Вулвертон Дэйв. Мой путь в рай

   - Ты не понимаешь, что может сделать со мной Гарсон. Не понимаешь, что означает для меня киборгизирование! - воскликнула Тамара.
   - Я встречался и раньше с пуристами тела. Твои страхи не оправданы. Тебя поместят в клетку, где ты никому не сможешь вредить, - ответил я и повернулся, собираясь уходить.
   - Ты ошибаешься! - сказала Тамара. - Я не хотела вредить тебе. Я была испугана, больна, не знала, что делать. Но клянусь, я никогда не хотела причинить тебе вред!
   Я вспомнил нашу встречу в симуляторе, когда она показала мне, что значит жить. И понял, что она пыталась загладить свою вину. Я остановился.
   Она продолжала:
   - Тебе никогда не приходилось испытывать воспоминания другого человека. - Ты никогда не сживался с чужими мыслями. Считал, что все думают так же, как ты. Но я побывала во многих сознаниях, была свидетелем такого образа мыслей, который привел бы тебя в ужас. Я побывала в мозгу военных киборгов. Военные хирурги удалили часть их гипоталамуса, химически прекратили выделение определенных гормонов, полностью отрезали их от мира эмоций. И так как они не способны чувствовать, не могут сочувствовать, они утрачивают всякое сходство с человеком.
   Я повернулся к ней. Слишком часто я был близок к социопатии, чтобы ее слова не встревожили меня. Я неожиданно понял, почему перспектива заключения в кимехе приводит ее в такой ужас, почему она так отчаянно бросилась бежать от Джафари, почему параноидально обвиняла меня в том, что я киборг.
   - Это правда, - сказала Тамара. - Военные предпочитают такой способ. Это позволяет им легче выполнять работу. Когда ты доставил меня Гарсону, он пообещал мне свободу. Пообещал отпустить меня, если я ему помогу. Но ты видишь, как он держится за меня. Он меня никогда не отпустит. И постоянно ворчит из-за сохранившихся у меня остатков морали. Я слишком часто отказывалась от его предложений. Если он поместит меня в кимех, то превратит в военную модель. И постепенно мне станет все равно. Человеческое сознание, эмоции людей для меня станут только объектами манипулирования. Я стану бесконечно более злой и сильной, чем кажусь тебе сейчас.
   Я обдумал ее слова. Военная тренировка Мотоки подействовала на мою хрупкую мораль. Всего две недели тренировок, и я понял, что навсегда теряю способность к сочувствию. А что произойдет, если эта способность будет ликвидирована хирургическим путем? Сколько продержится Тамара? Вообще любой человек?
   - Значит, я должен найти способ освободить тебя, - сказал я.
   - Если не сможешь, - ответила Тамара, - я предпочитаю умереть.
   - Понимаю, - сказал я, зная, что в таком случае я должен буду убить ее. - Сколько человек знают о твоей роли в разведке? - Тамара назвала мне шесть имен, все ближайшие советники Гарсона. Я направился к выходу. И тут мне пришла в голову еще одна мысль. Я понял, кто еще оказался ее жертвой. - В обмен ты должна вернуть воспоминания Абрайре Сифуэнтес!
   Тамара удивленно мигнула, но больше никак не показала, что поняла меня. Я подумал, что она отрицает, будто что-то отбирала у Абрайры. Она спросила:
   - А зачем?
   Я крикнул:
   - Какое право ты имеешь отбирать ее прошлое?
   - Я убрала только болезненные воспоминания, воспоминания о насилии, защищаясь, сказала Тамара. - Сняла боль! Если у тебя пациент с раком, ты вырезаешь опухоль. Эти воспоминания пожирали ее, как рак. Никто не должен страдать так, как страдала она!
   - Ты и Гарсон - вы не отличаетесь друг от друга! Ты хочешь играть роль Бога!
