Разговор не клеился.
— На хрена ты приволок к нам этот металлолом? — спрашивал у прислоненного в полуобморочном состоянии к стене гарпунера краснорожий безносый хмырь во главе стола. — Эй, ты, рогатый, подними забрало — поглядим, так ли ты страшен!
— Ладно. Штанов можете не спускать. Судя по вашему виду и запаху, вы всегда с этим опаздываете, — Горм нарочито медленным движением освободил фиксаторы и, сняв очки, отодвинул маску респиратора от лица. Тут же сидевший по левую руку от безносого мерзавец с плоской мордой, отливавшей медью, как начищенная сковорода, метнул Горму в лицо нож, до поры запрятанный в рукаве. Горм перехватил его в воздухе двумя пальцами за лезвие и послал обратно — «Извините, рефлекс.» Последовали хрип, бульканье, лязг падающего стула и громкий стук затылка трупа о каменный пол.
— Я чувствую, плохо видно, — Горм поманил пальцем фонарь. Тот со скрипом повернулся. — Теперь лучше, что ли? Дайте тому длинному хлебнуть — он оклемается. А ты, красавец, захлопни пасть или как это там у тебя называется.
— А я тебя уже видел. И этих красноглазых тоже. Пил тогда без просыпу двенадцать дней, и на тринадцатый увидел. Выпьем по этому случаю. Пей с нами, рогатый.
— Вы, что ль, капитаны пиратских кораблей?
— Мы, мы. Садись к столу, выпей. Ах, ты же кровь пьешь… Нацедить?
— Не грызи вены и вообще оставь труп товарища в покое. У меня есть одно предложение.
«Дай ты им выпить,» — шептал голос Кукылина из рогатого обруча. «У нас без двух-трех стартовых чашек ни одно дело не идет.»
Горм махнул рукой, сел за стол, придвинул к себе блюдо, вынул из ножен большой и малый кинжалы, прикинул дозу радиации и принялся за еду. Йего вспорхнули на край стола и тоже заработали челюстями. Черепов потянулся к бутыли, но Горм треснул его по клешне:
— Убери лапы!
— А что я?
— Это наркотик, птичка!
— С тобой всю жизнь проживешь, так на старости вспомнить будет нечего!
— Пень ты кривопоносный, а не птица! Тебе потенция твоя дорога?
— А, — Черепов схватил бутыль и впечатал ее в стену.
— Так что у тебя за предложение? — безносый уже изрядно оживился.
— Я мститель. Мой кровник находится в другой звездной системе. Мне нужен звездолет. Я не могу построить его в одиночку. Так что приходится заняться вашим гадюшником.
И намека на понимание не отразилось в мутных глазах слушателей. Горм тем не менее продолжал.
— Планета в ужасном состоянии. Народишко мрет, биосфера деградировала, воздух, сами понимаете, отравлен и запылен, на материке война. Возможность остановить вырождение для вас и начать строительство для меня — эту лажу прекратить. Вас, пиратов, боятся на суше. Меня тоже. Если мы объединим усилия и вступим на материк с хорошо подкрепленным призывом прекратить войну, нас послушают. Ваши жизни кончены, но у некоторых из вас могут быть дети, которые, может быть, заживут как следует. Все.
— А чем тебе наша жизнь не нравится? Спирт, рыба — закуска хорошая, работа по душе.
— А тем, что на побережьях, где много разбомбленных портов, уровень мутаций такой, что выживает один ребенок из десяти, да и тот вырастает в урода вроде тебя. На суше есть большие ненаселенные области, где радиоактивность меньше. И потом, понимал бы что в рыбе.
— Что ты нам настроение портишь! До смерти как-нибудь доживем, наливай!
Один из капитанов уже валялся рядом с покойником в корягу пьяный.
— Эй, я вам не хвост собачий предлагаю, а последнюю надежду спасти ваш же мир, — Горм чувствовал полную неуместность своих слов, но другие почему-то не вылись.
— Пусть его те спасают, кто ему хоть чем-то обязан!
— Что он говорит? — спросил Бросай.
— Фуфло. Черепов, ты видишь, что творит вино?
— Жуткое дело, Горм. Можно я клюну того толстого в глаз? Уж больно противно он орет.
— Если клюнешь, заорет еще противнее, — Опорожнив блюдо с мясом в один из своих поясных мешков, Горм встал и повернулся к выходу, но запнулся о стоявшего на четвереньках гарпунера. Пол был покрыт вонючей грязью. Горм встал, сорвал с гарпунера штаны и, кое-как обтерев руки, пошел к лестнице.
Йего запрыгали за ним. Черепов мимоходом клюнул-таки чью-то задницу, торчавшую из-под стола. Уход гостей так и остался бы незамеченным хозяевами, если б не прощальный выстрел из ракетного пистолета, испаривший фонарь.
— Обдристки, — бормотал Горм, развязывая парус, в который были запакованы охранники, стоявшие у входа в пещеру. — И ты, братец, тоже хорош: ах, морские-де разбойники, не знают страха и пощады!
— Сам виноват, — отозвался Кукылин. — Я не учил тебя так вести переговоры.
Ничего, договоришься в следующий раз.
— Никаких разговоров с этим троллиным дерьмом! Нафиг мне такие союзники, которым все пофиг!
— Боюсь, лучше ты не сыщешь. На материке тоже преимущественно мразь, как ни стыдно мне это признать.
— Но, ежели по тебе судить, рыцари-то не все мразь?
— Но их осталось человек двести, и то все при дворах разных государей и враждуют друг с другом.
— А с другой стороны гор?
— Там, пожалуй, есть человек четыреста летчиков, но они все присягали Ратратрымыргу.
— Ну и что?
— Тебе они служить не будут.
— Брось, можно подумать, твой Ратрать… — Горм забыл следить за дыханием и запнулся. — Можно подумать, твой Трататать — это что-то серьезное.
— Куда уж серьезнее. Они пытают наших пленных и отправляют их на урановые рудники.
— И там все они умирают. Тогда откуда это известно?
— А своих солдат и летчиков, попавших к нам в плен, но сбежавших обратно, вешают на цепях вниз головами и сжигают живьем.
— Вранье.
— Я видел хронику.
— Подделка. Пропаганда. Я сам видел подпись на той газете, что валялась в твоем самолете под сиденьем: «Главная редакция пропаганды насилия». А ты не дрыгайся, жертва судебной медицины!
Последняя фраза была обращена к охраннику, первым вылезшему из паруса.
— Ладно, я еще пошатаюсь по этому городишку. Фенрир, что остальные пираты?
