Страница:
Он был зол на себя за то, что целых полдня смертельно боялся милиции, ОМОНа, зол на Грязнова, который поручил ему убрать незнакомца, проявившего подозрительный интерес к мальчишке-бомжу, зол на психа, который мог спокойно показать ему голую задницу и при этом уйти на четвереньках безнаказанным.
– Брось его, – крикнул Толян, – время не ждет. Все равно он ничего не понимает, улыбается, и только. Я один раз этого психа до кровавых соплей бил, а он улыбался – и все тут. Так и отрубился с улыбкой, урод! – от злости слишком резко отпустил сцепление, и машина, дернувшись, заглохла.
– Не нервничай, – криво улыбнулся бандит-санитар, – кончим дело, нам отгул дадут и денежки. Оттянемся… Я уж и девчонок отыскал, проверенных, заразы нет.
В продуктовой палатке работают, их на заразу каждый месяц проверяют.
– Если повезет, то и на собственной жене триппер поймаешь, – окончательно разуверившись в том, что в жизни бывает счастье, отозвался шофер. И, будучи полон уверенности в том, что двигатель не заведется, взялся за ключ в замке зажигания.
Машина дернулась.
– Ты же сцепление не выжал!
Толян с недоумением посмотрел на ногу, прижимавшую педаль сцепления к самому коврику. Машина дернулась как-то сама по себе, еще раньше, чем включился стартер.
– Ты чего?
– Показалось, наверное…
Секунд пять мужчины сидели, прислушиваясь, но ничего подозрительного так и не обнаружили, лишь сумасшедший с голой задницей в синяках полз между красными и желтыми кустами.
– Показалось… – Колян сплюнул в приоткрытое окно.
– Точно, не может этого быть! – подтвердил Толян. – Мертвецы не ворочаются.
Больше никто не становился на пути автомобиля, и шофер ловко подвел его к самой рампе административного корпуса – туда, где был вход в подземную клинику.
– Грязнов тут? – спросил Колян.
– Хрен его поймет, где он шляется! Я ему на мобильник звонил, он с ним не расстается. Надо бы психов прихватить, чего самим мараться? Сами на каталку выгрузим, а потом за психами сходим. Нечего ему в багажнике зря валяться.
– Чего ты переживаешь, крови же не было, а значит, багажник чистый останется.
– Брезгливый я, – признался Толян.
– Знаю, – рассмеялся Колян, – даже трахаться в машине и то не можешь, тебе белые простыни подавай.
– У каждого свои заморочки.
Вдвоем мужчины выбрались из машины, и Толян ключом открыл багажник. Тело под брезентом лежало совсем в иной позе, чем та, в какой его загрузили бандиты. И неудивительно, ведь машину трясло по дороге.
Колян потянулся к сигарете.
– Потом покуришь, давай выгружать!
Но язычок огня уже лизнул кончик сигареты. Ветер подхватил голубоватый ароматный дым, и Толян, не удержавшись от соблазна, тоже закурил. Сбрасывать брезент мужчинам пока не хотелось. Одно дело, когда видишь под материей бесформенное возвышение, другое – если перед тобой лежит труп.
– Здоровый мужик был.., сложением, – проговорил Толян, – таких мне редко встречать доводилось.
– Теперь еще реже встречаться будут, – робко пошутил Колян и тут же закашлялся.
Никелированная каталка, новенькая, блестящая стояла на рампе.
– Странная штука – жизнь, – глядя на каталку, перевидевшую уже не один десяток мертвецов, проговорил Колян.
– А смерть, по-твоему, штука не странная?
– Не странная, а сраная… Да уж… – сказал Колян, глубоко затягиваясь, – я в прошлом месяце дядьку двоюродного хоронил… Так уж случилось, что у него в роду одни бабы остались, некому было ни гроб заказать, ни с директором кладбища переговорить. Вот поехал я в похоронную контору, говорю: гроб можно заказать? Стали они мне всякие навороченные гробы показывать. Нет, говорю, мне что-нибудь попроще. «Ну, – говорят, – тогда в цех пошли, там у нас продукция, которая не залеживается.» Пришли мы – что-то наподобие гаража бывшего, – стоят четыре мужика и по шаблонам гробы ляпают из сырых досок. Пневматическим пистолетом обивку пристреливают – всякие там кружева, ситец красный, черный." А вдоль стены штабеля из гробов стоят в два человеческих роста, не сосчитать, сотни две, а то и три. Говорят: «Выбирайте, какой вам больше нравится». Я перебираю гробы, один – хлипкий какой-то, того и смотри развалится, другой сырой – не поднять, а на третьем – обивка уже плесенью пошла. И вдруг мне в голову стрельнуло: это ж стоят тут гробы, а люди, которых в них похоронят, еще по улице ходят! А мужики знай себе новые и новые клепают! И какой бы кризис ни случился, сколько бы бакс ни стоил, их бизнес никогда не остановится. Представляешь, Толян, может, и для нас уже гробы готовые где-то стоят!
– Не для нас одних, – философски заключил Толян, растирая короткий окурок о бетон погрузочной рампы. – Хорош базарить, давай делом заниматься, – и он аккуратно свернул брезент в багажнике, – беремся, ты за руки, я за ноги. Тяжелый, зараза! – проговорил Колян.
И хоть он сам был под метр девяносто ростом, широк в плечах, но и то кряхтел, когда вытаскивал Рублева из багажника. Ему даже пришлось поставить ногу на бампер, чтобы подставить под тяжесть колено. Кряхтел и Колян, начищенные армейские ботинки Комбата с высокой шнуровкой испачкали ему гуталином руки.
– Мертвецы – они всегда немного тяжелее живых кажутся, – сказал Толян приятелю.
Тот, будучи суеверным, не отрываясь смотрел на лицо сильного мужчины, которого ему удалось завалить ударом по голове.
И вдруг провисшее до этого тело напряглось, Рублев резко открыл глаза.
– Ой, бля! – только и воскликнул Колян, встретившись с ним взглядом.
Его напарник даже не успел сообразить, в чем дело, не успел разжать руки, как Рублев, подогнув ноги, резко ударил ему в живот, и все трое упали на асфальт, густо усыпанный золотыми кленовыми листьями.
Из беспамятства Комбата вывел холодный свежий воздух, обвевавший лицо, это было первое ощущение после забытья. До этого он ничего не видел, не слышал, не чувствовал, черная темнота окутывала все его естество. Лишь пару раз, когда Комбат лежал в машине, сознание на мгновение возвращалось к нему. Первый раз это был какой-то странный толчок, от которого он почувствовал пронзительную боль в голове. Это было подобно разряду электрической искры в темноте: мгновенное озарение, а затем вновь непроницаемая чернота – тогда автомобиль наскочил на стык асфальтовых слоев.