   Тамара мягко ответила:
   - Тогда позволь мне быть добрым Богом. Подумай, о чем ты просишь! Хочешь, чтобы я вернула ей боль? Хочешь, чтобы это было ценой моей свободы? Тогда освобождай меня! Давай! Но тебе придется увидеть, как она умирает внутренне!
   Я вышел из помещения и пошел по улицам Хотоке но За. Права ли Тамара? Надо ли возвращать Абрайре воспоминания, которые убьют ее? Я не знал. Это будет жестоко. Даже трудно представить себе, насколько жестоко.
   Небо потемнело, затянутое красными облаками пыли. Мне нужен план освобождения Тамара. И нужна уверенность, что этот план сработает. Самое простое решение - убить Гарсона и техников, знающих о способностях Тамары. На моих руках и так много крови. А я предан жизни. Потребовалось несколько часов размышлений, пока страх Гарсона перед Тамарой не подсказал более трудное, но морально более правильное решение. Я видел, что может сделать его страх перед Тамарой, и подумал: "Почему не лишить Гарсона и его советников способности передвигаться и не дать Тамаре возможности убрать из их сознания все воспоминания о ней?" Тогда никого не нужно будет убивать, никто не пострадает.
   Я взглянул на часы. Тамара работала со мной быстро. Вся операция займет у нее всего несколько часов. Может, даже меньше. И тогда Тамара сможет жить на Пекаре, как все остальные.
   Я вернулся в больницу, позвонил на "Харон" и запросил все медицинские данные о Тамаре. Как я и думал, они загадочно исчезли незадолго до нашего прибытия на Пекарь. Но сохранился ее генотип и индекс клеточных структур. Я пошел в отдел генетической инженерии больницы, ввел данные в генетический синтезатор и начал создание клона. Если хочу, чтобы к ней вернулась способность ходить, нужно ввести новые клетки в мозг, взятые у клона, понадобится стимулятор роста нервных клеток. Все это займет время, вероятно, несколько недель.
   Я запросил данные о тех, кто знает о роли Тамары в разведке, и постарался запомнить их лица. Изготовил партию слабого нейротоксина, который парализует человека, попадая ему в кровь. Их шестеро, и я знал, что мне потребуется помощь. Я принялся обдумывать свои возможности. Нужны такие, кто не станет задавать вопросов. И очень сильные. Четверо химер привязались ко мне. Мигель жив; он побывал в больнице с большой раной и целый день, лежа на кровати, не отрывал от меня взгляда. Об остальных я ничего не знал. Но по вечерам на холме у костров сидят люди. А я теперь знаю, как привязывать к себе химер. Мысль эта вызывала во мне отвращение, но я знал теперь, как получить помощь.
   В этот вечер я отправился к лагерным кострам. Как обычно, вокруг них собралась тысяча наемников. Они сидели вокруг костров, разговаривали о сражениях, рассказывали анекдоты и пели песни. Я встретил Мавро и немного посидел с ним. Он был угнетен и печален. Сказал:
   - Мне так и не удалось стать офицером, а теперь война кончена. Что же мне делать?
   У меня не было ответа на это.
   Появился Гарсон, вместе в ним везли в коляске Тамару. Гарсон тоже знал, что нужно сесть так, чтобы в темноте сзади освещались его седые волосы. Он хотел, чтобы как можно больше химер привязалось к нему. Он казался очень спокойным, расслабленным. Я старался не смотреть в его сторону.
   Подошла Абрайра, принесла мясного бульона и села рядом со мной. Говорила мало. Я слушал пение. Абрайра вымыла волосы, и от них хорошо пахло.
   - Я тебя теперь редко вижу, - сказала она.
   - Я работал в генетической лаборатории, делал клон Перфекто.
   - Весь день? Ты собираешься создать целую армию? Сколько копий тебе нужно?
   Я рассмеялся.
   - Просто следил, как растут зиготы, хотел убедиться, что все идет нормально. Вероятно, две. Я сделаю близнецов.
   - Ты знаешь, в больнице есть целое крыло с инкубационными камерами. Оно запечатано уже восемьдесят лет, но оборудование действует.
