Створки медленно пришли в движение.
— Еще можем вылететь.
— Вылететь из-под сени этих дерев мы можем в любой момент и в любом направлении, — обнадежил Кукылина Горм.
Выход закрылся. Стержни в несколько Гормовых обхватов, вылезшие из дыр в стене, намертво зафиксировали створки. Раздалось шипение.
— Да у этих звездоблудов не корабль, а барокамера! — Фенрир показал Горму и Кукылину давление и состав заполнявшей отсек газовой смеси: гелий, азот, чуть-чуть кислорода.
— Идем гулять!
— Тише ты, — Фенрир при посредстве одного из роботов взял Фуамнах за шкирку, так что та отлипла от кресла и повисла, перебирая ногами.
Давление наконец перестало расти. Мутные овалы дверей озарились бившим изнутри направленным светом, за занавесью которого угадывались гротескные сгорбленные фигуры.
— Дай увеличение, Фенрир! — Горм посмотрел на картинку и наморщил нос.
— Зря мы сюда залетели. По сравнению с этими тварюгами даже ты просто красавец, — сказал Кукылин.
Горм умиленно шмыгнул носом и смахнул воображаемую слезу.
Центральная дверь раскрылась, и висевший за ней монстр, закутанный в блестящий плащ, разинул пасть, показав устрашающий четырехрядный набор кривых зубов.
— Не помню, где это я читал, что крупные затупленные на концах зубы — признак пожирателя падали? — спросил Горм.
Урод в двери распахнул плащ. Фенрир, Горм, собаки и Кукылин пялились на широкие кожистые крылья, с верхней стороны покрытые чешуей, и волосатое обтекаемое тело с тремя парами мощных трехпалых лап. Кошмарный красноглазый ящер взмахнул крылами и спикировал на крышу головного отсека Фенрира.
— Это что?
— Пророчество. Из Книги Постыдных Откровений.
— Пророчество — фигочество… Во как надо!
— Да так — к слову пришлось. Какая миленькая птичка!
— И эта железная рыба — посланник предокв?
— Ты не станешь хотя бы спорить, что она появилась очень кстати?
— Это еще неясно, к чьей это стати она явилась, а что не к добру, так это точно.
— Довольно, Клюп! Именем великих предков говорю — нам явлен посланец, кому ведома Цель. Долой глушилки, оповестить экипаж! Мы пока пойдем посмотрим — может, из него все-таки кто-нибудь вылез. А ты, птичка, сиди у Щелковава да смекай, что к добру, а что к чему! — Тудыть дважды протрещал языком по зубам верхней челюсти и торжествующе уплыл в направлении последнего работоспособного шлюза, принявшего нечто, прорвавшееся через метеоритную защиту.
Клюп с ненавистью проводил его взглядом. «Интересно, правду ли говорят, что у него с Двойным в тайном месте на корабле отложены мешки», подумал он. «Тоже мне страж безбрачный!»
Выходные охранные роботы не были приспособлены к невесомости.
Оставалось надеяться, что внутри нелепого звездолета не очень пыльно. При этом условии липкие присоски для крепления ультразвуковых рыбьих манков к донным камням, наскоро примотанные леской к ногам роботов, могли обеспечить прилипание к стенам. Горм похлопал по поясу, воткнул заглушку во внешнее интерфейсное гнездо и махнул рукой. Фенрир пустил в шлюзовую азот. Кукылин смотрел на Горма через окошечко внутренней поворотной двери и думал, что человеку никогда не превзойти природу в изобретательности по части страшных тварей. Зло и безобразие куда разнообразнее и интереснее добра и красоты. А Горму эти уроды хоть бы хны. Как же, иначе ему от себя самого пришлось бы шарахаться. Кукылин заглянул в окошко. Гормов костюм ничем не напоминал скафандры древних кыфлявикских пустолазов с большими прозрачными шлемами и ярко раскрашенной поверхностью, сглаженной слоями теплозащитной ткани.
Никак не верилось, что он делался в мирное время для совершенно невоинственных занятий. Это были достойные латы для грозного рыцаря-мстителя, готового выполнить кровавую клятву наперекор самой смерти.
Тусклые черно-багровые плоскости, встопорщенные пластинами шарниров плечи, узкий глухой шлем с безобразным забралом, рога, шипы, бронированные трубки, подсумки, инструментальные пояса, кобуры с резаками и сверлами, огромный ранец с торчавшими в разные стороны дугами безопасности, газовыми рулями и булавами опор силовых щитов, внешний скелет с двумя привешенными позади плеч суставчатыми манипуляторами — все это делало Горма похожим на ядовитое насекомое.
Горм повернулся к окошку и показал Кукылину козу.
— Жалко, что твоя чешуя не выдерживает высокое давление извне. Фенрир, как полезем, включи чего-нибудь торжественного.
— У.
Внешняя дверь открылась. В проем свесилась длинная костистая морда, полуоткрыла пасть и завертела языком наподобие пропеллера.
— У-тю-тю-тю, — Горм показал козу и морде. Морда скрылась.
— Облика они диковинного, но чешуйчатого, а не водянистого.
— А велики ли их крылья?
— Крыльев вовсе нет, лап же у большего шесть, у меньших по дюжине, а у малых по четыре.
— Чудо, великое чудо!
— Птицы, глядите, кого послали предки!
Из люка вылетел и, взмахнув верхними лапами, остановил в воздухе свое огромное тело посланец предков. Птицы приветственно заскрежетали челюстями.
В ответ динамики Фенрира исторгли жуткий соляк, зверски погибший в громовом раскате барабанов.
Тудытю, висевшему с мятым сушеным древесным ундуком в челюстях, полагалось подлететь к гостю и угостить его из клюва в клюв. Но у гостя клюва в подобающем месте не наблюдалось. В который уже раз среди птиц возникло замешательство. Горм спас ситуацию, идентифицировав сплющенный желтый морщинистый пузырь, уныло затерявшийся между торчавшими из челюстей в стороны и затем загибавшимися под прямым углом друг навстречу другу страшными зубами Тудытя, и сказав:
— А, ядрена рыба, да это мышь! То есть я хотел сказать наоборот, но вы все равно ни фига не понимаете. А ну давай ее сюда!
Многострадальный ундук древесный сушеный исчез в одном из Гормовых поясных мешков.
— Спасибо, как говорится, за добрый хобот, но на четверых этого маловато, друзья. Еще пожрать у вас есть?