— Они так торопились убраться, что махнули через бухту напрямую, ну и…
— А. Птички?
— Работы на два дня.
— Эхехе…
Горм разглядывал открывавшийся вокруг пейзаж. Справа, за решетчатой дверью в полукруглом бетонном куполе, темнел спуск в подземелье, где остались один покойник, полторы дюжины без двух мертвецки пьяных капитанов пиратских кораблей, пребывавший уже по ту сторону маразма гарпунер Аликаммик и пяток насмерть перепуганных охранников. Поодаль от купола стояла кирпичная стена с провалами окон, за ней просматривались согнутые и разорванные взрывами конструкции портовых кранов. Чуть левее терялась в тумане полоска моря. Потом море заслоняли бывшие небоскребы, у подножия облепленные грязными халупами явно послевоенной постройки. Прямо впереди торчало мертвое дерево, первое увиденное Гормом на Кыфлявике, под ним валялся почерневший от времени и плохих условий хранения труп. Наконец, по левую руку более или менее уцелевшие дома покрывали уходивший в туман склон. Темнело. От лачуг доносились какие-то крики. Горм долго не мог взять в толк, какое действие могут сопровождать такие звуки, решил было посмотреть, но, послушав немного, понял, что предпочтительнее сразу пойти вверх по склону. Не прищелкивая очков, он побрел по выщербленной мостовой, осматривая лепившиеся друг к другу домишки.
— Дрянь был городок.
— Не знаю, не знаю. Я лучше сроду не видел, — откликнулся Бросай, семенивший рядом с Гормом. Он препотешно перебирал короткими задними лапами, взмахами полусложенных крыльев удерживая свое длинное туловище под хитрым углом к вертикали. «Интересно, при родном пятикратном тяготении он тоже так выдрючивается?» — подумал Горм. Черепов с свистом пронесся над его головой и врезался в фонарный столб. Мостовая кончилась. Улочку перегородил вросший в грунт по самые оси сгоревших колес грузовичок. Поблизости валялись ржавый бензиновый меч и несколько обгорелых костей. Стало совсем темно. Горм обернулся посмотреть на город — много ли огней, но склон застлал густой, руки не разглядеть, туман, так что пришлось надвинуть очки.
В инфракрасном диапазоне кое-что проглядывало. Горм снова поплелся вверх, надеясь выйти из тумана, но вдруг что-то мягко, но тяжело толкнуло его в спину. Он не мог ни подняться, ни повернуть головы. «Что за зараза, ядрена кошка?» — подумал Горм, нашаривая рычаг продувки двигательной системы ранца. Ш-ш-шварк! Нечто исчезло так же мягко и бесшумно, как и появилось.
— Горм! Выручай!
Одновременно с криками туман озарился желто-оранжевыми вспышками.
Птицы стреляли из огнеметов. Во мгле проскользнула огромная тень, двигавшаяся не касаясь поверхности.
— Я иду! Кром! — Горм вытащил резак, включил двигатель и побежал на свет, без особой надежды кого-нибудь сокрушить крутя орудие перед собой. На втором или третьем взмахе резак с шипением распорол какую-то ткань. На голову Горму хлынул поток густой жидкости, вкусом напоминавшей смесь прокисшего сливочного сыра с протухшим супом из раков. Небо потемнело.
Туман рассеивался. Вытерев очки и отплевавшись, Горм увидел себя стоящим в луже неопределенной дряни перед стеной, в проеме которой сидели спина к спине Бросай и Черепов. Левое крыло Бросая свисало почти до земли, перепонка была разорвана, из краев разрыва сочилась кровь.
— Горм! Что это было-то?
— А я откуда знаю! Единственно успел заметить, что оно вроде парило над землей. С крылом что?
— Будто не видишь! Оно схватило меня на лету. Ужас! Челюсти у него были такие… Не как у нас, а свернутые набок. И глаза… Много глаз. Я стреляю, а они втягиваются, я стреляю, а они втягиваются, я стреляю, а они втягиваются!
— Спокойно. На-ка, от боли, — Горм впихнул в клюв Бросая капсулу и приподнял конец крыла. — Сейчас найдем укрытие, обработаем и зашьем.
«Что могло разорвать такую шкуру? Похоже, мы пока дешево отделались,»
— подумал он.
Между тем мгла возвращалась. Посадив Бросая на плечо, Горм побежал к ближайшим воротам. Черепов с огнеметом прикрывал отступление. Почувствовав под собой пустоту, Горм откинул крышку люка и, нашаривая ногами ступени, поспешил вниз. Вспышки огнемета осветили рушащуюся под чудовищным напором извне стену, затем Черепов юркнул вслед за Гормом.
Наверху сыпались кирпичи и черепица, что-то с усилием скребло по полу, но скоро путешественники поняли, что в тесноте круто спускавшегося вниз хода они находятся в относительной безопасности, и решили спускаться. Через дюжину-другую ступеней ход повернул под прямым углом. За поворотом дорогу преградила высокая фигура в закрытом шлеме и с глухо рокотавшим дисковым мечом в руке.
— Ночь — неподходящее время для прогулок. До утра я беру вас под свою защиту, незнакомцы.
— Доброй еды, хозяин. Надеюсь, мы сможем отблагодарить вас за кров, — ответил Горм.
— Не стоит труда. Идите за мной.
— Никак не угомонишься! Может, хватит везде лезть? — некстати встрял Фенрир.
— Заткнись, утюг! Троллиному последышу не понять, что значит наконец встретить существо, которое не бросается сразу тебя убивать.
Хозяин провел Горма с Бросаем и Черепова по длинной сперва наклонной, потом горизонтальной галерее, заканчивавшейся относительно просторным залом с решетчатым полом. Высокий пошарил по стене рядом с проемом, нащупал и нажал кнопку. Завизжал электродвигатель, массивная дверь выкатиласть по рельсам из ниши в стене и изолировала зал от внешнего пространства.
— Рыцарь, вы можете снять респиратор. Здесь хороший воздух. У вас есть с собой лампа или другой огонь?
— Есть.
— Можете зажечь. Я порядочно не пользовался лампой и не помню, куда ее подевал.
— А темнота не мешает?
— Что вся наша жизнь, как не прозябание в вечном мраке?
— Те, внизу, у моря, так не думают.
— Да. Это по неведению, они просто не знают, что такое настоящая жизнь. А я, кажется, знаю. Зажгите, наконец, вашу лампу, рыцарь, омойтесь, оботрите пыль и проходите в следующий зал. Там я усажу вас на ложа, угощу пищей, выслушаю ваш рассказ и расскажу свой.
Свет Гормова фонарика озарил вентиль и шланг с разбрызгивателем.
