Страница:
– Как можно! – возмутился Леха. – Это я, извиняюсь, в сортир заскочил – на посошок, как говорится. Буду на месте, как договорились.
– Ну, давай. Я через пять минут выхожу.
– Ага, – деловито сказал Леха. – Я тоже.
С такой скоростью он не одевался с тех пор, как демобилизовался из армии. На то, чтобы умыться, времени, разумеется, не осталось, и Леха в этом плане ограничился тем, что сунул в рот подушечку жевательной резинки и проковырял заспанные глаза согнутым указательным пальцем. Занимался он этим уже в лифте, попутно застегивая «молнию» на куртке и поправляя загнувшиеся в спешке задники туфель.
Бомбой вылетев из подъезда, он остановился на крыльце, глотая отдающий морозцем воздух и растерянно оглядываясь по сторонам в поисках похожей на обтекаемый черный рояль машины Мышляева. В это время стоявший на подъездной дорожке неказистый «жигуленок» коротко бибикнул. Лопатин не обратил на старую жестянку внимания. «Жигуленок» просигналил снова. На сей раз Леха снизошел до того, чтобы повернуть голову, и с удивлением разглядел за рулем этой разболтанной тележки своего нового босса. Мышляев нетерпеливо махнул рукой, и Леха поспешно втиснулся на переднее сиденье машины.
В узком салоне «жигулей» было холодно, тесно и пахло старым табачным дымом. Резиновый коврик под ногами был покрыт слоем засохшей грязи, которая неприятно похрустывала, когда на нее наступали.
С зеркала заднего вида на шнурке свисала резиновая куколка: девица в узеньком купальнике, сидевшая в кокетливой позе, поджав под себя непропорционально длинные ноги с пухлыми ляжками. Все это убожество плохо вязалось с респектабельным видом Мышляева, но Леха не рискнул донимать соседа вопросами.
Мышляев был оживлен и весел. Леха, как умел, поддерживал разговор, про себя терзаясь дилеммой: попросить у Павла Сергеевича денег или нет? В конце концов он пришел к выводу, что просить не стоит – все равно не даст, да еще и передумает брать на работу. Кому нужен охранник с финансовыми проблемами, да еще такими серьезными? Того и гляди, сопрет что-нибудь на продажу…
Дорога оказалась длинной и, по мнению Лехи, беспредельно нудной. Разговор не клеился: слишком разными были собеседники, да и настроение у Лехи по вполне понятным причинам никак не поднималось.
Шутки Мышляева были ему по большей части непонятны, а когда он, поднатужившись, попробовал пошутить сам, Мышляев повернул к нему голову и долго разглядывал Леху с тупым изумлением, силясь вникнуть в смысл произнесенной им фразы. Потом он снова переключил свое внимание на дорогу, сделав вид, что ничего не слышал. На этом разговор окончательно увял, от чего Леха испытал кратковременное облегчение.
Когда машина, хрустя все еще державшимся в тени тонким, как папиросная бумага, ледком, вкатилась в заросший черным бурьяном двор, Леха самым неприличным образом разинул рот от удивления. Меньше всего он ожидал увидеть в этой забытой Богом дыре все эти фантастические механизмы и приспособления. Здоровенная металлическая тренога высотой с двенадцатиэтажный дом сама по себе могла повергнуть в немое изумление кого угодно, а тут еще эти тракторы и торчащий посреди двора глиссер, больше похожий на реактивный истребитель…
По двору, бесцельно трогая заиндевевшие железяки мозолистыми руками, слонялся какой-то жилистый тип в кожаной кепке и линялом офицерском бушлате поверх рабочего комбинезона. Вид у него был грустный и неприкаянный, и Лехе стало немного легче на душе: все-таки не он один в этот день не находил себе места. Впрочем, обладатель бушлата мог просто страдать от похмелья.
Мышляев поздоровался с этим персонажем вежливо и даже предупредительно, но Леха, который был искушен в тонкостях неформального этикета, легко различил в этом вежливом приветствии оттенок снисходительного пренебрежения, свойственный большим начальникам, когда они по тем или иным причинам вынуждены разыгрывать из себя демократов. Потом из прорезанной в железных воротах здоровенного, наполовину ушедшего в глинистый склон ангара низенькой калитки, согнувшись, вылез какой-то засаленный горбун и, прихрамывая, направился к Мышляеву.
– Явились, – сказал он, делая неопределенное движение рукой, которое при желании можно было расценить как приветственный взмах. – Это и есть твой охранник?
– Совершенно верно, – ответил Мышляев. – Познакомься, его зовут Алексей. Алексей, это Геннадий.., э-э-э…
– Просто Геннадий, – бросив на Леху равнодушный взгляд, сказал горбун. – Надеюсь, показывать паспорта с пропиской мы друг другу не будем?
Горбун Лехе активно не понравился. Мышляев разговаривал с ним подчеркнуто сухо, но чуткое ухо Лехи Лопатина не подвело и на сей раз: он прекрасно понял, что быть начальником над этим калекой не так-то просто. Во всяком случае, Мышляеву это не удавалось. Они были скорее партнерами в каком-то непонятном бизнесе, чем начальником и подчиненным.
– Заболотный не возвращался? – спросил Мышляев.
– Нет, – ответил горбун. – Как вчера уехал, так и пропал. Я боюсь…
– А ты не бойся, – перебил его Мышляев. – Нечего тебе бояться.., пока.
Горбуна перекосило, словно он вместо водки хлебнул полный стакан уксусной эссенции. Выражение лица у него стало таким, что Леха не сомневался: сейчас он что-нибудь сказанет, да так, что мордатому Павлу Сергеевичу небо покажется с овчинку. Предвидя скандал, Леха деликатно отошел в сторонку, изображая маленького человека, которому нет никакого дела до ссор и раздоров старших. При его габаритах изображать маленького человека было сложновато, но на него никто не обратил внимания. Горбун немного пожевал губами, шмыгнул коротким красным носиком, утерся рукавом и, взяв, по всей видимости, себя в руки, довольно спокойно обратился к Мышляеву:
– Ты сейчас обратно в город?
– Конечно, – сказал Мышляев. – Чего ради я стану здесь торчать?
– Меня подбрось, – не то попросил, не то скомандовал горбун. – Заболотного все равно нет, так что делать мне здесь нечего. В конце концов, я ванну хочу принять.
– Ты? – удивился Мышляев. – Ванну?!
Горбун посмотрел на Павла Сергеевича кротким, как у ягненка, взглядом. В этом взгляде даже такое неискушенный психолог, каким был Леха-Лоха, без труда разглядел угрюмую жажду крови. Это был взгляд тигра-людоеда, в целях конспирации напялившего на себя овечью шкуру, но Мышляев ничего не заметил: нахмурившись и закусив нижнюю губу, он смотрел на работягу, который продолжал бесцельно слоняться по двору с видом вышедшего на прогулку лунатика.