Да что ты! С моей-то комплекцией? Зачем — я их просто перед допросом держу по паре суток в коридоре, а конвой спать не дает и в туалет не пускает. Помнишь того студента, которому на дыбе руку оторвали? У меня такие через полсуток готовы подписать что угодно. Нет, пива много пьют. Уж не там, где ты его берешь. Разве только спирт? Извини, извини. Кстати, есть тут для твоих мочалок контрабандный товарец. Да не лапай, порвешь!
Синтетика, редкая вещь. Зачем прозрачный? Ой, уморил! Ладно, кажись, ведут кого…
Дело нумер шастнадцать-тридцять два. Уличен в хранении мотоцикла. Указ восемьдесят пять, приложение три. Подсудимый! От имени народа я совмещаю функции обвинения и защиты и вершу суд беспристрастный и справедливый. Что вы имеете сказать в свое оправдание? Все, все, достаточно. Расстрелять!
Следующий!
«За то!»
— Фа фто попалфя?
— Указ восемьдесят пять, дополнение четыре, — отвечал тот сквозь слезы. — Я так хорошо держался. Месяц не могли заставить никого оговорить. Током пытали, не кормили — все выдержал…
— Так не вой. Молодеф — умреф ф фифтой фовефтью, это нынфе редко кому удаетфя.
— Нет, я погубил девятнадцать человек. Они взяли мою девушку. Сказали: не выдашь сообщников по шпионской организации — изнасилуем всем отделом, и я переписал всех друзей, а потом они…
— Фпион, а на понт береффя, как придурок. А девуфку тебе надо было убить фамому, табуреткой, префф-папье — у ниф ф кабинетаф ффегда подходяффая вефф найдетфя. Фто ф ф тобой делать… Ты вой потифе, а? Я пофплю.
Поспать коренастому не удалось. Завизжали петли, открылась дверь, один охранник вошел в камеру, другой с карабином остался снаружи.
— На выход.
После довольно длинного пути по коридорам детина спросил у солдата, шедшего впереди:
— Фто не ф подвал?
— Там вашего брата уже столько навалено — крючники не успевают оттаскивать, так что придется тебе, дружок, отдыхать на городской свалке.
— Офтряк…
Во дворе грела мотор машина. Около нее стоял пожилой мужчина с двумя широкими полосами на воротнике кителя и мальчишка-курсант.
— Твоя практика окончена. Но есть два испытания, через которые должен пройти каждый, кто хочет проверить, достоин ли он служить делу народа, хоть их и нет в программе. Тот, кто отдает себя общему делу, должен отдать себя целиком, без остатка. Никакие ложные идеи и предрассудки не должны стоять между тобой и твоим долгом перед народом. Ты — каюгун в руке народа. Ты не принадлежишь себе. Приказ — вот что выше всех заповедей и устоев для тебя.
Не думай о том, плох ты или хорош, когда выполняешь его, думай только, чтобы он был выполнен. Никакой поступок не низок, если совершен именем народа. Ты дал ложную клятву и обесчестил девицу. Чувствуешь ли ты себя лжецом и насильником?
— Никак нет!
— Почему?
— Я действовал именем народа!
— Молодец! Ты прошел испытание низостью. Пройди теперь и испытание кровью.
Водитель отвезет этих людей на свалку. Там ты расстреляешь их. Не забудь потом снять наручники. Понял приказ?
— Так точно! Первое испытание было приятнее, но я справлюсь и со вторым.
— Разговорчики, — ухмыльнувшись, сказал пожилой мужчина. — Исполняй приказ!
— Есть! — практикант скрестил в уставном приветствии сжатые в кулаки руки и сел в машину. За ним впихнули приговоренных, потом сели один из охранников, захлопнув заднюю дверь. Шофер бодро взял с места и, лихо промчавшись мимо ворот, выехал на шоссе.
Карие глаза практиканта затуманились.
— Спасибо тебе за первое задание, дантист. Правда, крепкая у твоей девки оказалась невинность, пришлось мне повозиться на благо наро…
Он не договорил. Замухрышка, взвизгнув бешеной крысой, обрушил свои скованные руки ему на голову.
— Уф ты! — Коренастый парень с нескрываемым удивлением двинул тазом, и сидевший рядом охранник вылетел на шоссе — задняя дверь, защемившая при посадке ремень карабина, оказалась неплотно закрытой. Второй охранник успел дотянуться до спускового крючка, забыв про предохранитель, за что расплатился сломанным пальцем. Впрочем, палец беспокоил его недолго, потому что вскоре он оказался лежащим на обочине шоссе с пробитой наручниками коренастого детины головой. Детина вытащил из нагрудного кармана курсанта ключи на кольце, отпер наручники замухрышки, дал ключи ему, дождался, пока тот отпер его наручники, по-хозяйски подобрал с пола карабин и протянул замухрышке руку.
— Я Мыгак, тангит.
— Я Кумахлят, учился на зубного врача.
— Как кфтати. Не люблю вафего брата, но так отомфтить фа любимую мофет тофко фвой. У этой фтуки феркало фаднего вида ефть?
— Разбито.
— Это хорофо.
Машина затормозила. Лязгнула передняя дверь, проскрипели шаги, в проеме двери показалась усатая физиономия шофера, вытянулась и исчезла в кровавом всплеске. Труп с разнесенным пулей черепом свалился на штабель скелетоподобных тел, видимо, привезенных на свалку из какого-то учреждения социального обеспечения. Коренастый поставил карабин на предохранитель, кинул его замухрышке, еще раз пошарил по карманам курсанта, вынул пистолет, вытолкнул тело из машины, вылез сам, несколько раз ударил распростертого покойника ногой в пах, и полез на место водителя.
— И куда мы?
— В горы, куда ф нам еффе, горемыкам!
После возмутительной и не поддающейся описанию дележки дары птиц были сожраны собаками и Гормом. Кукылину достался сушеный ундук, от которого его стошнило.
Поковыряв в зубах медной щетинкой, выдранной из щетки для очесывания собак, Горм сказал:
— Добрый харч, но боюсь, что лучше мне не пытаться узнать, что я только что захавал и как оно было приготовлено. Фенрир, расскажи-ка мне лучше, что ты понял в их компьютере за время моей еды.
— Ты рискуешь расстроить себе переваривание поименованной еды, но ладно — охота пуще неволи. Слушай. Знакомо тебе понятие арифмометра?
— Кому?
— Кукылин, объясни этому хэкеру-недоучке, что такое арифмометр.