   - Знаю, - ответил я.
   - Если тебе понадобится помощь в выращивании детей, я готова, сказала она. Она сидела очень близко, вступила на мою телесную территорию. Я понимал, каково химере вступать в такую близость. Взял ее за руку, и она сжала ее.
   Этим же вечером я встретился с Мигелем и еще двумя привязавшимися ко мне химерами, но не говорил о своих планах относительно Гарсона. Мы говорили о прошлом и еще больше подружились.
   Мне не нравилось то, что я делаю, планируя освобождение Тамары. Я был смущен. Не понимал до конца, почему пытался спасти женщину ябадзинку, почему вообще заботился обо всех них. Если я делал это только из-за программы Тамары, тогда моя мораль ничего не стоит. Убивая Эйриша, я делал это из-за Флако. Когда я убил Хуана Карлоса, то сделал это ради себя самого. А когда спасал женщину, то думал, что делаю это потому, что она человек. Это совсем не связано с программой Тамары. Лишь однажды я пытался убить из-за женщины - это случай с Люсио. И я понял, что нечто другое подействовало на мою решимость убивать: радикальная программа Тамары убедила меня, что до некоторого предела мы программируем себя сами. В течение жизни мы вырабатываем образ мыслей. И не потому ли я убивал, что тренировался в насилии, как сказала она? И прекратил тренироваться в насилии, когда понял, как оно действует на меня.
   Я поклялся упражняться в сочувствии, создать глубокую программу, которая изменит всю мою жизнь; так слабак в пятьдесят килограммов начинает наращивать мышцы, чтобы стать самым сильным человеком в мире. На примере Абрайры я видел, что эта способность к сочувствию не обязательно должна быть врожденной. Ее можно выработать. Я чувствовал себя так, словно стою на вершине холма, от него вперед уходит золотая дорога, и я вижу на ней человека, каким когда-нибудь стану.
   Наше общество в Панаме прославляло противоречивого человека человека из стали и бархата. Я знавал людей, которые пытались быть тем и другим. И насколько мне известно, это никому не удавалось. Я видел также, что тренировки в симуляторе, тренировки в насилии заставили меня потерять способность сочувствовать. Я знал, что если продолжил бы тренироваться с самураями, вообще потерял бы такую способность. Образ жизни воина смерть. Я стал бы таким же опустошенным, как рефуджиадос, как Мавро, как сами самураи. И если я сохранил какое-то подобие человечности, то из-за того, что мне повезло, а не по своему выбору. Мне повезло, что после мятежа меня поместили в криотанк, повезло, что у меня оказались друзья, которые помогли мне стать лучше. Тамара считала, что я действую в соответствии с ее программой, и до некоторой степени она права. Но такой ответ слишком упрощен и не объясняет всего.
   Я провел день, размышляя над этими проблемами и приводя в порядок свои воспоминания о семье. Записывал их, чтобы больше никогда не забыть. Связался с кораблями на орбите и убедился, что могу получить место в жилых помещениях экипажа "Харона", тем самым риск встречи с японцами будет невелик.
   Я решил навсегда оставить Пекарь.
   Я думал о Викториано и Татьяне, о своем отце и о возможности встречи с другими членами семьи, и меня тянуло к ним. Я не мог вынести мысли о том, что мне придется остаться на Пекаре, и дело не в плохих воспоминаниях: дело в злом будущем. Общество, которое создают мои companeros, злое и нездоровое. Мы захватили планету из жадности и все время убивали ее жителей. Я не видел будущего у такого общества. Действительно, прошло четыре дня, а мы ничего не делали. Город лежал в развалинах, и никто его не расчищал. Никто ничего не восстанавливал. Наемники бродили повсюду, хлопали друг друга по спине и весь день бездельничали. По вечерам они сидели у костров, пели песни, играли, напивались и рассказывали анекдоты.
