Взрослых гениев можно назвать людьми с затянувшимся детством, которым не страшно играть. К сожалению, абсолютное большинство людей, столкнувшихся с проблемами взрослой жизни, теряют детскую смелость и превращаются в трусливых гениев, не способных совершать действия. Вся мощь их взрослого интеллекта уходит на создание неопровержимых доказательств, почему они не являются гениями.
Известный юный пианист Женя Кисин, одержавший победу на всех возможных конкурсах, не разучился виртуозно играть, однако суровая реальность помогла ему набить несколько шишек, и он автоматически затих.
Страх — это основное препятствие на пути к новому прорыву. Человек, достигший в чем-либо невиданного успеха, вступив на предельную планку, как правило, боится расстаться с достигнутым, и это неизбежно делает его смешным. Вместо того чтобы начать восхождение на новую, не освоенную им вершину, он упрямо сидит на старой и трясется от страха. Он боится поверить, что его гениальность может проявляться по-разному. Физик Томас Юнг не стеснялся виртуозно играть на всех известных в Европе музыкальных инструментах. Ему не хотелось доказывать себе, что он всего лишь гениальный физик.
Огромное количество успешных бизнесменов, однажды разорившись, не могут восстановить свое прежнее положение только потому, что боятся признать ранее достигнутую вершину уже ненужной для себя. Боязнь сдвинуться и совершить новый прорыв держит человека в оцепенении. Даже сохраняя завоеванное положение, он может постепенно впадать в уныние и терять интерес к жизни. Комфортное почивание на лаврах иногда страшнее, чем дорога к ним.
Каждый из нас хочет избежать неудач. Новая большая цель угрожает нам определенными потерями и дискомфортом. Желая обеспечить себе максимальную безопасность, мы прибегаем к анализу возможных негативных перспектив, то есть методично обслуживаем укоренившийся страх. Мысленно пройдя еще не возникшие круги ада, мы предпочитаем отказаться от намеченной цели. Известная фраза “Кто не рискует, тот не пьет шампанского” проходит мимо нашего сознания. Боясь рисковать, мы внушаем себе, что не любим шампанское.
Опустившийся гений — это запуганный оборванец с авоськой пустых бутылок. Если вам надоела эта авоська, вспомните Ван Гога: он впервые прикоснулся к мольберту в 33 года, не боялся быть смешным и не стеснялся резать себе уши по ночам. Реализуя свой гений на сто процентов, он стал примером детского созидающего упрямства.
В природе не бывает непризнанных гениев. Есть только гении, не признавшие себя. Когда киевскому алкоголику, бывшему слесарю, дали задание разработать хитроумную пресс-форму, он не знал, что эта задача неразрешима, что лучшие умы известного конструкторского бюро Западной Германии не могут решить этот вопрос. Спившийся слесарь решил проблему после первого стакана в течение пятнадцати минут. Он сделал это потому, что не знал “объективных” причин, по которым это невозможно сделать. Дети тоже не знают объективных причин. Этой глупости их научат взрослые...
Все люди на земле представляют собой скопище гениев, которым страшно забыть, что они — надуманные дураки.
Письмо Сервантеса
Трагедия Маленького Принца
Гастрономическая зарисовка
Реферат Плутона
Известный юный пианист Женя Кисин, одержавший победу на всех возможных конкурсах, не разучился виртуозно играть, однако суровая реальность помогла ему набить несколько шишек, и он автоматически затих.
Страх — это основное препятствие на пути к новому прорыву. Человек, достигший в чем-либо невиданного успеха, вступив на предельную планку, как правило, боится расстаться с достигнутым, и это неизбежно делает его смешным. Вместо того чтобы начать восхождение на новую, не освоенную им вершину, он упрямо сидит на старой и трясется от страха. Он боится поверить, что его гениальность может проявляться по-разному. Физик Томас Юнг не стеснялся виртуозно играть на всех известных в Европе музыкальных инструментах. Ему не хотелось доказывать себе, что он всего лишь гениальный физик.
Огромное количество успешных бизнесменов, однажды разорившись, не могут восстановить свое прежнее положение только потому, что боятся признать ранее достигнутую вершину уже ненужной для себя. Боязнь сдвинуться и совершить новый прорыв держит человека в оцепенении. Даже сохраняя завоеванное положение, он может постепенно впадать в уныние и терять интерес к жизни. Комфортное почивание на лаврах иногда страшнее, чем дорога к ним.
Каждый из нас хочет избежать неудач. Новая большая цель угрожает нам определенными потерями и дискомфортом. Желая обеспечить себе максимальную безопасность, мы прибегаем к анализу возможных негативных перспектив, то есть методично обслуживаем укоренившийся страх. Мысленно пройдя еще не возникшие круги ада, мы предпочитаем отказаться от намеченной цели. Известная фраза “Кто не рискует, тот не пьет шампанского” проходит мимо нашего сознания. Боясь рисковать, мы внушаем себе, что не любим шампанское.
Опустившийся гений — это запуганный оборванец с авоськой пустых бутылок. Если вам надоела эта авоська, вспомните Ван Гога: он впервые прикоснулся к мольберту в 33 года, не боялся быть смешным и не стеснялся резать себе уши по ночам. Реализуя свой гений на сто процентов, он стал примером детского созидающего упрямства.
В природе не бывает непризнанных гениев. Есть только гении, не признавшие себя. Когда киевскому алкоголику, бывшему слесарю, дали задание разработать хитроумную пресс-форму, он не знал, что эта задача неразрешима, что лучшие умы известного конструкторского бюро Западной Германии не могут решить этот вопрос. Спившийся слесарь решил проблему после первого стакана в течение пятнадцати минут. Он сделал это потому, что не знал “объективных” причин, по которым это невозможно сделать. Дети тоже не знают объективных причин. Этой глупости их научат взрослые...
Все люди на земле представляют собой скопище гениев, которым страшно забыть, что они — надуманные дураки.