Облившись водой и вытерев друг друга лежавшими в настенном ящичке бумажными полотенцами, Горм и птицы переместились в комнату со стеллажами по стенам и большой угловой лежанкой. Высокий снял с полки банку консервов и, порывшись в объемистом мешке, вынул шесть сухарей.
— Почему вы приютили нас, хозяин?
— По вашим лязгающим доспехам я узнал в вас рыцаря. Один из ваших спутников ранен, вы нуждаетесь в укрытии.
— Но вы рискуете, впуская нас троих в свой бункер.
— Что этот риск по сравнению с радостью оказать гостеприимство и встретить собеседника! Кто вы и кто ваши спутники, рыцарь? Они кажутся мне диковинными и непохожими на людей.
— Они и есть нелюди, но чтят гостеприимство.
— Я могу помочь раненому?
— Спасибо, я сам. Лучше расскажите пока свою историю, как обещали.
— Я хотел рассказать о жизни. О нашей жизни, что была когда-то. О жизни, что могла бы быть и сейчас.
Когда мой самолет сбили над морем рыцари Ратратрымырга, резиновую лодку со мной подобрал разбойничий корабль. Я пришелся по душе капитану и не один год проплавал с ним штурманом. Много повидал — абордажные бои, морских чудовищ, авианосец-призрак, пережил два атомных удара. Но ничто не заставило меня сожалеть о судьбе, пока я не увидел Торнрак, заклятый остров Книги Постыдных Откровений. Разбойники изредка заходят туда за пометом морских птиц.
— А зачем им помет? Им что, своего мало?
— Из него делается порох. Поднимите забрало, рыцарь.
— Вряд ли мое лицо вам понравится.
— Оставьте, я и сам не красавец.
Горм отстегнул очки, снял затыльник и с наслаждением повертел головой.
— Из всех местных жителей, кто видел меня с открытым лицом, вы самый хладнокровный.
— В ваших словах есть ошибка. Воды?
— Да, и если можно, тряпочку. Во, во, спасибо.
Горм, зашивавший крыло Бросая леской, пользуясь крючком с обломанной бородкой вместо иглы, влил воду Бросаю в клюв и вытер тряпочкой свой вспотевший нос.
— Мне надо на воздух, — вдруг решил Бросай.
— Спятил? — прошипел Черепов.
— Сейчас обделаюсь! — объяснил Бросай.
«Опять я капсулу перепутал,» — про себя подосадовал Горм.
— Я продолжу. Остров этот, расположение которого мало кто знает, лежит к юго-востоку отсюда, на самом экваторе. Книга Постыдных Откровений учит, что он проклят за то, что там люди некогда решили поравняться с небом. Торнрак невелик, сто лиг в окружности, и являет собой потухший вулкан. Вам ведомо, что такое вулкан, рыцарь?
— Гора огнедышащая, что ль?
— Да. Капитан послал меня во главе партии за пометом. Мы шли на двух шлюпках. Берега были круты и сплошь покрыты гнездами. Морские птицы сильнв и велики, напасть на их колонию в гнездовой сезон немыслимо. Но время было негнездовое, и все гнезда пустовали.
Отправив людей собирать помет, я полез вверх — заглянуть в кратер вулкана. Не пройдя и лиги, я достиг гребня. Предо мной была огромная чаша, наполненная туманом. Долго стоял я на ее краю, пока северный ветер не начал уносить туман и внутренность чаши не открылась. И я увидел.
Могучие и прекрасные, стояли, заслоняя друг друга, звездные галеры.
Остроносые, бескрылые, с блестящей обшивкой. Они стояли там уже целые века, но, казалось, были готовы к взлету. Я насчитал штук сорок — от больших до самых маленьких, размером в четыре наших корабля.
Я не могу их толком описать — в нашем языке исчезли слова, относившиеся к звездным галерам. Я стоял и смотрел, пока два матроса из моей партии не поднялись за мной и не увели меня насильно. И там, на гребне, я понял, в какую бездну мы пали. Туда, откуда наши предки устремлялись за золотом звезд, мы ходим за дерьмом. Вы видели звезды, рыцарь?
— Приходилось.
— Значит, и вы уже очень немолоды. Уже пятьдесят лет, как не расходятся тучи. Нынешние молодые люди знают о звездах только понаслышке, а через поколение-два люди о них и вовсе забудут. А я стар. Я родился очень давно, но хотел бы родиться еще рашьше, когда мы летали к звездам. Мы потеряли больше, чем планету. Мы потеряли Вселенную. И никто из ныне живущих не понимает этого. Все мои друзья умерли. Уж много лет я один во мраке. Мне некому было рассказать, вот почему я был так рад, что встретил вас. Вот и все. Мой рассказ рассмешил вас?
— Нет. Вы хотите еще раз увидеть звезды?
— Это невозможно.
— Идемте со мной. Я прилетел сюда из космоса. Я хочу помочь вам и вашему миру.
— Как я сразу не понял? И речь, и другой звук лат, и ваши спутники.
Поздно. Наш мир не увидит звезд.
С этими словами хозяин снял шлем, открыв обезображенное ожогами безглазое лицо со ртом, навсегда перекошенным в страшной кривой усмешке.
Горм налег на консервы.
— Итак, мой гениальный план, — Горм кинул кусок прихваченного у пиратов мяса Фуамнах. — Ты, Кукылин, собираешь под мои знамена всех могучих рыцарей по твою сторону гор, я разбираюсь с другой стороной, а Фенрир и роботы помогают птицам спускать экипаж с орбиты. Затем мы с трех сторон берем планету под контроль, война гаснет, мы помогаем вам, — Горм кинул кусок мяса Кукылину. — с дезактивацией, потом твои соотечественники при содействии птиц строят мне звездолет, и тут наши пути расходятся.
Исполнившись величия, Горм выхватил из поясного мешка кость и принялся ее грызть.
— Можно спросить тебя, в какое время ты рассчитываешь уложиться? — Кукылин подошел к Гормову креслу.
— Ырр, — ответил Горм.
— Что?
— Я говорю — спрашивай!
— А?
— Вот тупица. Хлюп! — Горм высосал из кости мозг. — Как получится.
— На такое великое дело может не хватить жизни…
— Моей хватит.
— Ладно заливать, ты лучше скажи, на какие шиши Кукылин будет собирать и оснащать армию? — поинтересовался Фенрир.
— Да, об этом я как-то не подумал…
Горм в раздумье бросил костью в охранного робота у входа в шахту. Тот испепелил ее в воздухе. Горм стер копоть с лица, и оно вновь просветлело:
— Кукылин! Ты мне рассказывал о городах мертвецов и их несметных сокровищах? Там мы и подразживемся! Как?
