— Раз плюнуть. Прямо из местного грунта. Спечется на радость — это ж молотый кирпич. Гораздо прочнее, чем была эта дрянь.
— Смотри, чтоб слишком прочная не вышла. Не больно-то нужен ты мне развинченный.
— Ну, я-то сам не из кирпича все-таки.
— Стой, или это ты говорил сейчас про кирпич?
— Да вроде.
— К чему это ты?
— У тебя ума не больше, чем у тролля, честное слово. Я битый час талдычу, что местный грунт — молотый кирпич.
— Вот это все? — Горм вытаращился на однообразные плосковерхие холмы, во все стороны уходившие к горизонту.
— Наконец до тебя начало доходить.
— Это у тебя ума меньше, чем у тролля! Прикинь, какой здесь объем — будь это постройки, они бы рухнули под своей тяжестью!
— Так вот они и рухнули! Из дома в пять дюжин этажей запросто можно надробить такой вот холм крошки. Кстати, на Маг Муиртемне была кирпичная башня в восемь дюжин этажей — может, и посейчас стоит.
— Сравнил — та была на железном каркасе!
— А ты глянь в яму!
Из дна разрытой собаками ямищи торчали перекрученные ржавые стержни.
— Арматура, — победительно сказал Фенрир.
— Отнюдь! — нарочито возразил Горм. — Ваще, видимые нами холмы никогда не были организованы в дома. Аборигены живут под ними, искусственный песок защищает их от перепадов температур, а стержни — радиаторы системы кондиционирования.
— Отменно! Я готов поверить.
— А я нет. Интуиция. И дома рухнули не под собственной тяжестью. Мидир! Кого чуешь?
— Тварь смрадную!
— Одну?
— Многих!
— Где?
— Внизу!
— А наверху живет кто-нибудь?
— Не чую!
— А жил?
Мидир вылез из ямы, поднял морду и потянул носом. Усилитель запахов, встроенный в его шлем, загудел.
— Издох и сгорел! — выдал пес после небольшой паузы, потом добавил:
— Давно! — и прыгнул обратно в яму.
— Ты понял? — сказал Горм. Кстати, как отвертка для твари смрадной?
— Никак не мог понять, какая была ручка. Сделал из пластмассы с памятью — сожмется по форме хваталки. Сейчас…
Площадка грузового подъемника нижнего люка опустила на грунт робота на гусеничном шасси с отверткой в клешне. Держа отвертку за самый кончик рабочей части, робот воткнул ее в кучу крошки, которую успели нагрести собаки.
— Оставим это гадское место его хамским хозяевам. Мне почему-то кажется, что все инструменты они зажимают задницей, — Горм скорчил под респиратором рожу и с лязгом всполз на откидную решетчатую ступеньку перед дверью. Собаки, затеявшие было разборку, полезли в нижний люк, опрокинув одного из роботов. Пока тот копошился в песке, все его собратья, ненароком пройдясь по нему ногами и гусеницами, загромоздили собой площадку лифта. Опрокинутый робот наконец встал на шасси, помогая себе клешнями, замер в тупом раздумьи на несколько мгновений и неуверенно втиснулся на площадку.
Грузовой подьемник пополз вверх, закрылась, впустив Горма, дверь. Выйдя из шлюза, Горм, не снимая костюма, прошел в бытовой отсек, через осмотровый люк в полу впустил собак, одновременно отравив помещение угарным газом, дождался, пока атмосфера очистится, протопал в головной отсек, сел в кресло, выслушал Фенрирову отповедь собакам, опять лезущим внутрь через первую попавшуюся дыру, не считаясь с последствиями, переключил на себя управление, загнал на выполнение программу контроля двигательной установки, получил ответ о готовности, вставил ключ в гнездо, зашипел и выдернул его обратно. «Чтобы включить двигатели, надо разомкнуть силовой щит. Если разомкнуть силовой щит, Фенрир сядет на грунт. Если Фенрир сядет на грунт, придется стартовать с сыпучей поверхности. Если придется стартовать с сыпучей поверхности, плазменные струи из дюз унесут отвертку.» В каждый момент времени мозг Горма был в состоянии думать только одну очень короткую мысль, но невозможность параллельной обработки данных компенсировалась быстродействием.
— Полюбуйтесь на этого умом траченого! Сидит, сопит, пыхтит, только что задницей не чавкает от натуги, — начал было Фенрир.
— Молчи, плюгавый выползок из троллиных испражнений! Не будь твоя ржавая личность слишком ничтожна для моего гнева, я испепелил бы ее одним напряжением мысли! — выспренно оборвал его Горм. — Выгони наружу двух охранников, о несчастный, над убожеством которого заплакал бы и Кальмот Палач, Разоритель Семи Городов, вели им цеплять трос, выключай силовой щит, отгоняй их с тросом подальше и включай щит снова. Волоком пойдем!
Поскольку речь у Горма никогда не контролировалась сознанием, после сброса задачи передвижения в мозгу у него сразу пошла предыдущая задача, прерванная из-за более низкого приоритета — контакт с аборигенами. Горм решил, что не худо бы что-нибудь им подарить, даром что хамы. В подарок можно было без всякого ущерба отдать добрую треть зачастую не только бесполезного, но даже неопределимого содержимого отсеков Фенрира, но после катастрофы природная жадность Горма окончательно переросла все пределы, и расстаться даже с самой тухлой тряпкой было для него немыслимо, поэтому он велел Фенриру наформовать восемь дюжин кремнийполимерных болтов с гайками и шайбами на размер четыре и положить их на холмик, в который уже была воткнута отвертка.
На песке чернели подарки, оставленные местному населению примерно так же, как в своое время оставлялись купцами на берегах неисследованных островов игрушечные мыши на колесиках, ярко размалеванные косметические сумки и штампованные из дешевой пластмассы заколки для волос, а роботы волокли Фенрира по ложбинам между холмами, пока берег озера не отдалился на пол-поприща.
