Страница:
— Но я никогда не занимался педагогикой.
— Вы любите детей — я это сразу поняла. Чего же ещё? В остальном мы поможем. Пока от вас ничего не требуется, кроме общения с ними. Кстати, вы удачно приземлились?
Таир дурашливо повертел головой, поболтал руками и ногами.
— Кажется, все на месте.
— Вот и прекрасно. Эна, проводи гостя в номер, пусть отдохнёт.
— Но я вовсе не устал и мог бы заняться чем-нибудь. — Он подхватил одной рукой стоящего рядом негритёнка, другой — вихрастого сорванца, который так и не отпустил его ладонь, крепко вцепившись в неё, и поднял обоих над головой. Мальчишки завизжали от удовольствия.
— Дети, идёмте в парк, — строго сказала Эна. — Таир расскажет о своём полёте.
— Каком? С неба на вашу площадку или с Эсперейи на Землю? — Он продолжал подбрасывать визжащих мальчишек.
— С Эсперейи на Землю! — хором ответили дети и побежали в парк.
Здесь было прохладно и таинственно. Вековые дубы, яворы, сикоморы, лиственницы и секвойи затеняли аллеи, придавали парку величественный и одновременно интимный вид. То здесь, то там вспыхивали в листве пламенные цветы тюльпанныхдеревьев. В стороне от аллеи, на лужайке, рос в одиночестве гигантский баньян. Это было любимое место ребят: одни растянулись под деревом на траве, а двое ловко вскарабкались по стволу и скрылись в кроне.
Эна пересчитала детей и всполошилась:
— Где Фатима?
— Да вон, забавляется со своим колобком, — ткнул пальцем куда-то в сторону негритёнок.
Сквозь заросли можжевельника мелькнуло оранжевое платьице девочки лет семи. Она выбежала на аллею, остановилась. В руках её вибрировал прутик, будто подзывая кого-то. Из-за кустов прямо ей под ноги выкатился огненный шарик величиной чуть больше теннисного мяча. Он послушно следовал за девочкой, то отталкиваясь от земли, то приближаясь к прутику, будто был привязан к нему невидимой нитью.
— Вот, полюбуйтесь, опять пасёт яблоко, — озабоченно воскликнула Эна. — Ну, что с ней делать — ведь это же опасно!
— Ничего себе яблочко. Это же энергоматрица. Вероятно, в реплицентре утечка. Надо немедленно сообщить Леру, пусть наведёт на парк уловитель.
— Надо же, приручила колобок, — не без зависти вздохнул кто — то из девочек.
Фатима вышла на поляну. Дети заворожено смотрели на её спутника, послушно летающего над землёй за прутом.
— Сейчас же уведи его отсюда, — побледнела Эна. Пока воспитательница связывалась по браслету мгновенного контакта с Лером, Таир направился к Фатиме.
— Но ведь это мой дружок, — весело сказала она, играя с шариком. Ей нравились испуг и насторожённость присутствующих.
Таир подошёл к ней, взял из рук прутик, ловко насадил на него шар и сильным рывком отбросил в сторону.
— Что ты сделал! — кинулась к нему Фатима. — Он мог обидеться!
— К сожалению, он ничего не может, — строго сказал Таир. — Пойдём, а то скоро пойдёт дождь. С колобком встретишься в другой раз. — Таир взял её за руку и повёл на поляну.
— Эна многозначительно взглянула на него: вот, мол, с какими детьми придётся иметь дело.
— Ничего, — сказал он. — Справимся. Когда-то я был ещё более озорным.
— Ты чем-то похож на моего папу, — сказала Фатима, пристально всматриваясь в него.
Только сейчас он заметил, что у неё такие же, как у него, выпуклые скулы и смуглое лицо.
— Откуда родом?
— Из Кангюя.
— Выходит, земляки. Только ты родилась на две тысячи лет раньше меня.
Тонкий свист пронёсся над их головами — это энергоуловитель притягивал ускользнувшую матрицу, огненной птицей пронёсшуюся в небе. Фатима помахала рукой.
Таир вошёл с девочкой в круг детей, терпеливо ожидающих его. Растянулся на траве, подпирая щеки ладонями, и внимательно осмотрел присутствующих.
— Итак, час воспоминаний?
— Час воспоминаний, — хором отозвались дети.
Воспитательница, прислонившись к стволу баньяна, прикрыла глаза, готовясь к лучшему восприятию того, что всегда считалось священным, — беседе о Земле. Работая с детьми-репликантами, Эна как бы постоянно держала в руках нить, тянущуюся от планеты её дальних предков, так что порой чудилось, что и сама когда-то была там.
— Мне нравится Эсперейя, её люди и природа, — начал Таир. — Здесь больше порядка и целесообразности, чем где-либо. Небольшие города естественно вливаются в природную среду, биотехника не коптит воздух и не оскорбляет глаз. Жители планеты подчинили свою жизнь самому благородному делу во вселенной — оживлению безвременно ушедших. Я преклоняюсь перед людьми, бросившими вызов хаосу и разрушению. Каждый из них помнит, что является потомком землян, что там, на Земле, — древняя память человечества, которую необходимо восстановить и сохранить. Вы, сидящие здесь, — частица этой памяти. Многие из вас жили в неспокойные, порою страшные времена, когда один человек мог поднять руку на другого, когда род шёл на род, небо застилали пожары и лилась кровь. Но вот человеку удалось сбросить оковы всех рабств, он оставил поле битвы и улетел к звёздам. На том поле нынче растут цветы, шелестит дикая пшеница, шумят леса. И только пустынные города навевают печаль музейной тишиной. Но придёт час, когда сыны и дочери Земли вернутся туда и улицы наполнятся их голосами. Словами трудно передать, чем Земля отличается от Эсперейи и других аналогов. Это надо прочувствовать сердцем и душой. Относитесь сознательно к своим снам — они вам поведают о многом. Вроде бы такое же солнце, как здесь, светит над Землёю, такие же закаты и восходы, снегопады и грозы, такие же могучие горы и густая тайга. И все же есть нечто, чего не найдёшь нигде — это воздух родного края, где каждая былинка — твоя сестра, где в журчанье ручьёв и рек звучат голоса твоих друзей и близких. И эхом в скалах отдаётся: «На забудь, будь, будь!» А каждый шаг напоминает: они где-то здесь, рядом, и твой долг — вернуть их из забытья.