— Ммм… Арифмометром у нас называют механическое приспособление для счета, складывающее и вычитающее числа посредством зубчатых колес.
— Молодец, хороший мальчик, возьми с полки пирожок. А ну клади на место!
От этого можно заболеть насмерть, бери левый. Ты понял, пень рогатый?
— Короче, куркулятор!
— Ростом, и верно, не вышел, но по уму ты — чистый тролль. На фанерном звездолете нет компьютера в нашем понимании. То, что там стоит, не использует при работе электромагнитные излучения. Это механическое вычислительное устройство. Арифмометр. Достаточно сложный, за счет того, что шестерни, червяки, валы и прочее миниатюризованы до предела. Отдельные детали, возможно, просто молекулы неких сверхполимеров. Со мной он вряд ли потягается, с тобой разве что.
— Вот удружил. Ладно, клевещи дальше.
— Носители информации — барабаны. Единица или ноль информации обусловлены глубиной спиральной канавки. Считывающее устройство — тонкая игла.
— Ты думал об интерфейсе?
— Пользуясь твоим жизненным кредо, что мне думать? Он там предусмотрен, да не под наш, как говорится, разъем. Это шестиугольная пластина, утыканная тонюсенькими щупами. Чтобы соорудить устройство под пару, нужна как минимум мастерская твоего замка.
— И все?
— Можно бы попробовать силовое поле, но сколько потребуется маломощных генераторов и как их синхронизировать? Посадим робота за клавиши, виноват, за крючки.
— «Удаление гланд автогеном через задний проход, или Инженер из Железного Леса». Ты, Фенрир, был задуман как самообучающийся, а на поверку оказался саморазучивающийся — дуреешь с каждым днем.
— Это почему?
— Не знаю, так уж платы развелись. Если у тебя есть три генератора силового поля, ты можешь сгустить силовой жгут по нормали ких плоскости?
— Ну, это будет не жгут, а выброс конечной длины и погонной интенсивности.
Диссипация все-таки.
— Длина выброса зависит от интенсивности?
— Не прикидывайся, что у тебя ума меньше, чем у тролля.
— Ты так и не допер, куда я гну? Смотри! — Горм стал рисовать на окне световым пером. — Время реакции на сигнал у их интерфейса наверняка порядочное — механизм все-таки. Значит, есть довольно приличный интервал, на котором он не отличит пульсирующее воздействие от постоянного. Берем три
— три! — генератора. Задаем сетку на плоскости и частоту развертки, пробегаем сетку и в каждой ячейке втыкаем силовой жгут нужной интенсивности. Получается синтезированное силовое воздействие любой конфигурации.
— Ну ты ваще…
— Уж не корзинка с искусственными щенками, — Горм вылетел из кресла и, оттолкнувшись ногой от потолка, переместился к проему, отдедявшему шахту от второй каюты. Там Кукылин сидел у монитора, решая задачки по физике.
— Ну что ты долбишь все подряд? Я даю дюжину задач, чтобы ты мог выбрать пару наиболее для тебя, бродяги, интересных.
— Извини, я не знал.
— А какого рожна ты опять извиняешься, как последний мерзавец? Ради счастья быть избавленным от душного обхвата твоей вежливости, я не побрезговал даже сомнительной честью побрататься с тобой, и неужто все это зря?
— Слушай, что ты на меня бросаешься, как вампир на кровяную колбасу? Сам ничего не сказал, а я сначала решай все подряд, а потом слушай твои вопли!
— Ну вот, сразу бы так. Хорош учить. Я сейчас пойду разберусь с интерфейсом, а то Фенрир там, похоже, совсем спятил, а ты смотри фильму.
Попробуй без перевода.
Горм подлетел к длинному ящику с дисками, выбрал один в наиболее обшарпанном футляре и, вытряхнув его в дисковод, уплыл в шахту, попутно прихватив с собой мирно спавших в воздухе собак — Мидира за ногу, Фуамнах за хвост.
Переборка между шахтой и каютой, закрывшись, заглушила звуки перебранки. Пропели что-то бессмысленно-мужественное электронные фанфары, которые даже глухой от рождения тролль-идиот не принял бы за настоящие, и перед Кукылином яркими до ядовитости красками зажегся куб экрана.
Тисненой черной кожи сапоги с множеством заклепок, блях и висюлек широко ступали по пронзительно зеленой траве. Камера скользила над самой землей, потом повернулась вверх, показав сине-фиолетовое небо с висевшим почти в зените не то островом, не то кораблем, и закованную в чешуйчатую броню фигуру шагавшего. Размотался в воздухе веревочный трап, и рыцарь в черных сапогах со слегка стоптанными внутрь узкими каблуками ловко поднялся по узким металлическим ступеням.
Последовал темный кадр, на котором мог бы разглядеть что-либо только наделенный зрением в ближнем инфракрасном диапазоне уроженец Метрополии.
Низкий, скрипучий голос произнес:
— Высоко будет нести меня сегодня вечером Змей! Я буду им править!
— Как смог ты построить такой большой и красивый корабль, о Эрлинг сын Скьяльга? — спросил другой голос, тоже низкий, но глухой.
— Отец передал мне тайну, и не позднее чем этой ночью она принесет мне славу и власть или славу и гибель. Собирайте войско, ярлы.
Экран посветлел. Над холмами, поросшими редким лесом, плыли многокорпусные аэростаты с хищно вытянутыми наглухо закрытыми деревянными гондолами. На некоторых громоздились в несколько ярусов паруса с изображениями богов и чудовищ (было бы мудрено разобрать, кто именно боги, а кто чудовища), другие загребали воздух винтами, решетчатые каркасы которых просвечивали сквозь тканевую обшивку. За аэростатами следовал летающий остров, влекомый шедшими напролом через лесную поросль огромными зверями, спины которых покрывали костные чешуи в человеческий рост. Тонкие канаты соединяли массивные и, видимо, страшно тяжелые кованые нагрудники на зверях с узкой щелью в торчавшем из аэростатных пузырей клювообразном медном выступе, увенчанном змеиной головой.
Через весь экран провалами в бесконечную даль зазияли угловатые знаки рун: «Барабаны судьбы, часть вторая».
Из-за зеленых холмов показалась крутая скала. На ее вершине среди зубчатых стен и башен происходило непонятное шевеление.
Более крупный план показал сновавших по стенам людей, готовивших к взлету воздушные шары. Шары наполнялись газом и медленно всплывали в воздух. Вражеский воздушный флот тучей окружал скалу.
