— Тоже после какой-то аварии?
— Кэт, но я ведь об этом не спрашивала! Просто сразу видно — у него кожа такая же гладкая, и борода не растет.
— Допустим. Тогда я не понимаю… Планетарная разведка — насколько это опасно?
— Знаешь, он уверяет, ничуть. Я и сама удивилась: если мы Виктора бережем как зеницу ока, то почему Эрику позволяется разгуливать черт-те где, на краю Вселенной? Хотя он говорил, что до сих пор ничего дурного с ним не приключалось.
— Нет, я не все-таки понимаю. Может, он и впрямь совсем посторонний человек и к нашей истории не имеет никакого касательства?
Анжелика задумчиво поводила пальцем по столу.
— Тут есть один момент… Если наш Виктор отличается отменным здоровьем и неистребимым оптимизмом, то Эрик… Насколько я поняла, его тревожат головные боли — порой совершенно дикие. Это брак, Кэти. Я не знаю, зачем их сделали на одно лицо, но Виктор получился, а Эрик — нет. Производственный брак.
Она помолчала, виновато глянула на мужа.
— И знаешь… наверно, я чуть-чуть переиграла, я не хотела, но он на самом деле потерял голову. Он очень просил… Кэти, я понимаю, что глупо, может быть, даже опасно, но не могла ему отказать. Ну пойми: Эрик — очень чистый, светлый, достойный человек, и я просто не смогла. Я обещала, что когда он вернется из следующего рейса, мы встретимся.
Глава 7
— Кэт, но я ведь об этом не спрашивала! Просто сразу видно — у него кожа такая же гладкая, и борода не растет.
— Допустим. Тогда я не понимаю… Планетарная разведка — насколько это опасно?
— Знаешь, он уверяет, ничуть. Я и сама удивилась: если мы Виктора бережем как зеницу ока, то почему Эрику позволяется разгуливать черт-те где, на краю Вселенной? Хотя он говорил, что до сих пор ничего дурного с ним не приключалось.
— Нет, я не все-таки понимаю. Может, он и впрямь совсем посторонний человек и к нашей истории не имеет никакого касательства?
Анжелика задумчиво поводила пальцем по столу.
— Тут есть один момент… Если наш Виктор отличается отменным здоровьем и неистребимым оптимизмом, то Эрик… Насколько я поняла, его тревожат головные боли — порой совершенно дикие. Это брак, Кэти. Я не знаю, зачем их сделали на одно лицо, но Виктор получился, а Эрик — нет. Производственный брак.
Она помолчала, виновато глянула на мужа.
— И знаешь… наверно, я чуть-чуть переиграла, я не хотела, но он на самом деле потерял голову. Он очень просил… Кэти, я понимаю, что глупо, может быть, даже опасно, но не могла ему отказать. Ну пойми: Эрик — очень чистый, светлый, достойный человек, и я просто не смогла. Я обещала, что когда он вернется из следующего рейса, мы встретимся.
Глава 7
Лужица пролитой охотником воды на полу подсыхала. Виктор не был уверен, что удовольствие смочить запекшиеся, опаленные дыханием губы стоит таких мучений, но все равно медленно, сантиметр за сантиметром, полз к ней. Каждое движение, каждый вздох, каждый удар сердца отзывались болью в слабеющем теле, какими-то мгновениями оно делалось легким, как сухой лист, и словно бы начинало покачиваться в воздухе. Тогда он останавливался и пережидал, прижавшись щекой к прохладному покрытию палубы чужого корабля. А затем снова немного продвигался вперед.
Он и сам не знал, зачем это делает. Все могло быть гораздо проще: три выстрела из дезинтегратора наугад, куда-нибудь вниз или вбок, а последний себе в голову, чтоб не мучиться, и больше никаких хлопот. Закусив губу, он приподнялся, оглядел, примериваясь, коридор. Пес его знает, где у пирата самые важные потроха, в какую сторону целиться. Вот если б тот дикий охотник не унес с собой большого деза… А так — что?
Сильные пальцы вдруг сжали руку с оружием, и знакомо пахнуло дымком костра. Вздрогнув, Виктор уронил голову и снизу вверх посмотрел на возвратившегося киано. Охотник сидел рядом на коленях, одной рукой крепко стиснув ему запястье, другая лежала на рукояти ножа, и дезинтегратор по-прежнему торчал у него за поясом. Желто-зеленые глаза блестели, темное, не по возрасту суровое лицо дрогнуло в нежданной усмешке. Тей легко отнял второй дезинтегратор и отложил в сторону, а Виктор вдруг ощутил, что, кроме дыма, от дикого охотника пахнет… вином! Хорошим, дорогим десертным вином.
— Ты где налакался, бродяга? — не то спросил, не то подумал он.
Охотник опять усмехнулся. Человек не боится; Эрик тоже не испугался, когда открыл глаза и увидел Тея. Он все сразу понял — и кто такой Тей, и откуда он взялся, и почему ушла та страшная головная боль, от которой он, Эрик, стонал и метался на постели у себя в каюте. Он понял, что Охотник явился заплатить долг, и был благодарен, вот только вздумал было отнять оружие, но Тей не позволил — ему было стыдно, что унес чужую вещь, и он хотел отдать ее обратно. Эрик смирился и угостил Гея вином и еще какой-то дрянью, которую Тей есть не стал, зато вина напился вволю. Эрик очень смеялся, но Гей. не совсем понял почему. А теперь он здесь, чтобы вернуть чужаку оружие. Он вынул из-за пояса дезинтегратор, положил его рядом с маленьким и поднялся.
Уходишь? — молча спросил Виктор. Безо всякого упрека, с грустью, точно так же, как чуть раньше спрашивал Эрик. Тей почувствовал себя виноватым: он забыл о том, что гласит Закон милосердия. Отодвинув носком сапога оба дезинтегратора подальше, он сходил в каюту, набрал в горсть воды и, приподняв Виктору голову, поднес ладонь к его губам.
Всполошившаяся от неловкого движения боль в левом боку оглушила обоих, человека и киано, однако Виктор, выпил все до капли. Тей сам чуть не застонал, когда укладывал его обратно. Мудрый древний Закон выживания вдруг утратил свою непреложность и показался чем-то неясным и необязательным. О звезда Тей, ведь у чужака лицо, как у Эрика — так неужели Охотник ему не поможет?
Враз решившись, Тей потянул ворот Викторова защитного костюма, и прозрачный скафандр легко разошелся на груди. Тей не стал снимать его совсем, чтобы не пугать и не мучить человека понапрасну, а положил обе ладони ему на бок, на разорванную селезенку, и принялся врачевать, как это умеет любой из Охотников-киано.