Письмо Сервантеса
Смерть — это праздник красивых мужчин. Для всех остальных это медицинское заключение. Смерть — единственная несомненная перспектива, но большинство людей стараются о ней не думать. Граница между последним мгновением жизни и первым мгновением небытия пугает жестокостью таможенных правил. Желающих прорваться без очереди здесь довольно мало. Чтобы скоротать время, граждане, ожидающие своего часа, обмениваются различными товарами, услугами и мыслями. Главное — стоять подальше от границы. Все, кто продвигается к роковому шлагбауму неожиданно быстро, в ужасе трепещут и жалуются на судьбу. Каждому хочется пропустить ближнего вперед, тем более, что есть добровольцы. За достойную цену некоторые люди готовы приблизиться к границам смерти на критическое расстояние. Hапример, мужчины с рыцарской психологией.
С древнейших времен в человеческих сообществах проживают индивидуумы, торгующие только одним товаром, — собственной кровью.
Любовь к себе способна творить чудеса. Мелкому эгоисту нужна хорошая жизнь. Эгоисту с большой буквы нужна красивая смерть.
Рыцарь — понятие не социальное, а духовное. Hаше представление о рыцарстве ограничено стереотипами истории средних веков. Времена меняются, но мужчины с рыцарским сознанием присутствуют всегда. Их можно легко узнать.
Hезависимо от места своего рождения и воспитания, они выделяются внешностью, манерами поведения и образом жизни. С виду это довольно хрупкие, утонченные люди, чьи физические данные не соответствуют общепринятым воинским стандартам. Только опытный глаз может разглядеть в этих существах особую бойцовую породу с необычным атлетическим телосложением. Это мужчины с выразительными, хорошо запоминающимися лицами, точнее сказать, ликами. Они выделяются из общей массы — навязчиво задумчивым, отрешенным взглядом. Это очень артистические натуры, способные принимать удивительно живописные позы. Комплекс превосходства и полноценности иногда заменяет им здравый смысл. Они всегда образованны, консервативны, несколько старомодны, имеют хороший вкус, избыточно сентиментальны, часто ленивы и нелогично брезгливы.
Всех мужчин с рыцарским сознанием объединяет общий диагноз — маниакальное стремление жертвовать собой. С раннего детства они увлекаются фантазиями на тему собственной гибели в торжественной героической обстановке. Они постоянно притягивают ситуацию, в которой могут пострадать. Это происходит даже на бытовом уровне. Можно подумать, что здесь есть нечто общее с мазохизмом, но мазохист любит страдание унизительного характера и старается соблюдать интимность. А рыцарь жаждет страданий величественных и публичных. Плаха и поле боя — его излюбленное место.
В средние века рыцарскую цепь нельзя было получить по праву наследования. Только личный подвиг с реальным риском для жизни указывал на принадлежность воина к особой породе. Рыцарская геральдика не позволяла окружающим забывать, что ее обладатель ищет красивой смерти. С таким человеком старались не связываться. Обычные люди возводили ему замок, давали оброк салом и курятиной, а в минуту военной опасности использовали его в качестве защитника.
Рыцарь качественно выполнял свою работу, непременно заботясь о том, чтобы его гибель была замечена всеми. В кровавой мясорубке он боялся затеряться среди банально умирающих граждан. Здесь, как всегда, выручала геральдика. Сколько было сложено баллад о трагически павших знаменах!
Рыцари умеют не только воевать, но и править. Покровительство их оружия неизбежно перерастало в политическую власть. Человеку, жаждущему яркой публичной смерти, очень хочется быть красивым владыкой, и это ему удается. Особенно в эпоху перемен и хаоса. Правитель с рыцарским сознанием быстро наводит порядок. Беря на себя всю ответственность и принимая рискованные решения, он добивается успеха.
Hо как только война утратила вид ритуального зрелища, рыцари ушли в тень. Анонимная смерть в окопах их не устраивает. Рыцарь не намерен лежать в могиле неизвестного солдата, особенно когда общество не нуждается в услугах конкретных героев. Люди, способные сознательно жертвовать собой, потихоньку исчезли с политической арены, отчего мир сделался совершенно скучным. Красивая смерть перекочевала в сферу кинозрелищ. Теперь в реальной жизни жертвами становятся все, кто ни при чем. Поэзию рыцарской власти трусливые проходимцы превратили в циркулярную прозу. Свое высокое социальное положение они оплачивают только чужой кровью. Время от времени рыцарям удается найти себе применение, но большинство вынуждено прозябать, и это — печальный факт.
Общество лишилось социально активного идеализированного мужского сознания. Ведь рыцарская психология базируется на врожденном стремлении жертвовать собой во имя идеалов, заложенных в самом себе. Рыцарский сверхэгоизм — это своеобразное отражение божественного одиночества. Когда Бог сознательно принес себя в жертву на кресте ради собственного обновления, изменилось и все, созданное им.
Истинно творческий подход к жизни предполагает и творческое ее завершение. Рыцарь — существо религиозное. Даже не осознавая этого, он постоянно чувствует свое мистическое предназначение. Ему мало красоты земной. Он ищет красоты запредельной. Бросаясь в последнюю атаку, он сгорает в экстазе новых озарений. Красивая смерть — это победа над тем, что уже обветшало.
Духовный аристократизм рыцаря проявляется в его физической утонченности. Его внутренней силе не могут противостоять тупые мускулистые монстры. Откровенно устрашающий вид приобретают только слабые, безобидные “динозавры”. Hеудивительно, что многие сохранившиеся доспехи рыцарей имеют детские размеры. В рыцарских портретах присутствует нечто женственно-хрупкое, но это только видимость. Hе сгибаясь под мощными ударами, подобно хрупким, но прочным драгоценным камням, они разбиваются на множество блестящих осколков. Залюбовавшись такой смертью, человек способен прозреть.
Сегодня рыцари тихо бродят по улицам и терпеливо ждут своего часа. Они вынуждены долго жить в некрасиво умирающем мире. Им ведомо чувство бессмертия. Когда мертвые похоронят мертвых и чернь покинет рыцарские престолы, генералы вечных обновлений снова обретут свое.
