Вудхауз Пэлем Грэнвил. Что-то не так

похож на похоронного агента". Бесполезно было говорить, что волосы -- его
крест, поскольку встают дыбом, стоит отнять расческу. Бесполезно было и
оправдываться, что визитка и такие брюки -- цеховой мундир; приди он на
работу в штатском, мистер Гиш нечаянно его подстрелит. Оставалось молча
страдать.
Словом, из помолвки с мисс Мерфи Билл вынес немногое: он узнал, что
похож на кудлатую собаку, которая стережет овец и в свободное время
распоряжается на похоронах; а он ждал от союза любящих сердец чего-то
большего. Мысль, что отныне мисс Мерфи пойдет верхом, а он -- низом, и на
милых брегах Лох-Ломонда и вообще нигде им не встретиться, исключительно
бодрила. Помощник в галерее Гиша должен быть на посту в девять тридцать, и
хотя стрелка подбиралась к двенадцати, а за порталом вполне мог притаиться
Леонард Гиш, чтобы прыгнуть из-за спины и перекусить горло, Билл решил, что
не позволит обстоятельствам испортить себе настроение. Прибыв на место, он
улыбнулся девушке за конторским столиком, мисс Элфинстоун, и воскликнул так,
словно после долгих поисков обрел старинного друга:
-- Доброе утро, Элфинстоун, доброе утро, доброе утро, доброе утро. Все
присмотрено?
Во взгляде ее не было ответного жара, скорее укоризна и холод
осуждения. Билла частенько подмывало заметить: "Выньте изо рта лимон и
улыбнитесь хоть на минуту! В мире так много прекрасных вещей, что все мы
счастливее королей".
-- Ха! -- сказала секретарша.
-- И вам того же, -- вежливо отвечал Билл.
-- Знала бы, что вы придете, испекла бы пирог, -- продолжала она. --
Это надо же, явились на работу!
Билл немного нахмурился.
-- Не произносите при мне слова "работа". Сегодня утром оно режет мне
слух.
-- Хорошенькое утро -- двенадцать часов.
-- А, теперь понял. Вы считаете, что я припозднился? Да, возможно, вы
правы. Вчера я был в гостях, вернулся с утренним молоком. Упал в кресло,
задремал, проснулся -- и с изумлением обнаружил, что уже двенадцатый час.
Вот что, -- сказал Билл, пристально вглядываясь в секретаршу, -- мне не
нравится ваша желтая пудра. И почему вы трясете ресницами? Это выводит из
равновесия.
-- Сами затрясетесь, когда увидите мистера Гиша. Он прыгал, как кошка
на сковородке.
-- Вы, вероятно, имели в виду рыбу в том же неприятном положении.
Немного недоволен, да? Что ж, досадно, сегодня я хотел бы видеть вокруг
только счастливые лица. Вы лицезреете меня, о Элфинстоун, когда сижу на
вершине мира с радугой в руке и в шляпе набекрень. Не зная обстоятельств,
вам не понять, в чем дело, но я чувствую себя жаворонком, которому отворили
клетку и позволили взмыть в эмпиреи с песней на устах. Встреть меня сейчас
Шелли, он бы сказал "Здравствуй, дух веселый", и был бы прав. Я чувствую...
но что-то в вашем взгляде мне подсказывает, что вам плевать на мои чувства,
а поскольку папа Гиш, несомненно, горит желанием со мной побеседовать, я,
так и быть, уделю ему минуту-другую.
-- Он ушел.
-- Как? До обеда?
-- Он уехал за город на распродажу мебели.
-- Ясно. -- Лицо у Билла разгладилось. -- Я испугался было, что он
сидит, вперя взор в циферблат, а добрая старая галерея пребывает в забвении.
Ладно, если бы вы сказали раньше, вы бы сберегли мне немало нервов. Я-то
воображал, что он ждет в засаде. Не передавал ли чего-нибудь милый старичок?
-- Передавал. Если вы возьмете в руки по фунту свинца и прыгнете в
реку, он будет только рад.
-- Это говорит не настоящий Гиш. Он пожалеет о своих словах, как только
найдет время поразмыслить. Есть еще указания? Помните, мой девиз -- Служить.
-- Да, что-то насчет картин в Кенте. Адрес на столе. После обеда надо
съездить.