Через одежду Виктор ощущал легкое покалывающее тепло от рук пропахшего костром чужака с вертикальными кошачьими зрачками, и острые режущие боли стали затихать и наконец уснули совсем. Он почувствовал невероятное облегчение — и разом невероятную слабость. А Тей еще долго сидел над ним, перемещая ладони по разбитому телу, и на застывшем лице его блестели капельки пота. Не в силах удержаться, Виктор несколько раз открывал глаза и изучающе смотрел на него, однако охотник творил какое-то великое таинство, и любопытствовать было неловко.
Наконец Тей закончил. Руки его стали холодны и слабы, как у старика, и вялые — такие руки не смогли бы сжать грозный охотничий нож. О звезда Тей, как это трудно, как тяжело — помочь одному человеку, а затем прогнать смерть от другого. Он обессилено привалился к переборке рядом с Виктором. Что ж ты наделал, Охотник Тей?
Он уткнулся в колени, подтянутые к груди, и запустил пальцы в нечесаные волосы. Зачем ты связался с чужаком? Ведь ты ему ничего не должен! Если бы не Эриково вино, никогда бы… А это теперь на всю жизнь: презрев Закон, ты помог человеку, и пока вы оба живы, ты будешь слышать его боль, она будет мучить тебя и звать, и ты снова и снова станешь к нему приходить и в конце концов погибнешь, потому что человек не умеет беречь того, кто ему друг. О, горе тебе, Охотник Тей!
Вздрогнув, словно его толкнули, Виктор открыл глаза. Это еще что? Куда меня еще занесло-то? Номер в гостинице, что ли? Он проморгался и сел, озадаченно оглядывая стены. Благородных тонов ковровый узор, скрытые светильники под потолком, которые льют уютный рассеянный свет, блестящие золотом крутобокие кувшины в нише — встроенный бар? — и два роскошных кресла. В одном из них, удобно вытянув ноги, восседал давешний охотник: в левой руке широкий бокал, правая на рукояти ножа.
— Привет, бродяга, — почти обрадовался Виктор.
Тей перевел на него взгляд, однако на темном его лице ничего не отразилось. Он был подстрижен — то есть длинные волосы были не ахти как ровно подрезаны острым лезвием — и полугол. Виктор с одобрением поглядел на его мускулистые плечи и грудь.
— Обедаешь? Выпиваешь? Что там у тебя? — он поднялся с постели, потянулся и тут же уселся обратно. — М-м, черт, совсем на ногах не стою. Так мы где?
Тей опять не разомкнул губ. Человек бестолков и задает множество ненужных вопросов.
Виктор обшарил взглядом комнату: оба его дезинтегратора лежали среди кувшинов в баре, рядом с которым бесстрастно и неколебимо уселся киано. Надо полагать — каюта на борту «Десперадо». Ничего себе живут, сволочи! Экий у них комфорт.
Охотник пошевелился, достал из бара второй бокал, налил чего-то из кувшина и протянул Виктору. Тот принюхался, пригубил и вернул назад:
— Нет, братец, это не по мне пойло. Поищи что-нибудь другое.
Тей посмотрел на него с интересом. Человек не может пить вино? Ему делается худо? Как странно. Тут что-то не так. Перебрав все кувшины, он не нашел ничего подходящего и молча указал себе за спину, в угол каюты. Виктор не увидел там ничего особенного, но все-таки подошел и долго вглядывался в коричнево-белый ковровый узор, пока не сообразил, что перед ним дверь. Открылась она на удивление легко, и он оказался в душевой кабинке.
Здесь было жарко и стоял крепкий дух мокрого меха — на стене сушилась выстиранная безрукавка. Мех слипся и торчал сосульками. На полочке лежала металлическая коробочка и большой овальный медальон на потемневшей цепочке. Любопытство сгубило кошку, подумал Виктор, беря медальон в руки. Пожалуй, открывается это вот так… Ого! Ну и украшеньица носит наш дикий охотник.
Из медальона на него смотрела черноволосая женщина, смуглая, с желто-зелеными кошачьими глазами. Гордое лицо смягчала пленительная улыбка, а на шее малиновым цветом сверкало богатое ожерелье. Кто она ему — мать? Поразил Виктора не сам портрет, а исходившее от него отчетливое ощущение нежности и любви, словно в безделушке находился генератор благородных эмоций. Он защелкнул крышку — и это ощущение пропало. Снова открыл — и опять его обласкал поток любви. Пожалуй, не такой уж этот охотник дикий. Может, он блудный сын, пустившийся на поиски опасностей и приключений? А что в той коробочке? Виктор долго возился, пока не подцепил-таки крышку ногтем — и не увидел ничего интересного: какие-то продолговатые черные зерна. Он глядел на них, глядел, что-то как будто припоминая, затем осторожно раскусил одно и тут же выплюнул, ощутив характерный терпкий вкус. Ларриканата, из семян которой изготовляют наркотик, хотя и довольно мягкий. Ну и приятеля Бог послал — убийца, вор и наркоман к тому ж…
И тут ему вдруг стукнуло по темени: киано! Да конечно же, башка твоя дурная, это самый настоящий киано, Кошачий Глаз. Виктор однажды смотрел о них по видео — жаль, не с начала и не до конца. Супершпионы, суперубийцы наемные — это то, во что их превращали люди, а на самом деле киано — симпатичный безвредный народ, который, насколько Виктору помнилось, рассеялся с насиженных мест по всему миру и стоит на грани вымирания.
Что же там такое случилось с их планетой? Экологическая катастрофа, кажется. Или война? Нет, вроде бы все же экология. Он помнил эти старые, из архивов взятые кадры: земля, растения, дома — все покрыто белой плесенью, и у киано, прямо у живых людей, на коже тоже растет жуткий белый пушок. Кто смог, тот удрал, а планета погибла. Выходит, они как-то перемещаются в пространстве? Какой-то у них есть хитрый способ. Здесь Виктор не был уверен: то ли некоторые из-за этой плесени приобрели способность путешествовать в космосе, то ли наоборот, большинство ее потеряло…
Его покачнуло, и он механически вспомнил, что пришел ведь напиться воды. Не худо было бы заодно и поесть, но чего нет, того нет. Ему вдруг стало смешно. Явился, видите ли, на борт космического пирата и вместо того, чтобы поскорее разнести все в пух и прах, желает пообедать… Он вернулся в каюту.
— Слушай, Кошачий Глаз, хорош рассиживаться, отдай мои кровные дезы и выметайся.
Охотник поставил опустевший бокал в бар и вместе с креслом повернулся к Виктору.
— Тей.
— Что?
— Тей, — повторил он своим хрипловатым голосом.
— Или говори по-человечески, или катись — мне надо извести корабль, пока он, гнусь такая, опять не вышел на охоту. Понимаешь? Моя затея ему вряд ли понравится, но я хоть при скафандре, а вот если ты им под руку попадешься… Короче, тебе тут смерть ловить нечего.
На суровом лице киано появилось презабавное выражение: он был не просто удивлен, он был потрясен. Человек не просит помощи! Мало того, беспокоится о нем, об Охотнике, и не хочет подвергать его опасности! Воистину странные вещи творятся на свете.