На одной поляне ко мне под ноги подкатился ёж — он совсем не боялся, фыркал и как бы приглашал в чащобу, откуда вынырнул. Я пошёл за ним. Где-то сбоку мелькнул рыжий хвост лисицы, по сосне бойко барабанил дятел, с дерева на дерево летали белки. Лес был живым и весёлым. Я шёл, продирался сквозь сухой валежник по узким тропкам, усыпанным прошлогодней хвоей, но помнил, что меня ждёт корабль, что лучше далеко не забредать. И вот тут… Вы, наверное, ждёте сейчас какого-нибудь происшествия. Нет, на меня не напали ни волк, ни зубр. Я шёл, когда под ногами пистолетным выстрелом хрустнула сухая ветка. И я подумал: даже в этой глухомани где-то совсем рядом, за стеной небытия, томятся те, кого я, Таир Дегарт, обязан возродить. А это значит, что никогда не будет мне покоя, потому что для этого великого дела ещё так не хватает человеческих рук. Подрастайте скорее и помогайте взрослым приближать час гармонии!
— Дяденька Таир, возьмите меня в полет, — тихо, почти шёпотом, проговорила Фатима. Её чёрные глаза блестели, руки теребили майку. — Честное слово, я буду хорошо себя вести. Мамка так и не знает, что я не нарочно провалилась в ту пещеру.
Таир погладил девочку по голове.
— Я уверен в тебе, Фатима, но из-за плохого поведения меня пока отлучили от полётов.
— Ты нахулиганил? — так и подпрыгнул вихрастый.
Дети весело загалдели. А Эна с укоризной взглянула на Таира.
— Дети, погуляйте по парку, — предложила она и, когда все разбежались, обернулась к Таиру: — По ночам они зовут своих мам и пап. Им жилось бы гораздо легче, если бы их лишили памяти о прошлом. Но это безнравственно. Даже самый младший из них помнит, как мать наказывала старшим братьям и сёстрам не обижать его, а отец катал на плечах. Когда они вдруг один за другим вспоминают историю своей гибели, сердце замирает. Один убежал на каникулах из дому и замёрз в степи, другой попал под автомобиль, третий в каком-то незапамятном веке был засечён розгой свирепым хозяином, а в руках у четвёртого разорвалась граната. Вихрастый, который все время улыбается, погиб при землетрясении, негритёнок умер с голоду. Хорошо, что каждый из них, как и вы, может переключаться на регистр эсперейца, они жадно впитывают знания и, по сути, стали не совсем такие, какими их знали родители. Но это не мешает им оставаться земными детьми, озорными и упрямыми. Вон, полюбуйтесь, что вытворяют сорванцы, — кивнула она в сторону мальчишек. — Признайтесь, Таир, в полную ли меру вы довольны, что обрели жизнь?
— Эна, я бы мог сказать «да», если бы не тоска по прошлому. И не так по нему, как по людям оттуда. На днях я встречусь с одним из них, сейчас он отдыхает в Зизоро.
Вдруг лицо девушки вытянулось, она вскочила с травы.
— Смотрите, опять играют в войну!
Мальчишки палили из-за кустов воображаемыми автоматами, бросали дротики и рогатками сбивали цветы с тюльпанных деревьев.
Земля была влажной, травы и цветы после тёплого дождя так благоухали, что кружилась голова. Крупные золотистые капли скатывались по листьям и стеблям на голову и курточку маленького Юка, и он промок до нитки, однако это нисколько не испортило ему настроение. Зажав в руке гладкие ветки с лиловыми колокольчиками, он шагал по мягкому настилу из прошлогодних листьев, и душа его восторженно пела: лес, настоящий лес! С огромными деревьями, верхушки которых теряются почти в облаках, с гигантскими зверями, притаившимися в чащобе. Но почему совсем не страшно, а даже весело и хорошо? Где они, эти чащобы, когда вокруг столько света и солнца, и даже стволы деревьев — белые, светящиеся?
Юк не знал, куда он идёт и как долго ещё будет шагать по лесу. За плечами висела учебная сумка, набитая консервами, и лишь мысль об отце, который уже, вероятно, прочёл его письмо, омрачала. Старался не думать о том, что может заблудиться, попасть в когти хищника. Он ждал Айку и был уверен, что она поможет ему выйти из любого положения. Эта безоглядная уверенность и подвела. На третий день сумка значительно полегчала, а конца лесу не было видно.
По ночам он разводил костёр, чтобы отпугнуть лесную тьму с её непонятными шорохами, чьими-то вздохами и писком. С малых лет наставники внушали ему, что лес — исчадие ада, и Юк поверил бы в это, если бы отец не веселил его рассказами о том, какой многообразный мир таится под каждым лесным кустиком. В том, что это так, Юк убедился в первый же день бегства из дому. Как только ему удалось незаметно проскользнуть мимо городской охраны, проползти открытое пространство и углубиться в лесное царство, он на каждом шагу сталкивался с неожиданностями. Из-под ног вспархивали громадные птицы, обдавая лицо ветром. Бабочки кружили перед ним, похожие на городские жёлтые флаги на здании Управления, а стрекозы были похожи на вертолёты. Одну стрекозу с синими крыльями он все же принял за вертолёт, испугавшись, что за ним снарядили погоню, метнулся в кусты и, упав на какой-то колючий цветок, изодрал в кровь ладони и коленки.
Утром следующего дня на тропку выбежал заяц. Шагах в ста от Юка он поднялся на задние лапы, застыл, рассматривая его и возбуждённо двигая усиками. Ростом заяц был с самого высокого альфантца, но не показался Юку страшным: его большие глаза смотрели на него с доброжелательным любопытством, а серая шёрстка казалась такой мягкой, что хотелось её погладить. С минуту постояв, заяц дёрнул ушами и стремглав ринулся в глубь леса. Юк рассмеялся: кто кого боится?
Дорогу ему переползали гигантские дождевые черви, лягушки величиной с собаку прыгали вокруг лесного озера, на берегу которого росли необыкновенно душистые мохнатые цветы, и Юк сорвал один из них, чтобы защититься от солнца. Вскоре его стало клонить ко сну. Он лёг в тени раскидистого куста с красными ягодами и прикрыл лицо шляпкой того же цветка. Да так и проспал до глубокой ночи. Очнулся от чьего-то тяжёлого влажного дыхания в лицо, открыл глаза и обомлел: два зелёных фонаря склонились над ним и пристально вглядывались в его лицо. Оцепеневший, он лежал на земле. Из огромной, с длинными зубами пасти вывалился длинный язык. «Волк!» — пронзила мысль. Юк в ужасе закрыл глаза. Зверь осторожно потрогал его лапой, рыкнул и, оглушительно чихнув, с шумом и треском ушёл куда-то вправо.
Зуб не попадал на зуб. Юк лежал, все так же не шевелясь и глядя сквозь крону деревьев в далёкое звёздное небо, мысленно призывая Айку. Потом заставил себя встать и забрался в чащу колючего лесного куста, что тоже было небезопасно — неизвестно с кем можно столкнуться. Но хищник вряд ли туда полезет. До рассвета не сомкнул глаз, когда же небо стало бледнеть, а потом золотиться солнцем, под звуки птичьего оркестра вновь тронулся в путь.