-- Нет, -- отвечал Билл, чувствуя, что настало время проявить
твердость. -- Я готов делать все в разумных пределах, но сегодня никуда не
поеду. Завтра.
-- Как угодно. Шею не мне намылят.
-- Что за вульгарные у вас выражения! Порой мне кажется, я понапрасну
трачу время и силы, пытаясь вас просветить. Просто руки опускаются. И
перестаньте моргать, я уже говорил. Еще что-нибудь?
-- Да, он сказал... подождите минутку. Все записано. Вот, если придет
миссис Уэстон-Смидт, показать ей "Подражание Эль-Греко", затем "Натюрморт с
цветами" в стиле Диаса, потом -- в духе мастера Священного Кельнского
братства -- и, наконец, Бернардо Дадди.
-- Мое сердце принадлежит Дадди.
-- "Ни в коем случае не перепутать порядок!" Вам это что-нибудь
говорит?
-- Просто, как всякий обман. Это называется "обработать клиента".
Представьте, что вы рассказываете историю с неожиданным концом и нарочно
тянете резину, чтобы громче прозвучал финал. Мы хотим продать Дадди и мостим
путь подражателями, последователями и натюрмортами. Всю эту страсть господню
мы показываем для затравки. Наша цель -- смирить миссис Уэстон-Смидт,
внушив, что такова кара за принадлежность к человеческому роду. И вот, пока
она барахтается в пучине отчаяния, не надеясь из нее выбраться, мы
подсовываем ей Дадди. Несчастной кажется, что она всю жизнь мечтала о такой
картине. Сделка совершается. Психология.
Мисс Элфинстоун с новым уважением взглянула на Билла.
-- Умно. Я и не знала, что вы такой дока. Думала, вы просто...
-- Кудлатая овчарка? Нет, нет. Всех вводит в заблуждение моя
скромность. Еще что-нибудь?
-- Ах, да. Вам только что звонил какой-то Цвайн.
-- Не Цвайн. Твайн. Клубный знакомый и, между нами, порядочный зануда.
Чего ему надо?
-- Он мне не докладывал.
-- Ладно, я рад, что не пришлось с ним говорить. Поразительно, как я
чувствую себя сегодня утром! Духом я с херувимами и серафимами, вот-вот
запою Осанну, а телом -- в упадке. Башка трещит, разум на пороге забытья,
как будто пью настой болиголова, как будто в Лету погружаюсь я. Китс знал,
что пишет. Вы начинаете жизнь, и я дам вам полезный совет. Не кутите ночи
напролет с художниками, а если этого не избежать, пейте ячменную воду. Тогда
вы не узнаете, каково вернуться домой в серых утренних сумерках, если голова
раздута насосом втрое против положенного.
Спустя несколько минут, когда Билл прислонил упомянутую голову к
телефону, в надежде немного ее остудить, тот вывел его из оцепенения. Устало
подняв трубку, Билл услышал резкий мужской голос.
-- Алло, это вы?
-- Нет, -- отвечал Билл. -- Не я.
-- Это вы, Холлистер? Твайн звонит. Послушайте, вы, кажется, знакомы с
Мортимером Байлиссом?
-- Был знаком в детстве. Он ходил к отцу играть в шахматы и ругался,
что я заглядываю через плечо. А что?
-- Сегодня он придет ко мне ужинать.
-- Тогда советую расстараться. Он исключительно привередлив, не угодите
-- заколет вилкой. Мортимер Байлисс тот еще крокодил. Как вас угораздило с
ним познакомиться?
-- История фантастическая. Знаете в клубе такого Бэньяна?
-- Роско Бэньяна? Знаю с тех пор, как мы с ним под стол пешком ходили.
А он тут при чем?
-- Он увидел мои работы, они ему понравились, и он попросил Байлисса
высказать свое мнение. Ну, я его пригласил. Не приедете ли вы?
-- Поддержать вас морально?
-- Да. Он вас знает, и вы кого угодно заболтаете.
-- Я предпочел бы, чтоб это называли красноречием.
-- Поговорите с ним за ужином, а потом исчезните, чтоб я мог показать
работы.
-- Ясно.
-- Приедете?
