Страница:
– Естественно. Да вы расслабьтесь. Это я так шучу. Все будет нормально. Сейчас поедем. Как у вас с сердцем?
– С сердцем у меня порядок, – сказал Коровин. – Только я не понимаю, при чем…
– Поймете, – коротко пообещал молодой человек. – Пристегнитесь, пожалуйста.
Пожав плечами, Коровин щелкнул пряжкой ремня безопасности. Молодой человек повернул ключ, и двигатель «лендровера» ожил, заставив машину слегка завибрировать. Аккуратно вырулив со стоянки и пробравшись сквозь густую толпу стремящихся попасть на рынок или, наоборот, выбраться оттуда людей, водитель переключил скорость и вдруг без предупреждения дал полный газ. Машина сорвалась с места, как торпеда, выпущенная с борта подводной лодки, и пошла стремительно буравить густой транспортный поток, нарушая все мыслимые и немыслимые правила. Коровин машинально вцепился обеими Руками в сиденье и стиснул челюсти так, что заныло в висках. Присущий водителю «лендровера» стиль вождения автомобиля живо напомнил Андрею Витальевичу обстоятельства гибели его супруги.
– Послушайте, вы, – не сдержавшись, сказал он, – что вы вытворяете? Вы можете мне сказать, сколько на вашей совести сбитых пешеходов?
– Ни одного, – спокойно ответил молодой человек, возвращаясь с полосы встречного движения на свою сторону проезжей части. Его слова частично заглушил истеричный сигнал встречного грузовика. – Ни единого, поверьте. И ни одной аварии в черте города.
– А за ней? – непримиримо спросил Коровин.
– За ней – сколько угодно, – любезно проинформировал его водитель. – Видите ли, я участвую в гонках по бездорожью. Там всякое случается, конечно. Но мы занимаемся этим в местах, где заведомо нет ни пешеходов, ни дачников на «москвичах».
А почему это вас так занимает? Вы что, ярый сторонник неукоснительного соблюдения ПДД? Общественный инспектор?
– Два с небольшим месяца назад, – сам не зная зачем, сказал Коровин, – один пьяный негодяй на дорогой спортивной машине сбил мою жену. Она умерла на месте.
Молодой человек за рулем сбросил скорость так резко, что только ремни безопасности помешали Коровину протаранить головой ветровое стекло.
– Черт, – процедил молодой человек сквозь зубы. – Так бы сразу и сказали! Извините. Примите соболезнования.
Тон у него был странный, и Коровин недоверчиво покосился на своего спутника, пытаясь понять, не издевается ли тот. Но повернутый к нему острый профиль молодого человека сохранял непроницаемое выражение, а глаза по-прежнему прятались за темными стеклами очков.
– Так вот ты какой, северный олень, – неизвестно к чему ввернул молодой человек фразу из бородатого анекдота. Тон у него по-прежнему был странный – он говорил как-то замедленно, словно пытался параллельно разговору решить какую-то внезапно возникшую проблему. Машина при этом двигалась со скоростью, которая была на целых пять километров в час меньше разрешенной. Явно непривычный к такому темпу двигатель бормотал глухо и невнятно, словно засыпая на ходу.
– Итак, – после длинной паузы продолжал водитель, – если я не ошибаюсь, вы решили подстрелить Моряка.
Коровин непроизвольно вздрогнул и так резко повернулся к молодому человеку, что в шее у него что-то хрустнуло. Большой, подвижный рот водителя сейчас сложился в гримасу какой-то непонятной печали, а может быть, и скуки.
– Вы знакомы? – не успев как следует подумать, спросил Коровин.
– Более или менее, – ответил молодой человек. – И, чтобы не было недоразумений, скажу вам сразу: я не стану убиваться и бегать на могилку с цветами, если кто-нибудь вышибет Моряку мозги.
Он давно напрашивается на что-нибудь в этом роде.
Но… Ладно, там посмотрим, – непонятно заключил он и, казалось, целиком сосредоточился на управлении автомобилем.
Выехав на Кольцевую дорогу, он заговорил снова.
– Откройте бардачок, – сказал он. – Там есть такой пакет… Да, правильно, этот. Наденьте его на голову, если вас это не затруднит.
– А если затруднит? – устало спросил Коровин.
– Все равно надевайте. Конспияция, батенька! – картаво закончил он, склонив голову набок и на мгновение сделавшись поразительно похожим на политического авантюриста, которого пародировал.
Коровин вздохнул и натянул на голову хрустящий бумажный пакет, чувствуя себя до невозможности глупо.
С грохотом захлопнув и тщательно заперев тяжелую герметическую дверь, молодой человек щелкнул укрепленным на стене массивным рубильником.
Слегка разжиженный слабым светом дежурных лампочек полумрак мгновенно сменился слепящим сиянием мощных рефлекторов. Коровин зажмурился, давая глазам привыкнуть к режущему свету. Потом он снял очки и протер запотевшие стекла мятым носовым платком.
Теперь, когда глаза освоились, он разглядел в дальнем конце подвала несколько фанерных мишеней, имевших отдаленное сходство с человеческими фигурами. Ему показалось, что мишени расположены чересчур далеко, но он тут же спохватился: судя по всему, стреляли здесь не из пневматического оружия, да и какой смысл покупать снайперскую винтовку, если собираешься стрелять в свою жертву с двадцати шагов?
– Располагайтесь, – радушно предложил молодой человек. – Вот вешалка, можете повесить куртку. Мы здесь одни, так что о сохранности своих вещей можете не беспокоиться. Итак, с чего мы начнем?
– Может быть, прямо с главного? – неуверенно предложил Коровин.
– Разумеется. Значит, снайперская винтовка, да?
Хороший выбор. Но это довольно редкий товар, и стоит он недешево. Впрочем, возможны варианты.
Вам обязательно нужно современное оружие или подойдет «мосинка»?
– Что?
– Винтовка Мосина. Ну, помните, у Твардовского в «Теркине»: «Трехлинейная винтовка на брезентовом ремне…» Дальность прицельного боя – километр.
Скорострельность, правда, так себе – затвор надо передергивать вручную. Магазин на пять патронов.
Ну, в общем, вы эту штуку сто раз в кино видели.
Хотите попробовать?
Он куда-то ушел – Коровин не заметил, куда именно, – и через минуту вернулся с винтовкой.
У винтовки был потемневший гладкий приклад и сизый вороненый ствол, лоснящийся от смазки. Не снимая своих темных очков, молодой человек сноровисто снарядил обойму, загнал ее в гнездо и показал Коровину, как пользоваться затвором. Пытаясь воспроизвести его действия, Андрей Витальевич до крови прищемил себе палец и зашипел от боли.