— Так я тебе говорю, Кошачий Глаз…
— Тей.
До Виктора дошло.
— Ах, это ты мне представляешься! Ну, извини, пожалуйста. Тем более: нечего нам тут прохлаждаться, мне на войну пора.
Человек ищет смерти? Что же, пусть так, это его дело. Но сейчас не время — Охотник Тей еще не готов уйти, у него не хватит сил. Он встал и решительно задвинул панель бара, где лежали оба дезинтегратора.
— Да черт тебя дери, что ты самоуправствуешь?! — возмутился Виктор, и Тей выразительно положил ладонь на рукоять ножа. — Ну, знаешь… — Он замолчал под холодным взглядом кошачьих глаз. В ногах опять появилась противная слабость, и он сел на постель. — Да пойми ты: пока мы вином угощаемся, пират может сожрать еще кого-нибудь. Тей, я знаю, ты понимаешь нашу речь: мне правда пора.
Киано вздохнул, опустив голову. Как объяснить человеку? Он ищет смерти — и он ее найдет, Охотник не встанет у него на пути, раз человек сделал свой выбор. Но Тей должен вернуться к сестре, Джеллана не может одна, она погибнет. Любой женщине необходим мужчина, муж или брат — не так важно, но Охотник, потому что она без мужской помощи не способна перейти с места на место. В нем ее жизнь, в мужчине. Джеллана погибнет без Тея, а Тей не может сейчас уйти. И он не может сейчас умереть. Как объяснить? О звезда Тей, если бы человек понимал язык киано! Невыносимый позор для Охотника — заговорить на чужом языке, унизиться до слов чужака. Он разомкнул губы, словно желая что-то сказать, но снова закрыл рот и отвернулся. Нет, невозможно. Никак.
В спину ему ударила волна мгновенно вспыхнувшей неистовой ярости: взбешенный человек прыгнул. Но куда там — киано уже стоял, прислонившись к двери, и в руке блестел длинный нож. Зато Виктор теперь свободно подошел к бару. Немигающими глазами Тей следил, как человек пытается открыть панель Виктор прекрасно помнил, где она находилась, но узорная стена казалась теперь сплошной, и в конце концов он с досадой повернулся к охотнику.
— Ну почему?
Тей, разумеется, промолчал. Человек больше не сердится, он скорее, обижен. Удивительное существо — ведь еле на ногах стоит. Надо его пока что чем-нибудь отвлечь. А потом, когда настанет время, Охотник вернет ему оружие и уйдет. Тей задумчиво оглядел переборки и потолок, затем обошел каюту, медленно проводя ладонями по многочисленным скрытым панелям, прислушиваясь к своим ощущениям. Он не знал устройства чужого корабля, совершенно в нем не разбирался и мог полагаться лишь на смутные, едва уловимые ощущения, из которых рождалось столь же смутное понимание.
Виктор наблюдал за ним исподлобья. Вот еще вредная тварь! И чего он тут ищет? Отдал бы дезы — и убирайся себе восвояси, больше мне ничего не требуется. Знает же, что мне его не одолеть, тем и пользуется…
Наконец Тей нашел. Он слегка утопил большую прямоугольную панель, сдвинул вправо и включил находящийся под ней экран. На коричневом фоне задрожали какие-то розовые пауки, но киано настроил прием — как именно, он ни за что не смог бы объяснить — и поглядел на изумленного Виктора, приглашая посмотреть новости или что там такое передавала человеческая станция. У Виктора язык отнялся. Он ощупью нашел кресло и плюхнулся, не отрывая взгляд от экрана, где беззвучно открывала рот вертлявая тележурналисточка. Снимали ее — он мог бы поклясться — в космопорте Серебряного Лайза на Франческе. Девуля энергично взмахивала рукой, то и дело обводя кистью большой пустой зал для прибывающих пассажиров и показывая на закрытые пока двери.
— А звук можешь наколдовать?
Тей пожал плечами — это был жест не киано, просто он уже успел кое-чего набраться от человека — но снова положил ладони на пульт настройки. О звезда Тей, разве здесь можно что-нибудь понять? Изображение дрогнуло, экран пошел полосами, затем сеткой и погас совсем.
— Ну что же ты? — застонал Виктор.
Охотник пристыженно опустил голову. Виктор вскочил:
— Идем! Рядом тоже должно быть видео.
Он влетел в соседнюю каюту, следом вошел Тей; подойдя к переборке, открыл экран. До чего все-таки странный человек! Только что он хотел получить свое оружие и, стало быть, умереть; только что он знать ничего не желал о мире, который покинул — и вот тебе на. Как будто от той суматошной молодушки можно услышать что-нибудь дельное.
Экран вспыхнул и заговорил. Виктор замер, а слегка сбитый с толку киано переводил удивленный взгляд с него на этих новых людей.
— Нет никаких доказательств того, что он погиб. Он покинул свой корабль и остался на борту «Десперадо», и пока не найдено тело, мы можем считать его живым, — говорил Кэт Морейра, стоя в зале космопорта. Сбоку, обвив его тонкой рукой за пояс, прижималась Анжелика. Оба выглядели устало и удрученно. — Мы будем считать Виктора живым, — повторил Кэт, и брови его на мгновение страдальчески изогнулись.
На экране возник новый комментатор.
— Это короткое интервью дал вчера по прибытии на Франческу Кэттан Морейра. — «Вчера»? Неужто я здесь так давно? — Мы пытались снова связаться с господином Морейрой, чтобы рассказать вам побольше о нашем славном соотечественнике, молодом и отважном Викторе Делано. Однако найти супругов Морейра не удалось, со вчерашнего дня их никто не видел. Полиция не выдвигает официальных предположений, но один из сотрудников, пожелавший остаться неназванным, сообщил, что, по его мнению, Кэттан и Анжелика Морейра похищены. Объяснение, которое он предложил, звучит достаточно невероятно, но — кто знает? — быть может, он недалек от истины. По его словам, именно Виктор Делано в силу каких-то неизвестных причин был залогом благополучия семьи Морейра, и их таинственное исчезновение напрямую связано с его вероятной гибелью. Впрочем, повторю, это лишь предположение человека, выступающего как частное лицо.
— Сумасшедший дом, — потрясенно пробормотал Виктор. — Что за чушь они мелют?!
Тей нахмурился. Он, разумеется, ничего не понял из того, что было сказано с экрана, и в разбегающихся мыслях своего странного человека тоже никак не мог поймать нить случившегося. Ясны были две вещи: мужчина и женщина, которых показали сначала, дороги Виктору, и с ними произошло что-то нехорошее. А кроме того… Анжелика… Да, так ее зовут — человек испугался за нее, как Тей мог бы испугаться за Джеллану. Но это не все. Эрик тоже ее знает. Да, это так: Эрик вспоминал ее, когда Тей был рядом. Трое — трое мужчин для нее одной! Какой стыд. И какая несправедливость — для юной, кроткой, ласковой Джелланы Тею не найти мужа, потому что ее изуродовали безволосые твари, а у этой красотки есть и муж, и еще целых двое, которые ее тоже любят. О звезда Тей!.. Он ударил ладонью по пульту настройки, коротко тренькнул звоночек, и экран погас.
