Воронин Андрей Николаевич. За свои слова ответишь

   – Сорок седьмой просит посадки, – донеслось до его слуха, и сумасшедший, заложив вираж, исчез за колючими кустами.
   Топот десяток ног, крики, свист неслись к нему со всех сторон. Долговязый, худой как щепка сумасшедший с обезображенным вечной улыбкой лицом, высоко подпрыгнув, бросился на него. Конопацкий нанес удар в голову, почувствовал, как его кулак выламывает несколько зубов. Но не успел сделать и двух шагов, как маленький верткий псих подкатился ему под ноги.
   Конопацкий споткнулся, рухнул лицом в траву и едва успел перевернуться, как на него набросились сразу несколько психов. Он бил наугад, уже не глядя, куда придется удар, а вокруг него слышались радостный визг, стоны покалеченных и душераздирающие крики:
   – Хоп! Хоп!
   Психи, отлично запомнившие, как их били санитары, отводили душу. Толстый, как боров, сумасшедший уселся на Конопацкого верхом и изо всех сил давил ему горло, при этом широко открыв рот, урчал и высовывал язык.
   Когда Грязнов подбежал к Конопацкому, то уже сам не мог ничего поделать, того не было видно из-под сгрудившихся сумасшедших, каждый рвался добраться до голого тела, ущипнуть, сдавить, ударить. Грязнов бил ногами, оттаскивал психов за халаты, кричал, ругался матом, но на место одного оттащенного бросались двое свежих.
   – Суки! Прочь! Убью! – кричал Валерий Грязнов, размахивая оторванным от серого больничного халата воротником.
   Вновь подбежавшие сумасшедшие, устрашенные его видом, стояли поодаль полукругом и боязливо жались друг к другу. Но те, кто уже почувствовал боль, кто ощутил запах крови, безумствовали в полном смысле этого слова.
   Наконец-то подоспели санитары. Орудуя дубинками со встроенными электрошокерами, им удалось-таки растащить психов, утихомирить их.
   Конопацкий лежал на спине, перепачканный в земле.
   Даже траву и ту на этом месте психи вырвали с корнем, превратив газон в зелено-желто-коричневое месиво. Виталий выглядел ужасно: исцарапанное лицо, до половины оторванное ухо, сломанный нос, разорванная до самой мочки уха щека, разбитая бровь вывернулась и сползла на кровоточащий глаз, сквозь кожу, чуть выше живота, торчало остро сломанное ребро, вздрагивавшее при каждом неровном вздохе.
   – Уроды! – кричал Грязнов, замахиваясь на сумасшедших, и те с криками и смехом разбегались, но недалеко, прятались за деревьями и оттуда выглядывали – что же будет дальше.
   Пару раз пнув ногой лежащего и ноющего психа, Грязнов наконец сорвал-таки свою злость и понял, что нужно действовать быстро. От административного корпуса уже бежал в расстегнутом белом халате встревоженный Марат Иванович Хазаров.
   – Ну что я могу сказать, козлы – они и есть козлы, – плюнул на истоптанную траву Грязнов, когда Хазаров с укором посмотрел на него.
   Приковылял и свалившийся с лестницы охранник. Он прижимал к голове напитавшийся кровью носовой платок и виновато смотрел на главного врача.
   – Он.., я сам не знаю… – попытался оправдаться он.
   – Заткнись! – процедил сквозь зубы Хазаров. – В реанимацию, быстро! Где носилки?
   Двое санитаров побежали к крыльцу, а Марат Иванович присел возле неровно дышащего Конопацкого. Брезгливо, боясь испачкаться, приоткрыл тому веко. Закатившийся глаз подрагивал, на нем неровное, как клякса, расходилось пятно кровоизлияния.
   Хазаров прижал пальцы к сонной артерии, почувствовал неровное, судорожное биение.
   – Конец, долго не протянет. Резать надо прямо сейчас, – это было последнее, что услышал Конопацкий.
   Слова психиатра донеслись до него издалека, словно эхо, и он тут же провалился в черное небытие.