Второй раз Комбат, на мгновение придя в себя, попытался перевернуться, не поняв, где он и что с ним произошло. Вот тогда и качнулась машина с заглохшим мотором.
А теперь сознание вернулось к нему вместе со свежим воздухом, внезапно ударившим в лицо, прокравшимся в легкие. Он открыл глаза и увидел над собой по-осеннему ясное небо, верхушки деревьев. Но увидеть эту красоту целиком ему мешало какое-то пятно, черное, расплывчатое – враждебное.
Он вновь чуть не потерял сознание от страшной боли, пронзившей мозг. И эта боль помогла ему сфокусировать взгляд. Борис Рублев увидел мужчину: короткостриженая голова, брезгливо поджатые губы и испуганные глаза. Он еще не вспомнил, что произошло раньше, не понимал, где он, кто он, кто перед ним, но выучка прежних лет дала себя знать. Так уж случалось не раз, когда оглушенный взрывом Комбат приходил в себя: тогда, как и сейчас, доли секунды решали, жить ему дальше или погибнуть. Ведь после взрыва ты можешь оказаться на открытой местности, доступной вражеским снайперам. И от того, как быстро ты поймешь, где свои, а где чужие, от того, как быстро ты сможешь встать на ноги, зависит самое дорогое – твоя жизнь и жизнь твоих подчиненных.
Нутром, а не разумом Комбат понял: раз в глазах человека страх – значит, перед ним враг, который боится того, что противник пришел в себя. Он еще даже не увидел Толяна, а уже сориентировался, что врагов двое: один тащит его за руки, а второй за ноги. И лишь только к Рублеву вернулась способность управлять телом, он тут же, почти инстинктивно, ударил ногами противнику в живот и почувствовал: удар достиг цели. Тот, кто держал его за ноги, тут же ослабил хватку и рухнул, увлекая его за собой.
При падении резкая боль вновь отозвалась в голове.
Рублев подумал, что от боли закрыл глаза, и попробовал поднять веки. Но оказалось, темнота не отступила. Он лишь успел сесть, как тут же поднявшийся на ноги Колян ударил его. Но от испуга бил не в голову, а в плечо. Этот удар, не очень сильный – боковой, рассчитанный на болевой шок, не сработал.
Комбат ощущал сейчас лишь боль в голове, пронзительную и нескончаемую, как зубная, только во сто крат горше.
Еще спадала с глаз черная пелена, а Рублев уже стоял на ногах, приняв боевую стойку. Спроси его сейчас, как его имя, кто он такой, он бы не ответил, но зато знал наверняка, что перед ним враги и он должен их уничтожить.
– Твою мать! – кричал Колян, прыгая в боксерской стойке перед неподвижно стоящим Рублевым, но так и не решаясь ударить.
Его раздражало то, что Толян вновь решил схалявить, держался дальше от Комбата и не думал нападать.
– Вместе! Вместе давай! – кричал Колян, даже не успев подумать о том, что не стоит озвучивать свои замыслы.
Он лишь успел качнуться вперед, выбрасывая руку, как тут же получил удар чуть повыше уха. Но на ногах удержался, хотя земля и поплыла над ним. Толяна же не спасло и то, что он не собирался нападать: вместе с выставленным по всем правилам защитным блоком он отлетел метра на два, получив второй удар ногой. И если бы не бетонная рампа, то он наверняка упал бы на спину.
– Вместе! – вновь заверещал Колян, мотая головой, боясь потерять равновесие. В глазах у него то темнело, то светлело, как бывает в помещении перед тем, как перегорит лампочка.
Рублев почувствовал, что вот-вот потеряет сознание, болели голова, грудь. Он видел перед собой лишь тени, почти лишенные цвета. Но первые удары уже достаточно напугали противников для того, чтобы они с ходу решились на повторную атаку.
– Эй, кто-нибудь! – закричал Колян, когда наконец сумел вдохнуть.
Его крик был полон отчаяния и страха.
Пошатываясь, Комбат двинулся вперед. Николай отступил в сторону, попробовал было достать Рублева сбоку, но тут же отскочил, когда тот махнул рукой.
– Эй, сюда! Сюда! – надрывался Толя". Его голос доходил до Комбата словно издалека, словно умноженный эхом:
«Сюда!!! Сюда! Сюда!..»
Он брел, даже не в силах поднять ноги, волоча их по золотистой листве, видел перед собой качающиеся, словно в бурю, стволы деревьев. Борис Рублев почти что потерял ощущение верха и низа, земля, как казалось ему, то вставала на дыбы, то опрокидывалась в голубую бездну неба, словно отвесная стена пропасти.
Обычную тишину психиатрической лечебницы нарушал надрывный крик Толяна, призывающего на помощь. И, как всегда бывает в таких местах, где каждое мало-мальское событие редкость, тут же к месту происшествия бросились любопытные, не только те, на чье появление рассчитывал Толян. Со стороны спортивной площадки уже бежали четыре санитара, а за ними, крича и улюлюкая, два десятка самых проворных сумасшедших.
Комбат оперся рукой о шершавый ствол дерева и остановился, чтобы перевести дыхание. На какое-то время качание земли улеглось, и он смог обернуться. Увидел двухэтажное здание административного корпуса, размахивающего руками Толяна и его приятеля, замершего с пальцами, прижатыми к низу живота.
«Эти уже не бойцы», – пронеслось в голове у Рублева.
Но тут он услышал крики, улюлюканье, они приближались. С трудом повернув голову, Борис Рублев увидел среди деревьев бегущих к нему людей. Что-то фантасмагорическое было в этом зрелище: серые, незастегнутые халаты развевались, как плохо выстиранное белье на ветру. Звучали безумные нечленораздельные крики. Комбат даже подумал, что увиденное померещилось ему, что это он сошел с ума.
Но вновь желание выжить, выстоять, победить противника взяло верх над болью, над усталостью. Он тяжело оторвался от своей единственной опоры – шершавого ствола дерева – и, как ему показалось, побежал. А на самом деле побрел к трансформаторной будке, сложенной из силикатного кирпича.
Он понимал, что отбиваться со всех сторон не сможет – нужно прикрыть спину. Если до этого в него не стреляли, то значит, или у нападающих нет оружия, или его запретили применять.
Звуки погони были уже совсем близко – топот, крики, улюлюканье. Но Рублев обернулся, лишь когда уткнулся в серую, силикатного кирпича стену. Прислонился к ней спиной и тут же занял оборонительную позицию.