   Весь день меня преследовали тяжелые мысли. Я планировал свои действия относительно Гарсона. Вечером пошел к костру, пил, пел и вел себя как придурок - как и все остальные. А когда Гарсон отправился спать, толкая перед собой коляску с Тамарой, я встал и пошел за ним, рассчитывая узнать, где он ночует и как можно его подстеречь. За ним пошло больше десяти химер, точно так же, как меня сопровождали мои химеры. Я понял, что справиться с Гарсоном будет нелегко, потому что он никогда не оставался один. Куда бы он ни шел, его сопровождали взгляды химер.
   Мы шли по городу к большому дому, где разместился Гарсон, когда из джунглей на холме появилась машина. Очевидно, одна из наших, потому что автоматическая защита пропустила ее к городу. Я решил, что это один из наших патрулей. В ней сидели четверо оборванных наемников; когда машина вошла в город, один из наемников крикнул: "Гарсон!" Все они беспокойно оглядывались. Явно были испуганы.
   Интересно, что случилось, подумал я. Может, они заметили в джунглях отряд ябадзинов?
   Гарсон крикнул:
   - Сюда!
   Машина свернула к нему и остановилась в нескольких метрах. Химеры, сопровождавшие Гарсона, начали приближаться. Им тоже хотелось услышать новость. Артиллерист на машине сорвал шлем. Это был японец.
   Он крикнул:
   - Я Мотоки Хотайо!
   И все они открыли огонь из лазерных ружей и самострелов. Гарсон по-прежнему толкал перед собой коляску с Тамарой, и выстрел самурая прошел прямо через нее. Плазма прожгла ее, Тамара вспыхнула, как факел, а выстрел из самострела почти снес ей голову.
   Я упал на землю, вокруг химеры начали доставать свое оружие. Двигатель машины взвыл, она повернула и устремилась назад в джунгли, самураи продолжали, отступая, стрелять, сеяли смертоносный дождь. Кто-то успел дважды выстрелить по ним из самострела, но стрелы отскочили от брони. Через несколько секунд машина самураев оказалась за городской стеной и исчезла.
   Я встал. Химеры, ближе всех стоявшие к Гарсону, были убиты или ранены. Кто-то крикнул:
   - Убили Гарсона! Это был Мотоки Хотайо, сын президента!
   Из домов выбегали люди с оружием.
   Несколько химер подняли останки Гарсона - обгоревший труп, по которому ползали огненные змеи плазмы, пробитый десятками пуль, - и бросились в больницу. Но остальные посмотрели им вслед и поняли, что делать что-то уже поздно. И химеры, привязавшиеся к Гарсону, упали на землю и заплакали.
   Я медленно подошел к Тамаре.
   От нее практически ничего не осталось. Обожженное тело, без волос, вместо одежды пепел. Слишком ужасно, чтобы описывать. Я стоял и ждал, пока тело не остыло, потом положил ее на траву.
   Глаза Тамары смотрели в ночное небо, словно она хотела увидеть звезды. Глазницы почернели. Век не осталось. Вокруг кричали, раненых уносили в больницу, и я подумал, что нужно бы помочь. Подбежал наемник в белье, в руке у него было ружье.
   - Она твоя подруга? - спросил он. Я долго не отвечал.
   - Нет, - сказал я наконец. - Она моя убийца. - Он удивленно кивнул, потом снял рубашку и закрыл ее невидящие глаза. И произнес слова, которые говорят над своими мертвыми рефуджиадос: "Свободна наконец".
   И я пошел в больницу помогать в уходе за ранеными.
   Позже я отыскал Абрайру, пошел с ней погулять и рассказал, как Тамара перепрограммировала нас. Рассказал Абрайре о том, как ее насиловали на корабле и что я об этом помню. Абрайра взяла в руки мое лицо и посмотрела мне в глаза.
   - Это что, какой-то розыгрыш? - Она нервно рассмеялась. - Ты хочешь избавиться от меня? Я ведь к тебе не очень пристаю. Можем продвигаться медленнее, если хочешь. Я знаю, у тебя давно не было женщины.