После того, как Айка прочитала ему стихи земных поэтов, Юку стало казаться, что его заперли в сером скучном пространстве и не дают ни есть, ни пить. А за оградой этого пространства бушует всеми красками жизнь, но нет возможности окунуться в гамму её звуков и красок.
— А равно в, в равно с , — уныло повторял на уроке Наставник. — И в этом заложен смысл, потому что если с больше а или наоборот, то это вносит хаос. Юк, ты опять о чем-то мечтаешь! Не вижу внимания, которое основа всех знаний. В твоих глазах — сплошные вопросы, что, в свою очередь, является основой опасных неудовольствий. Чего тебе не хватает? Ты одет, обут, сыт.
— Я сегодня сочинил стихотворение, — пробормотал Юк, вытягиваясь в струнку.
— Все дети умеют сочинять, — сказал Наставник.
— Но я сочинил совсем другое стихотворение.
— Ну-ка, ну-ка, прочти.
И тут Юк сделал грубейшую оплошность, за которую ему потом пришлось три дня отсидеть в карцере наедине с мышиным шорохом и грустными мыслями. Подняв голову, он неожиданно громко и гордо отчеканил: «Есть любовь — такое чувство, когда радостно и грустно. Вместо песен колыбельных мне бы ветра свист услышать и вскарабкаться по ели до высокой звёздной крыши!»
Он закончил декламировать и сел. Некоторое время класс недоуменно молчал, затем взорвался возмущением. Мальчики и девочки повскакивали со стульев и с кулаками кинулись к Юку.
— Молчать! — стукнул указкой по столу Наставник и угрюмо вперился в Юка. Лоб рассекли три морщины, мясистые губы вызмеились в презрительную ухмылку.
— Ну-ка, ну-ка, — повторил он, с интересом рассматривая мальчика. — И кто же тебе навеял эту ересь? Ты что, не помнишь из истории, с каким трудом людям Альфанты удалось отгородиться от враждебного мира природы с немыслимым многообразием её опасностей? Как долго мы шли к простоте той жизни, в которой находимся сейчас, без ненужных ребусов и загадок? А тебе подавай то, что угрожает, возможно, всей цивилизации планеты? Ты ждёшь привета со звёзд — вот в чем главная твоя беда. А зачем тебе этот привет? Не нужен он нам, мы и без него могущественны и сильны. Дети, не правда ли, смешно ждать какой-то привет?
Класс взорвался хохотом. Дети катались по столам, тыча в Юка пальцами, давясь смехом и повторяя: «Привет со звёзд! Привет со звёзд!»
— Между прочим, — выкрикнул Юк, — я уже получаю этот привет! Со звёзд!
Класс смолк в недоумении.
— Да, получаю, — с вызовом повторил Юк, оглядывая детей. — Мне… мне надоело быть карликом!
Наставник подошёл к нему, морщинистой рукой приподнял его подбородок и заглянул в глаза.
— Мальчик, — свистящим голосом сказал он. — Ты тяжело болен, тебе надо лечиться.
— Я здоров! — выкрикнул Юк, увёртываясь от его костлявых пальцев.
— Тогда ты смутьян и должен отбыть наказание в карцере! — хрипло отпечатал Наставник, приложил к губам свисток, подвешенный верёвочкой к шее, и свистнул.
Дверь класса распахнулась, на пороге выросли два привратника, отличающиеся от учеников и других альфантцев лишь жёлтыми ромбиками на рукавах. Они схватили Юка, поволокли по коридору и бросили в тёмный чулан, где он просидел три дня. За это время он сочинил ещё несколько стихотворений, два из которых были посвящены Айке. Прислушиваясь в темноте к шорохам тараканов и крыс, он пытался представить земные страны, о которых рассказывала Айка, и ему было удивительно приятно, когда это удавалось.
Вышел он из чулана совсем другим человеком. Просыпаясь по утрам, Юк теперь испытывал тёплую тоненькую боль под сердцем при взгляде на стареющее лицо матери и усталые глаза отца. Оказывается, можно любоваться соседской девочкой, как растущим под окном деревцем и летящими в небе пушистыми облаками. С каждым днём он становился иным. Ему хотелось поведать об этом отцу, но он не мог найти слов, выражающих то, что происходило с ним. Даже Наставников ему было жаль при мысли, что каждый из них не вечен. Он точно знал — подобное чувство не испытывал никто из окружающих, даже его родители, хотя и заботились о нем. Оно было принесено из звёздной дали тихим Айкиным голосом, который он любил больше всего, и когда слышал, наполнялся энергией действия.
Хотелось чьего-то понимания. Попробовал объяснить отцу, что с ним, тот тревожно выслушал и, вздохнув, сказал: «Честно говоря, я плохо разбираюсь, о чем ты говоришь, что переполняет тебя». Тогда Юк разозлился и выкрикнул: «Если я попаду под машину или со мной ещё что-нибудь случится, у тебя будет болеть сердце? Слезы покатятся у тебя из глаз?» Отец пожал плечами: «Не знаю. Вероятно, нет. Мне нравится, что ты растёшь не похожим на своих сверстников, но я не понимаю, почему это мне по душе». — «Так вот, — Юк смахнул с ресниц влагу, — я теперь не только ни на кого не похож, я совсем другой. Если что-нибудь случится с тобой или матерью, я могу умереть от горя. У меня щиплет в глазах, когда я вижу, как старушка-соседка еле передвигается на своих распухших ногах. Спешу помочь ей дойти до дома, но она испуганно отшатывается от меня. Мне стало жить труднее, но интересней». — «Бедный мальчик, что же теперь будет с тобой?» — «Ничего. Просто я уйду отсюда в горы Догиры. Может, там все по-иному?»
Он убегал в парк и лежал у ручья, положив руку на сердце, чувствуя, как оно бьётся живой птицей. С каждым днём этой птице все тесней становилось в клетке. «Скоро придёт зима, — печально думал он, — и опять над городом поднимется стеклянный Колпак. Хотя он и прозрачен, все равно небо не будет таким синим, потеряют окраску и облака. А где-то за пределами Колпака будут происходить неведомые, удивительные события, в то время как по улицам по-прежнему будут мчаться одинаково серые авто, а по тротуарам спешить одинаковые люди в одинаковых одеждах, чтобы перед сном с удовольствием сказать себе: „Хорошо, что опять ничего не случилось“. „Да ведь я живу среди слепых!“ — пришло ему однажды в голову, и он заплакал от бессилия. Но что мог сделать один зрячий среди слепцов? Кто поверит ему, что даже на Альфанте, не только в космосе, есть другие города, в которых живут иные люди, не такие однообразные и скучные? А где-то за облаками, в неизмеримой дали, живёт друг, разбудивший его от дурной спячки. Если бы Айка умела прилетать по его зову! Впрочем, тогда ей пришлось бы оставить свою планету навсегда, потому что Юку теперь хотелось её постоянного присутствия.