Вдоль причудливо иззубренного вершинами отдаленных курганов края неба дрейфовали облачные лохмотья, сплетавшиеся и разлетавшиеся в клочья в нескончаемом зловещем танце. Горм, естественно, мысленно уподобил их обрывкам савана, не пытаясь спроецировать метафору на реальность, потом прикинул химический состав атмосферы и несколько раз перетряхнул унылый набор газов, аэрозолей и пыли в поисках хоть какой- нибудь закономерности. Сначала ничего не наклевывалось, но, благодаря еще одной кладбищенской аналогии, некоторое свойство, сперва показавшееся Горму слишком общим, все-таки застряло в редкой сети его мыслей. Мертвецы, корчащиеся в пламени погребального костра, клубы жирного дыма, копоть, оседающая на оскаленные каменные морды идолов… Продукты горения — и в облаках, и на поверхности, и в нижних слоях атмосферы. Горм посмотрел в окно — песок уже не был единственным веществом, составлявшим холмы. Попадались и более крупные куски не то кирпича, не то бетона с серо-черной ноздреватой поверхностью, и скрученные, точно в предсмертных конвульсиях, металлические стержни. Горм представил себе огромные костры, увенчивающие каждый курган, и столбы дымов, под заунывное пение поднимающиеся к небы и заволакивающие его лохматым саваном. И все, кто обитал здесь, сами взошли в погребальный огонь и сгинули в оном вместе с конями, ладьями и женами.
Горм провел пальцем по отпечатку от своего выходного сапога. На пальце остался темно-серый след — прах несметных полчищ мертвецов. Горм вытер палец о штаны и пошел в шахту искать удочки — вдруг в озере сохранилась какая живность.
Собаки, мгновенно уловив намерение хозяина, подняли шум и запросились с ним.
— Да бросьте, что здесь за рыбалка, — проворчал Горм, распутывая клубок толстой лески для поводков. Это вам не озеро Мьерс… То есть трудно даже представить, насколько это не озеро Мьерс.
Срезая пилообразными бивнями молодые деревца и бросая их хоботом себе под ноги, панцирный слон пробирался к воде. В темноте разносились пыхтение и тяжелый хруст, сопровождаемые писком потревоженных мелких лесных жителей. Слон, отдуваясь, проломился через переплетение стволов и ветвей и угодил передними ногами на полосу крупного рыхлого песка. Песок еще не уплотнился под тяжестью могучей туши, а слон уже окунул хобот в прохладную воду. На некоторое время над озером восстановилась относительная тишина. Наконец наполнившиеся водяные мешки встопорщили роговые пластины на спине зверя. Слон поднял голову вверх. На небе творилась обычная ночная кутерьма — скрещивались и расходились тонкие разноцветные лучи, приближались и удалялись источники пульсирующих вспышек, причудливо вырезанные тени, закрывая звезды, проносились из конца в конец небосвода, а из-за горизонта поднимался узенький серпик, окруженный голубым сиянием. Слон повернулся к лесу, шурша кожей о кору и ветви деревьев, и по проложенной тропе устремился к скальному останцу, где его хобот на закате уловил запах слоницы, принесенный ветром с плоскогорья. Слону предстоял двухдневный путь через безводное плато, вымощенное восьми- и четырехугольными полированными плитами, он бежал экономичным коротким галопом, сотрясая землю и всколыхивая кроны лавров и буков, стволы которых задевали его мощные бока.
Разбуженные птицы снова уснули, покрепче вцепившись в ветки, к кучам слоновьего помета спешили разные твари-навозники, а панцирный слон уже миновал останец, спеша на могущую оказаться обоюдно небезынтересной встречу со слоницей.
Затих треск в чащобе, почва уже не вздрагивала от топота, но озеро и окружавшие его заросли были полны других источников шумов. Всплескивали хвостами по воде рыбы и рептилии, кричали и хлюпали тиной в тростнике гады, попискивали в воздухе вампиры, а с холма на южном берегу озера доносились сильно приглушенные звуки двух гитар.
Огонь в сужающихся кверху трапециевидных окнах замка слабо брезжил сквозь закрытые жалюзи и со дня постройки не мытые цветные стекла в частых переплетах.
Вдруг над приземистой предмостной башней возник столб света. Музыка стала отчетливей, и в воздух взмыли четыре ярко освещенные снизу фигуры с ракетными ранцами.
С мерзким скрежетом рухнули и рассыпались по склону холма грудой обломков ворота, и из клубов пыли вывернул тупоносый открытый катер. На треугольной бронеплите перед мутным от времени ветрозащитным стеклом стоял, упершись ногами в причальные крюки, некто в узких портах на двойном росомашьем меху и в коротких кольчужных налокотниках. Его длинные белые волосы развевались в потоках сгустившегося за ночь воздуха, и почти так же свободно и прихотливо двигались жилистые руки, извлекавшие безумное соло из помятой гитары с колками на крокодильих зубах. Недобрым красным светом вспыхнул третий глаз во лбу бас-гитариста, он поднялся с заднего сиденья во весь своы исполинский рост и поставил на плечо водителя ногу в грубом башмаке с рифленой подошвой.
Присоединившись к пульсировавшему на грани истерии соло, его противоестественные аккорды придали мелодии зловещую разухабистость. Из призрачно светившейся пасти ворот выполз второй катер, кроша траками гусениц трухлявые бревна. Харкнули ракетные ускорители, сварной корпус катера ненадолго завис в воздухе, потом перегруженная машина тяжело поползла вверх. Ударник, в мозаичных фоторецепторах которого отражались с трудом помещавшиеся в коробе отсека полезной нагрузки конечности, лупил по обтянутым несвежего вида шкурами барабанам.
Беловолосый поднял голову. В его желтых глазах, как в катофотах, преломлялись лучи прожекторов.
Пыхтя и отдуваясь, через переплетение стволов и ветвей проломился к воде панцирный слон и угодил передними ногами на полосу крупного рыхлого песка. Песок еще не уплотнился под тяжестью могучей туши, а слон уже окунул хобот в прохладную воду. Всплеск, гнусавый рев, шуршание песка — и после непродолжительной борьбы слон исчез в озере. Наутро в замке подали к третьему завтраку слоновью печенку.
Блесна застряла. Горм подергал удилище, попробовал покрутить ручку, но затрещала фрикционная муфта катушки и динамометр показал предельное усилие на леске. Сунув спиннинг роботу, Горм, порывшись в подсумках, достал очки и затыльник, прищелкнул их к рогатому обручу и соединил с маской респиратора.
