Воронова Влада. Крест на моей ладони

   — Звони отцу. Долг благодарности и крови я возьму с него. В качестве выкупа мне нужна единовременная услуга, совершенно законная и среднего уровня сложности.
   — Нет, — сказал Карой. — Это моя вина и моя расплата. Остальные Келети вам неподвластны.
   — Мальчик, я клянусь тебе пред изначалием — это услуга действительно совершенно законная и особо трудная. — Я кратко объяснила ему, в чём дело. — Но ты сам оморочку снять не сможешь, тебе не хватит ни сил, ни опыта.
   — Вы свободно говорите на нашей речи, — ответил Карой. — У вас должно быть много знакомых вампиров. Почему вы не обратились к ним? Почему устроили эту ловушку?
   — Потому что я приехала в Рем месяц назад, и среди вампиров, с которыми успела познакомиться, пока нет ни одного, кого можно было бы просить о помощи. Это именно знакомые, с которыми у меня нет ни дружбы, ни даже приятельства. Да и далеко отсюда до Рема, а для той девушки счёт идёт на минуты. Я вынуждена прибегнуть к услугам наёмника, первого встречного вампира, который снимет оморочку за порцию крови. Но ты прав — грязными средствами доброго дела не сделать. Ты свободен. Моя кровь становится вирой за проступок перед Алым законом, который ты совершил по моей вине.
   Я пошла в глубь парка. Вампиров здесь немало, я быстро найду какого-нибудь ворожея, в крайнем случае — ведуна, и предложу кровь в обмен на услугу. Алый закон такие сделки допускает, а приближающаяся Жажда не оставит места для капризов или пустого упрямства.
   — Подождите, — догнал меня Карой. — То, что вы рассказали про омороченную девушку — правда?
   — Да. Если хочешь, могу ещё раз поклясться пред изначалием.
   — Нет, — испуганно помотал он головой, — не надо… И… Сударыня, но как же вы сможете оплатить помощь наёмника, если уже два раза давали кровь?
   — Ерунда, переживу. Карой, я на самом деле привыкла давать кровь очень крупными порциями и смогу быстро восстановиться.
   Мальчишка ответил недоверчивым взглядом.
   — Всё хорошо, — сказала я. — Возвращайся домой.
   — Но… — Вампир запнулся, помолчал мгновение и решительно сказал: — Вы теперь должны будете отвечать перед Алым законом! Отвечать за мою неуклюжесть… Ведь вы не толкали меня под руку, кровозаборник я уронил сам. И… И на кровь наступил сам.
   — Я Источник, Карой. Это моя кровь, и только мне решать, что и как с ней делать. Алый закон меня не накажет. И тебя не накажет.
   — Всё равно, госпожа, наши судьбы теперь связаны.
   — Я гойдо, Карой. Знаешь, что это такое?
   — Люди без судьбы, — голос у вампира дрогнул. — Те, кто идёт сквозь вечную пустоту.
   — Вот поэтому никакой связи между нами нет. Ты свободен от каких бы то ни было уз.
   Мальчишка посмотрел недоверчиво и спросил:
   — А как это — быть гойдо? Вам не страшно знать, что впереди ничего нет?
   — Мне нравится, — улыбнулась я. — Ничего нет — это значит, можно идти куда угодно, заполнять свободное пространство только тем, что нравится именно тебе, а не всяким дурацким предначертаниям. У меня нет предрешённых удач, но зато нет и ни одной предрешённой беды. Я всё делаю сама. Что-то получается, и это становится удачей, что-то нет, и в этой беде виновата лишь я одна. Мне некого упрекать в своих горестях, но зато и всеми своими удачами и радостями я могу гордиться как собственным достижением, а не как подарком, который мне сделали, будто никчёмной глупой кукле. Именно потому, что у меня нет никакой судьбы, у меня есть гораздо большая драгоценность — я сама.
   Карой сосредоточено разглядывал асфальт. Немного помолчал и спросил:
   — А вампир может быть гойдо?