— Зачем ты?.. — расстроился Виктор.
Впрочем, ему было не до последних известий. Значит, братец Кэт говорил правду, значит, моя смерть и впрямь может потянуть за собой еще две? Лика, Пушистик, тебя-то за что? Даже если Кэт в чем-то виноват, но ты?.. Дьявольщина; как это может быть завязано на меня?! Он потряс головой. Ни черта не понять. Вот спросить бы у Кэта — только где его теперь возьмешь? И вообще, время идет, пора кончать с «Десперадо», пока нет новых жертв.
— Тей, — обернулся он к молчаливому киано, — глупо получится, если я здесь, а разбойник угробит еще кого-нибудь. Ты уж будь другом, верни мне мое, а сам уходи. Если хочешь, — добавил он, потому что не знал, захочет ли охотник покинуть борт корабля. Говорят, прибившиеся к людям киано отличаются слепой и неразумной преданностью, так пес его знает, что взбредет в голову этому странному субъекту.
Человек торопится к своей смерти. Что ж, не Охотнику стоять у него на пути. Тей попробует, и если сможет отсюда уйти, он уйдет. Он двинулся было к двери и вдруг замер, пригнулся, как перед прыжком. Смерть, которой человек ищет — она сама идет сюда. К нему и к Тею…
«Тей, глупо получится, если я здесь, а разбойник угробит еще кого-нибудь, — звучало в капитанской каюте — Ты уж будь другом, верни мне мое, а сам уходи. Если хочешь…» Слова были те же, но голос монотонный, мертвый, порожденный лингводешифратором.
Довольно, неожиданно решил он: светловолосый пришелец слишком много себе позволяет. Хватит чужакам хозяйничать на борту корабля, пора здесь навести порядок. Он поднялся из кресла, взял со стола приготовленный переносной лучевик. Хорошая вещь, не напрасно потрачены на нее силы и время.
Выпрямившись и царственно развернув плечи, он неторопливо шел по знакомым, бессчетное число раз хоженым коридорам, спускался по переходам с палубы на палубу. Хороший корабль, надежный корабль, не напрасно потрачены силы и время, чтобы им завладеть. Не напрасно Мицонайо Тхел рисковал потерять самое дорогое, единственное свое достояние — жизнь — чтобы вырваться из того жестокого, безжалостного мира, который отказал ему в его законном праве. Вырваться, покинуть пределы этого мира и.обрести свободу действий, свободу выбора — это ли не прекрасно? Здесь, на чужих неосвоенных пространствах, Мицонайо Тхел доказал свое право на бессмертие — и уж теперь непременно добьется. Никто не в силах ему помешать. Что с того, что бессмертие он получит иным путем, нежели те не самые достойные избранные, которым уже оказана эта слишком высокая честь? Бессмертие — не все ли равно, какой оно природы, лишь бы длилась жизнь. А источник и цена воистину не имеют значения.
Командир корабля Мицонайо Тхел величаво шествовал по коридору, бережно и крепко сжимая лучевик, свое детище, великолепное, совершенное устройство, лучшее из всего, что он создал за свою долгую жизнь. Этот лучевик приблизит его к бессмертию.
Вот и последний коридор. Он перекрыт с обеих сторон, и пришельцам отсюда некуда деться. Пусть светловолосый берется за свое оружие — оно бессильно против лучевика. Защитный костюм ему не поможет — рано или поздно запас питания иссякнет, и тогда светловолосому конец. Жаль, очень жаль, что он не успел полностью восстановить силы, в его смерти было бы больше пользы, больше своей жизни он отдал бы Мицонайо Тхелу. Но тут уж ничего не поделаешь, остается довольствоваться тем, что есть.
Мицонайо Тхел, ученый и конструктор, жаждал бессмертия. Он стремился к нему всю жизнь, всю жизнь честно работал, он заслужил его. Несправедливо отказывать ему в этом праве потому лишь, что кто-то стал говорить, будто бессмертие не нужно, а надо с толком прожить данную тебе природой жизнь. Разве не у порога смерти мы начинаем понимать, как надо жить? Но слишком поздно, изменить уже ничего нельзя, и наш единственный шанс все исправить — обрести заветное бессмертие. Так дайте его Мицонайо Тхелу, он заслужил, он имеет право! Ах, не даете?! Так он сам возьмет! У чужаков, каплю за каплей, жизнь за жизнью, потому что он — хозяин в этом мире.
Страшная боль вошла ему в спину и коснулась сердца. И еще более страшной болью пронзила мгновенная мысль: конец. Все, все напрасно: и затраченные силы, и потраченное время, и выброшенные средства — все. Сейчас уйдет самое ценное, самое дорогое, взлелеянное и бережно хранимое. Не уходи, не пущу, не отдам… Жить, я хочу жить! Падая лицом вниз, слабеющими пальцами Мицонайо Тхел схватился за последнюю угасающую свою надежду — выключатель на корпусе лучевика.
Охотник Тей выдернул нож из спины упавшего чужака, быстрым движением вытер лезвие о его белую куртку, оставив на ней кровавые полосы. И невольно схватился за голову, чуть не выронив нож, и медленно осел на пол. Что это? Откуда нахлынул неистовый поток смерти? О звезда Тей, от него не уйти никак, Охотнику не уйти! Джеллана, сестра, она же погибнет, если Тей не вернется; но нет сил, чужак уже мертв, но в самой смерти своей он отнимает у Охотника жизнь.
— Виктор! — крикнул он, призывая на помощь, и это не было постыдным, потому что имена звучат одинаково на всех языках. — Виктор! — В голосе не осталось силы, ее отнял убитый чужак. — Вик..тор…
Виктор понял, что они попались в ловушку, когда две глухие рыжие переборки беззвучно перекрыли коридор с обоих концов. Киано встревожился было, но тут же успокоительно похлопал Виктора по спине и даже что-то по-своему сказал. Он хладнокровно достал из бара оба дезинтегратора, заодно налил себе вина из кувшина и минуту-другую невозмутимо смаковал. Глядя на неторопливые уверенные движения киано, Виктор решил, что охотник знает, что делает, и поэтому человеку тоже не стоит суетиться.
— Тей, что там?
Охотник усмехнулся. Наша смерть, мог бы сказать он, но промолчал, надеясь ее перехитрить. Он привык первым наносить удар. Тот чужак, что движется сюда сверху, вооружен и самоуверен — однако ни один враг еще не остался в живых, отведав ножа Охотника Тея.