Рыцарь в чешуйчатой броне и черных сапогах стоял на медном носу летающего острова. Оператор дал наплыв на его свирепое темное лицо, обрамленное рыжей короткой бородой и гривой развевавшихся на ветру седых волос. В синих глазах читалась кровожадная радость предвкушения битвы.
— Похоже, битвы в воздухе не избежать, — обратился к Эрлингу сыну Скьяльга человек в железном рогатом шлеме.
— Да. Быть кровавому дождю и граду из отрубленных голов. Выводите корабли в одну линию и связывайте их, — приказал тот.
— Тогда нос Великого Змея сильно выдвинется за общий строй — ведь он самый большой. И плохо придется тем, кто будет оборонять нос.
— Да. Ты возглавишь их.
Неожиданно носы Эрлинга сына Скьяльга и его собеседника втянулись внутрь их черепов, ближний и дальний борта Великого Змея поменялись местами, а в небе открылась дыра, через которую виднелись медленно двигавшиеся механизмы и быстро сновавшие крылатые многорукие уроды с красными глазами. Экран сложился в плоскую картинку одного из внутренних помещений фанерного звездолета.
— Хорош проклажаться, — с обычной своей последовательностью сказал Горм, чья внушительная задняя часть, торчавшая из недр чего-то, была единственным элементом зрелища, на котором хоть как-то мог отдохнуть глаз. — Забрось в шлюз двух шестируких и перекинь управление на Фенрира.
— Охохо, — Кукылин отстегнулся от кресла. — Ну что б ты без меня делал.
— Снимал штаны и бегал. Куда рыло задрал, криводрист?
Красноглазый звездолетчик, попытавшийся вынуть из кармашка на левой икре Горма кинжал-плоскогубцы, увернулся от пинка, клюнул Горма в пятку и упорхнул.
Горм полез за гайковерткой. Полетели мелкие детали, им вслед выплыл распотрошенный висячий замок.
— Что хоть ты делаешь?
— Ломаю защиту, — был ответ.
Из развороченной операционной системы сочилась смазка. Маразм крепчал.
Повиснув на прямоугольном потюхе вокруг плававшей в центре сторожки туши удота глистобрюхого, заживо нафаршированного острицей деликатесной, ночные сторожа уже день напролет бранились, изредка сбивая накал спора едой.
— Это я говорю вам, птицы! Брать в союзники это чудовище — лучше уж всем попрыгать в реактор! Мало того, что у него всего четыре лапы и нет крыльев
— он однополый! Это какое-то биологическое извращение, вид неполноценных существ! — не унимался Клюп.
— А по-моему, однополость экономичнее гермафродитизма, — рассуждал Попеньку, — хоть каждый из нас уже двупол, хоту все равно нужен насолот, а насолоту хот. От себя детей не родишь! А ему это как позавтракать!
— Нет, птица! Чтобы родить детей, ему нужна самка, как тебе хот, а сам он, естественно, самец, как ты — насолот, — попробовал объяснить Тудыть.
— А в чем тогда разница?
— Сойдясь с хотом, ты отложишь мешки от него, а он от тебя, верно? А он ничего не родит от самки, только самка от него, и сразу готового детеныша!
— А детеныш будет самец или самка?
— Как придется.
— Вот ужас! Так если в каком-нибудь поколении родятся одни самцы или одни самки, весь вид может вымереть!
— Вы о другом подумайте, птицы! — Тудыть воспарил над полусъеденным удотом. — Какими мы ему кажемся…
Все замолчали, потом кто-то сказал:
— Да-а…
— Когда он рассказал мне все это, я только и смог подумать: «Хотел бы я видеть ту самку…» Так у него и изображение нашлось, — продолжал Тудыть.
— И как?
— Такая же отрава, только прямо на рыле, вокруг пасти, шерсть не растет. Я о другом! Он не виноват, что не родился птицей, но голова у него даром что приплюснутая, а работает ненамного хуже наших. Двойной, постиг ли ты его речь?
— Кое в чем.
— А он уже владеет нашей, хоть она и сложнее его кваканья, не говоря уже о том, что ему приходится использовать специальный прибор, чтобы говорить.
— Так он еще и нем?
— Напротив, очень разговорчив, хоть речения его порой темны. Я уяснил, что он предлагает нам некоторое действие.
— Посадка на тело, видимое над нами? Ужель сами мы не решились бы?
— Неведомо. Однако он будет полезен — вверху живущие ему сродни.
— А выживем ли мы вверху?
— В его челноке дышится неплохо, к тому ж верхнее тело едва наделено тяготением, чтобы удержать атмосферу. И сумеем воспарить — в том он уверял.
— Нет у меня веры исчадию! — возопил Клюп.
— Неизвестное зло лучше ли известного? — сказал проснувшийся Хрябет, хранитель стручьев, и вновь уснул.
— Скажи ты, Двойной! — Тудыть закутался в свои крылья.
— Любая, даже сомнительная, надежда лучше верной смерти! — Двойной свирепым взглядом обвел птиц. — «Крюх прародителя» рассыпается на глазах.
Зреет бунт. Корабль обречен.
— Он безобразен, но смышлен. И действие, им предлагаемое, не есть ли благая Цель, предначертанная предками? Прекратить войну, в содружестве с иными существами возродить разоренный мир, построить космопорт и отправкой первого корабля помочь выполнить священный обет мести, более древний, чем Старый Пупыр Договорной Ботвы?
— А не лучше ли не войну прекратить, а извести тех тварей, что злы настолько, что даже себе подобных убивают? Я, конечно, понимаю, что они не виноваты — все проклятая природа — в одно поколение родится меньше самцов, и все самки воюют за них, в другое — наоборот, но можно ли иметь дело с такими ущербными существами?
— Еще можем вылететь.
— Вылететь из-под сени этих дерев мы можем в любой момент и в любом направлении, — обнадежил Кукылина Горм.
Выход закрылся. Стержни в несколько Гормовых обхватов, вылезшие из дыр в стене, намертво зафиксировали створки. Раздалось шипение.
— Да у этих звездоблудов не корабль, а барокамера! — Фенрир показал Горму и Кукылину давление и состав заполнявшей отсек газовой смеси: гелий, азот, чуть-чуть кислорода.
— Идем гулять!
— Тише ты, — Фенрир при посредстве одного из роботов взял Фуамнах за шкирку, так что та отлипла от кресла и повисла, перебирая ногами.
