Страница:
Мы упомянули уход на пенсию. Казалось бы, уж тут-то, поскольку никакой должности человек больше не занимает, принадлежность к номенклатуре автоматически прекращается. Ничего подобного. Просто меняется обозначение: вместо номенклатурного работника товарищ именуется отныне персональным пенсионером местного, республиканского или союзного значения. Смысл этого нелепого названия в том, что персональная пенсия утверждена ему в первом случае бюро горкома, райкома или обкома партии; во втором случае – бюро ЦК компартии союзной республики; в третьем – Секретариатом или даже Политбюро ЦК КПСС. Это уже известная читателю схема классификации номенклатуры. Пенсия оказывается не персональной, а номенклатурной.
Бывают случаи удаления провинившегося из номенклатуры? Они нередки были при Сталине. В таких случаях обычно происходило физическое уничтожение изгоняемого. Этот порядок доходил до самых верхов номенклатуры. Достаточно напомнить о члене Политбюро Вознесенском и секретаре ЦК ВКП(б) Кузнецове, ликвидированных по так называемому "ленинградскому делу" в 1950 году, или о том, что Молотов числился "ближайшим другом и соратником" Сталина, а жена Молотова – Полина Семеновна Жемчужина – сидела в это время в лагере. Хрущев вспоминал на XX съезде партии, с каким страхом он с Булганиным – члены Политбюро! – ездили к Сталину, каждый раз не зная, вернутся ли назад.
Впрочем, случалось и тогда, что изгнанного оставляли жить. Я знал секретаря ЦК Компартии Казахстана Мохамеджана Абдыкалыкова, который после своего падения в конце 40-х годов работал рядовым редактором в Казахском государственном издательстве.
После смерти Сталина нравы изменились именно в этом направлении. Хотя Берия и его ближайшие компаньоны были расстреляны, менее близкие его сообщники уцелели. Анатолий Марченко сообщает, что в начале 60-х годов во Владимирской тюрьме в хорошо обставленной камере сидели сытые "бериевцы", явно находившиеся в привилегированном положении [7]. Отец очаровательной девочки, с которой у меня был сентиментальный школьный роман, генерал Афанасий Петрович Вавилов, бывший в последние годы Сталина заместителем Генерального прокурора СССР по особо важным делам и тем самым высшим прокурором по делам Министерства государственной безопасности СССР, был за свои, несомненно, гнусные преступления просто разжалован и послан работать в районную прокуратуру в Сибирь.
Появилась новая, не известная в сталинские времена черта: даже падшие ангелы номенклатуры сохраняли отблеск своего благородного происхождения. Я хорошо знал симпатичного и умного А.А.Лаврищева. Любимец Сталина, бывший в годы войны на трудном посту посла СССР в союзной с Гитлером Болгарии, член советской делегации в Потсдаме, Лаврищев в 1956 году был снят с должности советского посла в Демократической Республике Вьетнам, выгнан из Министерства иностранных дел СССР и послан на научную работу, которой никогда прежде не занимался. Но вот назначен он был не рядовым научным сотрудником, а сразу получил персональный оклад и стал заведующим сектором Института мировой экономики и международных отношений Академии наук СССР. Вскоре он был сделан секретарем партбюро этого института. Заведующим сектором того же института стал и выгнанный вместе с Лаврищевым советский посол в Югославии Вальков. Занимавшийся делами Испанской компартии референт Международного отдела ЦК КПСС Коломийцев в пьяном виде попал в милицию и буянил там, тыча в нос милиционерам свое служебное удостоверение. Работающие в милиции садисты, привыкшие по ночам избивать беззащитных пьяниц, не решились, конечно, прикоснуться к номенклатурной персоне, а робко позвонили о случившемся в ЦК. Из ЦК Коломийцев был удален – тоже на научную работу и очень скоро был назначен заместителем директора Института Латинской Америки Академии наук СССР.
Положение номенклатурщика настолько устойчиво, что ему сходят с рук даже политические погрешности – разумеется, в определенных рамках. Занимавшийся в Международном отделе ЦК КПСС германскими делами Павел Васильевич Поляков сопровождал однажды Ульбрихта и, изрядно напившись армянского коньяка, стал в машине делиться с высоким гостем своими мыслями о том, что все немцы, в том числе в Германской Демократической Республике, – фашисты. Творец теории "социалистического человеческого сообщества" – перелицованного гитлеровского "народного сообщества", почувствовав себя уязвленным, тут же высадил Полякова из машины и немедленно пожаловался в ЦК КПСС. Но Поляков не был исключен из партии, а был направлен в ту же многострадальную Академию наук в качестве ученого секретаря Института всеобщей истории. Он так и остался в Институте всеобщей истории, насчитывающем более 200 научных сотрудников, единственным обладателем персонального оклада, по-прежнему преисполненным важности в связи со своим номенклатурным прошлым.
Даже такой тяжкий при реальном социализме политический грех, как принадлежность к группировке, проигравшей в борьбе за руководящие посты, не ликвидирует у побежденных ореола номенклатуры. Председатель Комитета молодежных организаций СССР Павел Решетов, принадлежавший к группе Шелепина, при создании в ЦК КПСС Отдела информации занял высокий пост заместителя заведующего этим отделом. Важность поста навлекла на Решетова удар в операции по разгону шелепинцев: после ликвидации отдела могущественный замзав получил смехотворную должность главного редактора тогда никем не читаемого журнальчика "Век XX и мир". Но, хотя Решетов имел там всего трех подчиненных, он как главный редактор продолжал оставаться в номенклатуре Секретариата ЦК КПСС. Позже он снова возвысился, став заместителем председателя Гостслерадио.
Я привел только несколько примеров. Почитайте советские газеты – вы нередко встретите там сетования по поводу того, что даже заведомо провалившиеся работники просто перемещаются на новую номенклатурную должность. Но сетования продолжаются уже много лет, а порядок не меняется – верный признак того, что газетные вздохи предназначены лишь для успокоения рядовых читателей.
Даже в тех редких случаях, когда человек формально выбывает из номенклатуры, он остается привилегированным по сравнению с обычными гражданами и до конца дней своих сохраняет отблеск номенклатурного величия.
"…Номенклатура неотчуждаема так же, как и капитал в буржуазном обществе, – говорится в "Ленинградской программе" участников Демократического движения в СССР. – Она служит правовой основой нашего строя аналогично праву частной собственности при капитализме"[8].