Подняв голову, Тей прислушивался к чему-то, недоступному для Виктора, затем подтолкнул его к двери в коридор. Сперва он пошел направо, до самого конца тупика, постоял, развернулся и столь же уверенно зашагал обратно. Виктор послушно следовал за ним. Они остановились у перегородившей проход стены и стали ждать. У Тея блестели глаза, губы тронула лукавая усмешка. Он вытащил нож.
— Будем драться?
Охотник совсем развеселился. Улыбаясь во весь рот, он совершенно человеческим и оттого чрезвычайно забавным жестом покрутил пальцем у виска, а затем указал на перегородку.
— Думаешь — сумасшедший?
Тей кивнул: мол, еще бы! Он был очень доволен, что, оказывается, может объясниться с человеком жестами и не надо произносить чужих слов.
И вдруг Тей исчез. Виктор только ахнул — сию секунду стоял здесь, и вот его уже нет.
Вскинув дезинтегратор, он выстрелил в рыжую переборку, а затем шлем защитного костюма лег на голову, и кнопка спуска сейчас же бессильно провалилась.
— Виктор! — услышал он вскрик охотника. — Виктор!
Не успев даже выругаться, он нырнул в пробитую дыру, перекатился через голову, вскочил и споткнулся обо что-то белое, мягкое. Человек! Нет, это чужак. Вытянувшийся во весь рост, в ослепительно-белом костюме, с кровавыми пятнами на спине, чужак был мертв. Рядом на палубе корчился и стонал киано, все так же сжимая свой нож, и валялся металлический ящик, затянутый с одной стороны частой сеткой. Бросившись к Тею, Виктор по дороге пинком отшвырнул ящик прочь. Грозное оружие чужака глухо шлепнулось, перевернулось— и охотник сейчас же перестал стонать, поднял голову. Кошачьи округлившиеся его глаза изумленно уставились на Виктора.
Он и сам не знал, зачем это делает. Все могло быть гораздо проще: три выстрела из дезинтегратора наугад, куда-нибудь вниз или вбок, а последний себе в голову, чтоб не мучиться, и больше никаких хлопот. Закусив губу, он приподнялся, оглядел, примериваясь, коридор. Пес его знает, где у пирата самые важные потроха, в какую сторону целиться. Вот если б тот дикий охотник не унес с собой большого деза… А так — что?
Сильные пальцы вдруг сжали руку с оружием, и знакомо пахнуло дымком костра. Вздрогнув, Виктор уронил голову и снизу вверх посмотрел на возвратившегося киано. Охотник сидел рядом на коленях, одной рукой крепко стиснув ему запястье, другая лежала на рукояти ножа, и дезинтегратор по-прежнему торчал у него за поясом. Желто-зеленые глаза блестели, темное, не по возрасту суровое лицо дрогнуло в нежданной усмешке. Тей легко отнял второй дезинтегратор и отложил в сторону, а Виктор вдруг ощутил, что, кроме дыма, от дикого охотника пахнет… вином! Хорошим, дорогим десертным вином.
— Ты где налакался, бродяга? — не то спросил, не то подумал он.
Охотник опять усмехнулся. Человек не боится; Эрик тоже не испугался, когда открыл глаза и увидел Тея. Он все сразу понял — и кто такой Тей, и откуда он взялся, и почему ушла та страшная головная боль, от которой он, Эрик, стонал и метался на постели у себя в каюте. Он понял, что Охотник явился заплатить долг, и был благодарен, вот только вздумал было отнять оружие, но Тей не позволил — ему было стыдно, что унес чужую вещь, и он хотел отдать ее обратно. Эрик смирился и угостил Гея вином и еще какой-то дрянью, которую Тей есть не стал, зато вина напился вволю. Эрик очень смеялся, но Гей. не совсем понял почему. А теперь он здесь, чтобы вернуть чужаку оружие. Он вынул из-за пояса дезинтегратор, положил его рядом с маленьким и поднялся.
Уходишь? — молча спросил Виктор. Безо всякого упрека, с грустью, точно так же, как чуть раньше спрашивал Эрик. Тей почувствовал себя виноватым: он забыл о том, что гласит Закон милосердия. Отодвинув носком сапога оба дезинтегратора подальше, он сходил в каюту, набрал в горсть воды и, приподняв Виктору голову, поднес ладонь к его губам.
Всполошившаяся от неловкого движения боль в левом боку оглушила обоих, человека и киано, однако Виктор, выпил все до капли. Тей сам чуть не застонал, когда укладывал его обратно. Мудрый древний Закон выживания вдруг утратил свою непреложность и показался чем-то неясным и необязательным. О звезда Тей, ведь у чужака лицо, как у Эрика — так неужели Охотник ему не поможет?
Враз решившись, Тей потянул ворот Викторова защитного костюма, и прозрачный скафандр легко разошелся на груди. Тей не стал снимать его совсем, чтобы не пугать и не мучить человека понапрасну, а положил обе ладони ему на бок, на разорванную селезенку, и принялся врачевать, как это умеет любой из Охотников-киано.
Через одежду Виктор ощущал легкое покалывающее тепло от рук пропахшего костром чужака с вертикальными кошачьими зрачками, и острые режущие боли стали затихать и наконец уснули совсем. Он почувствовал невероятное облегчение — и разом невероятную слабость. А Тей еще долго сидел над ним, перемещая ладони по разбитому телу, и на застывшем лице его блестели капельки пота. Не в силах удержаться, Виктор несколько раз открывал глаза и изучающе смотрел на него, однако охотник творил какое-то великое таинство, и любопытствовать было неловко.
Наконец Тей закончил. Руки его стали холодны и слабы, как у старика, и вялые — такие руки не смогли бы сжать грозный охотничий нож. О звезда Тей, как это трудно, как тяжело — помочь одному человеку, а затем прогнать смерть от другого. Он обессилено привалился к переборке рядом с Виктором. Что ж ты наделал, Охотник Тей?
Он уткнулся в колени, подтянутые к груди, и запустил пальцы в нечесаные волосы. Зачем ты связался с чужаком? Ведь ты ему ничего не должен! Если бы не Эриково вино, никогда бы… А это теперь на всю жизнь: презрев Закон, ты помог человеку, и пока вы оба живы, ты будешь слышать его боль, она будет мучить тебя и звать, и ты снова и снова станешь к нему приходить и в конце концов погибнешь, потому что человек не умеет беречь того, кто ему друг. О, горе тебе, Охотник Тей!
Вздрогнув, словно его толкнули, Виктор открыл глаза. Это еще что? Куда меня еще занесло-то? Номер в гостинице, что ли? Он проморгался и сел, озадаченно оглядывая стены. Благородных тонов ковровый узор, скрытые светильники под потолком, которые льют уютный рассеянный свет, блестящие золотом крутобокие кувшины в нише — встроенный бар? — и два роскошных кресла. В одном из них, удобно вытянув ноги, восседал давешний охотник: в левой руке широкий бокал, правая на рукояти ножа.
