Янечек Вацлав. С автоматом в руках

   В деревне осталось голов пятьдесят скота. Пограничники нашли большой хлев, разыскали повозку, косы и все необходимое. Руководил работой Репка. Дела у них шли хорошо. К вечеру они поймали на лугу у пруда последнюю корову, которую кто-то из немцев умышленно выгнал в поле. В хлеву не хватало места.
   - Сделаем загон, - решил Репка.
   - А как насчет пастуха? - поинтересовался Храстецкий.
   - Найдем.
   - Мы пришли на границу, а не на работу в имение, - злился Цыган. - А нас еще ждет жатва.
   Однако они жаловались не всерьез. Новая работа им в общем-то понравилась. Это была веселая работа, и, делая ее, они чувствовали себя более непринужденно, чем на службе. На длинной повозке с решетчатыми боками они ездили за кормом. Четверо косили, остальные накладывали. Из таможенников им охотно помогал Шпачек и заслужил этим их симпатию. Вместе с председателем он принял их приглашение поужинать. Сидя за столом, они обсуждали, что нужно сделать, чтобы спасти деревню.
   Первая ночь в Лесове без немцев была особенно тихой. Только патрули молча расхаживали по деревне. Пепик Репка и Индра Разл расположились во дворе, где был собран скот: долго ли до греха... Репка оказался в своей стихии. Он почти не спал и на заре разбудил всех остальных. Утром на лугу за двором поставили загон. Вашек Гофман, выполнявший на заставе обязанности возчика, привез .им для этого материалы, найденные в одном из оставленных дворов. Только после выселения немцев пограничники как следует узнали деревню, каждый дом, луг или поле. Им помогали Пачес, председатель и Зима.
   На третий день после выселения немцев вновь стали нести службу те, кто не ухаживал за скотом. Погода стояла чудесная. Были теплые, даже жаркие, дни, один лучше другого, необычные для конца лета в горах. Во время обходов пограничники знакомились со все новыми и новыми лесными дорожками, тропинками и просеками. Однажды обшарили какой-то стоявший особняком дом. Ознакомились и с деревушкой Гуть, относившейся к их району. Население Гути было немногочисленным: лесничий Кокошка со своей миловидной женой и ребенком да несколько словацких семей, которые жили в старых деревянных избах, разбросанных по склонам холмов. В Гути патруль должен был появляться ежедневно: несколько дорожек и тропинок из нее вели прямо к государственной границе. Желающий перейти границу мог без помех переночевать в любом из пустых домов или хотя бы отдохнуть там. Пачес предусмотрел это, и его патрули часто останавливались у старого Белки, словака из Бардейова. Он работал с сыном в лесу. За его избой находился хороший сад, где паслось небольшое стадо овец. Для ребят в его халупе всегда находился кусок сыра, молоко или какая другая еда, а также крепкий самогон. Белка с сыном были вполне довольны жизнью и ждали скорого приезда своих родственников, которые также должны были поселиться в Гути. Белку патрули часто встречали в лесу. По ударам топора и звуку его пилы они знали, где он работает. Со временем он стал верным помощником пограничников лесовской заставы, так же как и его брат, живший в Лесове недалеко от ресторанчика.
   А вот Двур, расположенный на холме километрах в трех от Лесова, был совершенно безлюден. Дворы постепенно зарастали сорняками и низким кустарником. В проемах окон свистел ветер, на земле валялись осколки стекол. В комнатах и хозяйственных помещениях стоял затхлый воздух, было сыро, осыпалась штукатурка. Немцы ушли из Двура сразу же после окончания войны, куда - никто не знал. Деревня осталась брошенной на произвол судьбы. Каждого, кто туда приходил, охватывала тоска. Оборванные телефонные провода запутались в кронах обросших лишайником деревьев... В такие глухие уголки, как Лесов, Гуть и Двур, новые жители если и приезжали, то не скоро. Поля были покрыты сорняками, не обработаны, а там, где еще два-три года назад рос картофель или клевер, уже поднимался кустарник.
