"Я понимаю ваше положение, - продолжал Михаил все тем же "риторическим" тоном - снисходительно-поучающим. - Вам важно выиграть сроки, да, эти сроки вас, видимо, и обязывают искать пути наименьшего сопротивления... "
"При чем тут сроки? Разве есть вообще какие-нибудь другие пути?"
Опять мимо.
"Но углекислая атмосфера - это уже изменение физиологии, - подчеркнул он слово "уже". - Так спрашивается: какая разница, в каком направлении изменять физиологические функции? Дыхание, кровообращение, основной обмен... Трехпроцентная атмосфера неизбежно затронет весь организм. Так, может, проще подавить иммунитет по отношению к хлорелле?"
"И создать зеленых человечков"?
Я во все глаза смотрел на него: ну и... Не шутит ведь! Смотрит на тебя откуда-то... Дурак дураком все же чувствуешь себя, когда он смотрит на тебя вот так - как будто глаза у него вглубь ушли.
"Человечество, а значит и наука, все равно рано или поздно вынуждены будут решать эту проблему. Дефицит белка заставит. Эта задача, собственно, давно уже стоит перед человечеством".
А! Опять он за старое: человечество, голод. Вот почему, оказывается, мы ломимся в открытую (в закрытую?) форточку: зеленые человечки нужны для... Дефицит белка! Все ясно-понятно, почему бы и нам не подключиться к решению проблемы голода на земном шаре? А попутно создать и систему жизнеобеспечения... Да и создавать в этом случае ничего не надо: зеленые человечки не нуждаются ни в пище, ни в кислороде... А? Бред собачий. И это говорит мне медик, больше того - специалист в иммунопатологии?! А я-то думал, что все эти студенческие "розовые мечты" у него давно уже выветрились...
Я открыл рот - и напоролся на его взгляд. В буквальном смысле напоролся. И весь мой юмор испарился сам собой: "Есть вещи, над которыми не смеются". Наташа...
И вот опять эти "зеленые человечки"! Романтизм - духовная золотуха... Очевидно, эта мысль 'отразилась у меня на физиономии. Михаил резким движением открыл книгу, быстро перебросил с десяток страниц и стал читать с нотками раздражения - на тебе!
- "Позволительно спросить: действительно ли человечество как самостоятельная ветвь биологического древа на Земле, отменив по отношению к самому себе такие законы, как естественный отбор, осознав, как мы любим говаривать, и поставив себе на службу все остальные ветви сего древа, обрело некую эволюционную законченность, которую иные легкие на скорый суд "популяризаторы от науки" уподобляют даже тупику на железнодорожной станции?
Позволительно еще раз спросить: а действительно ли человечество, как считают иные гении метафизики, представляет собой вполне законченный, а может, даже и идеально-совершенный продукт биологической систематики? Аз есмь - и ничто больше. Оставив в стороне такие явления сугубо специфического характера, составляющие прерогативу хомо сапиенс, как сознание, вторая сигнальная система, неадекватность психологической реактивности на окружающую среду, мы, к глубокому прискорбию, вынуждены будем прийти к мало кем оспариваемому выводу, что человек, лишенный выше перечисленных прерогатив, превращается в заурядный биологический вид, целиком и полностью включенный в качестве звена всеядного млекопитающего в общий круговорот веществ органического мира Земли. А если так, то позволительно задаться вопросом: не наделила ли природа человека исключительным правом мыслить и действовать сознательно как раз для того, чтобы он нашел выход из эволюционно-биологических противоречий путем сознательной перестройки своей физиологии?.."
- Миша, я ведь все это читал...
- Не очень заметно, - отпарировал Михаил, но каким тоном! Непостижимо, но мне вдруг послышался голос профессора Скорика! "Не очень заметно, милейший, что, читая этот текст, вы что-нибудь из него извлекли..."
- Почему ты считаешь, - наседал на меня Михаил, - что физиологию человека нужно перестраивать именно в направлении приспособления к углекислой атмосфере? Как мы обожаем это словечко - приспосабливать! Готовы его переносить... - переносим! - даже в социально-общественную сферу.
- А что ты можешь предложить другое вместо приспособляемости?
- Приспособляемости? - переспросил меня Михаил. - А тебе не приходила в голову мысль, что живая природа в ее современном виде - результат не столько эффекта приспособляемости, сколько пластичности механизма симбиоза? С какой стати природа должна была наделить организм качеством, да к тому же в роли главного двигателя эволюционного процесса, являющимся следствием аномалии человеческой психики?
Вот они - антиномии Скорика... Если Дарвин пришел к выводу о естественном отборе индуктивно, то почему я не могу для этой же цели использовать дедукцию? Для доказательства антиномии естественному отбору...