С древнейших времен в человеческих сообществах проживают индивидуумы, торгующие только одним товаром, — собственной кровью.
Любовь к себе способна творить чудеса. Мелкому эгоисту нужна хорошая жизнь. Эгоисту с большой буквы нужна красивая смерть.
Рыцарь — понятие не социальное, а духовное. Hаше представление о рыцарстве ограничено стереотипами истории средних веков. Времена меняются, но мужчины с рыцарским сознанием присутствуют всегда. Их можно легко узнать.
Hезависимо от места своего рождения и воспитания, они выделяются внешностью, манерами поведения и образом жизни. С виду это довольно хрупкие, утонченные люди, чьи физические данные не соответствуют общепринятым воинским стандартам. Только опытный глаз может разглядеть в этих существах особую бойцовую породу с необычным атлетическим телосложением. Это мужчины с выразительными, хорошо запоминающимися лицами, точнее сказать, ликами. Они выделяются из общей массы — навязчиво задумчивым, отрешенным взглядом. Это очень артистические натуры, способные принимать удивительно живописные позы. Комплекс превосходства и полноценности иногда заменяет им здравый смысл. Они всегда образованны, консервативны, несколько старомодны, имеют хороший вкус, избыточно сентиментальны, часто ленивы и нелогично брезгливы.
Всех мужчин с рыцарским сознанием объединяет общий диагноз — маниакальное стремление жертвовать собой. С раннего детства они увлекаются фантазиями на тему собственной гибели в торжественной героической обстановке. Они постоянно притягивают ситуацию, в которой могут пострадать. Это происходит даже на бытовом уровне. Можно подумать, что здесь есть нечто общее с мазохизмом, но мазохист любит страдание унизительного характера и старается соблюдать интимность. А рыцарь жаждет страданий величественных и публичных. Плаха и поле боя — его излюбленное место.
В средние века рыцарскую цепь нельзя было получить по праву наследования. Только личный подвиг с реальным риском для жизни указывал на принадлежность воина к особой породе. Рыцарская геральдика не позволяла окружающим забывать, что ее обладатель ищет красивой смерти. С таким человеком старались не связываться. Обычные люди возводили ему замок, давали оброк салом и курятиной, а в минуту военной опасности использовали его в качестве защитника.
Рыцарь качественно выполнял свою работу, непременно заботясь о том, чтобы его гибель была замечена всеми. В кровавой мясорубке он боялся затеряться среди банально умирающих граждан. Здесь, как всегда, выручала геральдика. Сколько было сложено баллад о трагически павших знаменах!
Рыцари умеют не только воевать, но и править. Покровительство их оружия неизбежно перерастало в политическую власть. Человеку, жаждущему яркой публичной смерти, очень хочется быть красивым владыкой, и это ему удается. Особенно в эпоху перемен и хаоса. Правитель с рыцарским сознанием быстро наводит порядок. Беря на себя всю ответственность и принимая рискованные решения, он добивается успеха.
Hо как только война утратила вид ритуального зрелища, рыцари ушли в тень. Анонимная смерть в окопах их не устраивает. Рыцарь не намерен лежать в могиле неизвестного солдата, особенно когда общество не нуждается в услугах конкретных героев. Люди, способные сознательно жертвовать собой, потихоньку исчезли с политической арены, отчего мир сделался совершенно скучным. Красивая смерть перекочевала в сферу кинозрелищ. Теперь в реальной жизни жертвами становятся все, кто ни при чем. Поэзию рыцарской власти трусливые проходимцы превратили в циркулярную прозу. Свое высокое социальное положение они оплачивают только чужой кровью. Время от времени рыцарям удается найти себе применение, но большинство вынуждено прозябать, и это — печальный факт.
Общество лишилось социально активного идеализированного мужского сознания. Ведь рыцарская психология базируется на врожденном стремлении жертвовать собой во имя идеалов, заложенных в самом себе. Рыцарский сверхэгоизм — это своеобразное отражение божественного одиночества. Когда Бог сознательно принес себя в жертву на кресте ради собственного обновления, изменилось и все, созданное им.
Истинно творческий подход к жизни предполагает и творческое ее завершение. Рыцарь — существо религиозное. Даже не осознавая этого, он постоянно чувствует свое мистическое предназначение. Ему мало красоты земной. Он ищет красоты запредельной. Бросаясь в последнюю атаку, он сгорает в экстазе новых озарений. Красивая смерть — это победа над тем, что уже обветшало.
Духовный аристократизм рыцаря проявляется в его физической утонченности. Его внутренней силе не могут противостоять тупые мускулистые монстры. Откровенно устрашающий вид приобретают только слабые, безобидные “динозавры”. Hеудивительно, что многие сохранившиеся доспехи рыцарей имеют детские размеры. В рыцарских портретах присутствует нечто женственно-хрупкое, но это только видимость. Hе сгибаясь под мощными ударами, подобно хрупким, но прочным драгоценным камням, они разбиваются на множество блестящих осколков. Залюбовавшись такой смертью, человек способен прозреть.
Сегодня рыцари тихо бродят по улицам и терпеливо ждут своего часа. Они вынуждены долго жить в некрасиво умирающем мире. Им ведомо чувство бессмертия. Когда мертвые похоронят мертвых и чернь покинет рыцарские престолы, генералы вечных обновлений снова обретут свое.
Трагедия Маленького Принца
Дети — это ровесники Бога, бескорыстно стреляющие из рогатки.
Мы вынуждены любить детство издалека и мучиться безвозвратностью его ощущений. Стремительно и глупо проживая свою жизнь, мы удивляемся тому, как долго тянулись наши детские дни. Трудно понять, куда это все подевалось и зачем. Тайна детского времени ушла от нас вместе с молочными зубами, и нечем ее раскусить.