В голосе слышалась мольба, и мягкосердечный Билл дрогнул. Он не любил
Стенхоупа Твайна, они были мало знакомы, только встречались в клубе, но Билл
понимал, какие возможности открываются перед несчастным, и чувствовал, что
отказать -- подло. В нем всегда было что-то бойскаутское.
К тому же ему хотелось взглянуть на Мортимера Байлисса. Он сказал
Твайну, что это крокодил, и, если годы не смягчили его, превратив в
добродушного старичка, крокодилом тот и остался. Однако Билл знал: под
грубой шкурой бьется золотое сердце. Отец рассказывал, как разорился после
биржевого краха, и как Мортимер его спас. Он ругался, на чем свет стоит, но
пришел с чековой книжкой и предложил выписать чек на любую сумму.
-- Ладно, -- сказал Билл. -- Я собирался идти домой и тихо предаться
сну, но -- приеду.
-- Отлично. Адрес такой: Вэли-Филдз, Тутовая Роща, Мирная Гавань. Вы
знаете, как доехать до Вэли-Филдз?
-- Мой туземный проводник Мбонго отыщет путь. Очень толковый малый.
-- Часов в семь.
-- Хорошо.
Билл положил трубку, взглянул на часы. Да, так он и думал, время
поесть. Он отыскал шляпу, дружески похлопал мисс Элфинстоун по спине и
отправился проверить, не отыщет ли в себе сил проглотить кусочек-другой.

6

Приготовления к ужину начались, едва Мортимер Байлисс повесил
телефонную трубку; вся Тутовая Роща пришла в движение. Стэнхоуп Твайн через
забор сообщил новость невесте, та, не теряя времени, побежала предупредить
дядю, что сегодня он ужинает на стороне. Она застала его в кабинете, где он
ломал голову над фразой: "На груди у дамы поблескивал изящный клоун", и
какое-то время сочувственно выслушивала соображения о недоумках, которых в
прежние времена на выстрел не подпустили бы к сочинению кроссвордов. Лорд
Аффенхем был воспитан в классическом духе, на солнечном боге Ра и большой
австралийской птице эму, и не принимал новшеств вроде катеров и клоунов. Он
резко их осудил, Джейн с ним согласилась.
-- А теперь насчет ужина. Как бы тебе понравилось: на закуску икра,
потом бульон, жареная курица под хлебным соусом, два овощных гарнира, омлет
с вареньем, груши?
-- Великолепно.
-- Так вот, ты этого не получишь, -- сообщила жестокая Джейн. --
Сегодня у Стэнхоупа большой прием, мне надо там готовить. Мы намерены
поразить Мортимера Байлисса.
-- Э? -- Мортимера Байлисса. Очень знаменитый старичок, и не его вина,
что я сегодня впервые о нем услышала. Видимо, большая шишка в мире
искусства. Приедет взглянуть на бюсты и вообще. Надеюсь, Стэнхоуп ему
понравится.
-- Ты сказала "Стэнхоуп понравится"?
-- Сказала.
-- Ясно. А то, я думал, ослышался... Впрочем, -- продолжил лорд
Аффенхем, искусно обходя опасную тему, -- суть не в этом. Суть в том, что
меня сегодня не кормят. Ладно, пойду в забегаловку, съем отбивную. И Кеггса
с собой прихвачу.
-- Не прихватишь. Он пообещал тряхнуть стариной и выйти в роли
дворецкого. Сказано, у нас все будет по высшему разряду. Мы решили убить
Байлисса.
Вот так и получилось, что, в семь часов вечера, когда перед Биллом
распахнулась парадная дверь Мирной Гавани, его взорам предстал Огастес
Кеггс, словно вышедший из салонной комедии времен короля Эдуарда. Билл чуть
не упал. Кого он не думал встретить в глухом предместье, так это марочного
дворецкого столетней выдержки.
-- А где мистер Твайн? -- спросил он, приходя в себя.
-- Вышел купить сигарет, сэр. Скоро вернется. Садитесь, пожалуйста.
Билл сел, но краса уходящего дня выманила его в садик. С этой стороны,
как и в Уголке, и в Лесном Замке садик был маленький, и
достопримечательности его скоро исчерпались. Полюбовавшись беседкой и
птичьей купальней, Билл наткнулся глазами на статую, зажмурился, отвел
взгляд и стал смотреть вправо, за ограду, в надежде увидеть что-нибудь более
отрадное. Он был вознагражден зрелищем грушевидного джентльмена в преклонных
летах. Джентльмен копал грядку.
