— Сдаюсь! — Лиам поднял руки вверх и попятился. Взяв свой лук, он положил на тетиву стрелу. Его явное равнодушие к спору оказало на Нейла и Зеа странное действие. Они еще раз метнули друг в друга испепеляющие взгляды и потянулись за собственными луками.
   Эндрю, радуясь тому, что остался незамеченным, двинулся в сторону, туда, где снова поднимал лук Гай. Три стрелы уже торчали в мишени, но Гай, прищурившись, все еще примеривался, как бы ему попасть в центральный круг.
   — Не напрягай так плечо, — негромко посоветовал Эндрю, не хотевший, чтобы его услышали остальные. Гай не посмотрел в его сторону, но плечо немного опустил. — Лицо тоже не напрягай.
   В ответ на слова Эндрю Гай только улыбнулся.
   — Не понимаю, о чем ты говоришь. — Он выпустил стрелу, та со свистом рассекла воздух и с резким стуком воткнулась в мишень совсем рядом с центром круга. Гай тихо рассмеялся и повернулся к Эндрю. — Видишь? Я тебя послушался.
   Эндрю довольно улыбнулся.
   — Ах, но ты все-таки щурился, да и в яблочко не попал.
   — Ну, ты всегда ворчишь, маленький герцог.
   Эндрю плечом отодвинул друга и забрал у него лук. С подобным оружием он раньше дела не имел, но это его не остановило. Гай сунул ему в руку стрелу, но не отодвинулся, чтобы освободить место. Напротив, он даже оперся на Эндрю, когда тот стал целиться.
   — Ну-ка, не напрягай плечо, — начал он. — И лицо не напрягай, да и ноги тоже. Пожалуй, и спина слишком напряжена. — Эндрю начал смеяться, хотя и пытался сдержаться. — А теперь ты зачем-то согнул пальцы вокруг тетивы. Так ты никогда не попадешь в цель. Нужно пальцы расслабить.
   Эндрю кусал губы, чтобы не расхохотаться, но не отводил взгляда от мишени; старательно выполнив все указания Гая, он спустил тетиву; стрела вонзилась точно в середину круга.
   — Ух, до чего же я тебя ненавижу!
   — Стоит ли ненавидеть его, Гай, — сказала, подходя к ним, Зеа. — Он просто мошенничает, как и все мы.
   — Ох, — простонал Гай, — да отвяжись ты! Никто тут не мошенничает, да у Эндрю и нет для этого колдовской силы. Мы все должны научиться как следует стрелять, не подправляя полет стрелы, — ты же знаешь.
   — Мы все должны научиться как следует стрелять, — передразнила его Зеа. — Милосердный Серинлет, вы только его послушайте!
   — Попробуй послушать сама, — проворчал Лиам. — Тебе, случайно, не нужно заняться чем-нибудь в другом месте?
   — Ах вот как, теперь во всем виновата я? — Щеки Зеа залил румянец. — Мой братец жульничает у всех на глазах, а виновата я? Дамарис! Скажи, ты же видела!
   Дамарис подняла глаза от своего рисования, подняла брови и пожала плечами.
   — Я видела, что стрела не попала в цель, но не знаю, кто виноват.
   — Виноват Нейл, — с триумфом бросила Зеа. Однако Дамарис не позволила себя перебить.
   — И не понимаю, какая тут разница.
   — Не понимаешь? — накинулась на нее Зеа. — Это несправедливо, вот какая разница.
   Нейл начал смеяться, а Лиам, которому надоел спор, отвернулся. Это окончательно вывело Зеа из себя.
   — Клянусь богами! Если бы Нейл проделал такое с кем-то из вас, вы бы его поколотили! А если он пакостит мне, это не имеет значения! Несправедливость ничего не значит, потому что я его сестра? Или потому, что я девчонка?
   — Нет, — не раздумывая, ответил Эндрю. — Он делает так, потому что боится: ты и в самом деле стреляешь лучше, чем он; а если ты разозлишься и уйдешь, доказательств этому не будет.
