Страница:
– Вам бы, генерал, материальчик какой-нибудь добыть на вашего конкурента. Вот если бы кто-нибудь организовал вам…
– Нет, это мне не подходит. Фальшивки мне не нужны, я должен победить в честной борьбе.
– Генерал, успокойтесь. Неужели вы всегда открыто выступали во время боевых действий, не пользовались маскировочными сетками, дымовыми завесами, не устраивали засад, неужели вы никогда не обманывали противника?
– Так это же в боевых действиях. Там экстремальные условия, там либо ты, либо тебя.
«Если ты будешь таким же идиотом, то наверняка – тебя», – подумал Серебров, сказав совсем другое:
– Ваша честность, генерал, похвальна, вызывает уважение и восхищение.
Я не предлагаю делать фальшивку. Я предлагаю раскопать неприглядную правду. Наверняка Горбатенко в бытность следователем засадил за решетку какую-нибудь женщину, посадил по ошибке. Вот если эту женщину найти и она со слезами на глазах, держа ребенка на коленях, обнимая его, расскажет о том, какие мерзости и ужасы ей пришлось пережить благодаря бывшему следователю районной прокуратуры, разлучившего ее с малышом лет на пять, это были бы серьезные очки, причем в вашу пользу, генерал.
– Где ж такую женщину возьмешь?
– Искать надо, генерал.
– Як этому не приучен, Сергей Владимирович, грязь на человека выкапывать и бить ниже пояса не могу.
– Бросьте, генерал. Садитесь и не нервничайте. Я пока всего лишь рассуждаю. Одинокая женщина – это, конечно, хорошо, а с сопливыми детьми еще лучше. А вот парочку роскошных блондинок или брюнеток где-нибудь в бане или в одной кровати с Горбатенко запечатлеть – это уже вариант серьезный. Тем более, генерал, вы же сами о нем говорили, женщины его любят и измены не простят.
– Да, к сожалению, последний опрос показал, что замужние женщины за Горбатенко, а не за меня.
– Вот поэтому, генерал, следовало бы эту часть электората оторвать от Горбатенко. И пусть уж лучше женщины ни за кого не проголосуют, – взмахнул рукой Серебров, – но не отдадут свой голос и за него.
Думаю, что Горбатенко на вас, Григорий Викторович, сейчас всю грязь соберет, все выльет на вашу голову.
И плевать ему на ваши боевые награды.
– Что он на меня выльет? Я чист, я жил по совести, поступал, как…
«Велит устав», – подумал Серебров.
– ..велит устав, – брякнул генерал. – Мне отдавали приказы, я их выполнял.
– Честь и хвала. Подумайте над моим предложением. Может, оно вам не понадобится, но с таким мерзавцем, как Горбатенко, любые средства хороши.
– Нет, об этом даже не может быть и речи. Я должен победить его честно.
– Я не настаиваю, я предложил в порядке рассуждения. И учтите, одно дело клеветать на человека, другое – рассказать или показать правду.
С такими людьми, как Кабанов, Сереброву встречаться приходилось не в первый раз. И он знал, что самое главное – подбросить мысль, заронить готовое решение в душу генерала, а затем следует подождать, пока мысль приживется, пустит корни. Через пару дней эту мысль генерал посчитает своей и станет с пеной у рта утверждать, что выносил ее и выстрадал бессонными ночами.
Серебров сменил тему, принялся рассуждать о том, в чем он был вообще-то не силен, – о геополитике, о стратегии и тактике российского парламента.
Генералу Кабанову слушать это было не очень интересно, до мандата депутата ему было еще так же далеко, как майору до генеральской звезды. Поэтому он слушал вполуха, размышляя о своем.
Обеденный перерыв в штабе закончился, и люди начали суетиться, то и дело заходить в кабинет Кабанова, принесли поздравительные открытки на подпись.
Серебров решительно поднялся с кресла. Кабанов тоже выбрался из-за стола, отложив очередное воззвание к избирателям.
– Я через пару дней заскочу, товарищ генерал, может, что-то придумаю, может быть, даже найду спонсора для вашей избирательной кампании.
– О, спонсор – это хорошо, – воскликнул Кабанов. – Вот в чем дело, Сергей Владимирович, спонсоры кружатся сейчас вокруг меня, как пчелы вокруг меда. Деньги они дать согласны, поддержку берутся организовать повсеместную, так сказать, по всему фронту, но я пока от их услуг отказываюсь.
– Почему так? – задал вопрос Серебров.
– Сейчас они дадут денег, а потом придут и станут шантажировать. Скажут, мол, уважаемый товарищ депутат, ты входишь в такую-то комиссию, а у нас есть определенные интересы. Так что давай продвигай наш проект, собирай подписи, ставь вопрос, голосуй за него. А я этим заниматься не хочу, я человек непродажный и работаю не за деньги, я интересы государства защищаю, на державу всю жизнь положил. Сейчас если доверие народ мне окажет, то на державу работать стану.
«Ну и врешь же ты, генерал, врешь как сивый мерин! Говори, говори, пока – твое время, а там посмотрим».
– Вы что-то сказали, полковник? – генерал приблизился к Сереброву.
– Я думаю, что ваша позиция абсолютно правильная, так и надо себя вести. На мой взгляд, ее надо сильнее очертить в избирательных роликах, чтобы и народ знал, что вы человек непродажный и неподкупный.
– Да-да, это было бы хорошо. У вас кого-нибудь знакомого, кто мог бы такой ролик изготовить или рассказать обо мне в новостях, – генерал покосился на огромный экран телевизора, – нет?
– Естественно, есть, – ответил Серебров, – но я с этими людьми давненько не встречался. Попытаюсь выйти с ними на связь, а затем доложу, товарищ генерал, – и Серебров по-военному четко сделал к кандидату в депутаты два шага и протянул руку. – До встречи, успехов, – произнес Серебров.
Генерал по привычке щелкнул каблуками. Сереброва от этого звука даже передернуло. Он никогда не любил военных, они вызывали у него раздражение и тошноту.
Женщины из штаба генерала Кабанова провожали Сереброва восхищенными взглядами.
«Вот это мужчина! – говорили их взгляды. – Вот это экземпляр! За такого мы не только бы свои голоса отдали, сами отдались бы».
Глаза женщин блестели, а мужчины исходили завистью, глядя на высокого Сереброва, на его легкие, уверенные движения, на гордо вскинутую голову.
– Что за тип? Что за человек полковник Кречетов? Ему бы в смокинге ходить с шелковой бабочкой, а он в костюмчике рассекает.
