Страница:
— Это всё из-за вампиров, — сказала Агеева.
— То есть? — не понял Тимур.
— Когда новичок приходит в Троедворье, — ответила Агеева, — то его, ещё толком ничего не понимающего, заставляют выбрать первооснову. С ней волшебник остаётся навечно, пользуется только её силой и не может сравнивать свой двор и первооснову с другими. Уроженцы волшебного мира других сил тем более не знают, они с детства принадлежат только Сумраку, только Свету или только Тьме. Для дворовика мир одноцветен. Даже если происходит перевербовка, то по-настоящему ничего не меняется — всё та же одноцветность, только оттенок другой. Поэтому перебежчики всегда служат новому двору вернее и добросовестнее единоприсяжников, а службу в прежнем дворе вспоминают с омерзением, словно дурной сон. Они вдвойне одноцветны и потому бездумны.
— Это всем понятно и без тебя, — сказал Тимур. — Только причём тут вампиры?
— А при том, — зло усмехнулась Агеева, — что у вампиров очень долго не было права выбора, однако при этом они могли всесторонне изучать Тьму и Сумрак. Поэтому в Белодворье вампиры пришли не безмозглыми новичками, а людьми, которые хорошо знают волшебный мир. Они могли сравнивать дворы и первоосновы. И сразу же поняли, что никакой существенной разницы между дворами нет, как нет существенной разницы и у первооснов — все три не более чем инструменты. Сначала вампиры обсуждали это открытие между собой, а затем и с ранговиками. Бессмысленность войны стала очевидной любому и каждому. Раньше о ней знали только равновесники, а теперь это известно всему Троедворью. Люди понимают никчёмность битв — отсюда длительные периоды затишья — и мстят инодворцам за напрасные смерти друзей и родственников. Отсюда ожесточённость схваток. По сути, это агония нашего мира. Троедворье умирает, ребята.
Бойцы, эльфы и два домовых хотели было возмутиться, но осеклись на полуслове и посмотрели на меня.
— Командир?.. — голос у Тимура дрогнул как у напуганного ребёнка.
Я молчала.
— Командир, — голос Тимура приобрёл боевой металл, — ты с ней согласна?
— В том, что война бессмысленна — да, в том, что Троедворье умирает — нет. Это всего лишь очередной кризис. В Троедворье их было немало.
— Но таких не было никогда! — вскочила со стула Агеева. — Ты что, сама не видишь — Троедворье сходит с ума. Раньше всё было по-другому!
— Лена, сядь и не кричи, — велела я. — Нет для меня никакого «раньше». Я в Троедворье всего-то полтора года. Но с первого же дня оно показалось мне заповедником для психопатов — деление на дворы, война эта дурацкая и Совет Равновесия в качестве главного арбитра кровавых состязаний неизвестно во имя чего. Своё мнение я не скрывала никогда, за что меня и сделали наказателем. Люцин думал, что, измазавшись в крови, я стану послушнее, перестану высказываться вслух. Я действительно перестала, потому что разговаривать с палачкой не захочет ни один нормальный людь. А с нелюдью не стану разговаривать я.
— Ты считаешь нас палачами? — лицо у Тимура закаменело, он встал и шагнул ко мне.
— А ты — спасателями?
— Мы служим правосудию! Мы храним равновесие!!
— Всё верно, — согласилась я. — С правосудием и равновесием ты тоже совершенно точен. Именно руками наказателей Люцин поддерживает нынешний правовой режим и сохраняет дворовое равновесие сил, которое позволяет ему не только безраздельно править страной, но и надёжно защищает от госпереворота. Пока дворы воюют и доносят друг на друга, власти Люцина ничто не угрожает. Так что в настоящее время наказательское подразделение — гарант внутриполитической стабильности Троедворья.
Тимур, не сводя с меня растерянных и полных боли глаз, — совсем как тогда, на моём первом по-настоящему боевом выезде — сел на стул, уронил руки.
— Зачем ты так, командир? — сказал он.
— Затем, что это правда, — ответила Агеева. — Наказатели — главная опора военного режима в Троедворье. Палачи для всех, кто преступает его правила. Мы не разбираем, правы преступившие или нет, полезное это было правило или вредное. Приговор выносят другие, а мы всего лишь приводим его в исполнение. Как машины — бездумно и бесчувственно.
Тимур скрючился как от холода.
— Люцин не преступник, — сказал он. — Не Люцин начал войну.
— Зато в полной мере воспользовался её выгодами, — ответила я. — Как и все его предшественники, начиная с Малхака, основателя Совета. Неизвестно, кто начал войну, зато поимённо известны те, кто не давал ей прекратиться!
— Совет был основан на второй год войны, — напомнила Агеева. — После того, как очередная схватка армий Света, Сумрака и Тьмы вызвала прорыв инферно, и восточное побережье Средиземного моря едва не превратилось в пустыню. А было это сражение возле задрипанного ханаанейского городишки Мегиддо.
— В котором обитало несколько весьма одарённых поэтов, — сказал домовой. — Они очень красочно описали и битву, и прорыв, а не лишённые словотворческого дара переписчики щедро украсили их произведения изысками собственной богатой на выдумку фантазии.
— Дело не в поэтах и переписчиках, — оборвала я, — а в том, что Малхак даже не попытался остановить ничем не оправданную войну. Наоборот, он сделал её инструментом для достижения верховной власти и приложил все усилия к тому, чтобы Троедворье воевало вечно. И все его преемники — все до единого! — делают то же самое: заставляют людей истреблять друг друга во имя упрочения их власти.
— А разве бывают оправданные войны, командир? — бесцветно спросил Тимур.
— Иногда. Война будет оправданной, если крестьяне и ремесленники восстают против феодального произвола. Здесь всё понятно и закономерно — нормальные люди никогда не согласятся жить рабами, а власть имущие никогда не откажутся от своих привилегий добровольно. Кровопролития оправданны, когда идёт сражение с захватчиками — такая война будет называться освободительной. А во имя чего воюет Троедворье? Я задаю этот вопрос с первого дня жизни в волшебном мире, и до сих пор никто не дал мне внятного ответа.
— И ты считаешь, — зло прищурилась Агеева, — что нашла его сама?
— Да. И попробуй теперь опровергнуть хотя бы одно из моих утверждений.
Тимур подошёл и приставил мне к виску взведенный пистолет.
