Могучим толстым орлом парить над обезумевшей толпой, то припекая одного мерзавца струей плазмы, то давая другому доброго пинка с лету под ребра, было совершенно необременительно. Собаки тоже, судя по доносившимся там и тут воплям ужаса, не подавляли в себе звериные инстинкты. Однако вскоре Горм заметил, что улица, за исключением трех-четырех дюжин покалеченных и дюжин пяти в панике носящихся колбасой бандитов, двух собак и одного истинного потомка конунгов, пуста.
Поднявшись повыше, он увидел еще одну небольшую группку уголовных, сворачивавшую с улицы в подворотню. Бандиты вторглись в город.
Соединенный девятью массивными трубами, скрывавшими коммуникационные тяги, с одной из многочисленных сигналораспределительных подстанций Щелковава, рабочий терминал, у которого висели Клюп и Почтат Елеграф, удобно располагался в удаленной от всех основных служб «Крюха Прародителя» пещерке, затерянной среди чудовищных складских помещений, заполненных ящиками с неведомыми припасами и оборудованием.
Склады пользовались славой гиблого места. Среди бесконечных штабелей запросто можно было заблудиться и проплутать до полного истощения сил и смерти, не встретив ни одной живой души. Тем не менее, неоднократно предпринимавшиеся птицами попытки использовать щели между ящиками поближе к выходу для доведения свежей пищи до деликатесного состояния неизбежно оканчивались провалом — пища исчезала бесследно. Ходили слухи о гадких ползающих и летающих животных, скрытно плодившихся в вентиляционных колодцах, о внезапных подвижках и обвалах ящиков, о пропавших без вести кладовщиках и о тайных кладках неизвестно чьих мешков, закрывавшихся не на молнию, а на пуговицы.
Рассказывали и про жуткие предметы, порой находившиеся в рассохшихся от долгого хранения ящиках и коробках. Один из родичей Клюпа в молодости приволок со склада коробку, под крышкой которой была выемка по форме клешни. У другого родича хватило ума сунуть в эту выемку свою клешню и закрыть коробку. Он очень громко кричал, когда спрятанный в коробке механизм вырвал ему один за другим все три когтя из клешни.
Знающие птицы поговаривали, что кладовщики Почтат Елеграф и Почтат Елефон совершенно спятили от своей работы. Находились серьезные и неудобосказуемые аргументы в пользу этой гипотезы, но Клюп в главном для себя находил суждение кладовщиков здравым — они панически боялись покидать узкие складские проемы и, когда подошла их очередь в переселенческий челнок, удрали и прятались в только им известных закоулках складов, пока челнок не отбыл. Елеграф даже толком не умел летать — настолько привычнее ему было лазить по стеллажам, цепляясь когтями. Этот хот действительно был немного не в порядке. Смотря на то, как Клюп вкручивал в терминал команды, он страшно косил всеми тремя глазами, ритмично раскачивал потюх, через каждые три толчка переворачиваясь, непрерывно чесался, мерзко хихикал и бормотал:
— И как я?… Как как, да никак! Пока как-то так… Но как это я так? Все не так, нет, все не так…
Монолог Елеграфа стал Клюпу настолько не по нутру, что он решил заговорить сам:
— Похоже, Тудыть кое-что пронюхал…
— Он что-то пронюхал? Ничего, мы заткнем ему нос, самое время! Елефон!
В пещерку протиснулся огромный, болезненно жирный насолот с крошечными глазками и бессмысленно распахнутой пастью.
— Ты знаешь, кто такой Тудыть? Помнишь, я тебе показывал?
В глазках насолота слабо забрезжил и вмиг погас огонек придурочной мысли, из пасти потекли густые слюни.
— Лети до штабеля с плюшевыми знаменами, за ним сверни к стене, отодвинь ящик, помеченный краской — понял? — за ним будет дверца. Никто про нее не знает, хе-хе, никто не знает, где выход на склады из капитанского хода, потому, что капитан не бывает на складах, хе-хе-хе, ему не до складов, хе-хе-хе-хе! — Елеграф завертелся вокруг потюха, истерически хихикая. Через восемь с половиной оборотов ему удалось восстановить контроль над речью:
— Открой дверцу и жди. Когда под тобой пролетит Тудыть, можешь попробовать его мозги. Это очень вкусно, и я разрешаю тебе попробовать! Стена за штабелем с плюшевыми знаменами, ящик, помеченный краской! Лети, пока я снова не запретил! Хорошая птичка!
Насолот радостно забулькал и задом вылез из пещерки. Решив, что лучше закончить работу до его возвращения, Клюп налег на рукоятку отладчика.
Через некоторое время он увлекся работой настолько, что забубнил дуэтом с Елеграфом:
— Привинтим сюда синенький условный переход, этот вал вообще выкинем, а здесь поднимем зеленый флаг. Попеньку хвалился, что выгрузит любой резидент. Ничего, после дневного сна наша очередь проводить рутинный осмотр Щелковава, не Попеньку ведь, а осмотрим, так пусть выгружает!
С мерзейшим хихиканьем, затмившим даже Елеграфово, Клюп подцепил когтем крючок загрузки. Завертелся маховик, и загрузчик сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее понес сегментированное тело программы к воротам центрального процессора Щелковава.
— Алчный, гнусный каннибал, — сказал Горм Мидиру, умильно смотревшему на наскоро прокопченную заднюю лапу собаки — охранника, лежавшую на куске фольги вместе с несколькими головками чеснока, найденными в развалинах овощебазы. — Как будто не ты только что сожрал полтаза крысиного супа.
— Пропал мой суп, — укоризненно напомнил Мидир. — Потолок упал. Дай мяса.
— На, подавись, прорва ненасытная, — Горм с ненавистью отрезал от копченой лапы кусочек, не насытивший бы и мышонка, швырнул Мидиру и стал так и эдак вертеть лапу, примериваясь, куда бы вонзить зубы.
Дверь диетстоловой, случайно выломанная Гормом при входе и им же аккуратно прислоненная на прежнее место, упала.
— Сюда тащите, столы есть, то что надо, — крикнул кому-то снаружи мазурик в расшитой серебряным шитьем черной форме начальника подводной лодки. Горм некоторое время озадаченно таращился на окровавленные дыры в кителе, потом догадался, что одежда, скорее всего, была продырявлена не с нынешним, а с предыдущим владельцем внутри, и вернулся к созерцанию копчености. Он совершенно не собирался претендовать на единоличное право пользования столовой.