– Обалдеть можно, – заметил по этому поводу молодой человек. – Ну, как говорится, пожалуйте к барьеру.
Коровин пожаловал, куда было сказано. Торговец смертью помог ему отрегулировать оптику, отошел на шаг и присел на трехногий табурет, положив на колени обшарпанный полевой бинокль.
Оказалось, что по телевизору процесс стрельбы из снайперской винтовки выглядел намного проще, чем было на самом деле. Тонкие, как паутина, линии прицела плыли перед глазами у Андрея Витальевича, ствол почему-то прыгал, ни в какую не желая стоять на месте. Следуя советам молодого человека, Коровин задержал дыхание и плавно нажал на спуск.
Винтовка оглушительно бахнула, окованный железом приклад больно ударил Андрея Витальевича в плечо, едва не сломав ключицу.
– Мимо, – сказал молодой человек, даже не посмотрев в бинокль.
Коровин расстрелял все пять патронов, лишь один раз зацепив самый краешек фанерной фигуры. Отбитое прикладом плечо ныло, в ушах звенело, глаза ломило от напряжения. В подвале остро и непривычно пахло пороховой гарью.
– Так трепещи, буржуй, настал твой час, – печально пропел молодой человек, – против тебя весь бедный класс поднялся… Знаете, – нормальным голосом добавил он, – вам придется купить еще и мегафон, чтобы подозвать Моряка поближе – желательно, вплотную.
– Ерунда, – смущенно сказал Коровин. – Просто надо немного потренироваться.
– И сделать лазерную коррекцию зрения, – насмешливо добавил молодой человек. – Ладно, попробуем еще.
Он забрал трехлинейку и принес другую винтовку – длинную, какую-то очень сложную, с прикладом необычной формы и с прицелом, похожим на небольшой телескоп. Помимо винтовки, он держал в руках небольшую подушечку на эластичном ремешке, которую самолично пристроил Андрею Витальевичу на плечо.
– Спокойнее, – сказал он, возвращаясь на табурет. – Не надо так нервничать.
Коровин открыл огонь. Он расстрелял десять патронов, отложил винтовку и со слабой надеждой посмотрел на молодого человека.
– Два из десяти, – сказал тот, опуская бинокль. – Один в ногу и один в плечо. У вас удивительно стабильные результаты: одно попадание на пять выстрелов. Скажите, кого вы хотите прикончить: Моряка или себя?
Коровин неловко поднялся и стал отряхивать колени.
– Может быть, автомат? – неуверенно спросил он.
– Можно, конечно, и автомат, – сказал молодой человек. – Но тут есть одна загвоздка: сколько ни в чем не повинных прохожих вы согласны ухлопать заодно с Моряком?
– Об этом я как-то не подумал, – признался Коровин.
– Это чувствуется. Знаете что? Я не продам вам оружие. Никакое и ни за какие деньги. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Вы только впустую потратите деньги.
– Это мои деньги, – начиная злиться, напомнил Коровин. – Вы продаете, я покупаю. Какое вам дело?..
– Я объясню вам, какое мне дело, – спокойно ответил молодой человек, вынимая из кармана сигареты.
Коровин заметил, что он так и не снял перчатки. – С вашими способностями Моряка вам не убить. Один шанс из ста, что вы его слегка оцарапаете, и один на тысячу – что убьете. А может быть, один на миллион.
Но, даже если вы попадете, вас обязательно поймают.
Непременно, понимаете? Если не милиция, то уж охрана этого отморозка – наверняка. Может быть, сгоряча они вас просто подстрелят, но это вряд ли. Они постараются взять вас живьем.
– Это мое дело, – повторил Коровин. – Я их не боюсь.
– Это не только ваше дело, – поморщившись от его непонятливости, возразил молодой человек. – Вы никого не боитесь, пока за вас не взялись всерьез.
Поймите, я не собираюсь вас оскорблять, я излагаю непреложные факты. Кто бы вас ни взял – милиция или люди Моряка, – вы обязательно назовете им мое имя. То есть не имя, конечно, свое имя я вам не скажу… Но описать меня вы сможете.
– Я никому не собираюсь вас описывать, – сказал Андрей Витальевич.
– Вот чудак! – воскликнул молодой человек и звонко хлопнул себя по обтянутому кожаными штанами бедру. – Да кто вас будет спрашивать, что вы собираетесь делать, а чего не собираетесь?! Скажете, как миленький – все, что знаете и чего не знаете. Если вы скажете это Моряку, меня убьют. А если ментам, то посадят. Вернее, сначала посадят, а потом все равно убьют. Посмотрите на меня. Мне еще жить да жить!
– Что ж, – после долгой паузы сказал Коровин, – живите. Видимо, мне придется попытать счастья в другом месте.
– Даже и не думайте, – дымя сигаретой, сказал молодой человек. – Ни один дурак не продаст оружие человеку с вашей внешностью и вашими навыками. Вас просто ограбят и выбросят голым на мороз в сотне километров от города. Это проще и безопаснее, чем рисковать головой, вооружая лунатика, который ломает себе пальцы, заряжая винтовку.
– Я все равно его убью, – сказал Коровин, снимая с вешалки куртку. – Так ему и передайте: я, мол, пытался тебя спасти, но этот лунатик пообещал все равно до тебя добраться.
– А вы еще и дурак, оказывается, – сказал молодой человек, даже не думая встать с табуретки, чтобы отпереть мудреные запоры герметической двери. – Я же вам сказал: человечество, а вместе с ним и ваш покорный слуга, вздохнет с облегчением, когда Моряк поменяет обувку. Но это вовсе не означает, что вы должны ложиться на амбразуру, пытаясь сделать то, что вам откровенно не под силу. Есть другие пути достижения цели – не столь драматичные, но гораздо более верные. Скажите, вам обязательно сделать это собственноручно?
– Я не люблю крови, – неохотно ответил Коровин. – Меня от нее мутит. Я просто хочу, чтобы он умер. Мне кажется, что это было бы.., ну, правильно, что ли.
– Я знаю одного человека, – сказал торговец, – который сделает все чисто, грамотно и наверняка. Правда, он обычно дорого берет… Сколько у вас денег?
– Пять тысяч, – машинально ответил Коровин.
– Мало, черт… И больше вы достать, конечно, не можете.
– Нет.
– Это плохо. Впрочем, я знаю, что он сейчас на мели, а это козырь. Оставьте мне ваш номер, я позвоню через пару дней. И не пытайтесь ничего предпринять, вам ясно?
