реабилитировал свою боевую подругу, В коридоре послышались шаги, а затем приглушенные голоса Ляпунова и какого-то незнакомого солидного мужика. Именно этот мужик произнес фразу, которую Юрке удалось расслышать:
— Еще раз извини, Серега, что пришлось пару часов сна у тебя украсть. Но без этой визитки разговор получился бы совсем не такой.
— Ни одно доброе дело не остается безнаказанным…— хмыкнул Ляпунов. Спасибо, что пацана будить не стали.
— Пусть спит. Зачем перегружать юные мозги лишними знаниями? Он и так молодец, хорошо поработал. Птицын гордиться может, толкового парнишку воспитал… Ну, все, спокойной ночи!
Шаги незнакомого мужика удалились, а Ляпунов проскользнул в дверь и, осторожно ступая по комнате — опасался Тарана разбудить! — добрался до своей койки. Минуты через триЯ мирно засопел, а вот Юрка смог уснуть далеко не сразу.
Слова мужика, который провожал Ляпунова до дверей комнаты, шибко заинтересовали его. Оказывается, визитка действительно пригодилась и даже помогла при каком-то разговоре. Может, под «разговором» понимался допрос? Кого?
Ясно, что не того, которого усыпляли. Он в «шестерке» ни секунды не пробыл, так что визитка явно никакого отношения к нему не имеет. Стало быть, надо выбирать из тех, кто ездил в «шестерке». Во-первых, Клепа. Он хозяин этой машины. Во-вторых, те трое, что сейчас догорают в балке или уже вылеживаются в морге, если в карьер все же добрались менты и пожарные. У самих, конечно, уже ничего не спросишь, но Клепа мог знать, у кого из них имелись связи с Голливудом. Наконец, в-третьих, Василиса. Учитывая то, что карточка не просто валялась на полу, а была спрятана между чехлом и обшивкой сиденья, это самый реальный вариант.
В самом деле, на фига Клепе или там Тимуру этому, а также остальным двоим прятать визитку под чехол сиденья? Они были хозяева положения до самого момента вторжения в сарай «мамонтов», а после того ни один из них на заднем сиденье не сидел. Тимур, Красаня и Ларик вообще в «шестерку» не вернулись, а Клепа сидел только на переднем, водительском, сиденье, все время находился под контролем Юрки и Милки. Он вел машину не останавливаясь, и возможность того, что он каким-то образом сумел незаметно дотянуться до заднего сиденья и засунуть карточку под чехол, была совершенно исключена.
Стало быть, спрятать визитку могла только Василиса. Причем у нее была возможность сделать это и на пути в карьер, и тогда, когда Таран с Милкой укладывали Клепу в багажник. Ведь в обоих случаях она находилась на заднем сиденье, как раз посередине.
Конечно, спрятать карточку, пока ее везли в карьер, Ваське было гораздо труднее. С боков сидели Красаня и Ларик, которые за ней приглядывали, да и Тимур, который сидел впереди, справа от водителя, тоже мог что-нибудь заметить. А вот в то время, когда Милка и Таран утрамбовывали в багажник Клепу, за Василисой ровным счетом никто не наблюдал.
Вообще-то, казалось бы, какая разница, когда она спрятала карточку, «до того» или «после того»?
Но мозг Тарана уже настолько пробудился, что смог эту самую разницу углядеть.
Действительно, если Василиса прятала визитку «до того», то беспокоилась, чтоб эта карточка не попала в лапы Тимура и его команды. Ежели она спрятала карточку «после того», то не хотела, чтобы та угодила к Тарану и Милке, а потом, далее, к их начальникам.
Выпотрошенная сумочка, изъятая записная книжка могли служить косвенным подтверждением первой версии. «Тимуровцы» явно что-то у нее искали и даже почти точно знали, где это «что-то» может лежать. Ведь не полезли же они в спортивную сумку, где вполне можно было спрятать визитку. Значит, Тимур — именно он ходил встречать Василису непосредственно на вокзал, так как Клепа ждал их в машине, а Красаня и Ларик подсели в «шестерку» только на Леоновской, 23 — каким-то образом углядел эту злополучную карточку и заметил, что Василиса ее положила в маленькую сумочку. Возможно, это произошло тогда, когда Василиса звонила по телефону с вокзала. Скорее всего тому самому Евсееву Борису Витальевичу, о котором упоминал Клепа. Для этого она открыла записную книжку, возможно, заложенную визиткой мистера Мэнулоффа на нужной странице, там, где был телефон, помеченный буквами Е.Б.В. Звонила она из телефона-автомата, а Тимур скорее всего заглянул ей через плечо.