Айка пришла в полдень четвёртого дня его путешествия. Точнее, появился её голос, она же оставалась невидимой, что всегда печалило Юка.
— Наконец-то! — воскликнул он, услышав её обычное: «Здравствуй, Юк! Как поживаешь?»
И он рассказал, почему решился на столь рискованное путешествие.
— Если бы Наставник услышал мои новые стихи, он отправил бы меня в резервацию. А где ты была так долго?
Айка рассказала о своём путешествии на Эсперейю. Юк слушал её заворожённо, и ему казалось, что она придумывает на ходу волшебную историю.
— Однако на Эсперейе я — простой соглядатай, а с тобой у меня контакт, поэтому я должна помочь тебе. Этот лес может вывести лишь в другой город, в точности похожий на Осоко. Если бы можно было взять тебя с собой! — И она виновато подумала о том, что зря растревожила Юка земными рассказами.
— Не кори себя, — догадался он о её мыслях. — Все равно я был бы другим. Отец давно заметил, что моё лицо очень изменчиво и меня легко отличить от других мальчиков. А когда на прошлой неделе я стоял в общей шеренге по случаю праздника Автоматики, Главный Наставник, обходя строй, подозрительно задержался возле меня. На следующий день классная Наставница сказала, что я недостойно мыслю, поэтому следы моих мыслей изменяют лицо. «Посмотри в окно! — сказала Наставница. Я взглянул на улицу и увидел серый поток одинаковых автомобилей. — Видишь, никто не выделяется, все едины. В этом единстве наша мощь. Это лишь в природе, которую нам удалось если не победить, то отделить от себя, существует многообразие видов и форм растений, животных. А в человеческом обществе все едино».
Тут я опять не сдержался и проговорился о том, что вовсе не везде так и что это не лучший вариант общества, когда оно состоит из физических и духовных близнецов. Я рассказал о Земле, о тебе, Айка, и Наставница была так поражена и возмущена моим рассказом, что запретила кому-либо повторять его, смотрела на меня с брезгливым испугом и сожалением.
— Бедный Юк, — вздохнула Айка.
— Я слышал от отца, что где-то в горах Догиры есть затерянная среди горных лесов страна, где живут те, у кого лица не похожи на лица других альфантцев — все разные! Но как найти Догиру?
— Я могла бы помочь тебе. Это нелегко, но я попробую. Однако будь осторожен. Что я вижу! Не тебя ли это ищут? В лес входят отряды с собаками на поводках. Эти собаки до смешного малы — на мой взгляд, совсем игрушечные. Но тебя могут найти.
— Я на этот случай захватил особую мазь: намажусь, и ни одна собака не отыщет меня. А как далеко мои преследователи?
— Через сутки могут нагнать тебя. Ты оставил следы. Вырой землянку, замаскируйся и пересиди, пока облава не повернёт назад.
— Пожалуй, верно. Но у меня нет лопаты.
— Зато есть нож. Ой, Юк, сюда летит рой стальных стрекоз! Это вертолёты. Скорей залезай в малинник, минут через десять они будут здесь!
Юк растерянно оглянулся и побежал к зарослям растения, на ветках которого висели крупные красные ягоды. Лёг на землю, глянул вверх: небо чуть проглядывало сквозь листья. Под руку попалась сочная ягода, он взял её, съел. Руки стали красными и липкими. Вытер их о траву и замер.
— Лежи спокойно, — предупредила Айка. — Они уже здесь, кружат почти над тобой. Мне бы ничего не стойле схватить этих стрекоз руками! Ой, Юк, что мы наделали — забыли сумку с продуктами, и из вертолётов увидели её! Один опустился рядом. Вышли пятеро с собаками. Мазь! Ты намазался?
— Не успел, — прошептал он ни жив ни мёртв.
— Что же теперь будет?!
Крохотные собачки, размером с земных хомяков, взяли след и вскоре ворвались в малинник. Пятеро побежали за ними. Юк уткнул лицо в ладони, скорчился, когда собаки, оглушительно тявкая, победно поставили лапы на его тело.
— Юк! — Айка заплакала.
Его схватили и повели к вертолёту.
— Ты не оставишь меня? — спросил он, стараясь в глазах Айки выглядеть мужественным.
— Конечно, нет!
— Тогда мне ничего не страшно.
— Совсем одичал в лесу, сам с собой разговаривает, — сказал один из охранников.
— Не бойся, — шепнула Айка. — Я сегодня весь день с тобой. И потом буду прилетать.
Его привезли прямо в Управление, на заседание Наставников во главе со Старейшим. Они сидели за длинным столом, перед которым Юку надлежало преклонить колени. Но он стоял с гордо поднятой головой и лишь когда охранник толкнул его, растянулся на полу, расквасив нос. Встал, вытер лицо рукавом обтрепавшейся за дни побега куртки и бесстрашно уставился на Старейшего, который отличался от всех лишь своим древним возрастом, наложившим на его лицо желтизну и морщины.
— Мальчик, нам необходимо знать, чего тебе не хватало? Это важно для блага других, — прошамкал он.
— Мне стало скучно, — ответил Юк. — Однажды я увидел звезду…
— Записать, — перебил его Старейший. — Звезда. Смущает правильное течение мыслей. При нашей технике вовсе не сложно что-нибудь придумать. Мальчик, продолжай.
Юк был в ужасе от того, что из-за него могут что-нибудь сделать с небом. Ведь не пускают же в лес…
— Мне больше нечего говорить, — сказал он, твёрдо решив молчать.
Тогда двое охранников связали Юку руки и надели на его запястья и щиколотки блестящие браслеты, а голову стянули металлической лентой.
— Держись, Юк, — подбодрила Айка, с напряжённым бессилием наблюдая за происходящим.
— Продолжай, — спокойно сказал Старейший.
И Юк против собственной воли стал подробно рассказывать, как он постепенно становился непохожим на других. Поддавшись силе, исходившей от браслетов, он говорил об отцовских снах, об общении с Айкой.
— Малыш очень нестандартен, — сказал Старейший.
Потом Юка посадили в автомобиль и привезли в длинное, выкрашенное в коричневый цвет здание. В цехах у автоматов, штампующих металлические детали, стояли аккуратно одетые в серую форму мальчики, которых трудно было заподозрить в каком — либо мятеже, такими они выглядели смирными и послушными. На запястьях и щиколотках каждого были защёлкнуты, как у Юка, браслеты. Это означало, что каждая их мысль отныне под контролем и проходит соответствующую корректировку и обработку.
— Юк, откликнись, Юк! — пыталась прорваться к нему Айка.
Но он теперь не слышал её.