– Да, – спокойно сказал горбун, погасив свой людоедский взгляд. – Я. Ванну. А что тебя удивляет?
– Ладно, ладно, – сказал Мышляев. – Извини.
Это мне какая-то вожжа под хвост попала. Сам не знаю, почему. Такое было с утра отличное настроение… Погода, что ли, меняется? Давит что-то прямо вот тут, – он постучал себя согнутым пальцем по темечку, – как будто в башку свинца налили. И внутри все сжимается, как мошонка в ледяной воде…
– Точно, давление, – сказал горбун совершенно нормальным и даже озабоченным тоном, словно не он только что сверлил своего партнера испепеляющим взглядом. – А может, и сердце. Беспричинные перепады настроения, подавленность всякая – это обычно бывает перед сердечным приступом. Ну, и еще во время беременности, но тебе это не грозит.
– Слава богу, – иронически сказал Мышляев.
– Шутки шутками, – строго заметил горбун, – а на твоем месте я бы обязательно показался врачу.
Смотри, не доживешь до.., гм.., светлого будущего.
– Ну хватит каркать! – заметно раздражаясь, но стараясь при этом держать себя в руках, прикрикнул на него Мышляев. – Давай в машину, доктор хренов. Я сейчас, только Алексея проинструктирую.
Ну, – продолжал он, поворачиваясь к Лехе, – приступай к работе. Территория налицо, постройки тоже. Людей, которые имеют право входить сюда и выходить отсюда, ты почти всех видел и, надеюсь, запомнил. Есть еще один товарищ, Заболотный его фамилия. Такой, знаешь, жердяй в очках… В общем, если что непонятно, обращайся к Михаилу Ульяновичу, – он кивнул в сторону лунатика в офицерском бушлате и кожаной кепке. – Он здесь хозяин, так что не вздумай его обижать. По углам не шарь – узнаю, руки оборву. Вряд ли сюда кто-то полезет, но если полезет, постарайся особо не отсвечивать.
Просто запри все двери и подожди, пока уйдет. А будет наглеть или пытаться что-то стырить – обломай рога. Все понял?
– А чего тут непонятного, – вздохнул Леха. – Дурное дело нехитрое.
«Жигули» укатили, фыркнув на прощание выхлопной трубой. Леха снова протяжно вздохнул: как только новизна впечатлений немного притупилась, его собственные проблемы навалились на него с новой силой. Он пошарил по карманам, бросил в угол рта сигарету, чиркнул зажигалкой и, попыхивая дымком, неторопливо подошел к хозяину.
– Ну, батя, давай знакомиться, что ли, – сказал он, протягивая руку. – Меня Лехой звать, а тебя как?
– Михаилом, – ответил хозяин. – А чаще Кузнецом называют. Я, знаешь, как-то все больше по металлу…
Он обвел захламленный железом двор каким-то беспомощным жестом. Было видно, что он упорно думает о чем-то своем.
– Так это че, – удивился Леха, – это ты все сам, что ли, сварганил? Вручную, от балды?
– Вроде того, – рассеянно ответил Кузнец и зачем-то пощупал грудь под бушлатом, словно его тоже беспокоило сердце или сохранность чего-то, что лежало в нагрудном кармане. – Слушай, Леха, – немного оживляясь, сказал он, – тебя ж как будто сторожем наняли?
– Думай своей тыквой, чего бакланишь, – обиделся Леха. – Сто-о-орожем! Охранником, понял?
Секьюрити, блин. А ты – «сторожем»!
– Ну охранником, – покладисто согласился Кузнец. – Вот ты и поохраняй тут маленько, ладно? А мне в город смотаться надо. По делам, будь они неладны.
– Так чего ж ты с этими тузами не уехал? – удивился Леха, кивая в ту сторону, где скрылась машина. – Или они шестерок на хвост не берут?
– Взять-то они бы меня взяли, – ничуть не обидевшись за «шестерку», задумчиво сказал Кузнец, – только мне не больно надо, чтобы они об этой моей поездке знали.
– Темнишь, батя, – с ухмылкой сказал Леха. – Горбатого лепишь, а сам крученый, как штопор.
– Да какой там штопор, – безнадежно махнул рукой Кузнец. – В общем, будь как дома. Место здесь спокойное, бояться некого. Там, внизу, на столе водка осталась, так ты не стесняйся, оприходуй.
Чем закусить, сам найдешь. Холодильник там и все такое…
– Ага, – оживляясь, сказал Леха. – Вот это уже деловой базар, это я уважаю. А то, прикинь, с вечера так набрался, что до сих пор в ушах звенит.
А этот конь мордатый, Павел ваш Сергеевич, даже башку поправить не дал!
Кузнец согласно покивал головой, хотя Леха мог бы поспорить на мизинец левой руки, что тот даже не слышал его последней фразы, целиком погрузившись в какие-то свои мысли. Сдвинув на лоб свою потертую кожаную кепку, он шумно почесал затылок и вдруг спросил, глядя мимо Лехи:
– Ты случайно не в курсе, почему умные люди чешут лоб, а дураки затылок?
Леха машинально потянулся к затылку, но тут же спохватился и сердито уставился на Кузнеца.
– Это че, – спросил он, – типа шутки и юмора?
– Ага, – сказал Кузнец. – Никак, понимаешь, в толк не возьму, почему никто не смеется.
После этого он, не дожидаясь ответа, повернулся к Лехе спиной и направился прямиком к стоявшему в бурьяне командирскому «УАЗу», имевшему такой вид, словно какой-то великан, играя, скомкал его в кулаке, а потом довольно небрежно распрямил, более или менее придав первоначальную форму. Честно говоря, Леха был уверен, что эта машина самостоятельно передвигалась лет двадцать назад, и был весьма удивлен, когда спрятанный под мятым капотом движок завелся с пол-оборота и заработал, как швейцарские часы – мягко и мощно, без единого лишнего стука. Ломая мерзлые стебли сухого бурьяна, машина выкатилась на дорогу, бархатно рыкнула двигателем и вдруг рванула с такой скоростью, что у Лехи глаза полезли на лоб: такие старты он видел только по телевизору, когда там транслировали гонки класса «Формула-1».
Когда шум автомобильного двигателя затих, Леха принялся осматриваться на новом месте. Он немного походил по двору, разглядывая и ощупывая мокрое холодное железо, заглянул одним глазом под пластиковый обтекаемый фонарь стоявшего на колодках глиссера, не увидел там ничего интересного и нога за ногу побрел к ангару. Незаконченная теплица его не заинтересовала, зато стоявший в ангаре вертолет надолго приковал Лехино внимание. Побродив немного между стеллажей и позаимствовав приглянувшуюся ему механическую отвертку, Леха набрел на отвесный металлический трап, спускавшийся в тускло освещенный подвал. Он вспомнил, что Кузнец говорил о стоявшей где-то внизу водке, и понял, что находится на правильном пути.
