Страница:
Миха непонимающе шарил глазами по звездно-полосатому (от чернильно-черных облаков) небу.
— Да вот же!
— А-а! Ух ты! — простодушно громко воскликнул Леха. На него зашипели. Теперь увидел и Миха: на верхушке одной из прожекторных башен мертвенно-бледно, напоминая о приведениях и всякой иной «ужасти», дрожали светящиеся точки…
— А… эти, — вспоминая, напрягся Миха, — Огни святого… Эльма, что ли? Не помню… Странно, откуда они у нас?…
Вдали громыхнуло. Вот откуда, подумал Миха и решил было выдать свою теорию, но тут вмешалась Ксюха.
— Не знаю, какого такого святого, но у меня по этому поводу возникла одна мыслишка…
И старушку понесло.
— …Все это началось тысячи лет назад. Стадионы ведь возникли не сейчас — взять хотя бы Грецию, Рим… главное, что схоже у всех стадионов, Колизеев и тому подобных строений — это то, что здесь собираются вместе тысячи людей, чтобы выплеснуть энергию. Психическую энергию. И чаще всего — отрицательную — агрессию, жестокость, чувство толпы, стадности…
— Да ладно, чувство толпы бывает и на дискотеках… — попытался было возразить Миха, но даже сквозь мрак «увидел» бесконечно снисходительную Ксюшину мину.
— Так смысл-то не в этом! Для чего я вас с дискотеки сюда затащила, спрашивается?!
— О, хороший вопрос! Посмотрим, как справится с ответом на него игрок под номером один, — парадируя известного ведущего не менее известного телешоу съязвил Борис.
— Посмотрите, на что это все похоже? — Ксюша встала с травы и хозяйским жестом указала на трибуны. Ее черный силуэт неплохо вписывался в эту, почти мистическую, обстановку.
— На руины замка графа Дракулы, — не задумываясь, ответил Миха.
— Фиг вам! — обрадовалась Ксюша, — Ни на какие руины это не похоже, то есть может и на руины тоже, это и есть руины — уже сто лет не ремонтировался — но самое главное — на что?
— На жопу негра, — меланхолически изрек Леша, на секунду прервав свое музыкальное бормотание. Все заржали было в голос, но быстро опомнились и стали сипло сотрясаться, словно стая гиен над трупом зебры.
— И ты, козел-предатель, — сокрушенно сказала Ксюша, — Ладно, братцы-алкоголики, оглянитесь внимательно — это же «тарелка», антенна! Ну, вроде спутниковой! По телеку как-то показывали — где-то в Южной Америке есть такая здоровенная «тарелка», прямо в горы вкопана, я как увидела, сразу про этот стадион подумала…
— Ну, ты, мать, даешь… — ухмыльнулся Борис
— Женщинам нельзя смотреть канал «Дискавери», они неадекватно реагируют на научно-популярную информацию, — философски заметил Леша и снова что-то запел себе под нос.
— Это антенна, — продолжила Ксюша, — И ее назначение собирать и передавать наши эмоции куда-то вверх, в небо. В космос…
— Американцы, сволочи, через спутники-шпионы воруют нашу психоэнергию, — недружелюбно проворчал Борис, — Знаю, это их рук дело. То-то у меня депрессия…
— Нет, это арабы. У нас воруют, а потом транслируют с минаретов, — возразил Леша и изобразил, как мулла с минарета нараспев кричит «Минтонс!». Получилось весьма натурально. Все дружно хрюкнули.
— Ребята, я серьезно! Я не знаю, кому эта энергия передается, но ведь, действительно, очень похоже! На стадионах ведь люди просто звереют! Где еще столько эмоций концентрируется, в мирное-то время?…
…А может, эта энергия передается не кому-то, а просто отводится от Земли? — подхватил тему Миха, которому идея почему-то понравилась, — По принципу заземления, или там, громоотвода. То есть стадионы у нас вместо предохранителей. Устала, Земля, мать наша, вот и стравливает все это в космос помаленьку…
— Так вот ребята, — кивнув, торжественно заявила Ксюха, — Это все была теория, а теперь практика.
Ксюха выдержала грамотную театральную паузу. Остальные терпеливо ее перенесли, ожидая продолжения. Ксюха продолжила.
— Про «моральных партизанов» слышали?
— Ча-во?! — раздалось со стороны Бориса, — Что это за новое извращение такое? Супер-изощренное, как я посмотрю… Это ж надо — «аморальные партизаны» — покруче будет, чем «Армия любовников»…
— Дураки! — фыркнула Кюша, — Моральные, а не наоборот! Они собирают все данные о нравственности человечества и хранят их на случай полного краха морали…
— А после ядерной войны они вылезут из канализации и будут отучивать оставшихся в живых приматов от всяческих гадостей и приучать к правильной супружеской позиции… — задумчиво изрек Борис, чем вызвал тихую бурю восторга в виде неприличного хрюканья и повизгивания.
— Ты что-то сказал по поводу канализации?… — заинтересовался Миха, решивший вдруг поделиться своими недавними наблюдениями, но тут в темноте трибун раздались глухие голоса, и все, не сговариваясь, упали навзничь, распластавшись на траве, и напряженно замерли. По полю небрежно пробежал луч фонарика, не обнаружив ничего аномального, исчез. Голоса стихли.
Переведя дух и снова приняв удобные позы, продолжили разговор.
— …И причем тут стадион, спрашивается, — с легкой иронией спросил Миха.
— Так слушайте же, — невозмутимо продолжала Ксюха, — Самое интересное: с этими «партизанами» у мэрии заключен реальный договор на обслуживание каких-то подземных коммуникаций, только называют они себя в договоре конечно, иначе… Какое-то ООО или ЗАО…
— Так вот это кто офисы в канализации устраивает! — с удовлетворением резюмировал Миха, — Так и запишем: наше дерьмо теперь, наконец, инвентаризовано и выгодно реализовано…
— мФу, Миха, ну ты и выдал, —скривилась Ксюха, — Совершенно неаппетитно. Как ты не понимаешь, их цель — хранить нашу мораль!
— Вот-вот, и место, наконец, нашли ей достойное…
— Кстати, слышали про «истребителей машин»? — раздался новый голос, и Миха не сразу понял, что это — нарушивший добровольный обет молчания Леха.
— Ну, конечно, кто про них не слышал…— сказал Миха.
— Это ж неформалы какие-то на роликах? — подал из темноты реплику Борис.
— А скажите, пожалуйста, с чего это вдруг какие-то неформалы занялись целенаправленным уничтожением машин, причем не всех, а по какому-то определенному принципу отбора? — гнул какую-то свою линию Леха.
— Да с чего ты взял, что целенаправленным? — пренебрежительно отмахнулся Борис. — Это же малолетки, у них серьезных целей-то — выпендриться и невинность потерять… И вообще, к чему это ты клонишь?