О том, что часы на запястье Сереброва стоят больше, чем вся оргтехника в штабе генерала Кабанова, ни мужчины, ни женщины не задумывались. Часы выглядели довольно-таки скромно, настоящую цену им мог дать лишь специалист.
Когда за Серебровым закрылась тяжелая филенчатая дверь с начищенной сверкающей ручкой, генерал Кабанов вздохнул и задумался. Приказным тоном попросил свою секретаршу его не беспокоить, посетителей не впускать. Он сидел, подперев голову кулаками, положив перед собой на столешницу план избирательного округа. Он смотрел на него так, словно собирался оккупировать столичный район, окружить и взять в плен жителей, а тех, кто не сдастся и не покорится, – уничтожить.
Учебные заведения были помечены одной звездочкой, заводы и фабрики – двумя, районное отделение милиции – тремя. Большая звездочка украшала прямоугольник, в котором помещался избирательный штаб.
Палец Кабанова блуждал по плану.
«Может, права жена. Зачем я лезу в драку? На кой ляд мне это сдалось? Но если уж взялся, надо идти до конца, надо победить», – пробурчал генерал, проведя прямую линию от одного угла ватмана до другого.
«Или прав был полковник? С врагами я никогда не церемонился, я использовал все, что помогало одержать победу. Была возможность – я заходил в тыл, подкупал полевых командиров, давая им деньги и оружие, обманывал командование. Врагам со мной было непросто сладить. В Германии я, наверное, и сломался, добили меня бюргеры чертовы своей дотошностью. От них заразился. Забыл пословицу: „Что немцу здорово, то русскому – смерть“. Или наоборот? Не вспомню… Что это я стал таким щепетильным и чистоплотным на гражданке, ведь со мной никто не церемонится?» – Кабанов переключил телефон на себя, вытащил из верхнего ящичка несколько сколотых медной скрепкой листов бумаги, исписанных от руки, положил их перед собой.
Каждая фамилия и телефонный номер были отмечены звездочками, как этикетки коньячных бутылок.
В звездочках генерал разбирался, сам придумал условные обозначения.
Пять звездочек напротив фамилии означали, что человек надежный, три – человек колеблющийся, одна или две – с человеком надо работать. Были и те фамилии, напротив которых стояли крестики. Времени на то, чтобы переубедить «крестоносцев», у генерала уже не оставалось.
«Надо работать с колеблющимися, с теми, кто еще не определился».
Кабанов взялся за тяжелую телефонную трубку:
– Дмитрий Иванович?
– ..
– Здравия желаю, генерал Кабанов. Помните?
– ..
– Конечно. Если я обещаю, то всегда выполняю.
Как ваш коллектив, как настрой после встречи?
– ..
– Спасибо, приятно слышать. А женская половина как?
– ..
– Тоже отнеслись благосклонно?
– ..
– Что ж, спасибо вам, Дмитрий Иванович, надеюсь, до голосования побывать у вас еще как минимум два раза. Здоровья вам и успехов, естественно, в личной жизни.
Поговорив с директором института, с которым в свое время плодотворно работал на оборонную промышленность, Кабанов с облегчением вздохнул.
«Он не выдаст, он за меня. И люди его в массе на моей стороне. Теперь возьмем следующего», – и генерал принялся названивать директору небольшого ремонтного завода.
– Здравия желаю, – как всегда четко и невероятно бодро начал разговор генерал Кабанов. – Генерал Кабанов беспокоит.
– Да, да, Викторович, – немного смущенно произнес генерал.
– ..
– Это еще почему?
– ..
– Так складываются обстоятельства? Так переломите эти обстоятельства, ведь я же с вами серьезно разговариваю. Естественно, обещаю поддержку.
– ..
– Дом хотите заложить? Буду бороться, буду на вашей стороне.
– Хорошо, естественно, выйду на связь. Доброго вам здравия, – Кабанов положил трубку и чертыхнулся.
По большому счету, ему хотелось рубануть тяжелой трубкой по телефонному аппарату, да так, чтобы осколки в разные стороны полетели.
Не любил генерал директоров, не любил людей гражданских, разговаривать с ними не умел.
«Четких приказов не понимают, требования всякие выставляют. Был бы я премьер-министром или, на худой конец, мэром Москвы… Кстати, мэрия, – генерал похлопал себя по щекам, похрустел пальцами. – Вот где мой, как говорится, административный ресурс!»
В мэрии генералу обещали поддержку. Он принялся звонить туда, но то ли телефон был отключен, то ли линия занята, дозвониться генералу не удалось.
Он извел на звонки полчаса – тридцать минут драгоценного времени, а затем молниеносно принял решение: «Гора не идет к Магомету, значит, Магомет должен направиться к горе».
Кабанов посмотрел на себя в зеркало, взял в руки кожаную папку с застежкой, отдал распоряжения сотрудникам штаба и, пообещав вернуться к концу рабочего дня, отправился в мэрию.
– Герой России слушает, – произнес он в трубку, увидев номер, с которого звонят.
– Как дела, Серебров? Наша встреча не переносится?
– А как бы вам хотелось, Геннадий Павлович?
– Мне бы хотелось, чтобы мы с вами следовали ранее договоренному плану, не ломая распорядок дня.
– Какого, к черту, дня? Встреча произойдет поздно вечером. Кстати, Геннадий Павлович, у меня уже на исходе финансовый ресурс.
Геннадий Павлович хмыкнул:
– Ну и скор же ты, Серебров!
– Это и хорошо, все-таки делом занимаюсь. Деньги – в нашем деле топливо. Больше сжег – дальше уехал.
– Хорошо, договорились.
– На прежнем месте? – уточнил Серебров.
– Да, если тебе удобно.
– Вполне, – ответил Серебров.
Он заехал домой, переоделся, пообедал в шикарном ресторане, где его встречали как старого знакомого, где его знали и метрдотель, и официант, и бармен, где ему и его деньгам всегда были рады. Предпоследняя зеленая американская сотка была истрачена на обед, если, конечно, можно назвать обедом прием пищи в восемь вечера.
Все на том же перекрестке, пройдя по Тверской, начинавшей жить уже по ночному графику, Серебров сел в машину на переднее сиденье. За рулем оказался Геннадий Павлович собственной персоной. Советник президента со дня последней встречи не изменился, тонкие губы кривились все так же презрительно, а выражение лица было надменным.
– Открой ящичек, там для тебя конверт.
– О, письмецо пришло! Что-то мало полковнику Герою России пишут.
– Сколько есть. Как говорится, все, что могу.
Серебров даже не распечатывал конверт, он на ощупь догадался, что в нем под плотной бумагой десять тысяч американских долларов в банковской упаковке.
– На первое время хватит, потом я еще попрошу.
