Страница:
* ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ * ВРАГИ НА ГРАНИЦЕ
Глава первая. МОНГОЛЬСКОЕ ВОЙСКО ГОТОВО К НАБЕГУ
Этот царь отличался крайней
жестокостью, проницательным умом и
победами.
(Из персидской сказки)
В верховьях Черного Иртыша, у подножья одинокого кургана среди зеленой степи, стоял желтый шелковый шатер. Он был отобран Чингиз-ханом у китайского императора. Позади шатра стояли две большие монгольские юрты, обтянутые белыми войлоками: в одной юрте жила последняя жена Чингиз-хана, молодая Кулан (дочь убитого монголами хана меркитов) вместе с маленьким сыном Кюльканом. В другой юрте помещались семь служанок - китайских рабынь. Перед шатром на площадке горели огни на сложенных из камней жертвенниках. Между этими огнями должны были проходить все являвшиеся на поклон к великому кагану: "Огнем,- как объясняли шаманы,- очищаются преступные помыслы и отгоняются приносящие несчастье и болезни злые "дивы", вьющиеся невидимо вокруг злоумышленника". Старый главный шаман, Бэки, и четыре молодых шамана в остроконечных войлочных шапках и белых просторных балахонах ходили вокруг жертвенников, похлопывая ладонями по большим бубнам и встряхивая погремушками. Среди завываний они выкрикивали молитвы и подбрасывали в огонь смолистые ветки и сушеные ароматные цветы. С одной стороны шатра стоял привязанный к золотому приколу белый жеребец по имени "Сэтэр". У него были огненные глаза и серебристая белая шерсть по черной коже. Он никогда не знал седла, и ни один человек не садился на него. Во время походов Чингиз-хана - по объяснению шаманов - на этом белоснежном коне ехал невидимый могучий бог войны Сульдэ, покровитель войска монголов, и вел их к великим победам. По другую сторону шатра был привязан всегда оседланный широкогрудый Пойман, любимый боевой конь Чингизхана, саврасый, с черными ногами и хвостом и черным ремнем вдоль хребта,- потомок диких степных лошадей. Рядом с конем Сэтэром было прикреплено высокое бамбуковое древко со свернутым белым знаменем Чингиз-хана. Вокруг кургана расположились дозором телохранители, "тургауды", в бронях и железных шлемах; они наблюдали, чтобы ни одно живое существо не приблизилось к шатру великого кагана. Только те, кто имел особые золотые пластинки - пайцзы - с изображением головы тигра, могли миновать заставы часовых тургаудов, чтобы подойти к кургану с желтым шелковым шатром. Поодаль, в степи, широким кольцом рассыпались черные татарские юрты и рыжие шерстяные тангутские шатры. Это был личный "курень" Чингиз-хана, стоянка тысячи избранных телохранителей - всадников на белых конях. В эту охрану входили только сыновья знатнейших ханов; из них каган выбирал наиболее сметливых и преданных и назначал начальниками отрядов. А еще дальше раскинулись другие курени; они тянулись по равнине и уходили к покрытым густым лесом горам. Между куренями в степи паслись верблюды и табуны разношерстных коней. Конюхи с гиканьем скакали, размахивая арканами, и следили, чтобы кони разных табунов не смешались или не приблизились к косякам кобылиц с жеребятами. Прежде чем двинуться на земли мусульман, монгольский владыка отправил в Бухару, к шаху Хорезма Мухаммеду, посольство с богатыми дарами. Во главе этого посольства он поставил преданного ему мусульманина Махмуд-Ялвача, богатого купца родом из Гурганджа, раньше посылавшего караваны из Средней Азии в Китай. Ему поручено было разузнать, что делается в западных землях, какие там войска и готов ли к войне шах Хорезма. Одновременно Чингиз-хан отправил туда много тайных лазутчиков.
Глава вторая. ПОСОЛЬСТВО ВОСТОЧНОГО ВЛАДЫКИ
В складках их одежд еще сохранился
аромат цветов далеких стран.
(Из персидской сказки)
Разгромленный Самарканд сделался временной столицей последнего шаха Хорезма. В ознаменование своей победы над вольнолюбивыми самаркандцами Мухаммед выстроил там высокую мечеть и приступил к постройке большого дворца. Он продолжал считать себя великим завоевателем, который, подобно Искендеру Двурогому, должен двинуться с войском преданных ему кипчаков до конца вселенной и раздвинуть границы владений Хорезм-шахов до Последнего моря , за которым начинается мрак. Он считал своим главным и опасным противником багдадского халифа Насира, не пожелавшего уступить Мухаммеду звания главы всех мусульман. Сперва надо было разгромить Насира и вонзить конец копья в священную землю Багдада перед его главной мечетью, а потом повернуть коня и двинуться на восток, чтобы завоевать отдаленный, прославленный своими богатствами Китай. Мухаммед собрал большое войско. Развернув зеленое знамя, он направился через Иран в Багдад, столицу арабских халифов. Однако вскоре передовая часть шахского войска, не имевшая теплых одежд, погибла в горах Ирана, захваченная снежной метелью; потеряв силы, она была вырезана нечестивыми курдами. Это несчастье остановило Мухаммеда, и он стал сомневаться в необходимости войны с халифом. "Не гнев ли это божий?" думал он и вернулся в Бухару, где временно "поставил свой посох странствования". Сюда осенью года Зайца (1219) прибыло большое посольству от Чингиз-хана, великого кагана монголов, татар, китайцев и других народов, обитающих на Востоке. Хорезмшах снова должен был заняться татарами. К высоким воротам шахского дворца подъехали на пегих степных ронях послы Чингиз-хана - три мусульманина из числа богатейших купцов, ежегодно посылавших караваны с товарами из Хорезма в разные концы Азии. Эти купцы, родом из трех больших городов, Гурганджа, Бухары и Отрара, давно находились на службе у Чингиз-хана. Такие богатые купцы обычно составляли торговые компании и принимали деньги от вкладчиков, желавших испытать счастье в торговле. Приказы их о выплате денег по торговым сделкам на огромные суммы исполнялись всюду без задержки как на отдаленном востоке, так и на крайнем западе, а платежи по ним шли быстрее, чем поступления податей в казну правителей. Подарки Хорезм-шаху Мухаммеду были привезены на сотне верблюдов и на одной ярко раскрашенной арбе, запряженной двумя длинношерстными яками. Народ стоял на улице густой толпой от загородного дворца, предоставленного для посольства, и до ворот шахского Арка. Нарядные приказчики этих купцов, одетые в одинаковые халаты из китайского шелка, снимали с верблюдов вьюки, развязывали их и переносили необычайные, редкие подарки в приемную залу дворца. Среди подарков были слитки ценных металлов невиданного цвета, рога носорогов, мешочки с мускусом, красные и розовые кораллы, резные чашечки из яшмы и нефрита, куски драгоценной материи "таргу", сотканной из шерсти белых верблюдов, подносимой только ханам; шелковые материи, шитые золотом, куски тонкой и прозрачной, как паутина, ткани. Наконец приказчики внесли огромный кусок золота из китайских гор, величиной с шею верблюда. Это золото привезли на арбе, запряженной яками. Хорезм-шах принял послов, сидя на высоком старинном троне султана Османа, последнего из рода Караханидов. Шах был в парчовой одежде, как и окружавшая его свита; он сидел, задумчивый и равнодушный, с полузакрытыми веками. Взгляд его блуждал далеко, поверх голов собравшихся. Рядом с троном стоял великий визирь и теснились другие высшие сановники государства. Три посла, поклонившись до земли, опустились на колени и рассказали причину их приезда. Старший посол, высокий и полный Махмуд-Ялвач, начал: - Великий Чингиз-хан, повелитель всех монголов, отправил наше чрезвычайное посольство, чтобы завязать узлы дружбы, мира и доброжелательного соседства. Великий каган посылает Хорезм-шаху подарки и свои приветствия поручил нам заявить такие его слова...