— Знаешь, командир, за что я тебя сейчас убью? За то, что ты постоянно твердишь в каком мы все дерьме живём, но ни разу не сказала, как из него выбраться.
— Сменимся с дежурства, — ответила я, — трижды пройдёшь полный цикл полосы препятствий. За непростительное для бойца наказательной бригады дилетантство. Когда хотят убить, речей не произносят, а без предупреждения стреляют в затылок.
— А когда хотят вразумить, то стреляют в брюхо. — Тимур убрал пистолет. — Но решать всё равно придётся, командир. Время слов для тебя давно кончилось, начертательница пути.
— С вами решишь, — огрызнулась я. — Ни разу в жизни сами ничего не сделали, даже в сортир и то строем по приказу ходите.
— Ну вот и приказывай! — ответил Тимур. — Я выполню всё. Приказывай, командир.
— Хорошо, приказываю. Перестань дожидаться приказов и начинай думать собственной головой, принимай самостоятельные решения.
— Ты что, издеваешься? — разозлился Тимур.
— Ничуть. Я никогда не была ещё так серьёзна, как сейчас.
Бригада, эльфы и домовые смотрели на меня с недоумением. Я ответила хмурым взглядом и подняла трубку внутреннего телефона, набрала номер Сарыташева, начальника отдела коррекции.
— Акмаль Турарович, я прошу снять мою бригаду с дежурства за небоеготовность. Выговор записывайте мне.
Полковник в ответ буркнул что-то матернообразное, но бригаду с дежурства снял и отправил на тренировочную базу.
Вот и хорошо. В бой идти с таким настроением нельзя, это верная смерть.
И какой только чёрт меня всегда за язык дёргает? Все наказатели свято верят в то, что служат правосудию, и эта вера даёт им силы выживать и побеждать.
Без наказателей не только Троедворье, но и вся планета обречена на катастрофу. Наказатели — это правильно. Неправилен сам волшебный мир, потому что не может существовать без наказателей.
Но что делать с неправильностью моего мира, я не знаю.
— Пойдём пройдёмся, — сказал он. — Поговорить надо.
— Пойдём, — согласилась я. В квартире у меня, как и у всех троедворцев, установлена прослушка, поэтому обсуждать там можно только мелкобытовые дела, а для тем посерьёзнее требуется нейтральная территория.
В городе Олега не было месяц. Выпросив у Ильдана два подсилка и заручник, он пробежался по тем казино Камнедельска, Москвы и Питера, которые не принадлежали Троедворью, — легко догадаться, с каким результатом. Затем отправился путешествовать по Западной Европе и побережью Гвинейского залива. Выглядит неплохим способом истратить дармовые деньги с наибольшей приятностью, если бы не то, что в свой вояж Олег отправился вскоре по возвращении из Шамбалы, а европейские достопримечательности начал изучать с Праги.
Мы шли к Воскресенскому парку. Олег молчал, покусывал губу.
— Хорса, тут дело такое… странное. Так что постарайся не перебивать, лады?
— Да пожалуйста.
Я посмотрела на него с лёгким удивлением. Надо же — Хорса. Несмотря на то, что я пользуюсь истинным именем в открытую, большинство людей предпочитают называть меня бытовым. Даже не имеющий прямого касательства к делам Троедворья Олег. Если говорят «Хорса», то речь действительно пойдёт об очень важных вещах.
— Ты никогда не задумывалась, — прямо спросил он, — почему я, полковник ФСБ России, ни разу не докладывал начальству о существовании Троедворья?
Я невесело усмехнулась. Вот и дошли до главного вопроса.
Официально Олег числится владельцем небольшой фирмы, которая устанавливает на компьютеры программное обеспечение. Как говорят у нас в городе — настраивает «виндос» и локальную сетку. Желающим настроечные фирмы устанавливают защиту, не брезгуют и мелким хакерством.
Когда я узнала, кем Олег работает, то поняла, что никакой отставки по ранению не было, полковник всего лишь сменил специализацию. Услугами таких маленьких и недорогих настроечных фирмочек пользуются три категории клиентов — небогатые горожане, мелкие предприниматели и разного рода нелегальные организации и группировки, которые не всегда могут содержать собственного программиста и никогда не рискнут обратиться в крупный сервисный центр. Так что такая маленькая и, на первый взгляд, неприметная фирмочка — отличный источник информации.
Персонала у Олега семь человек. Бухгалтер и шестеро настройщиков. Пять — обычные люди, а вот шестой, похоже, Олегов сослуживец.
Но надо отвечать на вопрос.
— Задумывалась, и не раз. Ты молчишь, потому что на самом деле нас нет. И Троедворье, и Лига, и Альянс — это призраки, а не государства. Твоей стране мы не можем ни вреда принести, ни пользы. — Я немного помолчала и пояснила с досадой: — Когда новичок приходит в Троедворье, он полностью исчезает из большого мира. Увольняется с работы — все дворчане и равновесники заняты только войной, числятся сотрудниками разнообразных фирм и фирмочек, принадлежащих Троедворью, по большей части фиктивных. Школы и ВУЗы мы заканчиваем большемирские, но по окончании университета работать выпускник будет лишь в Троедворье. Все остальные вакансии для него закрыты. Как специалист он для большого мира не существует. И это ещё не всё. Троедворцы прекращают любое общение с прежними друзьями — служба совершенно не оставляет для него времени. Зато появляются друзья-дворовики. Зачастую рушатся семьи — и создаются новые, но уже с содворцами. Меняются интересы — с жизнью большого мира мы соприкасаемся лишь постольку-постольку, а всё наше внимание поглощает война. Стоит новичку лишь месяц провести в Троедворье, как он уже не способен думать ни о чём другом, кроме противостояния первооснов. А все оставшиеся от битв силы мы тратим на то, чтобы как можно надёжнее спрятаться от незнанников, стать ещё незаметней. Исчезнуть. Так что для большого мира, в том числе и для России, товарищ полковник, волшебники не более чем призраки и сказки.
— Но вы хотя бы живёте на основице, пусть и не по своей воле, — ответил Олег. — В Лиге, Альянсе и малых государствах дело обстоит ещё страшнее. Они не только для большого мира не существуют, их даже для волшебного практически нет.
— То есть? — не поняла я. — Не знаю, как другие малюшки, а тем более Лига с Альянсом, но Багдадия и Пражания очень милые.