– Не ясно, – сказал Андрей Витальевич.
– Что вам не ясно?
– Зачем вы мне помогаете. Какое вам до меня дело?
– Это трудно объяснить, – сказал молодой человек, и по его виду было ясно, что он действительно пребывает в затруднении. – Можете считать это попыткой хотя бы частично замолить грехи. Такое объяснение вас устраивает?
– Вполне, – не кривя душой, ответил Коровин.
Глава 10
– С сердцем у меня порядок, – сказал Коровин. – Только я не понимаю, при чем…
– Поймете, – коротко пообещал молодой человек. – Пристегнитесь, пожалуйста.
Пожав плечами, Коровин щелкнул пряжкой ремня безопасности. Молодой человек повернул ключ, и двигатель «лендровера» ожил, заставив машину слегка завибрировать. Аккуратно вырулив со стоянки и пробравшись сквозь густую толпу стремящихся попасть на рынок или, наоборот, выбраться оттуда людей, водитель переключил скорость и вдруг без предупреждения дал полный газ. Машина сорвалась с места, как торпеда, выпущенная с борта подводной лодки, и пошла стремительно буравить густой транспортный поток, нарушая все мыслимые и немыслимые правила. Коровин машинально вцепился обеими Руками в сиденье и стиснул челюсти так, что заныло в висках. Присущий водителю «лендровера» стиль вождения автомобиля живо напомнил Андрею Витальевичу обстоятельства гибели его супруги.
– Послушайте, вы, – не сдержавшись, сказал он, – что вы вытворяете? Вы можете мне сказать, сколько на вашей совести сбитых пешеходов?
– Ни одного, – спокойно ответил молодой человек, возвращаясь с полосы встречного движения на свою сторону проезжей части. Его слова частично заглушил истеричный сигнал встречного грузовика. – Ни единого, поверьте. И ни одной аварии в черте города.
– А за ней? – непримиримо спросил Коровин.
– За ней – сколько угодно, – любезно проинформировал его водитель. – Видите ли, я участвую в гонках по бездорожью. Там всякое случается, конечно. Но мы занимаемся этим в местах, где заведомо нет ни пешеходов, ни дачников на «москвичах».
А почему это вас так занимает? Вы что, ярый сторонник неукоснительного соблюдения ПДД? Общественный инспектор?
– Два с небольшим месяца назад, – сам не зная зачем, сказал Коровин, – один пьяный негодяй на дорогой спортивной машине сбил мою жену. Она умерла на месте.
Молодой человек за рулем сбросил скорость так резко, что только ремни безопасности помешали Коровину протаранить головой ветровое стекло.
– Черт, – процедил молодой человек сквозь зубы. – Так бы сразу и сказали! Извините. Примите соболезнования.
Тон у него был странный, и Коровин недоверчиво покосился на своего спутника, пытаясь понять, не издевается ли тот. Но повернутый к нему острый профиль молодого человека сохранял непроницаемое выражение, а глаза по-прежнему прятались за темными стеклами очков.
– Так вот ты какой, северный олень, – неизвестно к чему ввернул молодой человек фразу из бородатого анекдота. Тон у него по-прежнему был странный – он говорил как-то замедленно, словно пытался параллельно разговору решить какую-то внезапно возникшую проблему. Машина при этом двигалась со скоростью, которая была на целых пять километров в час меньше разрешенной. Явно непривычный к такому темпу двигатель бормотал глухо и невнятно, словно засыпая на ходу.
– Итак, – после длинной паузы продолжал водитель, – если я не ошибаюсь, вы решили подстрелить Моряка.
Коровин непроизвольно вздрогнул и так резко повернулся к молодому человеку, что в шее у него что-то хрустнуло. Большой, подвижный рот водителя сейчас сложился в гримасу какой-то непонятной печали, а может быть, и скуки.
– Вы знакомы? – не успев как следует подумать, спросил Коровин.
– Более или менее, – ответил молодой человек. – И, чтобы не было недоразумений, скажу вам сразу: я не стану убиваться и бегать на могилку с цветами, если кто-нибудь вышибет Моряку мозги.
Он давно напрашивается на что-нибудь в этом роде.
Но… Ладно, там посмотрим, – непонятно заключил он и, казалось, целиком сосредоточился на управлении автомобилем.
Выехав на Кольцевую дорогу, он заговорил снова.
– Откройте бардачок, – сказал он. – Там есть такой пакет… Да, правильно, этот. Наденьте его на голову, если вас это не затруднит.
– А если затруднит? – устало спросил Коровин.
– Все равно надевайте. Конспияция, батенька! – картаво закончил он, склонив голову набок и на мгновение сделавшись поразительно похожим на политического авантюриста, которого пародировал.
Коровин вздохнул и натянул на голову хрустящий бумажный пакет, чувствуя себя до невозможности глупо.
* * *
Подвал был узкий, бетонный, с низким потолком и длинный, как железнодорожный перрон. В его передней части имелся невысокий барьер, сложенный из рогожных мешков, туго набитых чем-то, что, скорее всего, было обыкновенным песком.С грохотом захлопнув и тщательно заперев тяжелую герметическую дверь, молодой человек щелкнул укрепленным на стене массивным рубильником.
Слегка разжиженный слабым светом дежурных лампочек полумрак мгновенно сменился слепящим сиянием мощных рефлекторов. Коровин зажмурился, давая глазам привыкнуть к режущему свету. Потом он снял очки и протер запотевшие стекла мятым носовым платком.
Теперь, когда глаза освоились, он разглядел в дальнем конце подвала несколько фанерных мишеней, имевших отдаленное сходство с человеческими фигурами. Ему показалось, что мишени расположены чересчур далеко, но он тут же спохватился: судя по всему, стреляли здесь не из пневматического оружия, да и какой смысл покупать снайперскую винтовку, если собираешься стрелять в свою жертву с двадцати шагов?
– Располагайтесь, – радушно предложил молодой человек. – Вот вешалка, можете повесить куртку. Мы здесь одни, так что о сохранности своих вещей можете не беспокоиться. Итак, с чего мы начнем?
– Может быть, прямо с главного? – неуверенно предложил Коровин.
– Разумеется. Значит, снайперская винтовка, да?
Хороший выбор. Но это довольно редкий товар, и стоит он недешево. Впрочем, возможны варианты.
Вам обязательно нужно современное оружие или подойдет «мосинка»?
– Что?
– Винтовка Мосина. Ну, помните, у Твардовского в «Теркине»: «Трехлинейная винтовка на брезентовом ремне…» Дальность прицельного боя – километр.