Когда перед глазами зажглась строчка об успешном окончании проверки герметичности, Горм встал с раскладной табуреточки, потянулся, прошлепал по отмели, нырнул и, держась левой рукой за леску, поплыл в глубину, работая ногами.
— Под мышками потри, — вступил дотоле молчавший Фенрир.
— Серый дурак, — Горм схватил правой рукой какую-то пупырчатую гадость с плавниками. Гадость протекла сквозь пальцы и скрылась, оставив пару-тройку сгустков слизи.
— Бери левее, леску порвешь.
— Дурак серый, — Горм круто взял влево и застыл раскорякой в трех локтях над дном. Перед ним стояло колесо. Опускаясь к его подножию, Горм задрал голову, но верхнего края не увидел. Ступица была толщиной локтя в четыре с половиной, перекрученные спицы соединяли ее с двойным ободом. Между кольцами обода, разнесенными на два Гормовых роста, криво висели лопатообразные грунтозацепы. В задумчивости Горм сделал несколько шагов по дну на четвереньках, потом, спохватившись, подвсплыл и отцепил блесну от ржавой решетки, возвышавшейся по левую ногу от колеса. Робот на берегу, почувствовав слабину, завертел катушку.
Блесна удалилась, вальяжно виляя хвостиком. Впереди за грудой дико извитых труб, змеившихся по поверхности огромного цилиндра, вросшего в дно, торчали вверх два чудовищных рычага, за ними угадывалось еще одно колесо.
— Как картиночка? — спросил Горм.
— Хм, очень мило, но у нас на берегу новости поинтереснее.
— Пустое! Вот задняя ось!
— То есть это если принять, что первая, на которую ты наткнулся была передняя, что не факт.
— Конечно, если он греб почву выпуклыми сторонами грунтозацепов. Но троллиное отродье навряд ли могло случиться среди его проектировщиков, так что смирись в очередной раз с моей правотой. Но где этот рыдван ездил и зачем попал в озеро — хоть топор о голову точи, не пойму.
— Если ты рассчитывал удивить меня последним заявлением, то просчитался. Эту загадку ты можешь не осилить и до конца времен, так что всплывай.
— Погоди, — Горм подергал за торчавшую сбоку одного из рычагов шпильку. Шпилька рассыпалась. Горм поплыл к передней части непонятного сооружения. Где-то через полтора гросса локтей технический бред уступил место обычному песочку, но ничто не говорило за то, что он не продолжается подо дном. Горм выразил недоумение:
— Если бы я такое строил, то разнес бы оси колес подальше.
— А оглобли бы врыл в землю. Может, это прицеп? Выныривай, надоел!
— А оглобли сделал бы на резьбе и без смазки ввинтил бы в твою ржавую задницу.
Отстань.
Дно перед Гормом уходило вниз. На склоне лежала вроде бы деревянная коробочка. Горм проплыл мимо, гребя ногами и руками, а спуск все не кончался.
Стало темно. Горм решил вернуться и рассмотреть коробочку — вдруг в хорошем футляре окажется хорошая вещь. По дороге вверх Горм устно возмутился по поводу одновременного наличия в озере хреновины о четырех колесах и жуткой ямищи в дне.
Фенрир не удостоил Горма ответом. Горм подхватил коробочку, но она расползлась в кашицу от прикосновения. На песок выкатилась пара не то шайб, не то подшипников.
— А, дристня медвежья, — пробормотал Горм и мотнул головой. Вдруг по ушам ему резанул аварийный вызов Фенрира.
— Э, Фенрир, что с тобой?
— Это с тобой что, блевота пьяного великана? Я тут потерял твой пеленг, мечусь, как угорелый, а ты, огрызок двуногий, и не чешешься — а ведь был сигнал о потере связи!
— Стой — стой — стой, какой сигнал? Чья блевота?
— Пьяного великана. Дарю.
— Угу.
— Опять ты меня сбил, пень рогатый! Я говорю о том, что с тобой нет связи треть часа. Роботы прочесывают озеро, собаки воют на берегу… Где ты был?
— Да все там же, — ответил Горм, быстро приближаясь к отмели.
— В пещеры не заплывал?
— Какие пещеры… Разгони роботов — они аж в задницу лезут, — Горм брел к берегу по пояс в воде. — Так, значит связи не было? Темное дело. Сколько сейчас времени?
— Треть второго.
— Ого! А по моим четверть. Хроноклазм, что ли… Клинический случай — озеро под заклятием злых чар. Если заклятие снять, туда вернятся рыба. В страшных рассказках на таких местах обычно бывает голос или видение, а то непонятно, что дальше делать.
— Знак тебе? Мой орбитальный наблюдатель только что засек взрыв ядерного устройства в атмосфере пятой планеты.
— Атомный взрыв в атмосфере? Почерк империи тьмы? Сказать откровенно? Я чего-то такого и ждал — ясно, что этот корт с кирпичным покрытием не из нашей саги.