   Мне хотелось рассмеяться. Не чувствовал ни радости, ни возбуждения. Только печаль.
   - Это не розыгрыш, - ответил я. - Всего лишь честность. Можем пойти в лабораторию, и я покажу тебе оборудование в ее голове с сонограммой, если хочешь.
   В голосе ее звучала угроза.
   - Что? О чем ты говоришь? Я не пойду туда с тобой. Ты лжешь! Ты пытаешься обмануть меня! Ничего не произошло на борту "Харона"! Ничего плохого не случилось!
   - Я не хотел причинять тебе боль. Но я не лгу. Воздерживаться от неприятной правды значит лгать. Я бы никогда не рассказал тебе об этом, Абрайра, потому что это причинит тебе боль. Но я знаю, что ты испытываешь ко мне определенные чувства и должна знать, что они основаны на лжи. Я пытался спасти тебя от Люсио - и спас бы, если бы мог, - но я ничего не сделал. Я не тот человек, каким тебе кажусь. Твои воспоминания об этом инциденте - фальшивка. Это программа, навязанная тебе. И многое другое из твоего прошло у тебя отобрано.
   Абрайра смотрела на меня. Я не знал, что она видит в темноте своими серебряными глазами. И не понимал ее выражения.
   - Правда, что я испытываю к тебе чувства, Анжело, - сказала она. - Но даже если твой рассказ правдив, мои чувства основаны на тысяче незначительных поступков: ты обращался со мной как с равной, ты страдал, когда поступал неправильно, ты всегда был добр ко мне.
   Я отвел взгляд.
   - Ты можешь уверить себя в этом, но правды это не изменит.
   Она долго молчала. Наконец сказала:
   - Пошли! - и в голосе ее звучал страх.
   Когда мы вернулись в больницу, один из техников Гарсона вскрывал Тамару. И хоть я не раз присутствовал при вскрытии, это ужасно подействовало на меня. Он вскрыл теменную и затылочную доли ее черепа из извлекал платиновые провода из головы. Сотни тончайших нейросинаптических адаптеров были присоединены ко всем центрам ее мозга - к слуховому, зрительному, тактильному, эмотивному центрам, а сразу за затылочной вилкой находился небольшой процессор.
   - Неплохое оборудование, - небрежно заметил техник словно резал салат на завтрак а не вскрывал свою знакомую. - Знавал я профессиональных снотворцев, тех, что могут создавать подлинные сновидения. Ни у кого такого оборудования не было. Ни у кого!
   Абрайра в ужасе отвернулась от операционного стола. Я не хотел, чтобы она увидела правду в таком отвратительном обличье. Вид ее лица вызывал у меня боль. Химеры всегда испытывают ужас, что с ними жестоко обойдутся.
   - Что ты будешь с этим делать? - спросил я у техника, чтобы отвлечь Абрайру.
   - Продам! Рано или поздно здесь тоже потребуются создатели сновидений. Из этого можно соорудить три хорошие соединения.
   И хоть меня тошнило от всего происходящего, я с почтением посмотрел на серое вещество мозга Тамары. Она очень хорошо знала нас, понимала наши мысли, страхи и желания. Она была непревзойденным картографом мира мыслей. И в этом мире была необыкновенно талантлива. Мне неприятно было видеть, как с ней обращаются.
   Я увел Абрайру из больницы, и она упала мне на руки и расплакалась, потом вдруг оторвалась от меня и убежала. Я побежал за ней, схватил за руку, остановил, и мы пошли дальше вместе. Абрайра долго плакала, потом сказала:
   - Перфекто часто расспрашивал меня о моем прошлом - сразу после мятежа. Он говорил, что в прошлом со мной происходили нехорошие вещи. Я ему не верила.
   Грудь ее вздымалась, Абрайра тяжело дышала, словно вот-вот ее вырвет.
   - Люди, которых я знала всю жизнь, говорили мне, что я изменилась. Что я впервые в жизни могу быть счастливой! - Она остановилась и долго смотрела вперед, словно видела что-то такое, что мне не видно.