Мазурик и еще несколько пьяных, но довольно добродушно настроенных, несмотря на царапины и укусы, типов вволокли в помещение отчаянно сопротивлявшуюся девчонку лет дюжины с небольшим по местному счету, повалили ее на стол и, беззлобно переругиваясь, принялись стаскивать с нее одежду.
— Твои братья-каннибалы, — назидательно сказал Мидиру Горм. Задетый не столько нарушением норм морали и религии, сколько полным невниманием к собственной персоне, он встал с притащенной из подсобки после нескольких неудачных попыток сесть на столовские стулья колоды и обратился к вошедшим:
— Это, ядрена мышь! Я, конечно, понимаю, что голодно и все такое, но нельзя же детей-то лопать живьем. Прикончили бы сперва, что ль…
— Что это еще за фрайер? — спросил у подонка в морской форме громила с выбритой правой половиной черепа и свежим укусом на щеке.
— Это слабоумный мутант откуда-то из-за гор — не обращай внимания. Он сильный, но безобидный — никого не убивает, — ответил лженачальник подводной лодки.
— Это я-то никого не убиваю? И то, таких гнилосмрадных ублюдков помоечной кошки от неисправного насоса, зачатых на полях орошения, как ты и твои приятели, я только жестоко и изощренно калечу, с нарочитой свирепостью выдергивая им из суставов все конечности опричь одной, за каковую таскаю по острым каменьям, — Горму приходилось в уме переводить себя на плохо известный ему нувукакский диалект кыфлявикского языка, отчего его речь сильно теряла в выразительности.
— Слабоумный, говоришь? — громила зачем-то спустил штаны.
— Эй, перхоть троллиная! Это столовая, а не нужник! — сказал несколько рассерженный Горм. — Не имей ты на твоих паскудных плечах заклиненную задницу вместо твоей похабной головы, ты давно уже убрался бы отсюда!
Одевай штаны обратно, ты понял?
Два последних слова произвели на бандитов некоторое впечатление.
— Непохож он на фрайера, — сказал громила. — Пойдем, еще забаву себе найдем.
— Ну уж нет! Я этот город захватил — мне в нем и бесчинствовать! Собачки, фас!
Дверной проем оказался слишком узок для шестерых.
— Пока ты тут жрешь, эта мразь по всему Кутукыгаку творит невесть что, — сказал Фенрир.
— Я не могу стоять за правое дело натощак, — Горм переступил через корчившегося на полу бандита и побрел было в свой угол, но дорогу ему преградила спрыгнувшая со стола девчонка.
— Я в долгу не останусь.
— Пустое. Слушай, неужели у вас вправду такой голод, что прямо из домов друг друга хватают и жрут?
— Да нет, друг до друга пока не доходит.
— Привет, а зачем же эти друзья тебя сюда затащили?
— Изнасиловать.
Горм с недоверием посмотрел на девчонку, пробормотал: «Кошмар, даже дети все озабоченные!» и, отстранив ее, навис над столом. Лапы там не было.
— Сволочь ты, а не товарищ, — сказал Горм Мидиру.
Девчонка пожала плечами и стала собирать с пола свое тряпье.
— Между прочим, Виютку и тебя назвал среди участников своего с Калюком заговора. Мало того, он сказал, что ты инопланетный шпион, — страдальчески улыбаясь, сказал Нагруасек Ахаханавраку.
— Предатель — он и есть предатель. Он еще не раскаялся в своих преступлениях, вот и старается запятнать честных слуг народа. Кстати, у меня есть подарок тебе, старший брат.
— Вот как?
— Из последней инспекционной поездки по лагерям подонок и разложенец Калюк вывез танцевальную труппу заключенных, что, кстати, тоже скрыл от тебя, старший брат. Здесь, в Нувукаке, они уже подготовили один спектакль.
— Какой?
— Героико-эротический балет «Честь за родину».
— Забавно. Подарок принят, но не думай, что я чувствую тебя себе обязанным. Что с восстанием в Кутукыгаке?
— Мои агенты при первых же сообщениях о мятежах в политических лагерях подняли восстания в нескольких уголовных и подбили главарей вести банды на Кутукыгак и отбить его у политических. Сейчас в городе одни преступники истребляют других. До войны, когда еще были леса, так тушили лесные пожары.
Встречный огонь.
— Тоже забавно. Когда уголовные разберутся с политическими, пошлем войска.
Где твой балет? А то совсем мы себя загнали на благо отчизне.
Утруп зловонный, последний, хранившийся в холодильниках «Крюха прародителя», медленно, но верно подходил к концу. Хруст разгрызаемых костей, стоны раздираемых жил и хлюпанье высасываемых кишок в сторожке стихали. Изредка воздух оглашала громовая отрыжка. Хрябет, хранитель стручьев, спал с одним из утруповых органов размножения в лапах — сон сморил старого ночного сторожа, прежде чем тот смог закончить трапезу.
Тудыть безнадежно опаздывал к еде, видимо, опять отвлеченный каким-нибудь срочным делом.
— Вот что скажу я вам, птицы! — неожиданно начал Клюп. — Все вы поддались на обман четверолапой ошибки природы, возжелавшей приспособить вас для выполнения своих ничтожных целей, которые заслонили в вашем сознании великую и единственную Цель, к которой вело нас наше странствие, было ли то странствие телесное, в чем уверял завет предков, или же странствие наших душ по стране соблазнов и ложных надежд. Так или иначе, мы во главе с нашим капитаном сбились с пути, и не потому ли тварь неведомая пала на него из тьмы переходов, когда он облетал корабль, сбитый им с курса, прободала глаз, не увидевший истины, и выпила согрешивший мозг?
Закричал Ключей, задумавшийся над первыми словами Клюпа и принявшийся вместо сахарной кости грызть свою лапу.
Клюп продолжал свою странную речь:
— Но была птица, которая думала: почему предкам угодно было оставить нас без указаний на последнем участке пути? И эта птица поняла — мы не были оставлены без указаний! Было указание, что сияло пред всеми нами в рубке управления, говоря: вот он, путь в рай! Отриньте сомнения, потомки, летите на свет, зажженный нами, огонь расступится, и пред вам отверзнутся двери в вечное блаженство! И предки сказали птице: веди тех, кто не понял сам, и тех кто убоялся, и будут прощены, те же, кто в гордыне своей возомнили, что законы мироздания превыше воли нашей, да будут прокляты и оставлены в этом мире навеки, и да не познают они блаженства!