— Привет, бродяга, — почти обрадовался Виктор.
Тей перевел на него взгляд, однако на темном его лице ничего не отразилось. Он был подстрижен — то есть длинные волосы были не ахти как ровно подрезаны острым лезвием — и полугол. Виктор с одобрением поглядел на его мускулистые плечи и грудь.
— Обедаешь? Выпиваешь? Что там у тебя? — он поднялся с постели, потянулся и тут же уселся обратно. — М-м, черт, совсем на ногах не стою. Так мы где?
Тей опять не разомкнул губ. Человек бестолков и задает множество ненужных вопросов.
Виктор обшарил взглядом комнату: оба его дезинтегратора лежали среди кувшинов в баре, рядом с которым бесстрастно и неколебимо уселся киано. Надо полагать — каюта на борту «Десперадо». Ничего себе живут, сволочи! Экий у них комфорт.
Охотник пошевелился, достал из бара второй бокал, налил чего-то из кувшина и протянул Виктору. Тот принюхался, пригубил и вернул назад:
— Нет, братец, это не по мне пойло. Поищи что-нибудь другое.
Тей посмотрел на него с интересом. Человек не может пить вино? Ему делается худо? Как странно. Тут что-то не так. Перебрав все кувшины, он не нашел ничего подходящего и молча указал себе за спину, в угол каюты. Виктор не увидел там ничего особенного, но все-таки подошел и долго вглядывался в коричнево-белый ковровый узор, пока не сообразил, что перед ним дверь. Открылась она на удивление легко, и он оказался в душевой кабинке.
Здесь было жарко и стоял крепкий дух мокрого меха — на стене сушилась выстиранная безрукавка. Мех слипся и торчал сосульками. На полочке лежала металлическая коробочка и большой овальный медальон на потемневшей цепочке. Любопытство сгубило кошку, подумал Виктор, беря медальон в руки. Пожалуй, открывается это вот так… Ого! Ну и украшеньица носит наш дикий охотник.
Из медальона на него смотрела черноволосая женщина, смуглая, с желто-зелеными кошачьими глазами. Гордое лицо смягчала пленительная улыбка, а на шее малиновым цветом сверкало богатое ожерелье. Кто она ему — мать? Поразил Виктора не сам портрет, а исходившее от него отчетливое ощущение нежности и любви, словно в безделушке находился генератор благородных эмоций. Он защелкнул крышку — и это ощущение пропало. Снова открыл — и опять его обласкал поток любви. Пожалуй, не такой уж этот охотник дикий. Может, он блудный сын, пустившийся на поиски опасностей и приключений? А что в той коробочке? Виктор долго возился, пока не подцепил-таки крышку ногтем — и не увидел ничего интересного: какие-то продолговатые черные зерна. Он глядел на них, глядел, что-то как будто припоминая, затем осторожно раскусил одно и тут же выплюнул, ощутив характерный терпкий вкус. Ларриканата, из семян которой изготовляют наркотик, хотя и довольно мягкий. Ну и приятеля Бог послал — убийца, вор и наркоман к тому ж…
И тут ему вдруг стукнуло по темени: киано! Да конечно же, башка твоя дурная, это самый настоящий киано, Кошачий Глаз. Виктор однажды смотрел о них по видео — жаль, не с начала и не до конца. Супершпионы, суперубийцы наемные — это то, во что их превращали люди, а на самом деле киано — симпатичный безвредный народ, который, насколько Виктору помнилось, рассеялся с насиженных мест по всему миру и стоит на грани вымирания.
Что же там такое случилось с их планетой? Экологическая катастрофа, кажется. Или война? Нет, вроде бы все же экология. Он помнил эти старые, из архивов взятые кадры: земля, растения, дома — все покрыто белой плесенью, и у киано, прямо у живых людей, на коже тоже растет жуткий белый пушок. Кто смог, тот удрал, а планета погибла. Выходит, они как-то перемещаются в пространстве? Какой-то у них есть хитрый способ. Здесь Виктор не был уверен: то ли некоторые из-за этой плесени приобрели способность путешествовать в космосе, то ли наоборот, большинство ее потеряло…
Его покачнуло, и он механически вспомнил, что пришел ведь напиться воды. Не худо было бы заодно и поесть, но чего нет, того нет. Ему вдруг стало смешно. Явился, видите ли, на борт космического пирата и вместо того, чтобы поскорее разнести все в пух и прах, желает пообедать… Он вернулся в каюту.
— Слушай, Кошачий Глаз, хорош рассиживаться, отдай мои кровные дезы и выметайся.
Охотник поставил опустевший бокал в бар и вместе с креслом повернулся к Виктору.
— Тей.
— Что?
— Тей, — повторил он своим хрипловатым голосом.
— Или говори по-человечески, или катись — мне надо извести корабль, пока он, гнусь такая, опять не вышел на охоту. Понимаешь? Моя затея ему вряд ли понравится, но я хоть при скафандре, а вот если ты им под руку попадешься… Короче, тебе тут смерть ловить нечего.
На суровом лице киано появилось презабавное выражение: он был не просто удивлен, он был потрясен. Человек не просит помощи! Мало того, беспокоится о нем, об Охотнике, и не хочет подвергать его опасности! Воистину странные вещи творятся на свете.
— Так я тебе говорю, Кошачий Глаз…
— Тей.
До Виктора дошло.
— Ах, это ты мне представляешься! Ну, извини, пожалуйста. Тем более: нечего нам тут прохлаждаться, мне на войну пора.
Человек ищет смерти? Что же, пусть так, это его дело. Но сейчас не время — Охотник Тей еще не готов уйти, у него не хватит сил. Он встал и решительно задвинул панель бара, где лежали оба дезинтегратора.
— Да черт тебя дери, что ты самоуправствуешь?! — возмутился Виктор, и Тей выразительно положил ладонь на рукоять ножа. — Ну, знаешь… — Он замолчал под холодным взглядом кошачьих глаз. В ногах опять появилась противная слабость, и он сел на постель. — Да пойми ты: пока мы вином угощаемся, пират может сожрать еще кого-нибудь. Тей, я знаю, ты понимаешь нашу речь: мне правда пора.
Киано вздохнул, опустив голову. Как объяснить человеку? Он ищет смерти — и он ее найдет, Охотник не встанет у него на пути, раз человек сделал свой выбор. Но Тей должен вернуться к сестре, Джеллана не может одна, она погибнет. Любой женщине необходим мужчина, муж или брат — не так важно, но Охотник, потому что она без мужской помощи не способна перейти с места на место. В нем ее жизнь, в мужчине. Джеллана погибнет без Тея, а Тей не может сейчас уйти. И он не может сейчас умереть. Как объяснить? О звезда Тей, если бы человек понимал язык киано! Невыносимый позор для Охотника — заговорить на чужом языке, унизиться до слов чужака. Он разомкнул губы, словно желая что-то сказать, но снова закрыл рот и отвернулся. Нет, невозможно. Никак.