Найдя вожделенный продукт и опохмелившись после вчерашнего загула, Леха приступил к детальному осмотру вверенного ему объекта. Терзавшее его любопытство не было бескорыстным: бродя по бетонным казематам, заглядывая в ящики с инструментом и боязливо трогая пальцем лоснящиеся плоскости непонятных машин и агрегатов, Леха между делом прикидывал, что из этого барахла он мог бы втихаря присвоить и по-быстрому превратить в наличные.
Разумеется, мысль о шантаже тоже пришла ему в голову: раз уж Мышляев нанял его на работу, прибегнув к этому проверенному веками средству, то сам Бог велел Лехе отплатить своему нанимателю той же монетой. Впрочем, чтобы шантажировать человека, нужно иметь информацию о каких-то его грешках и грязных делишках, разглашения которой жертва боялась бы как огня. Лехе пока что не удавалось найти ничего, что уличало бы Мышляева и его компаньонов в каких-либо противозаконных действиях: ни наркотиков, ни оружия, ни бочек со спиртом…
Бродя из отсека в отсек с ополовиненной бутылкой водки в руке, Леха раз пятнадцать прошел мимо того, что искал, даже не догадываясь, что разгадка находится прямо у него под носом. Сложная конструкция, в которой варили бумагу, вызвала у него лишь легкое недоумение. Поначалу он принял этот агрегат за модернизированный отопительный котел, но очень быстро убедился в ошибочности такого предположения. Еще немного поломав голову над загадочным аппаратом, Леха махнул на него рукой: железо есть железо. Если это не самогонный аппарат и не лаборатория, в которой из всякого дерьма варят героин, то никакого интереса эта груда хлама не представляет.
В соседней комнате на железном верстаке стоял громоздкий, явно самодельный прибор, отдаленно напомнивший Лехе аппарат для ксерокопирования, а может быть, примитивный принтер. Леха поднял тяжелую железную крышку и заглянул в потроха этого неуклюжего монстра. Обе половинки матрицы, которую изготовил Гаркун, хранились у Мышляева в нагрудном кармане пиджака, поэтому Леха даже не догадывался, что в этот момент у него в руках было решение всех его проблем. Для того, чтобы понять назначение настольной полиграфической машины Кузнеца, требовалась голова поумнее Лехиной. Запустив палец в недра агрегата и испачкавшись зеленой краской, Леха плюнул, с грохотом опустил на место кожух и основательно приложился к бутылке, одновременно продолжая шарить по всем углам помещения заинтересованным взглядом.
Его извилины были до предела загружены лихорадочной работой. Гаркун был прав, говоря, что в этом бункере пахнет деньгами. Леха не мог допустить мысли, что такой солидный, хорошо упакованный мужчина, как Мышляев, занимается здесь какой-нибудь чепухой, приносящей меньше двадцати тысяч долларов дохода в месяц. До сих пор все, что он здесь видел, говорило об одном: Мышляев пытался заработать на поделках этого чокнутого Кузнеца. Как? Да черт его знает! Может быть, он наловчился толкать эти хреновины за бугор каким-нибудь стукнутым пыльным мешком миллионерам, которым некуда девать бабки.
А может быть… Да что гадать! Нужно было подумать, как извлечь из этого выгоду.
Попытаться незаметно продать какое-нибудь здешнее железо? Но как продавать, не имея даже понятия, что именно ты продаешь и как оно работает?
Да и работает ли вообще? Судя по виду, все эти игрушки собраны наполовину. Ну пусть на две трети, так что с того?
Деньги, подумал Леха. Деньги, деньги, деньги…
Господи, до чего же они мне сейчас нужны, эти чертовы деньги! Если бы здесь было хоть что-нибудь ценное, я спер бы это, ни о чем не думая и ничего не боясь. Плевать на Мышляева! Если вовремя вернуть Пистону долг, он не выдаст. Просто перетрет базар с этим мордатым деятелем, объяснит ему, что у Лехи есть неслабые кореша, и тот наверняка навалит полные штаны. Леха знал, как умеет разговаривать Валера по кличке Пистон. Потому и суетился, что знал…
Леха завинтил бутылку, поставил ее на стол рядом с непонятным агрегатом и возобновил свои поиски, отлично понимая, что ищет ветра в поле. Однако остановиться он уже не мог. Так заядлый курильщик, у которого в третьем часу ночи кончились сигареты, упорно обшаривает все углы и закоулки квартиры, выворачивает наизнанку карманы висящих в шкафу старых плащей и курток, заглядывает под кровать, роется на антресолях и переворачивает все вверх дном в поисках курева, хотя точно знает, что в доме табака нет.
Окончательно убедившись в тщетности своих попыток, Леха тяжело вздохнул, отряхнул испачканные ладони, привалился задом к краю верстака и закурил. Холодное железо резало ягодицы сквозь ткань брюк, на душе было паршиво. Что ж, подумал Леха. Придется, наверное, и впрямь отдавать долг частями. Процентами же задушат, суки, со света сживут…
Табак не помогал. Не оборачиваясь, Леха завел руку за спину, нащупал горлышко бутылки, неловко обхватил его ладонью, потянул из-за спины и не удержал – уронил прямиком на бетонный пол.
Ему повезло: бутылка упала на грязную подушку автомобильного сиденья, которая почему-то валялась на полу, мягко отскочила, свалилась на бетон и, негромко погромыхивая боками, укатилась под раскладушку, что стояла у стены.
Леха покрыл трехэтажным матом бутылку, Мышляева, Пистона с его бритым дружком и свою несчастливую жизнь. Бутылка, однако, даже не подумала вылезать из-под раскладушки. Леха понял, что уговорами тут не обойдешься, и с недовольным кряхтением опустился на четвереньки.
Бутылка укатилась далеко, к самой стене, и там таинственно поблескивала, как бриллиант индийского раджи в глубине разбойничьей пещеры. «Вылазь, гнида», – грозно сказал ей Леха. Разумеется, бутылка даже не подумала подчиниться. Ползти за ней на брюхе не хотелось, но оставлять ее под раскладушкой хотелось еще меньше.