Геннадий Павлович хмыкнул, так многозначительно хмыкать умел только он. Серебров, сколько ни пытался издать подобный звук, полный высокомерия, презрения и в то же время скрытого уважения, так и не научился.
– Чего щеки раздуваешь? – скосив глаза, спросил Геннадий Павлович.
– Пытаюсь звук воспроизвести.
– Какой еще звук?
– Хочу научиться, Геннадий Павлович, хмыкать, как вы.
– Зачем?
– Черт его знает зачем. Всякая наука когда-нибудь пригождается.
Позвоню твоим подчиненным, хмыкну пару раз в трубку – они мне еще два конверта принесут.
– Только попробуй, – уже строго сказал Геннадий Павлович, – я тебе этого не прощу.
– На этой неделе не буду, – смилостивился Сергей.
– Ты только затем меня с места сорвал, чтобы денег выпросить?
– Нет, не только, – уже серьезным тоном произнес Серебров.
– Тогда говори.
– Может, остановимся, машину бросим, походим пешочком, пообщаемся?
– Нет, это опасно.
– Скажешь тоже! Я такие места в Москве знаю, где нас никто не узнает.
– Зачем рисковать, Сергей? В машине нас точно никто не увидит и никто не узнает.
– Кто такой Скворцов? Одним словом.
– Какого Скворцова ты имеешь в виду? Александра Валерьевича?
– Конечно.
– Бывший, бывший, бывший…
– Связи у него остались?
– Естественно, как у любого нормального человека, у которого в голове есть хоть несколько извилин.
– Опасен? – спросил Серебров.
– Не более других. На убийство не пойдет никогда, – убежденно произнес Геннадий Павлович. – У тебя, конечно, хорошие сигареты?
– Так себе, – сказал Серебров, протягивая портсигар. Геннадий Павлович закурил. – Вы уверенно машину водите.
– Я же не водитель. Я любитель. Если хочешь, я тебе сброшу по компьютеру все, что у меня есть на Скворцова. Что они замышляют в противовес основному конкуренту? – Геннадий Павлович скосил глаза на Сереброва.
– Думаю, они собираются вырубать бывшего следователя прокуратуры Горбатенко каким-нибудь хорошим компроматом. На большее у них ума не хватает.
– Каким именно компроматом, если не секрет?
Серебров пожал плечами:
– Есть два варианта: один очень плохой, другой еще хуже. Компромат первый: несчастная женщина с сопливыми детьми, голодными, плохо одетыми, будет рассказывать о том, как следователь Горбатенко невинно осудил ее и упрятал за решетку на долгих шесть лет, оставив детей сиротами, без материнской любви.
– Где они такую женщину найдут? Такой женщины нет, – убежденно произнес Геннадий Павлович.
– Вы сами, Геннадий Павлович, такой вариант прорабатывали?
– И такой тоже, – сказал Геннадий Павлович, въезжая во двор. – Здесь можно постоять. Я, когда машину веду, Сергей, не могу сосредоточиться, туда смотреть надо, сюда… Страх сидит в душе: если не я кого-нибудь долбану, то меня уж наверняка.
– Значит, этот вариант отпадает, – хмыкнув, стараясь подражать Геннадию Павловичу, сказал Серебров.
– Второй.
– Второй вариант попроще, но действовать будет посильнее. В какой-нибудь бане…
– Можешь дальше не рассказывать, – хмыкнул Геннадий Павлович. – Вариант, конечно, хороший, но дело в том, что Горбатенко не так глуп, как кажется. Затащить его к бабам совсем не просто.
– А прокурора, причем генерального, шестого человека в государстве, затащить в постель к проституткам было легко?
– Не знаю, Сергей, я его туда не тащил.
– Он сам пришел, – рассмеялся Серебров. – Невиноватая я, он сам пришел.
– Это все, что ты хотел?
– Пока да. Кстати, как у Кабанова рейтинг, Геннадий Павлович? Вы всегда все знаете, всегда в курсе событий.
– Немного проигрывает следователю Горбатенко. Но нам все равно, хрен редьки не слаще, нам это место надо оставить свободным, оно не должно достаться ни тому, ни другому. Нам нужно сорвать довыборы.
– На Кабанова что-нибудь есть? – резко спросил Серебров, не дав Геннадию Павловичу ни секунды на размышления.
– В том-то и дело, Серебров, что ничего серьезного на него нет.
– Умельцы перевелись?
– Никто не успеет изготовить. В фальшивку народ не поверит. Сергей, это дело тяжелое, почти неподъемное. Вот поэтому я и прошу помочь тебя, прошу напрячься.
– Пока ничего обещать не могу, все зависит, Геннадий Павлович…
– От чего зависит, Серебров?
– Сами знаете от чего. От того, как карта ляжет.
– Не дури мне голову, Серебров, слышишь? Она у меня и так болит.
– Не болит голова, Геннадий Павлович, лишь у дятла, крепкая она у него.
– Куда тебя завезти?
– На Тверскую.
– В ресторан собрался, что ли?
– Я там уже был.
– Хорошо тебе!
– Не завидуйте, Геннадий Павлович, мне тоже несладко. Вечно денег не хватает…
– Еще скажи, Серебров, что женщины тебя не любят, в бане год не был.
– Ну уж этого я не скажу, не дождетесь, Геннадий Павлович. И в бане я бываю, и женщины меня любят. С этим у меня полный ажур.
– Куда ты сейчас? Приоткрой тайну?
– Навещу одну знакомую.
Она меня не ждет, но рада будет несказанно.
– И как это ты, Серебров, все устраиваешь? – аккуратно ведя машину, спросил Геннадий Павлович.
Сотрудник ГИБДД возник как из-под земли, стоило лишь сделать водителю не правильный обгон.
– Как вы ездите! – во время обгона произнес Серебров. – Ведь это же машина, надо аккуратно, Геннадий Павлович. Я с вами больше ездить не буду. Приезжайте с водителем или пустите меня за руль.
Лицо автоинспектора было мрачным, не предвещавшим ничего хорошего. Он неторопливо, покачиваясь, как моряк, только что сошедший на берег, поигрывая полосатым жезлом, двигался в сторону «Вольво».
Геннадий Павлович покусывал губы:
– Серебров, что делать будем?
– Что хотите, то и делайте. Вы нарушили – вам и расхлебывать.
– Слушай, а может, ты? – Геннадий Павлович растерялся, как теряются все люди, облеченные огромной властью и привыкшие управлять, повелевать огромным количеством людей и решать сложнейшие политические вопросы, перед простым автоинспектором, сантехником, пришедшим починить унитаз, или слесарем, которому надо врезать замок. Автомобиль, напичканный средствами связи, знакомства – все это может понадобиться и сработать, но не сразу, не мгновенно, не сию минуту. А что делать прямо сейчас?