Часть 6
— Вы любите детей — я это сразу поняла. Чего же ещё? В остальном мы поможем. Пока от вас ничего не требуется, кроме общения с ними. Кстати, вы удачно приземлились?
Таир дурашливо повертел головой, поболтал руками и ногами.
— Кажется, все на месте.
— Вот и прекрасно. Эна, проводи гостя в номер, пусть отдохнёт.
— Но я вовсе не устал и мог бы заняться чем-нибудь. — Он подхватил одной рукой стоящего рядом негритёнка, другой — вихрастого сорванца, который так и не отпустил его ладонь, крепко вцепившись в неё, и поднял обоих над головой. Мальчишки завизжали от удовольствия.
— Дети, идёмте в парк, — строго сказала Эна. — Таир расскажет о своём полёте.
— Каком? С неба на вашу площадку или с Эсперейи на Землю? — Он продолжал подбрасывать визжащих мальчишек.
— С Эсперейи на Землю! — хором ответили дети и побежали в парк.
Здесь было прохладно и таинственно. Вековые дубы, яворы, сикоморы, лиственницы и секвойи затеняли аллеи, придавали парку величественный и одновременно интимный вид. То здесь, то там вспыхивали в листве пламенные цветы тюльпанныхдеревьев. В стороне от аллеи, на лужайке, рос в одиночестве гигантский баньян. Это было любимое место ребят: одни растянулись под деревом на траве, а двое ловко вскарабкались по стволу и скрылись в кроне.
Эна пересчитала детей и всполошилась:
— Где Фатима?
— Да вон, забавляется со своим колобком, — ткнул пальцем куда-то в сторону негритёнок.
Сквозь заросли можжевельника мелькнуло оранжевое платьице девочки лет семи. Она выбежала на аллею, остановилась. В руках её вибрировал прутик, будто подзывая кого-то. Из-за кустов прямо ей под ноги выкатился огненный шарик величиной чуть больше теннисного мяча. Он послушно следовал за девочкой, то отталкиваясь от земли, то приближаясь к прутику, будто был привязан к нему невидимой нитью.
— Вот, полюбуйтесь, опять пасёт яблоко, — озабоченно воскликнула Эна. — Ну, что с ней делать — ведь это же опасно!
— Ничего себе яблочко. Это же энергоматрица. Вероятно, в реплицентре утечка. Надо немедленно сообщить Леру, пусть наведёт на парк уловитель.
— Надо же, приручила колобок, — не без зависти вздохнул кто — то из девочек.
Фатима вышла на поляну. Дети заворожено смотрели на её спутника, послушно летающего над землёй за прутом.
— Сейчас же уведи его отсюда, — побледнела Эна. Пока воспитательница связывалась по браслету мгновенного контакта с Лером, Таир направился к Фатиме.
— Но ведь это мой дружок, — весело сказала она, играя с шариком. Ей нравились испуг и насторожённость присутствующих.
Таир подошёл к ней, взял из рук прутик, ловко насадил на него шар и сильным рывком отбросил в сторону.
— Что ты сделал! — кинулась к нему Фатима. — Он мог обидеться!
— К сожалению, он ничего не может, — строго сказал Таир. — Пойдём, а то скоро пойдёт дождь. С колобком встретишься в другой раз. — Таир взял её за руку и повёл на поляну.
— Эна многозначительно взглянула на него: вот, мол, с какими детьми придётся иметь дело.
— Ничего, — сказал он. — Справимся. Когда-то я был ещё более озорным.
— Ты чем-то похож на моего папу, — сказала Фатима, пристально всматриваясь в него.
Только сейчас он заметил, что у неё такие же, как у него, выпуклые скулы и смуглое лицо.
— Откуда родом?
— Из Кангюя.
— Выходит, земляки. Только ты родилась на две тысячи лет раньше меня.
Тонкий свист пронёсся над их головами — это энергоуловитель притягивал ускользнувшую матрицу, огненной птицей пронёсшуюся в небе. Фатима помахала рукой.
Таир вошёл с девочкой в круг детей, терпеливо ожидающих его. Растянулся на траве, подпирая щеки ладонями, и внимательно осмотрел присутствующих.
— Итак, час воспоминаний?
— Час воспоминаний, — хором отозвались дети.
Воспитательница, прислонившись к стволу баньяна, прикрыла глаза, готовясь к лучшему восприятию того, что всегда считалось священным, — беседе о Земле. Работая с детьми-репликантами, Эна как бы постоянно держала в руках нить, тянущуюся от планеты её дальних предков, так что порой чудилось, что и сама когда-то была там.
— Мне нравится Эсперейя, её люди и природа, — начал Таир. — Здесь больше порядка и целесообразности, чем где-либо. Небольшие города естественно вливаются в природную среду, биотехника не коптит воздух и не оскорбляет глаз. Жители планеты подчинили свою жизнь самому благородному делу во вселенной — оживлению безвременно ушедших. Я преклоняюсь перед людьми, бросившими вызов хаосу и разрушению. Каждый из них помнит, что является потомком землян, что там, на Земле, — древняя память человечества, которую необходимо восстановить и сохранить. Вы, сидящие здесь, — частица этой памяти. Многие из вас жили в неспокойные, порою страшные времена, когда один человек мог поднять руку на другого, когда род шёл на род, небо застилали пожары и лилась кровь. Но вот человеку удалось сбросить оковы всех рабств, он оставил поле битвы и улетел к звёздам. На том поле нынче растут цветы, шелестит дикая пшеница, шумят леса. И только пустынные города навевают печаль музейной тишиной. Но придёт час, когда сыны и дочери Земли вернутся туда и улицы наполнятся их голосами. Словами трудно передать, чем Земля отличается от Эсперейи и других аналогов. Это надо прочувствовать сердцем и душой. Относитесь сознательно к своим снам — они вам поведают о многом. Вроде бы такое же солнце, как здесь, светит над Землёю, такие же закаты и восходы, снегопады и грозы, такие же могучие горы и густая тайга. И все же есть нечто, чего не найдёшь нигде — это воздух родного края, где каждая былинка — твоя сестра, где в журчанье ручьёв и рек звучат голоса твоих друзей и близких. И эхом в скалах отдаётся: «На забудь, будь, будь!» А каждый шаг напоминает: они где-то здесь, рядом, и твой долг — вернуть их из забытья.
На одной поляне ко мне под ноги подкатился ёж — он совсем не боялся, фыркал и как бы приглашал в чащобу, откуда вынырнул. Я пошёл за ним. Где-то сбоку мелькнул рыжий хвост лисицы, по сосне бойко барабанил дятел, с дерева на дерево летали белки. Лес был живым и весёлым. Я шёл, продирался сквозь сухой валежник по узким тропкам, усыпанным прошлогодней хвоей, но помнил, что меня ждёт корабль, что лучше далеко не забредать. И вот тут… Вы, наверное, ждёте сейчас какого-нибудь происшествия. Нет, на меня не напали ни волк, ни зубр. Я шёл, когда под ногами пистолетным выстрелом хрустнула сухая ветка. И я подумал: даже в этой глухомани где-то совсем рядом, за стеной небытия, томятся те, кого я, Таир Дегарт, обязан возродить. А это значит, что никогда не будет мне покоя, потому что для этого великого дела ещё так не хватает человеческих рук. Подрастайте скорее и помогайте взрослым приближать час гармонии!