— Держите его, птицы! Он прикончил капитана! — догадался Попеньку.
— Уж поздно, несчастный! Пусть вещая птица погибнет, но воля предков будет исполнена тем, над кем нет у тебя власти! — Клюп идиотски захихикал и завертелся вокруг потюха.
Попеньку посмотрел на высившийся в полумраке сторожки над костями утрупа зловонного центральный терминал. Огоньки на контрольной панели перемигивались в странном ритме. Проверить подозрение было недолгим делом.
Терминал не реагировал на команды. Внизу хихикал и вертелся флюгером Клюп.
До птиц вокруг него, похоже, тоже начало доходить, что дело неладно.
Некоторые оторвались от еды и смотрели вверх. Не дожидаясь, пока осознание ситуации станет всеобщим, Попеньку полетел в процессорную. Внезапный удар ускорения бросил его на стенку коридора. Ускорение было много больше привычного крейсерского, и Попеньку больно ударился спиной. Стараясь не обращать внимания на боль, он попробовал снова взлететь, но новый толчок почти размазал его по стене. Придавленный чудовищным грузом, со сломанным крылом Попеньку пополз дальше. В клюве появился привкус крови. В одном из боковых ответвлений коридора валялись расплющенные и окровавленные трупы двух птиц. В одной из них, чья грудная клетка была смята выпавшим из незакрытой двери в какое-то помещение контейнером, Попеньку узнал недавно пропавшего без вести кладовщика. Голова второй птицы была изуродована до неузнаваемости. Ход круто поднимался вверх. Попеньку в отчаянии думал уже, что ему не одолеть подъема, когда наконец дверь процессорной под ним подалась и он упал вниз, на сорвавшуюся с креплений индикаторную панель Щелковава. В его тело вонзились острые обломки сигнальных семафоров.
Обливаясь кровью, Попеньку подполз к стеллажам динамической памяти звездолета, под стон и треск конструкций продолжавшего свой бешеный разгон, надеясь очистить память от занесенного туда Клюпом безумия. Жужжание барабанов, контроль над которыми был перехвачен резидентом, напомнило Попеньку Клюпово хихиканье в сторожке. Вцепившись в рычаг перезагрузки памяти передними лапами, он стал ждать, когда ужасный звук затихнет, но зловещее жужжание продолжалось. С грохотом сорвалась со своего места еще одна индикаторная панель, обнажив внутренности блока контроля памяти. Попеньку заглянул внутрь и обмер.
Векторы прерываний были завязаны узлом.
Планета Лысое Варенье, по неясным причинам названная Гормом в честь некогда известного охотника на мозгоклюев, не могла порадовать ни глаз, ни оптический рецептор системы распознания образов белизной облаков и синевой океанов. Фанерный звездолет, под боком которого висел Фенрир, не отличался ни совершенством форм, ни красотой. Разговор, который Фенрир вел с Гормом, не был ни мало-мальски утешительным, ни даже сколько-нибудь осмысленным.
— Тоже мне сравнил ежика с полотенцем, — разорялся туда-сюда метавшийся по Кутукыгаку Горм, которому никак не удавалось восстановить контроль над городом. — Многого добиться можно только многого хотя, а здесь… Шел я тут сквером, бандиты убили лошадь, разделали и жарят на костре, а горожане, кто повылез на запах — нет чтобы отнять мясо — подобрали кости, варят, да еще нахваливают — хороший, мол, скелет, жирный, навару с него много. Тьфу!
— Кто о чем, а тролль все о костях, — только и мог ответить Фенрир. — Дал бы мне хоть слово сказать прежде чем набрасываться. Я вспомнил Горма Старого не потому, что он сам провозгласил себя королем, а потому что его тоже пытались прикончить наемные убийцы, и не один раз.
— И отвязались только тогда, когда очередную партию убийц он утопил по одному в метановых танках завода биогаза моего замка. Знаю я все эти рассказки, — опять перебил Горм. — Но то ведь были честные наемные убийцы в кольчугах и с духовыми ружьями, а не какие-то плохо заметные тени в черных плащах и с когтями, и ваще, дело не в этом. В конце концов, Кукылин мой ученик — ему любые убийцы что паровозу слепые щенки, вон как насобачился руки-то отрубать. Куда ты волокешь эту фигову базуку, идиотка? — Горм неожиданно перешел на нувукакский диалект. — Я сказал, нечего вокруг меня кружить, как стервятник над трупом героя! Фенрир, это не тебе. Сперва, ядрен кот, глазами стреляет, потом из пистолета, а теперь ваще базуку приволокла!
Дура, целься хоть левее, саму рикошетом накроет! Эй, сдавайтесь, гады, а то еще одну скульптуру на вас обрушу! А ты, гнидовоз септический, не стони под ногами, когда я разговариваю, а то не так еще схлопочешь. Тьфу… Так я говорю, наемные убийцы здесь ни при чем.
— Тогда почему он пропустил проход ретранслятора и не вышел на связь?
— Трудно сказать точно, но без секса дело наверняка не обошлось.
В плотном эфирном галдеже диапазона биологической радиосвязи птиц на фанерном звездолете Фенрир вдруг уловил обрывок фразы: «Он прикончил капитана!»
— Погоди ты со своим сексом — похоже, на звездолете бунт.
В коридорах и залах «Крюха прародителя» происходило что-то непонятное.
Глушилка, скрывавшая переговоры ночных сторожей от экипажа, отключилась, и прямо из сторожки Клюп на весь корабль исступленно орал о снизошедшем на него откровении, об обмане и происках. Фанерный звездолет несколько раз вздрогнул и с жутким ускорением понесся в направлении солнца, огласив радиоэфир криками боли, отчаяния и злорадного торжества.
— На звездолете что? Бунт где? Что происходит?
— Как я понимаю, капитан убит, системный программист спятил, вся конструкция снялась с орбиты и уходит на предельной тяге, а так ничего особенного, — ответил Фенрир, с риском передавить все Гормовы охотничьи трофеи догоняя «Крюх» и тщетно пытаясь вызвать кого-нибудь из знакомых членов экипажа. Остатки рабочего тела из последних несброшенных баков и магнитных ловушек во много раз полегчавшего за многие века пути звездолета соединялись в фокусах чаш отражателей, унося в потоках света полную энергию, заключавшуюся в массе вещества и антивещества.
Наконечником чудовищного копья, пущенного в солнце, «Крюх прародителя» летел к последней цели.