Встреча школьных друзей — поучительное, жуткое зрелище. Здесь невольно задаешься вопросом: за что и по какому праву любознательные, храбрые, умные мальчики превратились в трусливых, спившихся, плешивых дураков. Почему кокетливые, неутомимые фантазерки теперь смотрят куда-то в тарелку глазами пресыщенных свиноматок. А ведь прошло всего пятнадцать лет! Только в одном или двух еще можно заметить остатки озорной доблести и признак неувядающей жизни. Глядя на это, понимаешь, что все мы — умершие дети, и воскреснуть уже нельзя. Валяясь в прокисшем салате, трудно вспомнить тот безумный запах весны, которым упивался в детстве задолго до первой капели.
Ничего не поделаешь: отупение взрослого человека продиктовано естественными физиологическими процессами. Завершение физического развития приводит к резкому снижению интенсивности ассоциативного мышления. Ассоциации взрослых людей надуманны, плоски и закостенелы. Сферу, им недоступную, они называют сферой фантазий.
У ребенка скорость психических процессов так высока, что за единицу времени он способен во много раз больше заметить, осознать и спрогнозировать. Его внешнее непостоянство и переменчивость свидетельствуют о нашем замедленном восприятии. Пока мы пытаемся продумать очередную детскую реакцию, ребенок уже успевает ее прожить и теряет интерес к прожитому. Он считает, что его всегда должны понимать с полуслова. Своих ровесников ребенок не раздражает: они существуют в одинаковом ритме.
Школа с ее длительными заседаниями в классе — это насилие над природой ребенка. Даже в самом умном учителе он видит неповоротливого, глупого слона, который мешает ему нормально жить.
Наше сознание в детстве было самодостаточным и позволяло одухотворять любую абстрактную форму. Мы хорошо понимали условность всего реального и реальность всего условного. В нашем сердце проживал неугомонный, вечный творец, который создавал сущее согласно собственной воле. Мы никогда не строили планов, у нас была только ясная перспектива и уверенность в ее свершении. Каждый ребенок в душе космонавт. Мы не ждали государственных комиссий и давно вернулись из полета.
В детстве не бывает неудачников. Мы успели пережить славу величайших цезарей, истратили богатства сотен монте-кристо. Сила и длительность наших чувств многократно превосходили все возможности взрослой жизни. Время от завтрака до обеда протекало подобно целой эпохе. Мы успевали поднять паруса, сделать великие открытия, преодолеть бесчисленные лишения и вернуться домой.
В отличие от ребенка, взрослый находится в состоянии непрерывного увядания. Его постепенно разлагающийся организм символизирует смерть, растянутую во времени. Только Бог не знает смерти. Он пребывает в постоянном развитии, и дети подобны ему. Вспомните Евангелие: “Не будете как дети — не войдете в Царство Небесное”, “Что ты утаил... от мудрых... открыл то младенцам”.
Сделавшись взрослыми, люди перестают создавать действительность внутри себя, начинают воспринимать только внешнюю реальность и не видят, что у Бога все понарошку... На смену больших, красивых перспектив приходят мелкие, простые планы. Вера в реальность всего задуманного сменяется надеждами на механическое будущее. Мы перестаем жениться на принцессах и начинаем искать кухарок. Нас ограничивают надуманные циклы. Мы живем от понедельника до пятницы, от зарплаты до зарплаты, от бутылки до бутылки, от презентации до юбилея. То есть мы заранее знаем, что должно произойти. Распланировав будущее, мы практически его прожили. Как живые мертвецы, мы автоматически продвигаемся в направлении давно завершенного и уже не существующего.
Ребенок ежесекундно и правдоподобно переживает новые великие роли, а взрослые пребывают в качестве вечных статистов на плохой сцене в дурном спектакле.
Когда психологи объясняют природу наших комплексов, выясняется, что абсолютное их большинство сформировалось в детстве. Можно сказать, что наша взрослая суетная деятельность — это медленное пережевывание крошечных осколков огромной детской судьбы, в которой все уже было. Нам нечем дополнить свое детство, разве что ностальгической истерикой, дарующей собственных детей. Продолжение рода — это жажда нового детства. Мы умиляемся этим новым существам и восторгаемся их качеством. Нас повергает в изумление детская мудрость, ясность мышления, одухотворенность их облика. Гении — это люди с затянувшимся детством, которым нескучно играть. Они увлеченно создают новую реальность и увлекают за собой толпы старых ослепших манкуртов.
Мы легко убиваем друг друга и не смеем убивать детей. Чувствуем, что это слишком много для смертного греха.
Балуя своих малышей, мы желаем насытить их впрок. Потому что знаем: когда вырастают волосы на лобке, начинается размягчение мозга, и радости мельчают. Религиозные экстазы, водка и наркотики уже не помогут обрести утраченное. Останется только слабая надежда на рождение в следующей жизни с новым детством.
В этот мир стоит приходить только ради него. Остальное уже неважно, ведь там было всё: колоссальные взлеты, неслыханная жестокость, святое великодушие и сатанинская жадность. Плотность детского времени пропорциональна многим столетиям взрослой жизни. Бог не обманывает нас. Его теория относительности абсолютно справедлива.
Антуан Экзюпери создал образ Маленького Принца как некий обобщенный символ идеального детского бытия с чистым божественным разумом. Посещая планеты взрослых маразмов, Маленький Принц поражает глубиной своего восприятия и лаконичностью детских умозаключений. Он еще не знает, что все увиденное — это его будущее. Рано или поздно он вернется на планету алкоголика и составит ему компанию. Потому что красиво чувствующий принц может быть только маленьким, и в этом его трагедия.
Мы вынуждены любить детство издалека и мучиться безвозвратностью его ощущений. Стремительно и глупо проживая свою жизнь, мы удивляемся тому, как долго тянулись наши детские дни. Трудно понять, куда это все подевалось и зачем. Тайна детского времени ушла от нас вместе с молочными зубами, и нечем ее раскусить.