- Махмуд-Ялвач передал другому послу пергаментный свиток, к которому белым шнуром была прикреплена синяя восковая печать. Второй посол, Али Ходжа ал-Бухарй, прочел: "Я не лишен сведений ни о высокой степени твоего сана, ни о великих размерах твоего могущественного царства. Я уведомлен о том, что твое шахское величие почитается в большей части государств вселенной. Поэтому я считаю своим долгом укрепить связи дружбы с тобой, шах Хорезма, ибо ты для меня столь же дорог, как любимый сын из моих сыновей..." - Сын? Как ты сказал - сын? - воскликнул, очнувшись, шах. Он положил ладонь на костяную рукоятку кинжала за поясом и, пригнувшись, впился глазами в говорившего. "...Равным образом ты знаешь,- продолжал невозмутимо посол,- что я покорил царство китайское, захватив его главную северную столицу, а также присоединил ту часть земель, которая лежит по соседству с твоими владениями..." Шах покачал головой и начал наматывать на палец с алмазным перстнем черный завиток бороды. "...Ты лучше, чем кто-либо, знаешь, что принадлежащие мне земли являются лагерями моих непобедимых воинов и полны серебряных рудников. Мои обширные земли производят в изобилии всякие продукты. Поэтому для меня нет никакой нужды отправляться за мои пределы с целью добывать себе добычу. Великий шах, если ты признаешь полезным, чтобы каждый из нас открыл свободный доступ в свои земли купцам другой стороны, то это будет выгодным для нас обоих, и мы оба найдем в этом большое удовлетворение". Все три посла молча ожидали ответа повелителя западных мусульманских стран на письмо владыки кочевого востока. Хорезм-шах продолжал сидеть неподвижно. Взглянув на великого визиря, он лениво махнул рукой, украшенной золотыми браслетами. Великий визирь торжественно принял послание Чингизхана. Он поднял глаза на Мухаммеда, и тот снова махнул рукой, точно отгоняя надоедливую муху. Тогда визирь, наклонившись, тихо сказал старшему послу Махмуд-Ялвачу: - Высочайший прием окончен. Падишах будет теперь оказывать высокую ыилость другим, принимая неотложных просителей. Три посла встали и, не поворачиваясь, почтительно попятились назад к входной двери, затем вышли в следующую приемную. Здесь их нагнал визирь и шепнул Махмуд-Ялвачу: - Жди меня в полночь!
Глава третья. НОЧНАЯ БЕСЕДА ШАХА С ПОСЛОМ
Не говори, что силен,- нарвешься на более
сильного. Не говори, что хитер,- нарвешься
на более хитрого.
(Киргизская пословица)
Ночью молчаливый слуга вывел Махмуд-Ялвача из загородного дворца, где остановились монгольские послы. Верховые кони ждали под старым платаном. В лунном свете Махмуд-Ялвач узнал среди всадников великого визиря. - Ты последуешь за мной,- сказал он.- Садись на коня. Они проехали темными переулками через всю затихшую Бухару и остановились около глухой стены с железной дверью. На условный стук дверь бесшумно приоткрылась. Там стоял мрачный воин в кольчуге и шлеме, и в лунном свете он казался вылитым из серебра. Махмуд-Ялвач, следуя за визирем, прошел сад с бассейнами, где дремали лебеди и в беседках над водой слышался шепот женских голосов. Он поднялся на террасу причудливой беседки. За тяжелой занавесью оказалась маленькая комната, обитая узорчатыми тканями. В высоких серебряных подсвечниках, потрескивая, горели толстые восковые свечи. На шелковых подушках сидел шах Мухаммед в пестром халате из кашмирской шали. - Сядь поближе! - сказал шах, выслушав приветствия гостя.- Я хочу поговорить с тобой наедине о важных для меня делах. Ты числишься моим подданным,- ведь ты роДом из Хорезма, из моего города Гурганджа? Ты правоверный мусульманин, а не какой-нибудь нечестивый язычник, и ты должен сейчас же мне доказать, что ты душою, разумом и делами находишься на стороне всех правоверных, а не продался врагам ислама. - Это все верно, мой падишах! Я родом из Гурганджа,- ответил Махмуд-Ялвач, опускаясь на колени у ног Мухаммеда.- Я слушаю почтительно и с робостью слова шахского величества и рад послужить всей моей жизнью правителю земель ислама. - Если ты будешь правдиво отвечать на все мои вопросы, то я щедро награжу тебя. Вот залог того, что мое обещание будет исполнено,- шах вырвал из золотого браслета большую жемчужину и протянул ее послу.- Но помни, что если ты окажешься лгуном и предателем, то уже завтра не увидишь солнца. - Что я должен сделать? Я повинуюсь, падишах! - Я хочу через тебя все разузнать о татарском кагане Чингиз-хане. Я хочу, чтобы ты сделался при нем моим глазом и моим ухом. Я хочу, чтобы ты присылал мне с верным человеком письма, спешно извещая, что делает Чингиз-хан, что он замыслил, куда готовит поход. Поклянись, что ты это выполнишь! - Аллах свидетель, что я служу и буду служить тебе, мой падишах! - сказал Махмуд-Ялвач и коснулся руками бороды. - Ты пробудешь здесь еще сутки, чтобы рассказать моему летописцу Мирзе-Юсуфу все, что ты знаешь о Чингиз-хане,- откуда он явился, какие он вел войны и как он стал владыкой всех татар. - Я это расскажу, мой государь! - Чингиз-хан утверждает, будто он теперь повелитель могущественного Китая и что он захватил даже его столицу. Действительно ли это так, или все это пустое хвастовство? - Клянусь, что это сама истина! - ответил Махмуд.- Дело такой великой важности не может остаться тайным. Скоро, государь, ты убедишься, что все это правда. - Положим даже, что это так,- сказал шах.- Но ты знаешь огромные размеры моих владений и сколь многочисленны мои войска? Как же этот хвастун, язычник-скотовод, осмелился назвать меня, могучего повелителя всех мусульман, своим сыном?..- Шах схватил сильными руками посла за плечи и притянул к себе, впиваясь пристальным взглядом.- Говори сейчас, как сильна его армия? Махмуд почувствовал скрытую ярость в речи Хорезмшаха. Боясь его гнева и казни, он сложил руки на груди и отвечал с почтительной кротостью: - По сравнению с твоими несметными победоносными войсками войско Чингиз-хана не более чем струйка дыма во мраке ночи!.. - Верно! - воскликнул шах и оттолкнул посла.- Войска мои и бесчисленны и непобедимы! Об этом знает вселенная, и ты хорошо мне все это объяснил... Через день ты получишь мое ответное письмо к татарскому падишаху. А тебе и твоим монгольским товарищам по торговле я дам все льготы и преимущества как для продажи и покупки товаров, так и для свободного проезда по мусульманским землям. Сейчас ты пойди с моим векилем; он проведет тебя в круглую комнату, где ждет мой летописец, старый МирзаЮсуф. Хорезм-шах закивал милостиво головой и несколько раз ударил в ладоши.
Глава четвертая. ЧТО ПОСОЛ РАССКАЗАЛ О ЧИНГИЗ-ХАНЕ
Не надо говорить плохо ни про кого в его
отсутствие, ибо земля может передать ему
все это.