Колян, прижимая руку к животу, прихрамывая, бежал к трансформаторной будке. Санитары, дежурившие сегодня в клинике, остановились в нерешительности, они не знали, кто перед ними и что нужно делать: то ли это очередная жертва главврача, то ли новый сумасшедший, вырвавшийся из-под охраны. Но вид Комбата не располагал к близкому знакомству. Он стоял, наклонив голову вперед, и зло обводил глазами обступивших его людей.
Один из санитаров обменялся взглядом с Толяном, мол, что с ним делать?
– Убить, суку! – тихо произнес Толян, но звучал его голос неубедительно.
И санитар понял: если бы это было так легко сделать, то Толян сделал бы это сам. А подставляться в чужой работе ему не хотелось, вот если бы сам Грязнов сказал ему такое, то он не стоял бы на месте. Никто не хочет выполнять чужую работу, если за нее не платят денег. Но есть в мире люди, которые не думают о деньгах, которые даже не подозревают об их существовании. Не все, конечно, но многие из сумасшедших были из этой породы. И Толян, служивший в лечебнице не первый год, прекрасно знал их повадки: психи – тихие и мирные только до поры до времени, стоит же их натравить на кого-нибудь, могут разнести в клочья.
– Ату его! Ату! – закричал он, указывая на Комбата, и тут же пронзительно засвистел.
Но грозный вид Комбата парализовал даже видавших всякие виды психов, лишь трое из них, тронутые разумом настолько, что даже инстинкт самосохранения перестал действовать, двинулись на Рублева. Самый сильный из них, бритый наголо, с дебильно окаменевшим лицом, шел пригнувшись, широко разведя руки, словно собирался обнять Рублева, и через каждые два шага начинал мелко стучать зубами, будто желал раскрошить их в пыль. Двое других, менее смелых, крались у него по пятам.
Рублев с трудом сохранял равновесие, ему казалось, что земля вновь качается, а стена вот-вот рухнет, придавив его обломками.
Лысый псих остановился метрах в двух от Комбата и медленно раскачивался, словно бы решая, с какой стороны начать атаку. Его длинные желтые, будто вылепленные из воска, пальцы скребли воздух. Впечатление было такое, словно Комбата от него отделяет толстое невидимое стекло. Иллюзия была полной. Так продолжалось секунд пять.
И вдруг сумасшедший, внезапно заверещав, прыгнул на Рублева. Он летел, сжавшись в комок, но готовый тут же распрямиться, вцепиться противнику всеми десятью пальцами в лицо, отгрызть нос, оборвать уши.
Рублев ударил левой рукой, правой прикрыв голову.
Ему показалось, удар прошел мимо, словно пришелся в вату. Он еще плохо ощущал руки, но тело уже слушалось.
На самом-то деле удар оказался сильным и точным. Тренировка не подвела. Заскулив, псих пополз на коленях, прижимая к боку сломанную руку.
И тут началось что-то невообразимое. Психи, почуяв, что им сейчас все позволено, осознав, что они больше не беззащитные, перед лицом санитаров, одиночки, а хищная, безжалостная стая, ринулись на Рублева. Он отбивался налево и направо, не ощущая своих ударов, хотя и наносил их в полную силу. Действовал как автомат: удар, блок, вновь удар, наклон, удар снизу. И тут же, чтобы успеть, наотмашь бил в сторону, на звук.
Пока еще никто не смог достать его по-настоящему, Рублев лишь в кровь сбил кулаки.
Толян же, до этого глядевший на битву со стороны, сообразил, что долго так продолжаться не может: полминуты, не больше, и натравленные им на противника психи скоро все будут корчиться на земле. Он рванулся к одному из санитаров и выхватил у него из-за пояса длинную дубинку-электрошокер.
– Подсади, – шепнул он санитару и побежал на другую сторону трансформаторной будки.
Санитар не сразу понял, что задумал Толян, но подсадить – это куда безопаснее, чем получить удар в лоб.
И он с радостью бросился вслед за Толяном, лишь бы оказаться подальше от Комбата, раздающего удары налево и направо.
И сам Толян, и другие санитары были людьми тренированными. Все пошло как по маслу. Санитар соединил руки в замок, Толян легко поставил на них правую ногу, придержался рукой за стену, левую поставил санитару на плечо и забрался на крышу трансформаторной будки. Снизу неслись крики, треск раздираемой материи, стоны. Но уже чувствовалось: драка понемногу затихает и перевес на стороне Комбата.
Подобравшись к самому краю крыши, Толян лег и, сжав в руке дубинку, опустил руку. Он видел под собой короткостриженую голову Рублева, фактурную, с надутыми от напряжения жилами шею. С третьей попытки он дотянулся-таки концом дубинки до затылка Рублева и нажал кнопку электрошокера. Рублев дернулся, еще успел обернуться, увидел над собой искрящийся миниатюрной молнией наконечник дубинки и рухнул лицом в траву.
– Пошли вон отсюда!
– На хрен!
– Козлы дурные, – кричали санитары, отгоняя сумасшедших от неподвижно лежавшего Комбата.
Толян с облегчением вздохнул и спрыгнул с невысокой крыши.
«Если бы я не снял его с крыши, хрен бы мы его взяли», – подумал он.
Но даже сейчас подойти близко к Рублеву он побоялся, ему казалось, все сейчас повторится. Он уже на собственной шкуре испытал, какая большая жизненная сила, какая колоссальная энергия заложена в этом человеке.
Николай вырвал у него из руки электрошоке? и еще несколько раз ткнул им в поверженного Комбата, как бы мстя ему за страх и унижения, которые только что нежданно-негаданно пережил.
– Да… – сказал Толян и присел на корточки.
Страшно хотелось курить. Он вставил в зубы сигарету, но никак не мог попасть ее кончиком в скачущий язычок пламени.
– Мудаки! – раздалось у него за спиной.
Толян и Николай тут же оглянулись. Они не заметили, как подошел Грязнов. Валерий стоял, широко расставив ноги, в длинном черном пальто, руки держал в карманах.
Во взгляде его было лишь презрение, ни капли сочувствия к своим бездарным помощникам.
– Я же говорил". – тихо произнес он.
Толян вскочил как ошпаренный.
– Кто ж знал, – оправдывался он, – так получилось.
Вы же понимаете…
– Ни хрена я не понимаю! Вас много, а он один.
– Завалили же, – выдавил из себя Николай, но неуверенно, словно еще не верил, что все кончилось.
– Засветились, – наконец все так же тихо произнес Грязнов.
– Здоровый мужик попался. Я думал, мы его уже на тот свет отправили.
Валерий Грязнов задумчиво присматривался к лежащему на животе Комбату, и с каждой секундой его лицо становилось серьезнее. Он сам еще не верил в то, что такое могло случиться, что человек, сломавший его жизнь, окажется у него в руках.