   – Срочно звони, чтобы приехал хирург, – бросил он Грязнову, – потому что наш специалист способен только отделить почку. Пусть готовит изотермический контейнер для сохранения, – Хазаров отдавал только самые необходимые распоряжения, понимая, что сейчас у него не хватает людей, чтобы их исполнять.
   Еще живого, но уже бесчувственного Конопацкого положили на носилки и отправили в операционную. Мрачный, ссутулившийся Хазаров поднялся на крыльцо и столкнулся с перепуганной Катей, пристально посмотрел на нее.
   – Вот что иногда бывает, – тихо произнес он, – иди в операционную, там понадобится твоя помощь.
   Сумасшедших охранники загнали в корпус, не обращая внимания на то, что у некоторых оказались выбиты зубы, разбиты носы, у двоих сломаны руки.
   Катя быстро присоединяла к телу Конопацкого датчики, накрыла его простыней, оставив окно на спине.
   – Анестезии не надо, – из-под маски произнес хирург, когда анестезиолог попытался приложить к лицу Конопацкого маску, – он и так уже, считай, труп, бесчувственный.
   Виталик даже не вздрогнул, когда его кожу располосовал скальпель. Катя, ассистируя хирургу, старалась забыть о том, что сегодня произошло, старалась не думать, что это она дала Конопацкому в руки скальпель, спровоцировала его побег.
   Она всецело сосредоточилась на работе, старалась не ошибиться, подавая инструменты, но пару раз вместо ножниц протягивала зажимы, вместо зажимов – скальпель. Ее не смущало то, что хирург во время операции ругается на нее матом, так было заведено: делай что угодно, лишь бы это помогало работать.
   В зияющий разрез Катя сунула кровеотводящую трубку, обложила обнажившиеся почки тампонами.
   – Кажется.., успели., мать его, – шептал под маской хирург, мастерски перерезая ткани и устанавливая зажимы. – Кажется, успели на…
   Наконец почка была отделена, и ее бережно поместили в изотермический контейнер для хранения органов, предназначенных для трансплантации.
   И в этот самый момент на экране осциллографа ломаная линия стала прямой.
   – Мы успели, и он успел, – мрачно пошутил хирург, стягивая перчатки и бросая их в умывальник. – Ну и испачкался же я, – спокойно произнес он, глядя на зеленый халат, сплошь забрызганный кровью.
   – Я устала, – прошептала Катя.
   – Отдыхай, теперь тебе никто не помешает.
   Но отдохнуть ни ей, ни хирургу не пришлось. Их еще ждали проломленная голова санитара, только что пришедшего в себя, увечья сумасшедших. Бригада хирургов, вызванных Хазаровым из Москвы, уже прибыла, и вовсю шли приготовления к пересадке почки геру Шнайдеру.
   – Черт с ним, со вторым тестом на СПИД, – сказал Хабаров, – если ждать результатов, то не успеем. Будем считать, что все в норме.
   Затем он тронул за руку Грязнова и повел его в комнату, где стоял пустой металлический стол с разрезанными ремнями.
   – Валера, посмотри, ты в этом лучше разбираешься.
   – А что здесь смотреть, – зло ответил Грязнов, – я и так уже понял, что произошло.
   – Ну?
   – Эта сучка, Катька, устроила ему побег.
   – Зачем же ты сразу так? – улыбнувшись, произнес Хазаров.
   – Я по ее лживым глазам понял, лишь только на нее посмотрел.
   – И я понял, но убедиться не мешает.
   Грязнов подошел к столу, осмотрел все четыре ремня.
   Три из них были явно перерезаны скальпелем, четвертый же наполовину разорван, наполовину разрезан.
   – Посмотрите, если не верите, Марат Иванович, она надрезала один ремень и дала ему скальпель, оставила одного.
   Хазаров задумчиво смотрел на перерезанные ремни, затем покачал головой.
   – Ты понимаешь, что это не так?
   – Да нет, точно! Вы что, не видите?