Раздайся, клич мести! — Горм издал клич мести и запел:
Существует там некто с одним огненным глазом. Сие существо летает ночью и ползает по земле, держа одну руку кверху. Оно выдавливает из людей дыхание, оставляя лишь мертвые тела. Это людоед. Тынагыргын запретил, чтобы его имя упоминалось вслух. К северу от оной долины лежит диковинная местность. Всяк, кто проходит по ней, а именно близ развалин некоего города, придет в страх и робость, когда на развалинах увидит различные странные существа в самых диковинных позитурах; они скачут и пляшут с ужасающими ужимками. Эти персоны представляют собой привидения, и кто сего не уразумеет, может прийти в совершенный ужас. Дороги близ сего города вполне сохранны и изобилуют машинами самых неимоверных размеров, к каковым не следует подходить, ибо сидящие в них мертвецы могут, почуяв теплую кровь, ожить и схватить путника, кто слишком близко подошел к ним. Тому, кто осторожен, машины не опасны, потому как жизнь покинула их почти двести лет назад, и глаза мертвецов, в них сидящих, почти сгнили. Добрые люди не живут близ оного города, и только шайки безбожных разбойников отваживаются находить себе приют под кровлями уцелевших строений. Однако следует пройти как можно ближе к городской черте, держась от нее к западу, по старой бетонной дороге. Иначе не избежать пути через место, о коем ничего доподлинно не известно, кроме того, что лучше подалее от оного держаться. В десяти лигах от города по правую руку покажется здание, пред коим вросла в землю летательная машина. Ежели силы на исходе, в оном здании можно переночевать. Для этого надобно обойти его по дну канавы, сошед в нее с дороги у железного моста, и, едва под ногами захрустят кости, выбираться наверх по каменным ступеням, покуда те не кончатся. Затем надобно подняться по железной трубе до окна и в оное влезть. Покажется комната с четырьмя кроватями, на коих лежат мертвецы, и многими диковинными вещами. Брать эти вещи и тревожить мертвецов не следует, понеже и они доброго человека не тревожат, а в соседней комнате стоит железное корыто, где можно отдохнуть и помолиться. Рядом с корытом стоит сидение с дыркой. Некоторые по недомыслию или озорства ради справляют в оную дырку нужду. Сие есть большой грех. Для конногооный ночлег непригоден, ибо негде укрыть коня от крыс. На отдалении тринадцати лиг от оного здания имеется в склоне холма пещера достаточно поместительная, чтобы приютить и всадника, каковую пещеру можно заприметить с дороги по скоплению машин подле нее. Машины сии ветхи до крайности, к тому ж пусты, посему угрозы не представляют. Вход в пещеру закрывается железной дверью с колесом, каковое надобно покрутить, дабы запереться изнутри. Сия пещера имеет в глубину двадцать шагов; в конце ее находится дверь из свинца, к коей не след приближаться. Тако же не след ни шуметь, ни разводить огонь. Уходя, железную дверь надобно плотно затворить. В двух лигах пути от пещеры бетонная дорога пересекает четырехколейный железнодорожный путь. Надобно свернуть налево и далее следовать сему пути, продвигаясь возможно быстро, поколику местность по сторонам пути диковинна и обманчива. Нередко можно видеть там в струях горячего воздуха, как из руин и праха восстают строения и летательные машины и как мертвецы, приняв облик живых людей, в нарядных одеждах ходят меж мертвых дерев, одетых призрачной листвой. Говорят, что дурман сей являет собою наваждение не токмо для зрения, но обманывает и другие чувства. Потому не след, принимая мертвецов за живых людей, глазеть на них, а тем паче завязывать разговоры.
Велико может быть искушение, но помни! Это не люди, а наваждение злых сил, одежды их суть саваны, драгоценности их суть прах, и женщины их суть скелеты с клочьями присохшего мяса на костях. Берегись! Ибо повсюду ныне силы зла полновластные хозяева ночью, и в темных местах, а кое-где и при свете дня. Ныне мертвые владеют миром, а удел живых — каяться и скорбеть, ибо сказано: лишь проведши ночь в страхе, вновь узришь свет дня. Прошед оные семнадцать лиг, достигнешь моста с двумя башнями. В первой из них проведи ночь, но не спи, а будь начеку, ибо приют сей небезопасен, а иного нет. Наутро ж возблагодари небо, раз остался жив, и иди вперед, через мост.
Дороги тебе осталось три лиги с четвертью, и, ежели вышел с рассветом, к полудню уж придешь на призывной пункт.
— Ну и язык! Как волк воет на заснеженном перевале!
— Им будет казаться, что ты не говоришь, а гавкаешь. Это инкорпорирующий язык — одна мысль выражена одним словом.
— Все равно, я говорил бы короче.
— Верно, у тебя все мысли с медвежий хвост.
— Можно подумать, у них длиннее. Что за передачи ты засек?
— Спроси что полегче. Какие-то трансляции из трех точек и пяток двусторонних переговоров, наверняка шифрованных. Будь здесь специальная контактная передача на нас, я бы скоро ее расщелкал, а так… Знаешь, что они говорят вместо «прием»? Нырак мараквыргыттайкыгыргыт!
— Не верю! Это не «прием», а «как слышно» или что-либо еще более абстрактное. А насчет того, что ты называешь звуковым шифром, мне кажется, что это просто еще один язык.
— У меня мало данных.
— А у меня гениальная интуиция. Попробуй провести анализ не только по частотам звуков, а и по интонации.
— У меня мало данных для анализа, сказано тебе, полено рогатое! Свински пустой эфир.
— Ладно эфир — где имперский флот вторжения?
— Разве что те корабли над радиационными поясами…
— Это не корабли, а горшки с протухшей дристней.
— У тебя редкий дар в отношении испражнений. Впрочем, сказано — свинья грязь найдет. Уже вторая планета…
— Заткнись. Это что?
— Музыка.
— Никогда бы не подумал.
— Ты никогда и не думаешь.
— Погоди — погоди… Аранжировка не та, но мотив какой-то знакомый.
Ту-руруруру, туру-руруру-ру-ру…
— «Последний воин».
— Ага. Вот опять -
— Ы?
— Например, имперская планетарная база подавляет выступление постанцев.
— Все равно, долбить ядреной бонбой по планете с собственной базой — какой псих захочет?
— Может, как раз псих и захотел. Имело бы смысл сесть и уяснить.
— Будь у этих хамов внизу телевидение или хоть побольше радиопрограмм, стоило бы поболтаться наверху. За сегодня ты берешься хоть что-нибудь раскрутить в языке? Я помогу.
— Смотри, чтоб слишком прочная не вышла. Не больно-то нужен ты мне развинченный.
— Ну, я-то сам не из кирпича все-таки.
— Стой, или это ты говорил сейчас про кирпич?
— Да вроде.
— К чему это ты?
— У тебя ума не больше, чем у тролля, честное слово. Я битый час талдычу, что местный грунт — молотый кирпич.
— Вот это все? — Горм вытаращился на однообразные плосковерхие холмы, во все стороны уходившие к горизонту.
— Наконец до тебя начало доходить.
— Это у тебя ума меньше, чем у тролля! Прикинь, какой здесь объем — будь это постройки, они бы рухнули под своей тяжестью!
— Так вот они и рухнули! Из дома в пять дюжин этажей запросто можно надробить такой вот холм крошки. Кстати, на Маг Муиртемне была кирпичная башня в восемь дюжин этажей — может, и посейчас стоит.
— Сравнил — та была на железном каркасе!
— А ты глянь в яму!
Из дна разрытой собаками ямищи торчали перекрученные ржавые стержни.
— Арматура, — победительно сказал Фенрир.