Скорострельность, правда, так себе – затвор надо передергивать вручную. Магазин на пять патронов.
Ну, в общем, вы эту штуку сто раз в кино видели.
Хотите попробовать?
Он куда-то ушел – Коровин не заметил, куда именно, – и через минуту вернулся с винтовкой.
У винтовки был потемневший гладкий приклад и сизый вороненый ствол, лоснящийся от смазки. Не снимая своих темных очков, молодой человек сноровисто снарядил обойму, загнал ее в гнездо и показал Коровину, как пользоваться затвором. Пытаясь воспроизвести его действия, Андрей Витальевич до крови прищемил себе палец и зашипел от боли.
– Обалдеть можно, – заметил по этому поводу молодой человек. – Ну, как говорится, пожалуйте к барьеру.
Коровин пожаловал, куда было сказано. Торговец смертью помог ему отрегулировать оптику, отошел на шаг и присел на трехногий табурет, положив на колени обшарпанный полевой бинокль.
Оказалось, что по телевизору процесс стрельбы из снайперской винтовки выглядел намного проще, чем было на самом деле. Тонкие, как паутина, линии прицела плыли перед глазами у Андрея Витальевича, ствол почему-то прыгал, ни в какую не желая стоять на месте. Следуя советам молодого человека, Коровин задержал дыхание и плавно нажал на спуск.
Винтовка оглушительно бахнула, окованный железом приклад больно ударил Андрея Витальевича в плечо, едва не сломав ключицу.
– Мимо, – сказал молодой человек, даже не посмотрев в бинокль.
Коровин расстрелял все пять патронов, лишь один раз зацепив самый краешек фанерной фигуры. Отбитое прикладом плечо ныло, в ушах звенело, глаза ломило от напряжения. В подвале остро и непривычно пахло пороховой гарью.
– Так трепещи, буржуй, настал твой час, – печально пропел молодой человек, – против тебя весь бедный класс поднялся… Знаете, – нормальным голосом добавил он, – вам придется купить еще и мегафон, чтобы подозвать Моряка поближе – желательно, вплотную.
– Ерунда, – смущенно сказал Коровин. – Просто надо немного потренироваться.
– И сделать лазерную коррекцию зрения, – насмешливо добавил молодой человек. – Ладно, попробуем еще.
Он забрал трехлинейку и принес другую винтовку – длинную, какую-то очень сложную, с прикладом необычной формы и с прицелом, похожим на небольшой телескоп. Помимо винтовки, он держал в руках небольшую подушечку на эластичном ремешке, которую самолично пристроил Андрею Витальевичу на плечо.
– Спокойнее, – сказал он, возвращаясь на табурет. – Не надо так нервничать.
Коровин открыл огонь. Он расстрелял десять патронов, отложил винтовку и со слабой надеждой посмотрел на молодого человека.
– Два из десяти, – сказал тот, опуская бинокль. – Один в ногу и один в плечо. У вас удивительно стабильные результаты: одно попадание на пять выстрелов. Скажите, кого вы хотите прикончить: Моряка или себя?
Коровин неловко поднялся и стал отряхивать колени.
– Может быть, автомат? – неуверенно спросил он.
– Можно, конечно, и автомат, – сказал молодой человек. – Но тут есть одна загвоздка: сколько ни в чем не повинных прохожих вы согласны ухлопать заодно с Моряком?
– Об этом я как-то не подумал, – признался Коровин.
– Это чувствуется. Знаете что? Я не продам вам оружие. Никакое и ни за какие деньги. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Вы только впустую потратите деньги.
– Это мои деньги, – начиная злиться, напомнил Коровин. – Вы продаете, я покупаю. Какое вам дело?..
– Я объясню вам, какое мне дело, – спокойно ответил молодой человек, вынимая из кармана сигареты.
Коровин заметил, что он так и не снял перчатки. – С вашими способностями Моряка вам не убить. Один шанс из ста, что вы его слегка оцарапаете, и один на тысячу – что убьете. А может быть, один на миллион.
Но, даже если вы попадете, вас обязательно поймают.
Непременно, понимаете? Если не милиция, то уж охрана этого отморозка – наверняка. Может быть, сгоряча они вас просто подстрелят, но это вряд ли. Они постараются взять вас живьем.
– Это мое дело, – повторил Коровин. – Я их не боюсь.
– Это не только ваше дело, – поморщившись от его непонятливости, возразил молодой человек. – Вы никого не боитесь, пока за вас не взялись всерьез.
Поймите, я не собираюсь вас оскорблять, я излагаю непреложные факты. Кто бы вас ни взял – милиция или люди Моряка, – вы обязательно назовете им мое имя. То есть не имя, конечно, свое имя я вам не скажу… Но описать меня вы сможете.
– Я никому не собираюсь вас описывать, – сказал Андрей Витальевич.
– Вот чудак! – воскликнул молодой человек и звонко хлопнул себя по обтянутому кожаными штанами бедру. – Да кто вас будет спрашивать, что вы собираетесь делать, а чего не собираетесь?! Скажете, как миленький – все, что знаете и чего не знаете. Если вы скажете это Моряку, меня убьют. А если ментам, то посадят. Вернее, сначала посадят, а потом все равно убьют. Посмотрите на меня. Мне еще жить да жить!
– Что ж, – после долгой паузы сказал Коровин, – живите. Видимо, мне придется попытать счастья в другом месте.
– Даже и не думайте, – дымя сигаретой, сказал молодой человек. – Ни один дурак не продаст оружие человеку с вашей внешностью и вашими навыками. Вас просто ограбят и выбросят голым на мороз в сотне километров от города. Это проще и безопаснее, чем рисковать головой, вооружая лунатика, который ломает себе пальцы, заряжая винтовку.
– Я все равно его убью, – сказал Коровин, снимая с вешалки куртку. – Так ему и передайте: я, мол, пытался тебя спасти, но этот лунатик пообещал все равно до тебя добраться.
– А вы еще и дурак, оказывается, – сказал молодой человек, даже не думая встать с табуретки, чтобы отпереть мудреные запоры герметической двери. – Я же вам сказал: человечество, а вместе с ним и ваш покорный слуга, вздохнет с облегчением, когда Моряк поменяет обувку. Но это вовсе не означает, что вы должны ложиться на амбразуру, пытаясь сделать то, что вам откровенно не под силу. Есть другие пути достижения цели – не столь драматичные, но гораздо более верные. Скажите, вам обязательно сделать это собственноручно?