Это то явление, о котором писал Маркс: "Капиталист не потому является капиталистом, что он управляет промышленным предприятием, – наоборот, он становится руководителем промышленности потому, что он капиталист"[9].
Номенклатура именно потому неотчуждаема, что она не должность, а класс.
Как мы видели, эта неотчуждаемость возникла не сразу. Сталин явно не был склонен предоставлять своему детищу такую привилегию. Истребив, в соответствии с волей номенклатуры, ленинскую гвардию, Сталин упорно оставлял за собой право и в дальнейшем уничтожать любого, независимо от его принадлежности к номенклатуре.
Мне запомнилась точная формулировка ситуации, данная Дмитрием Петровичем Шевлягиным, впоследствии заведующим упомянутым выше Отделом информации ЦК КПСС. Как-то в 1952 году поздним вечером я был у Шевлягина в ЦК, где он занимал тогда пост заведующего итальянским сектором во Внешнеполитической комиссии – нынешнем Международном отделе ЦК. Нашу беседу прервал звонок по "вертушке": руководящий работник МИД спрашивал о перспективах дела некоей пары, где он был итальянцем, а она – русской.
– Какие же перспективы, – как всегда неторопливо произнес в трубку Шевлягин. – Органы занимаются этим делом серьезные. Итальянца, возможно, вышлют, а она – советская гражданка, так что ее судьба целиком в руках органов.
Четко осознанный факт, что судьба не только обычного советского гражданина, но и номенклатурного работника целиком в руках свирепых бериевских органов, вызывал молчаливое, но глубокое недовольство номенклатуры. После смерти Сталина оно отлилось в формулу, что "Сталин и Берия поставили органы безопасности над партией и государством".
Нежелание Сталина обеспечить неотчуждаемость номенклатуры являлось фактически единственным кардинальным пунктом ее расхождения со старым диктатором. Это проявилось уже на XX съезде КПСС. Внимательно прочитайте наконец-то опубликованный текст доклада Хрущева на закрытом заседании съезда – вы убедитесь, что речь там шла только о репрессиях Сталина в отношении номенклатуры. Судьба миллионов рядовых советских людей, истребленных и заключенных при Сталине, явно не интересовала делегатов съезда.
Со свойственной ей определенностью политического мышления номенклатура породила формулу того, что она инкриминирует Сталину. Это не массовые репрессии, не жестокие репрессии, а необоснованные репрессии. Если не считать заведомо запоздалых, а потому неискренних вздохов о ленинской гвардии, под категорию "необоснованных" подводятся репрессии только против членов класса номенклатуры. Остальные были, видимо, обоснованными, и во всяком случае репрессированных не жалко: это были обычные советские граждане, судьба которых, естественно, и была полностью в руках органов. Можно не сомневаться, что "Один день Ивана Денисовича" был бы встречен номенклатурой гораздо приветливее, если бы Солженицын сделал своего Шухова не безвинно пострадавшим колхозником, а безвинно пострадавшим секретарем обкома.
Партийное руководство после Сталина в несколько приемов провело перетряхивание органов госбезопасности: в 1953 году в связи с прекращением "дела врачей", в 1953-1954 годах – в связи с делом Берия, в 1955 году – после падения Маленкова, в 1956 году – после XX съезда партии. Партаппарат подмял под себя разворошенные органы госбезопасности и решительно пресек их вольности в отношении номенклатуры. Из таинственного страшилища, перед которым дрожали даже руководящие работники ЦК, эти органы стали тем, чем они являются теперь: тесно связанной с партаппаратом и подчиненной ему тайной политической полицией. Соотношение примерно таково: старшее звено в аппарате КГБ докладывает среднему звену (инспекторы, инструкторы, референты) соответствующего партийного органа.
Контроль над КГБ был поручен Отделу административных органов ЦК КПСС. В нем имелся сектор органов КГБ – единственный сектор, фамилию заведующего которым не печатали даже в служебном списке телефонов ЦК, просто было написано "Зав. сектором"; как в известном рассказе Юрия Тынянова "Подпоручик Киже", зав. – "персона секретная, фигуры не имеет".
Но, конечно, не загадочный зав. сектором, а сам заведующий отделом фактически осуществлял наблюдение за влиятельными "органами". Наблюдение было пристальным и, вероятно, не всегда приятным. Во всяком случае именно с этим связывали в Москве авиационную катастрофу, происшедшую около Белграда через несколько дней после падения Хрущева: там, по неясным причинам сойдя с обычной трассы, разбился о гору Авала самолет с советской правительственной делегацией, в составе которой был назначенный Хрущевым заведующий Отделом административных органов ЦК Миронов. Говорили, что он уж очень мешал Шелепину в бытность его председателем КГБ, а затем его преемнику Семичастному – обоим наиболее ретивым организаторам свержения Хрущева. О том, насколько непростой этот пост – заведующего Отделом административных органов ЦК, свидетельствовало и то, что послехрущевское коллективное руководство еще пару лет не могло договориться о кандидатуре нового заведующего. Утвержден был новый заведующий – Савинкин – уже тогда, когда с возрастанием роли КГБ поднялся и уровень контроля над ним. Этим делом занялся секретарь ЦК КПСС Иван Васильевич Капитонов, имевший давний опыт партийной работы с "органами": более 40 лет назад, когда я имел случай познакомиться с И.В.Капитоновым, этот суровый круглолицый человек, по-военному подтянутый, был секретарем по кадрам Краснопресненского райкома партии Москвы.
Хотя включение председателя КГБ Ю.В.Андропова в число членов Политбюро, а затем его избрание Генеральным секретарем ЦК сделало еще менее значительной роль безымянного зав.сектором, верхушка класса номенклатуры продолжает ревниво следить за тем, чтобы "органы" не вышли из-под ее контроля.
Важной вехой на этом пути стало решение апрельского (1973 года) Пленума ЦК КПСС о том, что председатель КГБ СССР должен – наряду с министром обороны и министром иностранных дел – входить в состав Политбюро.
В октябре 1988 года Отдел административных органов получил благообразное название: Государственно-правовой отдел, но суть его функций не изменилась.
Укрощение КГБ явилось наиболее важным шагом к неотчуждаемости номенклатуры. Остальное легко улаживается на основе культивируемых в номенклатуре круговой поруки и кастового духа.
Неотчуждаемость номенклатуры – важная гарантия для "нового класса". В советской пропаганде неизменно подчеркивается значение таких социалистических завоеваний, как бесплатное обучение, низкая квартплата. О социалистическом завоевании "нового класса" – неотчуждаемости номенклатуры – пропаганда молчит. Между тем из всех социалистических завоеваний именно это имеет наибольшее значение для формирования всего уклада жизни в условиях реального социализма.