   — Что! — Нейл круто развернулся и навис над Эндрю. — Проклятие, ты-то чего лезешь! Уж не называешь ли ты меня трусом?
   — Нет, нет, нет. — Эндрю поднял руки и попятился. Сердце его испуганно забилось, и он выдавил примирительную улыбку. — Просто я... Я вот подумал, что... — Он ухватился за спасительную идею, в последний момент пришедшую ему в голову. — Я подумал, что из той стрелы получился неплохой плуг. Она здорово вскопала снег, верно, Гай?
   — Э-э... пожалуй.
   — Видишь? — быстро сказал Эндрю, понимая, что попал из огня да в полымя. — Совершенно же ясно, что Зеа сразу так и хотела и просто подыграла тебе, чтобы удостовериться в своей правоте. Не так ли, Зеа?
   Краем глаза он заметил, как девушка мрачно скрестила руки на груди и кивнула.
   — Нейл, — вмешался Гай, — он же тебе ничего не сделал. Оставь его в покое.
   — С чего бы это? — Нейл сделал еще один шаг к Эндрю. — Или сыночек джабира сам не может постоять за себя? Сразу помчится к матушке за помощью?
   — Он никогда так не делал, и это тебе прекрасно известно! — бросила Зеа.
   — Нейл, прекрати! — Гай выхватил лук из рук старшего парня. — Ну и осел же ты! — Он собрался отойти, но Нейл выбросил вперед руку и схватил его за плечо. Лицо Нейла пылало от гнева.
   — Что ты сказал? — Он занес уже кулак, чтобы ударить Гая, но между ними кинулся Эндрю, подняв руки.
   — Эй, он не хотел тебя обидеть! И ты же знаешь, правила запрещают нам драться.
   — А может быть, меня уже тошнит от правил твоей матушки, — выплюнул Нейл, но все-таки попятился. Выхватив у Гая свой лук, он переломил его через колено. — И от этих детских игр меня тоже тошнит! Вы, детишки, можете продолжать. — Он ухватил Лиама за рукав и потащил за собой, предоставив остальным убирать мишени.
   Гай поднял сломанный лук и застонал.
   — Батюшка меня за это убьет! Он несколько дней делал его для Нейла.
   — Тут твоей вины нет, — пробормотал Эндрю, глядя вслед удаляющимся фигурам. Когда он снова повернулся к Гаю, оказалось, что к нему приближается Зеа, темные глаза которой насмешливо блестели.
   — Зачем ты встрял?
   — Я? Ну... потому что...
   Зеа приблизила лицо к лицу Эндрю и прошипела, выплеснув на него всю накопившуюся ярость:
   — Запомни: мне не нужна помощь, чтобы победить в стычке. Поэтому в следующий раз держись подальше.
   Эндрю не посмел перевести дух до того, как Зеа удалилась, закинув за плечо свой лук, высоко подняв голову и гордо расправив плечи.
   — Ты мог бы и сообразить, что между этими двумя лучше не вставать, — пробормотал Гай. — Они ведут постоянную войну.
   — Им скучно, — вздохнул Эндрю. — Жаль, что тебе пришлось...
   — Да брось, — махнул рукой Гай.
   — Спасибо. — Эндрю вложил в руки Гая свой лук и развернул друга лицом к мишени. — Если они ведут постоянную войну, тебе стоит научиться обороняться не только словами.
 
   Едва ли не больше всего в Анклаве Финлею не хватало окон. Не то чтобы он, живя в замке, имел привычку часами глазеть наружу; до тех пор, пока обстоятельства не вынудили его поселиться в горном убежище, он и внимания на окна особого не обращал. Однако в Анклаве их не было совсем: были лишь пещеры внизу и поле наверху, и между ними ничего, кроме сплошной скалы.
   В том помещении, где заседал совет, имелось нечто, хоть сколько-то напоминавшее Финлею окна. На стенах зала была изображена пятисотлетняя история Анклава и его жителей — салти пазар. За проведенные здесь годы Финлей имел возможность в деталях рассмотреть картины, надеясь найти в них ответы на мучившие его вопросы. Впрочем, какова бы ни была их историческая ценность, фрески были еще и прекрасны, и разглядывать их было наслаждением: они отражали историю выживания и победу воли.