   - Наверно, они говорили правду, - сказал я.
   - Ты сказал, что эта женщина уничтожила тебя. Но меня она старалась спасти!
   - Ты не чувствуешь себя обманутой? - спросил я. - Ведь я не спас тебя от Люсио.
   - Да, я чувствую себя обманутой! Но не ты меня обманул! Все, что я помню о твоих поступках, ты бы сделал, если бы мог. В глубине души ты именно такой человек, каким я тебя считаю.
   И я понял, что она говорит правду. И моя честность - я надеялся - не отвратила от меня Абрайру, хотя и причинила ей боль.
   Все ночь шел сильный дождь, а на следующий день в полдень Абрайра пришла в больницу. Она приготовила еду и попросила меня пойти с ней на пикник. Я согласился, и она отвела меня к машине. Мы двинулись на юг от города, и на нас не было брони. Абрайра отыскала платье с ярким многоцветным цветочным узором. Я надел свое белое кимоно. Чувствовал я себя неуверенно, оказавшись за пределами города без защиты. Одежда у меня такая тонкая, что сквозь нее пробиваются лучи солнца. Мы говорили о разных пустяках, и Абрайра попросила меня рассказать о своей семье. Ее очаровала сама мысль о принадлежности к семье. К югу от города, километрах в сорока, мы нашли длинный полуостров с несколькими дюнами на нем, остановились на его северной оконечности и поели.
   Когда еда кончилась, Абрайра сказала:
   - Пойдем за дюны. У меня есть для тебя сюрприз.
   Мы пошли по белым дюнам, шли легко и неторопливо. Песок после дождя промок и отяжелел, и идти было нетрудно. Остро и чисто пахло морем, гораздо лучше, чем от разлагающихся океанов Земли, и Абрайра взяла меня за руку. Я подумал, что она захочет лечь со мной на землю и заняться страстной любовью, и эта мысль опечалила меня.
   - Ты снова думаешь о чем-то печальном, - сказала Абрайра. - О чем?
   - Я решил улететь с Пекаря на "Хароне", - ответил я, - и отыскать свою семью. Корабль улетает через три недели. Я думаю, что мне будет не хватать тебя.
   Абрайра крепко сжала мою руку.
   - Ты не можешь возвратиться! Тебя никто не ждет на Земле! Разве ты не понимаешь? Ты не представляешь себе, как там все изменилось. У тебя нет там будущего. Как ты можешь об этом думать?
   - Но и здесь я не вижу будущего, - сказал я. - Тут слишком много злых воспоминаний.
   - Но мы можем получить и хорошие воспоминания, - сказала Абрайра, продолжая крепко держать меня за руку. Я подумал, какова может быть жизнь с чилийкой-химерой.
   - Дело не только в воспоминания, больше в семье, - сказал я. - Я всегда хотел служить обществу, но теперь вижу, что общество вовсе не так хорошо, каким я его считал. И не думаю, что на Пекаре будет приятно жить. Когда улетят японцы-мужчины, наши люди сойдутся с их женщинами. Возможно, не сразу, но через несколько лет это произойдет. И когда это произойдет, наши два общества безнадежно смешаются. Наша любовь к убийству и их - к самоубийству. Не думаю, чтобы получилась хорошая смесь. Не думаю, чтобы я смог служить обществу, которое не одобряю.
   - Но... но... - Абрайра говорила с трудом. - Но ты можешь изменить общество, сделать его лучше. Это твоя моральная обязанность. Помнишь Сан Мигеля де Мадрид?
   Я ответил:
   - Я не знаком с католическим пантеоном святых.
   - Он жил в двадцать первом столетии. Выжил после ядерной бомбардировки Мадрида. После того как упали атомные бомбы, он выполз из развалин, и руки его обгорели, как головешки. Вокруг люди отказывались сопротивляться, сдавались, умирали, потому что были убеждены, что наступил конец света. Но святой Мигель считал себя обязанным выжить и создать такой мир, в котором это больше никогда бы не случилось. Он прожил всего несколько недель, но его мужество спасло много жизней. Он тоже видел зло общества, но служил не ему, а будущему.