— Милые и цивилизованные, — согласился Олег. — А ещё — основные места троедворского туризма. Ты не обращала внимания, что в свои коротенькие, но довольно частые отпуска вы ездите большей частью в потайницы? Иногда отдыхаете в пансионатах, принадлежащих Троедворью, но потайницы всё же предпочтительнее.
— Олег, только в потайнице действительно можно отдыхать, потому что нет нужды думать о конспирации. А в пансионатах восстанавливаются после ранения. Все правила маскировки там остаются.
— Вот именно, — сказал он. — Почти полная выключенность троедворцев из большого мира. А потайничники выключены из него абсолютно. Ты замечала, что обитатели Пражании и Багдадии стараются как можно реже выходить на основицу? Что все технологические новинки завозите к ним вы?
— Не знаю, — пожала я плечом. — Не обращала внимания. Но даже если и так, что из этого?
— Сейчас объясню. Только давай куда-нибудь в тепло зайдём. Нога от мороза разболелась зверски.
— В парке есть неплохая шашлычная.
Мы зашли в шашлычную — многолюдную и шумную, но уютную и тёплую. Радио орало так, что подрагивали подвешенные над входной дверью и над окном колонки. Но это даже к лучшему, на наш разговор никто не обратит ни малейшего внимания, здесь слышно только соседа по столику, да и то не очень внятно.
Олег дождался, когда официантка принесла заказ, расплатился и, едва девушка ушла, сказал:
— Новички приходят в Троедворье совершеннолетними, а дети волшебников учатся в большемирских школах. Малолеток вы принимаете, только если произошла спонтанная активация на ведунском уровне. В Лиге же с Альянсом новичков забирают из большого мира в одиннадцать лет. Поисковики приходят к родителям, мороком вынуждают их не только согласится отдать ребёнка в потайничный интернат, но ещё и гордиться тем, что у них родился настоящий волшебник. Домой дети приезжают лишь на каникулы, и очень немногие — ещё и на выходные. Но со временем поездки становятся всё реже, потому что теряются связи с основицей. Юные волшебники навсегда остаются в потайнице. Родители не возражают — первые три года действует оморочка, к внушенным мыслям постепенно привыкают и они трансформируются в собственные. К тому же во всех семьях, из которых ребёнка забрали в потайницу, вскоре появляются новые дети и полностью заполняют собой место ушедшего, потому что под воздействием всё той же оморочки родители совершенно не скучают по уехавшему чаду, не стремятся к встречам и переписке. Маленький волшебник чувствует себя ненужным и старается навещать родню как можно реже. К восемнадцати годам он становится стопроцентным потайничником, которого с основицей ничего не связывает. А дети волшебников в большинстве своём вообще никогда основицы не видели.
— Ты хочешь сказать… — начала было я.
— Это ещё не всё, — перебил Олег. — Сначала дослушай. Ты помнишь, что в Лиге и Альянсе постоянно возникают разнообразные Всепреложные Властители, полукриминальные претенденты на верховную власть?
— Да, — сказала я. — Прямо как в грошовой фэнтези. Так ты хочешь сказать, что их появление всегда спланировано третьими лицами, а цель — отвлечь потайничиков от основицы?
— И от Троедворья с малюшками. Да и от других потайниц. Любая из них замкнута на саму себя, с соседями они общаются мало. Кстати, Хорса, эту мысль в самом начале нашего знакомства высказала именно ты, когда объясняла устройство волшебного мира. Я лишь проверил, соответствует ли она истине. Соответствует полностью.
— А как ты попал в потайницы? Без подписанного главой государства разрешения троедворец не может войти на территорию Лиги или Альянса, это немедленная смертная казнь.
— Так я же не троедворец в полном смысле этого слова, — ответил Олег. — Я всего лишь вовлеченец. У меня нет ни волшеопорника, ни талисманов, ни ауральных татуировок. — Он вдруг улыбнулся, забавляясь: — Вы даже не заметили, как сильно поменялась терминология после реформы. Теперь вовлеченцы — это человеки, которые знают о существовании волшебного мира, связаны родственными или дружескими узами с его жителями, но не являются членами одного из дворов или Совета Равновесия.
— Не суть дела, — перебила я. — Как ты попал на магическое пространство без пропускного талисмана?
— Обыкновенно. Пристраивался к компании детишек, которые возвращались в потайницу с выходных. Они всегда радовались случаю продемонстрировать своё недосягаемое волшебническое превосходство простокровке и охотно вводили меня в потайницу. Там живут довольно много человеков, так что внимания на меня не обращали.
— А как ты без документов через КПП проходил?
— Хорса, в Лиге и Альянсе пространственные щели воротами не затыкают. Через них может свободно проходить любой желающий.
— Как это? — не поверила я.
— Обыкновенно. Ворота — троедворское изобретение, которым воспользовались только малюшки. В Лиге и Альянсе вообще не понимают, зачем перегораживать щели, если пройти сквозь них могут только магородные и те простокровки, которые зарегистрированы как потайничные поселенцы. Не понимают они и другое — зачем взрослым потайничникам выходить на основицу, в совершенно чуждый и непонятный мир.
— Круто, — оценила я.
— Сейчас будет ещё круче, — пообещал Олег. — Что ты знаешь о Пражском договоре?
— Что и все знают. Заключён в 947 году в Пражской потайнице директором Альдисом, предшественником Люцина. Тогда Троедворье было сильно истощено серией очень тяжёлых битв, и Лига с Альянсом напали на нас, надеясь захватить Новгород и Самарканд. Там есть магические башни, которые позволяли их обладателям контролировать огромные территории, хотя и требовали большого расхода волшбы. Но для Альянса и Лиги сырьё не проблема. В настоящее время башни стали не более чем архитектурным памятником, а тогда были серьёзными стратегическими объектами. Но первый бой Троедворье, несмотря на всю свою слабость, выиграло. Лигийцы и альянсовцы поняли, что лёгкой победы не будет, и решили взять с нас равноценный, по их мнению, выкуп. Они потребовали отдать им всех вампиров, хелефайев, гномов, гоблинов и эльфов. Альдис посчитал, что эти люди никакой ценности для Троедворья не представляют, и охотно согласился. Но при этом так упирался и торговался, что Лига и Альянс пошли на серьёзные территориальные уступки, лишь бы заполучить столь желанных им стихийников. Троедворье приобрело свои современные границы. Вот потому Пражский договор и называют самым крутым кидаловым за всю историю дипломатии. Находясь в выгодных для них условиях, Лига с Альянсом не только не получили земель, на которые претендовали, но и часть собственных потеряли.