Давление наконец перестало расти. Мутные овалы дверей озарились бившим изнутри направленным светом, за занавесью которого угадывались гротескные сгорбленные фигуры.
— Дай увеличение, Фенрир! — Горм посмотрел на картинку и наморщил нос.
— Зря мы сюда залетели. По сравнению с этими тварюгами даже ты просто красавец, — сказал Кукылин.
Горм умиленно шмыгнул носом и смахнул воображаемую слезу.
Центральная дверь раскрылась, и висевший за ней монстр, закутанный в блестящий плащ, разинул пасть, показав устрашающий четырехрядный набор кривых зубов.
— Не помню, где это я читал, что крупные затупленные на концах зубы — признак пожирателя падали? — спросил Горм.
Урод в двери распахнул плащ. Фенрир, Горм, собаки и Кукылин пялились на широкие кожистые крылья, с верхней стороны покрытые чешуей, и волосатое обтекаемое тело с тремя парами мощных трехпалых лап. Кошмарный красноглазый ящер взмахнул крылами и спикировал на крышу головного отсека Фенрира.
вдруг нараспев прочитал Кукылин.
— И день почти без света был,
И ночь без тишины.
В размахе сатанинских крыл
Мы все отражены, —
— Это что?
— Пророчество. Из Книги Постыдных Откровений.
— Пророчество — фигочество… Во как надо!
— С чего это ты? — не понял Фенрир.
Сидела старуха в Железном Лесу и породила там
Фенрира род;
из этого рода станет один мерзостный тролль пожирателем солнца.
Будет он грызть трупы людей,
кровью зальет жилища богов;
солнце померкнет в летнюю пору,
бури взъярятся —
довольно ль вам этого?
— Да так — к слову пришлось. Какая миленькая птичка!
* * *
— И эта железная рыба — посланник предокв?
— Ты не станешь хотя бы спорить, что она появилась очень кстати?
— Это еще неясно, к чьей это стати она явилась, а что не к добру, так это точно.
— Довольно, Клюп! Именем великих предков говорю — нам явлен посланец, кому ведома Цель. Долой глушилки, оповестить экипаж! Мы пока пойдем посмотрим — может, из него все-таки кто-нибудь вылез. А ты, птичка, сиди у Щелковава да смекай, что к добру, а что к чему! — Тудыть дважды протрещал языком по зубам верхней челюсти и торжествующе уплыл в направлении последнего работоспособного шлюза, принявшего нечто, прорвавшееся через метеоритную защиту.
Клюп с ненавистью проводил его взглядом. «Интересно, правду ли говорят, что у него с Двойным в тайном месте на корабле отложены мешки», подумал он. «Тоже мне страж безбрачный!»
* * *
Выходные охранные роботы не были приспособлены к невесомости.
Оставалось надеяться, что внутри нелепого звездолета не очень пыльно. При этом условии липкие присоски для крепления ультразвуковых рыбьих манков к донным камням, наскоро примотанные леской к ногам роботов, могли обеспечить прилипание к стенам. Горм похлопал по поясу, воткнул заглушку во внешнее интерфейсное гнездо и махнул рукой. Фенрир пустил в шлюзовую азот. Кукылин смотрел на Горма через окошечко внутренней поворотной двери и думал, что человеку никогда не превзойти природу в изобретательности по части страшных тварей. Зло и безобразие куда разнообразнее и интереснее добра и красоты. А Горму эти уроды хоть бы хны. Как же, иначе ему от себя самого пришлось бы шарахаться. Кукылин заглянул в окошко. Гормов костюм ничем не напоминал скафандры древних кыфлявикских пустолазов с большими прозрачными шлемами и ярко раскрашенной поверхностью, сглаженной слоями теплозащитной ткани.
Никак не верилось, что он делался в мирное время для совершенно невоинственных занятий. Это были достойные латы для грозного рыцаря-мстителя, готового выполнить кровавую клятву наперекор самой смерти.
Тусклые черно-багровые плоскости, встопорщенные пластинами шарниров плечи, узкий глухой шлем с безобразным забралом, рога, шипы, бронированные трубки, подсумки, инструментальные пояса, кобуры с резаками и сверлами, огромный ранец с торчавшими в разные стороны дугами безопасности, газовыми рулями и булавами опор силовых щитов, внешний скелет с двумя привешенными позади плеч суставчатыми манипуляторами — все это делало Горма похожим на ядовитое насекомое.
Горм повернулся к окошку и показал Кукылину козу.
— Жалко, что твоя чешуя не выдерживает высокое давление извне. Фенрир, как полезем, включи чего-нибудь торжественного.
— У.
Внешняя дверь открылась. В проем свесилась длинная костистая морда, полуоткрыла пасть и завертела языком наподобие пропеллера.
— У-тю-тю-тю, — Горм показал козу и морде. Морда скрылась.
* * *
— Облика они диковинного, но чешуйчатого, а не водянистого.
— А велики ли их крылья?
— Крыльев вовсе нет, лап же у большего шесть, у меньших по дюжине, а у малых по четыре.
— Чудо, великое чудо!
— Птицы, глядите, кого послали предки!
Из люка вылетел и, взмахнув верхними лапами, остановил в воздухе свое огромное тело посланец предков. Птицы приветственно заскрежетали челюстями.
В ответ динамики Фенрира исторгли жуткий соляк, зверски погибший в громовом раскате барабанов.
Тудытю, висевшему с мятым сушеным древесным ундуком в челюстях, полагалось подлететь к гостю и угостить его из клюва в клюв. Но у гостя клюва в подобающем месте не наблюдалось. В который уже раз среди птиц возникло замешательство. Горм спас ситуацию, идентифицировав сплющенный желтый морщинистый пузырь, уныло затерявшийся между торчавшими из челюстей в стороны и затем загибавшимися под прямым углом друг навстречу другу страшными зубами Тудытя, и сказав:
— А, ядрена рыба, да это мышь! То есть я хотел сказать наоборот, но вы все равно ни фига не понимаете. А ну давай ее сюда!
Многострадальный ундук древесный сушеный исчез в одном из Гормовых поясных мешков.
— Спасибо, как говорится, за добрый хобот, но на четверых этого маловато, друзья. Еще пожрать у вас есть?
* * *
Да что ты! С моей-то комплекцией? Зачем — я их просто перед допросом держу по паре суток в коридоре, а конвой спать не дает и в туалет не пускает. Помнишь того студента, которому на дыбе руку оторвали? У меня такие через полсуток готовы подписать что угодно. Нет, пива много пьют. Уж не там, где ты его берешь. Разве только спирт? Извини, извини. Кстати, есть тут для твоих мочалок контрабандный товарец. Да не лапай, порвешь!