— Леша прав, — вмешалась Ксюха, — Все не так просто. Эти моралисты с роллерами только часть того бардака, что сейчас в городе творится…
— Перед выборами, что ли? — проявил осведомленность Борис.
— Возможно, и перед выборами, хотя у нас в мэрии уже давно о всяком эдаком судачат. Вы ж знаете, папка у меня — консерватор, не верит во всякие… ну… паранормальные явления, «барабашек», как он говорит. Но иногда за ужином нет-нет да и ляпнет такое, что сам потом краснеет. У них на планерках такие темы подымают — закачаетесь!… Вызовут, например, на ковер и как сказанут… Что, говорят, Николай Иванович, асфальт у вас на кольцевой вздыбился? Дык, дерьмово укладывали, господин мэр, отвечает папаня. А мне кажется, продолжает мэр, проверить надо сей участок на некропатическую активность. Прикиньте? Сглазил, говорит, кто-то нашу кольцевую. А папка стоит и кивает: в натуре, мол, сглазили, еще и асфальта половину сперли при укладке и рабочих споили нафиг… Надо, говорит, дьяка прорабом сделать и катки освятить…
— Ну, а стадион-то тут причем? — нетерпеливо перебил Миха.
— А еще говорят… — Михе вдруг почудилось, как в невидимых в темноте глазах Ксюхи появились игриво-зловещие огоньки, — А говорят, например, что стадион этот — приемник темной магической энергии…
— Ах, вот почему мы здесь, ап… — обрадовался было Борис, но Ксюха закрыла ему рот ладонью и продолжила:
— И каждую ночь, точно в это время, стадион оцепляет охрана, а сюда вот, на это самое место приходит мэр, ложится на травку и ровно час лежит, раскинув руки: на звезды смотрит. Энергией напитывается. На город ее направляет…
На несколько секунд воцарилась пауза.
— Э-э… Хе-хе… Фигня какая… Ну и где же мэр? — с обычным сарказмом, но как-то натужно спросил Борис.
Миха инстинктивно приподнялся на локте и огляделся. Леха продолжал лежать и задумчиво созерцать звездное небо.
— А мэр только что умер, — спокойно ответила Ксюха.
Новая пауза, едва зародившись, тут же прервалась громким «иком», произведенным обалдевшим от новой информации Борисом, очевидно, вместо изумленного «Как?!».
— На сегодня стадион свободен, — Продолжила Ксюха. На всеобщее «э-э-э?…» она ответила:
— Отец позвонил на мобильник, когда мы на дискотеке были. Их всех на срочное совещание вызвали. Автокатастрофа.
— Это «истребители машин»? — быстро спросил Миха, почувствовав смутное осенение.
— Да, так предполагают… А откуда ты… — слегка напряглась Ксюха, — Хотя не ясно точно… И вряд ли умышлено…
— М-да, не помогла космическая подзарядка… — неуютно озираясь, протянул Борис.
— Кому не помогла? — скучающим голосом полуспроил Леха.
— Бр-р!…Не понял. Уточни! — потребовал Миха.
— Ну, мэру, скажем, не помогла, а тому, кто заряжал…
— Все, хватит кошмариков на сегодня, — решил Миха и встал с газона, отряхивая джинсы, — сваливаем. На горшок и спать…
— Мать-перемать…— помогая подняться Ксюхе, глубокомысленно добавил Борис.
…В общем, это так и запомнилось бы просто, как забавное приключение из тех, что в изобилии приносят дружеские попойки, если бы Борис вдруг не выкинул очередную свою дурацкую штуку…
Уже уходя, он вдруг обернулся и, рухнув на колени, воздел руки к небу и неприятно серьезным голосом запричитал:
— О Великий и Ужасный Железобетон! Этой звездной ночью ты открыл свою тайную суть недостойным, и к тому же, нетрезвым, студентам и начинающим трудоголикам! Сейчас мы возлежим на твоем… не знаю чем… в час, когда ты спишь, насытившись психоэнергией неразумных футбольных болельщиков… И мы снимся тебе, как нам снятся всякие эротические барышни, и когда ты проснешься, мы растворимся, как будто нас никогда и не было… отныне мы будем верно служить только тебе, о Железобетон, потому что мы — не более, чем твои туманные сны… — и Борис рухнул лицом в траву, конвульсивно дернулся пару раз, изображая агонию. Перевернувшись на спину и приподнявшись на локтях, он с видом великого актера закинул ногу на ногу.
— Ну, как вам такой вариант?
— Эк, брат, как тебя, однако! — слегка опешив, сказал Миха. И даже Леша, остановив бесконечное бормотание себе под нос, недоуменно повернулся к Борису.
— Зачем ты так шутишь?! — загробным голосом выдавила из себя Ксюша, — откуда ты можешь знать, куда он передал твои слова?
— Расслабьтесь, чего вы на меня уставились, как Ленин на контрреволюцию? Я просто развил Ксюшину мысль. По-моему красиво получается — Великий и Ужасный Железобетон! А что, я ему теперь поклоняться буду! Футболисты ведь играют в честь него свои ритуальные игры! Прямо как индейцы в честь этих… Вицлипуцли, или там Кетсаткоатля!
— Ну, ты трепло, Борис! — покачал головой Миха.
— Дурак он, а не только трепло! — сердито сказала Ксюша, — я им про Фому, а они мне — про Ерему!…
Начинало светать, и смысл разговора растворился в наступающих буднях…
ПЕРВЫЙ СОН
— Да вот же!
— А-а! Ух ты! — простодушно громко воскликнул Леха. На него зашипели. Теперь увидел и Миха: на верхушке одной из прожекторных башен мертвенно-бледно, напоминая о приведениях и всякой иной «ужасти», дрожали светящиеся точки…
— А… эти, — вспоминая, напрягся Миха, — Огни святого… Эльма, что ли? Не помню… Странно, откуда они у нас?…
Вдали громыхнуло. Вот откуда, подумал Миха и решил было выдать свою теорию, но тут вмешалась Ксюха.
— Не знаю, какого такого святого, но у меня по этому поводу возникла одна мыслишка…
И старушку понесло.
— …Все это началось тысячи лет назад. Стадионы ведь возникли не сейчас — взять хотя бы Грецию, Рим… главное, что схоже у всех стадионов, Колизеев и тому подобных строений — это то, что здесь собираются вместе тысячи людей, чтобы выплеснуть энергию. Психическую энергию. И чаще всего — отрицательную — агрессию, жестокость, чувство толпы, стадности…
— Да ладно, чувство толпы бывает и на дискотеках… — попытался было возразить Миха, но даже сквозь мрак «увидел» бесконечно снисходительную Ксюшину мину.