«Нет, – подумал Грязнов, – я слишком сильно этого хотел, чтобы оно оказалось правдой.»
Но тем не менее сказал:
– Переверните его.
С опаской Толян с Коляном перевернули Рублева на спину. Он лежал, высоко задрав подбородок, к кровоточащей щеке приклеился желтый кленовый лист. Грязнов нагнулся и снял его двумя пальцами. Теперь сомнения не оставалось: перед ним был Борис Иванович Рублев – тот, которого он тихо ненавидел вот уже около десяти лет.
Недобрая улыбка появилась на губах Грязнова.
– Вы его знаете? – спросил Толян.
– А ты как думаешь? – вопросом на вопрос ответил Грязнев.
– Наверное, да…
– Теперь и он меня узнает получше, – загадочно проговорил Валерий Грязнов, вертя в пальцах за тонкую ножку окровавленный кленовый лист, так похожий на детскую ладонь с растопыренными пальцами.
– И что теперь с ним делать? – шепотом поинтересовался Толян, поняв, что первоначальный план отменяется, хотя, чем именно Грязнов решил заменить смерть, он представить себе пока еще не мог. Как донор для пересадки органов Рублев не подходил, людей старше сорока здесь браковали всех без исключений.
– Связать его и под землю.
– Куда? – сперва Толян подумал, что речь идет о том, что бы закопать пленника живьем.
– В одну из палат.., под землю.
– Но там же. – Толян хотел сказать: «Шнайдер», но не знал точно, в курсе ли происходящего некоторые из санитаров.
– Я сказал – в клинику. И мешок на голову.
Дальше спорить Толян не решился, пусть потом Грязнов сам разбирается с главврачом Хазаровым.
Грязнов уже шагал, насвистывая, к административному корпусу. Он знал, впереди его ждет неприятный разговор, но знал и то, что сможет отстоять свое решение.
«Вот ты и попался, Комбат!» – подумал он, открывая дверь ногой.
Воздух в помещении после улицы казался затхлым и лишенным жизни. На смену запаху прелой листвы пришел запах лекарств. Впятером – Толян, три санитара и Николай – быстро связали Комбата. В ход пошло все – наручники, куски халата, веревка.
Сумасшедшие издали наблюдали за происходящим, на время о их существовании забыли.
– Эй, уроды, – крикнул Толян, – а ну, понесли его!
Но даже к связанному, оглушенному электрошокером Комбату психи подходили с опаской, памятуя о сокрушительных ударах.
– Он уже не опасен, – усмехнулся Толян.
Где держа на весу, а где волоча по земле, сумасшедшие доставили Рублева к административному корпусу и снесли по крутой лестнице к железной двери подземной клиники. Завертелось колесо маховика, заскрипела тяжелая сварная, засыпанная внутри песком дверь, способная выдержать ударную волну недалекого ядерного взрыва.
– Где тут его пристроить? – шепотом спрашивал Николай у Толяна.
К сдержанности в общении обязывала сама обстановка: полная стерильность, мягкий и в то же время яркий свет галогенных ламп.
– В предоперационной, – так же шепотом ответил Толян, – на столе пристегнем, ремни там крепкие.
– Мне что-то не хочется, чтобы он снова в себя пришел. А может, уже прочухался и только притворяется, ждет, когда мы его развяжем?
Колян плечом открыл дверь в предоперационный зал и помог сумасшедшим уложить тяжелого Комбата на стол, застланный простыней.
– Пошли на хрен отсюда, – зло прошептал он, толкая сумасшедших в спины.
Взволнованный хирург забежал в зал и нос к носу столкнулся с психами.
– Какого черта! Кто разрешил? Вы сюда инфекцию занесете!
– Прокварцуешь, – недовольно отозвался Толян. – Грязнов распорядился его сюда принести, понял?
– Не он за нашего пациента отвечает.
Хирург тут же включил кварцевые лампы, покосился на связанного Комбата, который почти не подавал признаков жизни.
– Кто такой?
– Не твое дело.
– Как это не мое? – хирург постепенно повышал голос. – Вы у себя там наверху командуйте, а здесь мое хозяйство.
– Придет Грязнов, с ним и разговаривай, а я умываю руки.
Спеша, боясь, что Рублев скоро придет в сознание, Николай с Толяном распутывали веревку, халаты, туго завязанные на два узла. Крепкие кожаные ремни надежно приковали Рублева к столу.
Толян прислушался.
– Дышит, зараза. Я бы сам уже раза три сдох.
– Может, ему рот лейкопластырем залепить?
– Нет, Грязнов по-другому распорядился, – и, застегнув пряжку на последнем кожаном ремне, Толян завернул Комбату голову простыней – так, чтобы, очнувшись, тот ничего не мог увидеть.
– Покурить бы, – мечтательно сказал Николай, но это уже было бы полным нарушением правил.
Вновь появился хирург.
– Вот уже и господин Шнайдер спрашивает, что здесь происходит. Что ему ответить? Он же нам деньги платит.
– Не знаю, – честно признался Толян.
– Но должен же я ему что-то сказать!
– Должен, так и отвечай.
– Я ему сказал, что пойду узнаю. Он ждет толкового ответа.
– Знаешь что, – Толян доверительно положил руку на плечо хирургу, – я сам еще ни в чем не разобрался и вряд ли уже разберусь. Придет Грязнов, к нему и все вопросы.
– Так не получится. Господину Шнайдеру нельзя волноваться, я за его жизнь отвечаю.
– Я же сказал, что умываю руки, – чеканя слова, проговорил Толян и, стараясь не смотреть на сияющие кварцевые лампы, щурясь, склонился над умывальником. Мыл он руки как заправский хирург, регулируя подачу воды локтем.
Глава 11
– Брось его, – крикнул Толян, – время не ждет. Все равно он ничего не понимает, улыбается, и только. Я один раз этого психа до кровавых соплей бил, а он улыбался – и все тут. Так и отрубился с улыбкой, урод! – от злости слишком резко отпустил сцепление, и машина, дернувшись, заглохла.
– Не нервничай, – криво улыбнулся бандит-санитар, – кончим дело, нам отгул дадут и денежки. Оттянемся… Я уж и девчонок отыскал, проверенных, заразы нет.
В продуктовой палатке работают, их на заразу каждый месяц проверяют.
– Если повезет, то и на собственной жене триппер поймаешь, – окончательно разуверившись в том, что в жизни бывает счастье, отозвался шофер. И, будучи полон уверенности в том, что двигатель не заведется, взялся за ключ в замке зажигания.
Машина дернулась.