6. КЛАСС ДЕКЛАССИРОВАННЫХ
В нацистском рейхе всегда ценилось арийское, в Советском Союзе – пролетарское происхождение. Советские пропагандисты немало потрудились, чтобы найти доказательства неарийского происхождения нацистских главарей. Труды не увенчались успехом: несмотря на явно ненордическую внешность, евреями они не оказались. Те же пропагандисты еще более усердно трудились, чтобы найти доказательства пролетарского происхождения советских вождей. И эти труды не увенчались успехом: несмотря на все попытки вождей изображать из себя потомственных пролетариев, рабочими они никогда не были.
Ничего удивительного в этом нет. Как мы видели, и Ленин, создавая зародыш класса номенклатуры – организацию профессиональных революционеров, отнюдь но стремился формировать ее из рабочих. Набившиеся в сталинскую номенклатуру карьеристы тоже не обязательно были выходцами из рабочего класса.
Но открыто признать это было неимоверно трудно. Партия выдавалась за "передовой отряд рабочего класса", "организованный отряд рабочего класса", "высшую форму классовой организации пролетариата"[10].
Одна легенда порождала другую. Было провозглашено, что руководство и аппарат партии целиком относятся к рабочему классу. И вот оплывшие нежным жирком партработники, ни часу в жизни не пробывшие в цехе, выводили холеной рукой в анкете в графе "социальное происхождение": "рабочий". Смехотворность процедуры была явной: вздох облегчения пронесся по номенклатурным кабинетам, когда партия была, наконец, объявлена "общенародной". Но и до сих пор нет-нет, да помянут, что какой-либо руководящий номенклатурщик начинал-де свою трудовую жизнь рабочим. Это мыслится как иллюстрация тезиса о том, что в СССР стоят у власти представители рабочего класса, осуществляющего таким образом свою руководящую роль в советском обществе.
Между тем то, что многолетний секретарь обкома 40 лет назад был в течение одного года рабочим, отнюдь не доказывает, что он сейчас – представитель рабочего класса. Во время войны мы, студенты Московского университета, были направлены на сельскохозяйственные работы, так что я начинал свою трудовую деятельность рабочим совхоза; не называюсь же я теперь по этому поводу пролетарием?! Пребывание такого, с позволения сказать, бывшего рабочего на посту секретаря обкома отнюдь не свидетельствует, что страной управляет рабочий класс. Немало американских миллионеров старшего поколения начинали, как известно, чистильщиками сапог, но это но значит, что господствующим классом США являются чистильщики сапог.
О роли классов в обществе свидетельствует положение не тех, кто этот класс покинул, а тех, кто в нем остается. Рекламой якобы рабочего происхождения отдельных номенклатурщиков советская пропаганда доказывает, не желая того, что руководителем в СССР можно стать, только покинув рабочий класс. Вот класс номенклатуры советские руководящие чины не покинули, а все благополучно в нем пребывают.
Впрочем, неверно полагать, что большинство обкомовских секретарей и вообще номенклатурщиков хоть когда-нибудь, хоть одну недельку числились рабочими. Из каких социальных групп рекрутируется номенклатура?
Попробуем поискать ответ в скудных статистических данных, проникших в печать только благодаря понятному желанию партийной пропаганды показать "народный" характер номенклатуры.
Журнал ЦК КПСС "Коммунист", как всегда с законной гордостью, сообщил, что 80% секретарей ЦК нацкомпартий, крайкомов и обкомов КПСС, а также около 70% министров и председателей госкомитетов СССР – выходцы из рабочих и крестьян[11].
Гордиться нечем. 70-80% – ниже, чем процент рабочих и крестьян в партии даже в те годы, когда эти ведущие номенклатурщики начинали свою карьеру: так, в "год великого перелома", в 1929 году, доля последних составляла 87,7% членов ВКП(б) [12]. Зато названные 70 – 80% в полной мере совпадают с долей рабочих и крестьян в населении страны в целом. В чем же тогда специфика социального состава этого авангарда в передовом отряде рабочего класса? Присмотримся к статистике повнимательнее.
Почему цифра дана для рабочих и крестьян вместе? Речь идет о кадрах партии рабочего класса в условиях диктатуры пролетариата, крестьяне здесь, казалось бы, не нужны.
Нет, нужны. Почитайте появляющиеся то и дело в советской печати однотипные некрологи номенклатурных чинов старшего поколения. Вы увидите: подавляющее большинство из них – выходцы из крестьян. Каково бывает соотношение рабочих и крестьян в номенклатуре, видно из такого примера: в 1946 году в Минской области было 855 руководящих работников, в том числе из крестьян 709, то есть почти 80%, а из рабочих – всего 58 человек [13].
Тезис о пролетарском происхождении номенклатурщиков подтверждения в этом не находит. Но определенная социальная закономерность за такими цифрами видна. Она не в том, будто бы КПСС – авангард рабочего класса. Она в том, что, когда минские номенклатурщики начинали свою карьеру, крестьянство действительно составляло около 80% населения страны, а рабочих действительно было незначительное меньшинство. Мы снова наталкиваемся на упрямый факт, что социальное происхождение номенклатуры просто соответствует социальному составу всего населения. Специфики нет. Точнее сказать, именно в этом и состоит специфика: на словах якобы пролетарская, номенклатура рекрутируется на деле в равной степени из всех слоев населения.
Ну что же: нет пролетарского характера, так по крайней мере есть демократический, представительный характер номенклатуры. Кстати, по мере роста удельного веса рабочего класса в населении СССР окажется, таким образом, обеспеченным преобладание рабочих в номенклатуре. Не так ли?
Нет, не так. Нет и никакого представительного характера у номенклатуры. Пролезая в номенклатуру, и.и.ивановы идут туда не как представители, а как сознательные ренегаты класса, из которого происходят.
Вы побеседуйте с ними: о своем бывшем классе они будут говорить словами передовиц "Правды". А если разговор станет совсем задушевным, вы обнаружите, что они с антипатией и насмешливым презрением относятся к классу, прах которого отряхнули со своих обутых в импортную обувь ног. Вот только один пример. По виду и говору типичный выходец из русских крестьян, Михаил Иванович Котов, более 30 лет занимавший номенклатурный пост ответственного секретаря Советского комитета защиты мира, при всей своей человеческой порядочности всегда поражал нас глубоким презрением к деревне, все прямо или косвенно относящееся к которой он пренебрежительно называл словом "чухлома".