– Я не люблю крови, – неохотно ответил Коровин. – Меня от нее мутит. Я просто хочу, чтобы он умер. Мне кажется, что это было бы.., ну, правильно, что ли.
– Я знаю одного человека, – сказал торговец, – который сделает все чисто, грамотно и наверняка. Правда, он обычно дорого берет… Сколько у вас денег?
– Пять тысяч, – машинально ответил Коровин.
– Мало, черт… И больше вы достать, конечно, не можете.
– Нет.
– Это плохо. Впрочем, я знаю, что он сейчас на мели, а это козырь. Оставьте мне ваш номер, я позвоню через пару дней. И не пытайтесь ничего предпринять, вам ясно?
– Не ясно, – сказал Андрей Витальевич.
– Что вам не ясно?
– Зачем вы мне помогаете. Какое вам до меня дело?
– Это трудно объяснить, – сказал молодой человек, и по его виду было ясно, что он действительно пребывает в затруднении. – Можете считать это попыткой хотя бы частично замолить грехи. Такое объяснение вас устраивает?
– Вполне, – не кривя душой, ответил Коровин.
Глава 10
Генофонд нации
После обеда Абзац заглянул на почту. Чтобы попасть туда, ему пришлось пересечь на метро почти весь город, а потом еще полчаса трястись в полупустом салоне расхлябанного дребезжащего автобуса.
Он сошел в районе, который появился на карте Москвы всего несколько лет назад, перешел дорогу и оказался перед дверью почтового отделения, расположенного на первом этаже шестнадцатиэтажного дома, протянувшегося в длину на целый квартал.
Толкнув стеклянную створку, он вошел в сухое душноватое тепло, пахнущее деревом, бумагой и разогретым сургучом. Справа от входа, в отгороженном кадкой с пыльным фикусом уголке, рядами стояли абонентские ящики. Привычно оглядевшись по сторонам и не заметив ничего подозрительного, Абзац нащупал в кармане куртки ключ и отпер ящик, помеченный номером пятьдесят семь.
Это была процедура, которую он осуществлял раз в неделю на протяжении нескольких лет. Этот почтовый адрес был известен очень немногим людям, чьи надежность и скромность напрямую зависели от их финансовой заинтересованности в делах Абзаца. Проще говоря, это был один из каналов связи, по которому посредники сообщали Абзацу о поступивших заказах. Сейчас, когда Шкабров по известным обстоятельствам временно лег на дно, он продолжал приходить сюда, чтобы оставаться в курсе событий.
В последнее время новых сообщений для него не поступало. После того, как Абзац не откликнулся на несколько заманчивых предложений подряд, вполне резонно опасаясь ловушки, посредники, видимо, решили, что он либо умер, либо бросил свою вредную для здоровья профессию и подался в бега, скрываясь от бригадиров Хромого. Поэтому Шкабров был удивлен, обнаружив в глубине ящика запечатанный конверт с написанным от руки адресом и почтовым штемпелем, из которого следовало, что письмо опустили в ящик на Главпочтамте вчера вечером. Почерк на конверте показался ему знакомым – тонкие, словно нарисованные паучьей лапкой линии складывались в нечитаемые буквы, отдаленно напоминавшие готические. Озадаченно хмурясь, Абзац вскрыл конверт и вынул из него одинокий листок, криво выдранный из дешевого блокнота. «В четверг, – было написано на листке. – На старом месте в обычное время. П.».
Не нужно было долго ломать голову, чтобы понять, кто такой этот загадочный П. Теперь Абзац вспомнил, кому принадлежал странный почерк. Но что могло понадобиться Пауку? Может быть, в нем проснулась совесть, и он решил немного приплатить за купленный по бросовой цене пистолет? Абзац усмехнулся: такое предположение имело право на жизнь разве что в качестве шутки.
Он небрежно затолкал письмо в карман куртки и вышел на улицу. Дело уверенно шло к зиме, в воздухе кружили белые мухи. «Скоро Новый год, – подумал Абзац. – Дядя Федя достанет свою пыльную искусственную елку, понавешает на нее шариков, купит три бутылки водки и начнет провожать старый год уже с утра. Часов в шесть вечера, если будут деньги, старик выползет за добавочной дозой горючего и, если его не заметут по дороге в вытрезвитель, встретит третье тысячелетие, распростершись на продавленном диване перед телевизором и оглашая квартиру жутким храпом».
Шкабров вспомнил, как он встречал предыдущий Новый год. Тогда с ним еще была Лика. Они сидели у нее в Медведково и, как обычно, пили «Дом Периньон». На Лике было это ее струящееся парчовое платье до пят, которое, тем не менее, практически ничего не прикрывало, и подаренное Абзацем бриллиантовое колье, которое стоило дороже автомобиля.
На столе горели свечи, и елка в углу пахла свежо и празднично. Это был запах детства – такого далекого, что оно казалось придуманным. Из соседней квартиры доносилось приглушенное бормотание телевизора, под окнами кто-то горланил пьяными голосами: «В лесу родилась елочка», а потом «Ой, мороз, мороз…»
Абзац торопливо закурил, чтобы перебить внезапно возникший во рту привкус дорогого шампанского.
Шампанское он не любил – от этой шипучки у него сразу начинала трещать голова. В той, прошлой жизни Олег Шкабров всем остальным напиткам предпочитал старый добрый скотч, а всей остальной музыке – старых добрых «Битлз». Он был, в сущности, не таким уж плохим парнем, этот Олег Шкабров, подумал Абзац с намеком на улыбку. Очень неплохим, вот только слишком любил скотч, слишком много слушал «Битлз» и имел нехорошую привычку убивать людей за деньги. Эти три пристрастия чуть было его не погубили, а если учесть положение, в котором он оказался сейчас, то словечко «чуть» можно с чистой совестью отбросить…
Он посмотрел на часы. Время у него еще было, и он заглянул в кафе на углу, чтобы перекусить. Интерьер здесь был убогий, но кормили сносно, а обслуживали быстро и относительно вежливо. Правда, Абзаца не покидало смутное подозрение, что обслуживание не было бы таким быстрым, если бы подаваемые блюда не разогревали в микроволновке, а, как положено, готовили из свежих продуктов. Впрочем, решил он, то, чего не видишь, можно смело признать несуществующим, ведь так?