— Всё так, да не так, — сказал Олег. — Земли основицы лигийцев и альянсовцев никогда не интересовали, потому что живут они только в потайницах. К тому же вам отдали твёрдоструктурные земли, в которых нельзя сделать искусственные потайницы. Зато отобрали хелефайев, которые единственные из всех стихийников могут делать озомбачку. В Лиге и Альянсе мёртвых не возрождают, но знают, что для вас это жизненная необходимость, что вам постоянно не хватает бойцов. Забрали гномов, которые считались лучшими оружейниками волшебного мира. Забрали гоблинов, искуснейших земледельцев. Забрали эльфов, идеальных стражей любых тайн и помещений. Забрали вампиров, непобедимых и несокрушимых воинов. К тому же изо всех жителей волшебного мира только эти пять рас могут делать искусственные потайницы.
— Олежек, начиная с 518 года, когда Джудар-ибн-Тахир создал магическую матрицу возрождения, стихийное волшебство для озомбачки не использовалось ни разу, потому оно ненадёжно, а матрица Джудара никогда не даёт никаких сбоев. Хотя некромансеры у нас в основном стихийники, работают они только на магии. Волшеопорник для них был разработан в том же 518 году.
— В потайницах матрица Джудара не выстраивается, — сказал Олег. — Там озомбачку можно сделать исключительно на стихиях.
— Да пожалуйста, — фыркнула я. — Цепляешь оборотню или магу стихийный волшеопорник, и пусть работает.
— Стихийные волшеопорники появились только в 1328 году. Теперь понимаешь, что требование отдать хелефайев было не столь уж и глупым?
— Нет, товарищ полковник, не понимаю. Тогда получается, что лигийцы и альянсовцы ровным счётом ничего не знали о Троедворье. Не знали, что индийские, памирские и славянские человеки-оружейники намного лучше гномьих, а снабдить волшебными свойствами уже готовые мечи или стрелы быстрее, чем вплетать волшбу при ковке, да и дешевле — магии тратится намного меньше. Не знали, что продовольствие выгоднее закупать у простеней, чем расходовать людские ресурсы на сельскохозяйственные работы. В Троедворье нет ни клочка пахотных или пастбищных земель, но мы не голодали никогда. Не знали, что из кикимор стража ничуть не хуже, чем из эльфов. К тому же все секреты надёжнее хранить в одинарицах, а там эльфы бесполезны. На одинарице они даже летать не смогут.
— Где? — не понял Олег.
— Мёртвые зоны или одинарицы получаются там, где основица, кромь и нигдения спрессованы в однородное пространство, — пояснила я. — Применить волшебство, как стихийное, так и магическое там невозможно. Проникнуть через иное пространство тоже. На одинарицах не бывает прорывов инферно. Так что это самая надёжная территория. Сделай запоры посложнее, поставь побольше вооружённой охраны, и все твои секреты в безопасности.
— И много в Троедворье одинариц?
— Пятьдесят процентов всей территории. У нас всегда было крайне скудно с магическими ресурсами. Да и со стихийными. Да, что касается сверхвысоких воинских качеств вампиров, то не так уж они и высоки, чтобы убить вампира не смог даже такой никчёмный боец как я. В Троедворье столетиями только тем и занимались, что оттачивали убивальное мастерство и к 947 году достигли неплохих результатов. И последнее. На кой чёрт троедворцам искусственные потайницы, если природную Шамбалу мы никогда не использовали больше, чем на два процента?
Олег на несколько мгновений задумался. Пробормотал «Ладно, об этом позже» и сказал:
— Нина, как много внимания ваша разведка уделяет Альянсу и Лиге?
— Практически нисколько. Ни дворам, ни Совету некогда этим заниматься. Все ресурсы и внимание поглощает война. К тому же боевой потенциал Троедворья несоизмеримо выше зарубежного. Вздумай они на нас напасть, проиграют хотя бы из-за того, что их армейские подразделения не так слаженны, как наши, а боевое волшебство требует слишком много сырья. Там, где мы обходимся одним микроволшем, они тратят десять.
— Нина, лигийцы и альянсовцы даже слова такого никогда не слышали — микроволш. Ты и представить себе не можешь, как много там магии. В малюшках магии побольше, чем в Троедворье, но Лига с Альянсом — нечто для вас невообразимое. Магическое Эльдорадо.
— Ну и чёрт с ним, — отмахнулась я. — Есть вещи поважнее. Ты хочешь сказать, что Лига с Альянсом знает о Троедворье так же мало, как и мы о них?
— Да. Практически вы живёте в разных, никак не связанных между собой мирах. Лига и Альянс ещё кое-как поддерживают подобие межгосударственных отношений, но очень слабо. Практически каждая потайница живёт сама по себе и занята либо борьбой с кандидатом в диктаторы, либо зализыванием ран, полученных в этой борьбе. Кандидаты злодействуют лет по семь, затем следует пятилетний перерыв и всё начинается по-новой. Цикличность не твёрдая, разница плюс-минус два года, но общую закономерность установить нетрудно.
— Мило, — ответила я. — У нас играют в войну, у них — в госпереворот, а в итоге никто не замечает окружающего мира. У нас безраздельно правит Люцин, в Лиге — высокий координатор, в Альянсе — верховный предстоятель. Везде одно и то же: кровь, ложь и выключенность из подлинной жизни. Волшебники везде лишь призраки.
Олег сочувственно пожал руку. Я благодарно улыбнулась и спрятала руки под столом, чтобы оборвать контакт. Говорить не хотелось.
Он целиком и полностью прав, но как больно от этой правоты! Одно дело самой понимать, что живёшь в уродливом мире, и совсем другое, когда в эту уродливость тебя тычет носом чужак. Но плакать не приходится — ведь я сама не раз причиняла точно такую же боль многим троедворцам и не без злорадного удовольствия. Тимур упрекнул справедливо — легко говорить и показывать, в каком дерьме мы все живём, сложнее найти способ из него выбраться. Я молча теребила клеёнчатую скатерть и слушала песню. Голос у девушки был мягким, прозрачным и чистым, словно родниковая вода, и потому очень подходил к струящейся музыке и похожим на заклинание словам:
— То есть? — не понял Тимур.