— Отнюдь! — нарочито возразил Горм. — Ваще, видимые нами холмы никогда не были организованы в дома. Аборигены живут под ними, искусственный песок защищает их от перепадов температур, а стержни — радиаторы системы кондиционирования.
— Отменно! Я готов поверить.
— А я нет. Интуиция. И дома рухнули не под собственной тяжестью. Мидир! Кого чуешь?
— Тварь смрадную!
— Одну?
— Многих!
— Где?
— Внизу!
— А наверху живет кто-нибудь?
— Не чую!
— А жил?
Мидир вылез из ямы, поднял морду и потянул носом. Усилитель запахов, встроенный в его шлем, загудел.
— Издох и сгорел! — выдал пес после небольшой паузы, потом добавил:
— Давно! — и прыгнул обратно в яму.
— Ты понял? — сказал Горм. Кстати, как отвертка для твари смрадной?
— Никак не мог понять, какая была ручка. Сделал из пластмассы с памятью — сожмется по форме хваталки. Сейчас…
Площадка грузового подъемника нижнего люка опустила на грунт робота на гусеничном шасси с отверткой в клешне. Держа отвертку за самый кончик рабочей части, робот воткнул ее в кучу крошки, которую успели нагрести собаки.
— Оставим это гадское место его хамским хозяевам. Мне почему-то кажется, что все инструменты они зажимают задницей, — Горм скорчил под респиратором рожу и с лязгом всполз на откидную решетчатую ступеньку перед дверью. Собаки, затеявшие было разборку, полезли в нижний люк, опрокинув одного из роботов. Пока тот копошился в песке, все его собратья, ненароком пройдясь по нему ногами и гусеницами, загромоздили собой площадку лифта. Опрокинутый робот наконец встал на шасси, помогая себе клешнями, замер в тупом раздумьи на несколько мгновений и неуверенно втиснулся на площадку.
Грузовой подьемник пополз вверх, закрылась, впустив Горма, дверь. Выйдя из шлюза, Горм, не снимая костюма, прошел в бытовой отсек, через осмотровый люк в полу впустил собак, одновременно отравив помещение угарным газом, дождался, пока атмосфера очистится, протопал в головной отсек, сел в кресло, выслушал Фенрирову отповедь собакам, опять лезущим внутрь через первую попавшуюся дыру, не считаясь с последствиями, переключил на себя управление, загнал на выполнение программу контроля двигательной установки, получил ответ о готовности, вставил ключ в гнездо, зашипел и выдернул его обратно. «Чтобы включить двигатели, надо разомкнуть силовой щит. Если разомкнуть силовой щит, Фенрир сядет на грунт. Если Фенрир сядет на грунт, придется стартовать с сыпучей поверхности. Если придется стартовать с сыпучей поверхности, плазменные струи из дюз унесут отвертку.» В каждый момент времени мозг Горма был в состоянии думать только одну очень короткую мысль, но невозможность параллельной обработки данных компенсировалась быстродействием.
— Полюбуйтесь на этого умом траченого! Сидит, сопит, пыхтит, только что задницей не чавкает от натуги, — начал было Фенрир.
— Молчи, плюгавый выползок из троллиных испражнений! Не будь твоя ржавая личность слишком ничтожна для моего гнева, я испепелил бы ее одним напряжением мысли! — выспренно оборвал его Горм. — Выгони наружу двух охранников, о несчастный, над убожеством которого заплакал бы и Кальмот Палач, Разоритель Семи Городов, вели им цеплять трос, выключай силовой щит, отгоняй их с тросом подальше и включай щит снова. Волоком пойдем!
Поскольку речь у Горма никогда не контролировалась сознанием, после сброса задачи передвижения в мозгу у него сразу пошла предыдущая задача, прерванная из-за более низкого приоритета — контакт с аборигенами. Горм решил, что не худо бы что-нибудь им подарить, даром что хамы. В подарок можно было без всякого ущерба отдать добрую треть зачастую не только бесполезного, но даже неопределимого содержимого отсеков Фенрира, но после катастрофы природная жадность Горма окончательно переросла все пределы, и расстаться даже с самой тухлой тряпкой было для него немыслимо, поэтому он велел Фенриру наформовать восемь дюжин кремнийполимерных болтов с гайками и шайбами на размер четыре и положить их на холмик, в который уже была воткнута отвертка.
На песке чернели подарки, оставленные местному населению примерно так же, как в своое время оставлялись купцами на берегах неисследованных островов игрушечные мыши на колесиках, ярко размалеванные косметические сумки и штампованные из дешевой пластмассы заколки для волос, а роботы волокли Фенрира по ложбинам между холмами, пока берег озера не отдалился на пол-поприща.
Вдоль причудливо иззубренного вершинами отдаленных курганов края неба дрейфовали облачные лохмотья, сплетавшиеся и разлетавшиеся в клочья в нескончаемом зловещем танце. Горм, естественно, мысленно уподобил их обрывкам савана, не пытаясь спроецировать метафору на реальность, потом прикинул химический состав атмосферы и несколько раз перетряхнул унылый набор газов, аэрозолей и пыли в поисках хоть какой- нибудь закономерности. Сначала ничего не наклевывалось, но, благодаря еще одной кладбищенской аналогии, некоторое свойство, сперва показавшееся Горму слишком общим, все-таки застряло в редкой сети его мыслей. Мертвецы, корчащиеся в пламени погребального костра, клубы жирного дыма, копоть, оседающая на оскаленные каменные морды идолов… Продукты горения — и в облаках, и на поверхности, и в нижних слоях атмосферы. Горм посмотрел в окно — песок уже не был единственным веществом, составлявшим холмы. Попадались и более крупные куски не то кирпича, не то бетона с серо-черной ноздреватой поверхностью, и скрученные, точно в предсмертных конвульсиях, металлические стержни. Горм представил себе огромные костры, увенчивающие каждый курган, и столбы дымов, под заунывное пение поднимающиеся к небы и заволакивающие его лохматым саваном. И все, кто обитал здесь, сами взошли в погребальный огонь и сгинули в оном вместе с конями, ладьями и женами.
Горм провел пальцем по отпечатку от своего выходного сапога. На пальце остался темно-серый след — прах несметных полчищ мертвецов. Горм вытер палец о штаны и пошел в шахту искать удочки — вдруг в озере сохранилась какая живность.