Кроме бутылки, под раскладушкой было полно пыли, окурков, яблочных огрызков, шелухи подсолнухов и другого неопределенного мусора. Еще там стояла картонная коробка из-под обуви, которая не вызвала у Лехи никакого интереса. Заранее брезгливо морщась, Леха нацелился было улечься на брюхо, но тут до него вдруг дошло, что перед ним не Триумфальная арка, а легкая алюминиевая раскладушка, которую ничего не стоит отодвинуть. Он снова выругался, встал и одним раздраженным движением оттащил раскладушку от стены. Затем он перешагнул через нее, наклонился за бутылкой и замер в неудобной позе, забыв о том, что нужно дышать.
То, что он искал, лежало прямо перед ним в старой картонной коробке из-под обуви – даже не из-под фирменных кроссовок, а из-под каких-нибудь дерматиновых сандалий фабрики «Красный бракодел». Это были доллары – целая куча беспорядочно сваленных стодолларовых купюр.
Леха почувствовал, что ему не хватает воздуха, и шумно перевел дыхание. Поверить в то, что он видел, было просто невозможно, не прибегая при этом к гипотезе о существовании Бога. В последнее время Леха взял себе за правило раз в месяц на всякий случай посещать церковь, но к тому, что неразборчиво бакланили бородатые попы, относился с осторожным скептицизмом. Теперь, однако, его скептицизм получил такой удар, от которого ему будет трудновато оправиться. Полчаса назад он мысленно взывал к небесам, моля выручить его из беды, послав хоть немного денег. И вот, как говорится, результат налицо! Будучи человеком, гораздо более искушенным в финансовых вопросах, чем простоватый Кузнец, Леха никак не мог объяснить наличие под продавленной раскладушкой в подвале здоровенной кучи денег с позиций диалектического материализма.
На всякий случай он тряхнул головой и протер глаза. Доллары никуда не исчезли – они по-прежнему лежали в обтрепанной обувной картонке, и их бьющая в глаза новизна разительно контрастировала с убожеством окружающей обстановки.
Леха сел на раскладушку и поставил картонку на колени – в точности так же, как это сделал накануне Кузнец. Размышляя о том, кто мог бы стать птенчиком, готовым разнести изнутри совершенное по форме яйцо их «совместного предприятия», Гаркун напрасно сбросил со счетов себя самого, поскольку именно его небрежность послужила причиной обнаружения фальшивок людьми, которые не должны были о них знать.
Леха Лопатин запустил дрожащие руки в шелестящую груду денег. Он понимал, что должен торопиться, но не удержался от соблазна пересчитать наличные. Здесь было без малого тридцать пять тысяч – тридцать четыре шестьсот, если быть точным.
Такие деньги Леха видел разве что по телевизору.
Во рту у него мигом пересохло, и он поймал себя на том, что все время облизывает губы.
Потом до него каким-то чудом дошло, что такие дела все-таки нужно обдумывать хотя бы в общих чертах, прежде чем начинать ломать дрова и наживать новые неприятности на свою голову. Голова у него шла кругом, вид денег не давал покоя. Тогда Леха отставил коробку за спину, чтобы не видеть недовольной физиономии американского президента, и для верности так треснул себя кулаком в лоб, что из глаз посыпались искры.
Это помогло. В голове у него немного прояснилось, и он начал было что-то соображать, но тут его обожгло новым страхом: а вдруг деньги ему все-таки почудились? Он крутнулся на месте, сбивая под собой драное ватное одеяло, и испуганно схватился за коробку.
Деньги были на месте. Леха поставил коробку рядом с собой – так, чтобы она не лезла в глаза и в то же время была под рукой, – и заставил себя думать.
Собственно, почему бы Мышляеву не держать бабки в коробке из-под обуви? Это такое место, где их не станет искать ни один грабитель. То, что сам Леха наткнулся на них по чистой случайности, служило тому наилучшим доказательством. Это раз.
Деньги лежали в доступном месте. Значит, в коробку периодически лазят – берут деньги, кладут деньги.., может быть, даже пересчитывают на сон грядущий. Это плохо. Если пересчитывают, то это вообще катастрофа. Но это все-таки вряд ли… Но так или иначе, забирать все до последней бумажки нельзя – заметут. И неизвестно еще, станет ли Пистон со своими дружками защищать Леху.
Тут Леха снова горестно вздохнул и закурил еще одну сигарету. О том, что его присутствие в этой комнате обнаружат по пеплу, окуркам или запаху табачного дыма, он не беспокоился, поскольку помещение напоминало накопитель мусоропровода после прямого попадания фугасной бомбы.
Леха вздохнул еще раз и пошевелил пальцами в коробке с деньгами, слушая их приятный шелест.
Ему очень хотелось забрать деньги целиком, вместе с коробкой, но он понимал, что это слишком опасно.
Если под кроватью останется хоть что-нибудь, у хозяев могут возникнуть сомнения: может, сами потратили, а потом забыли?
"Держи карман шире! – мысленно одернул себя Леха. – Мышляев совсем не похож на склеротического старца. Но дать Пистону себя зарезать, когда деньги под рукой… Нет, так поступать тоже нельзя.
Все, – прикрикнул он на себя. – Все, я сказал!
Будь что будет, но двадцать пять штук я возьму.
И потом, если бы эти бабки были мои, а потом вдруг исчезли, как бы я рассуждал? Если исчезло все до копейки, значит, какая-то падла их спионерила и теперь хихикает в кулак на полпути в Европу. А если бы пропала часть, я бы первым делом подумал, что сам размотал их по пьяной лавочке. Это все, конечно, детский лепет, но, в конце концов, кто не рискует, тот не выигрывает. А Мышляев… Ну что Мышляев? Что он мне сделает? В милицию заявит? Это вряд ли.
И вообще, не пойман – не вор. Ничего не видел, ничего не знаю, ни о каких деньгах слыхом не слыхал.
Тридцать пять штук в открытой коробке под раскладушкой – вы что, блин, совсем офонарели? Может, их крысы растащили, почем я знаю? Это ж подвал все-таки, и не банковский мать его, подвал… Сами подумайте: если бы я их нашел, так разве я бы здесь что-нибудь оставил? Выгреб бы все до последней бумажки и рванул когти. Я – человек маленький, мне таких денег надолго хватило бы…"
Победив таким образом воображаемых противников и с грехом пополам преодолев собственную жадность, Леха-Лоха отсчитал двадцать пять тысяч долларов, распихал деньги по карманам, а коробку с жалкими остатками прежней роскоши поставил на прежнее место. Затем он поднял с пола забытую бутылку водки, сделал из нее богатырский глоток в ознаменование неожиданного успеха, придвинул раскладушку к стене и вышел из мастерской Гаркуна, даже не посмотрев на полиграфическую машину, которая стояла на верстаке.
На пороге он остановился, озадаченно покачал головой и довольно самокритично заметил вслух:
– Везет же дуракам!
Глава 9
– Ну, давай. Я через пять минут выхожу.
– Ага, – деловито сказал Леха. – Я тоже.