Синтетика, редкая вещь. Зачем прозрачный? Ой, уморил! Ладно, кажись, ведут кого…
Дело нумер шастнадцать-тридцять два. Уличен в хранении мотоцикла. Указ восемьдесят пять, приложение три. Подсудимый! От имени народа я совмещаю функции обвинения и защиты и вершу суд беспристрастный и справедливый. Что вы имеете сказать в свое оправдание? Все, все, достаточно. Расстрелять!
Следующий!
* * *
«За что?»
На повороте погас свет
И скрючились черные когти дверей,
И мне хотелось крикнуть «Скорей!»,
Но нет.
Холодные спутники теней своих,
Они приходили и ложились на стол,
И голые ноги свисали из них
На кафельный пол.
«За то!»
«Меня этапируют в политический лагерь Ояявик. Передайте жене, Нунлигран, Четвертый проспект двадцатилетия юбилея победы…»
Крепка моя вера —
Пусть срок мой настал,
И ваш час пробьет, палачи.
Хорошим манерам
Сошедший со скал
Сумеет вас всех научить.
Выцарапав на бетонной стене не больно-то складный стих, коренастый детина с маской запекшейся крови на лице сел на нары рядом со своим тощим сокамерником и спросил:
Жена погорюет, выйдет за другого,
Выйдет за другого, забудет про меня,
Жалко только волюшки
Во широком полюшке,
Матери-старушки да железного коня…
— Фа фто попалфя?
— Указ восемьдесят пять, дополнение четыре, — отвечал тот сквозь слезы. — Я так хорошо держался. Месяц не могли заставить никого оговорить. Током пытали, не кормили — все выдержал…
— Так не вой. Молодеф — умреф ф фифтой фовефтью, это нынфе редко кому удаетфя.
— Нет, я погубил девятнадцать человек. Они взяли мою девушку. Сказали: не выдашь сообщников по шпионской организации — изнасилуем всем отделом, и я переписал всех друзей, а потом они…
— Фпион, а на понт береффя, как придурок. А девуфку тебе надо было убить фамому, табуреткой, префф-папье — у ниф ф кабинетаф ффегда подходяффая вефф найдетфя. Фто ф ф тобой делать… Ты вой потифе, а? Я пофплю.
Поспать коренастому не удалось. Завизжали петли, открылась дверь, один охранник вошел в камеру, другой с карабином остался снаружи.
— На выход.
После довольно длинного пути по коридорам детина спросил у солдата, шедшего впереди:
— Фто не ф подвал?
— Там вашего брата уже столько навалено — крючники не успевают оттаскивать, так что придется тебе, дружок, отдыхать на городской свалке.
— Офтряк…
Во дворе грела мотор машина. Около нее стоял пожилой мужчина с двумя широкими полосами на воротнике кителя и мальчишка-курсант.
— Твоя практика окончена. Но есть два испытания, через которые должен пройти каждый, кто хочет проверить, достоин ли он служить делу народа, хоть их и нет в программе. Тот, кто отдает себя общему делу, должен отдать себя целиком, без остатка. Никакие ложные идеи и предрассудки не должны стоять между тобой и твоим долгом перед народом. Ты — каюгун в руке народа. Ты не принадлежишь себе. Приказ — вот что выше всех заповедей и устоев для тебя.
Не думай о том, плох ты или хорош, когда выполняешь его, думай только, чтобы он был выполнен. Никакой поступок не низок, если совершен именем народа. Ты дал ложную клятву и обесчестил девицу. Чувствуешь ли ты себя лжецом и насильником?
— Никак нет!
— Почему?
— Я действовал именем народа!
— Молодец! Ты прошел испытание низостью. Пройди теперь и испытание кровью.
Водитель отвезет этих людей на свалку. Там ты расстреляешь их. Не забудь потом снять наручники. Понял приказ?
— Так точно! Первое испытание было приятнее, но я справлюсь и со вторым.
— Разговорчики, — ухмыльнувшись, сказал пожилой мужчина. — Исполняй приказ!
— Есть! — практикант скрестил в уставном приветствии сжатые в кулаки руки и сел в машину. За ним впихнули приговоренных, потом сели один из охранников, захлопнув заднюю дверь. Шофер бодро взял с места и, лихо промчавшись мимо ворот, выехал на шоссе.
Карие глаза практиканта затуманились.
— Спасибо тебе за первое задание, дантист. Правда, крепкая у твоей девки оказалась невинность, пришлось мне повозиться на благо наро…
Он не договорил. Замухрышка, взвизгнув бешеной крысой, обрушил свои скованные руки ему на голову.
— Уф ты! — Коренастый парень с нескрываемым удивлением двинул тазом, и сидевший рядом охранник вылетел на шоссе — задняя дверь, защемившая при посадке ремень карабина, оказалась неплотно закрытой. Второй охранник успел дотянуться до спускового крючка, забыв про предохранитель, за что расплатился сломанным пальцем. Впрочем, палец беспокоил его недолго, потому что вскоре он оказался лежащим на обочине шоссе с пробитой наручниками коренастого детины головой. Детина вытащил из нагрудного кармана курсанта ключи на кольце, отпер наручники замухрышки, дал ключи ему, дождался, пока тот отпер его наручники, по-хозяйски подобрал с пола карабин и протянул замухрышке руку.
— Я Мыгак, тангит.
— Я Кумахлят, учился на зубного врача.
— Как кфтати. Не люблю вафего брата, но так отомфтить фа любимую мофет тофко фвой. У этой фтуки феркало фаднего вида ефть?
— Разбито.
— Это хорофо.
Машина затормозила. Лязгнула передняя дверь, проскрипели шаги, в проеме двери показалась усатая физиономия шофера, вытянулась и исчезла в кровавом всплеске. Труп с разнесенным пулей черепом свалился на штабель скелетоподобных тел, видимо, привезенных на свалку из какого-то учреждения социального обеспечения. Коренастый поставил карабин на предохранитель, кинул его замухрышке, еще раз пошарил по карманам курсанта, вынул пистолет, вытолкнул тело из машины, вылез сам, несколько раз ударил распростертого покойника ногой в пах, и полез на место водителя.
— И куда мы?
— В горы, куда ф нам еффе, горемыкам!