— Так смысл-то не в этом! Для чего я вас с дискотеки сюда затащила, спрашивается?!
— О, хороший вопрос! Посмотрим, как справится с ответом на него игрок под номером один, — парадируя известного ведущего не менее известного телешоу съязвил Борис.
— Посмотрите, на что это все похоже? — Ксюша встала с травы и хозяйским жестом указала на трибуны. Ее черный силуэт неплохо вписывался в эту, почти мистическую, обстановку.
— На руины замка графа Дракулы, — не задумываясь, ответил Миха.
— Фиг вам! — обрадовалась Ксюша, — Ни на какие руины это не похоже, то есть может и на руины тоже, это и есть руины — уже сто лет не ремонтировался — но самое главное — на что?
— На жопу негра, — меланхолически изрек Леша, на секунду прервав свое музыкальное бормотание. Все заржали было в голос, но быстро опомнились и стали сипло сотрясаться, словно стая гиен над трупом зебры.
— И ты, козел-предатель, — сокрушенно сказала Ксюша, — Ладно, братцы-алкоголики, оглянитесь внимательно — это же «тарелка», антенна! Ну, вроде спутниковой! По телеку как-то показывали — где-то в Южной Америке есть такая здоровенная «тарелка», прямо в горы вкопана, я как увидела, сразу про этот стадион подумала…
— Ну, ты, мать, даешь… — ухмыльнулся Борис
— Женщинам нельзя смотреть канал «Дискавери», они неадекватно реагируют на научно-популярную информацию, — философски заметил Леша и снова что-то запел себе под нос.
— Это антенна, — продолжила Ксюша, — И ее назначение собирать и передавать наши эмоции куда-то вверх, в небо. В космос…
— Американцы, сволочи, через спутники-шпионы воруют нашу психоэнергию, — недружелюбно проворчал Борис, — Знаю, это их рук дело. То-то у меня депрессия…
— Нет, это арабы. У нас воруют, а потом транслируют с минаретов, — возразил Леша и изобразил, как мулла с минарета нараспев кричит «Минтонс!». Получилось весьма натурально. Все дружно хрюкнули.
— Ребята, я серьезно! Я не знаю, кому эта энергия передается, но ведь, действительно, очень похоже! На стадионах ведь люди просто звереют! Где еще столько эмоций концентрируется, в мирное-то время?…
…А может, эта энергия передается не кому-то, а просто отводится от Земли? — подхватил тему Миха, которому идея почему-то понравилась, — По принципу заземления, или там, громоотвода. То есть стадионы у нас вместо предохранителей. Устала, Земля, мать наша, вот и стравливает все это в космос помаленьку…
— Так вот ребята, — кивнув, торжественно заявила Ксюха, — Это все была теория, а теперь практика.
Ксюха выдержала грамотную театральную паузу. Остальные терпеливо ее перенесли, ожидая продолжения. Ксюха продолжила.
— Про «моральных партизанов» слышали?
— Ча-во?! — раздалось со стороны Бориса, — Что это за новое извращение такое? Супер-изощренное, как я посмотрю… Это ж надо — «аморальные партизаны» — покруче будет, чем «Армия любовников»…
— Дураки! — фыркнула Кюша, — Моральные, а не наоборот! Они собирают все данные о нравственности человечества и хранят их на случай полного краха морали…
— А после ядерной войны они вылезут из канализации и будут отучивать оставшихся в живых приматов от всяческих гадостей и приучать к правильной супружеской позиции… — задумчиво изрек Борис, чем вызвал тихую бурю восторга в виде неприличного хрюканья и повизгивания.
— Ты что-то сказал по поводу канализации?… — заинтересовался Миха, решивший вдруг поделиться своими недавними наблюдениями, но тут в темноте трибун раздались глухие голоса, и все, не сговариваясь, упали навзничь, распластавшись на траве, и напряженно замерли. По полю небрежно пробежал луч фонарика, не обнаружив ничего аномального, исчез. Голоса стихли.
Переведя дух и снова приняв удобные позы, продолжили разговор.
— …И причем тут стадион, спрашивается, — с легкой иронией спросил Миха.
— Так слушайте же, — невозмутимо продолжала Ксюха, — Самое интересное: с этими «партизанами» у мэрии заключен реальный договор на обслуживание каких-то подземных коммуникаций, только называют они себя в договоре конечно, иначе… Какое-то ООО или ЗАО…
— Так вот это кто офисы в канализации устраивает! — с удовлетворением резюмировал Миха, — Так и запишем: наше дерьмо теперь, наконец, инвентаризовано и выгодно реализовано…
— мФу, Миха, ну ты и выдал, —скривилась Ксюха, — Совершенно неаппетитно. Как ты не понимаешь, их цель — хранить нашу мораль!
— Вот-вот, и место, наконец, нашли ей достойное…
— Кстати, слышали про «истребителей машин»? — раздался новый голос, и Миха не сразу понял, что это — нарушивший добровольный обет молчания Леха.
— Ну, конечно, кто про них не слышал…— сказал Миха.
— Это ж неформалы какие-то на роликах? — подал из темноты реплику Борис.
— А скажите, пожалуйста, с чего это вдруг какие-то неформалы занялись целенаправленным уничтожением машин, причем не всех, а по какому-то определенному принципу отбора? — гнул какую-то свою линию Леха.
— Да с чего ты взял, что целенаправленным? — пренебрежительно отмахнулся Борис. — Это же малолетки, у них серьезных целей-то — выпендриться и невинность потерять… И вообще, к чему это ты клонишь?
— Леша прав, — вмешалась Ксюха, — Все не так просто. Эти моралисты с роллерами только часть того бардака, что сейчас в городе творится…
— Перед выборами, что ли? — проявил осведомленность Борис.
— Возможно, и перед выборами, хотя у нас в мэрии уже давно о всяком эдаком судачат. Вы ж знаете, папка у меня — консерватор, не верит во всякие… ну… паранормальные явления, «барабашек», как он говорит. Но иногда за ужином нет-нет да и ляпнет такое, что сам потом краснеет. У них на планерках такие темы подымают — закачаетесь!… Вызовут, например, на ковер и как сказанут… Что, говорят, Николай Иванович, асфальт у вас на кольцевой вздыбился? Дык, дерьмово укладывали, господин мэр, отвечает папаня. А мне кажется, продолжает мэр, проверить надо сей участок на некропатическую активность. Прикиньте? Сглазил, говорит, кто-то нашу кольцевую. А папка стоит и кивает: в натуре, мол, сглазили, еще и асфальта половину сперли при укладке и рабочих споили нафиг… Надо, говорит, дьяка прорабом сделать и катки освятить…
— Ну, а стадион-то тут причем? — нетерпеливо перебил Миха.