Горм стоял на площади Безымянного матроса. Из-за достигшего крайней степени в своем проявлении железобетонного бюста железобетонной спортсменки, плывшей на спине по заваленной отбросами чаше фонтана, ему в голову били очереди пуль мелкого калибра со смещенным центром тяжести. Стрелявших, видимо, занимал не результат, а сам процесс, поскольку таким образом опорожнялся уже десятый рожок.
— Я предупреждал, — Горм со вздохом сожаления стащил за ноги с постамента истукан юноши с навевавшим неясные мысли о медленной насильственной смерти спротивным снарядом в правой руке, перехватил поперек пояса и послал заляпанной птичьим пометом коротко стриженной головой вперед. Статуя по касательной прошла над полусферой железобетонного бюстгальтера купального костюма и с мокрым хрустом накрыла цель.
Над невысоким бордюром, огораживавшим бассейн снаружи, показалась головка Айник.
— Пошли, осталось два квартала! — пропищала дева-воительница, перекинула через плечо ремень страшного ракетного ружья и, едва не переломившись под его тяжестью, перебежала через площадь и скрылась за опрокинутым грузовиком.
«Почти хорошенькая,» с брезгливой жалостью подумал Горм, на прощанье пнул одного из по обыкновению в изобилии валявшихся у его ног в полубессознательном состоянии уголовников в солнечное сплетение и поплелся вслед.
— Скорее решай, что делать, — торопил Фенрир. — С таким ускорением он въедет в солнце как раз в полдень по кутукыгакскому времени.
— Перехватывай управление!
— Как?
— Тарань шлюзовую камеру, блокируй дыру силовым полем и влезай в компьютер.
— А если не удастся?
— Посылай роботов, отключай к свиньям мохнорылым всю периферию и управляй двигателями напрямую. Поскорее, иначе не развернешь. Да, еще. Тарань неисправный шлюз!
— Согласен. Тараню.
Погода выдалась редкая. Тучи над зубчатыми стенами Кыгмика разошлись настолько, что в дымке отчетливо виднелся диск солнца. Поле общинного аэродрома пестрело людьми, на месте сгоревшего постоялого двора стоял прикрытый маскировочными сетями разборный дом, который служил агии Камыснапу дворцом приемов и устанавливался обычно только по случаю приезда владетельных князей и баронов из других земель.
Камыснап и Кукылин, окруженные охраной, проталкивавшей дорогу в толпе любопытных горожан, шли в направлении самолетов.
— Видишь, мальчик, как бывает, — говорил князь. — Гонец мой оплошал. Если бы ты не погорячился тогда, можно было бы дознаться, кто его подкупил, а так остается только гадать. Может, бароны из предгорий, а может, и Федерация. Всем им поперек горла мое желание вступить в союз с твоим новым сюзереном. Нас не раз еще могут попытаться поссорить, поэтому я хочу скорейшего формального установления отношений с бароном Гормом. Если ты благополучно проведешь к нему мое посольство, я пожалую тебе замок на юге земли Раткин. Белая чума унесла там много жизней, и мужикам нужны хорошие хозяева.
— Спасибо, князь. Думаю, мне найдется чем отдарить вас в ответ, — ответил Кукылин, про себя подумав: «Все-таки прав Таграк — второго такого скряги, как Камыснап, нет по эту сторону гор. Сулит в подарок надел, на котором еще лет пятьдесят и таракан не сможет обосноваться».
— Держите на восток, пока не покажется старый нувукакский тракт. По нему летите к горам, а за ними до Кутукыгака рукой подать. Я думаю, барон Горм поможет найти посадочную полосу. На случай, если вас встретят пилоты Федерации, мои механики перезарядили пулеметы твоего самолета разрывными патронами. На этом самолете я когда-то сбил трех вампиров Ратратрымырга в одном бою, и как раз над горами, правда, поближе к Кыгмику. Механики сказали мне, что не нашли топливных баков. Воистину ли ты летаешь без заправки?
— Да, князь, и это не единственный из секретов, которыми владеет мой властелин.
— Ходят слухи, что ты отважился вторгнуться вместе с ним в город мертвецов и захватить великое сокровище.
— Это правда.
— О тебе сложат балладу. Я рад, что первые свои подвиги ты совершил в моей дружине.
У самолетов князя и Кукылина уже поджидал Имаксулик, герольд Кыгмика, возглавлявший посольство. Два легких истребителя ревели турбинами, гооовые выруливать на стартовую полосу. Под люками в брюхе тяжелого истребителя-бомбардировщика нарядно одетые придворные спорили, кому лететь в кабинах вместе с пилотами, стрелками и радистом, а кому в бомбовом отсеке.
Занимая свое место в богатом катапультируемом кресле, Кукылин посмотрел на князя, стоявшего у края рулежной дорожки. Улыбка исчезла с лица старика, и взгляд ввалившихся глаз на иссеченном морщинами лице был суров и безжалостен. «Хорошо, что Камыснап согласился на переговоры», решил Кукылин. «Он поддержал меня в самые трудные годы моей жизни, и мне трудно было бы обратить меч против него. Пусть не без изъяна, зато настоящий воин».
В воздухе истребитель-бомбардировщик пристроился за самолетом Кукылина, держась чуть ниже и позади. Легкие истребители летели по бокам от него, прикрывая от возможных атак. Когда тракт внизу зазмеился серпантином между крутых отрогов Танниритского массива, тяжелый самолет неожиданно отстал на лигу с четвертью.
— В чем дело, Имаксулик? — спросил Кукылин в рупор переговорного устройства.
Ответа не последовало. Вдруг самолет Кукылина затрясся — один из истребителей стрелял в него.
Автоматически Кукылин прибавил скорость, пытаясь стряхнуть преследователя с хвоста сразу ставшей неуклюжей машины, потом вспомнил про силовые щиты и, на мгновение оторвав одну руку от бешено дергавшегося штурвала, щелкнул тумблером на висевшей на шее коробке. Краски окружающего мира слегка померкли, и под прикрытием щитов Кукылин смог развернуться, чтобы, вновь выключив защитное поле, изрешетить врага пулеметными очередями.
«Похоже, и кто-то из посольства подкуплен», думал Кукылин, готовясь поймать слегка замешкавшийся истребитель в трубку прицела.
Пулеметы молчали. Истребитель-бомбардировщик скрылся из вида. Легкие самолеты прекратили огонь, убедившись в бессмысленности стрельбы, и летели рядом, словно чего-то дожидаясь. Кукылину вспомнилось, каким взглядом Камыснап провожал его. «Что еще накрутили его механики?»