* * *
После возмутительной и не поддающейся описанию дележки дары птиц были сожраны собаками и Гормом. Кукылину достался сушеный ундук, от которого его стошнило.
Поковыряв в зубах медной щетинкой, выдранной из щетки для очесывания собак, Горм сказал:
— Добрый харч, но боюсь, что лучше мне не пытаться узнать, что я только что захавал и как оно было приготовлено. Фенрир, расскажи-ка мне лучше, что ты понял в их компьютере за время моей еды.
— Ты рискуешь расстроить себе переваривание поименованной еды, но ладно — охота пуще неволи. Слушай. Знакомо тебе понятие арифмометра?
— Кому?
— Кукылин, объясни этому хэкеру-недоучке, что такое арифмометр.
— Ммм… Арифмометром у нас называют механическое приспособление для счета, складывающее и вычитающее числа посредством зубчатых колес.
— Молодец, хороший мальчик, возьми с полки пирожок. А ну клади на место!
От этого можно заболеть насмерть, бери левый. Ты понял, пень рогатый?
— Короче, куркулятор!
— Ростом, и верно, не вышел, но по уму ты — чистый тролль. На фанерном звездолете нет компьютера в нашем понимании. То, что там стоит, не использует при работе электромагнитные излучения. Это механическое вычислительное устройство. Арифмометр. Достаточно сложный, за счет того, что шестерни, червяки, валы и прочее миниатюризованы до предела. Отдельные детали, возможно, просто молекулы неких сверхполимеров. Со мной он вряд ли потягается, с тобой разве что.
— Вот удружил. Ладно, клевещи дальше.
— Носители информации — барабаны. Единица или ноль информации обусловлены глубиной спиральной канавки. Считывающее устройство — тонкая игла.
— Ты думал об интерфейсе?
— Пользуясь твоим жизненным кредо, что мне думать? Он там предусмотрен, да не под наш, как говорится, разъем. Это шестиугольная пластина, утыканная тонюсенькими щупами. Чтобы соорудить устройство под пару, нужна как минимум мастерская твоего замка.
— И все?
— Можно бы попробовать силовое поле, но сколько потребуется маломощных генераторов и как их синхронизировать? Посадим робота за клавиши, виноват, за крючки.
— «Удаление гланд автогеном через задний проход, или Инженер из Железного Леса». Ты, Фенрир, был задуман как самообучающийся, а на поверку оказался саморазучивающийся — дуреешь с каждым днем.
— Это почему?
— Не знаю, так уж платы развелись. Если у тебя есть три генератора силового поля, ты можешь сгустить силовой жгут по нормали ких плоскости?
— Ну, это будет не жгут, а выброс конечной длины и погонной интенсивности.
Диссипация все-таки.
— Длина выброса зависит от интенсивности?
— Не прикидывайся, что у тебя ума меньше, чем у тролля.
— Ты так и не допер, куда я гну? Смотри! — Горм стал рисовать на окне световым пером. — Время реакции на сигнал у их интерфейса наверняка порядочное — механизм все-таки. Значит, есть довольно приличный интервал, на котором он не отличит пульсирующее воздействие от постоянного. Берем три
— три! — генератора. Задаем сетку на плоскости и частоту развертки, пробегаем сетку и в каждой ячейке втыкаем силовой жгут нужной интенсивности. Получается синтезированное силовое воздействие любой конфигурации.
— Ну ты ваще…
— Уж не корзинка с искусственными щенками, — Горм вылетел из кресла и, оттолкнувшись ногой от потолка, переместился к проему, отдедявшему шахту от второй каюты. Там Кукылин сидел у монитора, решая задачки по физике.
— Ну что ты долбишь все подряд? Я даю дюжину задач, чтобы ты мог выбрать пару наиболее для тебя, бродяги, интересных.
— Извини, я не знал.
— А какого рожна ты опять извиняешься, как последний мерзавец? Ради счастья быть избавленным от душного обхвата твоей вежливости, я не побрезговал даже сомнительной честью побрататься с тобой, и неужто все это зря?
— Слушай, что ты на меня бросаешься, как вампир на кровяную колбасу? Сам ничего не сказал, а я сначала решай все подряд, а потом слушай твои вопли!
— Ну вот, сразу бы так. Хорош учить. Я сейчас пойду разберусь с интерфейсом, а то Фенрир там, похоже, совсем спятил, а ты смотри фильму.
Попробуй без перевода.
Горм подлетел к длинному ящику с дисками, выбрал один в наиболее обшарпанном футляре и, вытряхнув его в дисковод, уплыл в шахту, попутно прихватив с собой мирно спавших в воздухе собак — Мидира за ногу, Фуамнах за хвост.
Переборка между шахтой и каютой, закрывшись, заглушила звуки перебранки. Пропели что-то бессмысленно-мужественное электронные фанфары, которые даже глухой от рождения тролль-идиот не принял бы за настоящие, и перед Кукылином яркими до ядовитости красками зажегся куб экрана.
Тисненой черной кожи сапоги с множеством заклепок, блях и висюлек широко ступали по пронзительно зеленой траве. Камера скользила над самой землей, потом повернулась вверх, показав сине-фиолетовое небо с висевшим почти в зените не то островом, не то кораблем, и закованную в чешуйчатую броню фигуру шагавшего. Размотался в воздухе веревочный трап, и рыцарь в черных сапогах со слегка стоптанными внутрь узкими каблуками ловко поднялся по узким металлическим ступеням.
Последовал темный кадр, на котором мог бы разглядеть что-либо только наделенный зрением в ближнем инфракрасном диапазоне уроженец Метрополии.
Низкий, скрипучий голос произнес:
— Высоко будет нести меня сегодня вечером Змей! Я буду им править!
— Как смог ты построить такой большой и красивый корабль, о Эрлинг сын Скьяльга? — спросил другой голос, тоже низкий, но глухой.
— Отец передал мне тайну, и не позднее чем этой ночью она принесет мне славу и власть или славу и гибель. Собирайте войско, ярлы.
Экран посветлел. Над холмами, поросшими редким лесом, плыли многокорпусные аэростаты с хищно вытянутыми наглухо закрытыми деревянными гондолами. На некоторых громоздились в несколько ярусов паруса с изображениями богов и чудовищ (было бы мудрено разобрать, кто именно боги, а кто чудовища), другие загребали воздух винтами, решетчатые каркасы которых просвечивали сквозь тканевую обшивку. За аэростатами следовал летающий остров, влекомый шедшими напролом через лесную поросль огромными зверями, спины которых покрывали костные чешуи в человеческий рост. Тонкие канаты соединяли массивные и, видимо, страшно тяжелые кованые нагрудники на зверях с узкой щелью в торчавшем из аэростатных пузырей клювообразном медном выступе, увенчанном змеиной головой.