   На одной из картин имелось изображение основания Анклава. После битвы Империи с колдунами одна небольшая группа скрылась, создала Ключ и бежала на северный континент. Там беглецы перессорились из-за Ключа и разделились. С этого дня и вспыхнула ненависть между салти пазар и малахи. Финлей не знал, где поселились малахи, а салти пазар, пользуясь защитой Ключа, нашли себе пристанище в горах. Пещеры надежно скрыли Анклав и защитили его жителей от мира, который в течение половины тысячелетия проклинал и преследовал колдовство. Неужели ужас жителей Люсары перед сверхъестественными силами мог когда-то исчезнуть?
   Ужас был наследием предков, и никто, даже те, кто посвятил всю жизнь поискам ответа, не мог назвать его причины.
   Звук шагов за дверью зала заставил Финлея вскочить на ноги. Он распахнул створки и посторонился, когда Симус и Марта ввели дряхлого Генри. Когда они усадили старика, стали появляться другие члены совета. Все они были полны странного ожидания, смешанного со страхом.
   В зал вошла Фиона с подносом, на котором стояли чашки и огромный чайник. Ее спокойная улыбка немного согрела Финлея. Следом за ней явилась, улыбаясь всем, его мать. Хотя она не входила в совет, она пользовалась удивительным влиянием, хотя и отрицала это. В Анклаве, где единственным титулом, на который обращали внимание, был титул джабира, тем не менее почтительно именовали ее госпожой Маргарет.
   Все мало-помалу заняли свои места: Аселин, библиотекарь, Марта и Арли, Симус и Деста, Фиона, Генри, чей возраст и слабое здоровье не позволяли ему теперь принимать активное участие в делах Анклава, ограничиваясь советами.
   И еще в зале была Дженн. У нее нашлось несколько слов для каждого; она поинтересовалась здоровьем детей и всякими мелкими событиями, которые произошли, пока она отсутствовала. Хотя ей не было присуще такое же природное обаяние, как Роберту, Дженн всегда оставалась искренней и простой, а такие качества редко бывали свойственны джабиру.
   Не успела Дженн опуститься в свое кресло, как что-то заставило ее поднять голову и взглянуть на дверь.
   — Он идет.
   Кто-то потребовал тишины, резко заскрипели по камню ножки кресел, все разговоры сами собой прекратились. Финлею не нужно было прислушиваться: он и так услышал шаги Мики задолго до того, как дверь распахнулась. Мика Маклин был примерно одного роста с Финлеем; голову его венчала шапка рыжих кудрей. Выражение обычно веселого лица с голубыми глазами сейчас было мрачным и целеустремленным. Щеки Мики горели от мороза, а двигался он как человек, слишком много часов не вылезавший из седла.
   — Ну? — не выдержала Джеки, поднимаясь на ноги. — Удалось тебе что-нибудь узнать?
   Мика вошел в зал и закрыл за собой дверь. Эти простые движения заставили Финлея почувствовать, как в животе у него зашевелилась холодная змея. В зале царила полная тишина, когда Мика ответил Дженн:
   — Не знаю, хорошая это новость или плохая, но как ее ни назови, ясно одно: слухи правдивы.
 
* * *
 
   Слова Мики словно разрубили узел напряжения, все туже затягивавшийся в груди Дженн. Не позволяя своим чувствам отразиться на лице, она предложила Мике кресло и кивнула Фионе: та налила ему чашку чая. Мика продолжал:
   — Вся страна так и бурлит. Каких только сплетен и слухов я не наслушался! — Мика отхлебнул питье и удовлетворенно вздохнул. — Однако объявление на стене резиденции Гильдии в Лохбеаре я видел своими собственными глазами. Теперь не преследуется ни обладание колдовскими силами, ни их применение на практике. Гильдийцы лишены права хватать колдунов, и колдунам больше не грозит смертная казнь. — Мика обвел всех взглядом и тихо закончил: — Боюсь, мне трудно поверить, что Осберт мог подобным образом разделаться со священным долгом Гильдии, не встретив противодействия.