(Восточная поговорка)
Векиль предложил монгольскому послу следовать за ним и провел его кривыми и запутанными переходами дворца в круглую комнату с высоким куполом. Около стен стояли черные сундуки, окованные железом. В узких нишах на полочках лежали запыленные бумажные свитки. "Шахская библиотека!" - решил Махмуд-Ялвач и несколько успокоился. Он ожидал попасть в сырой подвал на допрос с пытками. На ковре сидел сухой, согнувшийся старик с белоснежной бородой и красными, слезящимися глазами. Рядом с ним склонился над пачкой бумаг молодой писарь с миловидным, нежным лицом, похожий на девушку. Векиль, сославшись на срочные обязанности, удалился. Посол, высокий, дородный, в искусно закрученном тюрбане и красном шелковом халате, оставив при входе зеленые туфли, степенно подошел к старику, поднявшемуся со словами привета. После его приглашения посол опустился на колени. Оба прошептали молитву, провели ладонями по бороде и обменялись вопросами о здоровье. Посол заговорил: - Великий падишах приказал мне рассказать тебе все, что я знаю о татарском владыке. При нем я обычно нахожусь переводчиком, а сейчас исполняю обязанности посла... - Я тебя с усерднейшим вниманием слушаю, наш почтенный и редкий гость. Мне мой великий падишах приказал то же самое: узнать от тебя полезные для нашей родины сведения и вписать все услышанное в дворцовую тайную книгу летописей. Махмуд-Ялвач опустил глаза и оставался некоторое время безмолвным. "Все, что я скажу,- думал он,- через несколько дней будет известно всем дворцовым сплетникам. Как избегнуть опасности и со стороны шаха, который разгневается, если я не скажу ничего важного, и со стороны великого кагана татар, который узнает об этой ночной беседе? Лазутчики Чингиз-хана уже проникли всюду..." Посол, сделав грустное, озабоченное лицо, начал перебирать перламутровые четки, намотанные на левую руку. - Я расскажу про многие вещи, от которых отрекается разум,- сказал он.Так далеки они от всего привычного. Часто я сам не верю истине этих рассказов... Но если я скажу, что все они ложь, то все же ты захочешь узнать, что это за ложь? Поэтому я буду говорить то, что я слышал. Все люди ошибаются. Если кто-нибудь станет утверждать, что он достиг непогрешимости, то с ним нечего и разговаривать!.. Махмуд-Ялвач остановился и, подняв брови, следил с удивлением, как быстро записывал его слова молодой писарь. Тростниковое перо легко бегало по листу бумаги, и слово за словом ложилось ровной строкой, начертанное красивой арабской вязью. - Зачем этот юноша записывает все? Ведь я еще ничего не начал говорить о татарах! - Это не юноша,- ответил летописец Мирза-Юзуф.- Это девушка Бент-Занкиджа... Я стал слепнуть, и рука у меня дрожит. Но мне стала помогать внучка. Она так легко и красиво пишет, точно лучший арабский каллиграф. Но я не уверен, что эта девушка надолго останется моей помощницей. Она уже сочиняет песни про "радость черных глав" и про "родинку на щеке", поэтому я боюсь, что она скоро покинет меня... Тогда мне придется сложить руки на груди и лечь лицом к "священному камню"... - Я не оставлю тебя, дедушка! - сказала она, не поднимая глаз и продолжая писать. Старик снова обратился к послу: - Падишах обещает тебе высокую награду за все, что ты скажешь, за все важное, что нам полезно знать. Выло бы прискорбно, если бы из-за нашей беспечности страна ислама вдруг подверглась нападению сильных врагов! Ведь ты правоверный, как и все мы? Сумеешь ли ты вовремя предостеречь нас? Великая награда ожидает тебя... - Мне ничего не нужно! - сказал посол вздыхая.- Пусть наградой за все понесенные много труды в скитаньях по вселенной будут молитвы за меня благочестивых правоверных, дабы в день последнего суда я проснулся в ряду воскресших праведников Насмешливая улыбка скользнула ио устам девушки. Она вскинула недоверчивый взгляд на носла, на его упитанное тело и руки с золотыми перстнями. Посол молчал, обдумывая каждое слово. - Да будет так! - сочувственно сказал старый летописец. Тощий слуга-ра с длинными седыми волосами принес серебряный поднос с различными сластями л поставил перед гостем. Он налил из глиняного кувшина темно-красного вина в серебряную чашу. - Испробуй старого вина из дворцового подвала,- сказал летописец.Первое, что нам важно знать,- что это за народ монголы и татары? Где они живут? Сколько их? Какие они воины? Они появились на нашей границе так внезапно, точно страшные яджуджи и маджуджи, выброшенные из огненного чрева земли лукавым Иблисом. Посол стал объяснять: - И монголы и татары - степняки; живут они рядом, в восточных отдаленных странах, и неспособны к оседлой жизни. Их обширные земли представляют пустыню, травообильную и маловодную, пригодную коню, барану и верблюду, потому что этот скот потребляет много травы и мало воды... Летописец прервал посла: - Нам важно знать, опасны ли они для нас как войско? - Я был бы предателем ислама и подлым лгуном, если бы сказал, что монголы и татары менее опасны для соседей, чем страшные яджуджи и маджуджи... - Да спасет нас аллах! - воскликнул старик Мирза-Юсуф. - Они природные воины, сто лет они враждуют друг с другом, одно племя против другого племени... Сегодня какой-нибудь татарский хан имеет тысячу лошадей, огромное стадо баранов и сотню полуголых пастухов, всегда недовольных, всегда голодных, потому что у каждого пастуха есть голодная жена и голодные дети... Когда хан видит, что его пастухам стало невтерпеж и они рычат, как звери, он им приказывает: "Идем войной на соседнее племя! Мы вернемея сытыми и богатыми!" Хан отправляется со своими пастухами в поход... А резня кончается тем, что иногда этого хана с колодкой на шее продюдают вместе с его скотом и пастухами по четыре дирхейа за голову, а покупает их третье соседнее племя или купцы, скупщики рабов... - Для чего ты все это рассказываешь? - укоризненно сказал летописец.- Нам важно знать не о рабах или других таких мелочах, а о войске татарского хана, об его оружии, о числе и о военных качествах его воинов! Посол не торопясь отпил вина. - Для того чтобы пройти к горе,- сказал он,- иногда приходится сперва обойти встречные реки, озера и солончаки... - Почтенный гость, расскажи нам сперва не о солончаках, а о татарском падишахе. - Хорошее, душистое вино в подвалах Хорезм-шаха! - невозмутимо продолжал Махмуд-Ялвач.- Желаю царствовать ему без горя до конца жизни... Среди воинственных татарских - ханов один, по имени Темучин, отличался особой удачей в битвах, жестокостью к врагам, щедростью к сторонникам и стремительностью в нападениях. Этот хан Темучин раньше видел немало бедствий. Рассказывают, что юношей Темучину пришлось быть даже рабом и с деревянной колодкой на шее исполнять самые тяжелые работы в кузнице враждебного племени. Но он бежал оттуда, убив своей цепью сторожа, и потом много лет провел в войнах, стремясь к власти над другими ханами... Ему было уже пятьдесят лет, когда ханы провозгласили его великим каганом и подняли на "белом войлоке почета" в надежде, что Темучин будет исполнять желания знатнейших ханов... Но Темучин подчинил всех своей воле, избрал себе новое имя - "Чингиз-хан", что значит "посланный небом", разгромил и обратил в рабство непокорные племена, а их вождей сварил живыми в котлах... - Как это ужасно! - вздохнул летописец.- Но ты рассказываешь страшные сказки, а не говоришь о войске великого владыки татар! Посол выпил еще чашу вина, и летописец уже посматривал на него с боязнью. "Дворцовое вино крепкое... Успеет ли посол рассказать все, что нужно Хорезм-шаху, или заснет?" А тощий старый слуга опять подлил вина в серебряную чашу. - Я именно говорю о войске,- спокойно возразил посол.