Встреча школьных друзей — поучительное, жуткое зрелище. Здесь невольно задаешься вопросом: за что и по какому праву любознательные, храбрые, умные мальчики превратились в трусливых, спившихся, плешивых дураков. Почему кокетливые, неутомимые фантазерки теперь смотрят куда-то в тарелку глазами пресыщенных свиноматок. А ведь прошло всего пятнадцать лет! Только в одном или двух еще можно заметить остатки озорной доблести и признак неувядающей жизни. Глядя на это, понимаешь, что все мы — умершие дети, и воскреснуть уже нельзя. Валяясь в прокисшем салате, трудно вспомнить тот безумный запах весны, которым упивался в детстве задолго до первой капели.
Ничего не поделаешь: отупение взрослого человека продиктовано естественными физиологическими процессами. Завершение физического развития приводит к резкому снижению интенсивности ассоциативного мышления. Ассоциации взрослых людей надуманны, плоски и закостенелы. Сферу, им недоступную, они называют сферой фантазий.
У ребенка скорость психических процессов так высока, что за единицу времени он способен во много раз больше заметить, осознать и спрогнозировать. Его внешнее непостоянство и переменчивость свидетельствуют о нашем замедленном восприятии. Пока мы пытаемся продумать очередную детскую реакцию, ребенок уже успевает ее прожить и теряет интерес к прожитому. Он считает, что его всегда должны понимать с полуслова. Своих ровесников ребенок не раздражает: они существуют в одинаковом ритме.
Школа с ее длительными заседаниями в классе — это насилие над природой ребенка. Даже в самом умном учителе он видит неповоротливого, глупого слона, который мешает ему нормально жить.
Наше сознание в детстве было самодостаточным и позволяло одухотворять любую абстрактную форму. Мы хорошо понимали условность всего реального и реальность всего условного. В нашем сердце проживал неугомонный, вечный творец, который создавал сущее согласно собственной воле. Мы никогда не строили планов, у нас была только ясная перспектива и уверенность в ее свершении. Каждый ребенок в душе космонавт. Мы не ждали государственных комиссий и давно вернулись из полета.
В детстве не бывает неудачников. Мы успели пережить славу величайших цезарей, истратили богатства сотен монте-кристо. Сила и длительность наших чувств многократно превосходили все возможности взрослой жизни. Время от завтрака до обеда протекало подобно целой эпохе. Мы успевали поднять паруса, сделать великие открытия, преодолеть бесчисленные лишения и вернуться домой.
В отличие от ребенка, взрослый находится в состоянии непрерывного увядания. Его постепенно разлагающийся организм символизирует смерть, растянутую во времени. Только Бог не знает смерти. Он пребывает в постоянном развитии, и дети подобны ему. Вспомните Евангелие: “Не будете как дети — не войдете в Царство Небесное”, “Что ты утаил... от мудрых... открыл то младенцам”.
Сделавшись взрослыми, люди перестают создавать действительность внутри себя, начинают воспринимать только внешнюю реальность и не видят, что у Бога все понарошку... На смену больших, красивых перспектив приходят мелкие, простые планы. Вера в реальность всего задуманного сменяется надеждами на механическое будущее. Мы перестаем жениться на принцессах и начинаем искать кухарок. Нас ограничивают надуманные циклы. Мы живем от понедельника до пятницы, от зарплаты до зарплаты, от бутылки до бутылки, от презентации до юбилея. То есть мы заранее знаем, что должно произойти. Распланировав будущее, мы практически его прожили. Как живые мертвецы, мы автоматически продвигаемся в направлении давно завершенного и уже не существующего.
Ребенок ежесекундно и правдоподобно переживает новые великие роли, а взрослые пребывают в качестве вечных статистов на плохой сцене в дурном спектакле.
Когда психологи объясняют природу наших комплексов, выясняется, что абсолютное их большинство сформировалось в детстве. Можно сказать, что наша взрослая суетная деятельность — это медленное пережевывание крошечных осколков огромной детской судьбы, в которой все уже было. Нам нечем дополнить свое детство, разве что ностальгической истерикой, дарующей собственных детей. Продолжение рода — это жажда нового детства. Мы умиляемся этим новым существам и восторгаемся их качеством. Нас повергает в изумление детская мудрость, ясность мышления, одухотворенность их облика. Гении — это люди с затянувшимся детством, которым нескучно играть. Они увлеченно создают новую реальность и увлекают за собой толпы старых ослепших манкуртов.
Мы легко убиваем друг друга и не смеем убивать детей. Чувствуем, что это слишком много для смертного греха.
Балуя своих малышей, мы желаем насытить их впрок. Потому что знаем: когда вырастают волосы на лобке, начинается размягчение мозга, и радости мельчают. Религиозные экстазы, водка и наркотики уже не помогут обрести утраченное. Останется только слабая надежда на рождение в следующей жизни с новым детством.
В этот мир стоит приходить только ради него. Остальное уже неважно, ведь там было всё: колоссальные взлеты, неслыханная жестокость, святое великодушие и сатанинская жадность. Плотность детского времени пропорциональна многим столетиям взрослой жизни. Бог не обманывает нас. Его теория относительности абсолютно справедлива.
Антуан Экзюпери создал образ Маленького Принца как некий обобщенный символ идеального детского бытия с чистым божественным разумом. Посещая планеты взрослых маразмов, Маленький Принц поражает глубиной своего восприятия и лаконичностью детских умозаключений. Он еще не знает, что все увиденное — это его будущее. Рано или поздно он вернется на планету алкоголика и составит ему компанию. Потому что красиво чувствующий принц может быть только маленьким, и в этом его трагедия.
Гастрономическая зарисовка
Расхожее утверждение “Что ешь — из того и состоишь” содержит в себе много сакрального. Хотим мы того или нет, но блюда на столе и мысли в голове — вещи взаимосвязанные.
Втиснуть питание в рациональные рамки еще никому не удавалось. Многие десятки лет врачи стремились отыскать оптимальное количество компонентов, необходимых для поддержания жизнедеятельности, и постоянно терпели неудачи. Практический опыт часто опровергал научные теории. Открывая все большее количество необходимых человеку веществ, ученые поняли, что список можно продолжать до бесконечности.