   – Я-то вижу, но думать приходится не всегда так, как было на самом деле. Просто кто-то, я не знаю – ты, она, а может, я, случайно оставил скальпель на столике поблизости, он сумел дотянуться и перерезал ремни.
   Грязнов, ничего не понимая, смотрел на Марата Ивановича.
   – Но это же невозможно! Ни я, ни вы к скальпелю не прикасались, а насколько я понимаю, он лежал там, под вытяжкой, и чтобы до него дотянуться, нужно иметь руку метра четыре длиной.
   – Я еще раз тебе повторяю, – спокойно втолковывал Хазаров, – что Катя не виновата, и мы ей сейчас об этом скажем, понял? – он подмигнул Грязнову.
   Тот растерянно улыбнулся:
   – Кажется, понимаю.
   – Ну вот, успокоишь ее, подбодришь, скажешь, что она ни в чем не виновата. А потом, знаешь, я не хочу ее видеть в обозримом будущем, а потом – никогда. Жаль, конечно, что у нас нет сейчас заказа на пересадку почки женщине примерно ее возраста, но, с Другой стороны, тело ее должны найти целым. Насчет невредимости – это уж тебе решать.
   – А почему я?
   – Кто же еще? – пожал плечами Хазаров. – Я врач как-никак, клятву Гиппократа давал, а ты спецназовец бывший, можно сказать, профессиональный убийца. Это уж, Валера, кто на кого учился. Я ее задержу здесь до одиннадцати вечера, а ты уж смотри по обстановке. Да, кстати, – Хазаров остановился возле каталки, на которой лежал прикрытый окровавленной простыней труп Конопацкого, – сделай так, чтобы он исчез незаметно. Ты это умеешь, специалист, – и, не дав Грязнову возразить ни слова, Хазаров вышел на лестницу. – Где наша Катя? – спросил он у санитара.
   – Там.
   – Душевнобольным гипс накладывает? Что ж, похвально. Скажи, как закончит, пусть зайдет. Я поздно буду, день-то сегодня особенный.
   В операционной в это время шла ответственная работа.
   На лицо Шнайдера легла прозрачная маска, от которой тянулся к баллонам гофрированный шланг. Несколько глубоких вздохов – и гер Шнайдер почувствовал, как мир закружился у него перед глазами, он только успел подумать, что, наверное, точно так же приходит смерть, легко и буднично.
   Он еще несколько раз невнятно пробормотал:
   – Фюнф, фюнф… – цифру «зеке» у него вспомнить уже не было сил.
   – Все, наркоз действует, – сказал анестезиолог, – можно приступать.
   Все присутствующие в операционной затаили дыхание. и хирург занес скальпель над бледной дряблой кожей.

* * *

   Грязнов стоял под навесом и жадно курил. Он думал о том, что сегодняшний день, начавшийся так удачно, испорчен. Вместо того чтобы ехать в Москву и оттянуться, он должен заниматься вещами, которые не сулят приятных ощущений. Внизу, на выходе из подземного госпиталя, его ждет каталка с трупом, который предстоит уничтожить. А ночью…
   Грязнов вздохнул, раньше ему никогда не приходилось убивать женщин. Сколько же мертвых мужчин было на его совести, он точно не знал. Началось все на войне в Афганистане, когда он даже наверняка не знал, какая из посланных им пуль достигала цели.
   Окурок полетел в лужу, скопившуюся на бетоне, и жалобно зашипел.
   «Нечего тянуть, надо разобраться с трупом», – сам себе приказал Грязнов и, ничем не прикрываясь от дождя, с Непокрытой головой зашагал к лечебному корпусу.
   Санитар встретил его сочувственной улыбкой.
   – Ну и денек, Валера, сегодня выдался!
   – И не говори, – Грязнов прислушался: корпус гудел, как рой потревоженных мух. – Психи никак не успокоятся, того и гляди, друг друга покалечат.
   – А тебе-то что?
   – Покалечат – это еще полбеды, а то, смотри, забьют кого-нибудь до смерти. Потом комиссия приедет, разбираться начнут. Не люблю я этого.