- С того дня, как Чингиз-хан был объявлен великим казаном, все татары, раньше враждовавшие, стали его единым покорным войском. Он сам разделил татар на тысячи, сотни и десятки и сам назначил над ними своих тысяцких, сотников и десятских, отвергнув родовых ханов, если он им не доверял. Он также провозгласил через гонцов новый закон, что ни один кочевник не смеет враждовать с другим кочевником, грабить или обманывать другого кочевника, за каждый такой проступок последует от него одно наказание - смерть! - А разрешает ли закон Чингиз-хана грабить и обманывать людей другого, не татарского племени? - Разумеется! - сказал посол.- Это даже считается у них особой доблестью: ограбить, обворовать или убить человека другого, не татарского племени. - Понимаю,- прошептал летописец.- А что сказали простые скотоводы? Уменьшился ли их голод? - Чингиз-хан провозгласил, что подчиненные ему племена составляют единстренный во вселенной, избранный небом народ, что они будут носить отныне имя "монголы", что означает "побеждающие"... Все же остальные народы на земле должны стать рабами монголов. Непокорные ему племена Чингиз-хан вычистит с равнины земли, как сорные, вредные травы, и останутся жить одни монголы. Летописец всплеснул руками. - Значит ли это, что татарский каган и к нашей границе пришел с требованием, чтобы правоверные ему подчинились?.. Но у нашего падишаха огромное войско смелых воинов, которые сражаются, как львы, под священным зеленым знаменем ислама. Ведь это безумие, это детская сказка думать, что такое доблестное, мусульманское войско, такой прославленный полководец, как Хорезм-шах Алла эд-Дин Мухаммед, покорятся безумному хану простых скотоводов! Священная тень самого пророка витает над нашим войском и ведет его к победам! Посол сложил пухлые руки на грузном животе, вздохнул и закрыл глаза. - Я же предупреждал тебя, что ты назовешь мои рассказы баснями и сказками! - Нет, нет, почтенный гость! Говори дальше! Я слушаю тебя, хотя слишком необычно, невероятно все, что ты говоришь. Посол выпрямился. Девушка заметила, что глаза, его горели умом и бодростью, но он снова как будто устало закрыл их и вяло продолжал; - Татарский каган видел, что жадность ханов не уменьшилась, что голод и нужда простых пастухов усилились, что татарский народ накопил силу, которую он раньше тратил бесплодно во взаимной резне... Поэтому, чтобы простые скотоводы не пошли против своих ханов, Чингиз-хан решил направить эту накопленную силу в другую сторону... Он созвал курултай (совет) знатнейших ханов и сказал им: "Вам скоро предстоит великий поход. Вы вернетесь с войны увешанные золотом, гоня табуны коней, стада скота и толпу искуснейших рабов. Я досыта накормлю беднейших пастухов, я оберну их животы драгоценным шелком, каждому дам несколько пленниц... Мы покорим богатейшую страну, и все вы вернетесь такими богачами, что у вас не хватит вьючного скота, чтобы притащить добычу к вашим юртам..." Весной, когда степь зазеленела хорошим подножным кормом, Чингиз-хан повел конное голодное войско на древний богатый Китай... Оп разметгл встречные китайские войска, он носился, как буря, по стране, обратил в золу и пепел тысячу китайских городов, и только через три года войны, покорив половину Китая, отягченный безмерной добычей, он вернулся в свои степные кочевья... - Да хранит нас аллах от этого! - прошептал летописец. - Все, что я сказал, опять кажется тебе сказкой, а между тем все это правда! - Скажи, йожалуйста, почтенный Махмуд-Ялвач, какой с виду этот необычайный полководец Чингиз-хан? - Он высокого роста, и хотя ему уже больше шестидесяти лет, он еще очень силен. Тяжелыми шагами и неуклюжими ухватками он похож на медведя, хитростью - на лисицу, злобой - на змею, стремительностью - на барса, неутомимостью - на верблюда, а щедростью к тем, кого он хочет наградить,на кровожадную тигрицу, ласкающую своих тигрят. У него высокий лоб, длинная узкая борода и желтые немигающие глаза, ка у кошки. Все ханы и простые воины боятся его больше пожара или грома, а если он прикажет десяти воинам напасть на тысячу врагов, то воины бросятся, не задумываясь, так как они верят, что победят,- Чингиз-хан всегда одерживает победы... - Я прожил много лет,- сказал летописец,- и видел много славных, храбрых полководцев, но таких людей, как ты описываешь, мне встречать не приходилось... Очень похожа на сказку твоя речь... Объясни мне, если можешь, почему татарский каган, сделав богатым каждого пастуха, теперь вдруг сам оказался на нашей границе, так далеко от своей родины? Посол допил чашу вина, снова закрыл глаза и сильно покачнулся. Летописец сделал строгие глаза и погрозил слуге, желавшему налить еще. Но посол очрулся и, видя пустую серебряную чашу, сделал слуге знак, и тот снова налил до краев темно-красного вина. - Не удивляйся, что я пью так много! Ни ты, почтенный Мирза-Юсуф, ни твоа юная помощница не выпили ни капли, значит мне остается одному пить за троих... Махмуд продолжал, держа чашу в рукахи слегка покачиваясь: - Великий каган отдыхал в своих кочевьях три года. Половину войска он оставил в Китае, где народ продолжает до сих пор защищать родину. А вторую половину войска он сам повел на запад через пустыни и горы... Летописец закрыл руками уши и застонал. - Я предчувствую ужасное!.. Посол продолжал: - Жадность ханов и голод простых кочевников чрезмерны. Воины жаловались, что ханы забрали себе лучшую добычу, что беднякам достались отбросы. Тогда Чингиз-хан решил увести воинов подальше, чтобы они снова не стали резать друг друга и своих ханов... - Сколь велико теперь татарское войско? Посол сказал сонным, вялым голосом: - Чингиз-хан повел на запад одиннадцать туменов (корпусов). В каждом тумене - десять тысяч конных татар. Каждый всадник ведет с собой второго запасного коня, а то и двух... - Значит, у татарского кагана всего сто десять тысяч всадников? воскликнул летописец.- А у нашего падишаха воинов в четыре раза больше!.. Если же он поднимет на священную войну все наши племена, то огромное войско ислама окажется совершенно неодолимым! - Разве не то же самое я говорил его величеству, хорезм-шаху Алла эд-Дину Мухаммеду? Татарское войско перед войском падишаха Мухаммеда - царствовать ему сто двадцать лет! - все равно, что струйка дыма в темную ночь!.. Правда, по пути, во время похода на запад, к татарскому войску присоединились все степные бродяги: и уйгуры, и алтайцы, и киргизы, и каракитаи, так что татарское войско Чингиз-хана быстро увеличилось и разбухло... Это не сказки! Посол покачнулся, оперся руками о ковер и растянулся. Девушка подложила ему под голову зеленую сафьяновую подушку и сказала шепотом на ухо старику Мирзе-Юсуфу: - Он хитрая лисица! Он не хочет сказать правду... - Таковы послы! Где ты найдешь прямодушного посла? Вошел векиль. Все долго, бесшумно сидели, выжидая и не зная, что делать со спящим послом. Махмуд-Ялвач внезапно очнулся и разом поднялся, бормоча извинения: - Что я вам наговорил спьяну, сам не помню! Напрасно вы все это записали! Сожгите эти записки!.. Векиль повел посла обратно узкими темными переходами дворца к глухой калитке сада, где ожидали верховыа лошади. Джигиты с трудом посадили в седло качавшегося Махмуд-Ялвача. В предрассветных сумерках всадники проехали безмолвными улицами спящей Бухары и прибыли в загородный дворец шаха. Через день, получив ответное письмо из рук шаха Мухаммеда, татарское посольство отправилось обратно на восток, в лагерь великого кагана всех атар.