— Дяденька Таир, возьмите меня в полет, — тихо, почти шёпотом, проговорила Фатима. Её чёрные глаза блестели, руки теребили майку. — Честное слово, я буду хорошо себя вести. Мамка так и не знает, что я не нарочно провалилась в ту пещеру.
Таир погладил девочку по голове.
— Я уверен в тебе, Фатима, но из-за плохого поведения меня пока отлучили от полётов.
— Ты нахулиганил? — так и подпрыгнул вихрастый.
Дети весело загалдели. А Эна с укоризной взглянула на Таира.
— Дети, погуляйте по парку, — предложила она и, когда все разбежались, обернулась к Таиру: — По ночам они зовут своих мам и пап. Им жилось бы гораздо легче, если бы их лишили памяти о прошлом. Но это безнравственно. Даже самый младший из них помнит, как мать наказывала старшим братьям и сёстрам не обижать его, а отец катал на плечах. Когда они вдруг один за другим вспоминают историю своей гибели, сердце замирает. Один убежал на каникулах из дому и замёрз в степи, другой попал под автомобиль, третий в каком-то незапамятном веке был засечён розгой свирепым хозяином, а в руках у четвёртого разорвалась граната. Вихрастый, который все время улыбается, погиб при землетрясении, негритёнок умер с голоду. Хорошо, что каждый из них, как и вы, может переключаться на регистр эсперейца, они жадно впитывают знания и, по сути, стали не совсем такие, какими их знали родители. Но это не мешает им оставаться земными детьми, озорными и упрямыми. Вон, полюбуйтесь, что вытворяют сорванцы, — кивнула она в сторону мальчишек. — Признайтесь, Таир, в полную ли меру вы довольны, что обрели жизнь?
— Эна, я бы мог сказать «да», если бы не тоска по прошлому. И не так по нему, как по людям оттуда. На днях я встречусь с одним из них, сейчас он отдыхает в Зизоро.
Вдруг лицо девушки вытянулось, она вскочила с травы.
— Смотрите, опять играют в войну!
Мальчишки палили из-за кустов воображаемыми автоматами, бросали дротики и рогатками сбивали цветы с тюльпанных деревьев.
Земля была влажной, травы и цветы после тёплого дождя так благоухали, что кружилась голова. Крупные золотистые капли скатывались по листьям и стеблям на голову и курточку маленького Юка, и он промок до нитки, однако это нисколько не испортило ему настроение. Зажав в руке гладкие ветки с лиловыми колокольчиками, он шагал по мягкому настилу из прошлогодних листьев, и душа его восторженно пела: лес, настоящий лес! С огромными деревьями, верхушки которых теряются почти в облаках, с гигантскими зверями, притаившимися в чащобе. Но почему совсем не страшно, а даже весело и хорошо? Где они, эти чащобы, когда вокруг столько света и солнца, и даже стволы деревьев — белые, светящиеся?
Юк не знал, куда он идёт и как долго ещё будет шагать по лесу. За плечами висела учебная сумка, набитая консервами, и лишь мысль об отце, который уже, вероятно, прочёл его письмо, омрачала. Старался не думать о том, что может заблудиться, попасть в когти хищника. Он ждал Айку и был уверен, что она поможет ему выйти из любого положения. Эта безоглядная уверенность и подвела. На третий день сумка значительно полегчала, а конца лесу не было видно.
По ночам он разводил костёр, чтобы отпугнуть лесную тьму с её непонятными шорохами, чьими-то вздохами и писком. С малых лет наставники внушали ему, что лес — исчадие ада, и Юк поверил бы в это, если бы отец не веселил его рассказами о том, какой многообразный мир таится под каждым лесным кустиком. В том, что это так, Юк убедился в первый же день бегства из дому. Как только ему удалось незаметно проскользнуть мимо городской охраны, проползти открытое пространство и углубиться в лесное царство, он на каждом шагу сталкивался с неожиданностями. Из-под ног вспархивали громадные птицы, обдавая лицо ветром. Бабочки кружили перед ним, похожие на городские жёлтые флаги на здании Управления, а стрекозы были похожи на вертолёты. Одну стрекозу с синими крыльями он все же принял за вертолёт, испугавшись, что за ним снарядили погоню, метнулся в кусты и, упав на какой-то колючий цветок, изодрал в кровь ладони и коленки.
Утром следующего дня на тропку выбежал заяц. Шагах в ста от Юка он поднялся на задние лапы, застыл, рассматривая его и возбуждённо двигая усиками. Ростом заяц был с самого высокого альфантца, но не показался Юку страшным: его большие глаза смотрели на него с доброжелательным любопытством, а серая шёрстка казалась такой мягкой, что хотелось её погладить. С минуту постояв, заяц дёрнул ушами и стремглав ринулся в глубь леса. Юк рассмеялся: кто кого боится?
Дорогу ему переползали гигантские дождевые черви, лягушки величиной с собаку прыгали вокруг лесного озера, на берегу которого росли необыкновенно душистые мохнатые цветы, и Юк сорвал один из них, чтобы защититься от солнца. Вскоре его стало клонить ко сну. Он лёг в тени раскидистого куста с красными ягодами и прикрыл лицо шляпкой того же цветка. Да так и проспал до глубокой ночи. Очнулся от чьего-то тяжёлого влажного дыхания в лицо, открыл глаза и обомлел: два зелёных фонаря склонились над ним и пристально вглядывались в его лицо. Оцепеневший, он лежал на земле. Из огромной, с длинными зубами пасти вывалился длинный язык. «Волк!» — пронзила мысль. Юк в ужасе закрыл глаза. Зверь осторожно потрогал его лапой, рыкнул и, оглушительно чихнув, с шумом и треском ушёл куда-то вправо.
Зуб не попадал на зуб. Юк лежал, все так же не шевелясь и глядя сквозь крону деревьев в далёкое звёздное небо, мысленно призывая Айку. Потом заставил себя встать и забрался в чащу колючего лесного куста, что тоже было небезопасно — неизвестно с кем можно столкнуться. Но хищник вряд ли туда полезет. До рассвета не сомкнул глаз, когда же небо стало бледнеть, а потом золотиться солнцем, под звуки птичьего оркестра вновь тронулся в путь.