   Со дня на день ожидали приезда новых поселенцев. Первые появились через четырнадцать дней. Цыган как раз был на дежурстве. Он стоял перед зданием заставы, опершись на шлагбаум, и высматривал свое отделение, которое должно было возвращаться из дозора. В конце аллеи он увидел группу незнакомых людей. Они шли, согнувшись под тяжестью узлов, корзин и другого багажа. Детишки семенили по обочине шоссе, держа ботинки в руках или повесив их через плечо.
   - Ребята! - крикнул Цыган в открытое окно канцелярии, где сидел Ярда Штрупл с помощником дежурно го. - По-моему, идут новенькие.
   Достаточно было взглянуть на их одежду, чтобы понять, что это словаки. Одна или, пожалуй, две семьи: для одной семьи детей было многовато. Пришельцы остановились у шлагбаума. Мужчины поставили чемоданы на землю, а женщины оперлись узлами о деревья. Пожилой человек протянул Цыгану какие-то документы и бумаги.
   - Куда вы, отец? - спросил Яниш.
   - В Лесов. Там у меня брат. Я хотел бы поселиться здесь вместе с Ондрой.
   Мужчины были в черных помятых костюмах.
   - Значит, вы уже на месте, - улыбнулся Цыган. - Жилья и работы здесь всем хватит. Главное, чтоб вы не передумали.
   Председатель Киндл уже спешил к толпившимся перед заставой людям.
   - Липар? Здесь он, верно. Пойдемте, я вас к нему провожу.
   По дороге они приглядели для себя два хороших, рядом стоящих дома недалеко от заставы. Отделение Хлоупека обменялось с новоприбывшими дружескими рукопожатиями. Женщины, увидев пограничников, облегченно вздохнули: близость границы, как они сами признались, пугала их.
   - Здесь хорошо, - сказали мужчины, все осмотрев. - Напишем об этом нашим.
   Так количество скота, за которым ухаживал Репка, стало с каждым днем уменьшаться. Приехали еще словаки, потом молодой управляющий лесопилкой с женой и ребенком и новый помощник лесничего, и в начале сентября, раньше, чем предполагали ребята с заставы, деревня была заполнена. Это стало особенно заметно в лавке и ресторанчике. В маленьком особняке на краю деревни, где располагалось лесничество, появился новый лесничий. Из Ческе-Будейовице приехал сюда на жительство некто Благоут. К нему вскоре должна была присоединиться семья. Школьники каждый день уже отмеряли путь до школы, расположившейся в бывшем поместье. В сентябре начала работать лесопилка. Людям нашлась работа и в городе. Там стали работать и молодые словацкие девушки, застенчивые, робевшие перед пограничниками. Девушек было пять, и, само собой разумеется, они очень интересовали ребят с заставы. Гонза Майер, молодой пекарь, приехавший с женой, принялся печь хлеб и булки. Работы ему хватало: он снабжал заставу, магазин и тех жителей Лесова, кто ранним утром приходил к нему за свежим хлебом.
   Цыгану пришло в голову, что, пока некоторые дома еще свободны, ребята могли бы переселиться поближе к командиру. Как раз напротив пекарни находился свободный домик с садом и палисадником без прилегающих полей. Через неделю ребята уже переезжали на новое место. Председатель Киндл дал свое согласие, а сержанту Хлоупеку удалюсь соответствующим образом обработать Пачеса. Они привели дом и сад в порядок, отремонтировали печь. В доме было четыре комнаты: две - на первом этаже и две - на втором. Храстецкий, Цыган и Стромек выбрали себе маленькую комнату наверху с видом на церквушку и шоссе. Остальные и отделение Гаека (отделение Оливы осталось на старом месте) заняли другие комнаты. Жили они там как бары. В их распоряжении находились шкафы, умывальник в углу, стол и кресла.