   Собравшиеся в зале дружно вздохнули.
   — Ну, что тут скажешь... — пробормотал Аселин, первым нарушив тишину.
   — На самом деле? — Генри наклонился вперед и протянул к Мике руку. Дыхание тяжело вырывалось из его груди. — Скажи мне, мальчик, а слышно что-нибудь о позиции церкви?
   Мика покачал головой.
   — Нет. Я спрашивал отца Брадена. Пока ничего, но я не могу себе представить, чтобы церковь долго молчала. В конце концов, какой смысл менять одни законы, не изменив заодно и другие?
   — Это будет зависеть от того, чего Осберт желает добиться, — хрипло выдохнул Генри.
   — Что заставляет тебя думать, будто это затея Осберта? — вступил в разговор Финлей. Голос его прозвучал напряженно. — Я знаю, что Осберт не такой идиот от природы, каким был Вогн, но никакой любви к колдунам он никогда не питал. Не сомневаюсь, что к подобной жертве его принудил Кенрик. Все это не иначе как ловушка. Другого объяснения нет.
   Деста нахмурилась.
   — Ради чего устраивать ловушку?
   Финлей мгновение смотрел на нее, как будто не мог поверить, что ей мог прийти в голову подобный вопрос.
   — Чтобы поймать некоторых из нас, и тогда Нэш сможет воспользоваться нашей кровью... и вернуть себе здоровье. Поэтому-то о нем и не было ничего слышно целых восемь лет: он до сих пор не оправился от ран, которые ему нанес Роберт. Ради этого все и затеяно. Нэшу нужна кровь салти. Он пытается выманить нас обещанием нормальной жизни в Люсаре. Да, я согласен с Микой: готов спорить, что Бром готовит подобные же изменения в церковных законах, и тут мы ничего не можем поделать.
   Дженн подняла руку, чтобы прекратить спор, и снова повернулась к Мике.
   — Ты смог почувствовать, как народ отнесся к переменам?
   — По большей части люди считают, что их предали. Правда, Лохбеар — город, где сильна Гильдия. Что думают люди в других местах, я понятия не имею. Знает кто-нибудь, когда должен вернуться Мердок?
   — Скоро, как мне кажется, только нет никаких гарантий, что он будет знать больше, чем знаем мы. Прожив все лето в деревне, он, конечно, сможет лучше судить о чувствах простого народа...
   — Проклятие, Дженн! — Финлей ударил кулаком по столу. — Какое имеет значение, переменились ли взгляды жителей Люсары! Нам нужно решить, что нам делать!
   Дженн попыталась взглядом передать ему все, чего не могла сказать в присутствии остальных. Мгновение он молча стоял, потом подчеркнуто спокойно уселся и сцепил руки перед собой, хотя и не проявил раскаяния. Тревога Финлея была ясно ощутима, но в зале он оставался единственным, кто на себе испытал весь ужас, уготованный Нэшем для салти пазар.
   — Мне кажется очень важным знать, — с прежней осторожностью сказала Дженн, — каково отношение к нам народа на случай, если когда-нибудь в будущем мы окажемся вынуждены покинуть это наше убежище. Может быть, не в нашей власти остановить начавшиеся перемены, но...
   — Прости, Дженн, — перебила ее Деста, обводя взглядом остальных, — но я не вижу, почему мы должны стремиться остановить перемены. Ведь это же то, чего мы все ждали, какие бы причины ни породили новые законы.
   — Есть и еще кое-что, — добавил Мика в наступившей тишине. Он по-прежнему не поднимал глаз, обхватив руками чашку с горячим питьем, словно пытаясь найти в ней утешение. — Снова пошли разговоры об отшельнике из Шан Мосса. Ему снова явилось воплощение Минеи. По-моему, за этот год ему было уже три или четыре видения. Люди верят, что откровения отшельника говорят о скором явлении богини, и их очень легко убедить в том, что это как-то связано с изменением законов. Пока настоящие волнения не начались, но все может быстро перемениться, если церковь тоже снимет проклятие с колдунов.