Он плотно пообедал, не в силах отделаться от мысли, что жует девятимиллиметровые патроны и детали пистолета системы Макарова. Дедушка «макаров» был не самым лучшим из его пистолетов, но раньше Абзац никогда не продавал свое оружие и, тем более, не делал этого ради куска хлеба. Это было чертовски унизительно. И что все-таки понадобилось от него Пауку? Неужели он снова начнет приставать с этим заказом Моряка? Абзац не считал судей, особенно честных, своими естественными врагами – они просто, как умели, выполняли свою работу, в то время как он выполнял свою.
Он заказал черный кофе без коньяка и без спешки выкурил сигарету, сидя за накрытым более или менее чистой скатертью столиком и глядя через стеклянную стену на улицу. Газоны уже начали мало-помалу менять цвет, покрываясь растущими белыми пятнами, белые мухи продолжали кружить в воздухе. Серое небо потемнело еще больше, снегопад усиливался – зима пошла на первый осторожный штурм. Торопиться ей было некуда, поскольку исход этого сражения был известен заранее. Уходящая осень давала последний бой перед тем, как окончательно уступить свои позиции, и зима с великодушием более сильного противника предоставляла ей возможность отойти с честью.
Принесенный молодым жуликоватым официантом кофе оказался водянистым и чересчур сладким. Абзац поморщился, но спорить не стал и потребовал счет. Расплатившись, он выпил кофе, как лекарство, и покинул кафе. Перед тем как уйти, он выбросил полученный по почте конверт в урну у входа, а от записки избавился на автобусной остановке.
Он едва успел заскочить к себе на квартиру и захватить старенький, но очень надежный «вальтер».
Пауку он более или менее доверял, но нельзя было исключать возможности того, что до веселого оружейника добрались люди Барабана. Записка могла быть приманкой, внутри которой скрывался крепкий стальной крюк. С точки зрения безопасности на эту встречу лучше было не ходить, но Абзац смертельно устал прятаться по углам от опасностей, половина которых на поверку оказывалась плодами его воображения. Хорошо лежать на дне, имея под рукой открытый банковский счет или набитый наличными саквояж! Но скрываться в одном из самых дорогих городов мира, не имея ничего за душой, – удовольствие ниже среднего.
Таким образом, примерно в половине шестого Олег Шкабров оказался буквально в двух шагах от Каланчевской площади, более известной в народе под названием площади Трех вокзалов. На нем был утепленный матерчатый плащ того фасона, который вышел из моды в конце восьмидесятых, и изрядно поношенная фетровая шляпа с узкими полями. Из-под шляпы сдержанно поблескивали черные очки, в которые было вставлено обыкновенное стекло. Ниже очков можно было разглядеть аккуратно подстриженные усики и бородку клинышком. В одной руке Абзац держал небольшой чемодан, а в другой сжимал дымящуюся трубку с чубуком, выполненным в виде головы веселого черта. Время от времени он подносил эту безвкусную вещицу к губам и, скрывая отвращение, делал короткую затяжку. При этом он словно бы исподтишка, а на самом деле красноречиво глазел по сторонам, что окончательно завершало образ интеллигентного провинциала, впервые попавшего в Москву.
Мимо него медленно проехал полосатый «лендровер» Паука и остановился метрах в десяти впереди. Абзац сдержал улыбку и не торопясь прошел мимо. Паук был в машине один. Он старательно вертел головой во все стороны, выискивая Абзаца, хотя тот был в двух шагах от него. Он быстро скользнул взглядом по нелепой фигуре с чемоданом, вернулся обратно и, наконец, остановил на ней свой взгляд. Абзац стоял на тротуаре, открыто усмехаясь во весь рот. Паук укоризненно покачал головой и покрутил пальцем у виска, давая понять, что по достоинству оценил маскарад. Абзац выбил трубку об угол своего чемодана, сунул ее в карман плаща, рывком распахнул дверцу «лендровера» и плюхнулся на сиденье.
Машина сразу же тронулась.
– Елки-палки, – сказал Паук вместо приветствия, – ты не пробовал выступать в драмкружке?
Абзац поджал губы, придавая лицу утрированное «интеллигентное» выражение, и подчеркнутым жестом поправил на переносице очки.
– Вы, юноша, заметно отстали от жизни, – чопорно произнес он. – Сейчас нет драмкружков. Сейчас есть любительские театры, и даже не любительские, а народные. Народный театр – это вам не драмкружок. Это звучит солидно и основательно, а главное, вызывает у публики и у самих актеров приятные ассоциации со званием народного артиста.
– Что у тебя в чемодане, народный артист? – поинтересовался Паук, сворачивая с Каланчевской на Большую Спасскую. – Надеюсь, не бомба?
– Надейся, – сказал Абзац. – Надежда, как известно, – наш компас земной. Все мы на что-то надеемся. Если бы все зависело только от надежлы на земле давно был бы настоящий рай: молочные реки, кисельные берега, пивные моря и водочные озера.
– Кошмар, – сказал Паук. – Сплошное несварение желудка.
– Я же говорю: рай, – повторил Абзац. – А какое несварение желудка может быть в раю?
Паук оторвал от руля правую руку и задумчиво почесал искривленную переносицу.
– Действительно, – сказал он, – откуда в раю взяться желудкам? В таком случае, пивные моря, водочные озера и даже молочные реки с кисельными берегами совершенно теряют смысл.
– Бред, – подытожил вступительную часть беседы Абзац.
– Полный бред, – согласился Паук.
Веером разбрызгивая коричневую слякоть, машина на бешеной скорости свернула направо и пошла по Садовому кольцу. Не успевший должным образом подготовиться к такому маневру Абзац больно треснулся ухом о стойку кузова и потерял шляпу. С шипением потирая ушибленное ухо, он заметил замерший у обочины милицейский «форд», мимо которого они проскочили, не снижая скорости. Инспектор в исполосованной световозвращающими нашивками теплой куртке приветственно помахал вслед «лендроверу» своим полосатым жезлом.
– Не понял, – сказал Абзац, шаря под ногами в поисках шляпы. – Сколько ты ему платишь, что он такой ласковый?
– Это Шурик, – сказал Паук таким тоном, словно это все объясняло. – Обожает ралли по пересеченной местности. Представляешь, собрал своими руками из разного хлама что-то вроде багги. Только она у него все время ломается, потому что хлам – он и есть хлам, сколько над ним ни колдуй. Ну, я ему иногда помогаю, а иногда и порулить даю. – Он похлопал ладонью по ободу рулевого колеса. – А он меня за это от своих дружков отмазывает, когда они меня за штаны берут.
– А бизнесу такая дружба не вредит? – поинтересовался Абзац.
– Наоборот, помогает. А если ты о предрассудках…
Кто ж меня осудит, если никто ничего не знает?
– Я знаю, – сказал Абзац.