Через весь экран провалами в бесконечную даль зазияли угловатые знаки рун: «Барабаны судьбы, часть вторая».
Из-за зеленых холмов показалась крутая скала. На ее вершине среди зубчатых стен и башен происходило непонятное шевеление.
Более крупный план показал сновавших по стенам людей, готовивших к взлету воздушные шары. Шары наполнялись газом и медленно всплывали в воздух. Вражеский воздушный флот тучей окружал скалу.
Рыцарь в чешуйчатой броне и черных сапогах стоял на медном носу летающего острова. Оператор дал наплыв на его свирепое темное лицо, обрамленное рыжей короткой бородой и гривой развевавшихся на ветру седых волос. В синих глазах читалась кровожадная радость предвкушения битвы.
— Похоже, битвы в воздухе не избежать, — обратился к Эрлингу сыну Скьяльга человек в железном рогатом шлеме.
— Да. Быть кровавому дождю и граду из отрубленных голов. Выводите корабли в одну линию и связывайте их, — приказал тот.
— Тогда нос Великого Змея сильно выдвинется за общий строй — ведь он самый большой. И плохо придется тем, кто будет оборонять нос.
— Да. Ты возглавишь их.
Неожиданно носы Эрлинга сына Скьяльга и его собеседника втянулись внутрь их черепов, ближний и дальний борта Великого Змея поменялись местами, а в небе открылась дыра, через которую виднелись медленно двигавшиеся механизмы и быстро сновавшие крылатые многорукие уроды с красными глазами. Экран сложился в плоскую картинку одного из внутренних помещений фанерного звездолета.
— Хорош проклажаться, — с обычной своей последовательностью сказал Горм, чья внушительная задняя часть, торчавшая из недр чего-то, была единственным элементом зрелища, на котором хоть как-то мог отдохнуть глаз. — Забрось в шлюз двух шестируких и перекинь управление на Фенрира.
— Охохо, — Кукылин отстегнулся от кресла. — Ну что б ты без меня делал.
— Снимал штаны и бегал. Куда рыло задрал, криводрист?
Красноглазый звездолетчик, попытавшийся вынуть из кармашка на левой икре Горма кинжал-плоскогубцы, увернулся от пинка, клюнул Горма в пятку и упорхнул.
Горм полез за гайковерткой. Полетели мелкие детали, им вслед выплыл распотрошенный висячий замок.
— Что хоть ты делаешь?
— Ломаю защиту, — был ответ.
Из развороченной операционной системы сочилась смазка. Маразм крепчал.
* * *
Повиснув на прямоугольном потюхе вокруг плававшей в центре сторожки туши удота глистобрюхого, заживо нафаршированного острицей деликатесной, ночные сторожа уже день напролет бранились, изредка сбивая накал спора едой.
— Это я говорю вам, птицы! Брать в союзники это чудовище — лучше уж всем попрыгать в реактор! Мало того, что у него всего четыре лапы и нет крыльев
— он однополый! Это какое-то биологическое извращение, вид неполноценных существ! — не унимался Клюп.
— А по-моему, однополость экономичнее гермафродитизма, — рассуждал Попеньку, — хоть каждый из нас уже двупол, хоту все равно нужен насолот, а насолоту хот. От себя детей не родишь! А ему это как позавтракать!
— Нет, птица! Чтобы родить детей, ему нужна самка, как тебе хот, а сам он, естественно, самец, как ты — насолот, — попробовал объяснить Тудыть.
— А в чем тогда разница?
— Сойдясь с хотом, ты отложишь мешки от него, а он от тебя, верно? А он ничего не родит от самки, только самка от него, и сразу готового детеныша!
— А детеныш будет самец или самка?
— Как придется.
— Вот ужас! Так если в каком-нибудь поколении родятся одни самцы или одни самки, весь вид может вымереть!
— Вы о другом подумайте, птицы! — Тудыть воспарил над полусъеденным удотом. — Какими мы ему кажемся…
Все замолчали, потом кто-то сказал:
— Да-а…
— Когда он рассказал мне все это, я только и смог подумать: «Хотел бы я видеть ту самку…» Так у него и изображение нашлось, — продолжал Тудыть.
— И как?
— Такая же отрава, только прямо на рыле, вокруг пасти, шерсть не растет. Я о другом! Он не виноват, что не родился птицей, но голова у него даром что приплюснутая, а работает ненамного хуже наших. Двойной, постиг ли ты его речь?
— Кое в чем.
— А он уже владеет нашей, хоть она и сложнее его кваканья, не говоря уже о том, что ему приходится использовать специальный прибор, чтобы говорить.
— Так он еще и нем?
— Напротив, очень разговорчив, хоть речения его порой темны. Я уяснил, что он предлагает нам некоторое действие.
— Посадка на тело, видимое над нами? Ужель сами мы не решились бы?
— Неведомо. Однако он будет полезен — вверху живущие ему сродни.
— А выживем ли мы вверху?
— В его челноке дышится неплохо, к тому ж верхнее тело едва наделено тяготением, чтобы удержать атмосферу. И сумеем воспарить — в том он уверял.
— Нет у меня веры исчадию! — возопил Клюп.
— Неизвестное зло лучше ли известного? — сказал проснувшийся Хрябет, хранитель стручьев, и вновь уснул.
— Скажи ты, Двойной! — Тудыть закутался в свои крылья.
— Любая, даже сомнительная, надежда лучше верной смерти! — Двойной свирепым взглядом обвел птиц. — «Крюх прародителя» рассыпается на глазах.
Зреет бунт. Корабль обречен.
— Он безобразен, но смышлен. И действие, им предлагаемое, не есть ли благая Цель, предначертанная предками? Прекратить войну, в содружестве с иными существами возродить разоренный мир, построить космопорт и отправкой первого корабля помочь выполнить священный обет мести, более древний, чем Старый Пупыр Договорной Ботвы?
— А не лучше ли не войну прекратить, а извести тех тварей, что злы настолько, что даже себе подобных убивают? Я, конечно, понимаю, что они не виноваты — все проклятая природа — в одно поколение родится меньше самцов, и все самки воюют за них, в другое — наоборот, но можно ли иметь дело с такими ущербными существами?