— Ну, как?
— Дрянь, — сорвалось у киано, и тут же на щеках у него разлился смуглый румянец стыда. Он отвернул голову.
— Ага, разговорился! — вскричал Виктор. — Ну, рассказывай же, что был за бой? Опять молчишь? Эх ты. — Он встал над убитым, сумрачно помолчал. — Собаке собачья смерть. Так?
Тей хмуро кивнул, поднявшись на ноги. Сумасшедший чужак, уже мертвый, едва не убил его самого. Почему? Как могло получиться, что уже после смерти этот в белом вдруг приобрел над Охотником бесконечную власть? Киано осторожно приблизился к опрокинутому лучевику, присел, осматривая его со всех сторон,; Вот оно что: излучатель смерти — не понял, а почувствовал он назначение ящика. Ящик потерял способность убивать в то мгновение, когда человек ему наподдал. И это счастье Охотника, потому что иначе лежать бы ему сейчас возле чужака таким же безнадежно мертвым.
— Виктор, — тихо сказал Тей и взял у Виктора из рук дезинтегратор. Отвратительная вещь, но только ею можно победить излучатель. Он нажал спуск, и металлический ящик исчез, а на его месте остался круглый провал. Тей заглянул туда, не увидел ничего интересного и вернул оружие.
Виктор выключил защитный костюм, сунул подаренный Кэтом маленький дез под скафандр, в нагрудный карман куртки, а большой взял под мышку. Подцепив носком тело чужака, перевернул его на спину, всмотрелся в крупное, жесткое лицо.
— Скажи-ка, этот урод был тут один? Скотина, сколько людей перегубил! Зачем?
Киано отвел глаза. Ну, зачем человек заставляет Охотника говорить? Не будет Тей ему отвечать, нечего трепать языком, к тому же пора возвращаться к Джеллане. Странное дело: оружие, которое чужак называл лучевиком и которое едва не убило Охотника, вместе с тем придало ему сил, и теперь Тей может уйти к сестре. Жаль, что человеку не дано переходить с места на место, Тей увел бы его с собой.
Он пролез в дыру в переборке и вернулся в каюту, где сохла его безрукавка и лежали вещи. Оделся, бросил в рот зерно ларриканаты и тщательно разжевал, повесил на шею медальон. Любопытный человек посчитал, что на портрете мать Тея, хотя на самом деле это его бабка. Она еще помнила Дом, прожила там всю свою молодость. А мать родилась уже после пришествия Белой Смерти, в чужих местах. Теперь у киано нет Дома. Они вынуждены скитаться, кочевать по всему свету. Киано убегают все дальше и дальше от людей, потому что люди не знают меры в своих желаниях, они используют киано и губят, а ведь с каждым годом их племя и так уменьшается. Настоящих Охотников почти не осталось. Вновь рождающиеся дети поражены Белой Смертью и не могут многого из того, что должен уметь Охотник. Мир киано погиб, а вслед за ним погибнут и сами киано.
Он обернулся, когда в каюту вошел Виктор.
— Я засунул этого гада подальше и закрыл. По-моему, пора посмотреть новости, как ты считаешь?
Тей бросил на Виктора суровый взгляд: человеку развлекаться, а Охотника ждет сестра.
— Джеллана, — сказал он, чтобы как-то объяснить свой уход.
И пропал.
— …Э, бросьте, генерал, не стоит так переживать, ей-богу. — Доктор Генрих с удовольствием разглядывал на свет бокал, полный густо-красного, похожего на кровь, вина. Ужасающие громы и молнии, которые метал собеседник — высокий, когда-то красивый старик с выцветшими голубыми глазами, — его нисколько не трогали. — В конце концов, ведь трупа Делано еще никто не видел.
— Не видел?! И не увидит! Где теперь ваш Делано? — выкрикивал взбешенный генерал, перебегая из угла в угол. Гостиная была уставлена слишком редкими и дорогими вещами, иначе он непременно начал бы швырять их об пол и о стены. — Семь лет! Семь лет я жду, пою, кормлю бездельников-опекунов! И вот! Где теперь Делано, я вас спрашиваю?
— Думаю, в космосе, — невозмутимо ответил доктор и пригубил вино. Маленького роста, но очень пропорционально сложенный, он непринужденно сидел в казавшемся громоздким, как в доме у великана, кресле и откровенно наслаждался предложенным угощением. — Если он перешел на борт «Десперадо», то, скорее всего, там и остался. Лично я бы не стал слишком за него волноваться: этот шельмец так просто не погибнет; хитрая бестия, в пару Морейре. А уж то, что вы семь лет ждете — это, прошу прощения, ваш личный выбор. Хотите посмотреть, как Атахо или Сегал сделают первый шаг и что у них получится. Ваше право…
— Почему это хитрый? — перебил генерал, внезапно осознавший эти слова. — Делано бестолковый дурак, марионетка. Он должен быть бестолковым. Вы мне .обещали! — Он обвиняющим жестом наставил на Генриха длинный палец. — Почему?
Доктор повел плечами.
— Сдается мне — это мое личное мнение, заметьте, и я не настаиваю — но сдается, что Морейра втихую нарушал наш уговор и не очень-то усердствовал, подавляя его сознание.
— Что-о?! — взревел генерал.
— Не усердствовал, говорю. Такой уж он человек, понимаете? Со своим мнением о том, что должно делать и чего не должно. Не хотелось ему, он и не делал, особенно после той неприятности с женой Делано. И я голову даю на отсечение, что он и не подумал этим заниматься, вырвавшись на Изольду, так что наш Делано должен сейчас соображать как следует. — Доктор примолк и с интересом поглядел на генерала, выкрикнувшего серию слов, из которых ни одно не являлось печатным. — Да-да, все так и было. Однако же вы сами разрешили им покинуть Франческу… Ах, оставьте. Вы — заказчик, а я всего-навсего врач, скромный врач в скромной клинике, вы мне и платите, как врачу. Почему я должен заботиться обо всем на свете? Если Морейра заморочил вам голову, что, дескать, психическое состояние Делано внушает опасения и ему нужна смена обстановки — так он с вами разговаривал, а моего мнения вы даже не спросили. А я бы вам сказал, что для того, чтобы оправиться от потрясения после истории с женой, — Генрих заговорил мерным голосом, раздельно, подчеркивая каждое слово движением руки, — Делано не нужно было покидать Франческу, Морейра мог просто-напросто перевезти его, например, с побережья в горы. Зачем вы их отпустили? Ну, зачем? — Круживший по гостиной генерал буркнул что-то невнятное. — Сами не знаете. А хотите, я вам скажу, зачем это понадобилось Морейре? Он что-то почуял и решил, что на Изольде Делано будет безопаснее. Да не знаю я, как он почуял, не знаю! Это вы вели с ним беседы в последнее время, вы сами, без меня — так на кого теперь пенять-то? Откуда мне знать, в чем вы могли проговориться? А Морейра хитер, он умеет смотреть и слушать. Деваться ему некуда, денежки ваши нужны позарез, но и Делано ему не безразличен — вот он и пытается сидеть на двух стульях сразу.