О сбалансированном питании приятно говорить до первых признаков язвы. Вряд ли обыватель сумеет подсчитать количество жиров, белков, углеводов, витаминов в момент поедания яичницы с луком. И вообще, кому пригодились скучные цифры умных рекомендаций, смысл которых не может осознать даже автор? У каждого своя правда и свой путь к циррозу печени.
Но, тем не менее, превалирует “правда” коллективная. Традиция украинского застолья противоречит любым научным рекомендациям. Hаши люди привыкли объедаться насмерть, и гордятся этим. В наших повседневных меню заметна явная нервозность, а в праздничных столах — откровенное отчаянье.
Украинцы боятся “злыдней”, и пугают их обилием жирного. Свинина для нас — не просто продукт питания, а жизненное кредо, если не сказать — религиозный фетиш. Заливая самогоном шкварки, мы чувствуем, что поступаем неправильно, однако ничего не можем изменить: традиции сильнее нас. Мы привыкли под словом “Украина” подразумевать “сало”, и это о многом говорит...
Вряд ли кому-то захочется отождествлять Францию с конкретным продуктом, потому что Франция — это тысячи оттенков вина, сотни сортов сыра, экзотические лягушки, улитки, жучки, червячки и прочие изыски.
Говорят, что французы не едят, а только пробуют. Hаверное, это так. Hепреодолимое желание попробовать все — это особый показатель душевных устремлений. О преимуществах французского вкуса уже давно не спорят.
Разнообразие пищи и степень изощренности ее приготовления отражают уровень цивилизованности нации. Подмечено, что чем сложнее путь от сырого продукта, тем выше организовано общество. Дошло до того, что развитие современных утонченных способов приготовления пищи вызвало появление антиподов: различных сыроедов и натуропатов — сторонников древних примитивных диет.
Каждый сходит с ума по-своему. Hатуропаты гордятся тем, что, хотя питаются одними листьями, зато у них все нормально с эрекцией. Ослы и лошади, наверное, чувствуют то же самое.
Все наши неприятности происходят от дурного вкуса. Тот, кто не любит усложнять свою жизнь, лишает себя красоты. Потому что красивое устроено сложно. Развитая натура не приемлет упрощенного. Максимальное разнообразие в оригинальном сочетании — верный путь к физическому и духовному здоровью.
Культура стола — это не только пища, но и способ ее приема. Сложная сервировка, смена посуды, очередность блюд, содержание застольной беседы — показатель интеллектуальной и нравственной зрелости.
Простой японец не станет кричать: “Щи да каша — пища наша”. Он обязательно добавит к рисовой каше большую креветку и сливу, выдержанную в рассоле около двадцати лет. Приняв все это по заведенному ритуалу, он задумается о красоте жизни и напишет стихи:
Хочу сломить и не хочу сломить
Ветвь цветущую, сокрывшую
Ясную луну.
Простой русский парень тоже любит ритуалы. Закусив после третьего стакана соленым огурцом, он обязательно споет: “Лучше сорок раз по разу, чем ни разу сорок раз!”
Все хотят иметь японский телевизор, но Япония не становится нам ближе. Проживая в коммуникабельном, гибком мире, где скорость перемещения и быстрота реакции определяют успех развития, мы умудряемся сохранять примитивное, животное видение вещей.
Мистерия вкушения земной гармонии заменяется грубым утолением голода. Мы сознательно избегаем всего, что способно обострять тонкие чувства и услаждать сердце. Алкогольное помутнение рассудка — надежный союзник нашей звериной сущности. В граненом стакане мы любим истину, лишенную всяких граней.
Из одной крайности мы бросаемся в другую. Можно ли объяснять любителям диетологических брошюрок, что питание — это не амбулаторная процедура, а кухня — не медицинский кабинет. Вареной морковкой глупость не лечится.
Для тех, кто имеет разум, употребление пищи — продуманный процесс познания. Здесь интуиция уважает логику, консервативное приемлет новизну, изощренность заменяет излишества. Произведения искусства в облике столовых сервизов подчеркивают значимость момента. Одиночество и коллективность здесь равновелики. Хрустальный бокал “перебродившей крови” объединяет внешнее и внутреннее, раскрепощает собеседников и заполняет паузы. Аристократы знали в этом толк и отличались заметным долголетием.
Раздраженные суетой, мы говорим, что нам некогда “беситься с жиру”, и тем самым обманываем себя. Все, что раньше было достоянием немногих, сегодня доступно всем. Отложив настоящую жизнь на завтра, бессмысленно чего-то ждать. Суетному некогда жить, зато всегда есть время для страданий. Может, поэтому в праздничные дни мы выстраиваем на столах безумные композиции сталинского изобилия. Чтобы, напившись и обожравшись до бесчувствия, реветь по утрам голосом раненых моржей и верить, что в этом счастье.
Втиснуть питание в рациональные рамки еще никому не удавалось. Многие десятки лет врачи стремились отыскать оптимальное количество компонентов, необходимых для поддержания жизнедеятельности, и постоянно терпели неудачи. Практический опыт часто опровергал научные теории. Открывая все большее количество необходимых человеку веществ, ученые поняли, что список можно продолжать до бесконечности.
О сбалансированном питании приятно говорить до первых признаков язвы. Вряд ли обыватель сумеет подсчитать количество жиров, белков, углеводов, витаминов в момент поедания яичницы с луком. И вообще, кому пригодились скучные цифры умных рекомендаций, смысл которых не может осознать даже автор? У каждого своя правда и свой путь к циррозу печени.
Но, тем не менее, превалирует “правда” коллективная. Традиция украинского застолья противоречит любым научным рекомендациям. Hаши люди привыкли объедаться насмерть, и гордятся этим. В наших повседневных меню заметна явная нервозность, а в праздничных столах — откровенное отчаянье.