   — Конечно. Гойдо может стать любой, кто захочет.
   — И тогда злая судьба потеряет над ним власть?
   — Любая судьба теряет власть над гойдо — и хорошая, плохая. Путь и удачу гойдо определяет только его собственная воля и его собственный выбор.
   Вампир едва заметно кивнул. Посмотрел на меня.
   — И всё равно, — упрямо сказал он. — Долг крови и благодарности семья Келети вам выплатит. — Карой достал мобильник. — Я всё расскажу сестре. Она лагвяна и дарулка. Зовут Рижина. Она поможет вам.
   Карой отошёл в сторону, позвонил. Рижина Келети приехала через двадцать минут. Чернокудрая, синеглазая — сразу видно семейное сходство.
   — Заключим договор на «алом слове», — сказала я.
   — Вы думаете, — возмутилась вампирка, — я буду рисковать судьбой и свободой брата?
   — Я думаю, сударыня Рижина, что для хорошей работы вам необходима твёрдая уверенность в том, что я не стану рисковать ни судьбой, ни свободой вашего брата.
   Вампирка посмотрела на меня с удивлением — все другие расы «алое слово» сковывает точно так же как и вампиров, но матрицу для договора сделала. Заключить его было делом одной минуты.
   — Езжай домой, — велела Рижина брату. Он дёрнулся было спорить, но Рижина ответила твёрдым и строгим взглядом. Мальчишка что-то обиженно буркнул под нос и пошёл к своему мотоциклу, а я села в Рижинину машину.
   — Если можно, — сказала я, — то поедем по кроми. У нас очень мало времени, а там нет ограничения скорости.
   — Откуда вы знаете о кроми?
   — Уважаемая, вы ведь умеете переключать режимы восприятия. Ну так посмотрите на меня магическим и срединным зрением.
   Почему-то в Альянсе все те, кто умеет пользоваться дополнительными режимами восприятия, делают это крайне редко.
   Взгляд у Рижины затуманился. Вампирка испуганно дрогнула — для альянсовкого обывателя, пусть даже и вампира, выгляжу я страшновато. С головы до пяток в ауральных шрамах и боевых татуировках, приписной знак перечёркнут желтой линией — метка лишения троедворского гражданства, и красной — лента смертного приговора. Ментальная броня делает похожей на персонажа кибер-ужастика. Ко всем этим «прелестям» добавляется весьма экзотичное для Альянса сочетание начертательница-самоназванка и наказательские символы.
   Вампирка торопливо сделала мне защитную оболочку для поездки в кроми и включила зажигание.

* * *

   Рижина заканчивала снимать с Тлейги оморочку.
   Джакомо полулежал у кресле, у него сильно кружилась и болела голова. Явная передозировка волшебства, но Миденвен дал ему обычную порцию. Очень странно. Ну да об этом позже — очнулась Тлейга.
   Безразлично глянула на Джакомо и Миденвена, с лёгким удивлением — на вампирку, и сказала:
   — Хорса, меня ты спасала не из дружеской симпатии и не развлечения ради. Что ты хочешь?
   — Доверенность на представительство твоих интересов в суде, — ответила я.
   — Что? — ошеломлённо переспросила Тлейга. Джакомо, Миденвен и Рижина уставились на меня с не меньшим удивлением.
   — Так вот почему вы потребовали, — сказала Рижина, — чтобы я именно сняла оморочку, а не уничтожила, хотя это было бы гораздо быстрее и легче. Вам нужен вещдок.
   — Да. Кстати, осмотрите, пожалуйста, ли-Вириара. Пусть его оморочка и реализовалась, следы должны остаться.
   Вампирка кивнула. Тлейга смотрела на меня в полнейшей растерянности. Джакомо и Миденвен переглянусь, от недоумения верхушки ушей у хелефайи согнулись крючочками.
   — Но как тебе вообще такое в голову пришло? — не понимала Тлейга.