— Сукин сын позволил…
— Но, генерал, наш честный Морейра не мог допустить, чтобы погиб целый экспресс, восемьсот пятьдесят человек.
— Зато погубил Делано! Такие деньги псу под хвост!
Доктор Генрих допил вино и, не церемонясь, налил себе еще. Вина у генерала были хороши.
— Остался Эрик Ларсен.
— Он никуда не годен. — Старик наконец перестал бегать, встал у закрытого прозрачной гардиной окна.
— Ну, это еще как посмотреть, не стоит сбрасывать его со счетов…
— Уж Морейра мне заплатит, — злобно проговорил генерал, сминая в кулаке кусок ткани.
— Оборвете гардину, — предостерег Генрих. — Ему нечем платить, вы же знаете. Деньги он вам не вернет, жену не отдаст, а больше у него ничего нет. К тому же и жена его вам не нужна, — не удержался он от ядовитого замечания: генерал и вправду был так стар, что даже альтау была бы ему ни к чему.
Тот, однако, пропустил замечание мимо ушей.
— Не беда. Найдется, чем заплатить. Найде-ется, — протянул он, ощерясь.
— Побойтесь Бога, генерал. Он всего-навсего лабораторный эксперт, но за ним все полицейское Управление. И ваш друг Дэнвер кажется мне человеком, который не постесняется спустить на вас собак, если с любимым братцем что-нибудь случится.
— Дэнвер! — презрительно фыркнул генерал. — Столько лет ел из моих рук…
— Но ведь больше не ест. И вообще Управление большое, могут найтись люди, которым ваши деньги окажутся не нужны. — Доктор Генрих помолчал, отведал вина. — Вот что я вам скажу, генерал, по-доброму, чисто по-дружески. Делано может вернуться; это раз. Я не склонен очень надеяться, но все же. И второе. Не выплатив очередной взнос за жену, Морейра останется один, понимаете? — Он значительно поднял палец. — С Дэнвером они не настолько близки чтобы тот постоянно за ним приглядывал и сумел вовремя разобраться, родители вообще за семьдесят световых лет отсюда. Морейра, конечно, в кости потоньше, чем Делано, и ростом пониже, но, сказать правду, ненамного. И здоровье у него не хуже, а уж характер просто золотой — тихий, спокойный, уравновешенный; и лет ему всего тридцать, разница не столь велика. Так что если потребуется заменить Делано, лучшей кандидатуры я не вижу. Подумайте об этом, генерал, и не расстраивайтесь — все поправимо.
Глава 8
— Дрянь, — сорвалось у киано, и тут же на щеках у него разлился смуглый румянец стыда. Он отвернул голову.
— Ага, разговорился! — вскричал Виктор. — Ну, рассказывай же, что был за бой? Опять молчишь? Эх ты. — Он встал над убитым, сумрачно помолчал. — Собаке собачья смерть. Так?
Тей хмуро кивнул, поднявшись на ноги. Сумасшедший чужак, уже мертвый, едва не убил его самого. Почему? Как могло получиться, что уже после смерти этот в белом вдруг приобрел над Охотником бесконечную власть? Киано осторожно приблизился к опрокинутому лучевику, присел, осматривая его со всех сторон,; Вот оно что: излучатель смерти — не понял, а почувствовал он назначение ящика. Ящик потерял способность убивать в то мгновение, когда человек ему наподдал. И это счастье Охотника, потому что иначе лежать бы ему сейчас возле чужака таким же безнадежно мертвым.
— Виктор, — тихо сказал Тей и взял у Виктора из рук дезинтегратор. Отвратительная вещь, но только ею можно победить излучатель. Он нажал спуск, и металлический ящик исчез, а на его месте остался круглый провал. Тей заглянул туда, не увидел ничего интересного и вернул оружие.
Виктор выключил защитный костюм, сунул подаренный Кэтом маленький дез под скафандр, в нагрудный карман куртки, а большой взял под мышку. Подцепив носком тело чужака, перевернул его на спину, всмотрелся в крупное, жесткое лицо.
— Скажи-ка, этот урод был тут один? Скотина, сколько людей перегубил! Зачем?
Киано отвел глаза. Ну, зачем человек заставляет Охотника говорить? Не будет Тей ему отвечать, нечего трепать языком, к тому же пора возвращаться к Джеллане. Странное дело: оружие, которое чужак называл лучевиком и которое едва не убило Охотника, вместе с тем придало ему сил, и теперь Тей может уйти к сестре. Жаль, что человеку не дано переходить с места на место, Тей увел бы его с собой.
Он пролез в дыру в переборке и вернулся в каюту, где сохла его безрукавка и лежали вещи. Оделся, бросил в рот зерно ларриканаты и тщательно разжевал, повесил на шею медальон. Любопытный человек посчитал, что на портрете мать Тея, хотя на самом деле это его бабка. Она еще помнила Дом, прожила там всю свою молодость. А мать родилась уже после пришествия Белой Смерти, в чужих местах. Теперь у киано нет Дома. Они вынуждены скитаться, кочевать по всему свету. Киано убегают все дальше и дальше от людей, потому что люди не знают меры в своих желаниях, они используют киано и губят, а ведь с каждым годом их племя и так уменьшается. Настоящих Охотников почти не осталось. Вновь рождающиеся дети поражены Белой Смертью и не могут многого из того, что должен уметь Охотник. Мир киано погиб, а вслед за ним погибнут и сами киано.
Он обернулся, когда в каюту вошел Виктор.
— Я засунул этого гада подальше и закрыл. По-моему, пора посмотреть новости, как ты считаешь?
Тей бросил на Виктора суровый взгляд: человеку развлекаться, а Охотника ждет сестра.
— Джеллана, — сказал он, чтобы как-то объяснить свой уход.
И пропал.
— …Э, бросьте, генерал, не стоит так переживать, ей-богу. — Доктор Генрих с удовольствием разглядывал на свет бокал, полный густо-красного, похожего на кровь, вина. Ужасающие громы и молнии, которые метал собеседник — высокий, когда-то красивый старик с выцветшими голубыми глазами, — его нисколько не трогали. — В конце концов, ведь трупа Делано еще никто не видел.