Глава первая. МОНГОЛЬСКОЕ ВОЙСКО ГОТОВО К НАБЕГУ
Этот царь отличался крайней
жестокостью, проницательным умом и
победами.
(Из персидской сказки)
В верховьях Черного Иртыша, у подножья одинокого кургана среди зеленой степи, стоял желтый шелковый шатер. Он был отобран Чингиз-ханом у китайского императора. Позади шатра стояли две большие монгольские юрты, обтянутые белыми войлоками: в одной юрте жила последняя жена Чингиз-хана, молодая Кулан (дочь убитого монголами хана меркитов) вместе с маленьким сыном Кюльканом. В другой юрте помещались семь служанок - китайских рабынь. Перед шатром на площадке горели огни на сложенных из камней жертвенниках. Между этими огнями должны были проходить все являвшиеся на поклон к великому кагану: "Огнем,- как объясняли шаманы,- очищаются преступные помыслы и отгоняются приносящие несчастье и болезни злые "дивы", вьющиеся невидимо вокруг злоумышленника". Старый главный шаман, Бэки, и четыре молодых шамана в остроконечных войлочных шапках и белых просторных балахонах ходили вокруг жертвенников, похлопывая ладонями по большим бубнам и встряхивая погремушками. Среди завываний они выкрикивали молитвы и подбрасывали в огонь смолистые ветки и сушеные ароматные цветы. С одной стороны шатра стоял привязанный к золотому приколу белый жеребец по имени "Сэтэр". У него были огненные глаза и серебристая белая шерсть по черной коже. Он никогда не знал седла, и ни один человек не садился на него. Во время походов Чингиз-хана - по объяснению шаманов - на этом белоснежном коне ехал невидимый могучий бог войны Сульдэ, покровитель войска монголов, и вел их к великим победам. По другую сторону шатра был привязан всегда оседланный широкогрудый Пойман, любимый боевой конь Чингизхана, саврасый, с черными ногами и хвостом и черным ремнем вдоль хребта,- потомок диких степных лошадей. Рядом с конем Сэтэром было прикреплено высокое бамбуковое древко со свернутым белым знаменем Чингиз-хана. Вокруг кургана расположились дозором телохранители, "тургауды", в бронях и железных шлемах; они наблюдали, чтобы ни одно живое существо не приблизилось к шатру великого кагана. Только те, кто имел особые золотые пластинки - пайцзы - с изображением головы тигра, могли миновать заставы часовых тургаудов, чтобы подойти к кургану с желтым шелковым шатром. Поодаль, в степи, широким кольцом рассыпались черные татарские юрты и рыжие шерстяные тангутские шатры. Это был личный "курень" Чингиз-хана, стоянка тысячи избранных телохранителей - всадников на белых конях. В эту охрану входили только сыновья знатнейших ханов; из них каган выбирал наиболее сметливых и преданных и назначал начальниками отрядов. А еще дальше раскинулись другие курени; они тянулись по равнине и уходили к покрытым густым лесом горам. Между куренями в степи паслись верблюды и табуны разношерстных коней. Конюхи с гиканьем скакали, размахивая арканами, и следили, чтобы кони разных табунов не смешались или не приблизились к косякам кобылиц с жеребятами. Прежде чем двинуться на земли мусульман, монгольский владыка отправил в Бухару, к шаху Хорезма Мухаммеду, посольство с богатыми дарами. Во главе этого посольства он поставил преданного ему мусульманина Махмуд-Ялвача, богатого купца родом из Гурганджа, раньше посылавшего караваны из Средней Азии в Китай. Ему поручено было разузнать, что делается в западных землях, какие там войска и готов ли к войне шах Хорезма. Одновременно Чингиз-хан отправил туда много тайных лазутчиков.
Глава вторая. ПОСОЛЬСТВО ВОСТОЧНОГО ВЛАДЫКИ
В складках их одежд еще сохранился
аромат цветов далеких стран.
(Из персидской сказки)
Разгромленный Самарканд сделался временной столицей последнего шаха Хорезма. В ознаменование своей победы над вольнолюбивыми самаркандцами Мухаммед выстроил там высокую мечеть и приступил к постройке большого дворца. Он продолжал считать себя великим завоевателем, который, подобно Искендеру Двурогому, должен двинуться с войском преданных ему кипчаков до конца вселенной и раздвинуть границы владений Хорезм-шахов до Последнего моря , за которым начинается мрак. Он считал своим главным и опасным противником багдадского халифа Насира, не пожелавшего уступить Мухаммеду звания главы всех мусульман. Сперва надо было разгромить Насира и вонзить конец копья в священную землю Багдада перед его главной мечетью, а потом повернуть коня и двинуться на восток, чтобы завоевать отдаленный, прославленный своими богатствами Китай. Мухаммед собрал большое войско. Развернув зеленое знамя, он направился через Иран в Багдад, столицу арабских халифов. Однако вскоре передовая часть шахского войска, не имевшая теплых одежд, погибла в горах Ирана, захваченная снежной метелью; потеряв силы, она была вырезана нечестивыми курдами. Это несчастье остановило Мухаммеда, и он стал сомневаться в необходимости войны с халифом. "Не гнев ли это божий?" думал он и вернулся в Бухару, где временно "поставил свой посох странствования". Сюда осенью года Зайца (1219) прибыло большое посольству от Чингиз-хана, великого кагана монголов, татар, китайцев и других народов, обитающих на Востоке. Хорезмшах снова должен был заняться татарами. К высоким воротам шахского дворца подъехали на пегих степных ронях послы Чингиз-хана - три мусульманина из числа богатейших купцов, ежегодно посылавших караваны с товарами из Хорезма в разные концы Азии. Эти купцы, родом из трех больших городов, Гурганджа, Бухары и Отрара, давно находились на службе у Чингиз-хана. Такие богатые купцы обычно составляли торговые компании и принимали деньги от вкладчиков, желавших испытать счастье в торговле. Приказы их о выплате денег по торговым сделкам на огромные суммы исполнялись всюду без задержки как на отдаленном востоке, так и на крайнем западе, а платежи по ним шли быстрее, чем поступления податей в казну правителей. Подарки Хорезм-шаху Мухаммеду были привезены на сотне верблюдов и на одной ярко раскрашенной арбе, запряженной двумя длинношерстными яками. Народ стоял на улице густой толпой от загородного дворца, предоставленного для посольства, и до ворот шахского Арка. Нарядные приказчики этих купцов, одетые в одинаковые халаты из китайского шелка, снимали с верблюдов вьюки, развязывали их и переносили необычайные, редкие подарки в приемную залу дворца. Среди подарков были слитки ценных металлов невиданного цвета, рога носорогов, мешочки с мускусом, красные и розовые кораллы, резные чашечки из яшмы и нефрита, куски драгоценной материи "таргу", сотканной из шерсти белых верблюдов, подносимой только ханам; шелковые материи, шитые золотом, куски тонкой и прозрачной, как паутина, ткани. Наконец приказчики внесли огромный кусок золота из китайских гор, величиной с шею верблюда. Это золото привезли на арбе, запряженной яками. Хорезм-шах принял послов, сидя на высоком старинном троне султана Османа, последнего из рода Караханидов. Шах был в парчовой одежде, как и окружавшая его свита; он сидел, задумчивый и равнодушный, с полузакрытыми веками. Взгляд его блуждал далеко, поверх голов собравшихся. Рядом с троном стоял великий визирь и теснились другие высшие сановники государства. Три посла, поклонившись до земли, опустились на колени и рассказали причину их приезда. Старший посол, высокий и полный Махмуд-Ялвач, начал: - Великий Чингиз-хан, повелитель всех монголов, отправил наше чрезвычайное посольство, чтобы завязать узлы дружбы, мира и доброжелательного соседства. Великий каган посылает Хорезм-шаху подарки и свои приветствия поручил нам заявить такие его слова...