   - Не надо нам было брать с собой сюда Вашека, - с серьезным видом начал Храстецкий, когда все собрались в саду и уселись на старых бревнах у забора, и кивнул на Гулу.
   Никто ничего не понял: ведь Вашек был их школьным товарищем и все его любили.
   - Не дури! - одернул Храстецкого Хлоупек.
   - Так ведь... напротив церковь и кладбище. Вдруг Вашек испугается? Ведь он еще маленький! - упорство вал Храстецкий и при этом погладил Гулу по его шевелюре, жесткой, как щетина. В следующий момент они уже катались по траве. Стокилограммовый Храстецкий без труда справился с Вашеком и в конце концов усадил его на одну из веток росшей неподалеку яблони.
   II
   Протяжный свист со стороны шлагбаума услышали почти все, кто был на улице. У шлагбаума стоял Мила Шикл и показывал рукой в сторону деревни. К дому командира патруль вел человека в спортивном костюме, с поднятыми вверх руками. Стромек прибежал к шлагбауму последним. Задержанный был худощавым мужчиной лет тридцати с заросшим, усталым лицом. Он пытался перейти государственную границу на Грифике. Его задержал Франта Влах. Нарушитель говорил, что шел из Пардубиц, что уже три дня пешком пробирался к границе... Он был до смерти перепуган. Взгляд его беспокойно бегал от одного пограничника к другому. Влах провел задержанного в коридор. Их уже ждал Пачес, чтобы произвести допрос.
   Пограничники уселись на траве вокруг Йозефа Ножички. Им хотелось поговорить, о незнакомце и узнать подробности. Второй "эрфольг"! Они с интересом слушали замечания Ножички о политике. О многих событиях они ничего не знали. Единственный радиоприемник стоял в канцелярии. Они не раз жаловались на это.
   - Ну так читайте по крайней мере газеты. Вы что, живете на необитаемом острове? - говорил Ножичка.
   - Да кто нам их пришлет?
   - Почта. Я их выпишу. В октябре правительство объявит о двухлетнем плане. Об этом-то вы хоть знаете? Пограничные районы должны быть полностью заселены, и, по всей вероятности, будет отменена карточная система снабжения. Контрреволюционные элементы делают все возможное, чтобы сорвать этот план.
   Пограничники подробно расспрашивали Ножичку. Штабной вахмистр тем временем закончил допрос, и Влах повел задержанного на станцию КНБ, чтобы отправить в Плану. Пачес, увидев среди собравшихся Хлоупека, кивком головы подозвал его и принялся что-то объяснять.
   - Есть для нас работа, - сказал сержант, вернувшись. - После обеда будем тянуть телефонную линию к нашему дому. Такой я сейчас получил приказ.
   - Так я и знал, - проворчал Цыган. - Без дела нас не оставят.
   - Опять мои планы срываются, - пожаловался Храстецкий, однако это была лишь поза. Этот парень из Пльзеня только прикидывался лодырем, на самом же деле частенько сам брался за такие дела, которые и не входи ли в его обязанности. После обеда принесли моток проволоки, раздобыли изоляционную ленту, у Благоутов нашли приставную лестницу. Семья Благоутов была в полном сборе - расставляли по местам вещи.
   Зима наблюдал за работой ребят из открытого окна.
   - А где Богоуш и подвахмистры? - поинтересовался Храстецкий.
   - Пока в Гути, несут службу.
   В подчинении у Зимы находились два подвахмистра. Они служили в жандармерии еще во времена протектората, так что кое-какой опыт у них имелся, но Зима сомневался, что они будут продолжать службу. Вахмистр Богоуш Гендрих был типичный пражанин, душа человек. Он был женат, ждал приезда семьи и собирался поселиться в Лесове. Зиме он нравился своей энергией. Ребята знали, что Богоуш - член КПЧ. Большей частью он находился на заставе. Здесь он и столовался. С подвахмистрами у него было мало общего.