— Когда новичок приходит в Троедворье, — ответила Агеева, — то его, ещё толком ничего не понимающего, заставляют выбрать первооснову. С ней волшебник остаётся навечно, пользуется только её силой и не может сравнивать свой двор и первооснову с другими. Уроженцы волшебного мира других сил тем более не знают, они с детства принадлежат только Сумраку, только Свету или только Тьме. Для дворовика мир одноцветен. Даже если происходит перевербовка, то по-настоящему ничего не меняется — всё та же одноцветность, только оттенок другой. Поэтому перебежчики всегда служат новому двору вернее и добросовестнее единоприсяжников, а службу в прежнем дворе вспоминают с омерзением, словно дурной сон. Они вдвойне одноцветны и потому бездумны.
— Это всем понятно и без тебя, — сказал Тимур. — Только причём тут вампиры?
— А при том, — зло усмехнулась Агеева, — что у вампиров очень долго не было права выбора, однако при этом они могли всесторонне изучать Тьму и Сумрак. Поэтому в Белодворье вампиры пришли не безмозглыми новичками, а людьми, которые хорошо знают волшебный мир. Они могли сравнивать дворы и первоосновы. И сразу же поняли, что никакой существенной разницы между дворами нет, как нет существенной разницы и у первооснов — все три не более чем инструменты. Сначала вампиры обсуждали это открытие между собой, а затем и с ранговиками. Бессмысленность войны стала очевидной любому и каждому. Раньше о ней знали только равновесники, а теперь это известно всему Троедворью. Люди понимают никчёмность битв — отсюда длительные периоды затишья — и мстят инодворцам за напрасные смерти друзей и родственников. Отсюда ожесточённость схваток. По сути, это агония нашего мира. Троедворье умирает, ребята.
Бойцы, эльфы и два домовых хотели было возмутиться, но осеклись на полуслове и посмотрели на меня.
— Командир?.. — голос у Тимура дрогнул как у напуганного ребёнка.
Я молчала.
— Командир, — голос Тимура приобрёл боевой металл, — ты с ней согласна?
— В том, что война бессмысленна — да, в том, что Троедворье умирает — нет. Это всего лишь очередной кризис. В Троедворье их было немало.
— Но таких не было никогда! — вскочила со стула Агеева. — Ты что, сама не видишь — Троедворье сходит с ума. Раньше всё было по-другому!
— Лена, сядь и не кричи, — велела я. — Нет для меня никакого «раньше». Я в Троедворье всего-то полтора года. Но с первого же дня оно показалось мне заповедником для психопатов — деление на дворы, война эта дурацкая и Совет Равновесия в качестве главного арбитра кровавых состязаний неизвестно во имя чего. Своё мнение я не скрывала никогда, за что меня и сделали наказателем. Люцин думал, что, измазавшись в крови, я стану послушнее, перестану высказываться вслух. Я действительно перестала, потому что разговаривать с палачкой не захочет ни один нормальный людь. А с нелюдью не стану разговаривать я.
— Ты считаешь нас палачами? — лицо у Тимура закаменело, он встал и шагнул ко мне.
— А ты — спасателями?
— Мы служим правосудию! Мы храним равновесие!!
— Всё верно, — согласилась я. — С правосудием и равновесием ты тоже совершенно точен. Именно руками наказателей Люцин поддерживает нынешний правовой режим и сохраняет дворовое равновесие сил, которое позволяет ему не только безраздельно править страной, но и надёжно защищает от госпереворота. Пока дворы воюют и доносят друг на друга, власти Люцина ничто не угрожает. Так что в настоящее время наказательское подразделение — гарант внутриполитической стабильности Троедворья.
Тимур, не сводя с меня растерянных и полных боли глаз, — совсем как тогда, на моём первом по-настоящему боевом выезде — сел на стул, уронил руки.
— Зачем ты так, командир? — сказал он.
— Затем, что это правда, — ответила Агеева. — Наказатели — главная опора военного режима в Троедворье. Палачи для всех, кто преступает его правила. Мы не разбираем, правы преступившие или нет, полезное это было правило или вредное. Приговор выносят другие, а мы всего лишь приводим его в исполнение. Как машины — бездумно и бесчувственно.
Тимур скрючился как от холода.
— Люцин не преступник, — сказал он. — Не Люцин начал войну.
— Зато в полной мере воспользовался её выгодами, — ответила я. — Как и все его предшественники, начиная с Малхака, основателя Совета. Неизвестно, кто начал войну, зато поимённо известны те, кто не давал ей прекратиться!
— Совет был основан на второй год войны, — напомнила Агеева. — После того, как очередная схватка армий Света, Сумрака и Тьмы вызвала прорыв инферно, и восточное побережье Средиземного моря едва не превратилось в пустыню. А было это сражение возле задрипанного ханаанейского городишки Мегиддо.
— В котором обитало несколько весьма одарённых поэтов, — сказал домовой. — Они очень красочно описали и битву, и прорыв, а не лишённые словотворческого дара переписчики щедро украсили их произведения изысками собственной богатой на выдумку фантазии.
— Дело не в поэтах и переписчиках, — оборвала я, — а в том, что Малхак даже не попытался остановить ничем не оправданную войну. Наоборот, он сделал её инструментом для достижения верховной власти и приложил все усилия к тому, чтобы Троедворье воевало вечно. И все его преемники — все до единого! — делают то же самое: заставляют людей истреблять друг друга во имя упрочения их власти.
— А разве бывают оправданные войны, командир? — бесцветно спросил Тимур.
— Иногда. Война будет оправданной, если крестьяне и ремесленники восстают против феодального произвола. Здесь всё понятно и закономерно — нормальные люди никогда не согласятся жить рабами, а власть имущие никогда не откажутся от своих привилегий добровольно. Кровопролития оправданны, когда идёт сражение с захватчиками — такая война будет называться освободительной. А во имя чего воюет Троедворье? Я задаю этот вопрос с первого дня жизни в волшебном мире, и до сих пор никто не дал мне внятного ответа.
— И ты считаешь, — зло прищурилась Агеева, — что нашла его сама?
— Да. И попробуй теперь опровергнуть хотя бы одно из моих утверждений.
Тимур подошёл и приставил мне к виску взведенный пистолет.
— Знаешь, командир, за что я тебя сейчас убью? За то, что ты постоянно твердишь в каком мы все дерьме живём, но ни разу не сказала, как из него выбраться.