Кукылин едва не подавился мясом:
— Там мертвецы!
— Да хоть базарные борцы! Полетели!
— Не стоит, — сказал Кукылин.
— С чего это?
— У тебя есть невыполненная клятва мести, а у меня две сестры-сироты.
— Подумаешь, пустяки какие! Фенрир будет занят здесь, поэтому снимем с орбиты твой самолет и полетим на нем. Собак прихватим.
— А горючее? — Кукылин пустил в ход свой последний козырь.
— Я засунул в твою жестянку вспомогательный пространственный реактор, так что на горючем у тебя теперь экономия. Да, я поставил туда и пару силовых щитов для большего удобства, так что летим в Укивак! Заодно привезем твоим сиротам пожрать.
Отмытая случившимся в шоферском бардачке самогоном физиономия Мыгака выглядела бы довольно располагающе, если бы не безобразно отекший подбородок и не отсутствие восьми передних зубов. Последнее было особенно заметно, поскольку Мыгак все время кривился в непроизвольной гримасе от многочисленных ссадин, которую тщетно пытался выдать за улыбку. Однако расположение его духа было самое бодрое.
— И вот, — рассказывал он, — староста моей группы дает мне подержать какую-то книжку — «мол, я мигом», — и бежит в учебную часть. Действительно, он мигом оттуда возвращается с инспектором, инспектор подкатывается ко мне
— «а ну-ка, что это у тебя?» — и цап книжку! Естественно, это оказывается Книга Постыдных Откровений, и меня в четверть часа выкидывают из нашей каблухи с таким сопроводительным документом, по которому не возьмут даже смертником на урановые рудники. Я шатаюсь где попало, ворую что придется, живу в отселенном из-за радиации доме. Однажды я чуть не попадаю в облаву министерства здравоохранения на мутантов — прожектора, пулеметы, летающие платформы — но меня выхватывает из-под самого носа у патруля одноглазый парень на мотоцикле. Парень везет меня в свою банду — он вожак банды тангитов в предгорьях — там меня кормят и показывают разбитый мотоцикл — «наш товарищ погиб, сможешь восстановить машину — заменишь его». Я не знаю, что делать — можно бы бежать обратно в город, но что там светит? Жить, как поганый мутант, от облавы до облавы в заброшенных кварталах? Тангиты дают мне с собой банку бензина, я на руках качу машину к развалинам мотозавода, ловлю крыс, роюсь в сборочном цехе и постепенно восстанавливаю мотоцикл.
Наконец, я вывожу машину на дорогу, кое-как завожу, чтобы ехать в горы, — и хлоп! Облава министерства дорог на тангитов, я пытаюсь скрыться, у меня, разумеется, оказывается неправильное поршневое кольцо, и двигатель, разумеется, заклинивает. Естественно, я жду, что меня прикончат на месте, но вместо этого меня хватают, бросают в кузов и всю дорогу в город бьют монтировками — видал? Оказывается, у них не выполнен квартальный план по судам над тангитами, и судьям могу срезать паек. И вот я здесь, не прочитав и страницы из Книги Постыдных Откровений и лиги не проехав за рулем мотоцикла!
Кумахлят невесело рассмеялся:
— Рядом с таким невинным страдальцем, как ты, я просто чудовище…
Вольнодумец, заговорщик… Еще доносчик, предатель, палач… У нас был кружок… Собирались после занятий у кого-нибудь дома… Войну пора кончать, правительству в бункере плевать на нас… Читали стихи, пели хором…
Он прижал руки, изуродованные черными пятнами электроожогов, к вискам.
— Нет… Это песня… Ее сложил много лет назад один студент… Он сложил много песен… потом он пропал, все думали, погиб в застенке, или перекололся, или вскрыл себе вены… а он перешел через горы, пел там по кабакам, накопил денег и купил бардак…
— Естественно, это все придумали завистники, — сказал Мыгак.
Кумахлят покачал головой:
— А возьмут нас в банду? Тебе говорили про мотоцикл, а мы едем на машине…
— Еще как возьмут! Это ж не машина! Это фабрика смерти, ее колея — готовая братская могила, ее тень — ледяное преддверие вечной ночи, там, где она проезжает, по обочинам на деревьях вырастают гробы, а на полях — погребальные венки! Все боятся старухи Аявако, и разве что старик Пупихтукак не уступит ей дороги!
Ядовитый туман, висевший над зловонным болотом, расстилавшимся по обе стороны от древней насыпи, по верху которой шла разбитая танковыми траками секретная бетонка, неожиданно заволок смотровые приборы броневика. Скорее почувствовав, чем увидев, какое-то препятствие за мутной пеленой, Мыгак дал по тормозам. Закутанная в лохмотья уносимого порывами ветра тумана, как в остатки савана, над шоссе черной башней возвышалась исполинская рогатая фигура. Призрак вытянул вперед полусогнутую правую руку, обхватил ее чуть повыше локтя левой и медленно растаял.
— Дай рыбу!
В кабине самолета было невыносимо тесно и одуряюще пахло копченой рыбешкой, за неимением лучшего названия окрещенной Гормом «плотва морская черная горбатая». Горм хлопнул Мидира по носу:
— А морда у тебя не треснет? Мало ты этой рыбы на берегу жрал?
— Как ты думаешь, им понравится? — сквозь рев мотора прокричал, повернув голову к Горму, Кукылин.
— Что?
— Рыба!
— А чего не понравиться? Рыба как рыба, — Горм снова хлопнул сидевшего у него на коленях Мидира. — Куда ты лезешь, псина?
— На хрена ты приволок к нам этот металлолом? — спрашивал у прислоненного в полуобморочном состоянии к стене гарпунера краснорожий безносый хмырь во главе стола. — Эй, ты, рогатый, подними забрало — поглядим, так ли ты страшен!
— Ладно. Штанов можете не спускать. Судя по вашему виду и запаху, вы всегда с этим опаздываете, — Горм нарочито медленным движением освободил фиксаторы и, сняв очки, отодвинул маску респиратора от лица. Тут же сидевший по левую руку от безносого мерзавец с плоской мордой, отливавшей медью, как начищенная сковорода, метнул Горму в лицо нож, до поры запрятанный в рукаве. Горм перехватил его в воздухе двумя пальцами за лезвие и послал обратно — «Извините, рефлекс.» Последовали хрип, бульканье, лязг падающего стула и громкий стук затылка трупа о каменный пол.