Паук замолчал.
– Это не самая лучшая из твоих шуток, – сказал он наконец.
– Ты себя послушай, – усмехнулся Абзац. – Едет с профессиональным киллером и расписывает ему свою нежную дружбу с ментом. По идее, мне положено тебя пристрелить – не сходя с места, прямо на ходу.
– О, прошу вас, дон Абзаццо, пощадите! – завопил Паук, закрываясь от Абзаца обеими руками. Его правая нога при этом продолжала изо всех сил давить на газ. – Я искуплю свою вину перед семьей!
– Клоун из тебя, как из бутылки молоток, – вздохнул Абзац. – Ладно, говори, зачем звал.
Он сошел в районе, который появился на карте Москвы всего несколько лет назад, перешел дорогу и оказался перед дверью почтового отделения, расположенного на первом этаже шестнадцатиэтажного дома, протянувшегося в длину на целый квартал.
Толкнув стеклянную створку, он вошел в сухое душноватое тепло, пахнущее деревом, бумагой и разогретым сургучом. Справа от входа, в отгороженном кадкой с пыльным фикусом уголке, рядами стояли абонентские ящики. Привычно оглядевшись по сторонам и не заметив ничего подозрительного, Абзац нащупал в кармане куртки ключ и отпер ящик, помеченный номером пятьдесят семь.
Это была процедура, которую он осуществлял раз в неделю на протяжении нескольких лет. Этот почтовый адрес был известен очень немногим людям, чьи надежность и скромность напрямую зависели от их финансовой заинтересованности в делах Абзаца. Проще говоря, это был один из каналов связи, по которому посредники сообщали Абзацу о поступивших заказах. Сейчас, когда Шкабров по известным обстоятельствам временно лег на дно, он продолжал приходить сюда, чтобы оставаться в курсе событий.
В последнее время новых сообщений для него не поступало. После того, как Абзац не откликнулся на несколько заманчивых предложений подряд, вполне резонно опасаясь ловушки, посредники, видимо, решили, что он либо умер, либо бросил свою вредную для здоровья профессию и подался в бега, скрываясь от бригадиров Хромого. Поэтому Шкабров был удивлен, обнаружив в глубине ящика запечатанный конверт с написанным от руки адресом и почтовым штемпелем, из которого следовало, что письмо опустили в ящик на Главпочтамте вчера вечером. Почерк на конверте показался ему знакомым – тонкие, словно нарисованные паучьей лапкой линии складывались в нечитаемые буквы, отдаленно напоминавшие готические. Озадаченно хмурясь, Абзац вскрыл конверт и вынул из него одинокий листок, криво выдранный из дешевого блокнота. «В четверг, – было написано на листке. – На старом месте в обычное время. П.».
Не нужно было долго ломать голову, чтобы понять, кто такой этот загадочный П. Теперь Абзац вспомнил, кому принадлежал странный почерк. Но что могло понадобиться Пауку? Может быть, в нем проснулась совесть, и он решил немного приплатить за купленный по бросовой цене пистолет? Абзац усмехнулся: такое предположение имело право на жизнь разве что в качестве шутки.
Он небрежно затолкал письмо в карман куртки и вышел на улицу. Дело уверенно шло к зиме, в воздухе кружили белые мухи. «Скоро Новый год, – подумал Абзац. – Дядя Федя достанет свою пыльную искусственную елку, понавешает на нее шариков, купит три бутылки водки и начнет провожать старый год уже с утра. Часов в шесть вечера, если будут деньги, старик выползет за добавочной дозой горючего и, если его не заметут по дороге в вытрезвитель, встретит третье тысячелетие, распростершись на продавленном диване перед телевизором и оглашая квартиру жутким храпом».
Шкабров вспомнил, как он встречал предыдущий Новый год. Тогда с ним еще была Лика. Они сидели у нее в Медведково и, как обычно, пили «Дом Периньон». На Лике было это ее струящееся парчовое платье до пят, которое, тем не менее, практически ничего не прикрывало, и подаренное Абзацем бриллиантовое колье, которое стоило дороже автомобиля.
На столе горели свечи, и елка в углу пахла свежо и празднично. Это был запах детства – такого далекого, что оно казалось придуманным. Из соседней квартиры доносилось приглушенное бормотание телевизора, под окнами кто-то горланил пьяными голосами: «В лесу родилась елочка», а потом «Ой, мороз, мороз…»
Абзац торопливо закурил, чтобы перебить внезапно возникший во рту привкус дорогого шампанского.
Шампанское он не любил – от этой шипучки у него сразу начинала трещать голова. В той, прошлой жизни Олег Шкабров всем остальным напиткам предпочитал старый добрый скотч, а всей остальной музыке – старых добрых «Битлз». Он был, в сущности, не таким уж плохим парнем, этот Олег Шкабров, подумал Абзац с намеком на улыбку. Очень неплохим, вот только слишком любил скотч, слишком много слушал «Битлз» и имел нехорошую привычку убивать людей за деньги. Эти три пристрастия чуть было его не погубили, а если учесть положение, в котором он оказался сейчас, то словечко «чуть» можно с чистой совестью отбросить…
Он посмотрел на часы. Время у него еще было, и он заглянул в кафе на углу, чтобы перекусить. Интерьер здесь был убогий, но кормили сносно, а обслуживали быстро и относительно вежливо. Правда, Абзаца не покидало смутное подозрение, что обслуживание не было бы таким быстрым, если бы подаваемые блюда не разогревали в микроволновке, а, как положено, готовили из свежих продуктов. Впрочем, решил он, то, чего не видишь, можно смело признать несуществующим, ведь так?
Он плотно пообедал, не в силах отделаться от мысли, что жует девятимиллиметровые патроны и детали пистолета системы Макарова. Дедушка «макаров» был не самым лучшим из его пистолетов, но раньше Абзац никогда не продавал свое оружие и, тем более, не делал этого ради куска хлеба. Это было чертовски унизительно. И что все-таки понадобилось от него Пауку? Неужели он снова начнет приставать с этим заказом Моряка? Абзац не считал судей, особенно честных, своими естественными врагами – они просто, как умели, выполняли свою работу, в то время как он выполнял свою.
Он заказал черный кофе без коньяка и без спешки выкурил сигарету, сидя за накрытым более или менее чистой скатертью столиком и глядя через стеклянную стену на улицу. Газоны уже начали мало-помалу менять цвет, покрываясь растущими белыми пятнами, белые мухи продолжали кружить в воздухе. Серое небо потемнело еще больше, снегопад усиливался – зима пошла на первый осторожный штурм. Торопиться ей было некуда, поскольку исход этого сражения был известен заранее. Уходящая осень давала последний бой перед тем, как окончательно уступить свои позиции, и зима с великодушием более сильного противника предоставляла ей возможность отойти с честью.