В спину ему ударила волна мгновенно вспыхнувшей неистовой ярости: взбешенный человек прыгнул. Но куда там — киано уже стоял, прислонившись к двери, и в руке блестел длинный нож. Зато Виктор теперь свободно подошел к бару. Немигающими глазами Тей следил, как человек пытается открыть панель Виктор прекрасно помнил, где она находилась, но узорная стена казалась теперь сплошной, и в конце концов он с досадой повернулся к охотнику.
— Ну почему?
Тей, разумеется, промолчал. Человек больше не сердится, он скорее, обижен. Удивительное существо — ведь еле на ногах стоит. Надо его пока что чем-нибудь отвлечь. А потом, когда настанет время, Охотник вернет ему оружие и уйдет. Тей задумчиво оглядел переборки и потолок, затем обошел каюту, медленно проводя ладонями по многочисленным скрытым панелям, прислушиваясь к своим ощущениям. Он не знал устройства чужого корабля, совершенно в нем не разбирался и мог полагаться лишь на смутные, едва уловимые ощущения, из которых рождалось столь же смутное понимание.
Виктор наблюдал за ним исподлобья. Вот еще вредная тварь! И чего он тут ищет? Отдал бы дезы — и убирайся себе восвояси, больше мне ничего не требуется. Знает же, что мне его не одолеть, тем и пользуется…
Наконец Тей нашел. Он слегка утопил большую прямоугольную панель, сдвинул вправо и включил находящийся под ней экран. На коричневом фоне задрожали какие-то розовые пауки, но киано настроил прием — как именно, он ни за что не смог бы объяснить — и поглядел на изумленного Виктора, приглашая посмотреть новости или что там такое передавала человеческая станция. У Виктора язык отнялся. Он ощупью нашел кресло и плюхнулся, не отрывая взгляд от экрана, где беззвучно открывала рот вертлявая тележурналисточка. Снимали ее — он мог бы поклясться — в космопорте Серебряного Лайза на Франческе. Девуля энергично взмахивала рукой, то и дело обводя кистью большой пустой зал для прибывающих пассажиров и показывая на закрытые пока двери.
— А звук можешь наколдовать?
Тей пожал плечами — это был жест не киано, просто он уже успел кое-чего набраться от человека — но снова положил ладони на пульт настройки. О звезда Тей, разве здесь можно что-нибудь понять? Изображение дрогнуло, экран пошел полосами, затем сеткой и погас совсем.
— Ну что же ты? — застонал Виктор.
Охотник пристыженно опустил голову. Виктор вскочил:
— Идем! Рядом тоже должно быть видео.
Он влетел в соседнюю каюту, следом вошел Тей; подойдя к переборке, открыл экран. До чего все-таки странный человек! Только что он хотел получить свое оружие и, стало быть, умереть; только что он знать ничего не желал о мире, который покинул — и вот тебе на. Как будто от той суматошной молодушки можно услышать что-нибудь дельное.
Экран вспыхнул и заговорил. Виктор замер, а слегка сбитый с толку киано переводил удивленный взгляд с него на этих новых людей.
— Нет никаких доказательств того, что он погиб. Он покинул свой корабль и остался на борту «Десперадо», и пока не найдено тело, мы можем считать его живым, — говорил Кэт Морейра, стоя в зале космопорта. Сбоку, обвив его тонкой рукой за пояс, прижималась Анжелика. Оба выглядели устало и удрученно. — Мы будем считать Виктора живым, — повторил Кэт, и брови его на мгновение страдальчески изогнулись.
На экране возник новый комментатор.
— Это короткое интервью дал вчера по прибытии на Франческу Кэттан Морейра. — «Вчера»? Неужто я здесь так давно? — Мы пытались снова связаться с господином Морейрой, чтобы рассказать вам побольше о нашем славном соотечественнике, молодом и отважном Викторе Делано. Однако найти супругов Морейра не удалось, со вчерашнего дня их никто не видел. Полиция не выдвигает официальных предположений, но один из сотрудников, пожелавший остаться неназванным, сообщил, что, по его мнению, Кэттан и Анжелика Морейра похищены. Объяснение, которое он предложил, звучит достаточно невероятно, но — кто знает? — быть может, он недалек от истины. По его словам, именно Виктор Делано в силу каких-то неизвестных причин был залогом благополучия семьи Морейра, и их таинственное исчезновение напрямую связано с его вероятной гибелью. Впрочем, повторю, это лишь предположение человека, выступающего как частное лицо.
— Сумасшедший дом, — потрясенно пробормотал Виктор. — Что за чушь они мелют?!
Тей нахмурился. Он, разумеется, ничего не понял из того, что было сказано с экрана, и в разбегающихся мыслях своего странного человека тоже никак не мог поймать нить случившегося. Ясны были две вещи: мужчина и женщина, которых показали сначала, дороги Виктору, и с ними произошло что-то нехорошее. А кроме того… Анжелика… Да, так ее зовут — человек испугался за нее, как Тей мог бы испугаться за Джеллану. Но это не все. Эрик тоже ее знает. Да, это так: Эрик вспоминал ее, когда Тей был рядом. Трое — трое мужчин для нее одной! Какой стыд. И какая несправедливость — для юной, кроткой, ласковой Джелланы Тею не найти мужа, потому что ее изуродовали безволосые твари, а у этой красотки есть и муж, и еще целых двое, которые ее тоже любят. О звезда Тей!.. Он ударил ладонью по пульту настройки, коротко тренькнул звоночек, и экран погас.
— Зачем ты?.. — расстроился Виктор.
Впрочем, ему было не до последних известий. Значит, братец Кэт говорил правду, значит, моя смерть и впрямь может потянуть за собой еще две? Лика, Пушистик, тебя-то за что? Даже если Кэт в чем-то виноват, но ты?.. Дьявольщина; как это может быть завязано на меня?! Он потряс головой. Ни черта не понять. Вот спросить бы у Кэта — только где его теперь возьмешь? И вообще, время идет, пора кончать с «Десперадо», пока нет новых жертв.
— Тей, — обернулся он к молчаливому киано, — глупо получится, если я здесь, а разбойник угробит еще кого-нибудь. Ты уж будь другом, верни мне мое, а сам уходи. Если хочешь, — добавил он, потому что не знал, захочет ли охотник покинуть борт корабля. Говорят, прибившиеся к людям киано отличаются слепой и неразумной преданностью, так пес его знает, что взбредет в голову этому странному субъекту.
Человек торопится к своей смерти. Что ж, не Охотнику стоять у него на пути. Тей попробует, и если сможет отсюда уйти, он уйдет. Он двинулся было к двери и вдруг замер, пригнулся, как перед прыжком. Смерть, которой человек ищет — она сама идет сюда. К нему и к Тею…
«Тей, глупо получится, если я здесь, а разбойник угробит еще кого-нибудь, — звучало в капитанской каюте — Ты уж будь другом, верни мне мое, а сам уходи. Если хочешь…» Слова были те же, но голос монотонный, мертвый, порожденный лингводешифратором.