- Извини, Миша, тебе везде хочется видеть симбиоз, но среди животных есть и хищники...
- Да? Но хищники среди животных никогда не уничтожают друг друга. Хищничество среди них - лишь способ питания, а не средство к подавлению себе подобных и захвату тебе не принадлежащего.
Бог ты мой! Как мне надоела эта доморощенная философия. Сначала все выворачивал наизнанку профессор Скорик, теперь - Куницын!.. Но ради чего выворачивал биологию профессор Скорик - ясно каждому, да он и не скрывал своих целей: "Лучше разозлить святош, чем молиться на святость". А Куницын? - Ясно, Михаил. Я понял тебя. Если теория эволюционного отбора, как ты считаешь, ведет биологическую ветвь человечества в тупик, то теория пластичного симбиоза... К автотрофности? Я верно понял?
Выбил я все-таки его из седла проповедника: такой глуповато-недоумевающий вид. Значит, попал в точку.
- Скажи, пожалуйста, а что ты намерен делать в рамках этой самой теории пластичного симбиоза с такой "мелочью", как иммунитет?
- Иммунитет? - удивился Михаил. - А тебе не приходила в голову мысль, что явно чужеродный в генетическом отношении плод в чреве матери - лучшее доказательство того, что непреодолимость иммунного барьера скорее фетиш в нашем сознании, чем реально существующий факт?
Скорик, Скорик... Сейчас он, чего доброго, прочтет мне лекцию о том, что иммунитет - точно такое же проявление межклеточного симбиоза, как и пласты хлорофилла внутри зеленых амеб и конволют; что, исходя из этого положения, легко допустить (а значит, и осуществить) возможность симбиоза между клетками автотрофов и гетеротрофов... Да что там далеко ходить за доказательствами! В тех же "Антиномиях" профессор Скорик подробно рассматривает физиологию тридакны - гигантской ракушки в четверть тонны весом: в крови ее мирно сотрудничают кровяные тельца с зооксантеллой ближайшей, кстати, родственницей нашей хлореллы-вульгарис. И живет себе эта тридакна сотни лет, не нуждаясь ни в пище, ни в кислороде... Чем не прообраз для человекаавтотрофа? И ведь ничего не скажешь: действительно, вся наша система жизнеобеспечения, все наши три метаболических круга регенерации, которые мы создали с помощью хлореллы, высших растений и бактерий плюс самая изощренная техника, все эти капроново-нейлоновые трубопроводы, реакторы, перекачивающие и уравнительные насосы, фильтры, ксеноновые лампы и прочая, и прочая - все это сама матушка-природа давным-давно создала и опробовала в теле тридакны, - только куда проще, естественней и органичней... В теле жалкого моллюска! Да, но мы-то с тобой, дорогой Михаил Иванович, имеем дело с человеком. С тем самым человеком, который, и это вам, доктор Куницын, известно гораздо лучше меня, наделен высшим типом иммунной защиты, с тем самым человеком, который может умереть даже от сотни-другой жалких микробов, а тут - влей ему в вены пару литров зооксантеллы! И ради чего, спрашивается? Ах да: "Каждую минуту на земном шаре умирает от голода 58 человек..." И что: зооксантелла ликвидирует квашиоркор[13]? Обеспечит организм всеми десятью аминокислотами? О, на целых тридцать процентов?.. По расчетам доктора Куницына? Но я-то знаю цену этим расчетам... Крупно поговорили, весьма крупно.
- Значит, тульский самовар на атомном реакторе? Михаил мою усмешку не заметил.
- Ты прав в одном, - размышлял он, сам с собой размышлял, как мне кажется, я присутствовал при сем, и только. - Создать в организме человека устойчивый симбиоз между эритроцитами и клетками зооксантеллы - задача чертовски трудная. И главная трудность здесь даже не в иммунном барьере: искусственная толерантность[14] - вопрос решенный...
- Да, решенный. - Такая убежденность в голосе! - Собственно, теория Бэрнета - Медавара открывает несколько путей к искусственной толерантности, но все они сводятся к прививке клеток-антигенов[15] в эмбриональном или постнатальном[16] периоде. Поскольку уже твердо установлено, что у человека иммунная система самосохранения вступает в строй месяца через два-три после рождения, прививки клеток с хлорофиллом - зооксантеллы, а может, и вашей хлореллы - детям можно будет делать сразу после рождения...
- Ты хочешь сказать - заражать?
На этот раз он мою иронию все же заметил.
- Вакцинировать - если уж быть предельно точным в терминологии. Да, ты прав: как прививки от корн, полиомиелита, оспы... Но с одной существенной разницей: поскольку в этом возрасте у ребенка иммунитета еще практически нет... ну, за исключением, конечно, той части иммунных тел, которые он получил через плаценту матери, то клетки с хлорофиллом в его организме будут вырабатывать не антитела, а толерантность по отношению к самим себе.