— Я чувствую, плохо видно, — Горм поманил пальцем фонарь. Тот со скрипом повернулся. — Теперь лучше, что ли? Дайте тому длинному хлебнуть — он оклемается. А ты, красавец, захлопни пасть или как это там у тебя называется.
— А я тебя уже видел. И этих красноглазых тоже. Пил тогда без просыпу двенадцать дней, и на тринадцатый увидел. Выпьем по этому случаю. Пей с нами, рогатый.
— Вы, что ль, капитаны пиратских кораблей?
— Мы, мы. Садись к столу, выпей. Ах, ты же кровь пьешь… Нацедить?
— Не грызи вены и вообще оставь труп товарища в покое. У меня есть одно предложение.
«Дай ты им выпить,» — шептал голос Кукылина из рогатого обруча. «У нас без двух-трех стартовых чашек ни одно дело не идет.»
Горм махнул рукой, сел за стол, придвинул к себе блюдо, вынул из ножен большой и малый кинжалы, прикинул дозу радиации и принялся за еду. Йего вспорхнули на край стола и тоже заработали челюстями. Черепов потянулся к бутыли, но Горм треснул его по клешне:
— Убери лапы!
— А что я?
— Это наркотик, птичка!
— С тобой всю жизнь проживешь, так на старости вспомнить будет нечего!
— Пень ты кривопоносный, а не птица! Тебе потенция твоя дорога?
— А, — Черепов схватил бутыль и впечатал ее в стену.
— Так что у тебя за предложение? — безносый уже изрядно оживился.
— Я мститель. Мой кровник находится в другой звездной системе. Мне нужен звездолет. Я не могу построить его в одиночку. Так что приходится заняться вашим гадюшником.
И намека на понимание не отразилось в мутных глазах слушателей. Горм тем не менее продолжал.
— Планета в ужасном состоянии. Народишко мрет, биосфера деградировала, воздух, сами понимаете, отравлен и запылен, на материке война. Возможность остановить вырождение для вас и начать строительство для меня — эту лажу прекратить. Вас, пиратов, боятся на суше. Меня тоже. Если мы объединим усилия и вступим на материк с хорошо подкрепленным призывом прекратить войну, нас послушают. Ваши жизни кончены, но у некоторых из вас могут быть дети, которые, может быть, заживут как следует. Все.
— А чем тебе наша жизнь не нравится? Спирт, рыба — закуска хорошая, работа по душе.
— А тем, что на побережьях, где много разбомбленных портов, уровень мутаций такой, что выживает один ребенок из десяти, да и тот вырастает в урода вроде тебя. На суше есть большие ненаселенные области, где радиоактивность меньше. И потом, понимал бы что в рыбе.
— Что ты нам настроение портишь! До смерти как-нибудь доживем, наливай!
Один из капитанов уже валялся рядом с покойником в корягу пьяный.
— Эй, я вам не хвост собачий предлагаю, а последнюю надежду спасти ваш же мир, — Горм чувствовал полную неуместность своих слов, но другие почему-то не вылись.
— Пусть его те спасают, кто ему хоть чем-то обязан!
— Что он говорит? — спросил Бросай.
— Фуфло. Черепов, ты видишь, что творит вино?
— Жуткое дело, Горм. Можно я клюну того толстого в глаз? Уж больно противно он орет.
— Если клюнешь, заорет еще противнее, — Опорожнив блюдо с мясом в один из своих поясных мешков, Горм встал и повернулся к выходу, но запнулся о стоявшего на четвереньках гарпунера. Пол был покрыт вонючей грязью. Горм встал, сорвал с гарпунера штаны и, кое-как обтерев руки, пошел к лестнице.
Йего запрыгали за ним. Черепов мимоходом клюнул-таки чью-то задницу, торчавшую из-под стола. Уход гостей так и остался бы незамеченным хозяевами, если б не прощальный выстрел из ракетного пистолета, испаривший фонарь.
— Обдристки, — бормотал Горм, развязывая парус, в который были запакованы охранники, стоявшие у входа в пещеру. — И ты, братец, тоже хорош: ах, морские-де разбойники, не знают страха и пощады!
— Сам виноват, — отозвался Кукылин. — Я не учил тебя так вести переговоры.
Ничего, договоришься в следующий раз.
— Никаких разговоров с этим троллиным дерьмом! Нафиг мне такие союзники, которым все пофиг!
— Боюсь, лучше ты не сыщешь. На материке тоже преимущественно мразь, как ни стыдно мне это признать.
— Но, ежели по тебе судить, рыцари-то не все мразь?
— Но их осталось человек двести, и то все при дворах разных государей и враждуют друг с другом.
— А с другой стороны гор?
— Там, пожалуй, есть человек четыреста летчиков, но они все присягали Ратратрымыргу.
— Ну и что?
— Тебе они служить не будут.
— Брось, можно подумать, твой Ратрать… — Горм забыл следить за дыханием и запнулся. — Можно подумать, твой Трататать — это что-то серьезное.
— Куда уж серьезнее. Они пытают наших пленных и отправляют их на урановые рудники.
— И там все они умирают. Тогда откуда это известно?
— А своих солдат и летчиков, попавших к нам в плен, но сбежавших обратно, вешают на цепях вниз головами и сжигают живьем.
— Вранье.
— Я видел хронику.
— Подделка. Пропаганда. Я сам видел подпись на той газете, что валялась в твоем самолете под сиденьем: «Главная редакция пропаганды насилия». А ты не дрыгайся, жертва судебной медицины!
Последняя фраза была обращена к охраннику, первым вылезшему из паруса.
— Ладно, я еще пошатаюсь по этому городишку. Фенрир, что остальные пираты?
— Они так торопились убраться, что махнули через бухту напрямую, ну и…
— А. Птички?
— Работы на два дня.
— Эхехе…
Горм разглядывал открывавшийся вокруг пейзаж. Справа, за решетчатой дверью в полукруглом бетонном куполе, темнел спуск в подземелье, где остались один покойник, полторы дюжины без двух мертвецки пьяных капитанов пиратских кораблей, пребывавший уже по ту сторону маразма гарпунер Аликаммик и пяток насмерть перепуганных охранников. Поодаль от купола стояла кирпичная стена с провалами окон, за ней просматривались согнутые и разорванные взрывами конструкции портовых кранов. Чуть левее терялась в тумане полоска моря. Потом море заслоняли бывшие небоскребы, у подножия облепленные грязными халупами явно послевоенной постройки. Прямо впереди торчало мертвое дерево, первое увиденное Гормом на Кыфлявике, под ним валялся почерневший от времени и плохих условий хранения труп. Наконец, по левую руку более или менее уцелевшие дома покрывали уходивший в туман склон. Темнело. От лачуг доносились какие-то крики. Горм долго не мог взять в толк, какое действие могут сопровождать такие звуки, решил было посмотреть, но, послушав немного, понял, что предпочтительнее сразу пойти вверх по склону. Не прищелкивая очков, он побрел по выщербленной мостовой, осматривая лепившиеся друг к другу домишки.