С такой скоростью он не одевался с тех пор, как демобилизовался из армии. На то, чтобы умыться, времени, разумеется, не осталось, и Леха в этом плане ограничился тем, что сунул в рот подушечку жевательной резинки и проковырял заспанные глаза согнутым указательным пальцем. Занимался он этим уже в лифте, попутно застегивая «молнию» на куртке и поправляя загнувшиеся в спешке задники туфель.
Бомбой вылетев из подъезда, он остановился на крыльце, глотая отдающий морозцем воздух и растерянно оглядываясь по сторонам в поисках похожей на обтекаемый черный рояль машины Мышляева. В это время стоявший на подъездной дорожке неказистый «жигуленок» коротко бибикнул. Лопатин не обратил на старую жестянку внимания. «Жигуленок» просигналил снова. На сей раз Леха снизошел до того, чтобы повернуть голову, и с удивлением разглядел за рулем этой разболтанной тележки своего нового босса. Мышляев нетерпеливо махнул рукой, и Леха поспешно втиснулся на переднее сиденье машины.
В узком салоне «жигулей» было холодно, тесно и пахло старым табачным дымом. Резиновый коврик под ногами был покрыт слоем засохшей грязи, которая неприятно похрустывала, когда на нее наступали.
С зеркала заднего вида на шнурке свисала резиновая куколка: девица в узеньком купальнике, сидевшая в кокетливой позе, поджав под себя непропорционально длинные ноги с пухлыми ляжками. Все это убожество плохо вязалось с респектабельным видом Мышляева, но Леха не рискнул донимать соседа вопросами.
Мышляев был оживлен и весел. Леха, как умел, поддерживал разговор, про себя терзаясь дилеммой: попросить у Павла Сергеевича денег или нет? В конце концов он пришел к выводу, что просить не стоит – все равно не даст, да еще и передумает брать на работу. Кому нужен охранник с финансовыми проблемами, да еще такими серьезными? Того и гляди, сопрет что-нибудь на продажу…
Дорога оказалась длинной и, по мнению Лехи, беспредельно нудной. Разговор не клеился: слишком разными были собеседники, да и настроение у Лехи по вполне понятным причинам никак не поднималось.
Шутки Мышляева были ему по большей части непонятны, а когда он, поднатужившись, попробовал пошутить сам, Мышляев повернул к нему голову и долго разглядывал Леху с тупым изумлением, силясь вникнуть в смысл произнесенной им фразы. Потом он снова переключил свое внимание на дорогу, сделав вид, что ничего не слышал. На этом разговор окончательно увял, от чего Леха испытал кратковременное облегчение.
Когда машина, хрустя все еще державшимся в тени тонким, как папиросная бумага, ледком, вкатилась в заросший черным бурьяном двор, Леха самым неприличным образом разинул рот от удивления. Меньше всего он ожидал увидеть в этой забытой Богом дыре все эти фантастические механизмы и приспособления. Здоровенная металлическая тренога высотой с двенадцатиэтажный дом сама по себе могла повергнуть в немое изумление кого угодно, а тут еще эти тракторы и торчащий посреди двора глиссер, больше похожий на реактивный истребитель…
По двору, бесцельно трогая заиндевевшие железяки мозолистыми руками, слонялся какой-то жилистый тип в кожаной кепке и линялом офицерском бушлате поверх рабочего комбинезона. Вид у него был грустный и неприкаянный, и Лехе стало немного легче на душе: все-таки не он один в этот день не находил себе места. Впрочем, обладатель бушлата мог просто страдать от похмелья.
Мышляев поздоровался с этим персонажем вежливо и даже предупредительно, но Леха, который был искушен в тонкостях неформального этикета, легко различил в этом вежливом приветствии оттенок снисходительного пренебрежения, свойственный большим начальникам, когда они по тем или иным причинам вынуждены разыгрывать из себя демократов. Потом из прорезанной в железных воротах здоровенного, наполовину ушедшего в глинистый склон ангара низенькой калитки, согнувшись, вылез какой-то засаленный горбун и, прихрамывая, направился к Мышляеву.
– Явились, – сказал он, делая неопределенное движение рукой, которое при желании можно было расценить как приветственный взмах. – Это и есть твой охранник?
– Совершенно верно, – ответил Мышляев. – Познакомься, его зовут Алексей. Алексей, это Геннадий.., э-э-э…
– Просто Геннадий, – бросив на Леху равнодушный взгляд, сказал горбун. – Надеюсь, показывать паспорта с пропиской мы друг другу не будем?
Горбун Лехе активно не понравился. Мышляев разговаривал с ним подчеркнуто сухо, но чуткое ухо Лехи Лопатина не подвело и на сей раз: он прекрасно понял, что быть начальником над этим калекой не так-то просто. Во всяком случае, Мышляеву это не удавалось. Они были скорее партнерами в каком-то непонятном бизнесе, чем начальником и подчиненным.
– Заболотный не возвращался? – спросил Мышляев.
– Нет, – ответил горбун. – Как вчера уехал, так и пропал. Я боюсь…
– А ты не бойся, – перебил его Мышляев. – Нечего тебе бояться.., пока.
Горбуна перекосило, словно он вместо водки хлебнул полный стакан уксусной эссенции. Выражение лица у него стало таким, что Леха не сомневался: сейчас он что-нибудь сказанет, да так, что мордатому Павлу Сергеевичу небо покажется с овчинку. Предвидя скандал, Леха деликатно отошел в сторонку, изображая маленького человека, которому нет никакого дела до ссор и раздоров старших. При его габаритах изображать маленького человека было сложновато, но на него никто не обратил внимания. Горбун немного пожевал губами, шмыгнул коротким красным носиком, утерся рукавом и, взяв, по всей видимости, себя в руки, довольно спокойно обратился к Мышляеву:
– Ты сейчас обратно в город?
– Конечно, – сказал Мышляев. – Чего ради я стану здесь торчать?
– Меня подбрось, – не то попросил, не то скомандовал горбун. – Заболотного все равно нет, так что делать мне здесь нечего. В конце концов, я ванну хочу принять.
– Ты? – удивился Мышляев. – Ванну?!
Горбун посмотрел на Павла Сергеевича кротким, как у ягненка, взглядом. В этом взгляде даже такое неискушенный психолог, каким был Леха-Лоха, без труда разглядел угрюмую жажду крови. Это был взгляд тигра-людоеда, в целях конспирации напялившего на себя овечью шкуру, но Мышляев ничего не заметил: нахмурившись и закусив нижнюю губу, он смотрел на работягу, который продолжал бесцельно слоняться по двору с видом вышедшего на прогулку лунатика.
– Да, – спокойно сказал горбун, погасив свой людоедский взгляд. – Я. Ванну. А что тебя удивляет?