Украинцы боятся “злыдней”, и пугают их обилием жирного. Свинина для нас — не просто продукт питания, а жизненное кредо, если не сказать — религиозный фетиш. Заливая самогоном шкварки, мы чувствуем, что поступаем неправильно, однако ничего не можем изменить: традиции сильнее нас. Мы привыкли под словом “Украина” подразумевать “сало”, и это о многом говорит...
Вряд ли кому-то захочется отождествлять Францию с конкретным продуктом, потому что Франция — это тысячи оттенков вина, сотни сортов сыра, экзотические лягушки, улитки, жучки, червячки и прочие изыски.
Говорят, что французы не едят, а только пробуют. Hаверное, это так. Hепреодолимое желание попробовать все — это особый показатель душевных устремлений. О преимуществах французского вкуса уже давно не спорят.
Разнообразие пищи и степень изощренности ее приготовления отражают уровень цивилизованности нации. Подмечено, что чем сложнее путь от сырого продукта, тем выше организовано общество. Дошло до того, что развитие современных утонченных способов приготовления пищи вызвало появление антиподов: различных сыроедов и натуропатов — сторонников древних примитивных диет.
Каждый сходит с ума по-своему. Hатуропаты гордятся тем, что, хотя питаются одними листьями, зато у них все нормально с эрекцией. Ослы и лошади, наверное, чувствуют то же самое.
Все наши неприятности происходят от дурного вкуса. Тот, кто не любит усложнять свою жизнь, лишает себя красоты. Потому что красивое устроено сложно. Развитая натура не приемлет упрощенного. Максимальное разнообразие в оригинальном сочетании — верный путь к физическому и духовному здоровью.
Культура стола — это не только пища, но и способ ее приема. Сложная сервировка, смена посуды, очередность блюд, содержание застольной беседы — показатель интеллектуальной и нравственной зрелости.
Простой японец не станет кричать: “Щи да каша — пища наша”. Он обязательно добавит к рисовой каше большую креветку и сливу, выдержанную в рассоле около двадцати лет. Приняв все это по заведенному ритуалу, он задумается о красоте жизни и напишет стихи:
Хочу сломить и не хочу сломить
Ветвь цветущую, сокрывшую
Ясную луну.
Простой русский парень тоже любит ритуалы. Закусив после третьего стакана соленым огурцом, он обязательно споет: “Лучше сорок раз по разу, чем ни разу сорок раз!”
Все хотят иметь японский телевизор, но Япония не становится нам ближе. Проживая в коммуникабельном, гибком мире, где скорость перемещения и быстрота реакции определяют успех развития, мы умудряемся сохранять примитивное, животное видение вещей.
Мистерия вкушения земной гармонии заменяется грубым утолением голода. Мы сознательно избегаем всего, что способно обострять тонкие чувства и услаждать сердце. Алкогольное помутнение рассудка — надежный союзник нашей звериной сущности. В граненом стакане мы любим истину, лишенную всяких граней.
Из одной крайности мы бросаемся в другую. Можно ли объяснять любителям диетологических брошюрок, что питание — это не амбулаторная процедура, а кухня — не медицинский кабинет. Вареной морковкой глупость не лечится.
Для тех, кто имеет разум, употребление пищи — продуманный процесс познания. Здесь интуиция уважает логику, консервативное приемлет новизну, изощренность заменяет излишества. Произведения искусства в облике столовых сервизов подчеркивают значимость момента. Одиночество и коллективность здесь равновелики. Хрустальный бокал “перебродившей крови” объединяет внешнее и внутреннее, раскрепощает собеседников и заполняет паузы. Аристократы знали в этом толк и отличались заметным долголетием.
Раздраженные суетой, мы говорим, что нам некогда “беситься с жиру”, и тем самым обманываем себя. Все, что раньше было достоянием немногих, сегодня доступно всем. Отложив настоящую жизнь на завтра, бессмысленно чего-то ждать. Суетному некогда жить, зато всегда есть время для страданий. Может, поэтому в праздничные дни мы выстраиваем на столах безумные композиции сталинского изобилия. Чтобы, напившись и обожравшись до бесчувствия, реветь по утрам голосом раненых моржей и верить, что в этом счастье.
Реферат Плутона
Когда покойники нам снятся по ночам, нас мучают подробности визита. Независимо от личного отношения к мистике, человек остается существом суеверным. Он легко поддается внушению, и этим пользуются умершие граждане.
Даже самый толстокожий материалист не равнодушен к посетителям с того света. Окруженные ореолом роковой символики, они тревожат нас точностью предсказаний, строгостью замечаний или настоятельными просьбами.
На все увиденное и услышанное каждый реагирует по-своему. Но есть вещи, достойные особого внимания. Например, когда покойный жалуется на тесную обувь и просит мягкие тапочки, страдает из-за отсутствия курева и просит сигарет, выражает недовольство своей одеждой и требует любимый костюм и так далее.
Живые люди, как и положено, воспринимают подобные вещи довольно живо. Используя традиционные магические обряды, они передают все нужное покойному. Конечно, нам трудно понять, в чем заключается необходимость конкретных предметов в загробной жизни. Тем не менее, она существует. Это известно с древнейших времен. Почти все посмертные ритуалы предполагают обеспечение умершего набором обязательных вещей. Космический век мало что изменил. Мы обряжаем покойных согласно традиции и кладем в гроб несколько нужных ему предметов: очки, носовой платок, расческу и так далее.
Но если умерший приходит к нам во сне и выражает недовольство — значит мы чего-то не предусмотрели.
Все созданное в нашем физическом мире — это материальное воплощение идей. Если покойному нужна пыжиковая шапка, ее обязательно нужно отдать, так как в ней заключен своеобразный феномен, необходимый ему в загробной жизни. Отказывать умершим грешно, и мы это чувствуем.
Однако в потусторонних капризах нередко присутствуют элементы наглости и шантажа. Когда покойные выражают претензии к сооруженному памятнику на могиле, качеству костюма или марке спиртного в гробу, в этом есть что-то свинское. Возможно, что умение предъявлять претензии с того света есть закономерное следствие нашего земного эгоизма. Мы любим перекладывать на плечи ближних дурацкие проблемы.