Копать вообще тяжело, а, если вы еще и вышли из нежного возраста, у вас
вскоре заноет спина. Лорд Аффенхем выпрямился, увидел Билла и зашагал к
нему. Он всегда радовался случаю обменяться мыслями с ближним.
-- Прекрасный вечер, -- сказал он.
-- Не без того, -- согласился Билл.
-- Когда-нибудь решали кроссворды?
-- Случалось.
-- Не знаете часом, как разгадывается "На груди у дамы поблескивал
изящный клоун"?
-- Боюсь, что нет.
-- Так я думал. Знаете что? Эти кроссворды -- пустая трата времени.
Думать о них противно.
-- Прекрасно сказано.
-- Жизнь слишком коротка.
-- Да, слишком, -- снова согласился Билл.
Лорд Аффенхем снял с выступающего подбородка комочек земли и
приготовился сменить тему. Сегодня за чаем его глубоко потрясла заметка в
вечерней газете. Газеты постоянно открывали ему глаза.
-- М-м-м, -- сказал он.
-- Да? -- сказал Билл.
-- Вот я вас сейчас удивлю, -- продолжал лорд Аффенхем. -- Знаете,
сколько людей рождается каждый год?
-- Где, здесь?
-- Нет, везде. В Англии, Америке, Китае, Японии, Африке -- повсюду.
Тридцать шесть миллионов.
-- Неужели?
-- Факт. Каждый год в мире прибавляется тридцать шесть миллионов людей.
Задумаешься.
-- И впрямь.
-- Тридцать шесть миллионов! И, поди, половина скульпторы. Как будто
мало скульпторов уже коптит небо.
-- Вы их не любите?
-- Последние люди.
-- Все-таки Божьи твари.
-- В каком-то смысле, да. Однако они не имеют права на... на такое.
Билл окинул взглядом Обнаженную.
-- Конечно, место можно было бы использовать с большим толком, --
признал он. -- Но ему нравится!
-- Он -- ваш друг?
-- Мы принадлежим к одному клубу.
-- Клуб, однако... Принимают кого ни попадя. Который, по-вашему, час?
-- Двадцать минут восьмого.
-- Уже? Пора отправляться за отбивной.
-- За отбивной?
-- Ну, в забегаловку.
-- Желаю приятного аппетита.
-- Э? А, конечно, конечно. Верно подмечено. До свидания, -- лорд
Аффенхем враскачку заковылял прочь, а Билл, чувствуя естественный подъем
после беседы с одним из лучших умов Вэли-Филдз, повернул к дому, откуда
только что вышел Мортимер Байлисс.
-- Здравствуйте, мистер Байлисс, -- сказал Билл. -- Вы, вероятно, меня
не помните. Билл Холлистер.
Говоря это, он думал, до чего же невероятно старым тот выглядит. Однако
при внешности человека, чья сто четвертая весна миновала давным-давно,
хранитель Бэньяновской коллекции сохранил душевный огонь, по причине
которого его в прежние годы редко приглашали дважды в одно место.
-- Билл Холлистер? Конечно, помню. Мерзкий маленький тип, который дышал
в затылок, когда я играл в шахматы с вашим отцом. Рыжий обормот с
отвратительной улыбкой и, насколько я мог оценить, без каких-либо
достоинств. Знаете ли вы, что при вашем рождении мне пришлось стоять
насмерть, чтоб не сделаться вашим крестным? Пфу! Еле уберегся!
Билл задохнулся от нежности к Мортимеру Байлиссу.
-- Вы много потеряли, -- сказал он. -- Вам бы еще все завидовали.
Незнакомые люди подходят ко мне на улице и говорят: "Вот бы вы были моим
крестником!". С той далекой поры я стал много лучше.
-- Чепуха. Если вы менялись, так только в худшую сторону. Поразительно,
что хоть какая-то девушка на вас взглянула. И тем не менее мне сказали, что
вы помолвлены.
-- Кто сказал?
-- Не вашего ума дело. У меня есть свои источники. Так вы помолвлены?
-- Уже нет.
-- Хватило ума унести ноги? Это хорошо. А еще я слышал, что вы
работаете у старого Гиша.