– Ладно, ладно, – сказал Мышляев. – Извини.
Это мне какая-то вожжа под хвост попала. Сам не знаю, почему. Такое было с утра отличное настроение… Погода, что ли, меняется? Давит что-то прямо вот тут, – он постучал себя согнутым пальцем по темечку, – как будто в башку свинца налили. И внутри все сжимается, как мошонка в ледяной воде…
– Точно, давление, – сказал горбун совершенно нормальным и даже озабоченным тоном, словно не он только что сверлил своего партнера испепеляющим взглядом. – А может, и сердце. Беспричинные перепады настроения, подавленность всякая – это обычно бывает перед сердечным приступом. Ну, и еще во время беременности, но тебе это не грозит.
– Слава богу, – иронически сказал Мышляев.
– Шутки шутками, – строго заметил горбун, – а на твоем месте я бы обязательно показался врачу.
Смотри, не доживешь до.., гм.., светлого будущего.
– Ну хватит каркать! – заметно раздражаясь, но стараясь при этом держать себя в руках, прикрикнул на него Мышляев. – Давай в машину, доктор хренов. Я сейчас, только Алексея проинструктирую.
Ну, – продолжал он, поворачиваясь к Лехе, – приступай к работе. Территория налицо, постройки тоже. Людей, которые имеют право входить сюда и выходить отсюда, ты почти всех видел и, надеюсь, запомнил. Есть еще один товарищ, Заболотный его фамилия. Такой, знаешь, жердяй в очках… В общем, если что непонятно, обращайся к Михаилу Ульяновичу, – он кивнул в сторону лунатика в офицерском бушлате и кожаной кепке. – Он здесь хозяин, так что не вздумай его обижать. По углам не шарь – узнаю, руки оборву. Вряд ли сюда кто-то полезет, но если полезет, постарайся особо не отсвечивать.
Просто запри все двери и подожди, пока уйдет. А будет наглеть или пытаться что-то стырить – обломай рога. Все понял?
– А чего тут непонятного, – вздохнул Леха. – Дурное дело нехитрое.
«Жигули» укатили, фыркнув на прощание выхлопной трубой. Леха снова протяжно вздохнул: как только новизна впечатлений немного притупилась, его собственные проблемы навалились на него с новой силой. Он пошарил по карманам, бросил в угол рта сигарету, чиркнул зажигалкой и, попыхивая дымком, неторопливо подошел к хозяину.
– Ну, батя, давай знакомиться, что ли, – сказал он, протягивая руку. – Меня Лехой звать, а тебя как?
– Михаилом, – ответил хозяин. – А чаще Кузнецом называют. Я, знаешь, как-то все больше по металлу…
Он обвел захламленный железом двор каким-то беспомощным жестом. Было видно, что он упорно думает о чем-то своем.
– Так это че, – удивился Леха, – это ты все сам, что ли, сварганил? Вручную, от балды?
– Вроде того, – рассеянно ответил Кузнец и зачем-то пощупал грудь под бушлатом, словно его тоже беспокоило сердце или сохранность чего-то, что лежало в нагрудном кармане. – Слушай, Леха, – немного оживляясь, сказал он, – тебя ж как будто сторожем наняли?
– Думай своей тыквой, чего бакланишь, – обиделся Леха. – Сто-о-орожем! Охранником, понял?
Секьюрити, блин. А ты – «сторожем»!
– Ну охранником, – покладисто согласился Кузнец. – Вот ты и поохраняй тут маленько, ладно? А мне в город смотаться надо. По делам, будь они неладны.
– Так чего ж ты с этими тузами не уехал? – удивился Леха, кивая в ту сторону, где скрылась машина. – Или они шестерок на хвост не берут?
– Взять-то они бы меня взяли, – ничуть не обидевшись за «шестерку», задумчиво сказал Кузнец, – только мне не больно надо, чтобы они об этой моей поездке знали.
– Темнишь, батя, – с ухмылкой сказал Леха. – Горбатого лепишь, а сам крученый, как штопор.
– Да какой там штопор, – безнадежно махнул рукой Кузнец. – В общем, будь как дома. Место здесь спокойное, бояться некого. Там, внизу, на столе водка осталась, так ты не стесняйся, оприходуй.
Чем закусить, сам найдешь. Холодильник там и все такое…
– Ага, – оживляясь, сказал Леха. – Вот это уже деловой базар, это я уважаю. А то, прикинь, с вечера так набрался, что до сих пор в ушах звенит.
А этот конь мордатый, Павел ваш Сергеевич, даже башку поправить не дал!
Кузнец согласно покивал головой, хотя Леха мог бы поспорить на мизинец левой руки, что тот даже не слышал его последней фразы, целиком погрузившись в какие-то свои мысли. Сдвинув на лоб свою потертую кожаную кепку, он шумно почесал затылок и вдруг спросил, глядя мимо Лехи:
– Ты случайно не в курсе, почему умные люди чешут лоб, а дураки затылок?
Леха машинально потянулся к затылку, но тут же спохватился и сердито уставился на Кузнеца.
– Это че, – спросил он, – типа шутки и юмора?
– Ага, – сказал Кузнец. – Никак, понимаешь, в толк не возьму, почему никто не смеется.
После этого он, не дожидаясь ответа, повернулся к Лехе спиной и направился прямиком к стоявшему в бурьяне командирскому «УАЗу», имевшему такой вид, словно какой-то великан, играя, скомкал его в кулаке, а потом довольно небрежно распрямил, более или менее придав первоначальную форму. Честно говоря, Леха был уверен, что эта машина самостоятельно передвигалась лет двадцать назад, и был весьма удивлен, когда спрятанный под мятым капотом движок завелся с пол-оборота и заработал, как швейцарские часы – мягко и мощно, без единого лишнего стука. Ломая мерзлые стебли сухого бурьяна, машина выкатилась на дорогу, бархатно рыкнула двигателем и вдруг рванула с такой скоростью, что у Лехи глаза полезли на лоб: такие старты он видел только по телевизору, когда там транслировали гонки класса «Формула-1».
Когда шум автомобильного двигателя затих, Леха принялся осматриваться на новом месте. Он немного походил по двору, разглядывая и ощупывая мокрое холодное железо, заглянул одним глазом под пластиковый обтекаемый фонарь стоявшего на колодках глиссера, не увидел там ничего интересного и нога за ногу побрел к ангару. Незаконченная теплица его не заинтересовала, зато стоявший в ангаре вертолет надолго приковал Лехино внимание. Побродив немного между стеллажей и позаимствовав приглянувшуюся ему механическую отвертку, Леха набрел на отвесный металлический трап, спускавшийся в тускло освещенный подвал. Он вспомнил, что Кузнец говорил о стоявшей где-то внизу водке, и понял, что находится на правильном пути.