   — Обыкновенно. Есть вещи, которые прощать нельзя никогда. Если тебя ударят, на это обязательно нужно ответить двойным ударом, да так, чтобы больше никому и в голову не приходило тебя бить. Даже высшие ранговики должны уяснить элементарную истину — причинять людям боль не позволено никому.
   Альянсовцы посмотрели на меня как на умалишённую, но спорить не стали.
   Рижина сняла с Миденвена следы оморочки, положила в прозрачную пластиковую баночку из-под конфет. Отдала мне.
   — Зачем Фредерико Димиани всё это понадобилось? — спросил Джакомо.
   — Следствие установит, — ответила я. — Возможно, всего лишь развлекался — ты сам говорил, что прихвостни Лоредожеродда такие шутки любили. Но мог и выполнять его приказ спровоцировать в Ремнии межрасовый конфликт. Это вероятнее всего, потому что при всей своей тупости вурдалаки очень хитры и осторожны. В нормальном состоянии он дождался бы, когда Миденвен выйдет из ресторана, заклинанием зова приманил бы в тихий тупичок и убил. Со всеми предыдущими жертвами вурдалак так и поступал. Вломиться в ресторан его могла заставить только мощная волшба подчинения, к тому же с обратной композицией матрицы, ведь подчинять надо было умертвие. А Лоредожеродд — обратник.
   Потайничники от испуга на несколько мгновений онемели. Первой голос обрёла Рижина.
   — С ума сошла?! — рявкнула она. — Имя Извратителя вслух не произносят. Особенно теперь, когда он вновь обрёл живое тело.
   — Если вам всем так нравится изъясняться намёками да иносказаниями — на здоровье. Но я предпочитаю называть всё истинными именами. Так остаётся меньше места для лжи и трусости. Если бы вы почаще называли Лоредожеродда по имени, вместо того, чтобы наделять пышными титулами, он бы никогда не получил над вами такой власти.
   Потайничники опять испуганно вздрогнули.
   — Его имя притягивает несчастья к тем, кто его произносит, — возразила вампирка. Но уже на октаву ниже.
   — Несчастья вам принесло вовсе не имя, а ваш страх перед ним.
   — Мастеру имён легко рассуждать, — зло ответила Рижина.
   — Мастером имён я стала только потому, что всегда всё называла и называю истинными именам. Вам, сударыня, это мастерство тоже доступно.
   Рижина упрямо повела крыльями, но спорить не стала.
   Тлейга шагнула ко мне и прикоснулась кончиками пальцев запястью. Кожу слегка укололо, и на тыльной стороне руки появились чёрные угловатые буквы гоблинского алфавита, метка доверительности.
   — У доверительной метки синий цвет, — сказала я.
   — Чёрный — знак защиты и покровительства, — ответила Тлейга. — Я прошу тебя о полной защите на время всего процесса.
   — Хорошо.
   — Нина, — сказал Джакомо, — я прошу тебя о том же самом для Миденвена и для себя.
   Я кивнула. Миденвен прикоснулся к моему запястью, и на нём появились ещё два ряда букв.

* * *

   Экспертные заключения в Прагу привёз Тимур. Спецы постарались, сделали всё в рекордно короткие сроки и в двойном экземпляре — на русском и итальянском.
   Теперь мы сидим в маленьком кафе на уютной улочке старой части города и обмениваемся новостями.
   — Сколько с меня в пересчёте на евро? — спросила я, кивнув на документы.
   — Нисколько. Это гуманитарная помощь от Троедворья угнетённым классам Альянса.
   — Тимка, равновесные эксперты признают гуманитарную помощь исключительно в свою пользу. У нас со дня основания Совета все заключения выдавались только через буфет.
   — Так Люцин всё оплатил, — сказала Люся. — Твердит, что за такое — не жалко. Видишь, все документы заверены Высшей равновесной печатью? Наш Каримыч поставил на твою победу пять штук баксов. Всё Троедворье в экстазе. Ты и из-за границы прозвездеть сумела не хуже, чем дома. Ходят слухи, что если ты выиграешь процесс, то директор отменит приговор. Люцин хотя это и не подтверждает, но и не отрицает.