Поднявшись повыше, он увидел еще одну небольшую группку уголовных, сворачивавшую с улицы в подворотню. Бандиты вторглись в город.
* * *
Соединенный девятью массивными трубами, скрывавшими коммуникационные тяги, с одной из многочисленных сигналораспределительных подстанций Щелковава, рабочий терминал, у которого висели Клюп и Почтат Елеграф, удобно располагался в удаленной от всех основных служб «Крюха Прародителя» пещерке, затерянной среди чудовищных складских помещений, заполненных ящиками с неведомыми припасами и оборудованием.
Склады пользовались славой гиблого места. Среди бесконечных штабелей запросто можно было заблудиться и проплутать до полного истощения сил и смерти, не встретив ни одной живой души. Тем не менее, неоднократно предпринимавшиеся птицами попытки использовать щели между ящиками поближе к выходу для доведения свежей пищи до деликатесного состояния неизбежно оканчивались провалом — пища исчезала бесследно. Ходили слухи о гадких ползающих и летающих животных, скрытно плодившихся в вентиляционных колодцах, о внезапных подвижках и обвалах ящиков, о пропавших без вести кладовщиках и о тайных кладках неизвестно чьих мешков, закрывавшихся не на молнию, а на пуговицы.
Рассказывали и про жуткие предметы, порой находившиеся в рассохшихся от долгого хранения ящиках и коробках. Один из родичей Клюпа в молодости приволок со склада коробку, под крышкой которой была выемка по форме клешни. У другого родича хватило ума сунуть в эту выемку свою клешню и закрыть коробку. Он очень громко кричал, когда спрятанный в коробке механизм вырвал ему один за другим все три когтя из клешни.
Знающие птицы поговаривали, что кладовщики Почтат Елеграф и Почтат Елефон совершенно спятили от своей работы. Находились серьезные и неудобосказуемые аргументы в пользу этой гипотезы, но Клюп в главном для себя находил суждение кладовщиков здравым — они панически боялись покидать узкие складские проемы и, когда подошла их очередь в переселенческий челнок, удрали и прятались в только им известных закоулках складов, пока челнок не отбыл. Елеграф даже толком не умел летать — настолько привычнее ему было лазить по стеллажам, цепляясь когтями. Этот хот действительно был немного не в порядке. Смотря на то, как Клюп вкручивал в терминал команды, он страшно косил всеми тремя глазами, ритмично раскачивал потюх, через каждые три толчка переворачиваясь, непрерывно чесался, мерзко хихикал и бормотал:
— И как я?… Как как, да никак! Пока как-то так… Но как это я так? Все не так, нет, все не так…
Монолог Елеграфа стал Клюпу настолько не по нутру, что он решил заговорить сам:
— Похоже, Тудыть кое-что пронюхал…
— Он что-то пронюхал? Ничего, мы заткнем ему нос, самое время! Елефон!
В пещерку протиснулся огромный, болезненно жирный насолот с крошечными глазками и бессмысленно распахнутой пастью.
— Ты знаешь, кто такой Тудыть? Помнишь, я тебе показывал?
В глазках насолота слабо забрезжил и вмиг погас огонек придурочной мысли, из пасти потекли густые слюни.
— Лети до штабеля с плюшевыми знаменами, за ним сверни к стене, отодвинь ящик, помеченный краской — понял? — за ним будет дверца. Никто про нее не знает, хе-хе, никто не знает, где выход на склады из капитанского хода, потому, что капитан не бывает на складах, хе-хе-хе, ему не до складов, хе-хе-хе-хе! — Елеграф завертелся вокруг потюха, истерически хихикая. Через восемь с половиной оборотов ему удалось восстановить контроль над речью:
— Открой дверцу и жди. Когда под тобой пролетит Тудыть, можешь попробовать его мозги. Это очень вкусно, и я разрешаю тебе попробовать! Стена за штабелем с плюшевыми знаменами, ящик, помеченный краской! Лети, пока я снова не запретил! Хорошая птичка!
Насолот радостно забулькал и задом вылез из пещерки. Решив, что лучше закончить работу до его возвращения, Клюп налег на рукоятку отладчика.
Через некоторое время он увлекся работой настолько, что забубнил дуэтом с Елеграфом:
— Привинтим сюда синенький условный переход, этот вал вообще выкинем, а здесь поднимем зеленый флаг. Попеньку хвалился, что выгрузит любой резидент. Ничего, после дневного сна наша очередь проводить рутинный осмотр Щелковава, не Попеньку ведь, а осмотрим, так пусть выгружает!
С мерзейшим хихиканьем, затмившим даже Елеграфово, Клюп подцепил когтем крючок загрузки. Завертелся маховик, и загрузчик сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее понес сегментированное тело программы к воротам центрального процессора Щелковава.
* * *
— Алчный, гнусный каннибал, — сказал Горм Мидиру, умильно смотревшему на наскоро прокопченную заднюю лапу собаки — охранника, лежавшую на куске фольги вместе с несколькими головками чеснока, найденными в развалинах овощебазы. — Как будто не ты только что сожрал полтаза крысиного супа.
— Пропал мой суп, — укоризненно напомнил Мидир. — Потолок упал. Дай мяса.
— На, подавись, прорва ненасытная, — Горм с ненавистью отрезал от копченой лапы кусочек, не насытивший бы и мышонка, швырнул Мидиру и стал так и эдак вертеть лапу, примериваясь, куда бы вонзить зубы.
Дверь диетстоловой, случайно выломанная Гормом при входе и им же аккуратно прислоненная на прежнее место, упала.
— Сюда тащите, столы есть, то что надо, — крикнул кому-то снаружи мазурик в расшитой серебряным шитьем черной форме начальника подводной лодки. Горм некоторое время озадаченно таращился на окровавленные дыры в кителе, потом догадался, что одежда, скорее всего, была продырявлена не с нынешним, а с предыдущим владельцем внутри, и вернулся к созерцанию копчености. Он совершенно не собирался претендовать на единоличное право пользования столовой.
Мазурик и еще несколько пьяных, но довольно добродушно настроенных, несмотря на царапины и укусы, типов вволокли в помещение отчаянно сопротивлявшуюся девчонку лет дюжины с небольшим по местному счету, повалили ее на стол и, беззлобно переругиваясь, принялись стаскивать с нее одежду.