— Не видел?! И не увидит! Где теперь ваш Делано? — выкрикивал взбешенный генерал, перебегая из угла в угол. Гостиная была уставлена слишком редкими и дорогими вещами, иначе он непременно начал бы швырять их об пол и о стены. — Семь лет! Семь лет я жду, пою, кормлю бездельников-опекунов! И вот! Где теперь Делано, я вас спрашиваю?
— Думаю, в космосе, — невозмутимо ответил доктор и пригубил вино. Маленького роста, но очень пропорционально сложенный, он непринужденно сидел в казавшемся громоздким, как в доме у великана, кресле и откровенно наслаждался предложенным угощением. — Если он перешел на борт «Десперадо», то, скорее всего, там и остался. Лично я бы не стал слишком за него волноваться: этот шельмец так просто не погибнет; хитрая бестия, в пару Морейре. А уж то, что вы семь лет ждете — это, прошу прощения, ваш личный выбор. Хотите посмотреть, как Атахо или Сегал сделают первый шаг и что у них получится. Ваше право…
— Почему это хитрый? — перебил генерал, внезапно осознавший эти слова. — Делано бестолковый дурак, марионетка. Он должен быть бестолковым. Вы мне .обещали! — Он обвиняющим жестом наставил на Генриха длинный палец. — Почему?
Доктор повел плечами.
— Сдается мне — это мое личное мнение, заметьте, и я не настаиваю — но сдается, что Морейра втихую нарушал наш уговор и не очень-то усердствовал, подавляя его сознание.
— Что-о?! — взревел генерал.
— Не усердствовал, говорю. Такой уж он человек, понимаете? Со своим мнением о том, что должно делать и чего не должно. Не хотелось ему, он и не делал, особенно после той неприятности с женой Делано. И я голову даю на отсечение, что он и не подумал этим заниматься, вырвавшись на Изольду, так что наш Делано должен сейчас соображать как следует. — Доктор примолк и с интересом поглядел на генерала, выкрикнувшего серию слов, из которых ни одно не являлось печатным. — Да-да, все так и было. Однако же вы сами разрешили им покинуть Франческу… Ах, оставьте. Вы — заказчик, а я всего-навсего врач, скромный врач в скромной клинике, вы мне и платите, как врачу. Почему я должен заботиться обо всем на свете? Если Морейра заморочил вам голову, что, дескать, психическое состояние Делано внушает опасения и ему нужна смена обстановки — так он с вами разговаривал, а моего мнения вы даже не спросили. А я бы вам сказал, что для того, чтобы оправиться от потрясения после истории с женой, — Генрих заговорил мерным голосом, раздельно, подчеркивая каждое слово движением руки, — Делано не нужно было покидать Франческу, Морейра мог просто-напросто перевезти его, например, с побережья в горы. Зачем вы их отпустили? Ну, зачем? — Круживший по гостиной генерал буркнул что-то невнятное. — Сами не знаете. А хотите, я вам скажу, зачем это понадобилось Морейре? Он что-то почуял и решил, что на Изольде Делано будет безопаснее. Да не знаю я, как он почуял, не знаю! Это вы вели с ним беседы в последнее время, вы сами, без меня — так на кого теперь пенять-то? Откуда мне знать, в чем вы могли проговориться? А Морейра хитер, он умеет смотреть и слушать. Деваться ему некуда, денежки ваши нужны позарез, но и Делано ему не безразличен — вот он и пытается сидеть на двух стульях сразу.
— Сукин сын позволил…
— Но, генерал, наш честный Морейра не мог допустить, чтобы погиб целый экспресс, восемьсот пятьдесят человек.
— Зато погубил Делано! Такие деньги псу под хвост!
Доктор Генрих допил вино и, не церемонясь, налил себе еще. Вина у генерала были хороши.
— Остался Эрик Ларсен.
— Он никуда не годен. — Старик наконец перестал бегать, встал у закрытого прозрачной гардиной окна.
— Ну, это еще как посмотреть, не стоит сбрасывать его со счетов…
— Уж Морейра мне заплатит, — злобно проговорил генерал, сминая в кулаке кусок ткани.
— Оборвете гардину, — предостерег Генрих. — Ему нечем платить, вы же знаете. Деньги он вам не вернет, жену не отдаст, а больше у него ничего нет. К тому же и жена его вам не нужна, — не удержался он от ядовитого замечания: генерал и вправду был так стар, что даже альтау была бы ему ни к чему.
Тот, однако, пропустил замечание мимо ушей.
— Не беда. Найдется, чем заплатить. Найде-ется, — протянул он, ощерясь.
— Побойтесь Бога, генерал. Он всего-навсего лабораторный эксперт, но за ним все полицейское Управление. И ваш друг Дэнвер кажется мне человеком, который не постесняется спустить на вас собак, если с любимым братцем что-нибудь случится.
— Дэнвер! — презрительно фыркнул генерал. — Столько лет ел из моих рук…
— Но ведь больше не ест. И вообще Управление большое, могут найтись люди, которым ваши деньги окажутся не нужны. — Доктор Генрих помолчал, отведал вина. — Вот что я вам скажу, генерал, по-доброму, чисто по-дружески. Делано может вернуться; это раз. Я не склонен очень надеяться, но все же. И второе. Не выплатив очередной взнос за жену, Морейра останется один, понимаете? — Он значительно поднял палец. — С Дэнвером они не настолько близки чтобы тот постоянно за ним приглядывал и сумел вовремя разобраться, родители вообще за семьдесят световых лет отсюда. Морейра, конечно, в кости потоньше, чем Делано, и ростом пониже, но, сказать правду, ненамного. И здоровье у него не хуже, а уж характер просто золотой — тихий, спокойный, уравновешенный; и лет ему всего тридцать, разница не столь велика. Так что если потребуется заменить Делано, лучшей кандидатуры я не вижу. Подумайте об этом, генерал, и не расстраивайтесь — все поправимо.
Глава 8
От тишины и чувства одиночества можно было сойти с ума. Они обрушились на Виктора мгновенно, едва только исчез охотник Тей, и мертвящим грузом легли на сердце.
— Ладно же, — с угрозой сказал он себе, чтобы отогнать тишину, — мы тут еще посмотрим, кто кого. — Однако как прогнать одиночество? Он взвесил на ладони большой дезинтегратор — все ж таки друг, хоть бессловесный и безмозглый. А потом вдруг вспомнил… и, спустив с плеч защитный костюм, полез шарить по карманам. Стыдно, что вспомнил только сейчас, но раньше, ей-богу, было не до того. Ну, где? Ведь клал же в карман, хорошо помню! Вот, вот оно самое — письмо Леноры.