   Зима охотнее всего проводил время на службе, на станции КНБ. Там он чувствовал себя в безопасности от своей супруги, которая вечно его в чем-нибудь упрекала. Время от времени к нему приходил районный командир из Планы капитан Павлик. Зима ему нравился, он хвалил его за порядок на участке. Хорошие отношения, установившиеся между станцией КНБ и заставой в Лесове, в те времена в других местах были, можно сказать, редкостью.
   К четырем часам закончили проводку телефонной линии. Ребята проверили ее, а потом начались долгие дебаты о том, куда поставить аппарат. Это была настоящая проблема. Никто не хотел, чтобы телефон ставили к ним в комнату: все знали, что это значит. Наконец решили установить аппарат наверху, в большой комнате. В пользу этого Храстецкий привел веские доводы:
   - Поставьте-ка этот звоночек сюда, уважаемые. Вас больше, а нас всего трое. И в конце концов, - соврал он, - так распорядился Пачес.
   Потом они с Цыганом взяли длинную лестницу и отнесли ее к Благоутам, которые как раз завершали уборку двора.
   - Устали мы - мочи нет, - вздохнул глава семейства. - Мамочка наша не успокоится до тех пор, пока всюду не будет полный порядок.
   Хозяйка принесла им две большие кружки молока и принялась рассказывать, какой тяжелой была дорога сюда, как много вещей они везли и скотину тоже.
   - Зачем? Здесь ее достаточно! - рассмеялись пограничники. - Вы могли бы взять ее сколько угодно. Здесь все так делают.
   Хозяйка от удивления открыла рот, а потом продолжала:
   - Ой, ребята, и зачем только мы сюда приехали со своими четырьмя дочерьми? Сама не знаю. Где они здесь будут работать?..
   Вскоре пришла одна из их дочерей.
   - Это Вера. Она учится на дамскую портниху. Одна у меня старше ее, а две - моложе.
   Девушка им понравилась. Ребята робко поздоровались с ней. Вера села рядом с отцом на камень у колонки и. молча слушала пограничников, которые рассказывали, где питаются, как давно живут в Лесове, что интересного в округе. Хозяйка пригласила их приходить как-нибудь в гости и, вздохнув, встала, чтобы продолжить работу по дому.
   Вечером до самой темноты ребята играли на новой площадке в волейбол. Только Храстецкий ходил к Зиме. Вернулся он только после десяти, когда все уже засыпали, и сразу же забрался под одеяло. На следующий день им предстояло дежурить целые сутки и надо было хорошенько выспаться. За письмо он взялся только рано утром.
   - Спите, спите, - успокоил он обоих заспанных товарищей, выглянувших из-под одеял. - Я должен написать Алене.
   Стромек что-то проворчал и натянул одеяло на голову. Цыган же не спал и наблюдал за своим приятелем, размышлявшим над тем, что бы написать своей далекой возлюбленной.
   - Передай от меня привет Алене.
   - Только этого она и ждет, лапоть ты этакий! - отрезал Храстецкий. - Не мешай!
   - А ты с ней давно знаком? - продолжал тем не менее Яниш приглушенным голосом.
   - Два года. И с ее родителями я знаком. Я уже был у них.
   Ребята знали о подружках своих товарищей. Храстецкий часто говорил об Алене. Она была для него лучше всех, и он радовался, что скоро ее увидит. Местные девушки его не интересовали. Он мечтал попросить у Пачеса разрешения съездить домой и привезти мотоцикл. Конечно, при этом он заехал бы и к Алене...
   - Как ты думаешь, пустит он меня? - волновался Храстецкий.
   - А может, его возьмет кто-нибудь другой с заставы?
   - Чтобы съездить в Пльзень, достаточно моего свободного времени.
   - Ну так ты и скажи ему об этом!
   - Попробую через Хлоупека, - задумался Храстецкий. - Так будет лучше всего, - и стал продолжать письмо.