— А еще говорят… — Михе вдруг почудилось, как в невидимых в темноте глазах Ксюхи появились игриво-зловещие огоньки, — А говорят, например, что стадион этот — приемник темной магической энергии…
— Ах, вот почему мы здесь, ап… — обрадовался было Борис, но Ксюха закрыла ему рот ладонью и продолжила:
— И каждую ночь, точно в это время, стадион оцепляет охрана, а сюда вот, на это самое место приходит мэр, ложится на травку и ровно час лежит, раскинув руки: на звезды смотрит. Энергией напитывается. На город ее направляет…
На несколько секунд воцарилась пауза.
— Э-э… Хе-хе… Фигня какая… Ну и где же мэр? — с обычным сарказмом, но как-то натужно спросил Борис.
Миха инстинктивно приподнялся на локте и огляделся. Леха продолжал лежать и задумчиво созерцать звездное небо.
— А мэр только что умер, — спокойно ответила Ксюха.
Новая пауза, едва зародившись, тут же прервалась громким «иком», произведенным обалдевшим от новой информации Борисом, очевидно, вместо изумленного «Как?!».
— На сегодня стадион свободен, — Продолжила Ксюха. На всеобщее «э-э-э?…» она ответила:
— Отец позвонил на мобильник, когда мы на дискотеке были. Их всех на срочное совещание вызвали. Автокатастрофа.
— Это «истребители машин»? — быстро спросил Миха, почувствовав смутное осенение.
— Да, так предполагают… А откуда ты… — слегка напряглась Ксюха, — Хотя не ясно точно… И вряд ли умышлено…
— М-да, не помогла космическая подзарядка… — неуютно озираясь, протянул Борис.
— Кому не помогла? — скучающим голосом полуспроил Леха.
— Бр-р!…Не понял. Уточни! — потребовал Миха.
— Ну, мэру, скажем, не помогла, а тому, кто заряжал…
— Все, хватит кошмариков на сегодня, — решил Миха и встал с газона, отряхивая джинсы, — сваливаем. На горшок и спать…
— Мать-перемать…— помогая подняться Ксюхе, глубокомысленно добавил Борис.
…В общем, это так и запомнилось бы просто, как забавное приключение из тех, что в изобилии приносят дружеские попойки, если бы Борис вдруг не выкинул очередную свою дурацкую штуку…
Уже уходя, он вдруг обернулся и, рухнув на колени, воздел руки к небу и неприятно серьезным голосом запричитал:
— О Великий и Ужасный Железобетон! Этой звездной ночью ты открыл свою тайную суть недостойным, и к тому же, нетрезвым, студентам и начинающим трудоголикам! Сейчас мы возлежим на твоем… не знаю чем… в час, когда ты спишь, насытившись психоэнергией неразумных футбольных болельщиков… И мы снимся тебе, как нам снятся всякие эротические барышни, и когда ты проснешься, мы растворимся, как будто нас никогда и не было… отныне мы будем верно служить только тебе, о Железобетон, потому что мы — не более, чем твои туманные сны… — и Борис рухнул лицом в траву, конвульсивно дернулся пару раз, изображая агонию. Перевернувшись на спину и приподнявшись на локтях, он с видом великого актера закинул ногу на ногу.
— Ну, как вам такой вариант?
— Эк, брат, как тебя, однако! — слегка опешив, сказал Миха. И даже Леша, остановив бесконечное бормотание себе под нос, недоуменно повернулся к Борису.
— Зачем ты так шутишь?! — загробным голосом выдавила из себя Ксюша, — откуда ты можешь знать, куда он передал твои слова?
— Расслабьтесь, чего вы на меня уставились, как Ленин на контрреволюцию? Я просто развил Ксюшину мысль. По-моему красиво получается — Великий и Ужасный Железобетон! А что, я ему теперь поклоняться буду! Футболисты ведь играют в честь него свои ритуальные игры! Прямо как индейцы в честь этих… Вицлипуцли, или там Кетсаткоатля!
— Ну, ты трепло, Борис! — покачал головой Миха.
— Дурак он, а не только трепло! — сердито сказала Ксюша, — я им про Фому, а они мне — про Ерему!…
Начинало светать, и смысл разговора растворился в наступающих буднях…
ПЕРВЫЙ СОН
— В общем, завтра в полвторого у дворца. Напоминать, чтобы не опаздывали, надо? Гена, это тебе персонально! Кассеты, запасную батарею, чтоб не как тогда, посреди фестиваля… Тебе записать, или тату на лбу сделать? Ну тогда, всем аривидерчи, до завтра… Да, Геннадий, камеру не забудь!
Мимо Светки уныло пробрели остатки разбитой телевизионной армии генерала Паульса в лице долговязого оператора Гены, который с камерой на плече, штативом подмышкой и в бейсболке поразительно напоминал отступающего фрица. Картину дополняли небритый водитель и тощая ассистентка.
Общее состояние было мрачное, граничащее с апатией. От темы предстоящего репортажа просто тошнило. Воняло от этой темы теми временами, когда с экранов сыпались тонны руды и центнеры с гектара вместе с генсеком и иными официальными лицами… Тьфу! Чего ради она только поступала на журфак? Чтобы лизать задницу мэру в каждом втором материале? Нет, ну редактора понять можно — мэр щелкает его по носу при каждом удобном случае. Оттого у Сергеича такое дурацкое выражение лица, синий нос и скошенные к переносице глаза…
«Да ладно тебе, Светка, это ты напрасно так про Сергеича. Он хороший, в общем-то, дядька, правда, накрепко отлитый в старой ржавой форме, и его уже не изменишь. Это беда поколения — любая власть вызывает у них оцепенение и рефлекторный ужас.
Мда… Это все, конечно, замечательно, но с этой лажей пора заканчивать. Уже несколько вполне готовых и достаточно актуальных репортажей попросту сгнили, не дождавшись эфира, а света в конце тоннеля не видать. Как не видать с таким собственным имиджем нормального канала.
Скандал нужен, вот что. Хороший такой скандальчик. Сенсация, как ни пошло это звучит. Нужен такой матерьяльчик, который «схавает» любой канал… Вот, например, эти истребители машин, как они себя называют… Чем не тема? Вполне можно развить… вот только позвоним кому надо. Как говорится, информация за информацию…»
…Светка курила, рассевшись на широком подоконнике. В распахнутое окно тянуло сквозняком, будто бы ветер нарочно старался не выпустить на свободу сигаретный дым.
Там, снаружи был настоящий мир. Совсем не тот, что создавался здесь, внутри телецентра. Сначала болезненный, остекленевший взгляд телекамеры, судорожно выхватывающий самую патологическую сторону происходящего, затем дымный смрад монтажной, затем казенный голос диктора — и вот, живой и прекрасный мир превращается в свое уродливое отражение на экране телевизора.