«Вики, родной мой, ты бы знал, как я по тебе соскучилась! Без тебя все не то и не так. Очень хочу вернуться, я вернусь, можно? Ни в чем не буду тебя упрекать, мне легче думать, что сама во всем виновата…» А кто еще виноват, хотелось бы знать? Глупое, лживое, безнадежно опоздавшее письмо, ненужный клочок бумаги. Голос с того света. Он закусил губу, давя поднявшееся раздражение. Прости: если ты погибла, если твой корабль сожрал разбойник, если тебя убил тот старик, что лежит сейчас в задраенной каюте — он уже заплатил сполна.
Ленора… Когда Виктор привел ее на свою половину дома, после гибели Наташи не прошло и полутора месяцев. Кэт с Анжеликой смолчали, уверенные, что он пытается забыть свое горе в объятиях первой попавшейся вертихвостки, но это было неправдой. Как не было правдой и то, что семь лет назад он попал в клинику и перенес пластические операции после некоей аварии и пожара.
Она, конечно, не могла его узнать, а Виктор узнал ее сразу. За эти семь лет Ленора почти не изменилась, лишь расцвела еще больше, да появился едва заметный циничный прищур глаз, с которым она смотрела на людей. Виктор подсел к ней в кафе, и она решила, что он принял ее за дорогую проститутку — но у нее и вправду был такой вид. Он назвался, однако крутые золотистые бровки холодно приподнялись, а взгляд зеленых глаз остался равнодушен: она его не помнила. И не вспомнила, так ничего и не вспомнила, хотя они прожили вместе больше месяца. Впрочем, быть может, ей нечего было вспоминать?
Самостоятельная, с независимыми средствами, восемнадцатилетняя Ленора прилетела на Планету Серых Лис с подругой, полная решимости посмотреть и покорить мир. Однако подруга дальше столицы не двинулась, а Ленора добралась до небольшого горнолыжного курорта, где и повстречалась с Виктором. Шумный, веселый, но в общем ничем не примечательный парнишка влюбился так трогательно и горячо, что как было не пожалеть мальчика? Тем более, что достойнее его в отеле все равно никого не нашлось — одни женатики да старые козлы, с которыми и дело-то иметь не интересно. Чего греха таить: Виктор был ей не пара. Семнадцать лет, виды на жизнь более чем скромные, обеспеченных родителей нет и в помине. Лет шесть назад мать с отцом погибли под лавиной — вот глупость-то, ну как же в наши времена не уберечься от лавин? Из всей родни один только дед, механик на подъемнике при гостиничном комплексе.
Но сам по себе он был ничего, во всяком случае, Леноре с ним было весело. Так она и провела на курорте весь месяц, который собиралась посвятить покорению мира, и настала пора возвращаться на Франческу. Это была трагедия — Виктор не хотел с ней расставаться. Сказать правду, Ленора уже чуточку устала от нового знакомства, однако было любопытно наблюдать, как он готов смести все мыслимые препятствия, и в конце концов они договорились лететь на Франческу вместе. Смех да и только было слушать, как он рассказывал о ссоре с дедом. Тот, едва Виктор заикнулся о задуманном, взбеленился и полез на стенку, сказал, что больших глупостей он в жизни не слыхал, что вообще нечего было волочиться за приезжей фифой и если он не выпорол мальчишку с самого начала, то это еще ничего не значит, и никакой Франчески Виктору, разумеется, не видать. Горячий нрав у них — семейное. Младший Делано не стерпел, хлопнул дверью, и в тот же вечер они с Ленорой улетели, причем у него не нашлось даже денег на два билета — ей пришлось платить за себя самой. Ей было, правда, не обидно; Виктор был славный мальчик и, конечно, стоил того, чтобы его увезти от этого ругливого тирана. Такой милашка, надо же! Взять и в один прекрасный день все бросить! Не совсем ясно было, что он станет делать на Франческе, но не Леноре же о том печалиться, ведь правда?
Оказалось, что, кроме восторженной щенячьей любви, у мальчика на уме было еще кое-что. Ленора оглянуться не успела, а он уже нашел себе работу, какую-то совершенно глупую, вроде мойщика стекол в высотных зданиях, и пожалуйста — принялся болтаться там на верхотуре, деньги себе зарабатывать. Господи, были бы деньги, а то… Ленору он, конечно, потерял. Свободен-то теперь был только вечерами, а дни ведь долгие, и на сладенькое нашлись другие охотники. Она, правда, ему не говорила и продолжала иногда встречаться — зачем обижать хорошего мальчика? Но кончилось это, как надо было ожидать, скверно. Знала бы, не стала б связываться.
Вздумалось ему поехать с ней на природу, посмотреть Синие Скалы — есть такое место недалеко от Серебряного Лайза. Знаменито оно не столько красотой скал, сколько горячими кислотными источниками, над которыми перекинуты ненадежные с виду мосточки, и любители острых ощущений могут, дрожа от страха, походить над клокочущими и парящими водоемами. Ленора как чувствовала, не хотела ехать. Но Виктор настоял. Ладно, отправились. И случись же так, что застал их там ее новый приятель, Курт Кляйн, тоже хороший такой парнишка, только жаль, компанию дурную водит. Вот они все, сколько их было, четверо, и подошли. Увидя Ленору, Курт очень обрадовался, а Виктор ему не по нраву пришелся, невзлюбил он его с первого взгляда. Хороший парень Курт, только вот не сдержался, пошумел, Ленору обозвал нехорошим словом. А Виктор, глупыш — смолчать бы, потому что их четверо, а он всего один — так нет, закатил Курту затрещину, да такую, что Курт далеко от него отлетел и рукой обнаженной — в прудик с кислотой. Ох, как он рассердился! Ленора чуть не на коленки вставала, еле упросила, чтобы они Виктора не топили в кислоте. Ну, Курт отошел малость, сердце у него незлое, даром что нехорошую компанию водит. В общем, плюнул Курт, Ленору свою посадил в машину и увез. А эти трое остались с Виктором. А что было делать? Ленора же их всех уговорить не могла, Курт бы опять рассердился. И то она молодец, додумалась: у первого же кафе запросилась в туалет, Курт не мог не высадить, а она тут же в полицию позвонила. Уж он ее потом пытал-пытал, только она не дура признаваться. Хорошо, друзья его патрульную машину издалека засекли, всех как ветром сдуло. А попадись они — Леноре бы хлопот не обобраться. И Виктора они все-таки не успели утопить, он еще живой был, хотя и без кожи.
Бедный мальчик, он потом долго-долго в клинике лежал. Ленора тайком от Курта приходила пару раз, хотя в палату зайти не смогла, уж больно страшно — сестер послушать, так можно вообще в обморок грохнуться. Цветы передала, записочку, чтобы сиделка прочла ему вслух. Хорошая такая записочка, душевная, чтобы мальчику было приятно. А больше не ходила, Курта не хотела огорчать. Курт к тому времени как раз решил на ней жениться, и не стоило портить. Ленора, правда, побаивалась, что Виктор, выйдя из клиники, однажды нагрянет. Но он все-таки умница, догадался оставить ее в покое. Даже жаль немного, потому что так он ее любил — никто так не любил ее ни до, ни после. А с Куртом все равно у них не получилось, года не прошло, как он к другой свалил. Подумаешь, какая цаца!