Из этого следовало, что Тимур знал о некоем важном значении визитки американского продюсера. И был хорошо осведомлен о Евсееве Борисе Витальевиче. Возможно, даже лучше, чем Василиса, которая скорее всего была просто связной. Ей просто поручили передать нечто Евсееву. Либо на словах, тет-а-тет, либо, допустим, с помощью карточки. Визитка могла содержать какую-нибудь надпись, сделанную невидимыми чернилами, могла не содержать никакой надписи, но быть условным сигналом, с получением которого г-н Евсеев должен был произвести какие-то загодя оговоренные действия. Наконец, карточка могла быть просто паролем, без предъявления которого Евсеев не стал бы вести свои конфиденциальные дела ни с какими связными или эмиссарами.
Постепенно в голове у Юрки выстроилась некая, приблизительно-обобщенная картина событий.
Тимур, как видно, не был лучшим другом гр. Евсеева Б.В. Точнее, он работал на тех, кто стремился досадить этому гражданину и нанести моральный, а может быть, и материальный ущерб. Получив от своих хозяев, должно быть, располагавших некой агентурой, сведения о приезде Василисы и задание ее перехватить, он оседлал Клепину «шестерку» и поехал на вокзал. Возможно, что ему предварительно удалось захватить того, кто на самом деле должен был встречать Василису, и выведать у него, как будет выглядеть связная и каким образом ей представляться. Не исключено, что Тимур поначалу намеревался отвезти Ваську к какому-нибудь лже-Евсееву, которому она безо всяких пыток передала бы все, что требовалось передать. Однако телефонный звонок Василисы Евсееву с вокзала был Тимуром не предусмотрен. Тогда он резко поменял план и вывез бабу за город, чтоб выпытать нужные сведения.
Все это с грехом пополам объясняло ситуацию, при которой визитка была спрятана «до того». Однако Таран, как уже говорилось, считал этот вариант маловероятным. Ведь если Тимур видел эту визитку и знал что-то о ее ценности, то постарался бы ее забрать поскорее и приказал бы своим парням смотреть в оба, чтобы Васька ее не выкинула и не перепрятала.
Имелся еще один существенный момент, который ставил ситуацию «до того» в разряд нереальных. На фига было Василисе прятать карточку в машине похитителей? Ведь если они четко знали, что визитка — вещь ценная, то рано или поздно догадались бы пошуровать в «шестерке». В сарае-то у нее руки были связаны, стало быть, если она и отделалась от визитки, то только в машине.
А раз так, то получалось, что Василиса спрятала карточку «после того», то есть уже не от похитителей, а, так сказать, от «освободителей». В этом варианте идея спрятать визитку в Клепиной «шестерке» выглядела вполне здравой. Поскольку о значении карточки был осведомлен только сам Тимур, уже пребывающий в небытии, а Клепа ничего не знал, то вопрос о визитке вообще мог не всплыть. И даже если б карточку нашли так же случайно, как это и получилось на самом деле, то вполне могли не обратить на нее внимания. Но вот почему Василиса боялась, что карточка угодит к «мамонтам»? Если она по-прежнему работает у Магомада, который, как помнилось Тарану, был в неплохих отношениях с Птицыным, чего беспокоиться?
На этот вопрос Юрка так и не придумал ответа. Его опять повело в сон, и на сей раз он не просыпался до самого утра.
ЗВОНОК ИЗ «КЕНТАВРА»
Утро следующего дня выдалось ничуть не лучше вчерашнего. Дождик по-прежнему моросил без остановки, ветер трепал и рвал листву, расшвыривал и волок по асфальту в мутные, рябые лужи. Склонные к одностишиям граждане в подобных случаях говорят: «Погода шепчет: „Займи и выпей!“ Именно в такую погоду потребление алкоголя на Руси резко увеличивается.
Колосова нервно покуривала у приоткрытой двери, ведущей из номера на балкон. Она бы с удовольствием выпила, но не имела на это права. Хватит того, что вчера вечером допустила расслабуху с Ваней Муравьевым. Правда, хватило твердости выставить его домой в девять вечера. Хотя, вообще-то, душа просила, чтоб он задержался до утра. Экс-старшина в гостинице был свой человек, и никаких особых проблем с администрацией скорей всего не возникло бы. Но Ирина не желала рисковать. Вдруг его законная пожалует в гостиницу? На кой черт лишний раз привлекать к себе внимание? Да и выспаться требовалось перед серьезными делами.