   — Да пошёл он у шайтана святость искать, — буркнула я.
   Каварли бросил на меня испуганный взгляд. В обществе троедворцев ему было крепко не по себе. Зомбак в ранге волхва ещё туда-сюда, но чаротворица внушает ему ужас.
   — Люся, — вспоминаю я, — ты же хотела экзамен осенью сдавать. А сейчас начало апреля.
   — Через неделю после твоего отъезда был прорыв. Десятка.
   Я присвистнула. У всех, кто сумел выжить на ликвидации такой катастрофы, потенциал поднимается минимум на ступень.
   — Потери? — спросила я просевшим голосом.
   — Треть личного состава по всем дворам и Совету, — ответил Тимур. — Пришлось срочно собирать кадры из провинций, там теперь всё оголилось, поисковики работают на износ.
   — Поликарпов тоже стал чаротворцем, — сказала Люся. — А Вероника — кудесницей и повелительницей светлой общины Камнедельска. По Уставу нужен чародейный ранг, но сейчас всем не до формальностей.
   — А Роберт мне ничего не сказал, паршивец! — разозлилась я. — Врал, что генерала на экзамене получил.
   — Будь ты моей сестрой, командир, я бы тоже соврал, — ответил Тимур. — Своих надо беречь. Особенно гражданских.
   — Я боевой офицер, а не гламурная барышня!
   — Разжалованный офицер, командир. Теперь ты лицо гражданское.
   — Но воевать и ликвидировать прорывы я от этого не разучилась.
   — А какое звание у вас было? — робко спросил Каварли.
   — Лейтенант. Ворожея в переводе на ранги.
   Каварли полузадушено охнул, в полнейшем обалдении уставился на волхва и чаротворицу. Люся улыбнулась.
   — Лейтенант наказательного подразделения Совета Равновесия по статусу равен дворовому полковнику, — сказала она. — К тому же бывают ситуации, когда все звания и ранги становятся не более чем пылью, а значение имеют только людские качества. Или профессиональные. Юридический отдел Совета Равновесия возглавляет колдун. Отдел технической экспертизы — ведьмак. В волшебстве большего им не достичь никогда, но это ровным счётом никого не волнует. Они получили генеральские звания и чародейние ранги не за волшебнические способности, а талант и высочайший профессионализм в своих областях. Волшебство — это ещё не всё.
   — Если бы хоть на один день увидеть ваше Троедворье… — тихо сказал Каварли.
   — Его лучше никому не видеть даже на секунду, — хмуро ответил Тимур. — Война не предмет для любования.
   — Вы лучше о процессе расскажите, — попросила Люся.
   — Процесс как таковой начнётся только в пятницу, — сказал Каварли. — Завтра. Должен был сегодня утром, но из-за самоотвода судьи перенесли на завтра. Синьора Нина додумалась дать изначальную присягу.
   — А разве в суде бывает ещё какая-то присяга, кроме изначальной? — не понял Тимур.
   Каварли ответил растерянным взглядом. Моим словам, что работа с Хаосом и первоосновами в Троедворье считается приготовительным курсом, он не поверил.
   — В Альянсе применяется и другая присяга, — сказала я, — на стихийной или магической волшбе как таковой. Но поскольку сторона истцов в моём лице дала присягу изначальную, то судьёй теперь может быть только высший ранговик. Минюст срочно подыскивает кандидатуру.
   — Фигня, — отмахнулась Люся. — Дурь чиновная. Судья, он в любом ранге судья. Что о вас пресса пишет?
   — О процессе как таковом ни слова. Всех гораздо больше волнует, что хелефайя, эстрансанг, гоблинка и человеки действуют одной командой. Хелефайско-гоблинский союз ещё туда-сюда, но равноправного партнёрства с низшими кастами в Реме не было уже много столетий. Все в шоке.
   — Не только в Реме, — тихо сказал Каварли. — Такого много столетий не было во всём Альянсе. И в Лиге тоже.