Инспектор подошел к «Вольво» и небрежно козырнул. Темное, тонированное стекло мягко въехало в дверцу.
– Ваши документы, – автоинспектор протянул руку.
Серебров вытащил из внутреннего кармана своего пиджака документы и, не дожидаясь, пока Геннадий Павлович сориентируется и примет решение, подал их автоинспектору. Тот развернул их и его лицо мгновенно прояснилось, словно на него упал луч солнца.
Его улыбка стала вежливой, пушистые ресницы качнулись:
– Возьмите и больше не нарушайте.
– Хорошо, инспектор.
– Как приедем в гараж, я тебе покажу. Лихачить взялся, Шумахер сраный. – Геннадий Павлович от этих слов Сереброва буквально вжался в сиденье. – Трогай, – приказал Серебров.
Советнику президента ничего не оставалось, как выполнить распоряжение. Когда они проехали пару кварталов и до Тверской оставалось всего ничего, Серебров принялся хохотать:
– Не ожидали, Геннадий Павлович, что так легко и быстро развяжется ситуация?
– Да что б ты провалился, Серебров! Какие документы ты показал?
– Свое удостоверение.
– Какое? Ты же нигде официально не работаешь.
– Хотите, и вам, Геннадий Павлович, сделаю?
Удостоверение Героя России.
– Что б ты провалился, Серебров!
– Как тебе не стыдно, Геннадий Павлович, а что мне, по-вашему, сотку надо было дать? Так я за сотку пообедать смогу или поужинать, цветы даме купить, в баню сходить. Деньги трудом заработаны.
– Выходи, – затормозив, произнес Геннадий Павлович. – Надоел ты мне. Лучше я тебе, Серебров, деньги почтой отправлять стану.
– Или с курьером?
– Утомил ты меня и унизил.
– Насчет унизил – это уж точно!
Мужчины посмотрели друг на друга. Каждый из них видел другого насквозь. Эта дуэль на взглядах длилась всего несколько секунд. Губы Геннадия Павловича дрогнули, он улыбнулся. Улыбнулся и Серебров.
Они не стали пожимать друг другу руки, и Сергей через пару секунд исчез в толпе.
"Прохвост, – подумал Геннадий Павлович, затем откорректировал мысль:
– Артист".
Глава 17
– Нет, это мне не подходит. Фальшивки мне не нужны, я должен победить в честной борьбе.
– Генерал, успокойтесь. Неужели вы всегда открыто выступали во время боевых действий, не пользовались маскировочными сетками, дымовыми завесами, не устраивали засад, неужели вы никогда не обманывали противника?
– Так это же в боевых действиях. Там экстремальные условия, там либо ты, либо тебя.
«Если ты будешь таким же идиотом, то наверняка – тебя», – подумал Серебров, сказав совсем другое:
– Ваша честность, генерал, похвальна, вызывает уважение и восхищение.
Я не предлагаю делать фальшивку. Я предлагаю раскопать неприглядную правду. Наверняка Горбатенко в бытность следователем засадил за решетку какую-нибудь женщину, посадил по ошибке. Вот если эту женщину найти и она со слезами на глазах, держа ребенка на коленях, обнимая его, расскажет о том, какие мерзости и ужасы ей пришлось пережить благодаря бывшему следователю районной прокуратуры, разлучившего ее с малышом лет на пять, это были бы серьезные очки, причем в вашу пользу, генерал.
– Где ж такую женщину возьмешь?
– Искать надо, генерал.
– Як этому не приучен, Сергей Владимирович, грязь на человека выкапывать и бить ниже пояса не могу.
– Бросьте, генерал. Садитесь и не нервничайте. Я пока всего лишь рассуждаю. Одинокая женщина – это, конечно, хорошо, а с сопливыми детьми еще лучше. А вот парочку роскошных блондинок или брюнеток где-нибудь в бане или в одной кровати с Горбатенко запечатлеть – это уже вариант серьезный. Тем более, генерал, вы же сами о нем говорили, женщины его любят и измены не простят.
– Да, к сожалению, последний опрос показал, что замужние женщины за Горбатенко, а не за меня.
– Вот поэтому, генерал, следовало бы эту часть электората оторвать от Горбатенко. И пусть уж лучше женщины ни за кого не проголосуют, – взмахнул рукой Серебров, – но не отдадут свой голос и за него.
Думаю, что Горбатенко на вас, Григорий Викторович, сейчас всю грязь соберет, все выльет на вашу голову.
И плевать ему на ваши боевые награды.
– Что он на меня выльет? Я чист, я жил по совести, поступал, как…
«Велит устав», – подумал Серебров.
– ..велит устав, – брякнул генерал. – Мне отдавали приказы, я их выполнял.
– Честь и хвала. Подумайте над моим предложением. Может, оно вам не понадобится, но с таким мерзавцем, как Горбатенко, любые средства хороши.
– Нет, об этом даже не может быть и речи. Я должен победить его честно.
– Я не настаиваю, я предложил в порядке рассуждения. И учтите, одно дело клеветать на человека, другое – рассказать или показать правду.
С такими людьми, как Кабанов, Сереброву встречаться приходилось не в первый раз. И он знал, что самое главное – подбросить мысль, заронить готовое решение в душу генерала, а затем следует подождать, пока мысль приживется, пустит корни. Через пару дней эту мысль генерал посчитает своей и станет с пеной у рта утверждать, что выносил ее и выстрадал бессонными ночами.
Серебров сменил тему, принялся рассуждать о том, в чем он был вообще-то не силен, – о геополитике, о стратегии и тактике российского парламента.
Генералу Кабанову слушать это было не очень интересно, до мандата депутата ему было еще так же далеко, как майору до генеральской звезды. Поэтому он слушал вполуха, размышляя о своем.
Обеденный перерыв в штабе закончился, и люди начали суетиться, то и дело заходить в кабинет Кабанова, принесли поздравительные открытки на подпись.
Серебров решительно поднялся с кресла. Кабанов тоже выбрался из-за стола, отложив очередное воззвание к избирателям.
– Я через пару дней заскочу, товарищ генерал, может, что-то придумаю, может быть, даже найду спонсора для вашей избирательной кампании.
– О, спонсор – это хорошо, – воскликнул Кабанов. – Вот в чем дело, Сергей Владимирович, спонсоры кружатся сейчас вокруг меня, как пчелы вокруг меда. Деньги они дать согласны, поддержку берутся организовать повсеместную, так сказать, по всему фронту, но я пока от их услуг отказываюсь.
– Почему так? – задал вопрос Серебров.