   Санитар, в общем-то, понимал, зачем пришел Грязнов, понимал также, что браться тому за работу не хочется.
   – Двух психов мне выдели, только тех, что поспокойнее и говорить почти не умеют, только мычат.
   – А! Сникерса с Марсом? – расплылся в улыбке санитар, вспомнив двух душевнобольных, которые вечно ходили неразлучной парочкой и были, в общем-то, довольно спокойными. Главное, что их отличало от других, так это короткая память. Они даже забывали, ели они или нет, и могли, только закончив обед, встать в очередь на раздачу, и если их не уводили силой из столовой, то лопнули бы от обжорства.
   – Да, Марса со Сникерсом. Они как, сегодня не отличились в драке?
   – Нет, они были в столовой, когда каша заварилась.
   Правда, им немного возбуждение передалось, но сидят, мычат, пальцем друг в друга тыкают. Сходить с тобой, Валера?
   – Да, выведи их из палаты, а дальше я уж сам, чего всем пачкаться.
   – Тоже правильно, – согласился санитар и, вооружившись дубинкой-электрошокером, пошел с Грязновым на второй этаж.
   Все двери в палатах были без ручек, единственную на весь корпус ручку санитар носил в кармане халата.
   – Здесь, подожди, – санитар вставил свой универсальный ключ и открыл дверь.
   Сперва несколько психов бросились к выходу, но, завидев дюжего санитара, тут же попятились. Он поискал взглядом и нашел Марса со Сникерсом, сидевших на кровати, указал на них дубинкой:
   – Ты и ты – на выход!
   Психи переглянулись, не сразу поняв, что от них требуется.
   – Они что, совсем ни хрена не понимают? – разозлился Грязнов.
   – Случается, в плохую погоду у них крыша отъезжает и объяснить им становится совсем сложно. Но есть у нас один, Васька, вместо переводчика. Эй, Васька! – крикнул санитар.
   И тут же перед ним по стойке «смирно» встал худощавый псих с радостной улыбкой на лице. Сразу было понятно, что он готов выполнить любое приказание: скажи ему сейчас выпрыгнуть в окно, он и выпрыгнет, ни секунды не поколебавшись.
   – Объясни двоим бойцам, что работа для них появилась, и сам с ними иди.
   Васька щелкнул каблуками и побежал к Марсу со Сникерсом. Присел перед ними на корточки и со страшными ужимками жестами принялся объяснять, что им нужно идти. Психи замычали, закивали и тут же двинулись к двери.
   – Видишь, как он ухитряется с ними разговаривать!
   Псих психом, а изъясняться руками умеет. Мне иногда кажется, что он этим двум даже анекдоты на пальцах рассказывает.
   – И какие же? – вяло поинтересовался Грязнов.
   – А у них всегда, что ни анекдот, то непременно про баб.
   Они хоть и дурные, но мужское хозяйство-то почти у всех в порядке. Вот и оттягиваются, кто как умеет. Кто про женщин не только понаслышке знает, анекдоты рассказывает, а кто бабы в руках не держал, тот сам себе удовольствие доставляет или тех, кто послабее да потолще, в задницу трахает. А в рот они давать боятся, хоть и психи, а понимают – откусить могут. Иногда в окошко ночью заглядываешь, так они соберутся в кружок и дергают себя за концы, – санитар рассказывал о психах с ехидной ухмылкой, потому как в этом самом вопросе сумасшедшие мало отличались от здоровых мужчин, попавших в безвыходную ситуацию, когда до женщин им не добраться, – то ли в армии, то ли в тюрьме. – И смотри мне, Васька, чтоб без глупостей! – напутствовал санитар зондеркоманду психов.
   Васька тут же приложил правую руку к сердцу и низко-низко поклонился, мол, под моим началом они что угодно сделают.
   – Ты старший, Васька, с тебя и ответ.
   – Понял, – захихикал Васька и, сжав колени, принялся вилять бедрами, словно собирался напустить в штаны.