— Сменимся с дежурства, — ответила я, — трижды пройдёшь полный цикл полосы препятствий. За непростительное для бойца наказательной бригады дилетантство. Когда хотят убить, речей не произносят, а без предупреждения стреляют в затылок.
— А когда хотят вразумить, то стреляют в брюхо. — Тимур убрал пистолет. — Но решать всё равно придётся, командир. Время слов для тебя давно кончилось, начертательница пути.
— С вами решишь, — огрызнулась я. — Ни разу в жизни сами ничего не сделали, даже в сортир и то строем по приказу ходите.
— Ну вот и приказывай! — ответил Тимур. — Я выполню всё. Приказывай, командир.
— Хорошо, приказываю. Перестань дожидаться приказов и начинай думать собственной головой, принимай самостоятельные решения.
— Ты что, издеваешься? — разозлился Тимур.
— Ничуть. Я никогда не была ещё так серьёзна, как сейчас.
Бригада, эльфы и домовые смотрели на меня с недоумением. Я ответила хмурым взглядом и подняла трубку внутреннего телефона, набрала номер Сарыташева, начальника отдела коррекции.
— Акмаль Турарович, я прошу снять мою бригаду с дежурства за небоеготовность. Выговор записывайте мне.
Полковник в ответ буркнул что-то матернообразное, но бригаду с дежурства снял и отправил на тренировочную базу.
Вот и хорошо. В бой идти с таким настроением нельзя, это верная смерть.
И какой только чёрт меня всегда за язык дёргает? Все наказатели свято верят в то, что служат правосудию, и эта вера даёт им силы выживать и побеждать.
Без наказателей не только Троедворье, но и вся планета обречена на катастрофу. Наказатели — это правильно. Неправилен сам волшебный мир, потому что не может существовать без наказателей.
Но что делать с неправильностью моего мира, я не знаю.
* * *
В подъезде дома меня ждал Олег.— Пойдём пройдёмся, — сказал он. — Поговорить надо.
— Пойдём, — согласилась я. В квартире у меня, как и у всех троедворцев, установлена прослушка, поэтому обсуждать там можно только мелкобытовые дела, а для тем посерьёзнее требуется нейтральная территория.
В городе Олега не было месяц. Выпросив у Ильдана два подсилка и заручник, он пробежался по тем казино Камнедельска, Москвы и Питера, которые не принадлежали Троедворью, — легко догадаться, с каким результатом. Затем отправился путешествовать по Западной Европе и побережью Гвинейского залива. Выглядит неплохим способом истратить дармовые деньги с наибольшей приятностью, если бы не то, что в свой вояж Олег отправился вскоре по возвращении из Шамбалы, а европейские достопримечательности начал изучать с Праги.
Мы шли к Воскресенскому парку. Олег молчал, покусывал губу.
— Хорса, тут дело такое… странное. Так что постарайся не перебивать, лады?
— Да пожалуйста.
Я посмотрела на него с лёгким удивлением. Надо же — Хорса. Несмотря на то, что я пользуюсь истинным именем в открытую, большинство людей предпочитают называть меня бытовым. Даже не имеющий прямого касательства к делам Троедворья Олег. Если говорят «Хорса», то речь действительно пойдёт об очень важных вещах.
— Ты никогда не задумывалась, — прямо спросил он, — почему я, полковник ФСБ России, ни разу не докладывал начальству о существовании Троедворья?
Я невесело усмехнулась. Вот и дошли до главного вопроса.
Официально Олег числится владельцем небольшой фирмы, которая устанавливает на компьютеры программное обеспечение. Как говорят у нас в городе — настраивает «виндос» и локальную сетку. Желающим настроечные фирмы устанавливают защиту, не брезгуют и мелким хакерством.
Когда я узнала, кем Олег работает, то поняла, что никакой отставки по ранению не было, полковник всего лишь сменил специализацию. Услугами таких маленьких и недорогих настроечных фирмочек пользуются три категории клиентов — небогатые горожане, мелкие предприниматели и разного рода нелегальные организации и группировки, которые не всегда могут содержать собственного программиста и никогда не рискнут обратиться в крупный сервисный центр. Так что такая маленькая и, на первый взгляд, неприметная фирмочка — отличный источник информации.
Персонала у Олега семь человек. Бухгалтер и шестеро настройщиков. Пять — обычные люди, а вот шестой, похоже, Олегов сослуживец.
Но надо отвечать на вопрос.
— Задумывалась, и не раз. Ты молчишь, потому что на самом деле нас нет. И Троедворье, и Лига, и Альянс — это призраки, а не государства. Твоей стране мы не можем ни вреда принести, ни пользы. — Я немного помолчала и пояснила с досадой: — Когда новичок приходит в Троедворье, он полностью исчезает из большого мира. Увольняется с работы — все дворчане и равновесники заняты только войной, числятся сотрудниками разнообразных фирм и фирмочек, принадлежащих Троедворью, по большей части фиктивных. Школы и ВУЗы мы заканчиваем большемирские, но по окончании университета работать выпускник будет лишь в Троедворье. Все остальные вакансии для него закрыты. Как специалист он для большого мира не существует. И это ещё не всё. Троедворцы прекращают любое общение с прежними друзьями — служба совершенно не оставляет для него времени. Зато появляются друзья-дворовики. Зачастую рушатся семьи — и создаются новые, но уже с содворцами. Меняются интересы — с жизнью большого мира мы соприкасаемся лишь постольку-постольку, а всё наше внимание поглощает война. Стоит новичку лишь месяц провести в Троедворье, как он уже не способен думать ни о чём другом, кроме противостояния первооснов. А все оставшиеся от битв силы мы тратим на то, чтобы как можно надёжнее спрятаться от незнанников, стать ещё незаметней. Исчезнуть. Так что для большого мира, в том числе и для России, товарищ полковник, волшебники не более чем призраки и сказки.
— Но вы хотя бы живёте на основице, пусть и не по своей воле, — ответил Олег. — В Лиге, Альянсе и малых государствах дело обстоит ещё страшнее. Они не только для большого мира не существуют, их даже для волшебного практически нет.
— То есть? — не поняла я. — Не знаю, как другие малюшки, а тем более Лига с Альянсом, но Багдадия и Пражания очень милые.
— Милые и цивилизованные, — согласился Олег. — А ещё — основные места троедворского туризма. Ты не обращала внимания, что в свои коротенькие, но довольно частые отпуска вы ездите большей частью в потайницы? Иногда отдыхаете в пансионатах, принадлежащих Троедворью, но потайницы всё же предпочтительнее.