– Ты же сцепление не выжал!
Толян с недоумением посмотрел на ногу, прижимавшую педаль сцепления к самому коврику. Машина дернулась как-то сама по себе, еще раньше, чем включился стартер.
– Ты чего?
– Показалось, наверное…
Секунд пять мужчины сидели, прислушиваясь, но ничего подозрительного так и не обнаружили, лишь сумасшедший с голой задницей в синяках полз между красными и желтыми кустами.
– Показалось… – Колян сплюнул в приоткрытое окно.
– Точно, не может этого быть! – подтвердил Толян. – Мертвецы не ворочаются.
Больше никто не становился на пути автомобиля, и шофер ловко подвел его к самой рампе административного корпуса – туда, где был вход в подземную клинику.
– Грязнов тут? – спросил Колян.
– Хрен его поймет, где он шляется! Я ему на мобильник звонил, он с ним не расстается. Надо бы психов прихватить, чего самим мараться? Сами на каталку выгрузим, а потом за психами сходим. Нечего ему в багажнике зря валяться.
– Чего ты переживаешь, крови же не было, а значит, багажник чистый останется.
– Брезгливый я, – признался Толян.
– Знаю, – рассмеялся Колян, – даже трахаться в машине и то не можешь, тебе белые простыни подавай.
– У каждого свои заморочки.
Вдвоем мужчины выбрались из машины, и Толян ключом открыл багажник. Тело под брезентом лежало совсем в иной позе, чем та, в какой его загрузили бандиты. И неудивительно, ведь машину трясло по дороге.
Колян потянулся к сигарете.
– Потом покуришь, давай выгружать!
Но язычок огня уже лизнул кончик сигареты. Ветер подхватил голубоватый ароматный дым, и Толян, не удержавшись от соблазна, тоже закурил. Сбрасывать брезент мужчинам пока не хотелось. Одно дело, когда видишь под материей бесформенное возвышение, другое – если перед тобой лежит труп.
– Здоровый мужик был.., сложением, – проговорил Толян, – таких мне редко встречать доводилось.
– Теперь еще реже встречаться будут, – робко пошутил Колян и тут же закашлялся.
Никелированная каталка, новенькая, блестящая стояла на рампе.
– Странная штука – жизнь, – глядя на каталку, перевидевшую уже не один десяток мертвецов, проговорил Колян.
– А смерть, по-твоему, штука не странная?
– Не странная, а сраная… Да уж… – сказал Колян, глубоко затягиваясь, – я в прошлом месяце дядьку двоюродного хоронил… Так уж случилось, что у него в роду одни бабы остались, некому было ни гроб заказать, ни с директором кладбища переговорить. Вот поехал я в похоронную контору, говорю: гроб можно заказать? Стали они мне всякие навороченные гробы показывать. Нет, говорю, мне что-нибудь попроще. «Ну, – говорят, – тогда в цех пошли, там у нас продукция, которая не залеживается.» Пришли мы – что-то наподобие гаража бывшего, – стоят четыре мужика и по шаблонам гробы ляпают из сырых досок. Пневматическим пистолетом обивку пристреливают – всякие там кружева, ситец красный, черный." А вдоль стены штабеля из гробов стоят в два человеческих роста, не сосчитать, сотни две, а то и три. Говорят: «Выбирайте, какой вам больше нравится». Я перебираю гробы, один – хлипкий какой-то, того и смотри развалится, другой сырой – не поднять, а на третьем – обивка уже плесенью пошла. И вдруг мне в голову стрельнуло: это ж стоят тут гробы, а люди, которых в них похоронят, еще по улице ходят! А мужики знай себе новые и новые клепают! И какой бы кризис ни случился, сколько бы бакс ни стоил, их бизнес никогда не остановится. Представляешь, Толян, может, и для нас уже гробы готовые где-то стоят!
– Не для нас одних, – философски заключил Толян, растирая короткий окурок о бетон погрузочной рампы. – Хорош базарить, давай делом заниматься, – и он аккуратно свернул брезент в багажнике, – беремся, ты за руки, я за ноги. Тяжелый, зараза! – проговорил Колян.
И хоть он сам был под метр девяносто ростом, широк в плечах, но и то кряхтел, когда вытаскивал Рублева из багажника. Ему даже пришлось поставить ногу на бампер, чтобы подставить под тяжесть колено. Кряхтел и Колян, начищенные армейские ботинки Комбата с высокой шнуровкой испачкали ему гуталином руки.
– Мертвецы – они всегда немного тяжелее живых кажутся, – сказал Толян приятелю.
Тот, будучи суеверным, не отрываясь смотрел на лицо сильного мужчины, которого ему удалось завалить ударом по голове.
И вдруг провисшее до этого тело напряглось, Рублев резко открыл глаза.
– Ой, бля! – только и воскликнул Колян, встретившись с ним взглядом.
Его напарник даже не успел сообразить, в чем дело, не успел разжать руки, как Рублев, подогнув ноги, резко ударил ему в живот, и все трое упали на асфальт, густо усыпанный золотыми кленовыми листьями.
Из беспамятства Комбата вывел холодный свежий воздух, обвевавший лицо, это было первое ощущение после забытья. До этого он ничего не видел, не слышал, не чувствовал, черная темнота окутывала все его естество. Лишь пару раз, когда Комбат лежал в машине, сознание на мгновение возвращалось к нему. Первый раз это был какой-то странный толчок, от которого он почувствовал пронзительную боль в голове. Это было подобно разряду электрической искры в темноте: мгновенное озарение, а затем вновь непроницаемая чернота – тогда автомобиль наскочил на стык асфальтовых слоев.
Второй раз Комбат, на мгновение придя в себя, попытался перевернуться, не поняв, где он и что с ним произошло. Вот тогда и качнулась машина с заглохшим мотором.
А теперь сознание вернулось к нему вместе со свежим воздухом, внезапно ударившим в лицо, прокравшимся в легкие. Он открыл глаза и увидел над собой по-осеннему ясное небо, верхушки деревьев. Но увидеть эту красоту целиком ему мешало какое-то пятно, черное, расплывчатое – враждебное.
Он вновь чуть не потерял сознание от страшной боли, пронзившей мозг. И эта боль помогла ему сфокусировать взгляд. Борис Рублев увидел мужчину: короткостриженая голова, брезгливо поджатые губы и испуганные глаза. Он еще не вспомнил, что произошло раньше, не понимал, где он, кто он, кто перед ним, но выучка прежних лет дала себя знать. Так уж случалось не раз, когда оглушенный взрывом Комбат приходил в себя: тогда, как и сейчас, доли секунды решали, жить ему дальше или погибнуть. Ведь после взрыва ты можешь оказаться на открытой местности, доступной вражеским снайперам. И от того, как быстро ты поймешь, где свои, а где чужие, от того, как быстро ты сможешь встать на ноги, зависит самое дорогое – твоя жизнь и жизнь твоих подчиненных.