– Сейчас они дадут денег, а потом придут и станут шантажировать. Скажут, мол, уважаемый товарищ депутат, ты входишь в такую-то комиссию, а у нас есть определенные интересы. Так что давай продвигай наш проект, собирай подписи, ставь вопрос, голосуй за него. А я этим заниматься не хочу, я человек непродажный и работаю не за деньги, я интересы государства защищаю, на державу всю жизнь положил. Сейчас если доверие народ мне окажет, то на державу работать стану.
«Ну и врешь же ты, генерал, врешь как сивый мерин! Говори, говори, пока – твое время, а там посмотрим».
– Вы что-то сказали, полковник? – генерал приблизился к Сереброву.
– Я думаю, что ваша позиция абсолютно правильная, так и надо себя вести. На мой взгляд, ее надо сильнее очертить в избирательных роликах, чтобы и народ знал, что вы человек непродажный и неподкупный.
– Да-да, это было бы хорошо. У вас кого-нибудь знакомого, кто мог бы такой ролик изготовить или рассказать обо мне в новостях, – генерал покосился на огромный экран телевизора, – нет?
– Естественно, есть, – ответил Серебров, – но я с этими людьми давненько не встречался. Попытаюсь выйти с ними на связь, а затем доложу, товарищ генерал, – и Серебров по-военному четко сделал к кандидату в депутаты два шага и протянул руку. – До встречи, успехов, – произнес Серебров.
Генерал по привычке щелкнул каблуками. Сереброва от этого звука даже передернуло. Он никогда не любил военных, они вызывали у него раздражение и тошноту.
Женщины из штаба генерала Кабанова провожали Сереброва восхищенными взглядами.
«Вот это мужчина! – говорили их взгляды. – Вот это экземпляр! За такого мы не только бы свои голоса отдали, сами отдались бы».
Глаза женщин блестели, а мужчины исходили завистью, глядя на высокого Сереброва, на его легкие, уверенные движения, на гордо вскинутую голову.
– Что за тип? Что за человек полковник Кречетов? Ему бы в смокинге ходить с шелковой бабочкой, а он в костюмчике рассекает.
О том, что часы на запястье Сереброва стоят больше, чем вся оргтехника в штабе генерала Кабанова, ни мужчины, ни женщины не задумывались. Часы выглядели довольно-таки скромно, настоящую цену им мог дать лишь специалист.
Когда за Серебровым закрылась тяжелая филенчатая дверь с начищенной сверкающей ручкой, генерал Кабанов вздохнул и задумался. Приказным тоном попросил свою секретаршу его не беспокоить, посетителей не впускать. Он сидел, подперев голову кулаками, положив перед собой на столешницу план избирательного округа. Он смотрел на него так, словно собирался оккупировать столичный район, окружить и взять в плен жителей, а тех, кто не сдастся и не покорится, – уничтожить.
Учебные заведения были помечены одной звездочкой, заводы и фабрики – двумя, районное отделение милиции – тремя. Большая звездочка украшала прямоугольник, в котором помещался избирательный штаб.
Палец Кабанова блуждал по плану.
«Может, права жена. Зачем я лезу в драку? На кой ляд мне это сдалось? Но если уж взялся, надо идти до конца, надо победить», – пробурчал генерал, проведя прямую линию от одного угла ватмана до другого.
«Или прав был полковник? С врагами я никогда не церемонился, я использовал все, что помогало одержать победу. Была возможность – я заходил в тыл, подкупал полевых командиров, давая им деньги и оружие, обманывал командование. Врагам со мной было непросто сладить. В Германии я, наверное, и сломался, добили меня бюргеры чертовы своей дотошностью. От них заразился. Забыл пословицу: „Что немцу здорово, то русскому – смерть“. Или наоборот? Не вспомню… Что это я стал таким щепетильным и чистоплотным на гражданке, ведь со мной никто не церемонится?» – Кабанов переключил телефон на себя, вытащил из верхнего ящичка несколько сколотых медной скрепкой листов бумаги, исписанных от руки, положил их перед собой.
Каждая фамилия и телефонный номер были отмечены звездочками, как этикетки коньячных бутылок.
В звездочках генерал разбирался, сам придумал условные обозначения.
Пять звездочек напротив фамилии означали, что человек надежный, три – человек колеблющийся, одна или две – с человеком надо работать. Были и те фамилии, напротив которых стояли крестики. Времени на то, чтобы переубедить «крестоносцев», у генерала уже не оставалось.
«Надо работать с колеблющимися, с теми, кто еще не определился».
Кабанов взялся за тяжелую телефонную трубку:
– Дмитрий Иванович?
– ..
– Здравия желаю, генерал Кабанов. Помните?
– ..
– Конечно. Если я обещаю, то всегда выполняю.
Как ваш коллектив, как настрой после встречи?
– ..
– Спасибо, приятно слышать. А женская половина как?
– ..
– Тоже отнеслись благосклонно?
– ..
– Что ж, спасибо вам, Дмитрий Иванович, надеюсь, до голосования побывать у вас еще как минимум два раза. Здоровья вам и успехов, естественно, в личной жизни.
Поговорив с директором института, с которым в свое время плодотворно работал на оборонную промышленность, Кабанов с облегчением вздохнул.
«Он не выдаст, он за меня. И люди его в массе на моей стороне. Теперь возьмем следующего», – и генерал принялся названивать директору небольшого ремонтного завода.
– Здравия желаю, – как всегда четко и невероятно бодро начал разговор генерал Кабанов. – Генерал Кабанов беспокоит.
– Да, да, Викторович, – немного смущенно произнес генерал.
– ..
– Это еще почему?
– ..
– Так складываются обстоятельства? Так переломите эти обстоятельства, ведь я же с вами серьезно разговариваю. Естественно, обещаю поддержку.
– ..
– Дом хотите заложить? Буду бороться, буду на вашей стороне.
– Хорошо, естественно, выйду на связь. Доброго вам здравия, – Кабанов положил трубку и чертыхнулся.
По большому счету, ему хотелось рубануть тяжелой трубкой по телефонному аппарату, да так, чтобы осколки в разные стороны полетели.
Не любил генерал директоров, не любил людей гражданских, разговаривать с ними не умел.
«Четких приказов не понимают, требования всякие выставляют. Был бы я премьер-министром или, на худой конец, мэром Москвы… Кстати, мэрия, – генерал похлопал себя по щекам, похрустел пальцами. – Вот где мой, как говорится, административный ресурс!»
В мэрии генералу обещали поддержку. Он принялся звонить туда, но то ли телефон был отключен, то ли линия занята, дозвониться генералу не удалось.