И многие думают, что мир в телевизоре — и есть самый, что ни на есть, настоящий… Им просто лень выйти за дверь и самим оценить настоящую красоту. Ведь телевизор, к счастью, не может исковеркать НАСТОЯЩЕЕ.
— Здоров, Свет, — мимо уха в пространство выдвинулась жилистая рука в широченном рукаве. На запястье висели гроздья цветных ремешочков и веревочек, указательный палец щелкал по сигарете, стряхивая пепел.
— А, Игорь, привет, как дела?
— А как? А все так же. Монтируем.
— Чего монтируете?
— Да, заседание в городской Думе… Матюки вырезаем и слова паразиты… А без них смысла никакого не получается. Уже башка трещит…
— А… Искусство в большом долгу.
— Так вот то ж…
— Ой, ребят, сигарета есть? Только быстрее!
— Хай, Викуся! Ты чего суетишься?
— Да, эфир, же, эфир! Ну, дайте покурить, пока реклама идет!
— Да что с тобой? Какая-то ты нервная сегодня.
— Да, Свет, и не говори… Гостей каких-то наприглашали… Дибилы. Вообще невозможно с ними разговаривать. Как бы «на ковер» не вызвали… Игорь, ты со мной? Пока, Свет!
— Счастливенько…
Светка крутанулась на подоконнике и свесила ноги наружу. Внизу было пять этажей телецентра, этого вместилища творчества и профессионализма вперемешку с конъюнктурой и бездарностью. А еще внизу был свежий ветер. Сверкала вода прудов и зеленели ивы. Куда-то бежала полоска асфальта, а по ней с гиканьем неслась на роликах разноцветная стайка подростков…
В небо, словно след улетающей ракеты, уходило тело телевышки.
Башни соседнего стадиона щекотали пузатые облака.
Парадокс заключается в том, что всей этой красоты никто не увидит. Если Светка не ее не запечатлеет в сюжете, не объяснит зрителю: то, что он видит — это именно красота, а не нечто иное…
Окурок полетел вниз, сквозь свежий ветер, мимо талантов, профессионалов, конъюнктурщиков и бездарей, прямо на земную твердь.
На бетон.
Светка развернулась и легко спрыгнула с подоконника.
Итак, нужна идея.
— Что-то ты, старик, не в духе. Пиво будешь? — Миха с сомнением разглядывал полупустую пластиковую бутылку пива, теплую как грелка.
Борис кивнул. Разлили по чашкам глухо шипящую жидкость с пеной, словно в стиральной машине. Пили без удовольствия.
— Так, что стряслось? С работы, наконец, выгнали?
Борис неопределенно махнул рукой.
— Так, ерунда всякая…
— Ну-ну… Миха с безразличным видом хлебнул из кружки и скривился, — Вот гадость-то!…
Борис автоматически прихлебывал из кружки и тупо пялился в окно, где моргала какая-то электронная надпись.
— Все, старик, произвел впечатление, красавчик. Убедил. А теперь колись, что за дела…
— Ну… как тебе это сказать…— замялся Борис и нервно хохотнул, — Честно, фигня какая-то…
Миха молчал и скептически рассматривал содержимое кружки. Бормотания Бориса он игнорировал. Борис нерешительно посмотрел на Миху и заговорил.
— Ладно, слушай. Это… ну, помнишь, на стадионе… прикалывались мы тогда…
— Да, ты прикалывался, как же, помню…
— Помнишь, я еще в шутку поклялся…ну… это… служить, типа, стадиону…
— Железобетону, — напомнил Миха, — Великому и Ужасному. Как такое забудешь…
Пена в кружке пока интересовала его больше, чем рассказ Бориса. А сам Борис был какой-то грязный, оборванный, но как-то, если можно так выразиться, «стильно» оборванный. Можно сказать, «оборванный целенаправленно», будто он куда-то упорно лез через узкую-узкую щель.
— В шмотках ты родился, хотя и трудно выходил, как я погляжу, — неуклюже пошутил Миха.
Борис, скривившись, отмахнулся и начал рассказ.
— Так вот, сегодня это все произошло. Ну, нет, ты не поверишь! Короче, иду я с универа мимо общаг. Ты знаешь, там у пруда строят что-то… Ну, накидано строительного мусора — кирпичи там, плиты. Я вообще-то таким путем и не хожу, но вот дернул черт… Вот я и иду, вокруг шум нарастает, грохот, какой-то стук — стройка, в общем. Прохожу мимо здорового такого штабеля бетонных труб — и тут прямо перед носом проносится что-то здоровенное (а пылища поднялась, я и не понял сразу, что это было — а был это, наверное, ковш экскаватора). Ну, я, конечно, чуть в штаны не наложил — метнулся в сторону, как раз между штабелями… Думаешь, на этом все закончилось? Как бы не так! Только я стал дух переводить, как за спиной что-то глухо так стукнуло — я поворачиваюсь — ну, триллер, ей-богу: этот самый штабель с трубами на глазах разваливается и заваливает проход, через который я в эту нору и влез! Не знаю, может, трубы тем самым ковшом задело. Чего ты ржешь? Я секунду назад в этот проход залазил! Из меня же могло «биг-мак» сделать! Ага, и это не все! Ну, пылища, ни хрена не видно, я на ощупь полез искать выход… И как-то тайком, понимаешь, хочется вылезти, чтобы не позориться… Хотя, такое ощущение было, будто на стройке вообще я один (грохот грохотом, экскаватор экскаватором, а людей-то я не видел)…
Ну, да, смейся-смейся, а я минут двадцать пытался найти выход, и ничего не получалось. Вокруг плиты штабелями, груды кирпичей, мешки с цементом — и главное, все сложено так, что перелезть нельзя в принципе — все это нависает над головой, и такое ощущение, что сейчас грохнется! Я попытался было вылезть по кирпичам, но один выскочил, ряда два осыпались. Я еле успел ногу выдернуть! Вообще, такое возникло ощущение, будто всю эту кучу специально собирали, чтобы сделать идеальный каменный мешок, знаешь, как полосу препятствий для спецназа. И тут я заметил, что звука стройки я не слышу. Точнее вообще ничего не слышу — абсолютная, ватная тишина!
Эта тишина меня и добила. Такого ужаса я никогда не испытывал. Короче, у меня случился приступ клаустрофобии. Не поверишь — настоящая истерика! Только никому не говори, пожалуйста, будь другом…
Самое главное, я умом-то понимал, что ничего особенного не случилось, и ужас под собой не имеет никакого основания. Только потом я как-то осознал, что ХОТЕЛ ИСПУГАТЬСЯ, что ждал этого ужаса давно, и вот, наконец-то, повод!… не смотри на меня, как на идиота — ты сам из меня все это вытянул.