После того, как Айка прочитала ему стихи земных поэтов, Юку стало казаться, что его заперли в сером скучном пространстве и не дают ни есть, ни пить. А за оградой этого пространства бушует всеми красками жизнь, но нет возможности окунуться в гамму её звуков и красок.
— А равно в, в равно с , — уныло повторял на уроке Наставник. — И в этом заложен смысл, потому что если с больше а или наоборот, то это вносит хаос. Юк, ты опять о чем-то мечтаешь! Не вижу внимания, которое основа всех знаний. В твоих глазах — сплошные вопросы, что, в свою очередь, является основой опасных неудовольствий. Чего тебе не хватает? Ты одет, обут, сыт.
— Я сегодня сочинил стихотворение, — пробормотал Юк, вытягиваясь в струнку.
— Все дети умеют сочинять, — сказал Наставник.
— Но я сочинил совсем другое стихотворение.
— Ну-ка, ну-ка, прочти.
И тут Юк сделал грубейшую оплошность, за которую ему потом пришлось три дня отсидеть в карцере наедине с мышиным шорохом и грустными мыслями. Подняв голову, он неожиданно громко и гордо отчеканил: «Есть любовь — такое чувство, когда радостно и грустно. Вместо песен колыбельных мне бы ветра свист услышать и вскарабкаться по ели до высокой звёздной крыши!»
Он закончил декламировать и сел. Некоторое время класс недоуменно молчал, затем взорвался возмущением. Мальчики и девочки повскакивали со стульев и с кулаками кинулись к Юку.
— Молчать! — стукнул указкой по столу Наставник и угрюмо вперился в Юка. Лоб рассекли три морщины, мясистые губы вызмеились в презрительную ухмылку.
— Ну-ка, ну-ка, — повторил он, с интересом рассматривая мальчика. — И кто же тебе навеял эту ересь? Ты что, не помнишь из истории, с каким трудом людям Альфанты удалось отгородиться от враждебного мира природы с немыслимым многообразием её опасностей? Как долго мы шли к простоте той жизни, в которой находимся сейчас, без ненужных ребусов и загадок? А тебе подавай то, что угрожает, возможно, всей цивилизации планеты? Ты ждёшь привета со звёзд — вот в чем главная твоя беда. А зачем тебе этот привет? Не нужен он нам, мы и без него могущественны и сильны. Дети, не правда ли, смешно ждать какой-то привет?
Класс взорвался хохотом. Дети катались по столам, тыча в Юка пальцами, давясь смехом и повторяя: «Привет со звёзд! Привет со звёзд!»
— Между прочим, — выкрикнул Юк, — я уже получаю этот привет! Со звёзд!
Класс смолк в недоумении.
— Да, получаю, — с вызовом повторил Юк, оглядывая детей. — Мне… мне надоело быть карликом!
Наставник подошёл к нему, морщинистой рукой приподнял его подбородок и заглянул в глаза.
— Мальчик, — свистящим голосом сказал он. — Ты тяжело болен, тебе надо лечиться.
— Я здоров! — выкрикнул Юк, увёртываясь от его костлявых пальцев.
— Тогда ты смутьян и должен отбыть наказание в карцере! — хрипло отпечатал Наставник, приложил к губам свисток, подвешенный верёвочкой к шее, и свистнул.
Дверь класса распахнулась, на пороге выросли два привратника, отличающиеся от учеников и других альфантцев лишь жёлтыми ромбиками на рукавах. Они схватили Юка, поволокли по коридору и бросили в тёмный чулан, где он просидел три дня. За это время он сочинил ещё несколько стихотворений, два из которых были посвящены Айке. Прислушиваясь в темноте к шорохам тараканов и крыс, он пытался представить земные страны, о которых рассказывала Айка, и ему было удивительно приятно, когда это удавалось.
Вышел он из чулана совсем другим человеком. Просыпаясь по утрам, Юк теперь испытывал тёплую тоненькую боль под сердцем при взгляде на стареющее лицо матери и усталые глаза отца. Оказывается, можно любоваться соседской девочкой, как растущим под окном деревцем и летящими в небе пушистыми облаками. С каждым днём он становился иным. Ему хотелось поведать об этом отцу, но он не мог найти слов, выражающих то, что происходило с ним. Даже Наставников ему было жаль при мысли, что каждый из них не вечен. Он точно знал — подобное чувство не испытывал никто из окружающих, даже его родители, хотя и заботились о нем. Оно было принесено из звёздной дали тихим Айкиным голосом, который он любил больше всего, и когда слышал, наполнялся энергией действия.
Хотелось чьего-то понимания. Попробовал объяснить отцу, что с ним, тот тревожно выслушал и, вздохнув, сказал: «Честно говоря, я плохо разбираюсь, о чем ты говоришь, что переполняет тебя». Тогда Юк разозлился и выкрикнул: «Если я попаду под машину или со мной ещё что-нибудь случится, у тебя будет болеть сердце? Слезы покатятся у тебя из глаз?» Отец пожал плечами: «Не знаю. Вероятно, нет. Мне нравится, что ты растёшь не похожим на своих сверстников, но я не понимаю, почему это мне по душе». — «Так вот, — Юк смахнул с ресниц влагу, — я теперь не только ни на кого не похож, я совсем другой. Если что-нибудь случится с тобой или матерью, я могу умереть от горя. У меня щиплет в глазах, когда я вижу, как старушка-соседка еле передвигается на своих распухших ногах. Спешу помочь ей дойти до дома, но она испуганно отшатывается от меня. Мне стало жить труднее, но интересней». — «Бедный мальчик, что же теперь будет с тобой?» — «Ничего. Просто я уйду отсюда в горы Догиры. Может, там все по-иному?»
Он убегал в парк и лежал у ручья, положив руку на сердце, чувствуя, как оно бьётся живой птицей. С каждым днём этой птице все тесней становилось в клетке. «Скоро придёт зима, — печально думал он, — и опять над городом поднимется стеклянный Колпак. Хотя он и прозрачен, все равно небо не будет таким синим, потеряют окраску и облака. А где-то за пределами Колпака будут происходить неведомые, удивительные события, в то время как по улицам по-прежнему будут мчаться одинаково серые авто, а по тротуарам спешить одинаковые люди в одинаковых одеждах, чтобы перед сном с удовольствием сказать себе: „Хорошо, что опять ничего не случилось“. „Да ведь я живу среди слепых!“ — пришло ему однажды в голову, и он заплакал от бессилия. Но что мог сделать один зрячий среди слепцов? Кто поверит ему, что даже на Альфанте, не только в космосе, есть другие города, в которых живут иные люди, не такие однообразные и скучные? А где-то за облаками, в неизмеримой дали, живёт друг, разбудивший его от дурной спячки. Если бы Айка умела прилетать по его зову! Впрочем, тогда ей пришлось бы оставить свою планету навсегда, потому что Юку теперь хотелось её постоянного присутствия.