Нутром, а не разумом Комбат понял: раз в глазах человека страх – значит, перед ним враг, который боится того, что противник пришел в себя. Он еще даже не увидел Толяна, а уже сориентировался, что врагов двое: один тащит его за руки, а второй за ноги. И лишь только к Рублеву вернулась способность управлять телом, он тут же, почти инстинктивно, ударил ногами противнику в живот и почувствовал: удар достиг цели. Тот, кто держал его за ноги, тут же ослабил хватку и рухнул, увлекая его за собой.
При падении резкая боль вновь отозвалась в голове.
Рублев подумал, что от боли закрыл глаза, и попробовал поднять веки. Но оказалось, темнота не отступила. Он лишь успел сесть, как тут же поднявшийся на ноги Колян ударил его. Но от испуга бил не в голову, а в плечо. Этот удар, не очень сильный – боковой, рассчитанный на болевой шок, не сработал.
Комбат ощущал сейчас лишь боль в голове, пронзительную и нескончаемую, как зубная, только во сто крат горше.
Еще спадала с глаз черная пелена, а Рублев уже стоял на ногах, приняв боевую стойку. Спроси его сейчас, как его имя, кто он такой, он бы не ответил, но зато знал наверняка, что перед ним враги и он должен их уничтожить.
– Твою мать! – кричал Колян, прыгая в боксерской стойке перед неподвижно стоящим Рублевым, но так и не решаясь ударить.
Его раздражало то, что Толян вновь решил схалявить, держался дальше от Комбата и не думал нападать.
– Вместе! Вместе давай! – кричал Колян, даже не успев подумать о том, что не стоит озвучивать свои замыслы.
Он лишь успел качнуться вперед, выбрасывая руку, как тут же получил удар чуть повыше уха. Но на ногах удержался, хотя земля и поплыла над ним. Толяна же не спасло и то, что он не собирался нападать: вместе с выставленным по всем правилам защитным блоком он отлетел метра на два, получив второй удар ногой. И если бы не бетонная рампа, то он наверняка упал бы на спину.
– Вместе! – вновь заверещал Колян, мотая головой, боясь потерять равновесие. В глазах у него то темнело, то светлело, как бывает в помещении перед тем, как перегорит лампочка.
Рублев почувствовал, что вот-вот потеряет сознание, болели голова, грудь. Он видел перед собой лишь тени, почти лишенные цвета. Но первые удары уже достаточно напугали противников для того, чтобы они с ходу решились на повторную атаку.
– Эй, кто-нибудь! – закричал Колян, когда наконец сумел вдохнуть.
Его крик был полон отчаяния и страха.
Пошатываясь, Комбат двинулся вперед. Николай отступил в сторону, попробовал было достать Рублева сбоку, но тут же отскочил, когда тот махнул рукой.
– Эй, сюда! Сюда! – надрывался Толя". Его голос доходил до Комбата словно издалека, словно умноженный эхом:
«Сюда!!! Сюда! Сюда!..»
Он брел, даже не в силах поднять ноги, волоча их по золотистой листве, видел перед собой качающиеся, словно в бурю, стволы деревьев. Борис Рублев почти что потерял ощущение верха и низа, земля, как казалось ему, то вставала на дыбы, то опрокидывалась в голубую бездну неба, словно отвесная стена пропасти.
Обычную тишину психиатрической лечебницы нарушал надрывный крик Толяна, призывающего на помощь. И, как всегда бывает в таких местах, где каждое мало-мальское событие редкость, тут же к месту происшествия бросились любопытные, не только те, на чье появление рассчитывал Толян. Со стороны спортивной площадки уже бежали четыре санитара, а за ними, крича и улюлюкая, два десятка самых проворных сумасшедших.
Комбат оперся рукой о шершавый ствол дерева и остановился, чтобы перевести дыхание. На какое-то время качание земли улеглось, и он смог обернуться. Увидел двухэтажное здание административного корпуса, размахивающего руками Толяна и его приятеля, замершего с пальцами, прижатыми к низу живота.
«Эти уже не бойцы», – пронеслось в голове у Рублева.
Но тут он услышал крики, улюлюканье, они приближались. С трудом повернув голову, Борис Рублев увидел среди деревьев бегущих к нему людей. Что-то фантасмагорическое было в этом зрелище: серые, незастегнутые халаты развевались, как плохо выстиранное белье на ветру. Звучали безумные нечленораздельные крики. Комбат даже подумал, что увиденное померещилось ему, что это он сошел с ума.
Но вновь желание выжить, выстоять, победить противника взяло верх над болью, над усталостью. Он тяжело оторвался от своей единственной опоры – шершавого ствола дерева – и, как ему показалось, побежал. А на самом деле побрел к трансформаторной будке, сложенной из силикатного кирпича.
Он понимал, что отбиваться со всех сторон не сможет – нужно прикрыть спину. Если до этого в него не стреляли, то значит, или у нападающих нет оружия, или его запретили применять.
Звуки погони были уже совсем близко – топот, крики, улюлюканье. Но Рублев обернулся, лишь когда уткнулся в серую, силикатного кирпича стену. Прислонился к ней спиной и тут же занял оборонительную позицию.
Колян, прижимая руку к животу, прихрамывая, бежал к трансформаторной будке. Санитары, дежурившие сегодня в клинике, остановились в нерешительности, они не знали, кто перед ними и что нужно делать: то ли это очередная жертва главврача, то ли новый сумасшедший, вырвавшийся из-под охраны. Но вид Комбата не располагал к близкому знакомству. Он стоял, наклонив голову вперед, и зло обводил глазами обступивших его людей.
Один из санитаров обменялся взглядом с Толяном, мол, что с ним делать?
– Убить, суку! – тихо произнес Толян, но звучал его голос неубедительно.
И санитар понял: если бы это было так легко сделать, то Толян сделал бы это сам. А подставляться в чужой работе ему не хотелось, вот если бы сам Грязнов сказал ему такое, то он не стоял бы на месте. Никто не хочет выполнять чужую работу, если за нее не платят денег. Но есть в мире люди, которые не думают о деньгах, которые даже не подозревают об их существовании. Не все, конечно, но многие из сумасшедших были из этой породы. И Толян, служивший в лечебнице не первый год, прекрасно знал их повадки: психи – тихие и мирные только до поры до времени, стоит же их натравить на кого-нибудь, могут разнести в клочья.