Принесенный молодым жуликоватым официантом кофе оказался водянистым и чересчур сладким. Абзац поморщился, но спорить не стал и потребовал счет. Расплатившись, он выпил кофе, как лекарство, и покинул кафе. Перед тем как уйти, он выбросил полученный по почте конверт в урну у входа, а от записки избавился на автобусной остановке.
Он едва успел заскочить к себе на квартиру и захватить старенький, но очень надежный «вальтер».
Пауку он более или менее доверял, но нельзя было исключать возможности того, что до веселого оружейника добрались люди Барабана. Записка могла быть приманкой, внутри которой скрывался крепкий стальной крюк. С точки зрения безопасности на эту встречу лучше было не ходить, но Абзац смертельно устал прятаться по углам от опасностей, половина которых на поверку оказывалась плодами его воображения. Хорошо лежать на дне, имея под рукой открытый банковский счет или набитый наличными саквояж! Но скрываться в одном из самых дорогих городов мира, не имея ничего за душой, – удовольствие ниже среднего.
Таким образом, примерно в половине шестого Олег Шкабров оказался буквально в двух шагах от Каланчевской площади, более известной в народе под названием площади Трех вокзалов. На нем был утепленный матерчатый плащ того фасона, который вышел из моды в конце восьмидесятых, и изрядно поношенная фетровая шляпа с узкими полями. Из-под шляпы сдержанно поблескивали черные очки, в которые было вставлено обыкновенное стекло. Ниже очков можно было разглядеть аккуратно подстриженные усики и бородку клинышком. В одной руке Абзац держал небольшой чемодан, а в другой сжимал дымящуюся трубку с чубуком, выполненным в виде головы веселого черта. Время от времени он подносил эту безвкусную вещицу к губам и, скрывая отвращение, делал короткую затяжку. При этом он словно бы исподтишка, а на самом деле красноречиво глазел по сторонам, что окончательно завершало образ интеллигентного провинциала, впервые попавшего в Москву.
Мимо него медленно проехал полосатый «лендровер» Паука и остановился метрах в десяти впереди. Абзац сдержал улыбку и не торопясь прошел мимо. Паук был в машине один. Он старательно вертел головой во все стороны, выискивая Абзаца, хотя тот был в двух шагах от него. Он быстро скользнул взглядом по нелепой фигуре с чемоданом, вернулся обратно и, наконец, остановил на ней свой взгляд. Абзац стоял на тротуаре, открыто усмехаясь во весь рот. Паук укоризненно покачал головой и покрутил пальцем у виска, давая понять, что по достоинству оценил маскарад. Абзац выбил трубку об угол своего чемодана, сунул ее в карман плаща, рывком распахнул дверцу «лендровера» и плюхнулся на сиденье.
Машина сразу же тронулась.
– Елки-палки, – сказал Паук вместо приветствия, – ты не пробовал выступать в драмкружке?
Абзац поджал губы, придавая лицу утрированное «интеллигентное» выражение, и подчеркнутым жестом поправил на переносице очки.
– Вы, юноша, заметно отстали от жизни, – чопорно произнес он. – Сейчас нет драмкружков. Сейчас есть любительские театры, и даже не любительские, а народные. Народный театр – это вам не драмкружок. Это звучит солидно и основательно, а главное, вызывает у публики и у самих актеров приятные ассоциации со званием народного артиста.
– Что у тебя в чемодане, народный артист? – поинтересовался Паук, сворачивая с Каланчевской на Большую Спасскую. – Надеюсь, не бомба?
– Надейся, – сказал Абзац. – Надежда, как известно, – наш компас земной. Все мы на что-то надеемся. Если бы все зависело только от надежлы на земле давно был бы настоящий рай: молочные реки, кисельные берега, пивные моря и водочные озера.
– Кошмар, – сказал Паук. – Сплошное несварение желудка.
– Я же говорю: рай, – повторил Абзац. – А какое несварение желудка может быть в раю?
Паук оторвал от руля правую руку и задумчиво почесал искривленную переносицу.
– Действительно, – сказал он, – откуда в раю взяться желудкам? В таком случае, пивные моря, водочные озера и даже молочные реки с кисельными берегами совершенно теряют смысл.
– Бред, – подытожил вступительную часть беседы Абзац.
– Полный бред, – согласился Паук.
Веером разбрызгивая коричневую слякоть, машина на бешеной скорости свернула направо и пошла по Садовому кольцу. Не успевший должным образом подготовиться к такому маневру Абзац больно треснулся ухом о стойку кузова и потерял шляпу. С шипением потирая ушибленное ухо, он заметил замерший у обочины милицейский «форд», мимо которого они проскочили, не снижая скорости. Инспектор в исполосованной световозвращающими нашивками теплой куртке приветственно помахал вслед «лендроверу» своим полосатым жезлом.
– Не понял, – сказал Абзац, шаря под ногами в поисках шляпы. – Сколько ты ему платишь, что он такой ласковый?
– Это Шурик, – сказал Паук таким тоном, словно это все объясняло. – Обожает ралли по пересеченной местности. Представляешь, собрал своими руками из разного хлама что-то вроде багги. Только она у него все время ломается, потому что хлам – он и есть хлам, сколько над ним ни колдуй. Ну, я ему иногда помогаю, а иногда и порулить даю. – Он похлопал ладонью по ободу рулевого колеса. – А он меня за это от своих дружков отмазывает, когда они меня за штаны берут.
– А бизнесу такая дружба не вредит? – поинтересовался Абзац.
– Наоборот, помогает. А если ты о предрассудках…
Кто ж меня осудит, если никто ничего не знает?
– Я знаю, – сказал Абзац.
Паук замолчал.
– Это не самая лучшая из твоих шуток, – сказал он наконец.
– Ты себя послушай, – усмехнулся Абзац. – Едет с профессиональным киллером и расписывает ему свою нежную дружбу с ментом. По идее, мне положено тебя пристрелить – не сходя с места, прямо на ходу.
– О, прошу вас, дон Абзаццо, пощадите! – завопил Паук, закрываясь от Абзаца обеими руками. Его правая нога при этом продолжала изо всех сил давить на газ. – Я искуплю свою вину перед семьей!
– Клоун из тебя, как из бутылки молоток, – вздохнул Абзац. – Ладно, говори, зачем звал.