Так вот. Вместо того, чтобы позвать на помощь или позвонить по мобильнику… блин! У меня ведь был сотик с собой — только сейчас вспомнил! Где он? Вот, мля!!! Потерял, маза-фака!… Ну, и хрен с ним!… Короче, я полез еще дальше в этот лабиринт — слушай, это, в натуре, выглядело, как лабиринт! Где-то я споткнулся и скатился вниз, в какой-то котлован — подземный, блин, гараж буржуям роют… ага, там было еще и темно…Называется, почувствуй себя подопытной крысой! Причем, я уже не осознавал, зачем и куда лезу — натуральная паника, как на «Титанике»!
(…Мимо глаз плиты, трубы, мешки-кирпичи, арматура, бетономешалки, балки, кучи песка, битое стекло… Черт, откуда здесь такие расстояния? Снаружи ведь небольшая совсем стройка!… но почему?! Почему именно со мной?! И что это со мной? Куда я бегу? Где я?!…)
— Я не плююсь, прости, случайно… Короче, на пике всех этих мерзких ощущений, стал я залазить куда-то вверх по торчащим из плит арматуринам. Это надо было видеть! Высота-то небольшая — метров пять… Но падать — только на торчащие ржавые железные штыри. Короче, долажу я до верхней плиты, держусь за два штыря и медленно так подтягиваюсь. Ну и перед глазами появляется то, что снаружи…
(…Не хватало только страшной музыки. А так это выглядело точно, как в кино. Сначала из-за плиты показались четыре неопрятных столба, которые постепенно оформились в огромные ржавые башни, а следом вылезли знакомые, но совершенно чужие и враждебные в этом контексте трибуны, покрытые цементным налетом… Словно субмарина-призрак, из бетонной плиты всплыл Стадион… )
— … Я чуть не заорал! Чуть руки не разжал! Я сразу вспомнил про ту ночь на стадионе, и про то, как я хохмил по поводу всех этих теорий… Это был настоящий суеверный ужас! Я не мог сдвинуться с места, ни вверх, ни вниз! Я только оцепенело смотрел на этот чертов стадион. Ты знаешь, что я подумал? Я серьезно подумал, что Великий Железобетон решил проучить меня за мое хамство! И знаешь, что я сделал, вися над эти проклятым котлованом и пялясь на этот… Знаешь?! Я прочитал молитву! Ту самую, что тогда, на в темноте… Только на этот раз, на полном серьезе и будучи преисполненным искренней веры в силу Железобетона! Что, псих я? Скажи, псих?…
Потом, ты думаешь, я вылез наружу, поскольку уже долез доверху? Не-ет! Я понял, что это место не для выхода, а для УЖАСА перед Великим Железобетоном! Поэтому я медленно слез вниз и пошел обратно. И совершенно преспокойно вышел через проход между штабелями. Готов поклясться, не было там никакого прохода! Или в этом своем психозе я его просто не заметил.
Как только вышел оттуда, то офигел с самого себя — что это вообще было?! «Белка» — так не с чего, и психов в роду вроде не было. Смотрю на стадион — стадион, как стадион… Хотя… Ну, что скажешь? К психиатру наведаться, а?
— Выпить пива, — предложил Миха. Рассказ был забавный, даже для известного хохмача Бориса, — Ксюхе не рассказывал? Ей понравится — к ее теории добавится еще больше практики.
— Ксюхе? — Ха! Это из-за нее у меня чуть крыша не поехала! Это ж надо так внушить такой бред… Хотя мне все равно… А пиво — дрянь, если честно. Давай, я сгоняю…
Борис после своих откровений явно повеселел, хотя в том, как он вдруг засуетился, было что-то нездоровое…
Конечно же, именно они — хозяева улиц — так было всегда, в других, конечно, формах, так есть и так всегда будет. Аминь, как говорится.
Но именно эти обычные ребята и совершают, то, что, вызывая изумление и даже восхищение, все же наказывается Уголовным кодексом.
Размышляя подобным образом, Следователь изучал предварительные материалы дела, время от времени поглядывая на паренька, который уже слегка оправился от пережитых ощущений погони, знакомства с любезностью группы захвата и часами, проведенными в одиночной камере (дело представлялось достаточно серьезным, чтобы не кидать мальчишку сразу на растерзание в компанию к уголовникам).
Но то, что называется профессиональным чутьем, подсказывало — все эти выходки выходят за рамки понятия простого подросткового хулиганства.
Кабинет следователя прокуратуры не оказывал на «клиентов» столь негативного воздействия, как, скажем, отделение милиции, и паренек вскоре расслабленно развалился на стуле, трогая, морщась, свежий синяк на скуле и вызывая у Следователя даже легкую зависть к своим адаптивным способностям.
— Ну, так и кто придумал столь интересное развлечение — устраивать аварийные ситуации на улицах, бить чужие машины? — Следователь говорил мягко, с некоторым даже участием в голосе.
— Да никто не придумал, — шмыгнув носом, с невинным выражением лица ответствовал паренек, что, помимо имени Леонид Кривков, проходил по этому делу еще и под кличкой «Линк» (то, что теперь принято называть «ником» или «погонялом» — на выбор), — С чего вы взяли? Мы вообще не собирались ничего нарушать, просто дорогу переезжали. Это все случайно получилось…
Мимо Светки уныло пробрели остатки разбитой телевизионной армии генерала Паульса в лице долговязого оператора Гены, который с камерой на плече, штативом подмышкой и в бейсболке поразительно напоминал отступающего фрица. Картину дополняли небритый водитель и тощая ассистентка.
Общее состояние было мрачное, граничащее с апатией. От темы предстоящего репортажа просто тошнило. Воняло от этой темы теми временами, когда с экранов сыпались тонны руды и центнеры с гектара вместе с генсеком и иными официальными лицами… Тьфу! Чего ради она только поступала на журфак? Чтобы лизать задницу мэру в каждом втором материале? Нет, ну редактора понять можно — мэр щелкает его по носу при каждом удобном случае. Оттого у Сергеича такое дурацкое выражение лица, синий нос и скошенные к переносице глаза…
«Да ладно тебе, Светка, это ты напрасно так про Сергеича. Он хороший, в общем-то, дядька, правда, накрепко отлитый в старой ржавой форме, и его уже не изменишь. Это беда поколения — любая власть вызывает у них оцепенение и рефлекторный ужас.
Мда… Это все, конечно, замечательно, но с этой лажей пора заканчивать. Уже несколько вполне готовых и достаточно актуальных репортажей попросту сгнили, не дождавшись эфира, а света в конце тоннеля не видать. Как не видать с таким собственным имиджем нормального канала.