- Махмуд-Ялвач передал другому послу пергаментный свиток, к которому белым шнуром была прикреплена синяя восковая печать. Второй посол, Али Ходжа ал-Бухарй, прочел: "Я не лишен сведений ни о высокой степени твоего сана, ни о великих размерах твоего могущественного царства. Я уведомлен о том, что твое шахское величие почитается в большей части государств вселенной. Поэтому я считаю своим долгом укрепить связи дружбы с тобой, шах Хорезма, ибо ты для меня столь же дорог, как любимый сын из моих сыновей..." - Сын? Как ты сказал - сын? - воскликнул, очнувшись, шах. Он положил ладонь на костяную рукоятку кинжала за поясом и, пригнувшись, впился глазами в говорившего. "...Равным образом ты знаешь,- продолжал невозмутимо посол,- что я покорил царство китайское, захватив его главную северную столицу, а также присоединил ту часть земель, которая лежит по соседству с твоими владениями..." Шах покачал головой и начал наматывать на палец с алмазным перстнем черный завиток бороды. "...Ты лучше, чем кто-либо, знаешь, что принадлежащие мне земли являются лагерями моих непобедимых воинов и полны серебряных рудников. Мои обширные земли производят в изобилии всякие продукты. Поэтому для меня нет никакой нужды отправляться за мои пределы с целью добывать себе добычу. Великий шах, если ты признаешь полезным, чтобы каждый из нас открыл свободный доступ в свои земли купцам другой стороны, то это будет выгодным для нас обоих, и мы оба найдем в этом большое удовлетворение". Все три посла молча ожидали ответа повелителя западных мусульманских стран на письмо владыки кочевого востока. Хорезм-шах продолжал сидеть неподвижно. Взглянув на великого визиря, он лениво махнул рукой, украшенной золотыми браслетами. Великий визирь торжественно принял послание Чингизхана. Он поднял глаза на Мухаммеда, и тот снова махнул рукой, точно отгоняя надоедливую муху. Тогда визирь, наклонившись, тихо сказал старшему послу Махмуд-Ялвачу: - Высочайший прием окончен. Падишах будет теперь оказывать высокую ыилость другим, принимая неотложных просителей. Три посла встали и, не поворачиваясь, почтительно попятились назад к входной двери, затем вышли в следующую приемную. Здесь их нагнал визирь и шепнул Махмуд-Ялвачу: - Жди меня в полночь!
Глава третья. НОЧНАЯ БЕСЕДА ШАХА С ПОСЛОМ
Не говори, что силен,- нарвешься на более
сильного. Не говори, что хитер,- нарвешься
на более хитрого.
(Киргизская пословица)
Ночью молчаливый слуга вывел Махмуд-Ялвача из загородного дворца, где остановились монгольские послы. Верховые кони ждали под старым платаном. В лунном свете Махмуд-Ялвач узнал среди всадников великого визиря. - Ты последуешь за мной,- сказал он.- Садись на коня. Они проехали темными переулками через всю затихшую Бухару и остановились около глухой стены с железной дверью. На условный стук дверь бесшумно приоткрылась. Там стоял мрачный воин в кольчуге и шлеме, и в лунном свете он казался вылитым из серебра. Махмуд-Ялвач, следуя за визирем, прошел сад с бассейнами, где дремали лебеди и в беседках над водой слышался шепот женских голосов. Он поднялся на террасу причудливой беседки. За тяжелой занавесью оказалась маленькая комната, обитая узорчатыми тканями. В высоких серебряных подсвечниках, потрескивая, горели толстые восковые свечи. На шелковых подушках сидел шах Мухаммед в пестром халате из кашмирской шали. - Сядь поближе! - сказал шах, выслушав приветствия гостя.- Я хочу поговорить с тобой наедине о важных для меня делах. Ты числишься моим подданным,- ведь ты роДом из Хорезма, из моего города Гурганджа? Ты правоверный мусульманин, а не какой-нибудь нечестивый язычник, и ты должен сейчас же мне доказать, что ты душою, разумом и делами находишься на стороне всех правоверных, а не продался врагам ислама. - Это все верно, мой падишах! Я родом из Гурганджа,- ответил Махмуд-Ялвач, опускаясь на колени у ног Мухаммеда.- Я слушаю почтительно и с робостью слова шахского величества и рад послужить всей моей жизнью правителю земель ислама. - Если ты будешь правдиво отвечать на все мои вопросы, то я щедро награжу тебя. Вот залог того, что мое обещание будет исполнено,- шах вырвал из золотого браслета большую жемчужину и протянул ее послу.- Но помни, что если ты окажешься лгуном и предателем, то уже завтра не увидишь солнца. - Что я должен сделать? Я повинуюсь, падишах! - Я хочу через тебя все разузнать о татарском кагане Чингиз-хане. Я хочу, чтобы ты сделался при нем моим глазом и моим ухом. Я хочу, чтобы ты присылал мне с верным человеком письма, спешно извещая, что делает Чингиз-хан, что он замыслил, куда готовит поход. Поклянись, что ты это выполнишь! - Аллах свидетель, что я служу и буду служить тебе, мой падишах! - сказал Махмуд-Ялвач и коснулся руками бороды. - Ты пробудешь здесь еще сутки, чтобы рассказать моему летописцу Мирзе-Юсуфу все, что ты знаешь о Чингиз-хане,- откуда он явился, какие он вел войны и как он стал владыкой всех татар. - Я это расскажу, мой государь! - Чингиз-хан утверждает, будто он теперь повелитель могущественного Китая и что он захватил даже его столицу. Действительно ли это так, или все это пустое хвастовство? - Клянусь, что это сама истина! - ответил Махмуд.- Дело такой великой важности не может остаться тайным. Скоро, государь, ты убедишься, что все это правда. - Положим даже, что это так,- сказал шах.- Но ты знаешь огромные размеры моих владений и сколь многочисленны мои войска? Как же этот хвастун, язычник-скотовод, осмелился назвать меня, могучего повелителя всех мусульман, своим сыном?..- Шах схватил сильными руками посла за плечи и притянул к себе, впиваясь пристальным взглядом.- Говори сейчас, как сильна его армия? Махмуд почувствовал скрытую ярость в речи Хорезмшаха. Боясь его гнева и казни, он сложил руки на груди и отвечал с почтительной кротостью: - По сравнению с твоими несметными победоносными войсками войско Чингиз-хана не более чем струйка дыма во мраке ночи!.. - Верно! - воскликнул шах и оттолкнул посла.- Войска мои и бесчисленны и непобедимы! Об этом знает вселенная, и ты хорошо мне все это объяснил... Через день ты получишь мое ответное письмо к татарскому падишаху. А тебе и твоим монгольским товарищам по торговле я дам все льготы и преимущества как для продажи и покупки товаров, так и для свободного проезда по мусульманским землям. Сейчас ты пойди с моим векилем; он проведет тебя в круглую комнату, где ждет мой летописец, старый МирзаЮсуф. Хорезм-шах закивал милостиво головой и несколько раз ударил в ладоши.
Глава четвертая. ЧТО ПОСОЛ РАССКАЗАЛ О ЧИНГИЗ-ХАНЕ
Не надо говорить плохо ни про кого в его
отсутствие, ибо земля может передать ему
все это.