Вообще-то Колосова рассчитывала проспать часиков до десяти, а потом не торопясь отправиться в «Кентавр», чтоб прибыть туда ровно к полудню. Вот тут-то и подстерег ее новый облом.
Примерно в восемь утра зазвонил телефон. Ирина прекрасно понимала, что, кроме как из «Кентавра», звонить ей никто не может, и заранее огорчилась. Не любила она, когда в ранее определенный график работы ввинчиваются какие-то непредвиденные изменения. Ну да что поделаешь…
— Алло!
— Будьте добры заведующего гаражом! — раздалась из трубки условная фраза.
— Никакой это не гараж, — отозвалась Колосова как положено. — Вы какой номер набираете?
— 06-09-30.
— Очень жаль, но вы ошиблись! -Строго по сценарию произнесла Ирина и повесила трубку.
После этого с ее уст слетело непечатное выражение. «06» обозначало, что ее ждут сегодня, 6 октября, и в этой части ничего не поменялось. Ругалась Колосова потому, что «09-30» переносило предстоящую аудиенцию на более ранний срок и требовало от Ирины поторапливаться. Ни о каком спанье до десяти утра речь уже не шла, о неспешной прогулке до «Кентавра» — тоже. Теперь лишь бы успеть хоть чуточку привести себя в порядок, чтоб не выглядеть перед «кентаврами» совсем уж старой грымзой.
Впрочем, Ирина вовсе не была копушей и, если надо, умела собираться быстро, по-военному, так сказать. У нее даже осталось время на то, чтоб выкурить сигаретку и немного поразмыслить над тем, по какому случаю ускорили встречу. Над этим она, правда, думала и в процессе «приведения в порядок», но на обобщающие выводы отвела перекур.
Создавалось впечатление, что труп, найденный в 511-м номере, может иметь к этому или прямое, или косвенное отношение.
Колосова покойного Гнатюка (если это была его настоящая фамилия) знать не знала. 511-й она загодя не бронировала, поэтому труп, обнаруженный в ванне, вряд ли был эдакой «домашней заготовкой», рассчитанной, допустим, на то, чтоб как-то подставить московскую гостью или оказать на нее психологическое воздействие. Полностью исключать такой вариант, однако, не стоило. Вполне возможно, что к смерти Гнатюка имели какое-то отношение лица из персонала гостиницы. А раз так, то администраторша, сидевшая внизу, могла специально отправить Ирину в 511-й. Это, конечно, очень маловероятно, но абсолютной чушью считать нельзя. То, что одна из дежурных по этажу нелегально вселила Гнатюка в номер, из которого он согласно гостиничной книге три дня назад выехал, — почти несомненный факт. Правда, они дежурят посменно, их несколько человек, и наверняка каждая будет отпираться, утверждая, что Гнатюка не вселяла и денег с него приватным образом не брала. Поди-ка уличи их! Тем не менее в «Кентавре» могли узнать о подоплеке этого дела и ускорить встречу с Ириной для того, чтоб вовремя ее проинформировать.
То же самое могло произойти, если «кентавры» сочли, например, что Колосовой не следует оставаться в гостинице, где в ближайшее время начнут орудовать следователи. Хотя шансов, что ее начнут теребить в качестве свидетеля, не так уж и много, тем более что скорее всего Гнатюка представят как самоубийцу и не найдут оснований для возбуждения уголовного дела. Опасность привлечь излишнее внимание все-таки существует. Ни самой Ирине, ни «кентаврам» это совершенно не нужно.
Конечно, Колосова допускала, что в течение прошедшего дня и ночи могли проявиться и иные, пока еще неизвестные ей факторы, которые заставили «кентавров» поторопиться. Так или иначе, но нервишки у нее поигрывали…
…До офиса «Кентавра» она добралась без опоздания. На всякий случай время от времени поглядывала по сторонам— страховалась от «хвоста». Вроде бы таковой отсутствовал, хотя стопроцентной гарантии в подобных случаях не бывает. Опытные «наружники» ведут свой объект так, что вычислить их почти невозможно. Тем более что ограниченное время не позволяло Ирине Михайловне петлять по городу. В конце концов, даже если бы «хвост» и был, то установил бы лишь сам факт посещения «Кентавра». А эту фирму, занимающуюся оптовой торговлей продовольственными товарами, в течение дня посещают многие десятки людей.