Дело о нападении было отправлено в незавершенку еще даже раньше, чем Виктор Делано смог говорить и назвать имя девушки-свидетеля, и ни Ленору, ни тем более Курта Кляйна полиция не потревожила. Виктора перевезли в Сейробик, соседний с Серебряным Лайзом большой город на побережье, потом он попал в Алутагу, затем снова вернулся в Лайз и — новые имена, новые лица — решил, что совсем забыл первую полудетскую любовь. Однако, когда он увидел Ленору на террасе кафе над вечерним морем, в душе всколыхнулась такая неожиданная тоска, с такой силой его потянуло к этой чужой, но когда-то любимой женщине, что он подошел, и заговорил с ней, и в конце концов увез к себе.
И потом с горьким недоумением задавался вопросом: зачем? Зеленоглазая, златокудрая, энергичная и хваткая красавица вытесняла из дома образ Наташи, как-то незаметно убивала самую о ней память, и Виктор ощущал смутное чувство вины. Однако в присутствии Леноры он согревался и понемногу оживал. Он с любопытством и затаенной нежностью отыскивал черточки, сохранившиеся в ней от той очаровательной беспечной девушки, которую запомнил. Впрочем, Виктор почти ничего не находил в ней прежнего: то ли она так изменилась, то ли он семь лет назад был безнадежно глуп и ровным счетом ничего не понимал. А Леноре понравился одинокий дом на взморье, понравились Кэт с Анжеликой, которые встретили ее со сдержанной доброжелательностью, понравился, наконец, сам потрясающий синеокий красавец, у которого было не так уж много денег, зато в нем просвечивала какая-то тайная драма, интригующая и непонятная. И кроме того (может быть, это и есть самое главное?), хорошо было на время сменить обстановку.
А потом она исчезла. Хотя нет, сперва приезжал Черрал, а Ленора пропала на следующий день. Черрал — это было нечто, Виктор обожал, когда чиновник приезжал в гости. Во-первых, каждые полгода он являлся с новой женой, одна другой краше — было на что посмотреть. А во-вторых, надо было видеть, что за игру он затевал с братцем Кэтом. Виктор ни разу не пропустил этого зрелища. До странности похожий на Анжелику, ясноглазый альтау всего-навсего принимался невинно беседовать с хозяином. Как культурные люди, они устраивались где-нибудь в гостиной или на террасе, с бутылью игристого вина, до которого Черрал был большой охотник — и начинали кружить по комнате. Увлеченный разговором альтау пытался подойти ближе, а братец Кэт все пятился и пятился, садился куда-нибудь, вскакивал, метался, пока Черрал не загонял его в угол, откуда деваться тому было некуда. И тогда мирный разговор прерывался, они в упор глядели друг на друга, Кэт злобно шипел, а Черрал виновато разводил руками. И тут же, язва такая, закатывался радостным хохотом, от которого, ей-богу, у Кэта руки так и чесались. Надо, надо было съездить ему по морде! Однако же они никогда всерьез не ссорились. Довольный удавшейся забавой альтау надевал зеркальные очки и сразу становился похож на человека, братец Кэт больше не дергался, и затянувшиеся до полуночи вечера мирно иссякали ко всеобщему удовольствию.
Веселый и жизнелюбивый, Черрал нравился Виктору, несмотря на склонность глумиться над беднягой Кэтом и идиотскую манеру одеваться — что-нибудь светлое с головы до ног и, например, непристойно-яркий шарф на шею. Впрочем, говорят, альтау все такие и даже много хуже, если верить анекдотам, которые ходят в обществе. Виктор анекдотам не верил, потому что стоило посмотреть на Анжелику, как сразу становилось ясно, что милее альтау никого на свете нет. Черрал тоже был симпатяга, хотя при первом знакомстве Виктор ему морду-таки начистил — правда, не за себя, а за Кэта. Собственно говоря, он так и не понял, чем же альтау оскорбил его друга, но разве это важно?
Прознав, что в доме гости, он пошел поглядеть и как раз набрел на стоявших на террасе мужчин. Услышав шаги, альтау обернулся и запнулся на полуслове, а потом медленным движением снял свои зеркальные очки и принялся созерцать Виктора.
— Это Виктор Делано, — сказал Кэт, когда тот сообразил поздороваться.
Альтау надел очки обратно; просто оторопь брала, как от них менялось лицо.
— Значит, это и есть тот друг, который тут с вами живет? — осведомился Черрал, продолжая в откровенку разглядывать Виктора. По губам неудержимо расползалась усмешка. — Какой замечательный друг. А я-то все думал…
— Перестань, — поморщился Кэт. — Дел, не пойти ли тебе в гостиную?
Виктор не тронулся с места. Ему хотелось понять, чего хочет этот странный гость братца Кэта и чем же он, Виктор, такой замечательный.
— А окрас-то, окрас какой! — промолвил альтау с придыханием. — И ты будешь меня уверять…
— Прекрати! Дел, шел бы ты все-таки…
— А я-то, наивный, поверил, — продолжал Черрал звенящим от сдерживаемого смеха голосом, — я-то думал, а тут вон кто — друг! Нет, нет, родившемуся на Франческе не дано понять всей прелести насыщенных красок, это могут оценить только настоящие альтау.
Кэт переменился в лице.
— Довольно.
— Да я разве что сказал?! — вскричал Черрал и зашелся от хохота. — Ай, Кэттан, врунишка! Друг у него появился, скажите на милость! Ха-ха-ха! Друг!
И тут совершенно сбитый с толку Виктор был изумлен до глубины души: братец Кэт вдруг вспыхнул, отшатнулся от альтау и выскочил с террасы в сад. Черрал продолжал хохотать ему вслед, и было в его смехе что-то настолько оскорбительное, что Виктор, не разбираясь, метнулся к нему, схватил за шиворот, развернул к себе и от всей души вмазал прямо по хохочущему рту и зеркальным очкам. Он всегда был скор на расправу, и рука у него была тяжелая.
Виктор думал, что Кэт его убьет — так он был взбешен. А Черрал — тот нет, не обиделся. Он вроде бы понял, что сам напросился, и даже счел нужным извиниться. Виктор его простил — а уж Кэт само собой, разумеется, — и с тех пор они были в самых лучших отношениях.
Когда некоторое время спустя альтау опять приехал, новая жена его оказалась синеглазой и чернобровой, как Виктор Делано, только волосы не пепельные, а золотистые, поярче. Виктор все четыре года диву давался: где этот Черрал набирает себе таких красавиц?