Собаки, мгновенно уловив намерение хозяина, подняли шум и запросились с ним.
— Да бросьте, что здесь за рыбалка, — проворчал Горм, распутывая клубок толстой лески для поводков. Это вам не озеро Мьерс… То есть трудно даже представить, насколько это не озеро Мьерс.
* * *
Срезая пилообразными бивнями молодые деревца и бросая их хоботом себе под ноги, панцирный слон пробирался к воде. В темноте разносились пыхтение и тяжелый хруст, сопровождаемые писком потревоженных мелких лесных жителей. Слон, отдуваясь, проломился через переплетение стволов и ветвей и угодил передними ногами на полосу крупного рыхлого песка. Песок еще не уплотнился под тяжестью могучей туши, а слон уже окунул хобот в прохладную воду. На некоторое время над озером восстановилась относительная тишина. Наконец наполнившиеся водяные мешки встопорщили роговые пластины на спине зверя. Слон поднял голову вверх. На небе творилась обычная ночная кутерьма — скрещивались и расходились тонкие разноцветные лучи, приближались и удалялись источники пульсирующих вспышек, причудливо вырезанные тени, закрывая звезды, проносились из конца в конец небосвода, а из-за горизонта поднимался узенький серпик, окруженный голубым сиянием. Слон повернулся к лесу, шурша кожей о кору и ветви деревьев, и по проложенной тропе устремился к скальному останцу, где его хобот на закате уловил запах слоницы, принесенный ветром с плоскогорья. Слону предстоял двухдневный путь через безводное плато, вымощенное восьми- и четырехугольными полированными плитами, он бежал экономичным коротким галопом, сотрясая землю и всколыхивая кроны лавров и буков, стволы которых задевали его мощные бока.
Разбуженные птицы снова уснули, покрепче вцепившись в ветки, к кучам слоновьего помета спешили разные твари-навозники, а панцирный слон уже миновал останец, спеша на могущую оказаться обоюдно небезынтересной встречу со слоницей.
Затих треск в чащобе, почва уже не вздрагивала от топота, но озеро и окружавшие его заросли были полны других источников шумов. Всплескивали хвостами по воде рыбы и рептилии, кричали и хлюпали тиной в тростнике гады, попискивали в воздухе вампиры, а с холма на южном берегу озера доносились сильно приглушенные звуки двух гитар.
Огонь в сужающихся кверху трапециевидных окнах замка слабо брезжил сквозь закрытые жалюзи и со дня постройки не мытые цветные стекла в частых переплетах.
Вдруг над приземистой предмостной башней возник столб света. Музыка стала отчетливей, и в воздух взмыли четыре ярко освещенные снизу фигуры с ракетными ранцами.
С мерзким скрежетом рухнули и рассыпались по склону холма грудой обломков ворота, и из клубов пыли вывернул тупоносый открытый катер. На треугольной бронеплите перед мутным от времени ветрозащитным стеклом стоял, упершись ногами в причальные крюки, некто в узких портах на двойном росомашьем меху и в коротких кольчужных налокотниках. Его длинные белые волосы развевались в потоках сгустившегося за ночь воздуха, и почти так же свободно и прихотливо двигались жилистые руки, извлекавшие безумное соло из помятой гитары с колками на крокодильих зубах. Недобрым красным светом вспыхнул третий глаз во лбу бас-гитариста, он поднялся с заднего сиденья во весь своы исполинский рост и поставил на плечо водителя ногу в грубом башмаке с рифленой подошвой.
Присоединившись к пульсировавшему на грани истерии соло, его противоестественные аккорды придали мелодии зловещую разухабистость. Из призрачно светившейся пасти ворот выполз второй катер, кроша траками гусениц трухлявые бревна. Харкнули ракетные ускорители, сварной корпус катера ненадолго завис в воздухе, потом перегруженная машина тяжело поползла вверх. Ударник, в мозаичных фоторецепторах которого отражались с трудом помещавшиеся в коробе отсека полезной нагрузки конечности, лупил по обтянутым несвежего вида шкурами барабанам.
Беловолосый поднял голову. В его желтых глазах, как в катофотах, преломлялись лучи прожекторов.
Его пронзительный голос перекрыл рев гитар и грохот барабанов и, слившись с визгом двигателей ракетных ранцев, невиданным упырем взмыл к небесам и рухнул на лес, тотчас наполнившийся топотом ног, хлопаньем крыльев и криками разбуженного во второй раз за недолгий срок зверья. Валились с деревьев твари, затаившиеся в листве, ползли вверх, цепляясь когтями за кору, обитатели нор и берлог, а ударная волна жуткого клича уже металась по самым глухим лесным закоулкам:
Кто-то бьется в поле,
Кто-то в грязь лицом,
Случай правит пулей,
Ворон — мертвецом.
Место лютой сечи
Поросло травой,
Больно жгучи речи,
Бой не за горой.
Кто смел снять с нас чувство вины?
Кто примет огонь на себя?
Кто слышит поступь грядущей войны?
Что оставим мы после себя?
На максимуме облома безумный танец двух пар закончился крутым пике и падением в озеро. Катера умчались во тьму, шум стих.
Чую гибель —
Больно вольно дышится,
Чую гибель —
Весело живем,
Чую гибель —
Кровушкой распишемся,
Чую гибель —
Хорошо поем!
Чую гибель!
Чую гибель!
Чую гибель!
Пыхтя и отдуваясь, через переплетение стволов и ветвей проломился к воде панцирный слон и угодил передними ногами на полосу крупного рыхлого песка. Песок еще не уплотнился под тяжестью могучей туши, а слон уже окунул хобот в прохладную воду. Всплеск, гнусавый рев, шуршание песка — и после непродолжительной борьбы слон исчез в озере. Наутро в замке подали к третьему завтраку слоновью печенку.
* * *
На часах самое начало второго — и часа еще нет. Время медленно идет, если рыба… Клев как щекотка у покойника. Подальше, что ли, бросить… О, планета попалась.
Страшный панцирный слон
Пробирался в подходящей ему среде.
Попить дрянца захотел он
И пошел к так называемой воде.
Только панцирный слон успел напиться
И оторвать от воды хлебала,
Как услышал панцирную слоницу,
Которая запах издавала.
И побежал.