— Олег, только в потайнице действительно можно отдыхать, потому что нет нужды думать о конспирации. А в пансионатах восстанавливаются после ранения. Все правила маскировки там остаются.
— Вот именно, — сказал он. — Почти полная выключенность троедворцев из большого мира. А потайничники выключены из него абсолютно. Ты замечала, что обитатели Пражании и Багдадии стараются как можно реже выходить на основицу? Что все технологические новинки завозите к ним вы?
— Не знаю, — пожала я плечом. — Не обращала внимания. Но даже если и так, что из этого?
— Сейчас объясню. Только давай куда-нибудь в тепло зайдём. Нога от мороза разболелась зверски.
— В парке есть неплохая шашлычная.
Мы зашли в шашлычную — многолюдную и шумную, но уютную и тёплую. Радио орало так, что подрагивали подвешенные над входной дверью и над окном колонки. Но это даже к лучшему, на наш разговор никто не обратит ни малейшего внимания, здесь слышно только соседа по столику, да и то не очень внятно.
Олег дождался, когда официантка принесла заказ, расплатился и, едва девушка ушла, сказал:
— Новички приходят в Троедворье совершеннолетними, а дети волшебников учатся в большемирских школах. Малолеток вы принимаете, только если произошла спонтанная активация на ведунском уровне. В Лиге же с Альянсом новичков забирают из большого мира в одиннадцать лет. Поисковики приходят к родителям, мороком вынуждают их не только согласится отдать ребёнка в потайничный интернат, но ещё и гордиться тем, что у них родился настоящий волшебник. Домой дети приезжают лишь на каникулы, и очень немногие — ещё и на выходные. Но со временем поездки становятся всё реже, потому что теряются связи с основицей. Юные волшебники навсегда остаются в потайнице. Родители не возражают — первые три года действует оморочка, к внушенным мыслям постепенно привыкают и они трансформируются в собственные. К тому же во всех семьях, из которых ребёнка забрали в потайницу, вскоре появляются новые дети и полностью заполняют собой место ушедшего, потому что под воздействием всё той же оморочки родители совершенно не скучают по уехавшему чаду, не стремятся к встречам и переписке. Маленький волшебник чувствует себя ненужным и старается навещать родню как можно реже. К восемнадцати годам он становится стопроцентным потайничником, которого с основицей ничего не связывает. А дети волшебников в большинстве своём вообще никогда основицы не видели.
— Ты хочешь сказать… — начала было я.
— Это ещё не всё, — перебил Олег. — Сначала дослушай. Ты помнишь, что в Лиге и Альянсе постоянно возникают разнообразные Всепреложные Властители, полукриминальные претенденты на верховную власть?
— Да, — сказала я. — Прямо как в грошовой фэнтези. Так ты хочешь сказать, что их появление всегда спланировано третьими лицами, а цель — отвлечь потайничиков от основицы?
— И от Троедворья с малюшками. Да и от других потайниц. Любая из них замкнута на саму себя, с соседями они общаются мало. Кстати, Хорса, эту мысль в самом начале нашего знакомства высказала именно ты, когда объясняла устройство волшебного мира. Я лишь проверил, соответствует ли она истине. Соответствует полностью.
— А как ты попал в потайницы? Без подписанного главой государства разрешения троедворец не может войти на территорию Лиги или Альянса, это немедленная смертная казнь.
— Так я же не троедворец в полном смысле этого слова, — ответил Олег. — Я всего лишь вовлеченец. У меня нет ни волшеопорника, ни талисманов, ни ауральных татуировок. — Он вдруг улыбнулся, забавляясь: — Вы даже не заметили, как сильно поменялась терминология после реформы. Теперь вовлеченцы — это человеки, которые знают о существовании волшебного мира, связаны родственными или дружескими узами с его жителями, но не являются членами одного из дворов или Совета Равновесия.
— Не суть дела, — перебила я. — Как ты попал на магическое пространство без пропускного талисмана?
— Обыкновенно. Пристраивался к компании детишек, которые возвращались в потайницу с выходных. Они всегда радовались случаю продемонстрировать своё недосягаемое волшебническое превосходство простокровке и охотно вводили меня в потайницу. Там живут довольно много человеков, так что внимания на меня не обращали.
— А как ты без документов через КПП проходил?
— Хорса, в Лиге и Альянсе пространственные щели воротами не затыкают. Через них может свободно проходить любой желающий.
— Как это? — не поверила я.
— Обыкновенно. Ворота — троедворское изобретение, которым воспользовались только малюшки. В Лиге и Альянсе вообще не понимают, зачем перегораживать щели, если пройти сквозь них могут только магородные и те простокровки, которые зарегистрированы как потайничные поселенцы. Не понимают они и другое — зачем взрослым потайничникам выходить на основицу, в совершенно чуждый и непонятный мир.
— Круто, — оценила я.
— Сейчас будет ещё круче, — пообещал Олег. — Что ты знаешь о Пражском договоре?
— Что и все знают. Заключён в 947 году в Пражской потайнице директором Альдисом, предшественником Люцина. Тогда Троедворье было сильно истощено серией очень тяжёлых битв, и Лига с Альянсом напали на нас, надеясь захватить Новгород и Самарканд. Там есть магические башни, которые позволяли их обладателям контролировать огромные территории, хотя и требовали большого расхода волшбы. Но для Альянса и Лиги сырьё не проблема. В настоящее время башни стали не более чем архитектурным памятником, а тогда были серьёзными стратегическими объектами. Но первый бой Троедворье, несмотря на всю свою слабость, выиграло. Лигийцы и альянсовцы поняли, что лёгкой победы не будет, и решили взять с нас равноценный, по их мнению, выкуп. Они потребовали отдать им всех вампиров, хелефайев, гномов, гоблинов и эльфов. Альдис посчитал, что эти люди никакой ценности для Троедворья не представляют, и охотно согласился. Но при этом так упирался и торговался, что Лига и Альянс пошли на серьёзные территориальные уступки, лишь бы заполучить столь желанных им стихийников. Троедворье приобрело свои современные границы. Вот потому Пражский договор и называют самым крутым кидаловым за всю историю дипломатии. Находясь в выгодных для них условиях, Лига с Альянсом не только не получили земель, на которые претендовали, но и часть собственных потеряли.