А тут он встретился с Ленорой. Кажется, за весь вечер они с Чером двух слов меж собой не сказали, друг на друга не посмотрели, но назавтра, вернувшись из Управления, Виктор свою Ленору дома не обнаружил. По словам Анжелики, Ленора уехала сразу после обеда и ничего не просила передать. Но когда и к ночи она не вернулась, хмурый Кэт стал куда-то звонить. Он ее разыскал и передал Виктору, что с ней все в порядке; а наутро позвонил Черрал, паршивец, и принес свои извинения. Виктор послал его, ну, куда мужики в таких случаях посылают друг друга. А Кэт заметил, что это напрасно, что у альтау другие понятия и обижаться на них не надо. А тогда неожиданно обиделась Анжелика: она закричала, что Черрал лет десять уже на Франческе и пора бы дипломату привыкнуть к чужим нравам. Они с Кэтом не пойми из-за чего поссорились, а Виктор убежал от всего этого к морю, еще гремевшему после ночного шторма. Плюнул на работу, куда давно надо было ехать, разделся, бросился в мутные волны и сгоряча было уплыл чуть не за горизонт. А когда вышел из воды, братец Кэт встречал его на берегу взвинченный, злой: кажется, он вообразил себе, что Виктор поплыл топиться… Придумать такое! Вот из-за Наташи — да, мог бы; он и вправду тогда чуть не умер от горя. Но из-за Леноры! Не в первый раз она его сменяла на другого. Глупая баба: у Черрала женщины никогда не залеживались, даже самые-самые. Вот и ей он вскорости указал на дверь. И Ленора — подумать только, с ума она сошла, что ли?! — нанялась в какую-то научную экспедицию. Виктор вздохнул: жаль, конечно, если эту экспедицию как раз и погубил пират; вот уж чего бы я Леноре не пожелал, несмотря ни на что…
— Есть хочется, — пожаловался Виктор окружавшим его рыжим стенам и честно признался: — А еще, ребята, я хочу домой.
Домой и вправду не худо было бы вернуться, что-то там у братца Кэта не заладилось. Вернешься, как же! Я прямо это вижу: сожжа… нет, сжегши дверь рубки управления, смело врываюсь, размазываю врагов по стенкам, усаживаюсь в кресло пилота, постигаю могучим интеллектом управление чужим кораблем, по наитию определяю координаты, прокладываю курс, торжественно выхожу на орбиту Франчески… и, например, теряю скорость, отчего вся эта громадина после нескольких витков грохается, скажем, прямо на Лайз…
Однако же как голодно в брюхе!
Таким образом рассуждая, он обследовал пиратский корабль, открывая наугад двери кают, Везде одно и то же: стены со скрытыми панелями, никаких признаков еды и вообще следов чего-то живого. Может быть, убитый чужак и впрямь царил тут один, сумасшедшие в стаю не сбиваются.
— Ладно же, — с угрозой сказал он себе, чтобы отогнать тишину, — мы тут еще посмотрим, кто кого. — Однако как прогнать одиночество? Он взвесил на ладони большой дезинтегратор — все ж таки друг, хоть бессловесный и безмозглый. А потом вдруг вспомнил… и, спустив с плеч защитный костюм, полез шарить по карманам. Стыдно, что вспомнил только сейчас, но раньше, ей-богу, было не до того. Ну, где? Ведь клал же в карман, хорошо помню! Вот, вот оно самое — письмо Леноры.
«Вики, родной мой, ты бы знал, как я по тебе соскучилась! Без тебя все не то и не так. Очень хочу вернуться, я вернусь, можно? Ни в чем не буду тебя упрекать, мне легче думать, что сама во всем виновата…» А кто еще виноват, хотелось бы знать? Глупое, лживое, безнадежно опоздавшее письмо, ненужный клочок бумаги. Голос с того света. Он закусил губу, давя поднявшееся раздражение. Прости: если ты погибла, если твой корабль сожрал разбойник, если тебя убил тот старик, что лежит сейчас в задраенной каюте — он уже заплатил сполна.
Ленора… Когда Виктор привел ее на свою половину дома, после гибели Наташи не прошло и полутора месяцев. Кэт с Анжеликой смолчали, уверенные, что он пытается забыть свое горе в объятиях первой попавшейся вертихвостки, но это было неправдой. Как не было правдой и то, что семь лет назад он попал в клинику и перенес пластические операции после некоей аварии и пожара.
Она, конечно, не могла его узнать, а Виктор узнал ее сразу. За эти семь лет Ленора почти не изменилась, лишь расцвела еще больше, да появился едва заметный циничный прищур глаз, с которым она смотрела на людей. Виктор подсел к ней в кафе, и она решила, что он принял ее за дорогую проститутку — но у нее и вправду был такой вид. Он назвался, однако крутые золотистые бровки холодно приподнялись, а взгляд зеленых глаз остался равнодушен: она его не помнила. И не вспомнила, так ничего и не вспомнила, хотя они прожили вместе больше месяца. Впрочем, быть может, ей нечего было вспоминать?
Самостоятельная, с независимыми средствами, восемнадцатилетняя Ленора прилетела на Планету Серых Лис с подругой, полная решимости посмотреть и покорить мир. Однако подруга дальше столицы не двинулась, а Ленора добралась до небольшого горнолыжного курорта, где и повстречалась с Виктором. Шумный, веселый, но в общем ничем не примечательный парнишка влюбился так трогательно и горячо, что как было не пожалеть мальчика? Тем более, что достойнее его в отеле все равно никого не нашлось — одни женатики да старые козлы, с которыми и дело-то иметь не интересно. Чего греха таить: Виктор был ей не пара. Семнадцать лет, виды на жизнь более чем скромные, обеспеченных родителей нет и в помине. Лет шесть назад мать с отцом погибли под лавиной — вот глупость-то, ну как же в наши времена не уберечься от лавин? Из всей родни один только дед, механик на подъемнике при гостиничном комплексе.