— Твои братья-каннибалы, — назидательно сказал Мидиру Горм. Задетый не столько нарушением норм морали и религии, сколько полным невниманием к собственной персоне, он встал с притащенной из подсобки после нескольких неудачных попыток сесть на столовские стулья колоды и обратился к вошедшим:
— Это, ядрена мышь! Я, конечно, понимаю, что голодно и все такое, но нельзя же детей-то лопать живьем. Прикончили бы сперва, что ль…
— Что это еще за фрайер? — спросил у подонка в морской форме громила с выбритой правой половиной черепа и свежим укусом на щеке.
— Это слабоумный мутант откуда-то из-за гор — не обращай внимания. Он сильный, но безобидный — никого не убивает, — ответил лженачальник подводной лодки.
— Это я-то никого не убиваю? И то, таких гнилосмрадных ублюдков помоечной кошки от неисправного насоса, зачатых на полях орошения, как ты и твои приятели, я только жестоко и изощренно калечу, с нарочитой свирепостью выдергивая им из суставов все конечности опричь одной, за каковую таскаю по острым каменьям, — Горму приходилось в уме переводить себя на плохо известный ему нувукакский диалект кыфлявикского языка, отчего его речь сильно теряла в выразительности.
— Слабоумный, говоришь? — громила зачем-то спустил штаны.
— Эй, перхоть троллиная! Это столовая, а не нужник! — сказал несколько рассерженный Горм. — Не имей ты на твоих паскудных плечах заклиненную задницу вместо твоей похабной головы, ты давно уже убрался бы отсюда!
Одевай штаны обратно, ты понял?
Два последних слова произвели на бандитов некоторое впечатление.
— Непохож он на фрайера, — сказал громила. — Пойдем, еще забаву себе найдем.
— Ну уж нет! Я этот город захватил — мне в нем и бесчинствовать! Собачки, фас!
Дверной проем оказался слишком узок для шестерых.
— Пока ты тут жрешь, эта мразь по всему Кутукыгаку творит невесть что, — сказал Фенрир.
— Я не могу стоять за правое дело натощак, — Горм переступил через корчившегося на полу бандита и побрел было в свой угол, но дорогу ему преградила спрыгнувшая со стола девчонка.
— Я в долгу не останусь.
— Пустое. Слушай, неужели у вас вправду такой голод, что прямо из домов друг друга хватают и жрут?
— Да нет, друг до друга пока не доходит.
— Привет, а зачем же эти друзья тебя сюда затащили?
— Изнасиловать.
Горм с недоверием посмотрел на девчонку, пробормотал: «Кошмар, даже дети все озабоченные!» и, отстранив ее, навис над столом. Лапы там не было.
— Сволочь ты, а не товарищ, — сказал Горм Мидиру.
Девчонка пожала плечами и стала собирать с пола свое тряпье.
* * *
— Между прочим, Виютку и тебя назвал среди участников своего с Калюком заговора. Мало того, он сказал, что ты инопланетный шпион, — страдальчески улыбаясь, сказал Нагруасек Ахаханавраку.
— Предатель — он и есть предатель. Он еще не раскаялся в своих преступлениях, вот и старается запятнать честных слуг народа. Кстати, у меня есть подарок тебе, старший брат.
— Вот как?
— Из последней инспекционной поездки по лагерям подонок и разложенец Калюк вывез танцевальную труппу заключенных, что, кстати, тоже скрыл от тебя, старший брат. Здесь, в Нувукаке, они уже подготовили один спектакль.
— Какой?
— Героико-эротический балет «Честь за родину».
— Забавно. Подарок принят, но не думай, что я чувствую тебя себе обязанным. Что с восстанием в Кутукыгаке?
— Мои агенты при первых же сообщениях о мятежах в политических лагерях подняли восстания в нескольких уголовных и подбили главарей вести банды на Кутукыгак и отбить его у политических. Сейчас в городе одни преступники истребляют других. До войны, когда еще были леса, так тушили лесные пожары.
Встречный огонь.
— Тоже забавно. Когда уголовные разберутся с политическими, пошлем войска.
Где твой балет? А то совсем мы себя загнали на благо отчизне.
* * *
Утруп зловонный, последний, хранившийся в холодильниках «Крюха прародителя», медленно, но верно подходил к концу. Хруст разгрызаемых костей, стоны раздираемых жил и хлюпанье высасываемых кишок в сторожке стихали. Изредка воздух оглашала громовая отрыжка. Хрябет, хранитель стручьев, спал с одним из утруповых органов размножения в лапах — сон сморил старого ночного сторожа, прежде чем тот смог закончить трапезу.
Тудыть безнадежно опаздывал к еде, видимо, опять отвлеченный каким-нибудь срочным делом.
— Вот что скажу я вам, птицы! — неожиданно начал Клюп. — Все вы поддались на обман четверолапой ошибки природы, возжелавшей приспособить вас для выполнения своих ничтожных целей, которые заслонили в вашем сознании великую и единственную Цель, к которой вело нас наше странствие, было ли то странствие телесное, в чем уверял завет предков, или же странствие наших душ по стране соблазнов и ложных надежд. Так или иначе, мы во главе с нашим капитаном сбились с пути, и не потому ли тварь неведомая пала на него из тьмы переходов, когда он облетал корабль, сбитый им с курса, прободала глаз, не увидевший истины, и выпила согрешивший мозг?
Закричал Ключей, задумавшийся над первыми словами Клюпа и принявшийся вместо сахарной кости грызть свою лапу.
Клюп продолжал свою странную речь:
— Но была птица, которая думала: почему предкам угодно было оставить нас без указаний на последнем участке пути? И эта птица поняла — мы не были оставлены без указаний! Было указание, что сияло пред всеми нами в рубке управления, говоря: вот он, путь в рай! Отриньте сомнения, потомки, летите на свет, зажженный нами, огонь расступится, и пред вам отверзнутся двери в вечное блаженство! И предки сказали птице: веди тех, кто не понял сам, и тех кто убоялся, и будут прощены, те же, кто в гордыне своей возомнили, что законы мироздания превыше воли нашей, да будут прокляты и оставлены в этом мире навеки, и да не познают они блаженства!
— Держите его, птицы! Он прикончил капитана! — догадался Попеньку.
— Уж поздно, несчастный! Пусть вещая птица погибнет, но воля предков будет исполнена тем, над кем нет у тебя власти! — Клюп идиотски захихикал и завертелся вокруг потюха.
Попеньку посмотрел на высившийся в полумраке сторожки над костями утрупа зловонного центральный терминал. Огоньки на контрольной панели перемигивались в странном ритме. Проверить подозрение было недолгим делом.