— Всё так, да не так, — сказал Олег. — Земли основицы лигийцев и альянсовцев никогда не интересовали, потому что живут они только в потайницах. К тому же вам отдали твёрдоструктурные земли, в которых нельзя сделать искусственные потайницы. Зато отобрали хелефайев, которые единственные из всех стихийников могут делать озомбачку. В Лиге и Альянсе мёртвых не возрождают, но знают, что для вас это жизненная необходимость, что вам постоянно не хватает бойцов. Забрали гномов, которые считались лучшими оружейниками волшебного мира. Забрали гоблинов, искуснейших земледельцев. Забрали эльфов, идеальных стражей любых тайн и помещений. Забрали вампиров, непобедимых и несокрушимых воинов. К тому же изо всех жителей волшебного мира только эти пять рас могут делать искусственные потайницы.
— Олежек, начиная с 518 года, когда Джудар-ибн-Тахир создал магическую матрицу возрождения, стихийное волшебство для озомбачки не использовалось ни разу, потому оно ненадёжно, а матрица Джудара никогда не даёт никаких сбоев. Хотя некромансеры у нас в основном стихийники, работают они только на магии. Волшеопорник для них был разработан в том же 518 году.
— В потайницах матрица Джудара не выстраивается, — сказал Олег. — Там озомбачку можно сделать исключительно на стихиях.
— Да пожалуйста, — фыркнула я. — Цепляешь оборотню или магу стихийный волшеопорник, и пусть работает.
— Стихийные волшеопорники появились только в 1328 году. Теперь понимаешь, что требование отдать хелефайев было не столь уж и глупым?
— Нет, товарищ полковник, не понимаю. Тогда получается, что лигийцы и альянсовцы ровным счётом ничего не знали о Троедворье. Не знали, что индийские, памирские и славянские человеки-оружейники намного лучше гномьих, а снабдить волшебными свойствами уже готовые мечи или стрелы быстрее, чем вплетать волшбу при ковке, да и дешевле — магии тратится намного меньше. Не знали, что продовольствие выгоднее закупать у простеней, чем расходовать людские ресурсы на сельскохозяйственные работы. В Троедворье нет ни клочка пахотных или пастбищных земель, но мы не голодали никогда. Не знали, что из кикимор стража ничуть не хуже, чем из эльфов. К тому же все секреты надёжнее хранить в одинарицах, а там эльфы бесполезны. На одинарице они даже летать не смогут.
— Где? — не понял Олег.
— Мёртвые зоны или одинарицы получаются там, где основица, кромь и нигдения спрессованы в однородное пространство, — пояснила я. — Применить волшебство, как стихийное, так и магическое там невозможно. Проникнуть через иное пространство тоже. На одинарицах не бывает прорывов инферно. Так что это самая надёжная территория. Сделай запоры посложнее, поставь побольше вооружённой охраны, и все твои секреты в безопасности.
— И много в Троедворье одинариц?
— Пятьдесят процентов всей территории. У нас всегда было крайне скудно с магическими ресурсами. Да и со стихийными. Да, что касается сверхвысоких воинских качеств вампиров, то не так уж они и высоки, чтобы убить вампира не смог даже такой никчёмный боец как я. В Троедворье столетиями только тем и занимались, что оттачивали убивальное мастерство и к 947 году достигли неплохих результатов. И последнее. На кой чёрт троедворцам искусственные потайницы, если природную Шамбалу мы никогда не использовали больше, чем на два процента?
Олег на несколько мгновений задумался. Пробормотал «Ладно, об этом позже» и сказал:
— Нина, как много внимания ваша разведка уделяет Альянсу и Лиге?
— Практически нисколько. Ни дворам, ни Совету некогда этим заниматься. Все ресурсы и внимание поглощает война. К тому же боевой потенциал Троедворья несоизмеримо выше зарубежного. Вздумай они на нас напасть, проиграют хотя бы из-за того, что их армейские подразделения не так слаженны, как наши, а боевое волшебство требует слишком много сырья. Там, где мы обходимся одним микроволшем, они тратят десять.
— Нина, лигийцы и альянсовцы даже слова такого никогда не слышали — микроволш. Ты и представить себе не можешь, как много там магии. В малюшках магии побольше, чем в Троедворье, но Лига с Альянсом — нечто для вас невообразимое. Магическое Эльдорадо.
— Ну и чёрт с ним, — отмахнулась я. — Есть вещи поважнее. Ты хочешь сказать, что Лига с Альянсом знает о Троедворье так же мало, как и мы о них?
— Да. Практически вы живёте в разных, никак не связанных между собой мирах. Лига и Альянс ещё кое-как поддерживают подобие межгосударственных отношений, но очень слабо. Практически каждая потайница живёт сама по себе и занята либо борьбой с кандидатом в диктаторы, либо зализыванием ран, полученных в этой борьбе. Кандидаты злодействуют лет по семь, затем следует пятилетний перерыв и всё начинается по-новой. Цикличность не твёрдая, разница плюс-минус два года, но общую закономерность установить нетрудно.
— Мило, — ответила я. — У нас играют в войну, у них — в госпереворот, а в итоге никто не замечает окружающего мира. У нас безраздельно правит Люцин, в Лиге — высокий координатор, в Альянсе — верховный предстоятель. Везде одно и то же: кровь, ложь и выключенность из подлинной жизни. Волшебники везде лишь призраки.
Олег сочувственно пожал руку. Я благодарно улыбнулась и спрятала руки под столом, чтобы оборвать контакт. Говорить не хотелось.
Он целиком и полностью прав, но как больно от этой правоты! Одно дело самой понимать, что живёшь в уродливом мире, и совсем другое, когда в эту уродливость тебя тычет носом чужак. Но плакать не приходится — ведь я сама не раз причиняла точно такую же боль многим троедворцам и не без злорадного удовольствия. Тимур упрекнул справедливо — легко говорить и показывать, в каком дерьме мы все живём, сложнее найти способ из него выбраться. Я молча теребила клеёнчатую скатерть и слушала песню. Голос у девушки был мягким, прозрачным и чистым, словно родниковая вода, и потому очень подходил к струящейся музыке и похожим на заклинание словам:
Под насмешки невежд
Босиком, без одежд
Я сквозь пламя и лёд
Шаг за шагом — вперёд,
Тяжек очень путь вверх,
Принимает не всех.
Но мне нужно дойти,