   – Пошли, – Грязнов двинулся по аллее, то и дело оглядываясь, поспевают ли за ним психи.
   Те были приучены к беспрекословному повиновению.
   Санитары тут служили крутые. Если и случались конфликты, то лишь тогда, когда сумасшедшие сбивались в стаю, как сегодня. Тогда уже управлять ими было невозможно. Бунт ликвидировали, разбив толпу на малые группки.
   Когда Грязнов оказался у черного входа в административный корпус, психи не дошли до него метров десять и стали как вкопанные. Васька часто-часто моргал, он-то надеялся, что работа сегодня предстоит плевая – то ли листья сгребать, то ли деревья окапывать. Но если их приводили сюда, ко входу в подземный госпиталь, то это могло означать лишь одно: предстоит избавиться от трупа, а смерти и вида крови даже самые невменяемые психи боялись панически.
   – Чего стали? – рявкнул Грязнов. – Пошли!
   Васька сделал шаг вперед, а вот Марс со Сникерсом остались стоять, делая вид, что ничего не понимают.
   – Объясни долбакам, что нужно идти вниз, – теряя всякое терпение, прокричал Грязнов.
   Васька принялся им ожесточенно втолковывать, что следует слушаться Грязнова, но те никак не соглашались, мотали головами и мычали.
   Наконец псих Васька пустил в ход последний аргумент: показал на Грязнова, а затем провел себе ладонью по шее, дескать, не пойдете, вас прирежут.
   – Согласны, – наконец сообщил Васька и, зайдя Марсу со Сникерсом за спину, толкнул их.
   Те, семеня, подталкиваемые Васькой, поплелись к лестнице в подвал. Каталка уже стояла на нижней площадке перед железной дверью, плотно закрытой на все ригели.
   Грязнов свел своих помощников на самый низ и лишь после этого зажег свет, потому что вид окровавленной простыни мог просто парализовать сумасшедших. А по опыту Грязнов знал, если не давать времени на раздумье, то по инерции психи сделают все как надо.
   – Взять и вынести! – зычным голосом, как командир роты на плацу, скомандовал Грязнов.
   Васька перевел приказ на язык жестов.
   Закрыв глаза. Марс со Сникерсом взяли труп Конопацкого за руки и за ноги, поволокли его по крутой лестнице.
   «Лишь бы не споткнулись», – морщась, подумал Грязнов и пошел за ними следом, надеясь лишь на то, что если психи споткнутся, то пролетят мимо него.
   Но Бог миловал. Оказавшись на улице, сумасшедшие, похожие как братья-близнецы, остановились и посмотрели друг на друга, мол, что дальше делать? К трупу они уже немного привыкли, тот не царапался и не кусался, а значит, не был для них опасен.
   Валерий повел их за собой. Все это делалось еще при свете дня, но Грязнов был спокоен. Посторонние на территорию лечебницы не попадали, а психи были заперты в корпусе, на задний двор никто не заходил. Он точно помнил, что неподалеку от административного корпуса есть низкий толстый пень старой липы, спиленной два года тому назад, но от волнения никак не мог отыскать его. Сумасшедшие с трупом бродили за ним, как привязанные на веревку.
   Наконец оказалось, что пень был просто присыпан кучей листьев. Грязнов разбросал их ногой и приказал:
   – Сюда.
   Труп прикрыли простыней, положили на пень, и Васька с готовностью вытянулся в струнку, мол, что еще надо? Если ничего, то они готовы вернуться.
   – Топор, – спокойно произнес Грязнов, показывая на пожарный щит, где висел сплошь выкрашенный в красную краску большой топор с широким лезвием.
   Васька, высоко поднимая ноги, словно шел не по траве, а по толстому-толстому слою поролона, приблизился к пожарному щиту, откинул сетку и торжественно снял тяжелый топор. Он нес его, прижимая к груди, словно боялся выронить и сделать ему больно. Вернувшись к пню, он застыл, все так же прижимая топор к себе.
   – Отдай топор Сникерсу, – Грязнов показал на сумасшедшего.