Он извел на звонки полчаса – тридцать минут драгоценного времени, а затем молниеносно принял решение: «Гора не идет к Магомету, значит, Магомет должен направиться к горе».
Кабанов посмотрел на себя в зеркало, взял в руки кожаную папку с застежкой, отдал распоряжения сотрудникам штаба и, пообещав вернуться к концу рабочего дня, отправился в мэрию.
* * *
Серебров ехал по Садовому кольцу, рассеянно наблюдая жизнь. «Мобильник» зазвонил неожиданно, Серебров даже вздрогнул.– Герой России слушает, – произнес он в трубку, увидев номер, с которого звонят.
– Как дела, Серебров? Наша встреча не переносится?
– А как бы вам хотелось, Геннадий Павлович?
– Мне бы хотелось, чтобы мы с вами следовали ранее договоренному плану, не ломая распорядок дня.
– Какого, к черту, дня? Встреча произойдет поздно вечером. Кстати, Геннадий Павлович, у меня уже на исходе финансовый ресурс.
Геннадий Павлович хмыкнул:
– Ну и скор же ты, Серебров!
– Это и хорошо, все-таки делом занимаюсь. Деньги – в нашем деле топливо. Больше сжег – дальше уехал.
– Хорошо, договорились.
– На прежнем месте? – уточнил Серебров.
– Да, если тебе удобно.
– Вполне, – ответил Серебров.
Он заехал домой, переоделся, пообедал в шикарном ресторане, где его встречали как старого знакомого, где его знали и метрдотель, и официант, и бармен, где ему и его деньгам всегда были рады. Предпоследняя зеленая американская сотка была истрачена на обед, если, конечно, можно назвать обедом прием пищи в восемь вечера.
Все на том же перекрестке, пройдя по Тверской, начинавшей жить уже по ночному графику, Серебров сел в машину на переднее сиденье. За рулем оказался Геннадий Павлович собственной персоной. Советник президента со дня последней встречи не изменился, тонкие губы кривились все так же презрительно, а выражение лица было надменным.
– Открой ящичек, там для тебя конверт.
– О, письмецо пришло! Что-то мало полковнику Герою России пишут.
– Сколько есть. Как говорится, все, что могу.
Серебров даже не распечатывал конверт, он на ощупь догадался, что в нем под плотной бумагой десять тысяч американских долларов в банковской упаковке.
– На первое время хватит, потом я еще попрошу.
Геннадий Павлович хмыкнул, так многозначительно хмыкать умел только он. Серебров, сколько ни пытался издать подобный звук, полный высокомерия, презрения и в то же время скрытого уважения, так и не научился.
– Чего щеки раздуваешь? – скосив глаза, спросил Геннадий Павлович.
– Пытаюсь звук воспроизвести.
– Какой еще звук?
– Хочу научиться, Геннадий Павлович, хмыкать, как вы.
– Зачем?
– Черт его знает зачем. Всякая наука когда-нибудь пригождается.
Позвоню твоим подчиненным, хмыкну пару раз в трубку – они мне еще два конверта принесут.
– Только попробуй, – уже строго сказал Геннадий Павлович, – я тебе этого не прощу.
– На этой неделе не буду, – смилостивился Сергей.
– Ты только затем меня с места сорвал, чтобы денег выпросить?
– Нет, не только, – уже серьезным тоном произнес Серебров.
– Тогда говори.
– Может, остановимся, машину бросим, походим пешочком, пообщаемся?
– Нет, это опасно.
– Скажешь тоже! Я такие места в Москве знаю, где нас никто не узнает.
– Зачем рисковать, Сергей? В машине нас точно никто не увидит и никто не узнает.
– Кто такой Скворцов? Одним словом.
– Какого Скворцова ты имеешь в виду? Александра Валерьевича?
– Конечно.
– Бывший, бывший, бывший…
– Связи у него остались?
– Естественно, как у любого нормального человека, у которого в голове есть хоть несколько извилин.
– Опасен? – спросил Серебров.
– Не более других. На убийство не пойдет никогда, – убежденно произнес Геннадий Павлович. – У тебя, конечно, хорошие сигареты?
– Так себе, – сказал Серебров, протягивая портсигар. Геннадий Павлович закурил. – Вы уверенно машину водите.
– Я же не водитель. Я любитель. Если хочешь, я тебе сброшу по компьютеру все, что у меня есть на Скворцова. Что они замышляют в противовес основному конкуренту? – Геннадий Павлович скосил глаза на Сереброва.
– Думаю, они собираются вырубать бывшего следователя прокуратуры Горбатенко каким-нибудь хорошим компроматом. На большее у них ума не хватает.
– Каким именно компроматом, если не секрет?
Серебров пожал плечами:
– Есть два варианта: один очень плохой, другой еще хуже. Компромат первый: несчастная женщина с сопливыми детьми, голодными, плохо одетыми, будет рассказывать о том, как следователь Горбатенко невинно осудил ее и упрятал за решетку на долгих шесть лет, оставив детей сиротами, без материнской любви.
– Где они такую женщину найдут? Такой женщины нет, – убежденно произнес Геннадий Павлович.
– Вы сами, Геннадий Павлович, такой вариант прорабатывали?
– И такой тоже, – сказал Геннадий Павлович, въезжая во двор. – Здесь можно постоять. Я, когда машину веду, Сергей, не могу сосредоточиться, туда смотреть надо, сюда… Страх сидит в душе: если не я кого-нибудь долбану, то меня уж наверняка.
– Значит, этот вариант отпадает, – хмыкнув, стараясь подражать Геннадию Павловичу, сказал Серебров.
– Второй.
– Второй вариант попроще, но действовать будет посильнее. В какой-нибудь бане…
– Можешь дальше не рассказывать, – хмыкнул Геннадий Павлович. – Вариант, конечно, хороший, но дело в том, что Горбатенко не так глуп, как кажется. Затащить его к бабам совсем не просто.
– А прокурора, причем генерального, шестого человека в государстве, затащить в постель к проституткам было легко?
– Не знаю, Сергей, я его туда не тащил.
– Он сам пришел, – рассмеялся Серебров. – Невиноватая я, он сам пришел.
– Это все, что ты хотел?
– Пока да. Кстати, как у Кабанова рейтинг, Геннадий Павлович? Вы всегда все знаете, всегда в курсе событий.
– Немного проигрывает следователю Горбатенко. Но нам все равно, хрен редьки не слаще, нам это место надо оставить свободным, оно не должно достаться ни тому, ни другому. Нам нужно сорвать довыборы.
– На Кабанова что-нибудь есть? – резко спросил Серебров, не дав Геннадию Павловичу ни секунды на размышления.