Офис фирмы размещался в отреставрированном трехэтажном особнячке дореволюционной постройки. Построил его некий купчина, по слухам, даже числившийся в поставщиках двора его императорского величества и бывший едва ли не самым богатым человеком в прежней губернии. В 1918-м или чуть позже купец удрал на Юг, прихватив пару чемоданов с золотишком и бриллиантами, но попался в степи махновцам, и те его, выражаясь языком деда Щукаря, «ликвизировали» — то есть самого купца ликвидировали, а чемоданы реквизировали на пользу анархии и «вильного селянства». В эпоху гласности, конечно, по поводу безвременной кончины купца губернская пресса пролила немало слез и высказала массу проклятий в адрес большевиков, хотя в данном случае к его смерти они имели лишь опосредованное отношение. При этом газеты и облТВ «позабыли» упомянуть о том, что «честнейший предприниматель» ссужал деньгами — правда, бумажными (царскими «петеньками» и «катеньками», а также «керенками») — некую правоэсеровскую организацию, которая организовала в городе мятеж против Советской власти. Мятеж провалился, но при этом несколько сот человек погибло. ЧК похватала заложников из числа дворян и буржуазии, не больно выясняя, кто причастен к восстанию, а кто нет. Частично их вывели в расход, других отпустили, определив на обязательные общественные работы, а «главный спонсор» слинял. Не попадись он случайно анархистам — глядишь, и до Парижа бы добрался, а его потомки могли бы сейчас предъявить претензии на особняк.
При Советской власти особняк национализировали и разделили на двенадцать коммуналок. В 70-х коммуналки расселили, а в здании разместили несколько малозначительных учреждений и организаций. Наконец, после августа 1991-го все эти заведения либо перевели в другие места, либо просто позакрывали, а освободившуюся площадь сдали в аренду предпринимателям. Сперва офисы были чуть ли не в каждой комнате, но банкротства и бандитские пули довольно быстро сокращали поголовье арендаторов и субарендаторов. Наконец, здание целиком выкупил «Кентавр», капитально отремонтировал и привел в божеский вид.
Колосова нервно покуривала у приоткрытой двери, ведущей из номера на балкон. Она бы с удовольствием выпила, но не имела на это права. Хватит того, что вчера вечером допустила расслабуху с Ваней Муравьевым. Правда, хватило твердости выставить его домой в девять вечера. Хотя, вообще-то, душа просила, чтоб он задержался до утра. Экс-старшина в гостинице был свой человек, и никаких особых проблем с администрацией скорей всего не возникло бы. Но Ирина не желала рисковать. Вдруг его законная пожалует в гостиницу? На кой черт лишний раз привлекать к себе внимание? Да и выспаться требовалось перед серьезными делами.
Вообще-то Колосова рассчитывала проспать часиков до десяти, а потом не торопясь отправиться в «Кентавр», чтоб прибыть туда ровно к полудню. Вот тут-то и подстерег ее новый облом.
Примерно в восемь утра зазвонил телефон. Ирина прекрасно понимала, что, кроме как из «Кентавра», звонить ей никто не может, и заранее огорчилась. Не любила она, когда в ранее определенный график работы ввинчиваются какие-то непредвиденные изменения. Ну да что поделаешь…
— Алло!
— Будьте добры заведующего гаражом! — раздалась из трубки условная фраза.
— Никакой это не гараж, — отозвалась Колосова как положено. — Вы какой номер набираете?
— 06-09-30.
— Очень жаль, но вы ошиблись! -Строго по сценарию произнесла Ирина и повесила трубку.
После этого с ее уст слетело непечатное выражение. «06» обозначало, что ее ждут сегодня, 6 октября, и в этой части ничего не поменялось. Ругалась Колосова потому, что «09-30» переносило предстоящую аудиенцию на более ранний срок и требовало от Ирины поторапливаться. Ни о каком спанье до десяти утра речь уже не шла, о неспешной прогулке до «Кентавра» — тоже. Теперь лишь бы успеть хоть чуточку привести себя в порядок, чтоб не выглядеть перед «кентаврами» совсем уж старой грымзой.
Впрочем, Ирина вовсе не была копушей и, если надо, умела собираться быстро, по-военному, так сказать. У нее даже осталось время на то, чтоб выкурить сигаретку и немного поразмыслить над тем, по какому случаю ускорили встречу. Над этим она, правда, думала и в процессе «приведения в порядок», но на обобщающие выводы отвела перекур.
Создавалось впечатление, что труп, найденный в 511-м номере, может иметь к этому или прямое, или косвенное отношение.