Но сам по себе он был ничего, во всяком случае, Леноре с ним было весело. Так она и провела на курорте весь месяц, который собиралась посвятить покорению мира, и настала пора возвращаться на Франческу. Это была трагедия — Виктор не хотел с ней расставаться. Сказать правду, Ленора уже чуточку устала от нового знакомства, однако было любопытно наблюдать, как он готов смести все мыслимые препятствия, и в конце концов они договорились лететь на Франческу вместе. Смех да и только было слушать, как он рассказывал о ссоре с дедом. Тот, едва Виктор заикнулся о задуманном, взбеленился и полез на стенку, сказал, что больших глупостей он в жизни не слыхал, что вообще нечего было волочиться за приезжей фифой и если он не выпорол мальчишку с самого начала, то это еще ничего не значит, и никакой Франчески Виктору, разумеется, не видать. Горячий нрав у них — семейное. Младший Делано не стерпел, хлопнул дверью, и в тот же вечер они с Ленорой улетели, причем у него не нашлось даже денег на два билета — ей пришлось платить за себя самой. Ей было, правда, не обидно; Виктор был славный мальчик и, конечно, стоил того, чтобы его увезти от этого ругливого тирана. Такой милашка, надо же! Взять и в один прекрасный день все бросить! Не совсем ясно было, что он станет делать на Франческе, но не Леноре же о том печалиться, ведь правда?
Оказалось, что, кроме восторженной щенячьей любви, у мальчика на уме было еще кое-что. Ленора оглянуться не успела, а он уже нашел себе работу, какую-то совершенно глупую, вроде мойщика стекол в высотных зданиях, и пожалуйста — принялся болтаться там на верхотуре, деньги себе зарабатывать. Господи, были бы деньги, а то… Ленору он, конечно, потерял. Свободен-то теперь был только вечерами, а дни ведь долгие, и на сладенькое нашлись другие охотники. Она, правда, ему не говорила и продолжала иногда встречаться — зачем обижать хорошего мальчика? Но кончилось это, как надо было ожидать, скверно. Знала бы, не стала б связываться.
Вздумалось ему поехать с ней на природу, посмотреть Синие Скалы — есть такое место недалеко от Серебряного Лайза. Знаменито оно не столько красотой скал, сколько горячими кислотными источниками, над которыми перекинуты ненадежные с виду мосточки, и любители острых ощущений могут, дрожа от страха, походить над клокочущими и парящими водоемами. Ленора как чувствовала, не хотела ехать. Но Виктор настоял. Ладно, отправились. И случись же так, что застал их там ее новый приятель, Курт Кляйн, тоже хороший такой парнишка, только жаль, компанию дурную водит. Вот они все, сколько их было, четверо, и подошли. Увидя Ленору, Курт очень обрадовался, а Виктор ему не по нраву пришелся, невзлюбил он его с первого взгляда. Хороший парень Курт, только вот не сдержался, пошумел, Ленору обозвал нехорошим словом. А Виктор, глупыш — смолчать бы, потому что их четверо, а он всего один — так нет, закатил Курту затрещину, да такую, что Курт далеко от него отлетел и рукой обнаженной — в прудик с кислотой. Ох, как он рассердился! Ленора чуть не на коленки вставала, еле упросила, чтобы они Виктора не топили в кислоте. Ну, Курт отошел малость, сердце у него незлое, даром что нехорошую компанию водит. В общем, плюнул Курт, Ленору свою посадил в машину и увез. А эти трое остались с Виктором. А что было делать? Ленора же их всех уговорить не могла, Курт бы опять рассердился. И то она молодец, додумалась: у первого же кафе запросилась в туалет, Курт не мог не высадить, а она тут же в полицию позвонила. Уж он ее потом пытал-пытал, только она не дура признаваться. Хорошо, друзья его патрульную машину издалека засекли, всех как ветром сдуло. А попадись они — Леноре бы хлопот не обобраться. И Виктора они все-таки не успели утопить, он еще живой был, хотя и без кожи.
Бедный мальчик, он потом долго-долго в клинике лежал. Ленора тайком от Курта приходила пару раз, хотя в палату зайти не смогла, уж больно страшно — сестер послушать, так можно вообще в обморок грохнуться. Цветы передала, записочку, чтобы сиделка прочла ему вслух. Хорошая такая записочка, душевная, чтобы мальчику было приятно. А больше не ходила, Курта не хотела огорчать. Курт к тому времени как раз решил на ней жениться, и не стоило портить. Ленора, правда, побаивалась, что Виктор, выйдя из клиники, однажды нагрянет. Но он все-таки умница, догадался оставить ее в покое. Даже жаль немного, потому что так он ее любил — никто так не любил ее ни до, ни после. А с Куртом все равно у них не получилось, года не прошло, как он к другой свалил. Подумаешь, какая цаца!
Дело о нападении было отправлено в незавершенку еще даже раньше, чем Виктор Делано смог говорить и назвать имя девушки-свидетеля, и ни Ленору, ни тем более Курта Кляйна полиция не потревожила. Виктора перевезли в Сейробик, соседний с Серебряным Лайзом большой город на побережье, потом он попал в Алутагу, затем снова вернулся в Лайз и — новые имена, новые лица — решил, что совсем забыл первую полудетскую любовь. Однако, когда он увидел Ленору на террасе кафе над вечерним морем, в душе всколыхнулась такая неожиданная тоска, с такой силой его потянуло к этой чужой, но когда-то любимой женщине, что он подошел, и заговорил с ней, и в конце концов увез к себе.
И потом с горьким недоумением задавался вопросом: зачем? Зеленоглазая, златокудрая, энергичная и хваткая красавица вытесняла из дома образ Наташи, как-то незаметно убивала самую о ней память, и Виктор ощущал смутное чувство вины. Однако в присутствии Леноры он согревался и понемногу оживал. Он с любопытством и затаенной нежностью отыскивал черточки, сохранившиеся в ней от той очаровательной беспечной девушки, которую запомнил. Впрочем, Виктор почти ничего не находил в ней прежнего: то ли она так изменилась, то ли он семь лет назад был безнадежно глуп и ровным счетом ничего не понимал. А Леноре понравился одинокий дом на взморье, понравились Кэт с Анжеликой, которые встретили ее со сдержанной доброжелательностью, понравился, наконец, сам потрясающий синеокий красавец, у которого было не так уж много денег, зато в нем просвечивала какая-то тайная драма, интригующая и непонятная. И кроме того (может быть, это и есть самое главное?), хорошо было на время сменить обстановку.
А потом она исчезла. Хотя нет, сперва приезжал Черрал, а Ленора пропала на следующий день. Черрал — это было нечто, Виктор обожал, когда чиновник приезжал в гости. Во-первых, каждые полгода он являлся с новой женой, одна другой краше — было на что посмотреть. А во-вторых, надо было видеть, что за игру он затевал с братцем Кэтом. Виктор ни разу не пропустил этого зрелища. До странности похожий на Анжелику, ясноглазый альтау всего-навсего принимался невинно беседовать с хозяином. Как культурные люди, они устраивались где-нибудь в гостиной или на террасе, с бутылью игристого вина, до которого Черрал был большой охотник — и начинали кружить по комнате. Увлеченный разговором альтау пытался подойти ближе, а братец Кэт все пятился и пятился, садился куда-нибудь, вскакивал, метался, пока Черрал не загонял его в угол, откуда деваться тому было некуда. И тогда мирный разговор прерывался, они в упор глядели друг на друга, Кэт злобно шипел, а Черрал виновато разводил руками. И тут же, язва такая, закатывался радостным хохотом, от которого, ей-богу, у Кэта руки так и чесались. Надо, надо было съездить ему по морде! Однако же они никогда всерьез не ссорились. Довольный удавшейся забавой альтау надевал зеркальные очки и сразу становился похож на человека, братец Кэт больше не дергался, и затянувшиеся до полуночи вечера мирно иссякали ко всеобщему удовольствию.