Скандал нужен, вот что. Хороший такой скандальчик. Сенсация, как ни пошло это звучит. Нужен такой матерьяльчик, который «схавает» любой канал… Вот, например, эти истребители машин, как они себя называют… Чем не тема? Вполне можно развить… вот только позвоним кому надо. Как говорится, информация за информацию…»
…Светка курила, рассевшись на широком подоконнике. В распахнутое окно тянуло сквозняком, будто бы ветер нарочно старался не выпустить на свободу сигаретный дым.
Там, снаружи был настоящий мир. Совсем не тот, что создавался здесь, внутри телецентра. Сначала болезненный, остекленевший взгляд телекамеры, судорожно выхватывающий самую патологическую сторону происходящего, затем дымный смрад монтажной, затем казенный голос диктора — и вот, живой и прекрасный мир превращается в свое уродливое отражение на экране телевизора.
И многие думают, что мир в телевизоре — и есть самый, что ни на есть, настоящий… Им просто лень выйти за дверь и самим оценить настоящую красоту. Ведь телевизор, к счастью, не может исковеркать НАСТОЯЩЕЕ.
— Здоров, Свет, — мимо уха в пространство выдвинулась жилистая рука в широченном рукаве. На запястье висели гроздья цветных ремешочков и веревочек, указательный палец щелкал по сигарете, стряхивая пепел.
— А, Игорь, привет, как дела?
— А как? А все так же. Монтируем.
— Чего монтируете?
— Да, заседание в городской Думе… Матюки вырезаем и слова паразиты… А без них смысла никакого не получается. Уже башка трещит…
— А… Искусство в большом долгу.
— Так вот то ж…
— Ой, ребят, сигарета есть? Только быстрее!
— Хай, Викуся! Ты чего суетишься?
— Да, эфир, же, эфир! Ну, дайте покурить, пока реклама идет!
— Да что с тобой? Какая-то ты нервная сегодня.
— Да, Свет, и не говори… Гостей каких-то наприглашали… Дибилы. Вообще невозможно с ними разговаривать. Как бы «на ковер» не вызвали… Игорь, ты со мной? Пока, Свет!
— Счастливенько…
Светка крутанулась на подоконнике и свесила ноги наружу. Внизу было пять этажей телецентра, этого вместилища творчества и профессионализма вперемешку с конъюнктурой и бездарностью. А еще внизу был свежий ветер. Сверкала вода прудов и зеленели ивы. Куда-то бежала полоска асфальта, а по ней с гиканьем неслась на роликах разноцветная стайка подростков…
В небо, словно след улетающей ракеты, уходило тело телевышки.
Башни соседнего стадиона щекотали пузатые облака.
Парадокс заключается в том, что всей этой красоты никто не увидит. Если Светка не ее не запечатлеет в сюжете, не объяснит зрителю: то, что он видит — это именно красота, а не нечто иное…
Окурок полетел вниз, сквозь свежий ветер, мимо талантов, профессионалов, конъюнктурщиков и бездарей, прямо на земную твердь.
На бетон.
Светка развернулась и легко спрыгнула с подоконника.
Итак, нужна идея.
* * *
… Борис выглядел потерянным, что для него было, в общем-то, не типично. Он непонимающе оглядывался по сторонам и потирал лицо бессмысленными движениями ленивца. И сидел он на краешке стула так, что даже смотреть на него было неудобно.— Что-то ты, старик, не в духе. Пиво будешь? — Миха с сомнением разглядывал полупустую пластиковую бутылку пива, теплую как грелка.
Борис кивнул. Разлили по чашкам глухо шипящую жидкость с пеной, словно в стиральной машине. Пили без удовольствия.
— Так, что стряслось? С работы, наконец, выгнали?
Борис неопределенно махнул рукой.
— Так, ерунда всякая…
— Ну-ну… Миха с безразличным видом хлебнул из кружки и скривился, — Вот гадость-то!…
Борис автоматически прихлебывал из кружки и тупо пялился в окно, где моргала какая-то электронная надпись.
— Все, старик, произвел впечатление, красавчик. Убедил. А теперь колись, что за дела…
— Ну… как тебе это сказать…— замялся Борис и нервно хохотнул, — Честно, фигня какая-то…
Миха молчал и скептически рассматривал содержимое кружки. Бормотания Бориса он игнорировал. Борис нерешительно посмотрел на Миху и заговорил.
— Ладно, слушай. Это… ну, помнишь, на стадионе… прикалывались мы тогда…
— Да, ты прикалывался, как же, помню…
— Помнишь, я еще в шутку поклялся…ну… это… служить, типа, стадиону…
— Железобетону, — напомнил Миха, — Великому и Ужасному. Как такое забудешь…
Пена в кружке пока интересовала его больше, чем рассказ Бориса. А сам Борис был какой-то грязный, оборванный, но как-то, если можно так выразиться, «стильно» оборванный. Можно сказать, «оборванный целенаправленно», будто он куда-то упорно лез через узкую-узкую щель.
— В шмотках ты родился, хотя и трудно выходил, как я погляжу, — неуклюже пошутил Миха.
Борис, скривившись, отмахнулся и начал рассказ.
— Так вот, сегодня это все произошло. Ну, нет, ты не поверишь! Короче, иду я с универа мимо общаг. Ты знаешь, там у пруда строят что-то… Ну, накидано строительного мусора — кирпичи там, плиты. Я вообще-то таким путем и не хожу, но вот дернул черт… Вот я и иду, вокруг шум нарастает, грохот, какой-то стук — стройка, в общем. Прохожу мимо здорового такого штабеля бетонных труб — и тут прямо перед носом проносится что-то здоровенное (а пылища поднялась, я и не понял сразу, что это было — а был это, наверное, ковш экскаватора). Ну, я, конечно, чуть в штаны не наложил — метнулся в сторону, как раз между штабелями… Думаешь, на этом все закончилось? Как бы не так! Только я стал дух переводить, как за спиной что-то глухо так стукнуло — я поворачиваюсь — ну, триллер, ей-богу: этот самый штабель с трубами на глазах разваливается и заваливает проход, через который я в эту нору и влез! Не знаю, может, трубы тем самым ковшом задело. Чего ты ржешь? Я секунду назад в этот проход залазил! Из меня же могло «биг-мак» сделать! Ага, и это не все! Ну, пылища, ни хрена не видно, я на ощупь полез искать выход… И как-то тайком, понимаешь, хочется вылезти, чтобы не позориться… Хотя, такое ощущение было, будто на стройке вообще я один (грохот грохотом, экскаватор экскаватором, а людей-то я не видел)…
Ну, да, смейся-смейся, а я минут двадцать пытался найти выход, и ничего не получалось. Вокруг плиты штабелями, груды кирпичей, мешки с цементом — и главное, все сложено так, что перелезть нельзя в принципе — все это нависает над головой, и такое ощущение, что сейчас грохнется! Я попытался было вылезть по кирпичам, но один выскочил, ряда два осыпались. Я еле успел ногу выдернуть! Вообще, такое возникло ощущение, будто всю эту кучу специально собирали, чтобы сделать идеальный каменный мешок, знаешь, как полосу препятствий для спецназа. И тут я заметил, что звука стройки я не слышу. Точнее вообще ничего не слышу — абсолютная, ватная тишина!