– Ату его! Ату! – закричал он, указывая на Комбата, и тут же пронзительно засвистел.
Но грозный вид Комбата парализовал даже видавших всякие виды психов, лишь трое из них, тронутые разумом настолько, что даже инстинкт самосохранения перестал действовать, двинулись на Рублева. Самый сильный из них, бритый наголо, с дебильно окаменевшим лицом, шел пригнувшись, широко разведя руки, словно собирался обнять Рублева, и через каждые два шага начинал мелко стучать зубами, будто желал раскрошить их в пыль. Двое других, менее смелых, крались у него по пятам.
Рублев с трудом сохранял равновесие, ему казалось, что земля вновь качается, а стена вот-вот рухнет, придавив его обломками.
Лысый псих остановился метрах в двух от Комбата и медленно раскачивался, словно бы решая, с какой стороны начать атаку. Его длинные желтые, будто вылепленные из воска, пальцы скребли воздух. Впечатление было такое, словно Комбата от него отделяет толстое невидимое стекло. Иллюзия была полной. Так продолжалось секунд пять.
И вдруг сумасшедший, внезапно заверещав, прыгнул на Рублева. Он летел, сжавшись в комок, но готовый тут же распрямиться, вцепиться противнику всеми десятью пальцами в лицо, отгрызть нос, оборвать уши.
Рублев ударил левой рукой, правой прикрыв голову.
Ему показалось, удар прошел мимо, словно пришелся в вату. Он еще плохо ощущал руки, но тело уже слушалось.
На самом-то деле удар оказался сильным и точным. Тренировка не подвела. Заскулив, псих пополз на коленях, прижимая к боку сломанную руку.
И тут началось что-то невообразимое. Психи, почуяв, что им сейчас все позволено, осознав, что они больше не беззащитные, перед лицом санитаров, одиночки, а хищная, безжалостная стая, ринулись на Рублева. Он отбивался налево и направо, не ощущая своих ударов, хотя и наносил их в полную силу. Действовал как автомат: удар, блок, вновь удар, наклон, удар снизу. И тут же, чтобы успеть, наотмашь бил в сторону, на звук.
Пока еще никто не смог достать его по-настоящему, Рублев лишь в кровь сбил кулаки.
Толян же, до этого глядевший на битву со стороны, сообразил, что долго так продолжаться не может: полминуты, не больше, и натравленные им на противника психи скоро все будут корчиться на земле. Он рванулся к одному из санитаров и выхватил у него из-за пояса длинную дубинку-электрошокер.
– Подсади, – шепнул он санитару и побежал на другую сторону трансформаторной будки.
Санитар не сразу понял, что задумал Толян, но подсадить – это куда безопаснее, чем получить удар в лоб.
И он с радостью бросился вслед за Толяном, лишь бы оказаться подальше от Комбата, раздающего удары налево и направо.
И сам Толян, и другие санитары были людьми тренированными. Все пошло как по маслу. Санитар соединил руки в замок, Толян легко поставил на них правую ногу, придержался рукой за стену, левую поставил санитару на плечо и забрался на крышу трансформаторной будки. Снизу неслись крики, треск раздираемой материи, стоны. Но уже чувствовалось: драка понемногу затихает и перевес на стороне Комбата.
Подобравшись к самому краю крыши, Толян лег и, сжав в руке дубинку, опустил руку. Он видел под собой короткостриженую голову Рублева, фактурную, с надутыми от напряжения жилами шею. С третьей попытки он дотянулся-таки концом дубинки до затылка Рублева и нажал кнопку электрошокера. Рублев дернулся, еще успел обернуться, увидел над собой искрящийся миниатюрной молнией наконечник дубинки и рухнул лицом в траву.
– Пошли вон отсюда!
– На хрен!
– Козлы дурные, – кричали санитары, отгоняя сумасшедших от неподвижно лежавшего Комбата.
Толян с облегчением вздохнул и спрыгнул с невысокой крыши.
«Если бы я не снял его с крыши, хрен бы мы его взяли», – подумал он.
Но даже сейчас подойти близко к Рублеву он побоялся, ему казалось, все сейчас повторится. Он уже на собственной шкуре испытал, какая большая жизненная сила, какая колоссальная энергия заложена в этом человеке.
Николай вырвал у него из руки электрошоке? и еще несколько раз ткнул им в поверженного Комбата, как бы мстя ему за страх и унижения, которые только что нежданно-негаданно пережил.
– Да… – сказал Толян и присел на корточки.
Страшно хотелось курить. Он вставил в зубы сигарету, но никак не мог попасть ее кончиком в скачущий язычок пламени.
– Мудаки! – раздалось у него за спиной.
Толян и Николай тут же оглянулись. Они не заметили, как подошел Грязнов. Валерий стоял, широко расставив ноги, в длинном черном пальто, руки держал в карманах.
Во взгляде его было лишь презрение, ни капли сочувствия к своим бездарным помощникам.
– Я же говорил". – тихо произнес он.
Толян вскочил как ошпаренный.
– Кто ж знал, – оправдывался он, – так получилось.
Вы же понимаете…
– Ни хрена я не понимаю! Вас много, а он один.
– Завалили же, – выдавил из себя Николай, но неуверенно, словно еще не верил, что все кончилось.
– Засветились, – наконец все так же тихо произнес Грязнов.
– Здоровый мужик попался. Я думал, мы его уже на тот свет отправили.
Валерий Грязнов задумчиво присматривался к лежащему на животе Комбату, и с каждой секундой его лицо становилось серьезнее. Он сам еще не верил в то, что такое могло случиться, что человек, сломавший его жизнь, окажется у него в руках.
«Нет, – подумал Грязнов, – я слишком сильно этого хотел, чтобы оно оказалось правдой.»
Но тем не менее сказал:
– Переверните его.
С опаской Толян с Коляном перевернули Рублева на спину. Он лежал, высоко задрав подбородок, к кровоточащей щеке приклеился желтый кленовый лист. Грязнов нагнулся и снял его двумя пальцами. Теперь сомнения не оставалось: перед ним был Борис Иванович Рублев – тот, которого он тихо ненавидел вот уже около десяти лет.
Недобрая улыбка появилась на губах Грязнова.
– Вы его знаете? – спросил Толян.
– А ты как думаешь? – вопросом на вопрос ответил Грязнев.
– Наверное, да…
– Теперь и он меня узнает получше, – загадочно проговорил Валерий Грязнов, вертя в пальцах за тонкую ножку окровавленный кленовый лист, так похожий на детскую ладонь с растопыренными пальцами.