Найдя вожделенный продукт и опохмелившись после вчерашнего загула, Леха приступил к детальному осмотру вверенного ему объекта. Терзавшее его любопытство не было бескорыстным: бродя по бетонным казематам, заглядывая в ящики с инструментом и боязливо трогая пальцем лоснящиеся плоскости непонятных машин и агрегатов, Леха между делом прикидывал, что из этого барахла он мог бы втихаря присвоить и по-быстрому превратить в наличные.
Разумеется, мысль о шантаже тоже пришла ему в голову: раз уж Мышляев нанял его на работу, прибегнув к этому проверенному веками средству, то сам Бог велел Лехе отплатить своему нанимателю той же монетой. Впрочем, чтобы шантажировать человека, нужно иметь информацию о каких-то его грешках и грязных делишках, разглашения которой жертва боялась бы как огня. Лехе пока что не удавалось найти ничего, что уличало бы Мышляева и его компаньонов в каких-либо противозаконных действиях: ни наркотиков, ни оружия, ни бочек со спиртом…
Бродя из отсека в отсек с ополовиненной бутылкой водки в руке, Леха раз пятнадцать прошел мимо того, что искал, даже не догадываясь, что разгадка находится прямо у него под носом. Сложная конструкция, в которой варили бумагу, вызвала у него лишь легкое недоумение. Поначалу он принял этот агрегат за модернизированный отопительный котел, но очень быстро убедился в ошибочности такого предположения. Еще немного поломав голову над загадочным аппаратом, Леха махнул на него рукой: железо есть железо. Если это не самогонный аппарат и не лаборатория, в которой из всякого дерьма варят героин, то никакого интереса эта груда хлама не представляет.
В соседней комнате на железном верстаке стоял громоздкий, явно самодельный прибор, отдаленно напомнивший Лехе аппарат для ксерокопирования, а может быть, примитивный принтер. Леха поднял тяжелую железную крышку и заглянул в потроха этого неуклюжего монстра. Обе половинки матрицы, которую изготовил Гаркун, хранились у Мышляева в нагрудном кармане пиджака, поэтому Леха даже не догадывался, что в этот момент у него в руках было решение всех его проблем. Для того, чтобы понять назначение настольной полиграфической машины Кузнеца, требовалась голова поумнее Лехиной. Запустив палец в недра агрегата и испачкавшись зеленой краской, Леха плюнул, с грохотом опустил на место кожух и основательно приложился к бутылке, одновременно продолжая шарить по всем углам помещения заинтересованным взглядом.
Его извилины были до предела загружены лихорадочной работой. Гаркун был прав, говоря, что в этом бункере пахнет деньгами. Леха не мог допустить мысли, что такой солидный, хорошо упакованный мужчина, как Мышляев, занимается здесь какой-нибудь чепухой, приносящей меньше двадцати тысяч долларов дохода в месяц. До сих пор все, что он здесь видел, говорило об одном: Мышляев пытался заработать на поделках этого чокнутого Кузнеца. Как? Да черт его знает! Может быть, он наловчился толкать эти хреновины за бугор каким-нибудь стукнутым пыльным мешком миллионерам, которым некуда девать бабки.
А может быть… Да что гадать! Нужно было подумать, как извлечь из этого выгоду.
Попытаться незаметно продать какое-нибудь здешнее железо? Но как продавать, не имея даже понятия, что именно ты продаешь и как оно работает?
Да и работает ли вообще? Судя по виду, все эти игрушки собраны наполовину. Ну пусть на две трети, так что с того?
Деньги, подумал Леха. Деньги, деньги, деньги…
Господи, до чего же они мне сейчас нужны, эти чертовы деньги! Если бы здесь было хоть что-нибудь ценное, я спер бы это, ни о чем не думая и ничего не боясь. Плевать на Мышляева! Если вовремя вернуть Пистону долг, он не выдаст. Просто перетрет базар с этим мордатым деятелем, объяснит ему, что у Лехи есть неслабые кореша, и тот наверняка навалит полные штаны. Леха знал, как умеет разговаривать Валера по кличке Пистон. Потому и суетился, что знал…
Леха завинтил бутылку, поставил ее на стол рядом с непонятным агрегатом и возобновил свои поиски, отлично понимая, что ищет ветра в поле. Однако остановиться он уже не мог. Так заядлый курильщик, у которого в третьем часу ночи кончились сигареты, упорно обшаривает все углы и закоулки квартиры, выворачивает наизнанку карманы висящих в шкафу старых плащей и курток, заглядывает под кровать, роется на антресолях и переворачивает все вверх дном в поисках курева, хотя точно знает, что в доме табака нет.
Окончательно убедившись в тщетности своих попыток, Леха тяжело вздохнул, отряхнул испачканные ладони, привалился задом к краю верстака и закурил. Холодное железо резало ягодицы сквозь ткань брюк, на душе было паршиво. Что ж, подумал Леха. Придется, наверное, и впрямь отдавать долг частями. Процентами же задушат, суки, со света сживут…
Табак не помогал. Не оборачиваясь, Леха завел руку за спину, нащупал горлышко бутылки, неловко обхватил его ладонью, потянул из-за спины и не удержал – уронил прямиком на бетонный пол.
Ему повезло: бутылка упала на грязную подушку автомобильного сиденья, которая почему-то валялась на полу, мягко отскочила, свалилась на бетон и, негромко погромыхивая боками, укатилась под раскладушку, что стояла у стены.
Леха покрыл трехэтажным матом бутылку, Мышляева, Пистона с его бритым дружком и свою несчастливую жизнь. Бутылка, однако, даже не подумала вылезать из-под раскладушки. Леха понял, что уговорами тут не обойдешься, и с недовольным кряхтением опустился на четвереньки.
Бутылка укатилась далеко, к самой стене, и там таинственно поблескивала, как бриллиант индийского раджи в глубине разбойничьей пещеры. «Вылазь, гнида», – грозно сказал ей Леха. Разумеется, бутылка даже не подумала подчиниться. Ползти за ней на брюхе не хотелось, но оставлять ее под раскладушкой хотелось еще меньше.
Кроме бутылки, под раскладушкой было полно пыли, окурков, яблочных огрызков, шелухи подсолнухов и другого неопределенного мусора. Еще там стояла картонная коробка из-под обуви, которая не вызвала у Лехи никакого интереса. Заранее брезгливо морщась, Леха нацелился было улечься на брюхо, но тут до него вдруг дошло, что перед ним не Триумфальная арка, а легкая алюминиевая раскладушка, которую ничего не стоит отодвинуть. Он снова выругался, встал и одним раздраженным движением оттащил раскладушку от стены. Затем он перешагнул через нее, наклонился за бутылкой и замер в неудобной позе, забыв о том, что нужно дышать.