Терминал не реагировал на команды. Внизу хихикал и вертелся флюгером Клюп.
До птиц вокруг него, похоже, тоже начало доходить, что дело неладно.
Некоторые оторвались от еды и смотрели вверх. Не дожидаясь, пока осознание ситуации станет всеобщим, Попеньку полетел в процессорную. Внезапный удар ускорения бросил его на стенку коридора. Ускорение было много больше привычного крейсерского, и Попеньку больно ударился спиной. Стараясь не обращать внимания на боль, он попробовал снова взлететь, но новый толчок почти размазал его по стене. Придавленный чудовищным грузом, со сломанным крылом Попеньку пополз дальше. В клюве появился привкус крови. В одном из боковых ответвлений коридора валялись расплющенные и окровавленные трупы двух птиц. В одной из них, чья грудная клетка была смята выпавшим из незакрытой двери в какое-то помещение контейнером, Попеньку узнал недавно пропавшего без вести кладовщика. Голова второй птицы была изуродована до неузнаваемости. Ход круто поднимался вверх. Попеньку в отчаянии думал уже, что ему не одолеть подъема, когда наконец дверь процессорной под ним подалась и он упал вниз, на сорвавшуюся с креплений индикаторную панель Щелковава. В его тело вонзились острые обломки сигнальных семафоров.
Обливаясь кровью, Попеньку подполз к стеллажам динамической памяти звездолета, под стон и треск конструкций продолжавшего свой бешеный разгон, надеясь очистить память от занесенного туда Клюпом безумия. Жужжание барабанов, контроль над которыми был перехвачен резидентом, напомнило Попеньку Клюпово хихиканье в сторожке. Вцепившись в рычаг перезагрузки памяти передними лапами, он стал ждать, когда ужасный звук затихнет, но зловещее жужжание продолжалось. С грохотом сорвалась со своего места еще одна индикаторная панель, обнажив внутренности блока контроля памяти. Попеньку заглянул внутрь и обмер.
Векторы прерываний были завязаны узлом.
* * *
Планета Лысое Варенье, по неясным причинам названная Гормом в честь некогда известного охотника на мозгоклюев, не могла порадовать ни глаз, ни оптический рецептор системы распознания образов белизной облаков и синевой океанов. Фанерный звездолет, под боком которого висел Фенрир, не отличался ни совершенством форм, ни красотой. Разговор, который Фенрир вел с Гормом, не был ни мало-мальски утешительным, ни даже сколько-нибудь осмысленным.
— Тоже мне сравнил ежика с полотенцем, — разорялся туда-сюда метавшийся по Кутукыгаку Горм, которому никак не удавалось восстановить контроль над городом. — Многого добиться можно только многого хотя, а здесь… Шел я тут сквером, бандиты убили лошадь, разделали и жарят на костре, а горожане, кто повылез на запах — нет чтобы отнять мясо — подобрали кости, варят, да еще нахваливают — хороший, мол, скелет, жирный, навару с него много. Тьфу!
— Кто о чем, а тролль все о костях, — только и мог ответить Фенрир. — Дал бы мне хоть слово сказать прежде чем набрасываться. Я вспомнил Горма Старого не потому, что он сам провозгласил себя королем, а потому что его тоже пытались прикончить наемные убийцы, и не один раз.
— И отвязались только тогда, когда очередную партию убийц он утопил по одному в метановых танках завода биогаза моего замка. Знаю я все эти рассказки, — опять перебил Горм. — Но то ведь были честные наемные убийцы в кольчугах и с духовыми ружьями, а не какие-то плохо заметные тени в черных плащах и с когтями, и ваще, дело не в этом. В конце концов, Кукылин мой ученик — ему любые убийцы что паровозу слепые щенки, вон как насобачился руки-то отрубать. Куда ты волокешь эту фигову базуку, идиотка? — Горм неожиданно перешел на нувукакский диалект. — Я сказал, нечего вокруг меня кружить, как стервятник над трупом героя! Фенрир, это не тебе. Сперва, ядрен кот, глазами стреляет, потом из пистолета, а теперь ваще базуку приволокла!
Дура, целься хоть левее, саму рикошетом накроет! Эй, сдавайтесь, гады, а то еще одну скульптуру на вас обрушу! А ты, гнидовоз септический, не стони под ногами, когда я разговариваю, а то не так еще схлопочешь. Тьфу… Так я говорю, наемные убийцы здесь ни при чем.
— Тогда почему он пропустил проход ретранслятора и не вышел на связь?
— Трудно сказать точно, но без секса дело наверняка не обошлось.
В плотном эфирном галдеже диапазона биологической радиосвязи птиц на фанерном звездолете Фенрир вдруг уловил обрывок фразы: «Он прикончил капитана!»
— Погоди ты со своим сексом — похоже, на звездолете бунт.
В коридорах и залах «Крюха прародителя» происходило что-то непонятное.
Глушилка, скрывавшая переговоры ночных сторожей от экипажа, отключилась, и прямо из сторожки Клюп на весь корабль исступленно орал о снизошедшем на него откровении, об обмане и происках. Фанерный звездолет несколько раз вздрогнул и с жутким ускорением понесся в направлении солнца, огласив радиоэфир криками боли, отчаяния и злорадного торжества.
— На звездолете что? Бунт где? Что происходит?
— Как я понимаю, капитан убит, системный программист спятил, вся конструкция снялась с орбиты и уходит на предельной тяге, а так ничего особенного, — ответил Фенрир, с риском передавить все Гормовы охотничьи трофеи догоняя «Крюх» и тщетно пытаясь вызвать кого-нибудь из знакомых членов экипажа. Остатки рабочего тела из последних несброшенных баков и магнитных ловушек во много раз полегчавшего за многие века пути звездолета соединялись в фокусах чаш отражателей, унося в потоках света полную энергию, заключавшуюся в массе вещества и антивещества.
Наконечником чудовищного копья, пущенного в солнце, «Крюх прародителя» летел к последней цели.
* * *
По краям затянутого сплошной облачностью ночного небосвода расползались мутные красные пятна. Бандиты подожгли город с трех концов. Запахи горелой плоти, нечистот, тления и свежей крови смешивались с горьким дымом, низко стлавшимся над засыпанными битым стеклом и кусками штукатурки улицами.
«Кутукыгак разгорелся костром —
Славное дело, веселый погром.»