Но не только презрительное фырканье выражает враждебность номенклатурщиков к прежней социальной среде. Ведь именно приконченные затем сталинцами выходцы из интеллигенции – ленинцы, находясь у власти, всеми способами давили интеллигенцию. Ведь именно отживающие ныне свой век номенклатурщики из крестьян составляли большинство в сталинской номенклатуре и на протяжении десятилетий всячески притесняли крестьян. О том, как номенклатура – не на словах, а на деле – относится к рабочим, мы скажем несколько позже.
Враждебная отрешенность от своей прежней социальной среды – характерная психологическая черта номенклатурных чинов. Никакие они не "представители": вскарабкавшись на номенклатурную лестницу, они представляют только самих себя.
И Солженицын, и Гусак были заключенными. Но первый все силы приложил к тому, чтобы показать миру судьбу заключенных в тюрьмах и лагерях номенклатурного государства, а второй вылез на верхушку номенклатуры и сам начал посылать людей в тюрьмы и лагеря. Номенклатура относится не к роду Солженицыных, а к породе Гусаков.
Номенклатура сознательно и с полным основанием рассматривает себя как новую социальную общность. Эта общность воспринимается номенклатурщиками не просто как отличная от других классов общества, но как противостоящая им и имеющая право взирать на них сверху вниз. Такое восприятие вполне обоснованно – только не добродетелями номенклатуры, а тем, что она как господствующий класс действительно противостоит всем прочим классам советского общества и действительно находится над ними.
В номенклатуре объединены не представители других классов, а выскочки из них. Номенклатура – класс деклассированных.
Возьмем пару примеров – по соображениям дипломатического такта не из числа тех, кто сейчас находится на вершине власти в Советском Союзе.
Вот бывшая Председатель Совета Национальностей Верховного Совета СССР Я.С.Насриддинова. Каков ее жизненный путь?
Рано лишившись родителей, она воспитывалась в детском доме. Потом пошла учиться в ФЗУ (фабрично-заводское училище). Что же, Насриддинова стала работницей? Нет, зато была послана на рабфак и окончила Ташкентский транспортный институт. Значит, Насриддинова стала инженером транспорта? Только на один год, а затем – секретарем ЦК комсомола Узбекистана, позже – министром промышленности стройматериалов Узбекской ССР. Следовательно, Насриддинова переквалифицировалась на специалиста по стройматериалам? Нет, в 1955 году она сделалась заместителем Председателя Совета Министров Узбекской ССР, в 1956 году – членом ЦК КПСС, в 1959 году – Председателем Президиума Верховного Совета Узбекской ССР, затем – Председателем Совета Национальностей в Верховном Совете СССР, потом – заместителем министра СССР.
Стремление любым путем пройти наверх, а отнюдь не желание представлять интересы трудящихся привело с детства деклассированную детдомовку Насриддинову в высшие слои номенклатуры.
А какой класс представляет ее еще более высокопоставленный собрат бывший секретарь ЦК КПСС, потом заместитель Председателя Совета Министров СССР Катушев, теперь – министр по внешнеэкономическим связям? Он – сын нэпмана, его поэтому долгое время не принимали в вуз, он ни по какой уж шкале не пролетарий. И Катушев – из деклассированных.
Не думайте, читатель, что номенклатурщики – выродки, моральные уроды. Это люди, которым ничто человеческое не чуждо и даже очень не чуждо. На Западе их представляют себе или аскетическими революционерами, или демоническими злодеями, или и тем и другим вместе. А они ни то и ни другое. Они совсем не революционеры и отнюдь не аскеты; за редкими исключениями, сконцентрированными главным образом в КГБ, нет в них ничего демонического. Это деклассированные, которых жажда господства и умение ее удовлетворить объединяют в слой, ставший правящим классом общества. Соответственно и социальная психология номенклатуры не пролетарская, а по преимуществу крестьянско-мещанская, точнее – кулацкая.
Неудивительно: ведь именно тот человеческий тип, который в прежних условиях в русской деревне, охватывавшей тогда 80% населения страны, выбивался в кулаки и лабазники, выходит сейчас в номенклатуру. Речь идет не об идеализированном типе кулака как спорого на работу крестьянина, а о прижимистом кулаке-мироеде с мертвой хваткой, со стремлением взнуздать батраков и самому любой ценой выбиться в люди.
Выбившись же, он не знает удержу. Вот для примера один экземпляр, цитирую из "Правды": в Дагестане первый секретарь Табасаранского райкома КПСС Османов "дошел до того, что ему не нравилось, когда называли его по имени-отчеству, и требовал, чтобы обращались к нему "ахюр", что в переводе означает "ваше величество". Что же с ним случилось? Пошел на повышение: стал первым заместителем министра лесного хозяйства Дагестанской АССР [14]. Номенклатура-то неотчуждаема!
Социальный тип номенклатурщика настолько определился, что вошел в советскую художественную литературу сразу же после смерти Сталина. Уже в "Оттепели" И.Эренбурга появляется еще с большой осторожностью и с понятными только советскому читателю намеками обрисованный директор завода Журавлев. За ним следуют сочно описанный Д.Граниным инструктор обкома Локтев (рассказ "Собственное мнение") и номенклатурщик из нашумевшего романа В.Дудинцева "Не хлебом единым" Дроздов. Вместо предписываемого канонами социалистического реализма умилительного изображения мудрого и чуткого партийного руководителя в литературу шагнул нахрапистый тип из жизни. Талантливый писатель Константин Паустовский, уже употребляя имя Дроздова как нарицательное обозначение номенклатурщика, говорил на обсуждении книги Дудинцева, вспоминая о своей поездке на теплоходе вокруг Европы: "Во втором и третьем классе ехали рабочие, инженеры, артисты, музыканты, писатели, а в первом классе ехали дроздовы. Нечего говорить, что никакого общения со вторым и третьим классом у них не было и не могло быть. Они проявляли враждебность ко всему, кроме своего положения, они поражали своим невежеством. У них и у нас оказались совершенно разные понятия о том, что представляет престиж и достоинство нашей страны. Один из дроздовых, стоя перед "Страшным Судом", спросил: "Это суд над Муссолини?" Другой, глядя на Акрополь, сказал: "А как пролетариат допустил постройку Акрополя?" Третий, услыхав замечание об изумительном цвете воды Средиземного моря, строго спросил: "А наша вода разве хуже?" Эти хищники, собственники, циники и мракобесы откровенно, не боясь и не стесняясь, вели антисемитские речи, как истые гитлеровцы… Откуда взялись эти низкопоклонники и предатели, считавшие себя вправе говорить от имени народа?…Обстановка приучила их смотреть на народ как на навоз, удобряющий их карьеру"[15].