Довольно, неожиданно решил он: светловолосый пришелец слишком много себе позволяет. Хватит чужакам хозяйничать на борту корабля, пора здесь навести порядок. Он поднялся из кресла, взял со стола приготовленный переносной лучевик. Хорошая вещь, не напрасно потрачены на нее силы и время.
Выпрямившись и царственно развернув плечи, он неторопливо шел по знакомым, бессчетное число раз хоженым коридорам, спускался по переходам с палубы на палубу. Хороший корабль, надежный корабль, не напрасно потрачены силы и время, чтобы им завладеть. Не напрасно Мицонайо Тхел рисковал потерять самое дорогое, единственное свое достояние — жизнь — чтобы вырваться из того жестокого, безжалостного мира, который отказал ему в его законном праве. Вырваться, покинуть пределы этого мира и.обрести свободу действий, свободу выбора — это ли не прекрасно? Здесь, на чужих неосвоенных пространствах, Мицонайо Тхел доказал свое право на бессмертие — и уж теперь непременно добьется. Никто не в силах ему помешать. Что с того, что бессмертие он получит иным путем, нежели те не самые достойные избранные, которым уже оказана эта слишком высокая честь? Бессмертие — не все ли равно, какой оно природы, лишь бы длилась жизнь. А источник и цена воистину не имеют значения.
Командир корабля Мицонайо Тхел величаво шествовал по коридору, бережно и крепко сжимая лучевик, свое детище, великолепное, совершенное устройство, лучшее из всего, что он создал за свою долгую жизнь. Этот лучевик приблизит его к бессмертию.
Вот и последний коридор. Он перекрыт с обеих сторон, и пришельцам отсюда некуда деться. Пусть светловолосый берется за свое оружие — оно бессильно против лучевика. Защитный костюм ему не поможет — рано или поздно запас питания иссякнет, и тогда светловолосому конец. Жаль, очень жаль, что он не успел полностью восстановить силы, в его смерти было бы больше пользы, больше своей жизни он отдал бы Мицонайо Тхелу. Но тут уж ничего не поделаешь, остается довольствоваться тем, что есть.
Мицонайо Тхел, ученый и конструктор, жаждал бессмертия. Он стремился к нему всю жизнь, всю жизнь честно работал, он заслужил его. Несправедливо отказывать ему в этом праве потому лишь, что кто-то стал говорить, будто бессмертие не нужно, а надо с толком прожить данную тебе природой жизнь. Разве не у порога смерти мы начинаем понимать, как надо жить? Но слишком поздно, изменить уже ничего нельзя, и наш единственный шанс все исправить — обрести заветное бессмертие. Так дайте его Мицонайо Тхелу, он заслужил, он имеет право! Ах, не даете?! Так он сам возьмет! У чужаков, каплю за каплей, жизнь за жизнью, потому что он — хозяин в этом мире.
Страшная боль вошла ему в спину и коснулась сердца. И еще более страшной болью пронзила мгновенная мысль: конец. Все, все напрасно: и затраченные силы, и потраченное время, и выброшенные средства — все. Сейчас уйдет самое ценное, самое дорогое, взлелеянное и бережно хранимое. Не уходи, не пущу, не отдам… Жить, я хочу жить! Падая лицом вниз, слабеющими пальцами Мицонайо Тхел схватился за последнюю угасающую свою надежду — выключатель на корпусе лучевика.
Охотник Тей выдернул нож из спины упавшего чужака, быстрым движением вытер лезвие о его белую куртку, оставив на ней кровавые полосы. И невольно схватился за голову, чуть не выронив нож, и медленно осел на пол. Что это? Откуда нахлынул неистовый поток смерти? О звезда Тей, от него не уйти никак, Охотнику не уйти! Джеллана, сестра, она же погибнет, если Тей не вернется; но нет сил, чужак уже мертв, но в самой смерти своей он отнимает у Охотника жизнь.
— Виктор! — крикнул он, призывая на помощь, и это не было постыдным, потому что имена звучат одинаково на всех языках. — Виктор! — В голосе не осталось силы, ее отнял убитый чужак. — Вик..тор…
Виктор понял, что они попались в ловушку, когда две глухие рыжие переборки беззвучно перекрыли коридор с обоих концов. Киано встревожился было, но тут же успокоительно похлопал Виктора по спине и даже что-то по-своему сказал. Он хладнокровно достал из бара оба дезинтегратора, заодно налил себе вина из кувшина и минуту-другую невозмутимо смаковал. Глядя на неторопливые уверенные движения киано, Виктор решил, что охотник знает, что делает, и поэтому человеку тоже не стоит суетиться.
— Тей, что там?
Охотник усмехнулся. Наша смерть, мог бы сказать он, но промолчал, надеясь ее перехитрить. Он привык первым наносить удар. Тот чужак, что движется сюда сверху, вооружен и самоуверен — однако ни один враг еще не остался в живых, отведав ножа Охотника Тея.
Подняв голову, Тей прислушивался к чему-то, недоступному для Виктора, затем подтолкнул его к двери в коридор. Сперва он пошел направо, до самого конца тупика, постоял, развернулся и столь же уверенно зашагал обратно. Виктор послушно следовал за ним. Они остановились у перегородившей проход стены и стали ждать. У Тея блестели глаза, губы тронула лукавая усмешка. Он вытащил нож.
— Будем драться?
Охотник совсем развеселился. Улыбаясь во весь рот, он совершенно человеческим и оттого чрезвычайно забавным жестом покрутил пальцем у виска, а затем указал на перегородку.
— Думаешь — сумасшедший?
Тей кивнул: мол, еще бы! Он был очень доволен, что, оказывается, может объясниться с человеком жестами и не надо произносить чужих слов.
И вдруг Тей исчез. Виктор только ахнул — сию секунду стоял здесь, и вот его уже нет.
Вскинув дезинтегратор, он выстрелил в рыжую переборку, а затем шлем защитного костюма лег на голову, и кнопка спуска сейчас же бессильно провалилась.
— Виктор! — услышал он вскрик охотника. — Виктор!
Не успев даже выругаться, он нырнул в пробитую дыру, перекатился через голову, вскочил и споткнулся обо что-то белое, мягкое. Человек! Нет, это чужак. Вытянувшийся во весь рост, в ослепительно-белом костюме, с кровавыми пятнами на спине, чужак был мертв. Рядом на палубе корчился и стонал киано, все так же сжимая свой нож, и валялся металлический ящик, затянутый с одной стороны частой сеткой. Бросившись к Тею, Виктор по дороге пинком отшвырнул ящик прочь. Грозное оружие чужака глухо шлепнулось, перевернулось— и охотник сейчас же перестал стонать, поднял голову. Кошачьи округлившиеся его глаза изумленно уставились на Виктора.