   Я положила на стол ремнийские газеты.
   — В самолёте почитаете.
   Люся и Тимур кивнули.
   — Вот дикарство-то, — сказала Люся, глянув магическим зрением на один из заголовков. — Касты всякие…
   — Высокочтимая, — обратился к Люсе Каварли, — ведь до реформы в Троедворье тоже было кастовое деление?
   — Да. Не такое жёсткое как в Альянсе, но было.
   — И после реформы прошёл всего лишь год? Так ничтожно мало времени?
   — Каварли, — сказала я, — на самом деле время измеряется не часами и не календарём, а событиями. На войне их столько, что почти каждый день вмещает в себя год, а то и целый век. И таких дней триста шестьдесят пять. Вот и посчитайте, много времени прошло или мало.
   Каварли не ответил.
   — Командир, это правда, что Кох теперь живёт с твоими родителями? — спросил вдруг Тимур.
   — Правда. Они всегда хотели двоих детей, девочку и мальчика. Но второй ребёнок у мамы не получился по медицинским причинам. Теперь всё в порядке, есть и дочь, и сын.
   — И они поладили?
   Я мягко улыбнулась.
   — И с моими родителями, и с Робертом не поладить невозможно.
   — Завидую, — ответил Тимур. У него семейная жизнь не складывалась хронически.
   — Всё у тебя образуется, — заверила я.
   Тимур кивнул.
   — У твоей Вероники в воскресенье свадьба, — сказал он. — Хотели летом, но после прорыва решили больше не тянуть.
   — И правильно, — одобрила я.
   — В подружки невесты пригласили меня, — виновато сказала Люся. — Из-за чрезвычайного положения Вероника не может выехать на регистрацию и венчание в Прагу. Это нас выпустили по прямому разрешению Люцина. Инферно опять на пике возмущения.
   — Ты гораздо лучше, — ответила я. — Моё свидетельство принесло бы им несчастье.
   — Не уверена. Но ты точно не обижаешься?
   Я только фыркнула. Придёт же в голову такая глупость.
   — И на кого мне обижаться — на инферно или на Люцинову чрезвычайку?
   — Нам пора в аэропорт, — напомнил Каварли.
   — Пора, значит едем. — Я подхватила с пола спортивную сумку с разнообразными полезными мелочами, которые Тимур и Люся привезли из дома. Тяжёлая. Но как-нибудь допру.
   — Подожди, — сказала Люся. — Я твой волшеопорник привезла.
   — Я не возьму. Иллюзии сейчас опаснее всего.
   — Иллюзии? — не понял Каварли.
   — Как волшебница я нулевичка.
   Каварли опять судорожно вздохнул.
   — Богатый у вас сегодня выдался день на зубодробительную информацию, — посочувствовала я.
   — Боюсь, синьора, это только начало.
   Я пожала плечом и сказала:
   — Скорее да, чем нет.
   Время поджимало. Тимур перевёл арендную машину в кромь, и мы помчались в аэропорт.
   У входа в Ремнию нас встретила Рижина.
   — Вам нужна ещё моя помощь, синьора? — спросила она.
   — Нет. Долг благодарности и крови выплачен полностью. И вы, и ваш брат свободны от каких бы то ни было обязательств передо мной.
   Рижина вложила мне в ладонь визитку.
   — И всё же, — сказала она на торойзэне, — если вам нужна будет помощь вампира — звоните. Люди Лунной Розы не связаны «алым словом» ни с верховным предстоятелем, ни с Неназываемым, ни с Великими Учителями. Над нами хозяев нет. Ограничителя силы тоже нет. Мы можем помогать кому хотим и как хотим.
   Вампирка из дикой общины Анрой-Авати улыбнулась и мгновенно исчезла в толпе. А я растерянно стояла с визиткой повелителя Иштвана Келети в руке.