Бывают случаи удаления провинившегося из номенклатуры? Они нередки были при Сталине. В таких случаях обычно происходило физическое уничтожение изгоняемого. Этот порядок доходил до самых верхов номенклатуры. Достаточно напомнить о члене Политбюро Вознесенском и секретаре ЦК ВКП(б) Кузнецове, ликвидированных по так называемому "ленинградскому делу" в 1950 году, или о том, что Молотов числился "ближайшим другом и соратником" Сталина, а жена Молотова – Полина Семеновна Жемчужина – сидела в это время в лагере. Хрущев вспоминал на XX съезде партии, с каким страхом он с Булганиным – члены Политбюро! – ездили к Сталину, каждый раз не зная, вернутся ли назад.
Впрочем, случалось и тогда, что изгнанного оставляли жить. Я знал секретаря ЦК Компартии Казахстана Мохамеджана Абдыкалыкова, который после своего падения в конце 40-х годов работал рядовым редактором в Казахском государственном издательстве.
После смерти Сталина нравы изменились именно в этом направлении. Хотя Берия и его ближайшие компаньоны были расстреляны, менее близкие его сообщники уцелели. Анатолий Марченко сообщает, что в начале 60-х годов во Владимирской тюрьме в хорошо обставленной камере сидели сытые "бериевцы", явно находившиеся в привилегированном положении [7]. Отец очаровательной девочки, с которой у меня был сентиментальный школьный роман, генерал Афанасий Петрович Вавилов, бывший в последние годы Сталина заместителем Генерального прокурора СССР по особо важным делам и тем самым высшим прокурором по делам Министерства государственной безопасности СССР, был за свои, несомненно, гнусные преступления просто разжалован и послан работать в районную прокуратуру в Сибирь.
Появилась новая, не известная в сталинские времена черта: даже падшие ангелы номенклатуры сохраняли отблеск своего благородного происхождения. Я хорошо знал симпатичного и умного А.А.Лаврищева. Любимец Сталина, бывший в годы войны на трудном посту посла СССР в союзной с Гитлером Болгарии, член советской делегации в Потсдаме, Лаврищев в 1956 году был снят с должности советского посла в Демократической Республике Вьетнам, выгнан из Министерства иностранных дел СССР и послан на научную работу, которой никогда прежде не занимался. Но вот назначен он был не рядовым научным сотрудником, а сразу получил персональный оклад и стал заведующим сектором Института мировой экономики и международных отношений Академии наук СССР. Вскоре он был сделан секретарем партбюро этого института. Заведующим сектором того же института стал и выгнанный вместе с Лаврищевым советский посол в Югославии Вальков. Занимавшийся делами Испанской компартии референт Международного отдела ЦК КПСС Коломийцев в пьяном виде попал в милицию и буянил там, тыча в нос милиционерам свое служебное удостоверение. Работающие в милиции садисты, привыкшие по ночам избивать беззащитных пьяниц, не решились, конечно, прикоснуться к номенклатурной персоне, а робко позвонили о случившемся в ЦК. Из ЦК Коломийцев был удален – тоже на научную работу и очень скоро был назначен заместителем директора Института Латинской Америки Академии наук СССР.
Положение номенклатурщика настолько устойчиво, что ему сходят с рук даже политические погрешности – разумеется, в определенных рамках. Занимавшийся в Международном отделе ЦК КПСС германскими делами Павел Васильевич Поляков сопровождал однажды Ульбрихта и, изрядно напившись армянского коньяка, стал в машине делиться с высоким гостем своими мыслями о том, что все немцы, в том числе в Германской Демократической Республике, – фашисты. Творец теории "социалистического человеческого сообщества" – перелицованного гитлеровского "народного сообщества", почувствовав себя уязвленным, тут же высадил Полякова из машины и немедленно пожаловался в ЦК КПСС. Но Поляков не был исключен из партии, а был направлен в ту же многострадальную Академию наук в качестве ученого секретаря Института всеобщей истории. Он так и остался в Институте всеобщей истории, насчитывающем более 200 научных сотрудников, единственным обладателем персонального оклада, по-прежнему преисполненным важности в связи со своим номенклатурным прошлым.
Даже такой тяжкий при реальном социализме политический грех, как принадлежность к группировке, проигравшей в борьбе за руководящие посты, не ликвидирует у побежденных ореола номенклатуры. Председатель Комитета молодежных организаций СССР Павел Решетов, принадлежавший к группе Шелепина, при создании в ЦК КПСС Отдела информации занял высокий пост заместителя заведующего этим отделом. Важность поста навлекла на Решетова удар в операции по разгону шелепинцев: после ликвидации отдела могущественный замзав получил смехотворную должность главного редактора тогда никем не читаемого журнальчика "Век XX и мир". Но, хотя Решетов имел там всего трех подчиненных, он как главный редактор продолжал оставаться в номенклатуре Секретариата ЦК КПСС. Позже он снова возвысился, став заместителем председателя Гостслерадио.
Я привел только несколько примеров. Почитайте советские газеты – вы нередко встретите там сетования по поводу того, что даже заведомо провалившиеся работники просто перемещаются на новую номенклатурную должность. Но сетования продолжаются уже много лет, а порядок не меняется – верный признак того, что газетные вздохи предназначены лишь для успокоения рядовых читателей.
Даже в тех редких случаях, когда человек формально выбывает из номенклатуры, он остается привилегированным по сравнению с обычными гражданами и до конца дней своих сохраняет отблеск номенклатурного величия.
"…Номенклатура неотчуждаема так же, как и капитал в буржуазном обществе, – говорится в "Ленинградской программе" участников Демократического движения в СССР. – Она служит правовой основой нашего строя аналогично праву частной собственности при капитализме"[8].
Это то явление, о котором писал Маркс: "Капиталист не потому является капиталистом, что он управляет промышленным предприятием, – наоборот, он становится руководителем промышленности потому, что он капиталист"[9].
Номенклатура именно потому неотчуждаема, что она не должность, а класс.