   И я понял правду ее слов. Если я последую учению дона Хосе Миранды, я буду служить обществу ради наград, которые оно может мне дать. И вся мораль при этом ни к чему. Но если я служу еще не существующему обществу, какую награду я могу надеяться получить? Единственная награда - надежда на то, что когда-нибудь такое общество возникнет. Выбор Абрайры единственный правильный выбор.
   - О, я вижу, ты улыбаешься. Тебе понравилась моя мысль?
   - Si.
   - Значит ты останешься? Нам понадобятся такие люди. Нужен человек в серебряными волосами, к которому привязались бы дети Перфекто. У нас будет свой дом, усадьба, и ты будешь пользоваться большим влиянием... - И она продолжала говорить, сочиняя планы на мое будущее.
   "Нет, ты морфогенетический фармаколог, - подумал я, - и можешь отыскать ген, управляющий этим свойством химер - способностью привязываться. И через неделю по всей планете распространится вирус, который уничтожит этот ген. И ты создашь вирус, который уничтожит социопатические склонности химер и даст им возможность жить в мире. И ты будешь жить на планете, удаленной от других, и сможешь создавать на ней общество по своему выбору. - Не знаю, кто я: Анжело из сновидений Тамары, Анжело, убивший Эйриша. Не знаю, смогу ли я стать таким человеком, каким хочу быть. Но знаю одно. Каковы бы ни были источники зла в обществе: генетическая предрасположенность к территориализму, химизм мыслительных процессов, глубокое программирование, закладываемое в нас, когда мы учимся думать, - у меня есть средства уничтожить их. Но возникает вопрос морали. Изменять сознание других средствами социальной инженерии, как это делалось на Пекаре, - сама эта мысль вызывала во мне отвращение. Я подумал, почему это так, и тут же вспомнил теорию Перфекто о природе зла. Попытка навязать другим свои мысли - это нарушение территории мозга. - Но никто не советовался с тобой, создавая твой деформированный мир, - подумал я. - И ты не можешь спросить у нерожденных, каковы их желания. Ты должен поступать так, как считаешь правильным".
   Мы миновали последнюю песчаную дюну и посмотрели на джунгли. В удалении виднелась белая гора, словно вырубленная из соли, а за ней ряд пурпурных гор. И я понял, что вижу ту самую белую гору, которую видел на маленькой голограмме, когда в шаттле летел на станцию Сол с Земли. И стою точно на том месте, откуда была сделана фотография!
   - Абрайра, покидая Землю, я видел изображение этой белой горы! Я тогда с ума сходил от страха и шока. Бормотал что-то. Сказал Тамаре, что увезу ее туда, и верил, что мы отправляемся в рай!
   Абрайра ответила:
   - На всех рекламных афишах изображают эту белую гору. От нее город Хотоке но За получил свое название - гора Хотоке но За, Трон Будды. Если хочешь, можем пойти в земельное управление и затребовать участок. Ты имеешь право на большой участок, и сейчас еще только начало, так что ты получишь все, что хочешь.
   Меня возбуждал вид этой горы. И я почувствовал, что на самом деле стою на пороге рая. И внутренний голос сказал мне: "Помни, помни: что бы с тобой ни случилось, лучшее еще впереди". Волосы мои встали дыбом, я почувствовал сильнейшее возбуждение и понял, что, может быть, это правда. Сердце забилось сильно, и я достиг состояния Мгновенности - такого состояния, когда за мгновение проживаешь целую жизнь. Я увидел все свои планы, все мечты, увидел долгую извилистую дорогу, по которой придется пройти, чтобы стать человеком сочувствия, жить жизнью страсти и изменить мир, а в конце это тропы старик Анжело, человек, которым мне еще предстоит стать. Когда-нибудь наступит мир. Когда-нибудь я прощу себя. Когда-нибудь вернется страсть.