   После завтрака они работали в саду, вычистили старый небольшой хлев, починили водопроводную колонку, врыли перекладину для выбивания одеял и чуть было не забыли, что надо идти в наряд. По дороге ребята видели, что в деревне появилось немало новых жителей. Встретили Липара, поинтересовались его делами. Он оказался квалифицированным парикмахером, и пограничники сразу же заключили с ним соглашение: они могут к нему приходить в любое время, прямо всей заставой. Вокруг него крутились две хорошенькие девчушки лет пяти. Храстецкий угостил каждую шоколадной конфетой из своего пайка. Домик возле ресторана тоже не пустовал, на заборе уже висели какие-то перины.
   Кто-то из ребят озабоченно посмотрел на потемневшее небо. Выглядело оно непривлекательно. Наперекор непогоде Хлоупек затянул песенку, и, распевая, они дошли до границы. В последние недели здесь было очень и очень спокойно. Когда хлынул ливень, ребята помчались по лугу У Грифика и, промокшие, ворвались в караулку. Потом погода прояснилась. Воздух был чистым, бодрящим.
   Уже вечерело, когда у шлагбаума пограничники встретились с патрулем таможенников. Это были Долежал и Дворжак. Они были вооружены пистолетами. Дворжак вел немецкую овчарку. Увидев Храстецкого и Яниша, он надел собаке намордник. Все уселись на влажные пни и завели разговор о службе в Лесове во времена старой республики, о жаловании в КНБ и о национализации. Долежал все время заводил речь о политике. Он был большим приятелем лесничего Лишки. Дворжак состоял в социал-демократической партии.
   - Говорят, у вас все коммунисты? - с подковыркой спросил Долежал.
   - Не все, но многие.
   - Вы тоже?
   - Тоже, - спокойно ответил Храстецкий, а Цыган кивнул головой.
   - Иначе вы бы не могли служить, а?
   - С чего вы это взяли? Я был коммунистом еще на гражданке, отпарировал Цыган.
   - Да ведь это, кажется, необходимое условие?
   - У вас тоже? - поддел его Цыган. - Похоже, что нет.
   - Время покажет, ребята, кто из нас прав. Долго так продолжаться не может. Посмотрите на наше пограничье.
   - Ну так предпримите что-нибудь! Как мы... - предложил Храстецкий.
   - Лучше всего было до войны. Теперь все национализируют, цены высокие. Еще лет десять у нас все будет по карточкам...
   - Подождите, вот закончится двухлетка, - возразил Храстецкий.
   - Будет еще хуже, - засмеялся Долежал.
   - Выборы уже показали, как пойдут дела... - сказал Цыган, - и что думает рабочий класс.
   - Вы еще слишком молоды, чтобы заниматься политикой, - вступил в разговор Дворжак.
   - Приходите как-нибудь на наши собрания. Мы про водим их в лесничестве у Лишки, - предложил Доле жал. - Там вы услышите совершенно другой разговор.
   Пограничники решили промолчать. Вскоре патрули разошлись.
   - От Долежала можно было этого ожидать! - возмутился Храстецкий. Прощупывал нас. Если бы здесь был Влада Стромек или Ножичка, дошло бы до драки. Неужели эти таможенники не понимают, что многое измени лось?
   Они прошли всю левую часть своего участка, у столба № 21 встретили немецкого пограничника, поздоровались с ним и по идущей вдоль границы тропинке вернулись на Грифик. Вновь собирался дождь, низкие тучи ползли над землей. Ночь обещала быть темной, неприветливой. Помощник дежурного, промокший до нитки, привез на забрызганном грязью велосипеде ужин. Поставив термос на стол, он прижался к печке и пробормотал старую поговорку:
   - В такую погоду хороший хозяин собаку из дома не выгонит. А вот мне пришлось в страшный ливень сесть на велосипед и поехать.
   - Надо бы тебе лучше взять лошадей, - посоветовал Гофману Цыган.
   - Старик с ума бы сошел.
   - Таможенников ты встретил?
   - У самого Лесова. Промокли до нитки.
   - Что они говорили?