– В том-то и дело, Серебров, что ничего серьезного на него нет.
– Умельцы перевелись?
– Никто не успеет изготовить. В фальшивку народ не поверит. Сергей, это дело тяжелое, почти неподъемное. Вот поэтому я и прошу помочь тебя, прошу напрячься.
– Пока ничего обещать не могу, все зависит, Геннадий Павлович…
– От чего зависит, Серебров?
– Сами знаете от чего. От того, как карта ляжет.
– Не дури мне голову, Серебров, слышишь? Она у меня и так болит.
– Не болит голова, Геннадий Павлович, лишь у дятла, крепкая она у него.
– Куда тебя завезти?
– На Тверскую.
– В ресторан собрался, что ли?
– Я там уже был.
– Хорошо тебе!
– Не завидуйте, Геннадий Павлович, мне тоже несладко. Вечно денег не хватает…
– Еще скажи, Серебров, что женщины тебя не любят, в бане год не был.
– Ну уж этого я не скажу, не дождетесь, Геннадий Павлович. И в бане я бываю, и женщины меня любят. С этим у меня полный ажур.
– Куда ты сейчас? Приоткрой тайну?
– Навещу одну знакомую.
Она меня не ждет, но рада будет несказанно.
– И как это ты, Серебров, все устраиваешь? – аккуратно ведя машину, спросил Геннадий Павлович.
Сотрудник ГИБДД возник как из-под земли, стоило лишь сделать водителю не правильный обгон.
– Как вы ездите! – во время обгона произнес Серебров. – Ведь это же машина, надо аккуратно, Геннадий Павлович. Я с вами больше ездить не буду. Приезжайте с водителем или пустите меня за руль.
Лицо автоинспектора было мрачным, не предвещавшим ничего хорошего. Он неторопливо, покачиваясь, как моряк, только что сошедший на берег, поигрывая полосатым жезлом, двигался в сторону «Вольво».
Геннадий Павлович покусывал губы:
– Серебров, что делать будем?
– Что хотите, то и делайте. Вы нарушили – вам и расхлебывать.
– Слушай, а может, ты? – Геннадий Павлович растерялся, как теряются все люди, облеченные огромной властью и привыкшие управлять, повелевать огромным количеством людей и решать сложнейшие политические вопросы, перед простым автоинспектором, сантехником, пришедшим починить унитаз, или слесарем, которому надо врезать замок. Автомобиль, напичканный средствами связи, знакомства – все это может понадобиться и сработать, но не сразу, не мгновенно, не сию минуту. А что делать прямо сейчас?
Инспектор подошел к «Вольво» и небрежно козырнул. Темное, тонированное стекло мягко въехало в дверцу.
– Ваши документы, – автоинспектор протянул руку.
Серебров вытащил из внутреннего кармана своего пиджака документы и, не дожидаясь, пока Геннадий Павлович сориентируется и примет решение, подал их автоинспектору. Тот развернул их и его лицо мгновенно прояснилось, словно на него упал луч солнца.
Его улыбка стала вежливой, пушистые ресницы качнулись:
– Возьмите и больше не нарушайте.
– Хорошо, инспектор.
– Как приедем в гараж, я тебе покажу. Лихачить взялся, Шумахер сраный. – Геннадий Павлович от этих слов Сереброва буквально вжался в сиденье. – Трогай, – приказал Серебров.
Советнику президента ничего не оставалось, как выполнить распоряжение. Когда они проехали пару кварталов и до Тверской оставалось всего ничего, Серебров принялся хохотать:
– Не ожидали, Геннадий Павлович, что так легко и быстро развяжется ситуация?
– Да что б ты провалился, Серебров! Какие документы ты показал?
– Свое удостоверение.
– Какое? Ты же нигде официально не работаешь.
– Хотите, и вам, Геннадий Павлович, сделаю?
Удостоверение Героя России.
– Что б ты провалился, Серебров!
– Как тебе не стыдно, Геннадий Павлович, а что мне, по-вашему, сотку надо было дать? Так я за сотку пообедать смогу или поужинать, цветы даме купить, в баню сходить. Деньги трудом заработаны.
– Выходи, – затормозив, произнес Геннадий Павлович. – Надоел ты мне. Лучше я тебе, Серебров, деньги почтой отправлять стану.
– Или с курьером?
– Утомил ты меня и унизил.
– Насчет унизил – это уж точно!
Мужчины посмотрели друг на друга. Каждый из них видел другого насквозь. Эта дуэль на взглядах длилась всего несколько секунд. Губы Геннадия Павловича дрогнули, он улыбнулся. Улыбнулся и Серебров.
Они не стали пожимать друг другу руки, и Сергей через пару секунд исчез в толпе.
"Прохвост, – подумал Геннадий Павлович, затем откорректировал мысль:
– Артист".
Глава 17
Многим известно, что на Руси лучшим местом для решения накопившихся проблем является баня.
В бане, спрятавшись от посторонних глаз, отделавшись от докучливых жен, детей и подчиненных, можно расслабиться, нырнуть в бассейн с холодной водой, быстро собраться с мыслями и принять решение, на которое в обычных условиях никогда бы не отважился.
Кабанов и Скворцов воскресным утром встретились в бане, которую устроил для своих друзей Нестеров. Посторонних не приглашали. Мужчины остались втроем с глазу на глаз.
Они вволю намахались веником, поплавали в глубоком бассейне и уже сидели за большим столом, обшившись в одинаковые белые халаты. Нестеров Скворцов надели на головы огромные капюшоны и сразу стали похожи на монахов. Их лица раскраснелись, глаза поблескивали. На столе стояло обильное угощение. Вокруг росли деревья в кадках, стеклянная стена выходила во двор, ярко освещенный летним солнцем.
– С чего начнем, друзья? – спросил Нестеров как гостеприимный хозяин.
– Я – как всегда, – четко сказал генерал Кабанов.
– Мы и не сомневались с Александром Валерьевичем.
Генералу Кабанову Нестеров налил полстакана водки. Скворцов придвинул к себе чашку травяного чая, этот же напиток предпочел и бизнесмен Нестеров.
– Хорошо сидеть, – сказал он, отпивая маленький глоток ароматного чая.
– Это тебе хорошо, – держа запотевающий на глазах стакан, пробурчал генерал Кабанов, – а мне думать надо. Выйду отсюда и на телефон повисну.
Стану обзванивать директоров, главных инженеров.
– Никого ты сейчас не найдешь, они все на дачах, на природе.
– Кое-кого найду. За ваше здоровье, друзья!
Не морщась, он выпил ледяную водку, закусил бутербродом с семгой и принялся хрустеть малосольным огурцом.
– Хорошо, черт ЕГО подери.