-- Да. Если вы его спросите, он, возможно, ответит иначе, но лично я --
работаю.
-- А писать бросили?
-- Так получилось.
-- Чернь не приняла вашего творчества?
-- Так я и сказал про себя.
-- И внезапно вспомнили, что вам надо есть?
-- Вот именно. А благодаря Гишу жить можно. Очень скромно, конечно,
никаких излишеств. Откуда вы знаете, что я хотел быть художником?
-- Когда я в последний раз видел вашего отца, за год или за два до его
смерти, он говорил, что вы едете учиться в Париж, -- сказал Мортимер
Байлисс, не добавляя, что деньги на это дал он сам. -- Я тоже когда-то
грезил о живописи, но вовремя очнулся. Много проще объяснять другим, как им
писать. -- Он направил монокль на тощую фигуру, которая появилась из дома и
сейчас спешила к ним.
-- А это вышел кто из-под земли? -- осведомился он.
-- Наш хозяин.
-- Выглядит болваном.
-- Такой и есть. Привет, Стэнхоуп.
От волнения голос у Твайна стал еще пронзительнее.
-- Привет, Холлистер. Я ужасно, ужасно извиняюсь, что не встретил вас,
мистер Байлисс. Ходил купить вам сигарет.
-- В жизни не курил эту гадость, -- радушно отвечал Мортимер Байлисс.
-- Если вы собираетесь предложить мне коктейль, то знайте, что я к ним не
притрагиваюсь.
-- А херес вы пьете?
-- Я ничего не пью уже много лет.
-- Но вы хоть едите? -- встревожено спросил Билл. -- Мы хотим
произвести на вас впечатление.
Мортимер Байлисс взглянул на него холодно.
-- Это вы шутите?
-- Стараюсь.
-- Безуспешно.
-- Кушать подано, -- произнес Кеггс, сгущаясь из воздуха, как и
положено хорошему дворецкому. Вроде бы их нет -- и вот, пожалуйста!

7

В половине десятого, вскоре после того, как Кеггс подал кофе, Билл,
послушный указаниям, покинул общество, вышел в сад, и, опустившись в
шезлонг, стал смотреть на звезды.
Вечер получился неожиданно приятным. Мортимер Байлисс излучал
благодушие, какого не заподозрили бы нем ближайшие друзья (ежели бы таковые
сыскались). Подобрев от превосходного ужина, превосходно поданного
дворецким, умевшим в свое время угодить Дж.Дж.Бэньяну, он настолько
смягчился, что дитя могло бы играть с ним, мало того -- случись рядом это
дитя, он погладил бы его по головке и одарил шестипенсовиком. Его застольная
речь -- поток историй про подпольных миллионеров и еще более подпольных
румынских торговцев картинами -- была весела и искрометна. Билл с
удовольствием послушал бы еще, однако понимал, что теперь, когда лед сломан,
Стэнхоуп Твайн хочет получить размякшего эксперта в свое распоряжение; и
удалился, как было условлено.
Сад, прекрасный в половине восьмого, окутался бархатной тишиной летнего
вечера и стал еще прекраснее. Впрочем, тишина -- понятие относительное. Со
своего покойного шезлонга Билл слышал пианиста из Уголка, который, видимо,
пребывал в нежном возрасте и учился по переписке играть что-то вроде
"Звонких песенок для милых крошек". Через дорогу, в "Балморале",
разговаривал телевизор, а в соседнем "Чатсворте", кто-то, чей голос не
мешало бы обработать напильником, исполнял отрывки из пьес Гилберта и
Салливана.
Однако, хотя Биллу и хотелось, чтоб в "Балморале" выключили телевизор,
а виртуоз из Уголка оставил неравную борьбу и ушел спать, он нашел летнюю
ночь в Вэли-Филдз крайне умиротворяющей и вскоре отдался ее мягкому
очарованию. Подобно майору Флуд-Смиту, он с трудом верил, что лишь несколько
миль отделяют его от суетливого гама столицы, и, вероятно, вскоре забылся бы
сном, если б его не привлекло странное, даже подозрительное явление. На
лужайке, всего в нескольких ярдах, мелькал огонек. Какое-то ночное существо
проникло в Мирную Гавань с электрическим фонариком.