   - Ничего, да и какой разговор может быть в такой дождь?
   - У нас с ними состоялась небольшая дискуссия о политике, - заметил Цыган.
   - Гм, - буркнул в ответ Гофман. Его девушка работала в Плане в секретариате национально-социалистической партии. Гофмана там, говорят, видели не один раз, хотя он и был членом КПЧ. Гофман просиживал с Долежалом за пивом, водился, кажется, и с Лишкой. Как только у Гофмана было свободное время, он отправлялся в Плану.
   - Ешьте, ребята, - сказал он. - Дождь как раз кончился, так что я поеду!
   Гофман вышел в темноту и, ведя велосипед в руках, миновал заболоченный луг, поднялся по заросшему лесом холму, а потом покатил вниз, по дороге к Лесову.
   Ночь стояла ужасная: дождь и тьма кромешная. Пограничники пробирались между стволами. Было скользко, и они то и дело падали. Храстецкий ругался:
   - В два счета набьешь шишку на лбу. Неужели найдется такой идиот, который попытается сейчас перейти границу?..
   Утром тучи исчезли. Наступавший день обещал быть хорошим. Часов в восемь с баварской стороны раздался шум моторов: две американские военные автомашины подъехали к мельнице у самой границы, и сидевшие там люди принялись наблюдать за тем, чем занималось отделение Хлоупека. Многие пограничники в это время как раз умывались у колодца. Храстецкий и Роубик ушли в лес и вернулись с большим мотком стального троса. Смахнув пот со лба, Храстецкий прокряхтел:
   - Теперь бы еще раздобыть какой-нибудь старый велосипед, сиденье - и подвесная дорога готова. Останется ее натянуть. Это будет самая сложная часть дела. Один конец привяжем к трубе, другой - к той высокой ели. То-то будет потеха.
   - У тебя на уме одни дурачества! - улыбнулся в ответ сержант. Собирайся, Храстецкий, пойдешь с Цыганом патрулировать! В одиннадцать тридцать ты найдешь нас у перекрестка дорог.
   Чтобы обойти указанный им участок, времени у них было вполне достаточно. Они подолгу сидели на пнях, особенно над большой вырубкой, откуда открывался замечательный вид на долину. Спустившись к ручью, наблюдали за форелью. Цыган не удержался: разделся, передал автомат Храстецкому и принялся ловить форель старым браконьерским способом. Вода была ледяной, но, . несмотря на это, очень скоро Храстецкий уже нес на срезанной им рогатке восемь замечательных больших форелей. В притоке ручья Цыган поймал еще трех рыб и, весь посиневший, вылез из воды. Взяв рогатку, прикинул вес своей добычи.
   - Ну, что скажешь? Вот это рыба так рыба! Как-нибудь придем с удочкой и засядем у омута. Ярда приготовит их в масле, с тмином, - радостно предвкушал он, торопливо одеваясь. - Потом еще выжать на них лимон...
   - Где ты возьмешь лимон, скажи на милость? Да ты вообще-то видал его когда-нибудь?
   - Когда был мальчишкой. Вот увидишь, получится здорово.
   - Ребята уже идут, - сказал Храстецкий, взглянув на долину.
   На заставе у них был гость: приехал Содома, их главный начальник из Тахова. Он побывал с Пачесом на границе, прошел по участку, а под вечер побеседовал с личным составом. Его спрашивали главным образом о зимнем обмундировании: будет ли оно вообще, и если будет, то когда. Содома сказал, что все эти проблемы скоро будут решены. Он похвалил их за хорошую службу, прежде всего во время выселения немцев, и рассказал о положении на других заставах. Говорил он быстро и энергично, строго требовал во всем соблюдать порядок и обращал внимание на каждую мелочь. Держался Содома прямо, носил жандармскую форму и высокие сапоги. У него был чин старшего вахмистра, когда-то он служил в пражской полиции. В общем, был хорошим солдатом и знатоком своего дела. Когда он с Пачесом отправился на станцию КНБ, дежурный, по старому доброму обычаю, позвонил Зиме, чтобы Содома не застал того врасплох. Однако старому волку Зиме это было нипочем: Содома не считался его начальником, да и вообще, кроме своей жены, Зима не боялся никого на свете...