Блесна застряла. Горм подергал удилище, попробовал покрутить ручку, но затрещала фрикционная муфта катушки и динамометр показал предельное усилие на леске. Сунув спиннинг роботу, Горм, порывшись в подсумках, достал очки и затыльник, прищелкнул их к рогатому обручу и соединил с маской респиратора.
Когда перед глазами зажглась строчка об успешном окончании проверки герметичности, Горм встал с раскладной табуреточки, потянулся, прошлепал по отмели, нырнул и, держась левой рукой за леску, поплыл в глубину, работая ногами.
— Под мышками потри, — вступил дотоле молчавший Фенрир.
— Серый дурак, — Горм схватил правой рукой какую-то пупырчатую гадость с плавниками. Гадость протекла сквозь пальцы и скрылась, оставив пару-тройку сгустков слизи.
— Бери левее, леску порвешь.
— Дурак серый, — Горм круто взял влево и застыл раскорякой в трех локтях над дном. Перед ним стояло колесо. Опускаясь к его подножию, Горм задрал голову, но верхнего края не увидел. Ступица была толщиной локтя в четыре с половиной, перекрученные спицы соединяли ее с двойным ободом. Между кольцами обода, разнесенными на два Гормовых роста, криво висели лопатообразные грунтозацепы. В задумчивости Горм сделал несколько шагов по дну на четвереньках, потом, спохватившись, подвсплыл и отцепил блесну от ржавой решетки, возвышавшейся по левую ногу от колеса. Робот на берегу, почувствовав слабину, завертел катушку.
Блесна удалилась, вальяжно виляя хвостиком. Впереди за грудой дико извитых труб, змеившихся по поверхности огромного цилиндра, вросшего в дно, торчали вверх два чудовищных рычага, за ними угадывалось еще одно колесо.
— Как картиночка? — спросил Горм.
— Хм, очень мило, но у нас на берегу новости поинтереснее.
— Пустое! Вот задняя ось!
— То есть это если принять, что первая, на которую ты наткнулся была передняя, что не факт.
— Конечно, если он греб почву выпуклыми сторонами грунтозацепов. Но троллиное отродье навряд ли могло случиться среди его проектировщиков, так что смирись в очередной раз с моей правотой. Но где этот рыдван ездил и зачем попал в озеро — хоть топор о голову точи, не пойму.
— Если ты рассчитывал удивить меня последним заявлением, то просчитался. Эту загадку ты можешь не осилить и до конца времен, так что всплывай.
— Погоди, — Горм подергал за торчавшую сбоку одного из рычагов шпильку. Шпилька рассыпалась. Горм поплыл к передней части непонятного сооружения. Где-то через полтора гросса локтей технический бред уступил место обычному песочку, но ничто не говорило за то, что он не продолжается подо дном. Горм выразил недоумение:
— Если бы я такое строил, то разнес бы оси колес подальше.
— А оглобли бы врыл в землю. Может, это прицеп? Выныривай, надоел!
— А оглобли сделал бы на резьбе и без смазки ввинтил бы в твою ржавую задницу.
Отстань.
Дно перед Гормом уходило вниз. На склоне лежала вроде бы деревянная коробочка. Горм проплыл мимо, гребя ногами и руками, а спуск все не кончался.
Стало темно. Горм решил вернуться и рассмотреть коробочку — вдруг в хорошем футляре окажется хорошая вещь. По дороге вверх Горм устно возмутился по поводу одновременного наличия в озере хреновины о четырех колесах и жуткой ямищи в дне.
Фенрир не удостоил Горма ответом. Горм подхватил коробочку, но она расползлась в кашицу от прикосновения. На песок выкатилась пара не то шайб, не то подшипников.
— А, дристня медвежья, — пробормотал Горм и мотнул головой. Вдруг по ушам ему резанул аварийный вызов Фенрира.
— Э, Фенрир, что с тобой?
— Это с тобой что, блевота пьяного великана? Я тут потерял твой пеленг, мечусь, как угорелый, а ты, огрызок двуногий, и не чешешься — а ведь был сигнал о потере связи!
— Стой — стой — стой, какой сигнал? Чья блевота?
— Пьяного великана. Дарю.
— Угу.
— Опять ты меня сбил, пень рогатый! Я говорю о том, что с тобой нет связи треть часа. Роботы прочесывают озеро, собаки воют на берегу… Где ты был?
— Да все там же, — ответил Горм, быстро приближаясь к отмели.
— В пещеры не заплывал?
— Какие пещеры… Разгони роботов — они аж в задницу лезут, — Горм брел к берегу по пояс в воде. — Так, значит связи не было? Темное дело. Сколько сейчас времени?
— Треть второго.
— Ого! А по моим четверть. Хроноклазм, что ли… Клинический случай — озеро под заклятием злых чар. Если заклятие снять, туда вернятся рыба. В страшных рассказках на таких местах обычно бывает голос или видение, а то непонятно, что дальше делать.
— Знак тебе? Мой орбитальный наблюдатель только что засек взрыв ядерного устройства в атмосфере пятой планеты.
— Атомный взрыв в атмосфере? Почерк империи тьмы? Сказать откровенно? Я чего-то такого и ждал — ясно, что этот корт с кирпичным покрытием не из нашей саги.
Раздайся, клич мести! — Горм издал клич мести и запел:
Нет, это я пою, а ты воешь, как зараза! — Горм протянул руку, чтобы отечески вразумить метавшуюся перед ним по отмели и издававшую радостные наивно-кровожадные звуки Фуамнах, и, разжав кулак, увидел что-то блестящее, выкатившееся из пальцев. Нагнувшись, он подобрал маленькое золотое кольцо.
Пусть не смогут могил приготовить на всех!
Пусть слетится на пир воронье без помех!
Будут скальдами сложены саги о том,
Как долг крови сполна уплачу я мечом!
И кровавая слава пойдет на века,
Но глядеть на нее я привык свысока,
И не слава меня за собою зовет…
Ну что ты воешь, дура!