Помимо хозяйского долга существует и долг гостя. Даже если вы не
питаете особой приязни к позвавшему вас человеку, вы не позволите хищникам
рыскать в его саду. Вы ели его хлеб и соль, это накладывает обязательства.
Повинуясь неписаному закону, Билл встал и крадучись двинулся к пришельцу,
подобно тем индейцам у Фенимора Купера, у которых сучок не хрустнет под
ногой. Оказавшись позади неизвестного, он не придумал ничего лучше, чем
позаимствовать словечко из арсенала мисс Элфинстоун, поэтому сказал:
-- Ха!
Лорд Аффенхем -- а это был он -- развернулся и громко фыркнул.
Трудно установить миг, когда рождается вдохновение -- никогда не
знаешь, как долго гениальная догадка дремала в полубытии. Вполне возможно,
что мысль взять пузырек с черной краской, перелезть через забор и
пририсовать Обнаженной вальяжную эспаньолку, зрела неделями. Но только на
пути из "Зеленого Льва", после скудного ужина, злосчастный виконт осознал,
что голой исполинше не доставало именно бородки клинышком, и что другого
случая не представится. Племянница на кухне у Стэнхоупа Твайна, Огастес
Кеггс поглощен обязанностями дворецкого, сам Стэнхоуп и его гости сидят
дома. Короче, все сошлось, как по заказу.
Так размышлял лорд Аффенхем, и потому неприятно изумился раздавшемуся
из темноты окрику, означающему, что кто-то еще гуляет в ночи. К завтрашнему
строгому допросу он был внутренне готов. Человек, задавшийся высокой целью,
стерпит мелкие неприятности. Но он не договаривался, что в саду будут и
другие. Их присутствие стесняло его, в особенности же -- внезапные окрики. А
теперь, в довершение всего, цепкие пальцы ухватили его за нос, да еще и
крутанули, явно показывая, что не намерены шутить. Боль была ужасная, и
вырвавшееся у страдальца "Э?" едва не заглушило вопли балморалского
телевизора.
Всякий, кто хоть раз слышал, как лорд Аффенхем произносит "Э?",
запоминает его навсегда, а Биллу, как мы помним, такое удовольствие выпало.
Он понял, что перед ним -- недавний знакомец, так глубоко рассуждавший о
скульпторах.
-- А, это вы, -- сказал он и выпустил нос. Воцарилось короткое
молчание. Потом изувеченный заговорил дрожащим от обиды голосом.
-- Никогда так больше не делайте, -- сказал он. -- Я думал, оторвете.
-- Мне очень жаль.
-- Теперь поздно жалеть.
-- Я принял вас за полуночного грабителя.
-- Как это "полночного"? Сейчас часов десять.
-- Ну, за десятичасового. Меня удивило, что вы рыщете по саду с
фонариком.
Лорд Аффенхем уже оправился от испуга. Он снова стал честным пожилым
джентльменом, который нередко глядел в глаза племяннице и твердо (а часто --
и успешно) отметал любые подозрения.
-- Лопни кочерыжка! -- сказал он. -- Вы знакомы с жизнью в предместье?
-- Не очень. Я скорее горожанин.
-- Ну так вот, мы здесь -- одна большая семья. Я захожу в ваш сад, вы
-- в мой. Я беру вашу косилку, вы -- мою.
-- Ты мне -- я тебе.
-- Вот именно. Завтра я выгляну из окна и увижу на своей лужайке
Стэнхоупа Твайна. "А, это вы!" -- скажу я, и он ответит: "Доброе утро,
доброе утро". Все очень мило, по-соседски. Но все-таки вы лучше ему не
говорите. Он не любит, когда заходят к нему в сад, боится за свою статую.
Соседские детишки иногда пуляют в нее из рогатки, он совсем издергался. Так
что забудьте о нашей встрече.
-- Забуду.
-- Спасибо. Я знал, что вы поймете. Это ведь с вами я говорил перед
ужином?
-- Да. Как отбивная?
-- Какая отбивная?
-- В забегаловке.
-- А, эта! Не было там отбивной. Пришлось взять печенку.
-- Какой ужас!
-- Ничего, я справился. Вы были там, у Твайна?
-- Да.