(Восточная поговорка)
Векиль предложил монгольскому послу следовать за ним и провел его кривыми и запутанными переходами дворца в круглую комнату с высоким куполом. Около стен стояли черные сундуки, окованные железом. В узких нишах на полочках лежали запыленные бумажные свитки. "Шахская библиотека!" - решил Махмуд-Ялвач и несколько успокоился. Он ожидал попасть в сырой подвал на допрос с пытками. На ковре сидел сухой, согнувшийся старик с белоснежной бородой и красными, слезящимися глазами. Рядом с ним склонился над пачкой бумаг молодой писарь с миловидным, нежным лицом, похожий на девушку. Векиль, сославшись на срочные обязанности, удалился. Посол, высокий, дородный, в искусно закрученном тюрбане и красном шелковом халате, оставив при входе зеленые туфли, степенно подошел к старику, поднявшемуся со словами привета. После его приглашения посол опустился на колени. Оба прошептали молитву, провели ладонями по бороде и обменялись вопросами о здоровье. Посол заговорил: - Великий падишах приказал мне рассказать тебе все, что я знаю о татарском владыке. При нем я обычно нахожусь переводчиком, а сейчас исполняю обязанности посла... - Я тебя с усерднейшим вниманием слушаю, наш почтенный и редкий гость. Мне мой великий падишах приказал то же самое: узнать от тебя полезные для нашей родины сведения и вписать все услышанное в дворцовую тайную книгу летописей. Махмуд-Ялвач опустил глаза и оставался некоторое время безмолвным. "Все, что я скажу,- думал он,- через несколько дней будет известно всем дворцовым сплетникам. Как избегнуть опасности и со стороны шаха, который разгневается, если я не скажу ничего важного, и со стороны великого кагана татар, который узнает об этой ночной беседе? Лазутчики Чингиз-хана уже проникли всюду..." Посол, сделав грустное, озабоченное лицо, начал перебирать перламутровые четки, намотанные на левую руку. - Я расскажу про многие вещи, от которых отрекается разум,- сказал он.Так далеки они от всего привычного. Часто я сам не верю истине этих рассказов... Но если я скажу, что все они ложь, то все же ты захочешь узнать, что это за ложь? Поэтому я буду говорить то, что я слышал. Все люди ошибаются. Если кто-нибудь станет утверждать, что он достиг непогрешимости, то с ним нечего и разговаривать!.. Махмуд-Ялвач остановился и, подняв брови, следил с удивлением, как быстро записывал его слова молодой писарь. Тростниковое перо легко бегало по листу бумаги, и слово за словом ложилось ровной строкой, начертанное красивой арабской вязью. - Зачем этот юноша записывает все? Ведь я еще ничего не начал говорить о татарах! - Это не юноша,- ответил летописец Мирза-Юзуф.- Это девушка Бент-Занкиджа... Я стал слепнуть, и рука у меня дрожит. Но мне стала помогать внучка. Она так легко и красиво пишет, точно лучший арабский каллиграф. Но я не уверен, что эта девушка надолго останется моей помощницей. Она уже сочиняет песни про "радость черных глав" и про "родинку на щеке", поэтому я боюсь, что она скоро покинет меня... Тогда мне придется сложить руки на груди и лечь лицом к "священному камню"... - Я не оставлю тебя, дедушка! - сказала она, не поднимая глаз и продолжая писать. Старик снова обратился к послу: - Падишах обещает тебе высокую награду за все, что ты скажешь, за все важное, что нам полезно знать. Выло бы прискорбно, если бы из-за нашей беспечности страна ислама вдруг подверглась нападению сильных врагов! Ведь ты правоверный, как и все мы? Сумеешь ли ты вовремя предостеречь нас? Великая награда ожидает тебя... - Мне ничего не нужно! - сказал посол вздыхая.- Пусть наградой за все понесенные много труды в скитаньях по вселенной будут молитвы за меня благочестивых правоверных, дабы в день последнего суда я проснулся в ряду воскресших праведников Насмешливая улыбка скользнула ио устам девушки. Она вскинула недоверчивый взгляд на носла, на его упитанное тело и руки с золотыми перстнями. Посол молчал, обдумывая каждое слово. - Да будет так! - сочувственно сказал старый летописец. Тощий слуга-ра с длинными седыми волосами принес серебряный поднос с различными сластями л поставил перед гостем. Он налил из глиняного кувшина темно-красного вина в серебряную чашу. - Испробуй старого вина из дворцового подвала,- сказал летописец.Первое, что нам важно знать,- что это за народ монголы и татары? Где они живут? Сколько их? Какие они воины? Они появились на нашей границе так внезапно, точно страшные яджуджи и маджуджи, выброшенные из огненного чрева земли лукавым Иблисом. Посол стал объяснять: - И монголы и татары - степняки; живут они рядом, в восточных отдаленных странах, и неспособны к оседлой жизни. Их обширные земли представляют пустыню, травообильную и маловодную, пригодную коню, барану и верблюду, потому что этот скот потребляет много травы и мало воды... Летописец прервал посла: - Нам важно знать, опасны ли они для нас как войско? - Я был бы предателем ислама и подлым лгуном, если бы сказал, что монголы и татары менее опасны для соседей, чем страшные яджуджи и маджуджи... - Да спасет нас аллах! - воскликнул старик Мирза-Юсуф. - Они природные воины, сто лет они враждуют друг с другом, одно племя против другого племени... Сегодня какой-нибудь татарский хан имеет тысячу лошадей, огромное стадо баранов и сотню полуголых пастухов, всегда недовольных, всегда голодных, потому что у каждого пастуха есть голодная жена и голодные дети... Когда хан видит, что его пастухам стало невтерпеж и они рычат, как звери, он им приказывает: "Идем войной на соседнее племя! Мы вернемея сытыми и богатыми!" Хан отправляется со своими пастухами в поход... А резня кончается тем, что иногда этого хана с колодкой на шее продюдают вместе с его скотом и пастухами по четыре дирхейа за голову, а покупает их третье соседнее племя или купцы, скупщики рабов... - Для чего ты все это рассказываешь? - укоризненно сказал летописец.- Нам важно знать не о рабах или других таких мелочах, а о войске татарского хана, об его оружии, о числе и о военных качествах его воинов! Посол не торопясь отпил вина. - Для того чтобы пройти к горе,- сказал он,- иногда приходится сперва обойти встречные реки, озера и солончаки... - Почтенный гость, расскажи нам сперва не о солончаках, а о татарском падишахе. - Хорошее, душистое вино в подвалах Хорезм-шаха! - невозмутимо продолжал Махмуд-Ялвач.- Желаю царствовать ему без горя до конца жизни... Среди воинственных татарских - ханов один, по имени Темучин, отличался особой удачей в битвах, жестокостью к врагам, щедростью к сторонникам и стремительностью в нападениях. Этот хан Темучин раньше видел немало бедствий. Рассказывают, что юношей Темучину пришлось быть даже рабом и с деревянной колодкой на шее исполнять самые тяжелые работы в кузнице враждебного племени. Но он бежал оттуда, убив своей цепью сторожа, и потом много лет провел в войнах, стремясь к власти над другими ханами... Ему было уже пятьдесят лет, когда ханы провозгласили его великим каганом и подняли на "белом войлоке почета" в надежде, что Темучин будет исполнять желания знатнейших ханов... Но Темучин подчинил всех своей воле, избрал себе новое имя - "Чингиз-хан", что значит "посланный небом", разгромил и обратил в рабство непокорные племена, а их вождей сварил живыми в котлах... - Как это ужасно! - вздохнул летописец.- Но ты рассказываешь страшные сказки, а не говоришь о войске великого владыки татар! Посол выпил еще чашу вина, и летописец уже посматривал на него с боязнью. "Дворцовое вино крепкое... Успеет ли посол рассказать все, что нужно Хорезм-шаху, или заснет?" А тощий старый слуга опять подлил вина в серебряную чашу. - Я именно говорю о войске,- спокойно возразил посол.