— Дрянь был городок.
— Не знаю, не знаю. Я лучше сроду не видел, — откликнулся Бросай, семенивший рядом с Гормом. Он препотешно перебирал короткими задними лапами, взмахами полусложенных крыльев удерживая свое длинное туловище под хитрым углом к вертикали. «Интересно, при родном пятикратном тяготении он тоже так выдрючивается?» — подумал Горм. Черепов с свистом пронесся над его головой и врезался в фонарный столб. Мостовая кончилась. Улочку перегородил вросший в грунт по самые оси сгоревших колес грузовичок. Поблизости валялись ржавый бензиновый меч и несколько обгорелых костей. Стало совсем темно. Горм обернулся посмотреть на город — много ли огней, но склон застлал густой, руки не разглядеть, туман, так что пришлось надвинуть очки.
В инфракрасном диапазоне кое-что проглядывало. Горм снова поплелся вверх, надеясь выйти из тумана, но вдруг что-то мягко, но тяжело толкнуло его в спину. Он не мог ни подняться, ни повернуть головы. «Что за зараза, ядрена кошка?» — подумал Горм, нашаривая рычаг продувки двигательной системы ранца. Ш-ш-шварк! Нечто исчезло так же мягко и бесшумно, как и появилось.
— Горм! Выручай!
Одновременно с криками туман озарился желто-оранжевыми вспышками.
Птицы стреляли из огнеметов. Во мгле проскользнула огромная тень, двигавшаяся не касаясь поверхности.
— Я иду! Кром! — Горм вытащил резак, включил двигатель и побежал на свет, без особой надежды кого-нибудь сокрушить крутя орудие перед собой. На втором или третьем взмахе резак с шипением распорол какую-то ткань. На голову Горму хлынул поток густой жидкости, вкусом напоминавшей смесь прокисшего сливочного сыра с протухшим супом из раков. Небо потемнело.
Туман рассеивался. Вытерев очки и отплевавшись, Горм увидел себя стоящим в луже неопределенной дряни перед стеной, в проеме которой сидели спина к спине Бросай и Черепов. Левое крыло Бросая свисало почти до земли, перепонка была разорвана, из краев разрыва сочилась кровь.
— Горм! Что это было-то?
— А я откуда знаю! Единственно успел заметить, что оно вроде парило над землей. С крылом что?
— Будто не видишь! Оно схватило меня на лету. Ужас! Челюсти у него были такие… Не как у нас, а свернутые набок. И глаза… Много глаз. Я стреляю, а они втягиваются, я стреляю, а они втягиваются, я стреляю, а они втягиваются!
— Спокойно. На-ка, от боли, — Горм впихнул в клюв Бросая капсулу и приподнял конец крыла. — Сейчас найдем укрытие, обработаем и зашьем.
«Что могло разорвать такую шкуру? Похоже, мы пока дешево отделались,»
— подумал он.
Между тем мгла возвращалась. Посадив Бросая на плечо, Горм побежал к ближайшим воротам. Черепов с огнеметом прикрывал отступление. Почувствовав под собой пустоту, Горм откинул крышку люка и, нашаривая ногами ступени, поспешил вниз. Вспышки огнемета осветили рушащуюся под чудовищным напором извне стену, затем Черепов юркнул вслед за Гормом.
Наверху сыпались кирпичи и черепица, что-то с усилием скребло по полу, но скоро путешественники поняли, что в тесноте круто спускавшегося вниз хода они находятся в относительной безопасности, и решили спускаться. Через дюжину-другую ступеней ход повернул под прямым углом. За поворотом дорогу преградила высокая фигура в закрытом шлеме и с глухо рокотавшим дисковым мечом в руке.
— Ночь — неподходящее время для прогулок. До утра я беру вас под свою защиту, незнакомцы.
— Доброй еды, хозяин. Надеюсь, мы сможем отблагодарить вас за кров, — ответил Горм.
— Не стоит труда. Идите за мной.
— Никак не угомонишься! Может, хватит везде лезть? — некстати встрял Фенрир.
— Заткнись, утюг! Троллиному последышу не понять, что значит наконец встретить существо, которое не бросается сразу тебя убивать.
Хозяин провел Горма с Бросаем и Черепова по длинной сперва наклонной, потом горизонтальной галерее, заканчивавшейся относительно просторным залом с решетчатым полом. Высокий пошарил по стене рядом с проемом, нащупал и нажал кнопку. Завизжал электродвигатель, массивная дверь выкатиласть по рельсам из ниши в стене и изолировала зал от внешнего пространства.
— Рыцарь, вы можете снять респиратор. Здесь хороший воздух. У вас есть с собой лампа или другой огонь?
— Есть.
— Можете зажечь. Я порядочно не пользовался лампой и не помню, куда ее подевал.
— А темнота не мешает?
— Что вся наша жизнь, как не прозябание в вечном мраке?
— Те, внизу, у моря, так не думают.
— Да. Это по неведению, они просто не знают, что такое настоящая жизнь. А я, кажется, знаю. Зажгите, наконец, вашу лампу, рыцарь, омойтесь, оботрите пыль и проходите в следующий зал. Там я усажу вас на ложа, угощу пищей, выслушаю ваш рассказ и расскажу свой.
Свет Гормова фонарика озарил вентиль и шланг с разбрызгивателем.
Облившись водой и вытерев друг друга лежавшими в настенном ящичке бумажными полотенцами, Горм и птицы переместились в комнату со стеллажами по стенам и большой угловой лежанкой. Высокий снял с полки банку консервов и, порывшись в объемистом мешке, вынул шесть сухарей.
— Почему вы приютили нас, хозяин?
— По вашим лязгающим доспехам я узнал в вас рыцаря. Один из ваших спутников ранен, вы нуждаетесь в укрытии.
— Но вы рискуете, впуская нас троих в свой бункер.
— Что этот риск по сравнению с радостью оказать гостеприимство и встретить собеседника! Кто вы и кто ваши спутники, рыцарь? Они кажутся мне диковинными и непохожими на людей.
— Они и есть нелюди, но чтят гостеприимство.
— Я могу помочь раненому?
— Спасибо, я сам. Лучше расскажите пока свою историю, как обещали.
— Я хотел рассказать о жизни. О нашей жизни, что была когда-то. О жизни, что могла бы быть и сейчас.