– И что теперь с ним делать? – шепотом поинтересовался Толян, поняв, что первоначальный план отменяется, хотя, чем именно Грязнов решил заменить смерть, он представить себе пока еще не мог. Как донор для пересадки органов Рублев не подходил, людей старше сорока здесь браковали всех без исключений.
– Связать его и под землю.
– Куда? – сперва Толян подумал, что речь идет о том, что бы закопать пленника живьем.
– В одну из палат.., под землю.
– Но там же. – Толян хотел сказать: «Шнайдер», но не знал точно, в курсе ли происходящего некоторые из санитаров.
– Я сказал – в клинику. И мешок на голову.
Дальше спорить Толян не решился, пусть потом Грязнов сам разбирается с главврачом Хазаровым.
Грязнов уже шагал, насвистывая, к административному корпусу. Он знал, впереди его ждет неприятный разговор, но знал и то, что сможет отстоять свое решение.
«Вот ты и попался, Комбат!» – подумал он, открывая дверь ногой.
Воздух в помещении после улицы казался затхлым и лишенным жизни. На смену запаху прелой листвы пришел запах лекарств. Впятером – Толян, три санитара и Николай – быстро связали Комбата. В ход пошло все – наручники, куски халата, веревка.
Сумасшедшие издали наблюдали за происходящим, на время о их существовании забыли.
– Эй, уроды, – крикнул Толян, – а ну, понесли его!
Но даже к связанному, оглушенному электрошокером Комбату психи подходили с опаской, памятуя о сокрушительных ударах.
– Он уже не опасен, – усмехнулся Толян.
Где держа на весу, а где волоча по земле, сумасшедшие доставили Рублева к административному корпусу и снесли по крутой лестнице к железной двери подземной клиники. Завертелось колесо маховика, заскрипела тяжелая сварная, засыпанная внутри песком дверь, способная выдержать ударную волну недалекого ядерного взрыва.
– Где тут его пристроить? – шепотом спрашивал Николай у Толяна.
К сдержанности в общении обязывала сама обстановка: полная стерильность, мягкий и в то же время яркий свет галогенных ламп.
– В предоперационной, – так же шепотом ответил Толян, – на столе пристегнем, ремни там крепкие.
– Мне что-то не хочется, чтобы он снова в себя пришел. А может, уже прочухался и только притворяется, ждет, когда мы его развяжем?
Колян плечом открыл дверь в предоперационный зал и помог сумасшедшим уложить тяжелого Комбата на стол, застланный простыней.
– Пошли на хрен отсюда, – зло прошептал он, толкая сумасшедших в спины.
Взволнованный хирург забежал в зал и нос к носу столкнулся с психами.
– Какого черта! Кто разрешил? Вы сюда инфекцию занесете!
– Прокварцуешь, – недовольно отозвался Толян. – Грязнов распорядился его сюда принести, понял?
– Не он за нашего пациента отвечает.
Хирург тут же включил кварцевые лампы, покосился на связанного Комбата, который почти не подавал признаков жизни.
– Кто такой?
– Не твое дело.
– Как это не мое? – хирург постепенно повышал голос. – Вы у себя там наверху командуйте, а здесь мое хозяйство.
– Придет Грязнов, с ним и разговаривай, а я умываю руки.
Спеша, боясь, что Рублев скоро придет в сознание, Николай с Толяном распутывали веревку, халаты, туго завязанные на два узла. Крепкие кожаные ремни надежно приковали Рублева к столу.
Толян прислушался.
– Дышит, зараза. Я бы сам уже раза три сдох.
– Может, ему рот лейкопластырем залепить?
– Нет, Грязнов по-другому распорядился, – и, застегнув пряжку на последнем кожаном ремне, Толян завернул Комбату голову простыней – так, чтобы, очнувшись, тот ничего не мог увидеть.
– Покурить бы, – мечтательно сказал Николай, но это уже было бы полным нарушением правил.
Вновь появился хирург.
– Вот уже и господин Шнайдер спрашивает, что здесь происходит. Что ему ответить? Он же нам деньги платит.
– Не знаю, – честно признался Толян.
– Но должен же я ему что-то сказать!
– Должен, так и отвечай.
– Я ему сказал, что пойду узнаю. Он ждет толкового ответа.
– Знаешь что, – Толян доверительно положил руку на плечо хирургу, – я сам еще ни в чем не разобрался и вряд ли уже разберусь. Придет Грязнов, к нему и все вопросы.
– Так не получится. Господину Шнайдеру нельзя волноваться, я за его жизнь отвечаю.
– Я же сказал, что умываю руки, – чеканя слова, проговорил Толян и, стараясь не смотреть на сияющие кварцевые лампы, щурясь, склонился над умывальником. Мыл он руки как заправский хирург, регулируя подачу воды локтем.
Глава 11
В подземной клинике сделалось довольно шумно. Хирург никак не хотел успокаиваться. Его можно было понять: в помещение, где стерильность удавалось поддерживать с трудом, нанесли грязь, и, как он понимал, никто убирать ее не собирается. Даже желтые осенние листья и те оказались на кафельном полу. Единственное, чего не рисковали делать здесь Толян с Коляном, так это курить.
– Я главврачу буду жаловаться!
– На кого? – сквозь зубы, не оборачиваясь, поинтересовался Грязнов и распрямил спину.
Этот еле заметный жест не ускользнул от глаз хирурга.
Он сразу же почувствовал угрозу, еще пара слов, и ему ответят ударом. Грязнов не любил дискуссий, предпочитая им грубую силу.
– Что такое? – послышался немного ленивый, но все-таки взволнованный женский голос.
В коридоре клиники появилась Анна, жена недавно прооперированного Шнайдера, сам-то он еще был прикован к постели, конечно, не так надежно, как Борис Рублев, но иногда проводок, тянущийся к телу от стимулятора, держит больного на койке куда надежнее, чем веревка или кожаный ремень.
* * *
Комбат еще не пришел в себя, а Валерий Грязнов стоял возле стола, к которому тот был привязан крепкими кожаными ремнями, и зло ухмылялся.– Я главврачу буду жаловаться!
– На кого? – сквозь зубы, не оборачиваясь, поинтересовался Грязнов и распрямил спину.
Этот еле заметный жест не ускользнул от глаз хирурга.
Он сразу же почувствовал угрозу, еще пара слов, и ему ответят ударом. Грязнов не любил дискуссий, предпочитая им грубую силу.
– Что такое? – послышался немного ленивый, но все-таки взволнованный женский голос.
В коридоре клиники появилась Анна, жена недавно прооперированного Шнайдера, сам-то он еще был прикован к постели, конечно, не так надежно, как Борис Рублев, но иногда проводок, тянущийся к телу от стимулятора, держит больного на койке куда надежнее, чем веревка или кожаный ремень.