- С того дня, как Чингиз-хан был объявлен великим казаном, все татары, раньше враждовавшие, стали его единым покорным войском. Он сам разделил татар на тысячи, сотни и десятки и сам назначил над ними своих тысяцких, сотников и десятских, отвергнув родовых ханов, если он им не доверял. Он также провозгласил через гонцов новый закон, что ни один кочевник не смеет враждовать с другим кочевником, грабить или обманывать другого кочевника, за каждый такой проступок последует от него одно наказание - смерть! - А разрешает ли закон Чингиз-хана грабить и обманывать людей другого, не татарского племени? - Разумеется! - сказал посол.- Это даже считается у них особой доблестью: ограбить, обворовать или убить человека другого, не татарского племени. - Понимаю,- прошептал летописец.- А что сказали простые скотоводы? Уменьшился ли их голод? - Чингиз-хан провозгласил, что подчиненные ему племена составляют единстренный во вселенной, избранный небом народ, что они будут носить отныне имя "монголы", что означает "побеждающие"... Все же остальные народы на земле должны стать рабами монголов. Непокорные ему племена Чингиз-хан вычистит с равнины земли, как сорные, вредные травы, и останутся жить одни монголы. Летописец всплеснул руками. - Значит ли это, что татарский каган и к нашей границе пришел с требованием, чтобы правоверные ему подчинились?.. Но у нашего падишаха огромное войско смелых воинов, которые сражаются, как львы, под священным зеленым знаменем ислама. Ведь это безумие, это детская сказка думать, что такое доблестное, мусульманское войско, такой прославленный полководец, как Хорезм-шах Алла эд-Дин Мухаммед, покорятся безумному хану простых скотоводов! Священная тень самого пророка витает над нашим войском и ведет его к победам! Посол сложил пухлые руки на грузном животе, вздохнул и закрыл глаза. - Я же предупреждал тебя, что ты назовешь мои рассказы баснями и сказками! - Нет, нет, почтенный гость! Говори дальше! Я слушаю тебя, хотя слишком необычно, невероятно все, что ты говоришь. Посол выпрямился. Девушка заметила, что глаза, его горели умом и бодростью, но он снова как будто устало закрыл их и вяло продолжал; - Татарский каган видел, что жадность ханов не уменьшилась, что голод и нужда простых пастухов усилились, что татарский народ накопил силу, которую он раньше тратил бесплодно во взаимной резне... Поэтому, чтобы простые скотоводы не пошли против своих ханов, Чингиз-хан решил направить эту накопленную силу в другую сторону... Он созвал курултай (совет) знатнейших ханов и сказал им: "Вам скоро предстоит великий поход. Вы вернетесь с войны увешанные золотом, гоня табуны коней, стада скота и толпу искуснейших рабов. Я досыта накормлю беднейших пастухов, я оберну их животы драгоценным шелком, каждому дам несколько пленниц... Мы покорим богатейшую страну, и все вы вернетесь такими богачами, что у вас не хватит вьючного скота, чтобы притащить добычу к вашим юртам..." Весной, когда степь зазеленела хорошим подножным кормом, Чингиз-хан повел конное голодное войско на древний богатый Китай... Оп разметгл встречные китайские войска, он носился, как буря, по стране, обратил в золу и пепел тысячу китайских городов, и только через три года войны, покорив половину Китая, отягченный безмерной добычей, он вернулся в свои степные кочевья... - Да хранит нас аллах от этого! - прошептал летописец. - Все, что я сказал, опять кажется тебе сказкой, а между тем все это правда! - Скажи, йожалуйста, почтенный Махмуд-Ялвач, какой с виду этот необычайный полководец Чингиз-хан? - Он высокого роста, и хотя ему уже больше шестидесяти лет, он еще очень силен. Тяжелыми шагами и неуклюжими ухватками он похож на медведя, хитростью - на лисицу, злобой - на змею, стремительностью - на барса, неутомимостью - на верблюда, а щедростью к тем, кого он хочет наградить,на кровожадную тигрицу, ласкающую своих тигрят. У него высокий лоб, длинная узкая борода и желтые немигающие глаза, ка у кошки. Все ханы и простые воины боятся его больше пожара или грома, а если он прикажет десяти воинам напасть на тысячу врагов, то воины бросятся, не задумываясь, так как они верят, что победят,- Чингиз-хан всегда одерживает победы... - Я прожил много лет,- сказал летописец,- и видел много славных, храбрых полководцев, но таких людей, как ты описываешь, мне встречать не приходилось... Очень похожа на сказку твоя речь... Объясни мне, если можешь, почему татарский каган, сделав богатым каждого пастуха, теперь вдруг сам оказался на нашей границе, так далеко от своей родины? Посол допил чашу вина, снова закрыл глаза и сильно покачнулся. Летописец сделал строгие глаза и погрозил слуге, желавшему налить еще. Но посол очрулся и, видя пустую серебряную чашу, сделал слуге знак, и тот снова налил до краев темно-красного вина. - Не удивляйся, что я пью так много! Ни ты, почтенный Мирза-Юсуф, ни твоа юная помощница не выпили ни капли, значит мне остается одному пить за троих... Махмуд продолжал, держа чашу в рукахи слегка покачиваясь: - Великий каган отдыхал в своих кочевьях три года. Половину войска он оставил в Китае, где народ продолжает до сих пор защищать родину. А вторую половину войска он сам повел на запад через пустыни и горы... Летописец закрыл руками уши и застонал. - Я предчувствую ужасное!.. Посол продолжал: - Жадность ханов и голод простых кочевников чрезмерны. Воины жаловались, что ханы забрали себе лучшую добычу, что беднякам достались отбросы. Тогда Чингиз-хан решил увести воинов подальше, чтобы они снова не стали резать друг друга и своих ханов... - Сколь велико теперь татарское войско? Посол сказал сонным, вялым голосом: - Чингиз-хан повел на запад одиннадцать туменов (корпусов). В каждом тумене - десять тысяч конных татар. Каждый всадник ведет с собой второго запасного коня, а то и двух... - Значит, у татарского кагана всего сто десять тысяч всадников? воскликнул летописец.- А у нашего падишаха воинов в четыре раза больше!.. Если же он поднимет на священную войну все наши племена, то огромное войско ислама окажется совершенно неодолимым! - Разве не то же самое я говорил его величеству, хорезм-шаху Алла эд-Дину Мухаммеду? Татарское войско перед войском падишаха Мухаммеда - царствовать ему сто двадцать лет! - все равно, что струйка дыма в темную ночь!.. Правда, по пути, во время похода на запад, к татарскому войску присоединились все степные бродяги: и уйгуры, и алтайцы, и киргизы, и каракитаи, так что татарское войско Чингиз-хана быстро увеличилось и разбухло... Это не сказки! Посол покачнулся, оперся руками о ковер и растянулся. Девушка подложила ему под голову зеленую сафьяновую подушку и сказала шепотом на ухо старику Мирзе-Юсуфу: - Он хитрая лисица! Он не хочет сказать правду... - Таковы послы! Где ты найдешь прямодушного посла? Вошел векиль. Все долго, бесшумно сидели, выжидая и не зная, что делать со спящим послом. Махмуд-Ялвач внезапно очнулся и разом поднялся, бормоча извинения: - Что я вам наговорил спьяну, сам не помню! Напрасно вы все это записали! Сожгите эти записки!.. Векиль повел посла обратно узкими темными переходами дворца к глухой калитке сада, где ожидали верховыа лошади. Джигиты с трудом посадили в седло качавшегося Махмуд-Ялвача. В предрассветных сумерках всадники проехали безмолвными улицами спящей Бухары и прибыли в загородный дворец шаха. Через день, получив ответное письмо из рук шаха Мухаммеда, татарское посольство отправилось обратно на восток, в лагерь великого кагана всех атар.