   — Прости меня, — заговорил Симус, не дав Мике договорить. — Мы пока не рассматривали возможность того, что пророчество отшельника может быть истинным.
   — Что? — вытаращил на него глаза Финлей.
   Симус наклонился вперед и оглядел всех собравшихся.
   — Если Осберт затеял перемены по собственной воле, наверняка он пользуется поддержкой Кенрика. Кенрик открыто признается в своей колдовской силе. Ясно же, что любой король пожелает изменить законы, согласно которым можно казнить его самого. Что же касается Нэша... Ну кто из нас слышал о нем хоть слово со времени битвы при Шан Моссе, а? Роберт ужасно его изранил. Откуда нам знать, не мертв ли Нэш? Или так ослаблен, что никогда больше ни во что не вмешается?
   — И вот еще что, — поддержала его Деста. — Всем известно, Дженн, как ты старалась заставить Ключ открыть тебе, где находится Калике. Что, если мы именно так должны выйти на свободу из Анклава? Почему не предположить, что за действиями Осберта скрывается именно Калике?
   Финлей тут же вскочил на ноги, но ярость Генри превзошла даже его собственную.
   — Вы обезумели! Нэш — Ангел Тьмы из пророчества, и пока я собственными глазами не увижу, как его пожирает пламя, я буду верить, что он жив! Что бы ни исходило из Марсэя — и не важно, что именно, — все замарано злом, порожденным Нэшем! Как можете вы сидеть тут и предполагать, будто вот-вот наступит мир! Ни к чему нам преподносить своему народу всю эту ложь. Мы должны спросить себя: почему перемены начались именно сейчас? — Генри помолчал, тяжело переводя дыхание; его опухшие глаза слезились, лицо побагровело от напряжения.
   — Генри, прошу тебя, — сказала Дженн, коснувшись руки старика. Ее взгляд целительницы предупреждал ее о возможности тяжких последствий, но Генри стряхнул ее руку.
   — Проклятие, ответьте мне! Кровь Серинлета, вы что, не принимаете всерьез своей ответственности членов совета?
   Дженн вскочила, Арли тоже. Они ясно видели, как плохо приходится Генри из-за его вспышки, из-за ужаса и гнева.
   — Генри, пожалуйста, успокойся...
   — Нет, Дженн, я хочу ответить. — Симус поднялся из-за стола и повернулся к Генри. — Ты должен помнить о том, что многое переменилось. Мы стали гораздо сильнее с тех пор, как Дженн была избрана джабиром. Обучение воинскому делу, которым занялся Финлей, сделало нас готовыми к схватке, если потребуется. Но неужели ты не видишь, как устали мы от такой жизни? От заточения, от того, что даже хоронят нас в Анклаве? Нам не это было написано на роду. Большинство из нас родились на свободе, и мы хотим на свободу вернуться. У нас за плечами достойное прошлое. Мы происходим от людей, которым хватало могущества править, — так почему мы должны прятаться здесь? Кенрик колдун — и король. Никогда еще не было более подходящего случая! Именно так, может быть, и проявляет себя Калике — перемены могут быть как раз тем, чего мы ждали все эти годы. Нам только требуется смелость, чтобы взять себе свободу! Таков может оказаться наш единственный шанс!
   — Ты... — выдохнул Генри, побагровев, — ты готов принести нам всем гибель. Ты...
   — Генри! — вскрикнула Дженн, протягивая к нему руки и пытаясь поддержать, но опоздала. Дыхание Генри вырвалось коротким всхлипом, глаза закатились, и старик рухнул на стол.

Глава 6

   Дженн аккуратно складывала одежду Эндрю в седельную сумку. Завязав усталыми пальцами ремешки, она отнесла сумку к дверям и оглянулась на сына. Эндрю, уже улегшийся в постель, смотрел на нее сонными глазами. День был для него долгим и утомительным.