Как мы видели, эта неотчуждаемость возникла не сразу. Сталин явно не был склонен предоставлять своему детищу такую привилегию. Истребив, в соответствии с волей номенклатуры, ленинскую гвардию, Сталин упорно оставлял за собой право и в дальнейшем уничтожать любого, независимо от его принадлежности к номенклатуре.
Мне запомнилась точная формулировка ситуации, данная Дмитрием Петровичем Шевлягиным, впоследствии заведующим упомянутым выше Отделом информации ЦК КПСС. Как-то в 1952 году поздним вечером я был у Шевлягина в ЦК, где он занимал тогда пост заведующего итальянским сектором во Внешнеполитической комиссии – нынешнем Международном отделе ЦК. Нашу беседу прервал звонок по "вертушке": руководящий работник МИД спрашивал о перспективах дела некоей пары, где он был итальянцем, а она – русской.
– Какие же перспективы, – как всегда неторопливо произнес в трубку Шевлягин. – Органы занимаются этим делом серьезные. Итальянца, возможно, вышлют, а она – советская гражданка, так что ее судьба целиком в руках органов.
Четко осознанный факт, что судьба не только обычного советского гражданина, но и номенклатурного работника целиком в руках свирепых бериевских органов, вызывал молчаливое, но глубокое недовольство номенклатуры. После смерти Сталина оно отлилось в формулу, что "Сталин и Берия поставили органы безопасности над партией и государством".
Нежелание Сталина обеспечить неотчуждаемость номенклатуры являлось фактически единственным кардинальным пунктом ее расхождения со старым диктатором. Это проявилось уже на XX съезде КПСС. Внимательно прочитайте наконец-то опубликованный текст доклада Хрущева на закрытом заседании съезда – вы убедитесь, что речь там шла только о репрессиях Сталина в отношении номенклатуры. Судьба миллионов рядовых советских людей, истребленных и заключенных при Сталине, явно не интересовала делегатов съезда.
Со свойственной ей определенностью политического мышления номенклатура породила формулу того, что она инкриминирует Сталину. Это не массовые репрессии, не жестокие репрессии, а необоснованные репрессии. Если не считать заведомо запоздалых, а потому неискренних вздохов о ленинской гвардии, под категорию "необоснованных" подводятся репрессии только против членов класса номенклатуры. Остальные были, видимо, обоснованными, и во всяком случае репрессированных не жалко: это были обычные советские граждане, судьба которых, естественно, и была полностью в руках органов. Можно не сомневаться, что "Один день Ивана Денисовича" был бы встречен номенклатурой гораздо приветливее, если бы Солженицын сделал своего Шухова не безвинно пострадавшим колхозником, а безвинно пострадавшим секретарем обкома.
Партийное руководство после Сталина в несколько приемов провело перетряхивание органов госбезопасности: в 1953 году в связи с прекращением "дела врачей", в 1953-1954 годах – в связи с делом Берия, в 1955 году – после падения Маленкова, в 1956 году – после XX съезда партии. Партаппарат подмял под себя разворошенные органы госбезопасности и решительно пресек их вольности в отношении номенклатуры. Из таинственного страшилища, перед которым дрожали даже руководящие работники ЦК, эти органы стали тем, чем они являются теперь: тесно связанной с партаппаратом и подчиненной ему тайной политической полицией. Соотношение примерно таково: старшее звено в аппарате КГБ докладывает среднему звену (инспекторы, инструкторы, референты) соответствующего партийного органа.
Контроль над КГБ был поручен Отделу административных органов ЦК КПСС. В нем имелся сектор органов КГБ – единственный сектор, фамилию заведующего которым не печатали даже в служебном списке телефонов ЦК, просто было написано "Зав. сектором"; как в известном рассказе Юрия Тынянова "Подпоручик Киже", зав. – "персона секретная, фигуры не имеет".
Но, конечно, не загадочный зав. сектором, а сам заведующий отделом фактически осуществлял наблюдение за влиятельными "органами". Наблюдение было пристальным и, вероятно, не всегда приятным. Во всяком случае именно с этим связывали в Москве авиационную катастрофу, происшедшую около Белграда через несколько дней после падения Хрущева: там, по неясным причинам сойдя с обычной трассы, разбился о гору Авала самолет с советской правительственной делегацией, в составе которой был назначенный Хрущевым заведующий Отделом административных органов ЦК Миронов. Говорили, что он уж очень мешал Шелепину в бытность его председателем КГБ, а затем его преемнику Семичастному – обоим наиболее ретивым организаторам свержения Хрущева. О том, насколько непростой этот пост – заведующего Отделом административных органов ЦК, свидетельствовало и то, что послехрущевское коллективное руководство еще пару лет не могло договориться о кандидатуре нового заведующего. Утвержден был новый заведующий – Савинкин – уже тогда, когда с возрастанием роли КГБ поднялся и уровень контроля над ним. Этим делом занялся секретарь ЦК КПСС Иван Васильевич Капитонов, имевший давний опыт партийной работы с "органами": более 40 лет назад, когда я имел случай познакомиться с И.В.Капитоновым, этот суровый круглолицый человек, по-военному подтянутый, был секретарем по кадрам Краснопресненского райкома партии Москвы.
Хотя включение председателя КГБ Ю.В.Андропова в число членов Политбюро, а затем его избрание Генеральным секретарем ЦК сделало еще менее значительной роль безымянного зав.сектором, верхушка класса номенклатуры продолжает ревниво следить за тем, чтобы "органы" не вышли из-под ее контроля.
Важной вехой на этом пути стало решение апрельского (1973 года) Пленума ЦК КПСС о том, что председатель КГБ СССР должен – наряду с министром обороны и министром иностранных дел – входить в состав Политбюро.
В октябре 1988 года Отдел административных органов получил благообразное название: Государственно-правовой отдел, но суть его функций не изменилась.
Укрощение КГБ явилось наиболее важным шагом к неотчуждаемости номенклатуры. Остальное легко улаживается на основе культивируемых в номенклатуре круговой поруки и кастового духа.
Неотчуждаемость номенклатуры – важная гарантия для "нового класса". В советской пропаганде неизменно подчеркивается значение таких социалистических завоеваний, как бесплатное обучение, низкая квартплата. О социалистическом завоевании "нового класса" – неотчуждаемости номенклатуры – пропаганда молчит. Между тем из всех социалистических завоеваний именно это имеет наибольшее значение для формирования всего уклада жизни в условиях реального социализма.