Эта тишина меня и добила. Такого ужаса я никогда не испытывал. Короче, у меня случился приступ клаустрофобии. Не поверишь — настоящая истерика! Только никому не говори, пожалуйста, будь другом…
Самое главное, я умом-то понимал, что ничего особенного не случилось, и ужас под собой не имеет никакого основания. Только потом я как-то осознал, что ХОТЕЛ ИСПУГАТЬСЯ, что ждал этого ужаса давно, и вот, наконец-то, повод!… не смотри на меня, как на идиота — ты сам из меня все это вытянул.
Так вот. Вместо того, чтобы позвать на помощь или позвонить по мобильнику… блин! У меня ведь был сотик с собой — только сейчас вспомнил! Где он? Вот, мля!!! Потерял, маза-фака!… Ну, и хрен с ним!… Короче, я полез еще дальше в этот лабиринт — слушай, это, в натуре, выглядело, как лабиринт! Где-то я споткнулся и скатился вниз, в какой-то котлован — подземный, блин, гараж буржуям роют… ага, там было еще и темно…Называется, почувствуй себя подопытной крысой! Причем, я уже не осознавал, зачем и куда лезу — натуральная паника, как на «Титанике»!
(…Мимо глаз плиты, трубы, мешки-кирпичи, арматура, бетономешалки, балки, кучи песка, битое стекло… Черт, откуда здесь такие расстояния? Снаружи ведь небольшая совсем стройка!… но почему?! Почему именно со мной?! И что это со мной? Куда я бегу? Где я?!…)
— Я не плююсь, прости, случайно… Короче, на пике всех этих мерзких ощущений, стал я залазить куда-то вверх по торчащим из плит арматуринам. Это надо было видеть! Высота-то небольшая — метров пять… Но падать — только на торчащие ржавые железные штыри. Короче, долажу я до верхней плиты, держусь за два штыря и медленно так подтягиваюсь. Ну и перед глазами появляется то, что снаружи…
(…Не хватало только страшной музыки. А так это выглядело точно, как в кино. Сначала из-за плиты показались четыре неопрятных столба, которые постепенно оформились в огромные ржавые башни, а следом вылезли знакомые, но совершенно чужие и враждебные в этом контексте трибуны, покрытые цементным налетом… Словно субмарина-призрак, из бетонной плиты всплыл Стадион… )
— … Я чуть не заорал! Чуть руки не разжал! Я сразу вспомнил про ту ночь на стадионе, и про то, как я хохмил по поводу всех этих теорий… Это был настоящий суеверный ужас! Я не мог сдвинуться с места, ни вверх, ни вниз! Я только оцепенело смотрел на этот чертов стадион. Ты знаешь, что я подумал? Я серьезно подумал, что Великий Железобетон решил проучить меня за мое хамство! И знаешь, что я сделал, вися над эти проклятым котлованом и пялясь на этот… Знаешь?! Я прочитал молитву! Ту самую, что тогда, на в темноте… Только на этот раз, на полном серьезе и будучи преисполненным искренней веры в силу Железобетона! Что, псих я? Скажи, псих?…
Потом, ты думаешь, я вылез наружу, поскольку уже долез доверху? Не-ет! Я понял, что это место не для выхода, а для УЖАСА перед Великим Железобетоном! Поэтому я медленно слез вниз и пошел обратно. И совершенно преспокойно вышел через проход между штабелями. Готов поклясться, не было там никакого прохода! Или в этом своем психозе я его просто не заметил.
Как только вышел оттуда, то офигел с самого себя — что это вообще было?! «Белка» — так не с чего, и психов в роду вроде не было. Смотрю на стадион — стадион, как стадион… Хотя… Ну, что скажешь? К психиатру наведаться, а?
— Выпить пива, — предложил Миха. Рассказ был забавный, даже для известного хохмача Бориса, — Ксюхе не рассказывал? Ей понравится — к ее теории добавится еще больше практики.
— Ксюхе? — Ха! Это из-за нее у меня чуть крыша не поехала! Это ж надо так внушить такой бред… Хотя мне все равно… А пиво — дрянь, если честно. Давай, я сгоняю…
Борис после своих откровений явно повеселел, хотя в том, как он вдруг засуетился, было что-то нездоровое…
* * *
Парень был совершенно обычный. Не чувствовалось в нем какой-либо особой агрессии либо того, что выглядит «понтами» с уголовным оттенком, и трудно скрывается какой-либо иной маской. Пацан — как пацан — точно такой же, как и сотни других подростков, считающих себя «эктремалами», хозяевами улиц и не расстающихся со скейтбордами, горными велосипедами и даже спящими в роликовых коньках.Конечно же, именно они — хозяева улиц — так было всегда, в других, конечно, формах, так есть и так всегда будет. Аминь, как говорится.
Но именно эти обычные ребята и совершают, то, что, вызывая изумление и даже восхищение, все же наказывается Уголовным кодексом.
Размышляя подобным образом, Следователь изучал предварительные материалы дела, время от времени поглядывая на паренька, который уже слегка оправился от пережитых ощущений погони, знакомства с любезностью группы захвата и часами, проведенными в одиночной камере (дело представлялось достаточно серьезным, чтобы не кидать мальчишку сразу на растерзание в компанию к уголовникам).
Но то, что называется профессиональным чутьем, подсказывало — все эти выходки выходят за рамки понятия простого подросткового хулиганства.
Кабинет следователя прокуратуры не оказывал на «клиентов» столь негативного воздействия, как, скажем, отделение милиции, и паренек вскоре расслабленно развалился на стуле, трогая, морщась, свежий синяк на скуле и вызывая у Следователя даже легкую зависть к своим адаптивным способностям.
— Ну, так и кто придумал столь интересное развлечение — устраивать аварийные ситуации на улицах, бить чужие машины? — Следователь говорил мягко, с некоторым даже участием в голосе.
— Да никто не придумал, — шмыгнув носом, с невинным выражением лица ответствовал паренек, что, помимо имени Леонид Кривков, проходил по этому делу еще и под кличкой «Линк» (то, что теперь принято называть «ником» или «погонялом» — на выбор), — С чего вы взяли? Мы вообще не собирались ничего нарушать, просто дорогу переезжали. Это все случайно получилось…