   – Это Марс, – уточнил Васька.
   – Один хер, отдай ему.
   Марс уцепился двумя руками в рукоятку и мелко-мелко задрожал.
   – Простыню сними.
   Васька, отвернувшись, стянул окровавленную простыню, и все, даже Грязнов, зажмурились. Под дождем на пне лежало голое тело, в боку зияла страшная окровавленная рана.
   – Пусть отрубят голову и кисти рук, – стараясь говорить бесстрастно, произнес Грязнов. Но даже у него голос дрогнул.
   – Нельзя, – запинаясь, произнес Васька.
   – Почему?
   – Это человек.
   – Это свинья! – зло проговорил Валерий. – Свинья, понял? Хрю-хрю – с рылом и копытами.
   – Свинья? – недоверчиво глядя на Грязнова, переспросил Васька и, покачав головой, добавил:
   – Копыт нет.
   – Отрубят ноги, тогда и не будет. Если спорить будешь, то сам топор возьмешь.
   – Свинья, свинья, – принялся втолковывать Васька, время от времени издавая звуки, очень похожие на натуральное хрюканье. Ему даже пришлось встать на четвереньки, чтобы изобразить свинью.
   Марс со Сникерсом с недоверием смотрели на своего собрата.
   – Сумасшедшие – одно слово, – пробормотал Грязнов. – Долго ты там еще кочевряжиться будешь?
   – Сейчас, сейчас… – Васька как ни был перепуган, но все же понимал, что отрубить голову, если труп лежит животом на пне, сложно.
   Он взял покойника за ноги и оттащил его так, чтобы голова оказалась на широком пне. Сникерс выставил вперед руку и принялся пятиться.
   – Что такое? – Грязнов уже собирался ударить сумасшедшего.
   – Говорит, что свинья смотрит.
   И в самом деле, один глаз у Конопацкого был открыт.
   – Смотрит, да не на тебя, – руки у Грязнова тряслись, дрожал и топор в руках у Марса. – Руби, – закричал Грязнов, – руби! – толкая Марса в плечо.
   Тот нерешительно подошел к пню и, высоко занеся топор, замер.
   – Да что такое, черт побери! А ну, бери сам топор! – Грязнов схватил Ваську за руку и потащил к пню.
   В этот момент топор просвистел в воздухе, с хрустом перерубил шею и глубоко вошел в пень. Голова, качнувшись, скатилась в траву. Грязнов удивился, какая сила таится в тщедушном с виду Марсе. Он бы сам не сумел так чисто перерубить шею и так глубоко вогнать топор в дерево.
   – Руки обкорнай, только не высоко, одни кисти.
   Грязнов действовал по накатанной схеме. Человека безошибочно можно идентифицировать по лицу и отпечаткам пальцев. Если уничтожить голову и руки, то считай, труп опознать уже невозможно, разве что приключится какая-нибудь случайность.
   Марс подошел, одной рукой легко вытащил топор из дерева и положил его на траву. Затем показал пальцем на Сникерса и замычал.
   – Правильно, – резюмировал Грязнов, – нечего ему без дела стоять, пусть и он поработает.
   На удивление, Сникерс абсолютно спокойно поплевал на ладони, взял топор и, даже высоко его не поднимая, отрубил трупу ладони, словно занимался этим каждый день. А затем, широко улыбнувшись, посмотрел на Грязнова, ожидая похвалы. Но даже у того язык не повернулся сказать что-нибудь вроде «спасибо» или «молодец».
   – Скажи им, чтобы притащили бак из нержавейки, который стоит на лестнице, с кислотой. Только пусть не обольются.
   – Что такое кислота, они знают, – принялся благодушно рассуждать Васька.
   К удивлению Грязнова, сумасшедшие боялись не просто трупа, а целого трупа. Расчлененный, он уже для них не был страшен: ни вцепиться, ни укусить не мог, лишь отрубленную голову и руки они обходили с опаской. Грязнов не мог удержаться, чтобы не закурить. Его поташнивало, хоть он в своей жизни насмотрелся всякого, но человеку с относительно нормальной психикой привыкнуть к виду размозженных костей и отрубленных конечностей практически невозможно.