То, что он искал, лежало прямо перед ним в старой картонной коробке из-под обуви – даже не из-под фирменных кроссовок, а из-под каких-нибудь дерматиновых сандалий фабрики «Красный бракодел». Это были доллары – целая куча беспорядочно сваленных стодолларовых купюр.
Леха почувствовал, что ему не хватает воздуха, и шумно перевел дыхание. Поверить в то, что он видел, было просто невозможно, не прибегая при этом к гипотезе о существовании Бога. В последнее время Леха взял себе за правило раз в месяц на всякий случай посещать церковь, но к тому, что неразборчиво бакланили бородатые попы, относился с осторожным скептицизмом. Теперь, однако, его скептицизм получил такой удар, от которого ему будет трудновато оправиться. Полчаса назад он мысленно взывал к небесам, моля выручить его из беды, послав хоть немного денег. И вот, как говорится, результат налицо! Будучи человеком, гораздо более искушенным в финансовых вопросах, чем простоватый Кузнец, Леха никак не мог объяснить наличие под продавленной раскладушкой в подвале здоровенной кучи денег с позиций диалектического материализма.
На всякий случай он тряхнул головой и протер глаза. Доллары никуда не исчезли – они по-прежнему лежали в обтрепанной обувной картонке, и их бьющая в глаза новизна разительно контрастировала с убожеством окружающей обстановки.
Леха сел на раскладушку и поставил картонку на колени – в точности так же, как это сделал накануне Кузнец. Размышляя о том, кто мог бы стать птенчиком, готовым разнести изнутри совершенное по форме яйцо их «совместного предприятия», Гаркун напрасно сбросил со счетов себя самого, поскольку именно его небрежность послужила причиной обнаружения фальшивок людьми, которые не должны были о них знать.
Леха Лопатин запустил дрожащие руки в шелестящую груду денег. Он понимал, что должен торопиться, но не удержался от соблазна пересчитать наличные. Здесь было без малого тридцать пять тысяч – тридцать четыре шестьсот, если быть точным.
Такие деньги Леха видел разве что по телевизору.
Во рту у него мигом пересохло, и он поймал себя на том, что все время облизывает губы.
Потом до него каким-то чудом дошло, что такие дела все-таки нужно обдумывать хотя бы в общих чертах, прежде чем начинать ломать дрова и наживать новые неприятности на свою голову. Голова у него шла кругом, вид денег не давал покоя. Тогда Леха отставил коробку за спину, чтобы не видеть недовольной физиономии американского президента, и для верности так треснул себя кулаком в лоб, что из глаз посыпались искры.
Это помогло. В голове у него немного прояснилось, и он начал было что-то соображать, но тут его обожгло новым страхом: а вдруг деньги ему все-таки почудились? Он крутнулся на месте, сбивая под собой драное ватное одеяло, и испуганно схватился за коробку.
Деньги были на месте. Леха поставил коробку рядом с собой – так, чтобы она не лезла в глаза и в то же время была под рукой, – и заставил себя думать.
Собственно, почему бы Мышляеву не держать бабки в коробке из-под обуви? Это такое место, где их не станет искать ни один грабитель. То, что сам Леха наткнулся на них по чистой случайности, служило тому наилучшим доказательством. Это раз.
Деньги лежали в доступном месте. Значит, в коробку периодически лазят – берут деньги, кладут деньги.., может быть, даже пересчитывают на сон грядущий. Это плохо. Если пересчитывают, то это вообще катастрофа. Но это все-таки вряд ли… Но так или иначе, забирать все до последней бумажки нельзя – заметут. И неизвестно еще, станет ли Пистон со своими дружками защищать Леху.
Тут Леха снова горестно вздохнул и закурил еще одну сигарету. О том, что его присутствие в этой комнате обнаружат по пеплу, окуркам или запаху табачного дыма, он не беспокоился, поскольку помещение напоминало накопитель мусоропровода после прямого попадания фугасной бомбы.
Леха вздохнул еще раз и пошевелил пальцами в коробке с деньгами, слушая их приятный шелест.
Ему очень хотелось забрать деньги целиком, вместе с коробкой, но он понимал, что это слишком опасно.
Если под кроватью останется хоть что-нибудь, у хозяев могут возникнуть сомнения: может, сами потратили, а потом забыли?
"Держи карман шире! – мысленно одернул себя Леха. – Мышляев совсем не похож на склеротического старца. Но дать Пистону себя зарезать, когда деньги под рукой… Нет, так поступать тоже нельзя.
Все, – прикрикнул он на себя. – Все, я сказал!
Будь что будет, но двадцать пять штук я возьму.
И потом, если бы эти бабки были мои, а потом вдруг исчезли, как бы я рассуждал? Если исчезло все до копейки, значит, какая-то падла их спионерила и теперь хихикает в кулак на полпути в Европу. А если бы пропала часть, я бы первым делом подумал, что сам размотал их по пьяной лавочке. Это все, конечно, детский лепет, но, в конце концов, кто не рискует, тот не выигрывает. А Мышляев… Ну что Мышляев? Что он мне сделает? В милицию заявит? Это вряд ли.
И вообще, не пойман – не вор. Ничего не видел, ничего не знаю, ни о каких деньгах слыхом не слыхал.
Тридцать пять штук в открытой коробке под раскладушкой – вы что, блин, совсем офонарели? Может, их крысы растащили, почем я знаю? Это ж подвал все-таки, и не банковский мать его, подвал… Сами подумайте: если бы я их нашел, так разве я бы здесь что-нибудь оставил? Выгреб бы все до последней бумажки и рванул когти. Я – человек маленький, мне таких денег надолго хватило бы…"
Победив таким образом воображаемых противников и с грехом пополам преодолев собственную жадность, Леха-Лоха отсчитал двадцать пять тысяч долларов, распихал деньги по карманам, а коробку с жалкими остатками прежней роскоши поставил на прежнее место. Затем он поднял с пола забытую бутылку водки, сделал из нее богатырский глоток в ознаменование неожиданного успеха, придвинул раскладушку к стене и вышел из мастерской Гаркуна, даже не посмотрев на полиграфическую машину, которая стояла на верстаке.
На пороге он остановился, озадаченно покачал головой и довольно самокритично заметил вслух:
– Везет же дуракам!
Глава 9
Паучьи сокровища
Кузнец осторожно, стараясь не стукнуть донышком о стол, отставил в сторону стакан, на дне которого плескалась лужица темно-коричневой прозрачной жидкости с разбухшими крупинками гранулированного чая, и деликатно утер тыльной стороной ладони выступивший на лбу пот. Он немного помялся, не зная, что еще сказать, а потом решительно хлопнул ладонями по коленям и встал из-за стола.