* * *
Существует там некто с одним огненным глазом. Сие существо летает ночью и ползает по земле, держа одну руку кверху. Оно выдавливает из людей дыхание, оставляя лишь мертвые тела. Это людоед. Тынагыргын запретил, чтобы его имя упоминалось вслух. К северу от оной долины лежит диковинная местность. Всяк, кто проходит по ней, а именно близ развалин некоего города, придет в страх и робость, когда на развалинах увидит различные странные существа в самых диковинных позитурах; они скачут и пляшут с ужасающими ужимками. Эти персоны представляют собой привидения, и кто сего не уразумеет, может прийти в совершенный ужас. Дороги близ сего города вполне сохранны и изобилуют машинами самых неимоверных размеров, к каковым не следует подходить, ибо сидящие в них мертвецы могут, почуяв теплую кровь, ожить и схватить путника, кто слишком близко подошел к ним. Тому, кто осторожен, машины не опасны, потому как жизнь покинула их почти двести лет назад, и глаза мертвецов, в них сидящих, почти сгнили. Добрые люди не живут близ оного города, и только шайки безбожных разбойников отваживаются находить себе приют под кровлями уцелевших строений. Однако следует пройти как можно ближе к городской черте, держась от нее к западу, по старой бетонной дороге. Иначе не избежать пути через место, о коем ничего доподлинно не известно, кроме того, что лучше подалее от оного держаться. В десяти лигах от города по правую руку покажется здание, пред коим вросла в землю летательная машина. Ежели силы на исходе, в оном здании можно переночевать. Для этого надобно обойти его по дну канавы, сошед в нее с дороги у железного моста, и, едва под ногами захрустят кости, выбираться наверх по каменным ступеням, покуда те не кончатся. Затем надобно подняться по железной трубе до окна и в оное влезть. Покажется комната с четырьмя кроватями, на коих лежат мертвецы, и многими диковинными вещами. Брать эти вещи и тревожить мертвецов не следует, понеже и они доброго человека не тревожат, а в соседней комнате стоит железное корыто, где можно отдохнуть и помолиться. Рядом с корытом стоит сидение с дыркой. Некоторые по недомыслию или озорства ради справляют в оную дырку нужду. Сие есть большой грех. Для конногооный ночлег непригоден, ибо негде укрыть коня от крыс. На отдалении тринадцати лиг от оного здания имеется в склоне холма пещера достаточно поместительная, чтобы приютить и всадника, каковую пещеру можно заприметить с дороги по скоплению машин подле нее. Машины сии ветхи до крайности, к тому ж пусты, посему угрозы не представляют. Вход в пещеру закрывается железной дверью с колесом, каковое надобно покрутить, дабы запереться изнутри. Сия пещера имеет в глубину двадцать шагов; в конце ее находится дверь из свинца, к коей не след приближаться. Тако же не след ни шуметь, ни разводить огонь. Уходя, железную дверь надобно плотно затворить. В двух лигах пути от пещеры бетонная дорога пересекает четырехколейный железнодорожный путь. Надобно свернуть налево и далее следовать сему пути, продвигаясь возможно быстро, поколику местность по сторонам пути диковинна и обманчива. Нередко можно видеть там в струях горячего воздуха, как из руин и праха восстают строения и летательные машины и как мертвецы, приняв облик живых людей, в нарядных одеждах ходят меж мертвых дерев, одетых призрачной листвой. Говорят, что дурман сей являет собою наваждение не токмо для зрения, но обманывает и другие чувства. Потому не след, принимая мертвецов за живых людей, глазеть на них, а тем паче завязывать разговоры.
Велико может быть искушение, но помни! Это не люди, а наваждение злых сил, одежды их суть саваны, драгоценности их суть прах, и женщины их суть скелеты с клочьями присохшего мяса на костях. Берегись! Ибо повсюду ныне силы зла полновластные хозяева ночью, и в темных местах, а кое-где и при свете дня. Ныне мертвые владеют миром, а удел живых — каяться и скорбеть, ибо сказано: лишь проведши ночь в страхе, вновь узришь свет дня. Прошед оные семнадцать лиг, достигнешь моста с двумя башнями. В первой из них проведи ночь, но не спи, а будь начеку, ибо приют сей небезопасен, а иного нет. Наутро ж возблагодари небо, раз остался жив, и иди вперед, через мост.
Дороги тебе осталось три лиги с четвертью, и, ежели вышел с рассветом, к полудню уж придешь на призывной пункт.
* * *
— Ну и язык! Как волк воет на заснеженном перевале!
— Им будет казаться, что ты не говоришь, а гавкаешь. Это инкорпорирующий язык — одна мысль выражена одним словом.
— Все равно, я говорил бы короче.
— Верно, у тебя все мысли с медвежий хвост.
— Можно подумать, у них длиннее. Что за передачи ты засек?
— Спроси что полегче. Какие-то трансляции из трех точек и пяток двусторонних переговоров, наверняка шифрованных. Будь здесь специальная контактная передача на нас, я бы скоро ее расщелкал, а так… Знаешь, что они говорят вместо «прием»? Нырак мараквыргыттайкыгыргыт!
— Не верю! Это не «прием», а «как слышно» или что-либо еще более абстрактное. А насчет того, что ты называешь звуковым шифром, мне кажется, что это просто еще один язык.
— У меня мало данных.
— А у меня гениальная интуиция. Попробуй провести анализ не только по частотам звуков, а и по интонации.
— У меня мало данных для анализа, сказано тебе, полено рогатое! Свински пустой эфир.
— Ладно эфир — где имперский флот вторжения?
— Разве что те корабли над радиационными поясами…
— Это не корабли, а горшки с протухшей дристней.
— У тебя редкий дар в отношении испражнений. Впрочем, сказано — свинья грязь найдет. Уже вторая планета…
— Заткнись. Это что?
— Музыка.
— Никогда бы не подумал.
— Ты никогда и не думаешь.
— Погоди — погоди… Аранжировка не та, но мотив какой-то знакомый.
Ту-руруруру, туру-руруру-ру-ру…
— «Последний воин».
— Ага. Вот опять -
— А не могло обойтись без флота вторжения?
Это последний воин
Идет в свой последний бой.
— Ы?
— Например, имперская планетарная база подавляет выступление постанцев.
— Все равно, долбить ядреной бонбой по планете с собственной базой — какой псих захочет?
— Может, как раз псих и захотел. Имело бы смысл сесть и уяснить.
— Будь у этих хамов внизу телевидение или хоть побольше радиопрограмм, стоило бы поболтаться наверху. За сегодня ты берешься хоть что-нибудь раскрутить в языке? Я помогу.