   Едва уехал Содома, как появился сержант - просвет-работник. Они, наверное, даже встретились по дороге. Сержант приехал не на машине, а на старом дребезжащем велосипеде без заднего щитка, звонка, фонарика и ручного тормоза. Бросив велосипед в канаву, он устремился к Славе Хлоупеку: они были знакомы еще по ударному батальону в Усти.
   - Что посеешь, то пожнешь, - рассмеялся Хлоупек, увидев, как обращается сержант со своим велосипедом.
   - Славек, я только доложу о своем прибытии и сразу же вернусь, пообещал сержант и исчез в здании.
   - Ну, посыпались один за другим, - проворчал Храстецкий.
   - Между прочим, Вашек - мировой парень, - вступился за сержанта Лейтера Хлоупек. - Ты его еще узнаешь. Отлично играет в футбол, и башка у него варит.
   - У Ножички велосипед лучше, и сам он такой хороший, что его нам вполне достаточно! - рассмеялся Цыган.
   Просветработник собрал их на лужайке перед домом. Они говорили о Союзе чешской молодежи, о бригадах помощи деревне, о новых фильмах, политических событиях в Праге и пограничных районах, о работе КПЧ. Лейтер внимательно присматривался к каждому, как бы оценивая. Хлоупек, заметив это, сказал:
   - Это, Вацлав, мое отделение. Ребята все что надо, с гарантией.
   - Хорошо, - улыбнулся сержант. - Я должен знать, с кем говорю, потому что нам, товарищи, предстоит много работы.
   К старшим по званию ребята в соответствии с уставом обращались "пан", слово "товарищи" было для них непривычным, но очень им понравилось.
   - Буду говорить откровенно, - продолжал политработник. - Теперь уже совершенно очевидно, что нашей партии придется вести решительную борьбу за республику. От других партий добра не жди, они все смотрят на Запад. А какая свистопляска поднялась вокруг национализации! Вы все из рабочих. Выступайте открыто против наших врагов. Я имею в виду прежде всего членов национально-социалистической партии. Что ни таможенник, то национальный социалист.
   Когда к ним стали подходить бойцы из других отделений, заинтересовавшиеся тем, что тут происходит, Хлоупек предостерегающе подмигнул Лейтеру. Тот умолк, а когда подошли Барак и Гофман, завел речь о том, что надо как можно скорее организовать библиотеку, так как зимой иначе будет скучно. Потом Лейтер поговорил с глазу на глаз с Хлоупеком и отправился на своем драндулете к соседней заставе Три Креста.
   После ужина Храстецкий, Цыган и Стромек пошли к Благоутам. Эта семья им очень понравилась при первой же встрече. Те сердечно приветствовали их и усадили за стол в кухне. Затем Благоутова, не слушая никаких возражений, провела их по всему дому. Они шли за ней в носках, потому что всюду царили образцовая чистота и порядок. Из дочерей дома была лишь самая старшая. Она хлопотала у плиты и в разговор не вступала.
   - Знаете, ребята, сколько в хозяйстве работы? За день так набегаешься, ой-ой!
   - Охотно верим, тетя, - поддержал ее Цыган. Это обращение хозяйка приняла как само собой разумеющееся и, предложив им теплых лепешек с маком, пододвинула кувшин с молоком.
   - Не откажемся. Наш Ярда приготовил такой ужин, что и есть нельзя, но мы пришли не за этим, - оправдывался Цыган.
   Вскоре пришел и Роубик. Он не хотел сначала заходить в дом, его пришлось долго уговаривать. Благоут сидел на цветастой кушетке и полировал валторну. Это был настоящий музыкант. Играл он с юных лет и в армии, в годы первой мировой войны, служил в оркестре.