6. КЛАСС ДЕКЛАССИРОВАННЫХ
В нацистском рейхе всегда ценилось арийское, в Советском Союзе – пролетарское происхождение. Советские пропагандисты немало потрудились, чтобы найти доказательства неарийского происхождения нацистских главарей. Труды не увенчались успехом: несмотря на явно ненордическую внешность, евреями они не оказались. Те же пропагандисты еще более усердно трудились, чтобы найти доказательства пролетарского происхождения советских вождей. И эти труды не увенчались успехом: несмотря на все попытки вождей изображать из себя потомственных пролетариев, рабочими они никогда не были.
Ничего удивительного в этом нет. Как мы видели, и Ленин, создавая зародыш класса номенклатуры – организацию профессиональных революционеров, отнюдь но стремился формировать ее из рабочих. Набившиеся в сталинскую номенклатуру карьеристы тоже не обязательно были выходцами из рабочего класса.
Но открыто признать это было неимоверно трудно. Партия выдавалась за "передовой отряд рабочего класса", "организованный отряд рабочего класса", "высшую форму классовой организации пролетариата"[10].
Одна легенда порождала другую. Было провозглашено, что руководство и аппарат партии целиком относятся к рабочему классу. И вот оплывшие нежным жирком партработники, ни часу в жизни не пробывшие в цехе, выводили холеной рукой в анкете в графе "социальное происхождение": "рабочий". Смехотворность процедуры была явной: вздох облегчения пронесся по номенклатурным кабинетам, когда партия была, наконец, объявлена "общенародной". Но и до сих пор нет-нет, да помянут, что какой-либо руководящий номенклатурщик начинал-де свою трудовую жизнь рабочим. Это мыслится как иллюстрация тезиса о том, что в СССР стоят у власти представители рабочего класса, осуществляющего таким образом свою руководящую роль в советском обществе.
Между тем то, что многолетний секретарь обкома 40 лет назад был в течение одного года рабочим, отнюдь не доказывает, что он сейчас – представитель рабочего класса. Во время войны мы, студенты Московского университета, были направлены на сельскохозяйственные работы, так что я начинал свою трудовую деятельность рабочим совхоза; не называюсь же я теперь по этому поводу пролетарием?! Пребывание такого, с позволения сказать, бывшего рабочего на посту секретаря обкома отнюдь не свидетельствует, что страной управляет рабочий класс. Немало американских миллионеров старшего поколения начинали, как известно, чистильщиками сапог, но это но значит, что господствующим классом США являются чистильщики сапог.
О роли классов в обществе свидетельствует положение не тех, кто этот класс покинул, а тех, кто в нем остается. Рекламой якобы рабочего происхождения отдельных номенклатурщиков советская пропаганда доказывает, не желая того, что руководителем в СССР можно стать, только покинув рабочий класс. Вот класс номенклатуры советские руководящие чины не покинули, а все благополучно в нем пребывают.
Впрочем, неверно полагать, что большинство обкомовских секретарей и вообще номенклатурщиков хоть когда-нибудь, хоть одну недельку числились рабочими. Из каких социальных групп рекрутируется номенклатура?
Попробуем поискать ответ в скудных статистических данных, проникших в печать только благодаря понятному желанию партийной пропаганды показать "народный" характер номенклатуры.
Журнал ЦК КПСС "Коммунист", как всегда с законной гордостью, сообщил, что 80% секретарей ЦК нацкомпартий, крайкомов и обкомов КПСС, а также около 70% министров и председателей госкомитетов СССР – выходцы из рабочих и крестьян[11].
Гордиться нечем. 70-80% – ниже, чем процент рабочих и крестьян в партии даже в те годы, когда эти ведущие номенклатурщики начинали свою карьеру: так, в "год великого перелома", в 1929 году, доля последних составляла 87,7% членов ВКП(б) [12]. Зато названные 70 – 80% в полной мере совпадают с долей рабочих и крестьян в населении страны в целом. В чем же тогда специфика социального состава этого авангарда в передовом отряде рабочего класса? Присмотримся к статистике повнимательнее.
Почему цифра дана для рабочих и крестьян вместе? Речь идет о кадрах партии рабочего класса в условиях диктатуры пролетариата, крестьяне здесь, казалось бы, не нужны.
Нет, нужны. Почитайте появляющиеся то и дело в советской печати однотипные некрологи номенклатурных чинов старшего поколения. Вы увидите: подавляющее большинство из них – выходцы из крестьян. Каково бывает соотношение рабочих и крестьян в номенклатуре, видно из такого примера: в 1946 году в Минской области было 855 руководящих работников, в том числе из крестьян 709, то есть почти 80%, а из рабочих – всего 58 человек [13].
Тезис о пролетарском происхождении номенклатурщиков подтверждения в этом не находит. Но определенная социальная закономерность за такими цифрами видна. Она не в том, будто бы КПСС – авангард рабочего класса. Она в том, что, когда минские номенклатурщики начинали свою карьеру, крестьянство действительно составляло около 80% населения страны, а рабочих действительно было незначительное меньшинство. Мы снова наталкиваемся на упрямый факт, что социальное происхождение номенклатуры просто соответствует социальному составу всего населения. Специфики нет. Точнее сказать, именно в этом и состоит специфика: на словах якобы пролетарская, номенклатура рекрутируется на деле в равной степени из всех слоев населения.
Ну что же: нет пролетарского характера, так по крайней мере есть демократический, представительный характер номенклатуры. Кстати, по мере роста удельного веса рабочего класса в населении СССР окажется, таким образом, обеспеченным преобладание рабочих в номенклатуре. Не так ли?
Нет, не так. Нет и никакого представительного характера у номенклатуры. Пролезая в номенклатуру, и.и.ивановы идут туда не как представители, а как сознательные ренегаты класса, из которого происходят.
Вы побеседуйте с ними: о своем бывшем классе они будут говорить словами передовиц "Правды". А если разговор станет совсем задушевным, вы обнаружите, что они с антипатией и насмешливым презрением относятся к классу, прах которого отряхнули со своих обутых в импортную обувь ног. Вот только один пример. По виду и говору типичный выходец из русских крестьян, Михаил Иванович Котов, более 30 лет занимавший номенклатурный пост ответственного секретаря Советского комитета защиты мира, при всей своей человеческой порядочности всегда поражал нас глубоким презрением к деревне, все прямо или косвенно относящееся к которой он пренебрежительно называл словом "чухлома".