– Кого? – спросил Нестеров.
– Никого. Мы тут сидим, расслабились, а мой конкурент небось копытами землю роет.
– Копыт у твоего конкурента, допустим, нет, – сказал Нестеров, – как и рогов.
– Прогнозы мне не нравятся, – вступил в разговор Скворцов. – Я опросы просмотрел вчера вечером и сегодня утром с них начал свой рабочий день.
Четыре агентства опросы проводили, ни одно из них не могу заподозрить в том, что оно подкуплено Горбатенко. Погрешность у всех небольшая. Отстаешь ты, генерал, от бывшего следователя, рейтинг твой падает.
– Ни хрена у меня не падает! – рявкнул генерал, хрустя огурцом.
– Падает, – поддержал Скворцова Нестеров, – и сильно падает: за последнюю неделю на семь-девять процентов. Ты представляешь, Григорий Викторович, девять процентов – это очень много.
Генерал обмяк. Если два человека говорят одно и то же, то к их словам следует относиться со вниманием.
– Что вы предлагаете?
Скворцов пожал плечами, взял бутылку водки и налил себе в маленькую рюмочку, граммов тридцать, не больше.
– Работать с народом надо, Григорий Викторович, работать тщательно.
– Хочешь сказать – тщательнее? Хочешь сказать, что я не работаю? Да я встаю в пять, ложусь в час.
Можно сказать, сапог не снимаю целый день.
– Я не это хочу сказать, ты не горячись, Григорий Викторович, – продолжил свою мысль Скворцов. – С народом работать надо. Пенсионерам надо обещать пенсию, студентам – стипендию, женщинам – мужиков, мужикам – баб, детям – родителей, одиноким женщинам любовь. В общем, к каждому контингенту, к каждой прослойке свой подход нужен. Все социальные группы надо охватить и с каждой работать индивидуально. Это хорошо, что у тебя наград, как у леща чешуи.
– Ты мои награды не тронь, – рявкнул генерал, – не сравнивай их с какой-то там чешуей. Все награды у меня, все медали и ордена честно заработаны, кровью, можно сказать, оплачены.
– Я тебя не упрекаю, Григорий Викторович, я тебе о другом толкую.
– Что вы мне все толкуете и толкуете? Вы лучше помогите.
– Разве я мало помогаю? – спросил Нестеров, зло взглянув на генерала Кабанова. – Я в тебя денег, генерал, вбухал столько, что завод можно было купить.
В бане, спрятавшись от посторонних глаз, отделавшись от докучливых жен, детей и подчиненных, можно расслабиться, нырнуть в бассейн с холодной водой, быстро собраться с мыслями и принять решение, на которое в обычных условиях никогда бы не отважился.
Кабанов и Скворцов воскресным утром встретились в бане, которую устроил для своих друзей Нестеров. Посторонних не приглашали. Мужчины остались втроем с глазу на глаз.
Они вволю намахались веником, поплавали в глубоком бассейне и уже сидели за большим столом, обшившись в одинаковые белые халаты. Нестеров Скворцов надели на головы огромные капюшоны и сразу стали похожи на монахов. Их лица раскраснелись, глаза поблескивали. На столе стояло обильное угощение. Вокруг росли деревья в кадках, стеклянная стена выходила во двор, ярко освещенный летним солнцем.
– С чего начнем, друзья? – спросил Нестеров как гостеприимный хозяин.
– Я – как всегда, – четко сказал генерал Кабанов.
– Мы и не сомневались с Александром Валерьевичем.
Генералу Кабанову Нестеров налил полстакана водки. Скворцов придвинул к себе чашку травяного чая, этот же напиток предпочел и бизнесмен Нестеров.
– Хорошо сидеть, – сказал он, отпивая маленький глоток ароматного чая.
– Это тебе хорошо, – держа запотевающий на глазах стакан, пробурчал генерал Кабанов, – а мне думать надо. Выйду отсюда и на телефон повисну.
Стану обзванивать директоров, главных инженеров.
– Никого ты сейчас не найдешь, они все на дачах, на природе.
– Кое-кого найду. За ваше здоровье, друзья!
Не морщась, он выпил ледяную водку, закусил бутербродом с семгой и принялся хрустеть малосольным огурцом.
– Хорошо, черт ЕГО подери.
– Кого? – спросил Нестеров.
– Никого. Мы тут сидим, расслабились, а мой конкурент небось копытами землю роет.
– Копыт у твоего конкурента, допустим, нет, – сказал Нестеров, – как и рогов.
– Прогнозы мне не нравятся, – вступил в разговор Скворцов. – Я опросы просмотрел вчера вечером и сегодня утром с них начал свой рабочий день.
Четыре агентства опросы проводили, ни одно из них не могу заподозрить в том, что оно подкуплено Горбатенко. Погрешность у всех небольшая. Отстаешь ты, генерал, от бывшего следователя, рейтинг твой падает.
– Ни хрена у меня не падает! – рявкнул генерал, хрустя огурцом.
– Падает, – поддержал Скворцова Нестеров, – и сильно падает: за последнюю неделю на семь-девять процентов. Ты представляешь, Григорий Викторович, девять процентов – это очень много.
Генерал обмяк. Если два человека говорят одно и то же, то к их словам следует относиться со вниманием.
– Что вы предлагаете?
Скворцов пожал плечами, взял бутылку водки и налил себе в маленькую рюмочку, граммов тридцать, не больше.
– Работать с народом надо, Григорий Викторович, работать тщательно.
– Хочешь сказать – тщательнее? Хочешь сказать, что я не работаю? Да я встаю в пять, ложусь в час.
Можно сказать, сапог не снимаю целый день.
– Я не это хочу сказать, ты не горячись, Григорий Викторович, – продолжил свою мысль Скворцов. – С народом работать надо. Пенсионерам надо обещать пенсию, студентам – стипендию, женщинам – мужиков, мужикам – баб, детям – родителей, одиноким женщинам любовь. В общем, к каждому контингенту, к каждой прослойке свой подход нужен. Все социальные группы надо охватить и с каждой работать индивидуально. Это хорошо, что у тебя наград, как у леща чешуи.
– Ты мои награды не тронь, – рявкнул генерал, – не сравнивай их с какой-то там чешуей. Все награды у меня, все медали и ордена честно заработаны, кровью, можно сказать, оплачены.
– Я тебя не упрекаю, Григорий Викторович, я тебе о другом толкую.
– Что вы мне все толкуете и толкуете? Вы лучше помогите.
– Разве я мало помогаю? – спросил Нестеров, зло взглянув на генерала Кабанова. – Я в тебя денег, генерал, вбухал столько, что завод можно было купить.