Веселый и жизнелюбивый, Черрал нравился Виктору, несмотря на склонность глумиться над беднягой Кэтом и идиотскую манеру одеваться — что-нибудь светлое с головы до ног и, например, непристойно-яркий шарф на шею. Впрочем, говорят, альтау все такие и даже много хуже, если верить анекдотам, которые ходят в обществе. Виктор анекдотам не верил, потому что стоило посмотреть на Анжелику, как сразу становилось ясно, что милее альтау никого на свете нет. Черрал тоже был симпатяга, хотя при первом знакомстве Виктор ему морду-таки начистил — правда, не за себя, а за Кэта. Собственно говоря, он так и не понял, чем же альтау оскорбил его друга, но разве это важно?
Прознав, что в доме гости, он пошел поглядеть и как раз набрел на стоявших на террасе мужчин. Услышав шаги, альтау обернулся и запнулся на полуслове, а потом медленным движением снял свои зеркальные очки и принялся созерцать Виктора.
— Это Виктор Делано, — сказал Кэт, когда тот сообразил поздороваться.
Альтау надел очки обратно; просто оторопь брала, как от них менялось лицо.
— Значит, это и есть тот друг, который тут с вами живет? — осведомился Черрал, продолжая в откровенку разглядывать Виктора. По губам неудержимо расползалась усмешка. — Какой замечательный друг. А я-то все думал…
— Перестань, — поморщился Кэт. — Дел, не пойти ли тебе в гостиную?
Виктор не тронулся с места. Ему хотелось понять, чего хочет этот странный гость братца Кэта и чем же он, Виктор, такой замечательный.
— А окрас-то, окрас какой! — промолвил альтау с придыханием. — И ты будешь меня уверять…
— Прекрати! Дел, шел бы ты все-таки…
— А я-то, наивный, поверил, — продолжал Черрал звенящим от сдерживаемого смеха голосом, — я-то думал, а тут вон кто — друг! Нет, нет, родившемуся на Франческе не дано понять всей прелести насыщенных красок, это могут оценить только настоящие альтау.
Кэт переменился в лице.
— Довольно.
— Да я разве что сказал?! — вскричал Черрал и зашелся от хохота. — Ай, Кэттан, врунишка! Друг у него появился, скажите на милость! Ха-ха-ха! Друг!
И тут совершенно сбитый с толку Виктор был изумлен до глубины души: братец Кэт вдруг вспыхнул, отшатнулся от альтау и выскочил с террасы в сад. Черрал продолжал хохотать ему вслед, и было в его смехе что-то настолько оскорбительное, что Виктор, не разбираясь, метнулся к нему, схватил за шиворот, развернул к себе и от всей души вмазал прямо по хохочущему рту и зеркальным очкам. Он всегда был скор на расправу, и рука у него была тяжелая.
Виктор думал, что Кэт его убьет — так он был взбешен. А Черрал — тот нет, не обиделся. Он вроде бы понял, что сам напросился, и даже счел нужным извиниться. Виктор его простил — а уж Кэт само собой, разумеется, — и с тех пор они были в самых лучших отношениях.
Когда некоторое время спустя альтау опять приехал, новая жена его оказалась синеглазой и чернобровой, как Виктор Делано, только волосы не пепельные, а золотистые, поярче. Виктор все четыре года диву давался: где этот Черрал набирает себе таких красавиц?
А тут он встретился с Ленорой. Кажется, за весь вечер они с Чером двух слов меж собой не сказали, друг на друга не посмотрели, но назавтра, вернувшись из Управления, Виктор свою Ленору дома не обнаружил. По словам Анжелики, Ленора уехала сразу после обеда и ничего не просила передать. Но когда и к ночи она не вернулась, хмурый Кэт стал куда-то звонить. Он ее разыскал и передал Виктору, что с ней все в порядке; а наутро позвонил Черрал, паршивец, и принес свои извинения. Виктор послал его, ну, куда мужики в таких случаях посылают друг друга. А Кэт заметил, что это напрасно, что у альтау другие понятия и обижаться на них не надо. А тогда неожиданно обиделась Анжелика: она закричала, что Черрал лет десять уже на Франческе и пора бы дипломату привыкнуть к чужим нравам. Они с Кэтом не пойми из-за чего поссорились, а Виктор убежал от всего этого к морю, еще гремевшему после ночного шторма. Плюнул на работу, куда давно надо было ехать, разделся, бросился в мутные волны и сгоряча было уплыл чуть не за горизонт. А когда вышел из воды, братец Кэт встречал его на берегу взвинченный, злой: кажется, он вообразил себе, что Виктор поплыл топиться… Придумать такое! Вот из-за Наташи — да, мог бы; он и вправду тогда чуть не умер от горя. Но из-за Леноры! Не в первый раз она его сменяла на другого. Глупая баба: у Черрала женщины никогда не залеживались, даже самые-самые. Вот и ей он вскорости указал на дверь. И Ленора — подумать только, с ума она сошла, что ли?! — нанялась в какую-то научную экспедицию. Виктор вздохнул: жаль, конечно, если эту экспедицию как раз и погубил пират; вот уж чего бы я Леноре не пожелал, несмотря ни на что…
— Есть хочется, — пожаловался Виктор окружавшим его рыжим стенам и честно признался: — А еще, ребята, я хочу домой.
Домой и вправду не худо было бы вернуться, что-то там у братца Кэта не заладилось. Вернешься, как же! Я прямо это вижу: сожжа… нет, сжегши дверь рубки управления, смело врываюсь, размазываю врагов по стенкам, усаживаюсь в кресло пилота, постигаю могучим интеллектом управление чужим кораблем, по наитию определяю координаты, прокладываю курс, торжественно выхожу на орбиту Франчески… и, например, теряю скорость, отчего вся эта громадина после нескольких витков грохается, скажем, прямо на Лайз…
Однако же как голодно в брюхе!
Таким образом рассуждая, он обследовал пиратский корабль, открывая наугад двери кают, Везде одно и то же: стены со скрытыми панелями, никаких признаков еды и вообще следов чего-то живого. Может быть, убитый чужак и впрямь царил тут один, сумасшедшие в стаю не сбиваются.