* * *

   Судебное заседание начнётся через пять минут. Каварли последний раз просматривает документы, делает какие-то пометки. Миденвен, Джакомо и Тлейга сидят на скамье истцов, тесно прижавшись друг к другу, и крепко держатся за руки. Журналисты щёлкают громоздкими допотопными фотокамерами, торопятся запечатлеть столь необычную компанию. Ребята стараются не обращать на нахалов внимания, но получается слабовато, от каждого щелчка вздрагивают и крепче сжимают руки. Кроме как друг на друга им надеяться больше не на кого.
   У меня запиликал мобильник, Егор прислал эсмэмэску. «Нина Хорса — чемпион!». И длинная вереница смайликов и сердечек. Я нарисовала сердечко из сердечек, в середине поставила его имя и отправила Егору. Пусть для кого-то это выглядит это смешно и нелепо, но именно из таких мелочей и складывается хорошее супружество. А мне действительно стало легче в гадючнике, именуемым Дворцом Правосудия, заметно прибавилось душевных сил и уверенности в себе. Победа в этом бою будет моей.
   Объявили о начале заседания. Судьёй оказался какой-то наспех посвящённый кудесник-оборотень, напуганный происходящим не меньше истцов. Как и предсказывал Каварли, обвинение представлял сам Дьятра. Солидный людь. Боевой маг-обратник в ранге чаротворца, семьсот пятьдесят три года, выглядит на тридцать два, высокий смуглый брюнет арабского типа. Симпатичный. А имя Дьятра — истинное.
   Сторону защиты представлю я. Каварли в протоколе записан как мой ассистент.
   Сам процесс продлился ровно двадцать минут, слишком однозначны и неоспоримы были представленные нашей стороной доказательства. Дьятра задал несколько формальных вопросов и кивком разрешил судье объявить предварительный приговор. Окончательный вынесут присяжные, но это уже процедура чисто символическая.
   Фредерико Димиани приговорили к столетию каторжных работ. За отрешённое волшебство и прямое сотрудничество со Всепреложным Властителем полагается гильотина, но вынести смертный приговор высшему ранговику по иску такой мелочи, как мы, суд не отважился. Эстер Димиани за соучастие получала восемьдесят лет каторги. Имущество супругов конфисковывалось. Их пособника, который убил на дуэли Лидединга и оморочил Тлейгу, приговорили к пятидесяти годам. Проститутка, набросившая оморочку на Миденвена, признана невиновной — противостоять приказу кудесника девчонка не могла. Тлейге, Миденвену и Джакомо причиталось по пять процентов обширного имущества Димиани в качестве возмещения морального и физического ущерба. А чиновника, который не принял у нас с Каварли заявление, приговорили к двадцати годам каторги как пособника Лоредожеродда.
   Немолодой ведун сидел на скамье подсудимых рядом с дуэлянтом и невидящим взглядом смотрел в пол. Плечи безнадёжно опущены, покорно склонённая голова. То, что никаких дел ни с Лоредожероддом, ни с его прихвостнями у ведуна никогда не было, понятно любому дураку. Но ни единого шанса на апелляцию для бедолаги нет.
   Я прикусила губу. Вполне возможно, этот мелкий чинуша никогда не был хорошим людем. Но к преступлениям Димиани он совершенно точно не причастен. К каторге приговаривают невиновного. Юстиционной системе Ремнии нужен козёл отпущения, на которого можно свалить всю ответственность за негласные судебные барьеры для низших каст. Дьятре необходимо продемонстрировать готовым к бунту плебеям видимость справедливости, показать строгость закона по отношению и к высоким кастам. Мне требовался повод для процесса, выгодная боевая позиция, и я подставила ведуна под удар как ненужную пешку в шахматной партии. Но ведь это не игрушка, а живой людь. Плохой, хороший — неважно. Главное, что он людь, и превращая его в разменную фигуру, я низвожу себя до уровня Девятки. И своих друзей окунаю по уши в ту же грязь.
   — У стороны истцов есть заявления? — спросил судья.
   — Да, ваша честь. От имени моих доверителей я отзываю иск против Роналдо Амарено, судейского чиновника второй ступени.