Когда мой самолет сбили над морем рыцари Ратратрымырга, резиновую лодку со мной подобрал разбойничий корабль. Я пришелся по душе капитану и не один год проплавал с ним штурманом. Много повидал — абордажные бои, морских чудовищ, авианосец-призрак, пережил два атомных удара. Но ничто не заставило меня сожалеть о судьбе, пока я не увидел Торнрак, заклятый остров Книги Постыдных Откровений. Разбойники изредка заходят туда за пометом морских птиц.
— А зачем им помет? Им что, своего мало?
— Из него делается порох. Поднимите забрало, рыцарь.
— Вряд ли мое лицо вам понравится.
— Оставьте, я и сам не красавец.
Горм отстегнул очки, снял затыльник и с наслаждением повертел головой.
— Из всех местных жителей, кто видел меня с открытым лицом, вы самый хладнокровный.
— В ваших словах есть ошибка. Воды?
— Да, и если можно, тряпочку. Во, во, спасибо.
Горм, зашивавший крыло Бросая леской, пользуясь крючком с обломанной бородкой вместо иглы, влил воду Бросаю в клюв и вытер тряпочкой свой вспотевший нос.
— Мне надо на воздух, — вдруг решил Бросай.
— Спятил? — прошипел Черепов.
— Сейчас обделаюсь! — объяснил Бросай.
«Опять я капсулу перепутал,» — про себя подосадовал Горм.
— Я продолжу. Остров этот, расположение которого мало кто знает, лежит к юго-востоку отсюда, на самом экваторе. Книга Постыдных Откровений учит, что он проклят за то, что там люди некогда решили поравняться с небом. Торнрак невелик, сто лиг в окружности, и являет собой потухший вулкан. Вам ведомо, что такое вулкан, рыцарь?
— Гора огнедышащая, что ль?
— Да. Капитан послал меня во главе партии за пометом. Мы шли на двух шлюпках. Берега были круты и сплошь покрыты гнездами. Морские птицы сильнв и велики, напасть на их колонию в гнездовой сезон немыслимо. Но время было негнездовое, и все гнезда пустовали.
Отправив людей собирать помет, я полез вверх — заглянуть в кратер вулкана. Не пройдя и лиги, я достиг гребня. Предо мной была огромная чаша, наполненная туманом. Долго стоял я на ее краю, пока северный ветер не начал уносить туман и внутренность чаши не открылась. И я увидел.
Могучие и прекрасные, стояли, заслоняя друг друга, звездные галеры.
Остроносые, бескрылые, с блестящей обшивкой. Они стояли там уже целые века, но, казалось, были готовы к взлету. Я насчитал штук сорок — от больших до самых маленьких, размером в четыре наших корабля.
Я не могу их толком описать — в нашем языке исчезли слова, относившиеся к звездным галерам. Я стоял и смотрел, пока два матроса из моей партии не поднялись за мной и не увели меня насильно. И там, на гребне, я понял, в какую бездну мы пали. Туда, откуда наши предки устремлялись за золотом звезд, мы ходим за дерьмом. Вы видели звезды, рыцарь?
— Приходилось.
— Значит, и вы уже очень немолоды. Уже пятьдесят лет, как не расходятся тучи. Нынешние молодые люди знают о звездах только понаслышке, а через поколение-два люди о них и вовсе забудут. А я стар. Я родился очень давно, но хотел бы родиться еще рашьше, когда мы летали к звездам. Мы потеряли больше, чем планету. Мы потеряли Вселенную. И никто из ныне живущих не понимает этого. Все мои друзья умерли. Уж много лет я один во мраке. Мне некому было рассказать, вот почему я был так рад, что встретил вас. Вот и все. Мой рассказ рассмешил вас?
— Нет. Вы хотите еще раз увидеть звезды?
— Это невозможно.
— Идемте со мной. Я прилетел сюда из космоса. Я хочу помочь вам и вашему миру.
— Как я сразу не понял? И речь, и другой звук лат, и ваши спутники.
Поздно. Наш мир не увидит звезд.
С этими словами хозяин снял шлем, открыв обезображенное ожогами безглазое лицо со ртом, навсегда перекошенным в страшной кривой усмешке.
Горм налег на консервы.
* * *
«В долине слышал я рассказ…»
«В долине любят говорить.
Гляди — костер почти погас —
Где будем крыс варить?»
«Да говорят, что будто с гор…»
«Да много всякого в горах.
Ты б лучше нож травой протер —
Наводишь только страх.»
«Куда ж страшней — рога с аршин!»
«Вот-вот, и тут поразвелись.
Давай золу повороши —
Поди, ежи спеклись.»
«Да говорят тебе — слетел,
Огнем из задницы палит,
Туда, где Лысого надел,
За кратером, у плит.»
«Там Лысый, значит, сушит мох —
Он, гад, на плитах мох сушил, —
Едва со страху не издох
И кучу наложил.
Как так — рога поотрастят,
Когтищи чуть не до земли,
В железках с темени до пят,
А мразь не извели!
Когда б я эдак с гор сходил
Со страшной птицей на плече,
Живьем бы Лысого сварил
В евоной же моче!»
«Постой, рогатый, что слетел,
Он как, не бледен был с лица?»
«Да, Лысый сразу разглядел —
Навроде мертвеца.
Во рту клыки, крестом зрачки,
Глаза горят, как у кота,
Из плеч шипы, из ног крючки —
Такая страхота.»
«Бросай костер, хватай рюкзак,
Как мог я сразу не узнать!
Спустился с гор Пупихтукак,
И все должны бежать.»
* * *
— Итак, мой гениальный план, — Горм кинул кусок прихваченного у пиратов мяса Фуамнах. — Ты, Кукылин, собираешь под мои знамена всех могучих рыцарей по твою сторону гор, я разбираюсь с другой стороной, а Фенрир и роботы помогают птицам спускать экипаж с орбиты. Затем мы с трех сторон берем планету под контроль, война гаснет, мы помогаем вам, — Горм кинул кусок мяса Кукылину. — с дезактивацией, потом твои соотечественники при содействии птиц строят мне звездолет, и тут наши пути расходятся.
Исполнившись величия, Горм выхватил из поясного мешка кость и принялся ее грызть.
— Можно спросить тебя, в какое время ты рассчитываешь уложиться? — Кукылин подошел к Гормову креслу.
— Ырр, — ответил Горм.
— Что?
— Я говорю — спрашивай!
— А?
— Вот тупица. Хлюп! — Горм высосал из кости мозг. — Как получится.
— На такое великое дело может не хватить жизни…
— Моей хватит.