-- Как же вам удалось выбраться? -- спросил лорд Аффенхем тоном
старинного парижанина, встретившего знакомца, который только что сидел в
Бастилии.
-- Меня выставили на мороз. Твайн хотел остаться с другим гостем. Тот
заинтересовался его работами.
-- Заинтересовался? Чудак, наверное. Ладно, -- лорд Аффенхем внезапно
понял, что время бежит и племянница вот-вот засобирается домой, -- приятно с
вами беседовать, но нельзя же стоять тут всю ночь. Если вы подсадите меня на
забор, я перелезу к себе.
Все лучше, чтобы Джейн по возвращении застала его за книжечкой, в
уютном кресле, которое он, ясное дело, не покидал несколько часов.

8

На следующий день Джордж, шестой виконт Аффенхемский, посеявший ночью
ветер, пожинал бурю. Он тщетно бился над фразой "При дурном правлении
беднеет наказ", когда в кабинет вошла племянница. Опытный лорд с ходу
определил, что она кипит от гнева и, если хотите, зла, как мокрая курица.
-- Дядя Джордж, -- сказала она, и ее мелодичный голос ему не
понравился, -- это ты нарисовал усы Обнаженной?
Она весьма удачно сформулировала вопрос. Теперь лорд Аффенхем мог
ответить с чистой совестью. Мы помним, что усов он не рисовал, только
бородку.
-- Конечно, нет, -- произнес он с достоинством, которое так ему шло. --
Даже и не думал.
-- Кроме тебя, некому.
-- Смешно!
-- Кто еще мог?
-- Э?
-- Не притворяйся, что впал в транс. Ты слышал, что я сказала.
-- Да, слышал, и глубоко потрясен. Давай разберемся. Ты говоришь,
кто-то пририсовал усы Женскому Дню в Турецкой Бане. Прекрасно и
замечательно. Именно их и не хватало. Но если ты думаешь, что это я...
-- Думаю.
-- Тогда задай себе один вопрос.
-- Какой?
-- Сейчас скажу. Спроси себя, может ли человек, разрывающийся между
сотнями дел, бегать по округе и рисовать всякие усы... Лопни кочерыжка, ты
еще скажешь... Не знаю, что ты скажешь... -- Лорд Аффенхем беспомощно развел
руками. -- Вот, лучше ответь: у меня в кроссворде написано "При дурном
правлении беднеет наказ". Что бы это могло значить?
-- Я не предлагала сменить тему.
-- Ладно, продолжай, хотя я и сомневаюсь, что мы куда-нибудь придем. По
мне, только время потеряем. Как Твайн? Огорчился?
-- В бешенстве, -- сказала Джейн и устыдилась легкого недовольства,
которое возникло при воспоминании, как истошно тот вопил. Стэнхоуп Твайн в
горькую минуту -- зрелище не из приятных.
-- Понятно, но незачем валить все на меня. Это, наверное, детишки, --
сказал лорд Аффенхем тоном доктора Ватсона, говорящего: "Холмс, это совершил
ребенок!" -- Их там трое. Каждый способен нарисовать сотню усов. Пусть Твайн
поищет улики. Не найдет, конечно. Дело совершенно темное. Как можно обвинять
меня?!
Именно этот вопрос и повергал Джейн в растерянность и досаду. Она
чувствовала себя сыщиком, твердо знающим, что именно профессор Мориарти
подсыпал мышьяк в суп руританскому послу, но не способным убедить в этом
присяжных. В подобных случаях сыщик морщит лоб и кусает губы; и Джейн
наморщила лоб, прикусила губу. Мгновенное желание огреть дядю кофейником
накатило и прошло. В таких-то случаях и сказывается воспитание.
Однако у нее было в запасе другое оружие.
-- Я тебе не говорила, что плита испортилась? -- небрежно спросила она.
-- Не говорила.
-- Завтракать будешь сардинами.
Лорд Аффенхем воинственно фыркнул. Сознание моральной победы придало
ему сил.
-- Провалиться мне со всеми потрохами! Какие сардины?! Знаешь, что я с
тобой сделаю? Возьму в Лондон и до отвала накормлю у Баррибо. Гульнем! А
потом можешь закатиться на Бонд-стрит, потыкаться носом в витрины ювелиров.
Он не мог бы вернее успокоить разгневанную племянницу. Джейн редко