   День был долгим для них всех.
   В синих глазах Эндрю была тревога.
   — Генри поправится?
   — Не знаю. — Дженн подошла к постели, и Эндрю подвинулся, чтобы она могла сесть. — С ним сейчас два наших лучших целителя. Они делают все, что могут, но нельзя забывать, что Генри очень стар.
   Эндрю нахмурился.
   — Без него здесь будет совсем не так.
   — Да. — Дженн слышала, как в соседней комнате госпожа Маргарет убирает посуду после ужина. По какой-то причине, размышлять о которой Дженн не хотелось, мать Финлея едва ли не удочерила ее, а к Эндрю относилась, как к внуку, словно полагая, что им не хватает семейного тепла, — по крайней мере здесь, в Анклаве. И Дженн, тоже не желая размышлять о причинах этого, радовалась этой близости. Она всегда чувствовала, что они с госпожой Маргарет тесно связаны судьбой: обе без предупреждения оказались брошены в чужой и незнакомый мир.
   — Почему ты так рано отправила меня спать, мама? Я не устал, и мне хотелось бы узнать, что Арли скажет насчет Генри.
   — Я знаю, милый. — Дженн наклонилась и поцеловала сына в лоб. — Но вам с Микой предстоит отправляться завтра очень рано. Тебе нужно отдохнуть перед дорогой.
   Дженн собралась уходить, но Эндрю поймал ее за руку.
   — Ты ведь приедешь весной, да? Ты обещала встретиться со мной в Элайте и показать мне замок. Да и тетя Белла хотела бы видеть тебя в Мейтленде. Ты уже год как там не бывала, и иногда...
   — Что?
   — Иногда она тревожится о том, что ты так долго отсутствуешь.
   Дженн вздохнула. Ее отношения с сестрой никогда не были простыми, но Белла с радостью приняла Эндрю в свою семью и любила его, как собственного сына. Она дала мальчику дом и обеспечила жизнь, которой Дженн, прикованная к Ключу, дать ему не могла. Однако Белла достаточно знала о Дженн, чтобы от всего сердца не одобрять того, что та делает, хотя и никогда не пыталась настраивать Эндрю против матери, как поступили бы многие на ее месте.
   — Я понимаю ее чувства, — мягко сказала Дженн, — но ты ведь знаешь, почему я должна оставаться здесь. Ты знаешь, что я хотела бы с тобой не расставаться, будь такое возможно. Ты же веришь мне, правда?
   Эндрю ласково улыбнулся матери. Его улыбка так напоминала Роберта, что Дженн ощутила укол в сердце, но оставалась при этом его собственной.
   — Конечно, я все понимаю, мама. Я не мог бы вести нормальную жизнь, если бы остался здесь. Я скучаю по тебе, по Финлею и всем остальным, но жить в Мейтленде мне нравится. Иногда мне просто хочется, чтобы ты и все жители Анклава тоже могли жить также, на свободе, без защиты Ключа.
   Дженн улыбнулась и снова поцеловала сына.
   — Мы все этого хотели бы, милый. А теперь спи. Я пришлю госпожу Маргарет попрощаться с тобой: ты уедешь раньше, чем она завтра проснется.
   Она поднялась и вышла в гостиную, где в камине ярко горел огонь, а лампа на столе добавляла уюта. Госпожа Маргарет как раз налила им обеим по чашке чая.
   — Он тебя ждет, — сказала ей Дженн, протягивая руки к чашке. Госпожа Маргарет с улыбкой прошла в соседнюю комнату. Дженн были слышны тихие голоса, но она не прислушивалась. Подойдя к своему столу, она взглянула на стопку книг. С тех пор как приехал Эндрю, у нее совсем не было времени на работу, и теперь, с обрушившимися на Анклав событиями, вообще было неясно, когда она сможет вернуться к своим книгам, как бы они ее ни манили.
   Скоро ей придется сообщить остальным о том, что она обнаружила...
   Дверь позади нее скрипнула, и, обернувшись, Дженн увидела улыбающуюся госпожу Маргарет.