— Ладно заливать, ты лучше скажи, на какие шиши Кукылин будет собирать и оснащать армию? — поинтересовался Фенрир.
— Да, об этом я как-то не подумал…
Горм в раздумье бросил костью в охранного робота у входа в шахту. Тот испепелил ее в воздухе. Горм стер копоть с лица, и оно вновь просветлело:
— Кукылин! Ты мне рассказывал о городах мертвецов и их несметных сокровищах? Там мы и подразживемся! Как?
Кукылин едва не подавился мясом:
— Там мертвецы!
— Да хоть базарные борцы! Полетели!
— Не стоит, — сказал Кукылин.
— С чего это?
— У тебя есть невыполненная клятва мести, а у меня две сестры-сироты.
— Подумаешь, пустяки какие! Фенрир будет занят здесь, поэтому снимем с орбиты твой самолет и полетим на нем. Собак прихватим.
— А горючее? — Кукылин пустил в ход свой последний козырь.
— Я засунул в твою жестянку вспомогательный пространственный реактор, так что на горючем у тебя теперь экономия. Да, я поставил туда и пару силовых щитов для большего удобства, так что летим в Укивак! Заодно привезем твоим сиротам пожрать.
* * *
Отмытая случившимся в шоферском бардачке самогоном физиономия Мыгака выглядела бы довольно располагающе, если бы не безобразно отекший подбородок и не отсутствие восьми передних зубов. Последнее было особенно заметно, поскольку Мыгак все время кривился в непроизвольной гримасе от многочисленных ссадин, которую тщетно пытался выдать за улыбку. Однако расположение его духа было самое бодрое.
— И вот, — рассказывал он, — староста моей группы дает мне подержать какую-то книжку — «мол, я мигом», — и бежит в учебную часть. Действительно, он мигом оттуда возвращается с инспектором, инспектор подкатывается ко мне
— «а ну-ка, что это у тебя?» — и цап книжку! Естественно, это оказывается Книга Постыдных Откровений, и меня в четверть часа выкидывают из нашей каблухи с таким сопроводительным документом, по которому не возьмут даже смертником на урановые рудники. Я шатаюсь где попало, ворую что придется, живу в отселенном из-за радиации доме. Однажды я чуть не попадаю в облаву министерства здравоохранения на мутантов — прожектора, пулеметы, летающие платформы — но меня выхватывает из-под самого носа у патруля одноглазый парень на мотоцикле. Парень везет меня в свою банду — он вожак банды тангитов в предгорьях — там меня кормят и показывают разбитый мотоцикл — «наш товарищ погиб, сможешь восстановить машину — заменишь его». Я не знаю, что делать — можно бы бежать обратно в город, но что там светит? Жить, как поганый мутант, от облавы до облавы в заброшенных кварталах? Тангиты дают мне с собой банку бензина, я на руках качу машину к развалинам мотозавода, ловлю крыс, роюсь в сборочном цехе и постепенно восстанавливаю мотоцикл.
Наконец, я вывожу машину на дорогу, кое-как завожу, чтобы ехать в горы, — и хлоп! Облава министерства дорог на тангитов, я пытаюсь скрыться, у меня, разумеется, оказывается неправильное поршневое кольцо, и двигатель, разумеется, заклинивает. Естественно, я жду, что меня прикончат на месте, но вместо этого меня хватают, бросают в кузов и всю дорогу в город бьют монтировками — видал? Оказывается, у них не выполнен квартальный план по судам над тангитами, и судьям могу срезать паек. И вот я здесь, не прочитав и страницы из Книги Постыдных Откровений и лиги не проехав за рулем мотоцикла!
Кумахлят невесело рассмеялся:
— Рядом с таким невинным страдальцем, как ты, я просто чудовище…
Вольнодумец, заговорщик… Еще доносчик, предатель, палач… У нас был кружок… Собирались после занятий у кого-нибудь дома… Войну пора кончать, правительству в бункере плевать на нас… Читали стихи, пели хором…
Выпендреж перед сокурсницами, игра… Через пару лет получили бы дипломы и разъехались бы работать… Только вольнодумцем я был не всерьез, а предателем стал по-настоящему…
Катафалк не остановить,
Сожгите знамя!
Однажды ночью что-то случится
Со всеми нами…
Он прижал руки, изуродованные черными пятнами электроожогов, к вискам.
— Твои стихи? — спросил Мыгак.
— Что же — выждать до срока,
Если соки все выжаты,
Или жить не по лжи,
Топоча по этапу в острог?
Мне хотелось бы выжить и
Вжиться в то, что не выжжено,
Если будет не выжжено высшее
После этих кастратских костров…
— Нет… Это песня… Ее сложил много лет назад один студент… Он сложил много песен… потом он пропал, все думали, погиб в застенке, или перекололся, или вскрыл себе вены… а он перешел через горы, пел там по кабакам, накопил денег и купил бардак…
— Естественно, это все придумали завистники, — сказал Мыгак.
Кумахлят покачал головой:
— А возьмут нас в банду? Тебе говорили про мотоцикл, а мы едем на машине…
— Еще как возьмут! Это ж не машина! Это фабрика смерти, ее колея — готовая братская могила, ее тень — ледяное преддверие вечной ночи, там, где она проезжает, по обочинам на деревьях вырастают гробы, а на полях — погребальные венки! Все боятся старухи Аявако, и разве что старик Пупихтукак не уступит ей дороги!
Ядовитый туман, висевший над зловонным болотом, расстилавшимся по обе стороны от древней насыпи, по верху которой шла разбитая танковыми траками секретная бетонка, неожиданно заволок смотровые приборы броневика. Скорее почувствовав, чем увидев, какое-то препятствие за мутной пеленой, Мыгак дал по тормозам. Закутанная в лохмотья уносимого порывами ветра тумана, как в остатки савана, над шоссе черной башней возвышалась исполинская рогатая фигура. Призрак вытянул вперед полусогнутую правую руку, обхватил ее чуть повыше локтя левой и медленно растаял.
* * *
— Дай рыбу!
В кабине самолета было невыносимо тесно и одуряюще пахло копченой рыбешкой, за неимением лучшего названия окрещенной Гормом «плотва морская черная горбатая». Горм хлопнул Мидира по носу:
— А морда у тебя не треснет? Мало ты этой рыбы на берегу жрал?
— Как ты думаешь, им понравится? — сквозь рев мотора прокричал, повернув голову к Горму, Кукылин.
— Что?
— Рыба!
— А чего не понравиться? Рыба как рыба, — Горм снова хлопнул сидевшего у него на коленях Мидира. — Куда ты лезешь, псина?