Но не только презрительное фырканье выражает враждебность номенклатурщиков к прежней социальной среде. Ведь именно приконченные затем сталинцами выходцы из интеллигенции – ленинцы, находясь у власти, всеми способами давили интеллигенцию. Ведь именно отживающие ныне свой век номенклатурщики из крестьян составляли большинство в сталинской номенклатуре и на протяжении десятилетий всячески притесняли крестьян. О том, как номенклатура – не на словах, а на деле – относится к рабочим, мы скажем несколько позже.
Враждебная отрешенность от своей прежней социальной среды – характерная психологическая черта номенклатурных чинов. Никакие они не "представители": вскарабкавшись на номенклатурную лестницу, они представляют только самих себя.
И Солженицын, и Гусак были заключенными. Но первый все силы приложил к тому, чтобы показать миру судьбу заключенных в тюрьмах и лагерях номенклатурного государства, а второй вылез на верхушку номенклатуры и сам начал посылать людей в тюрьмы и лагеря. Номенклатура относится не к роду Солженицыных, а к породе Гусаков.
Номенклатура сознательно и с полным основанием рассматривает себя как новую социальную общность. Эта общность воспринимается номенклатурщиками не просто как отличная от других классов общества, но как противостоящая им и имеющая право взирать на них сверху вниз. Такое восприятие вполне обоснованно – только не добродетелями номенклатуры, а тем, что она как господствующий класс действительно противостоит всем прочим классам советского общества и действительно находится над ними.
В номенклатуре объединены не представители других классов, а выскочки из них. Номенклатура – класс деклассированных.
Возьмем пару примеров – по соображениям дипломатического такта не из числа тех, кто сейчас находится на вершине власти в Советском Союзе.
Вот бывшая Председатель Совета Национальностей Верховного Совета СССР Я.С.Насриддинова. Каков ее жизненный путь?
Рано лишившись родителей, она воспитывалась в детском доме. Потом пошла учиться в ФЗУ (фабрично-заводское училище). Что же, Насриддинова стала работницей? Нет, зато была послана на рабфак и окончила Ташкентский транспортный институт. Значит, Насриддинова стала инженером транспорта? Только на один год, а затем – секретарем ЦК комсомола Узбекистана, позже – министром промышленности стройматериалов Узбекской ССР. Следовательно, Насриддинова переквалифицировалась на специалиста по стройматериалам? Нет, в 1955 году она сделалась заместителем Председателя Совета Министров Узбекской ССР, в 1956 году – членом ЦК КПСС, в 1959 году – Председателем Президиума Верховного Совета Узбекской ССР, затем – Председателем Совета Национальностей в Верховном Совете СССР, потом – заместителем министра СССР.
Стремление любым путем пройти наверх, а отнюдь не желание представлять интересы трудящихся привело с детства деклассированную детдомовку Насриддинову в высшие слои номенклатуры.
А какой класс представляет ее еще более высокопоставленный собрат бывший секретарь ЦК КПСС, потом заместитель Председателя Совета Министров СССР Катушев, теперь – министр по внешнеэкономическим связям? Он – сын нэпмана, его поэтому долгое время не принимали в вуз, он ни по какой уж шкале не пролетарий. И Катушев – из деклассированных.
Не думайте, читатель, что номенклатурщики – выродки, моральные уроды. Это люди, которым ничто человеческое не чуждо и даже очень не чуждо. На Западе их представляют себе или аскетическими революционерами, или демоническими злодеями, или и тем и другим вместе. А они ни то и ни другое. Они совсем не революционеры и отнюдь не аскеты; за редкими исключениями, сконцентрированными главным образом в КГБ, нет в них ничего демонического. Это деклассированные, которых жажда господства и умение ее удовлетворить объединяют в слой, ставший правящим классом общества. Соответственно и социальная психология номенклатуры не пролетарская, а по преимуществу крестьянско-мещанская, точнее – кулацкая.
Неудивительно: ведь именно тот человеческий тип, который в прежних условиях в русской деревне, охватывавшей тогда 80% населения страны, выбивался в кулаки и лабазники, выходит сейчас в номенклатуру. Речь идет не об идеализированном типе кулака как спорого на работу крестьянина, а о прижимистом кулаке-мироеде с мертвой хваткой, со стремлением взнуздать батраков и самому любой ценой выбиться в люди.
Выбившись же, он не знает удержу. Вот для примера один экземпляр, цитирую из "Правды": в Дагестане первый секретарь Табасаранского райкома КПСС Османов "дошел до того, что ему не нравилось, когда называли его по имени-отчеству, и требовал, чтобы обращались к нему "ахюр", что в переводе означает "ваше величество". Что же с ним случилось? Пошел на повышение: стал первым заместителем министра лесного хозяйства Дагестанской АССР [14]. Номенклатура-то неотчуждаема!
Социальный тип номенклатурщика настолько определился, что вошел в советскую художественную литературу сразу же после смерти Сталина. Уже в "Оттепели" И.Эренбурга появляется еще с большой осторожностью и с понятными только советскому читателю намеками обрисованный директор завода Журавлев. За ним следуют сочно описанный Д.Граниным инструктор обкома Локтев (рассказ "Собственное мнение") и номенклатурщик из нашумевшего романа В.Дудинцева "Не хлебом единым" Дроздов. Вместо предписываемого канонами социалистического реализма умилительного изображения мудрого и чуткого партийного руководителя в литературу шагнул нахрапистый тип из жизни. Талантливый писатель Константин Паустовский, уже употребляя имя Дроздова как нарицательное обозначение номенклатурщика, говорил на обсуждении книги Дудинцева, вспоминая о своей поездке на теплоходе вокруг Европы: "Во втором и третьем классе ехали рабочие, инженеры, артисты, музыканты, писатели, а в первом классе ехали дроздовы. Нечего говорить, что никакого общения со вторым и третьим классом у них не было и не могло быть. Они проявляли враждебность ко всему, кроме своего положения, они поражали своим невежеством. У них и у нас оказались совершенно разные понятия о том, что представляет престиж и достоинство нашей страны. Один из дроздовых, стоя перед "Страшным Судом", спросил: "Это суд над Муссолини?" Другой, глядя на Акрополь, сказал: "А как пролетариат допустил постройку Акрополя?" Третий, услыхав замечание об изумительном цвете воды Средиземного моря, строго спросил: "А наша вода разве хуже?" Эти хищники, собственники, циники и мракобесы откровенно, не боясь и не стесняясь, вели антисемитские речи, как истые гитлеровцы… Откуда взялись эти низкопоклонники и предатели, считавшие себя вправе говорить от имени народа?…Обстановка приучила их смотреть на народ как на навоз, удобряющий их карьеру"[15].