   О чем-то по-своему мыча, Марс со Сникерсом не спеша отправились к черному ходу, а затем появились с большим, литров на двадцать, баком из нержавейки, закрытым герметической крышкой. Несли они его осторожно, боясь споткнуться. На этот раз Валерий не подгонял их, не хватало еще, чтобы психи облились кислотой, ведь она для другого нужна.
   – Открывай, – скомандовал Валерий, сам удивившись тому, как спокойно прозвучал его голос.
   Крышку отбросили, и тут же Грязнов почувствовал едкий запах кислоты. Не помогало даже и то, что дул свежий осенний ветер, влажный, бодрящий.
   – Голову и руки внутрь!
   – Кто? – спросил Васька, глядя на Грязнова невинными глазами.
   – Ты, урод!
   – А может, кто-нибудь из них?
   – Ты, я сказал!
   – Хорошо, только потом мне эта свинья сниться будет, – рассудительно заметил сумасшедший и, отыскав в траве две палки, подцепил ими сначала одну кисть, потом другую. А вот голову ему никак не удавалось взять двумя палками, та выскакивала и с глухим звуком падала на землю.
   Потеряв терпение, Грязнов выругался и, взяв отрубленную голову за волосы, осторожно опустил ее в кислоту.
   Жидкость уже бурлила, извергая из себя пар и нестерпимо едкий запах.
   – Скажи, пусть разрубят то, что осталось, и упакуют в мешки, – Грязнов вытащил из-за пазухи сверток черных мешков для мусора в заводской упаковке и моток капронового шнура. – Только скажи, чтобы аккуратно делали, на два узла завязывали, а не на бантик, психи долбаные!
   Марс со Сникерсом, даже не препираясь, принялись за дело. Грязнов слышал, как глухо опускается на мертвое тело топор, как хрустят кости, как с писком лезвие вытаскивается из мокрого дерева. А Васька стоял возле бака с кислотой и, с интересом заглядывая вовнутрь, помешивал содержимое кривой толстой палкой. Время от времени он доставал палку и смотрел на почерневшее от кислоты дерево, от которого поднимался едкий пар.
   Сперва в баке раздавался глухой мягкий стук, затем удары стали звонче.
   «Значит, мягкие ткани уже растворились, череп стучит, – отметил про себя Грязнов, – еще с полчаса, и от них следа не останется.»
   Он обернулся. Марс со Сникерсом уже рассовали по пакетам расчлененное тело и теперь деловито опутывали черные пакеты капроновым шнуром. Завязывали, как и распорядился Грязнов, на два узла. Завязывая первый, Сникерс придерживал его пальцем, чтобы не расползался, а Марс тут же сверху затягивал второй.
   Одну за другой Грязнов выкурил четыре сигареты. Наконец Васек вынул палку из бидона с кислотой, та наполовину стала короче..
   – Вроде все, не стучит уже.
   Грязнов заглянул в чан: в мутной жидкости, все еще дымившейся', плавали на поверхности клочья волос.
   – Понесли! – распорядился он и повел Марса со Сникерсом, сгибавшихся под тяжестью бака, к асфальтированной дорожке. – Сюда, – показал он рукой на решетку ливневой канализации.
   Ловко, почти ничего не расплескав, сумасшедшие вылили дымящуюся кислоту в ливневый колодец. Марс заглянул на дно бидона и замычал, показывая туда пальцем. Сникерс попытался было сунуть туда руку, но Васька ударил его по пальцам.
   – Чего там?
   Васька присел на корточки и осторожно заглянул в бидон, придерживая рукой откидную крышку.
   – Зубы там золотые, два, – радостно сообщил он.
   – Вытряхивай и их.
   – Золото.., не надо, – покачал головой Васька.
   – Вытряхивай, я сказал!
   Жалобно звякнув о дымящуюся стальную решетку, коронки упали на дно колодца.