- Толерантность... для чего?
Я уже, кажется, начинал понимать логику его рас-суждений, но поверить в это, даже со ссылками на такие авторитеты, как Медавар и Бэрнет... То же самое, что увидеть, как волосы на твоей голове обратились в рыбью чешую.
- Для того чтобы позже, уже окрепшему ребенку или даже подростку, эти клетки с хлорофиллом можно было вводить в кровоток как свои собственные.
- Свои собственные?!
Этот вопрос у меня вырвался уже прямо-таки идиотски глупо. Но я действительно отказывался верить услышанному! Простите, это даже не "Антиномии" профессора Скорика...
- Да, именно так.
Шутит? Нет, не похоже. Да и потом кое-что ты ведь читал и сам: телята со смешанной системой кровообращения, цыплятапарабионты Гашека[17]... Но это все курьёзы, опыты над животными, а тут - дети! Дети, черт возьми! Не укладывается в голове...
- Почему же только опыты на животных? - Он словно читал мои мысли! Сидит, прихлебывает кофе из чашки и поглядывает!.. "Так, так, милейший... А ну, обнажите еще свою нам невежественность". - Почему же только на животных? Гуд[18] в своей лаборатории пересадил четырехлетнему мальчику кровь и костный мозг женского происхождения.
Гуд? Фамилия знакомая, но... Кровь и костный мозг женского происхождения? Не читал?..
- У мальчика, - продолжал Михаил, - была лимфопеническая недостаточность; отсутствовали миндалины, аденоиды, лимфатические узлы... В четыре года, одним словом, как новорожденный. Ну, и Гуд пересадил костный мозг и кровь от одной из его сестренок. Все вошло в норму.
- Но это же кровь человека, а не хлорелла, Миша. Да и...
- Кто разрешит экспериментировать на детях - это ты хочешь сказать? А в этом нет никакой необходимости, я тебе про Гуда рассказал так. Слишком велик у нас страх перед барьером иммунитета. А детям... Им будут делать прививки клеток зеленой культуры по уже отработанной, разумеется, и достаточно проверенной методике
- На ком? На лабораторных животных проверенной?
- Зачем на животных... Бэрнет и Феннер предсказали любопытный феномен... - Михаил поставил чашку на стол, откинулся на спинку кресла, помолчал, вновь потянулся к "Антиномиям биологии". - Видишь ли, старик, если иммунитет рассматривать как сугубо полицейские силы, охраняющие индивидуальную неповторимость организма, то невозможно ответить на самый главный вопрос: почему в этом случае из сферы иммунных реакций отторжения и уничтожения любых, подчеркиваю, любых антигенов выпала фаза воспроизводства? Почему не отторгается и не уничтожается при акте оплодотворения явно чужеродное мужское семя? И дальше: почему в этом случае иммунитет матери не отторгает и не уничтожает эмбрион ребенка?
- Ну, на эти вопросы... Ты ведь специалист по иммунитету, - рассмеялся я, фальшиво так хихикнул. - А с позиций теории пластичного симбиоза? - ткнул пальцем я в "Антиномии" Скорика.
- С позиций теории симбиоза иммунитет должен действовать не огульно, а избирательно и включаться только против антигенов, несущих организму опасность и гибель.
Да, это место я, кажется, помню: "Совершенно очевидно, - писал профессор Скорик, - что иммунитет вопреки распространенному мнению - не столько механизм защиты и самосохранения, сколько резистентности[19], другими словами, переходя на житейский язык, коммуникабельности организма в перенаселенном ценозе. А отсюда уже не составит труда даже для школьника постулировать вывод о том, что иммунитет, опять-таки вопреки весьма распространенному мнению, должен действовать не огульно - против любого антигена, а строго целенаправленно и избирательно..." Понятно:
Михаил опять цитировал Скорика.
- То есть ты хочешь сказать... - Я никак не мог точно сформулировать ускользающую от меня мысль - Если каким-то образом иммунные силы... ну убедить, что ли, что антиген организму вреда не принесет, то... отторжения клеточного материала не произойдет?
Михаил кивнул - уверенно, твердо. Вот, значит, в чем дело. Но как осуществить это практически, не говоря уже о том, что... Слова-то, слова! Убедить! Иммунитет убедить! Во сне такое не приснится.
- Именно эта возможность и вытекает из теории Бэрнета и Феннера, подтвердил Михаил свой кивок. - Два условия. Первое: по отношению к данной клеточной культуре в организме не должно быть никаких специфических антител, то есть ранее человек с данным антигеном не сталкивался...