Айка пришла в полдень четвёртого дня его путешествия. Точнее, появился её голос, она же оставалась невидимой, что всегда печалило Юка.
— Наконец-то! — воскликнул он, услышав её обычное: «Здравствуй, Юк! Как поживаешь?»
И он рассказал, почему решился на столь рискованное путешествие.
— Если бы Наставник услышал мои новые стихи, он отправил бы меня в резервацию. А где ты была так долго?
Айка рассказала о своём путешествии на Эсперейю. Юк слушал её заворожённо, и ему казалось, что она придумывает на ходу волшебную историю.
— Однако на Эсперейе я — простой соглядатай, а с тобой у меня контакт, поэтому я должна помочь тебе. Этот лес может вывести лишь в другой город, в точности похожий на Осоко. Если бы можно было взять тебя с собой! — И она виновато подумала о том, что зря растревожила Юка земными рассказами.
— Не кори себя, — догадался он о её мыслях. — Все равно я был бы другим. Отец давно заметил, что моё лицо очень изменчиво и меня легко отличить от других мальчиков. А когда на прошлой неделе я стоял в общей шеренге по случаю праздника Автоматики, Главный Наставник, обходя строй, подозрительно задержался возле меня. На следующий день классная Наставница сказала, что я недостойно мыслю, поэтому следы моих мыслей изменяют лицо. «Посмотри в окно! — сказала Наставница. Я взглянул на улицу и увидел серый поток одинаковых автомобилей. — Видишь, никто не выделяется, все едины. В этом единстве наша мощь. Это лишь в природе, которую нам удалось если не победить, то отделить от себя, существует многообразие видов и форм растений, животных. А в человеческом обществе все едино».
Тут я опять не сдержался и проговорился о том, что вовсе не везде так и что это не лучший вариант общества, когда оно состоит из физических и духовных близнецов. Я рассказал о Земле, о тебе, Айка, и Наставница была так поражена и возмущена моим рассказом, что запретила кому-либо повторять его, смотрела на меня с брезгливым испугом и сожалением.
— Бедный Юк, — вздохнула Айка.
— Я слышал от отца, что где-то в горах Догиры есть затерянная среди горных лесов страна, где живут те, у кого лица не похожи на лица других альфантцев — все разные! Но как найти Догиру?
— Я могла бы помочь тебе. Это нелегко, но я попробую. Однако будь осторожен. Что я вижу! Не тебя ли это ищут? В лес входят отряды с собаками на поводках. Эти собаки до смешного малы — на мой взгляд, совсем игрушечные. Но тебя могут найти.
— Я на этот случай захватил особую мазь: намажусь, и ни одна собака не отыщет меня. А как далеко мои преследователи?
— Через сутки могут нагнать тебя. Ты оставил следы. Вырой землянку, замаскируйся и пересиди, пока облава не повернёт назад.
— Пожалуй, верно. Но у меня нет лопаты.
— Зато есть нож. Ой, Юк, сюда летит рой стальных стрекоз! Это вертолёты. Скорей залезай в малинник, минут через десять они будут здесь!
Юк растерянно оглянулся и побежал к зарослям растения, на ветках которого висели крупные красные ягоды. Лёг на землю, глянул вверх: небо чуть проглядывало сквозь листья. Под руку попалась сочная ягода, он взял её, съел. Руки стали красными и липкими. Вытер их о траву и замер.
— Лежи спокойно, — предупредила Айка. — Они уже здесь, кружат почти над тобой. Мне бы ничего не стойле схватить этих стрекоз руками! Ой, Юк, что мы наделали — забыли сумку с продуктами, и из вертолётов увидели её! Один опустился рядом. Вышли пятеро с собаками. Мазь! Ты намазался?
— Не успел, — прошептал он ни жив ни мёртв.
— Что же теперь будет?!
Крохотные собачки, размером с земных хомяков, взяли след и вскоре ворвались в малинник. Пятеро побежали за ними. Юк уткнул лицо в ладони, скорчился, когда собаки, оглушительно тявкая, победно поставили лапы на его тело.
— Юк! — Айка заплакала.
Его схватили и повели к вертолёту.
— Ты не оставишь меня? — спросил он, стараясь в глазах Айки выглядеть мужественным.
— Конечно, нет!
— Тогда мне ничего не страшно.
— Совсем одичал в лесу, сам с собой разговаривает, — сказал один из охранников.
— Не бойся, — шепнула Айка. — Я сегодня весь день с тобой. И потом буду прилетать.
Его привезли прямо в Управление, на заседание Наставников во главе со Старейшим. Они сидели за длинным столом, перед которым Юку надлежало преклонить колени. Но он стоял с гордо поднятой головой и лишь когда охранник толкнул его, растянулся на полу, расквасив нос. Встал, вытер лицо рукавом обтрепавшейся за дни побега куртки и бесстрашно уставился на Старейшего, который отличался от всех лишь своим древним возрастом, наложившим на его лицо желтизну и морщины.
— Мальчик, нам необходимо знать, чего тебе не хватало? Это важно для блага других, — прошамкал он.
— Мне стало скучно, — ответил Юк. — Однажды я увидел звезду…
— Записать, — перебил его Старейший. — Звезда. Смущает правильное течение мыслей. При нашей технике вовсе не сложно что-нибудь придумать. Мальчик, продолжай.
Юк был в ужасе от того, что из-за него могут что-нибудь сделать с небом. Ведь не пускают же в лес…
— Мне больше нечего говорить, — сказал он, твёрдо решив молчать.
Тогда двое охранников связали Юку руки и надели на его запястья и щиколотки блестящие браслеты, а голову стянули металлической лентой.
— Держись, Юк, — подбодрила Айка, с напряжённым бессилием наблюдая за происходящим.
— Продолжай, — спокойно сказал Старейший.
И Юк против собственной воли стал подробно рассказывать, как он постепенно становился непохожим на других. Поддавшись силе, исходившей от браслетов, он говорил об отцовских снах, об общении с Айкой.
— Малыш очень нестандартен, — сказал Старейший.
Потом Юка посадили в автомобиль и привезли в длинное, выкрашенное в коричневый цвет здание. В цехах у автоматов, штампующих металлические детали, стояли аккуратно одетые в серую форму мальчики, которых трудно было заподозрить в каком — либо мятеже, такими они выглядели смирными и послушными. На запястьях и щиколотках каждого были защёлкнуты, как у Юка, браслеты. Это означало, что каждая их мысль отныне под контролем и проходит соответствующую корректировку и обработку.
— Юк, откликнись, Юк! — пыталась прорваться к нему Айка.
Но он теперь не слышал её.
Часть 6
Пять деревьев
— Она не приходит в себя вот уже третий час. И непонятно, то ли спит, то ли в оцепенении, в забытьи, — докладывала медсестра Букову.