Горм стоял на площади Безымянного матроса. Из-за достигшего крайней степени в своем проявлении железобетонного бюста железобетонной спортсменки, плывшей на спине по заваленной отбросами чаше фонтана, ему в голову били очереди пуль мелкого калибра со смещенным центром тяжести. Стрелявших, видимо, занимал не результат, а сам процесс, поскольку таким образом опорожнялся уже десятый рожок.
— Я предупреждал, — Горм со вздохом сожаления стащил за ноги с постамента истукан юноши с навевавшим неясные мысли о медленной насильственной смерти спротивным снарядом в правой руке, перехватил поперек пояса и послал заляпанной птичьим пометом коротко стриженной головой вперед. Статуя по касательной прошла над полусферой железобетонного бюстгальтера купального костюма и с мокрым хрустом накрыла цель.
Над невысоким бордюром, огораживавшим бассейн снаружи, показалась головка Айник.
— Пошли, осталось два квартала! — пропищала дева-воительница, перекинула через плечо ремень страшного ракетного ружья и, едва не переломившись под его тяжестью, перебежала через площадь и скрылась за опрокинутым грузовиком.
«Почти хорошенькая,» с брезгливой жалостью подумал Горм, на прощанье пнул одного из по обыкновению в изобилии валявшихся у его ног в полубессознательном состоянии уголовников в солнечное сплетение и поплелся вслед.
— Скорее решай, что делать, — торопил Фенрир. — С таким ускорением он въедет в солнце как раз в полдень по кутукыгакскому времени.
— Перехватывай управление!
— Как?
— Тарань шлюзовую камеру, блокируй дыру силовым полем и влезай в компьютер.
— А если не удастся?
— Посылай роботов, отключай к свиньям мохнорылым всю периферию и управляй двигателями напрямую. Поскорее, иначе не развернешь. Да, еще. Тарань неисправный шлюз!
— Согласен. Тараню.
* * *
Погода выдалась редкая. Тучи над зубчатыми стенами Кыгмика разошлись настолько, что в дымке отчетливо виднелся диск солнца. Поле общинного аэродрома пестрело людьми, на месте сгоревшего постоялого двора стоял прикрытый маскировочными сетями разборный дом, который служил агии Камыснапу дворцом приемов и устанавливался обычно только по случаю приезда владетельных князей и баронов из других земель.
Камыснап и Кукылин, окруженные охраной, проталкивавшей дорогу в толпе любопытных горожан, шли в направлении самолетов.
— Видишь, мальчик, как бывает, — говорил князь. — Гонец мой оплошал. Если бы ты не погорячился тогда, можно было бы дознаться, кто его подкупил, а так остается только гадать. Может, бароны из предгорий, а может, и Федерация. Всем им поперек горла мое желание вступить в союз с твоим новым сюзереном. Нас не раз еще могут попытаться поссорить, поэтому я хочу скорейшего формального установления отношений с бароном Гормом. Если ты благополучно проведешь к нему мое посольство, я пожалую тебе замок на юге земли Раткин. Белая чума унесла там много жизней, и мужикам нужны хорошие хозяева.
— Спасибо, князь. Думаю, мне найдется чем отдарить вас в ответ, — ответил Кукылин, про себя подумав: «Все-таки прав Таграк — второго такого скряги, как Камыснап, нет по эту сторону гор. Сулит в подарок надел, на котором еще лет пятьдесят и таракан не сможет обосноваться».
— Держите на восток, пока не покажется старый нувукакский тракт. По нему летите к горам, а за ними до Кутукыгака рукой подать. Я думаю, барон Горм поможет найти посадочную полосу. На случай, если вас встретят пилоты Федерации, мои механики перезарядили пулеметы твоего самолета разрывными патронами. На этом самолете я когда-то сбил трех вампиров Ратратрымырга в одном бою, и как раз над горами, правда, поближе к Кыгмику. Механики сказали мне, что не нашли топливных баков. Воистину ли ты летаешь без заправки?
— Да, князь, и это не единственный из секретов, которыми владеет мой властелин.
— Ходят слухи, что ты отважился вторгнуться вместе с ним в город мертвецов и захватить великое сокровище.
— Это правда.
— О тебе сложат балладу. Я рад, что первые свои подвиги ты совершил в моей дружине.
У самолетов князя и Кукылина уже поджидал Имаксулик, герольд Кыгмика, возглавлявший посольство. Два легких истребителя ревели турбинами, гооовые выруливать на стартовую полосу. Под люками в брюхе тяжелого истребителя-бомбардировщика нарядно одетые придворные спорили, кому лететь в кабинах вместе с пилотами, стрелками и радистом, а кому в бомбовом отсеке.
Занимая свое место в богатом катапультируемом кресле, Кукылин посмотрел на князя, стоявшего у края рулежной дорожки. Улыбка исчезла с лица старика, и взгляд ввалившихся глаз на иссеченном морщинами лице был суров и безжалостен. «Хорошо, что Камыснап согласился на переговоры», решил Кукылин. «Он поддержал меня в самые трудные годы моей жизни, и мне трудно было бы обратить меч против него. Пусть не без изъяна, зато настоящий воин».
В воздухе истребитель-бомбардировщик пристроился за самолетом Кукылина, держась чуть ниже и позади. Легкие истребители летели по бокам от него, прикрывая от возможных атак. Когда тракт внизу зазмеился серпантином между крутых отрогов Танниритского массива, тяжелый самолет неожиданно отстал на лигу с четвертью.
— В чем дело, Имаксулик? — спросил Кукылин в рупор переговорного устройства.
Ответа не последовало. Вдруг самолет Кукылина затрясся — один из истребителей стрелял в него.
Автоматически Кукылин прибавил скорость, пытаясь стряхнуть преследователя с хвоста сразу ставшей неуклюжей машины, потом вспомнил про силовые щиты и, на мгновение оторвав одну руку от бешено дергавшегося штурвала, щелкнул тумблером на висевшей на шее коробке. Краски окружающего мира слегка померкли, и под прикрытием щитов Кукылин смог развернуться, чтобы, вновь выключив защитное поле, изрешетить врага пулеметными очередями.
«Похоже, и кто-то из посольства подкуплен», думал Кукылин, готовясь поймать слегка замешкавшийся истребитель в трубку прицела.
Пулеметы молчали. Истребитель-бомбардировщик скрылся из вида. Легкие самолеты прекратили огонь, убедившись в бессмысленности стрельбы, и летели рядом, словно чего-то дожидаясь. Кукылину вспомнилось, каким взглядом Камыснап провожал его. «Что еще накрутили его механики?»