В прошлые времена люди были порядочнее и готовились к смерти заранее. Строили себе усыпальницы, оставляли подробные инструкции погребения, откладывали необходимые средства и вещи. Сегодня таких людей становится все меньше. Многие товарищи желают умереть врасплох: дескать, к чему суетиться, мертвые не потеют.
Скорее всего, именно эта категория будущих покойников способна вымогать теплые кальсоны, гаванские сигары и прочую ерунду. Случаются и противоположные крайности: когда подготовка к смерти напоминает сексуальное извращение. Достаточно вспомнить гробницы египетских фараонов.
Как бы там ни было, но мировой мистический опыт подсказывает: кладбище — место серьезное, и ритуал захоронения — это не продукт больной фантазии. Омовение, обряжание, панихида, поминальный обед обусловлены интуитивным знанием природы сверхъестественных взаимосвязей.
Известно, что предметы, извлеченные из могил, превращаются в свой энергетический антипод и оказывают негативное воздействие на окружающих. Многие археологи ощутили это. Любуясь краденной скифской пекторалью, мы нарушаем священную этику и разлагаем свою душу.
Чтобы не испытывать дискомфорт в потустороннем мире, человек обязан при жизни учитывать свои земные привязанности и, по возможности, обеспечить их символическое присутствие в своем захоронении или на погребальном костре. Немаловажную роль играет сознательный выбор места погребения. Если у вас возникает желание покоиться где-то конкретно, не следует его игнорировать. Умные, тонко чувствующие люди придавали этому значение. Т. Шевченко не поленился описать свое пожелание в стихах. Сознательный выбор сделали Лев Толстой, Сковорода и многие другие. Но если, без ложной скромности, кто-то хочет лежать везде и просит развеять его прах по ветру, значит, ему так нужно. Просьба должна быть уважена.
Только солдат, у которого всегда все с собой, может не сушить сухари. Всем остальным — самое время. Тем более, здесь можно разгуляться. К процессу подготовки нужно подходить с максимальной творческой отдачей.
Даже самый толстокожий материалист не равнодушен к посетителям с того света. Окруженные ореолом роковой символики, они тревожат нас точностью предсказаний, строгостью замечаний или настоятельными просьбами.
На все увиденное и услышанное каждый реагирует по-своему. Но есть вещи, достойные особого внимания. Например, когда покойный жалуется на тесную обувь и просит мягкие тапочки, страдает из-за отсутствия курева и просит сигарет, выражает недовольство своей одеждой и требует любимый костюм и так далее.
Живые люди, как и положено, воспринимают подобные вещи довольно живо. Используя традиционные магические обряды, они передают все нужное покойному. Конечно, нам трудно понять, в чем заключается необходимость конкретных предметов в загробной жизни. Тем не менее, она существует. Это известно с древнейших времен. Почти все посмертные ритуалы предполагают обеспечение умершего набором обязательных вещей. Космический век мало что изменил. Мы обряжаем покойных согласно традиции и кладем в гроб несколько нужных ему предметов: очки, носовой платок, расческу и так далее.
Но если умерший приходит к нам во сне и выражает недовольство — значит мы чего-то не предусмотрели.
Все созданное в нашем физическом мире — это материальное воплощение идей. Если покойному нужна пыжиковая шапка, ее обязательно нужно отдать, так как в ней заключен своеобразный феномен, необходимый ему в загробной жизни. Отказывать умершим грешно, и мы это чувствуем.
Однако в потусторонних капризах нередко присутствуют элементы наглости и шантажа. Когда покойные выражают претензии к сооруженному памятнику на могиле, качеству костюма или марке спиртного в гробу, в этом есть что-то свинское. Возможно, что умение предъявлять претензии с того света есть закономерное следствие нашего земного эгоизма. Мы любим перекладывать на плечи ближних дурацкие проблемы.
В прошлые времена люди были порядочнее и готовились к смерти заранее. Строили себе усыпальницы, оставляли подробные инструкции погребения, откладывали необходимые средства и вещи. Сегодня таких людей становится все меньше. Многие товарищи желают умереть врасплох: дескать, к чему суетиться, мертвые не потеют.
Скорее всего, именно эта категория будущих покойников способна вымогать теплые кальсоны, гаванские сигары и прочую ерунду. Случаются и противоположные крайности: когда подготовка к смерти напоминает сексуальное извращение. Достаточно вспомнить гробницы египетских фараонов.
Как бы там ни было, но мировой мистический опыт подсказывает: кладбище — место серьезное, и ритуал захоронения — это не продукт больной фантазии. Омовение, обряжание, панихида, поминальный обед обусловлены интуитивным знанием природы сверхъестественных взаимосвязей.
Известно, что предметы, извлеченные из могил, превращаются в свой энергетический антипод и оказывают негативное воздействие на окружающих. Многие археологи ощутили это. Любуясь краденной скифской пекторалью, мы нарушаем священную этику и разлагаем свою душу.
Чтобы не испытывать дискомфорт в потустороннем мире, человек обязан при жизни учитывать свои земные привязанности и, по возможности, обеспечить их символическое присутствие в своем захоронении или на погребальном костре. Немаловажную роль играет сознательный выбор места погребения. Если у вас возникает желание покоиться где-то конкретно, не следует его игнорировать. Умные, тонко чувствующие люди придавали этому значение. Т. Шевченко не поленился описать свое пожелание в стихах. Сознательный выбор сделали Лев Толстой, Сковорода и многие другие. Но если, без ложной скромности, кто-то хочет лежать везде и просит развеять его прах по ветру, значит, ему так нужно. Просьба должна быть уважена.
Только солдат, у которого всегда все с собой, может не сушить сухари. Всем остальным — самое время. Тем более, здесь можно разгуляться. К процессу подготовки нужно подходить с максимальной творческой отдачей.