   — Этот мальчик... Откуда только берется его чувство юмора! — Дженн ничего не ответила. — Ты не хочешь рассказать мне, что так тебя тревожит?
   Посмотрев на старую женщину, Дженн обнаружила, что темные глаза внимательно наблюдают за ней. Годы принесли госпоже Маргарет прекрасную старость; возраст лишь подчеркивал ее яркую индивидуальность. Хотя волосы госпожи Маргарет поседели, а вокруг глаз пролегли морщинки, ясная улыбка, дружелюбие и теплота все еще делали ее красавицей. Финлей унаследовал свои карие глаза от нее, хотя сама госпожа Маргарет всегда утверждала, будто оба ее сына похожи только на отца. Тревор, погибший более тридцати лет назад в битве с Селаром, всегда очень интересовал Дженн.
   — Я беспокоюсь, — с вымученной улыбкой ответила Дженн, — и за Генри, и из-за этих новостей насчет Гильдии.
   — А еще?
   — Ты о чем?
   Госпожа Маргарет, держа в руках чашку с чаем, подошла к столу Дженн.
   — Ты обеспокоена чем-то еще, я же вижу. Ты и двух слов не сказала никому после заседания совета. Тебе не на пользу держать все в себе, знаешь ли. Раньше ты то же самое говорила Роберту.
   Дженн отвела глаза.
   Нигде невозможно скрыться от воспоминаний о нем. Невозможно забыть, что он был прав, и что она потеряла его, и что по-прежнему ужасно в нем нуждается. То, что подобные мысли даже после этих восьми лет причиняли такую боль, заставляло Дженн чувствовать себя жалкой.
   Сглотнув, она ответила:
   — Я не слишком удачно провела сегодня собрание совета. Мне следовало строже оборвать спорщиков. Если бы я это сделала, может быть, у Генри не было бы причины так разволноваться.
   — Ах, дорогая, — госпожа Маргарет обняла Дженн и нежно коснулась губами ее виска, — ты глупая девочка. Ты же знаешь, Генри уже давно болеет, да и всегда был вспыльчив. Ты не можешь себя в этом винить.
   — Ох, конечно, здоровье у него слабое, но это не оправдывает моих промахов, — вздохнула Дженн. — Я просто думаю, что из меня не получилась хорошая предводительница. Я то слишком осторожна, то слишком безрассудна. Я чувствую себя... такой невежественной! Я читаю каждую минуту, какую только могу выкроить, и все равно остается так много всего, чего я не знаю, чего не понимаю, — а знать мне необходимо.
   — Почему?
   Дженн посмотрела в глаза госпоже Маргарет.
   — Потому что, когда наступит день вроде сегодняшнего, я должна знать, что делать.
 
* * *
 
   Когда Дженн вышла в коридор, в пещерах Анклава царила тишина. Большинство обитателей уже отправились спать, хотя многих беспокоило, что принесет им завтрашний день.
   Дженн шла ровным шагом, прислушиваясь к звукам, к которым успела привыкнуть, но которые делали это место таким отличным от всех прочих. За поворотом коридора находилась дверь в комнаты Генри. Дверь была открыта, у очага сидел Финлей, подперев подбородок кулаком и глядя в огонь. У стола над листом бумаги склонился Мика, сжимая в руке перо. Он выводил одно слово за другим, сосредоточенно нахмурив брови.
   Мика писал письмо своим родным, которые теперь оказались вынуждены переселиться во Фланхар. Грант Каванах, владыка независимого герцогства и истинный друг Люсары, оказал гостеприимство родителям, пятерым братьям и двум сестрам Мики, не считая многочисленных племянников и племянниц, и вот уже десять лет все семейство мирно и благополучно жило там. Может быть, они и стали изгнанниками, но по крайней мере не были казнены из-за своей невольной связи с Робертом. Письма были единственной ниточкой, связывавшей Мику с близкими, и другого безопасного способа переправить их, кроме как отослать с гонцом из Анклава, не существовало.