Колосова покойного Гнатюка (если это была его настоящая фамилия) знать не знала. 511-й она загодя не бронировала, поэтому труп, обнаруженный в ванне, вряд ли был эдакой «домашней заготовкой», рассчитанной, допустим, на то, чтоб как-то подставить московскую гостью или оказать на нее психологическое воздействие. Полностью исключать такой вариант, однако, не стоило. Вполне возможно, что к смерти Гнатюка имели какое-то отношение лица из персонала гостиницы. А раз так, то администраторша, сидевшая внизу, могла специально отправить Ирину в 511-й. Это, конечно, очень маловероятно, но абсолютной чушью считать нельзя. То, что одна из дежурных по этажу нелегально вселила Гнатюка в номер, из которого он согласно гостиничной книге три дня назад выехал, — почти несомненный факт. Правда, они дежурят посменно, их несколько человек, и наверняка каждая будет отпираться, утверждая, что Гнатюка не вселяла и денег с него приватным образом не брала. Поди-ка уличи их! Тем не менее в «Кентавре» могли узнать о подоплеке этого дела и ускорить встречу с Ириной для того, чтоб вовремя ее проинформировать.
То же самое могло произойти, если «кентавры» сочли, например, что Колосовой не следует оставаться в гостинице, где в ближайшее время начнут орудовать следователи. Хотя шансов, что ее начнут теребить в качестве свидетеля, не так уж и много, тем более что скорее всего Гнатюка представят как самоубийцу и не найдут оснований для возбуждения уголовного дела. Опасность привлечь излишнее внимание все-таки существует. Ни самой Ирине, ни «кентаврам» это совершенно не нужно.
Конечно, Колосова допускала, что в течение прошедшего дня и ночи могли проявиться и иные, пока еще неизвестные ей факторы, которые заставили «кентавров» поторопиться. Так или иначе, но нервишки у нее поигрывали…
…До офиса «Кентавра» она добралась без опоздания. На всякий случай время от времени поглядывала по сторонам— страховалась от «хвоста». Вроде бы таковой отсутствовал, хотя стопроцентной гарантии в подобных случаях не бывает. Опытные «наружники» ведут свой объект так, что вычислить их почти невозможно. Тем более что ограниченное время не позволяло Ирине Михайловне петлять по городу. В конце концов, даже если бы «хвост» и был, то установил бы лишь сам факт посещения «Кентавра». А эту фирму, занимающуюся оптовой торговлей продовольственными товарами, в течение дня посещают многие десятки людей.
Офис фирмы размещался в отреставрированном трехэтажном особнячке дореволюционной постройки. Построил его некий купчина, по слухам, даже числившийся в поставщиках двора его императорского величества и бывший едва ли не самым богатым человеком в прежней губернии. В 1918-м или чуть позже купец удрал на Юг, прихватив пару чемоданов с золотишком и бриллиантами, но попался в степи махновцам, и те его, выражаясь языком деда Щукаря, «ликвизировали» — то есть самого купца ликвидировали, а чемоданы реквизировали на пользу анархии и «вильного селянства». В эпоху гласности, конечно, по поводу безвременной кончины купца губернская пресса пролила немало слез и высказала массу проклятий в адрес большевиков, хотя в данном случае к его смерти они имели лишь опосредованное отношение. При этом газеты и облТВ «позабыли» упомянуть о том, что «честнейший предприниматель» ссужал деньгами — правда, бумажными (царскими «петеньками» и «катеньками», а также «керенками») — некую правоэсеровскую организацию, которая организовала в городе мятеж против Советской власти. Мятеж провалился, но при этом несколько сот человек погибло. ЧК похватала заложников из числа дворян и буржуазии, не больно выясняя, кто причастен к восстанию, а кто нет. Частично их вывели в расход, других отпустили, определив на обязательные общественные работы, а «главный спонсор» слинял. Не попадись он случайно анархистам — глядишь, и до Парижа бы добрался, а его потомки могли бы сейчас предъявить претензии на особняк.
При Советской власти особняк национализировали и разделили на двенадцать коммуналок. В 70-х коммуналки расселили, а в здании разместили несколько малозначительных учреждений и организаций. Наконец, после августа 1991-го все эти заведения либо перевели в другие места, либо просто позакрывали, а освободившуюся площадь сдали в аренду предпринимателям. Сперва офисы были чуть ли не в каждой комнате, но банкротства и бандитские пули довольно быстро сокращали поголовье арендаторов и субарендаторов. Наконец, здание целиком выкупил «Кентавр», капитально отремонтировал и привел в божеский вид.