   У судьи отвисла челюсть. У Дьятры, Каварли, Миденвена и Тлейги тоже, а Джакомо внимательно посмотрел на Амарено и кивнул. «Нина всё делает правильно, — шепнул он Тлейге и Миденвену, — подробности после объясню». Сообразительный парень, суть происходящего уловил сразу. Амарено не шевельнулся. Погружённый в собственные переживания и страхи, он не слышал и не видел окружающего.
   — Но всё обвинение базировалось на этом иске, — сказал судья.
   — Ваша честь, разве без него супруги Димиани и их соучастник перестали быть наймитами Лоредожеродда, которые совершили по его приказу отрешённое волшебство?
   Услышав запретное имя, судья полузадушено охнул, а Дьятра привстал с места.
   — Ваша честь, — продолжила я, — Амарено точно такая же жертва происков Лоредожеродда, как и мои доверители. В ходе интриг Всепреложного Властителя обстоятельства сложились так, что начать процесс против Димиани можно было, только предъявив обвинение Амарено. Но ни в их преступлениях, ни в преступления Лоредожеродда он не виновен, а потому не подсуден.
   — Прекратите называть это имя! — заорал судья. — Его нельзя произносить!
   — И какой статьёй какого кодекса это запрещено, ваша честь?
   — Есть вещи, человечица Нина Хорса, — сказал Дьятра, — запретность которых очевидна сама по себе.
   — Потому что очевиден их вред, уважаемый обвинитель. Кому конкретно и какой именно вред причиняет произнесение слова «Лоредожеродд»?
   — Вам предъявляется обвинение в нарушении процедуры судопроизводства и оскорблении юстиционной чести, — сказал Дьятра.
   — У стороны обвинения нет для этого никаких юридических оснований, — ответил Каварли. Голос у него дрожал, но парень покрепче стиснул перила деревянной оградки перед нашей скамьёй и повторил уверенно и твёрдо: — Заявление моей клиентки полностью правомочно. Амарено является жертвой преступлений Димиани и… — тут голос у него опять дрогнул, но Каварли всё же сказал: — и Лоредожеродда.
   — Вот вы как… — приподнял одну бровь Дьятра. — Эстрансанги начинают позволять себе то, на что не осмеливаются высшие?
   — Каждый делает лишь посильные ему свершения, — ответила я.
   — Довольно, — сказал какой-то укутанный в шёлковый плащ с капюшоном хмырь со зрительского балкончика. — Утверждайте приговор и разгоните эту шваль по домам.
   — В зале суда приказывает судья, а не зрители, — обернулась к нему я.
   Хмырь сбросил капюшон.
   — Монсеньор! — И судья, и Дьятра, и все в зале вскочили с мест, склонились в поклоне.
   Я с интересом глянула на главу государства, вежливо поклонилась. Надо же, не побрезговал лично пожаловать. Стало быть, едва не случившегося бунта низших каст испугался почти до усрачки.
   Верховный предстоятель уловил ментальное эхо и яростно сверкнул глазами. Я ответила прямым взглядом.
   Зовут его Фелиппе Брокко, очень элегантный светловолосый и голубоглазый оборотень-чаротворец, обратник, истинного имени нет. Чакры, насколько могу судить, тоже не активированы.
   — Ты не по чину дерзка, простокровка, — сказал со своего балкончика Брокко. — Имя Злотворящего Отрицателя не осмеливаются произнести даже те, кто несоизмеримо выше тебя.
   Желудок у меня заледенел, спина покрылась липким потом — угроза в голосе Брокко прозвучала нешуточная. Но отступать уже некуда. Только вперёд, только в атаку.
   — Их трусость — исключительно их беда, — сказала я. — Но теперь понятно, почему мелкий уголовник вроде Лоредожеродда так вольготно чувствует себя в Альянсе. Если у сильных потайницы сей смелости не хватает даже на то, чтобы произнести его имя, отваги для победы тем более никогда не наберётся.