- Человек? - вырвалось у меня.
- На лабораторных животных... взрослых животных феномен Бэрнета - Феннера уже проверен и дока-зан. - Михаил помолчал. - И второе условие: антиген, то есть клеточная культура с хлорофиллом, должен быть введен в организм в достаточно большом количестве. Только в этом случае произойдет симбиоз: чужие клетки будут приняты за свои.
- Но ведь это же... - Я так отчетливо вдруг представил всю эту картину: человек... переливание крови... замена: Не резиновые же вены... Так вот почему у него, когда он увидел культиватор с барботирующей хлореллой, вырвалось: "Зеленая кровь!" - Но ведь это... Как уловить грань? На грани жизни и смерти!..
- Возможно, - жестко подтвердил Михаил. - Проблема... да и не одна, конечно: как точно уловить соотношение клеток с хлорофиллом и эритроцитов? Как будет реагировать организм на метаболиты зеленой культуры? И с анемией считаться надо...
Наступило тягостное молчание - теперь уже не было ни вопросов, ни недомолвок. И все же до меня с огромным трудом доходил смысл сказанного. Но по мере того как доходил...
- Сколько же погибло лабораторных животных, пока нашли ответ на первый вопрос - о весовой пропорции?
Михаил пожал плечами. Какое это имеет значение - да? Цель оправдывает любые средства и жертвы?.. Но ведь рано или поздно, если уж решать проблему автотрофности человека всерьез, эксперименты с животных придется переносить на...
- Опыты... - Язык так и не повернулся сказать "на людях" - не повернулся. - Моделируются на животных?
- Пока нет.
Все понял с полуслова. И впервые посмотрел на меня прямо. Невольно вспомнился взгляд профессора Скорика: да, такой же обжигающий, только не иронией обжигающий, а... Не знаю. Отвел глаза.
- Значит, только методом проб и ошибок...
- Да.
Такое "да"... Отделяющее, Нас отделяющее... Меня.
И все же... Во мне что-то бунтовало, сопротивлялось!
Скажи, пожалуйста, как это он легко - "да"! Любые средства...
- Но ведь это же бесчеловечно!
- Да? А углекислая атмосфера - это, выходит, гуманная перестройка организма, его физиологии? - Прямо-таки издевка в голосе. - Кто и когда нашел метод количественной оценки гуманности? Как мы любим приспосабливаться... прикрываться чужим мнением, авторитетом, приказом... Знаешь, как однажды выразился Ганди? "Я знаю одного тирана - тихий голос совести..."
Бывают минуты, когда вырываются слова, после которых уже не только нечего говорить, но даже быть с человеком, которому эти слова сказаны, невозможно.
Посидев с полминуты, Михаил, по-прежнему на меня не глядя, хмурый, даже сгорбившийся, осторожно положил на столик "Антиномии" Скорика и, так и не сказав больше ни слова, вышел в прихожую. Как он одевался, я не слышал, и дверь закрыл за собой почти без звука.
Но ведь Наташа не найдет дорогу к нашему корпусу! Рабочий день давно закончился, все разошлись, пустой парк... И ты ведь обещал ее встретить, осел!
Я почти бежал. Сложность заключалась в том, что к нашему корпусу в глубине парка от входа ведет много дорожек. По какой она пошла?
Я побежал по центральному проезду до входного павильона к трамвайной остановке. Один трамвай, второй, третий... Уже шесть с четвертью. Где ее школа? Не может быть, чтобы она добиралась целый час, где-то разминулись. Опять разминулись...
Она ждала меня у входа в корпус. Маленькая, в темнокоричневом пальто, иззябшая. А в глазах! Думал, забыл этот взгляд - вопрошающее ожидание. Не забыл. Так она на меня смотрела, когда мы были еще... Когда я еще на что-то надеялся.
- Прости, Наташа. Думал, встречу у трамвая. Документ какойнибудь есть?
Раскрыла сумочку, порылась, подала паспорт.
- Пойдем.
Я не стал подниматься к себе в комнату - разделся в общем гардеробе, в фойе. Наташа была бледна и взволнована - ничего вокруг не замечала. Только вопрошающее ожидание в глазах.
Подошли к залу с гермокамерой.
- Погоди, Наташа, халат принесу.
Халат она надела чисто машинально. Поразительно, никогда не думал, что она способна так волноваться. За него, конечно, Михаила, волнуется. Но ведь с ним все в порядке!
- Там? - спросила Наташа, не сводя взгляда с темно-серой, обтянутой полиэтиленовой оболочкой камеры.
- Там.
Подвел ее к экрану видеоконтроля. Рабочий столик с бортовым журналом, один из парней возился на кухоньке - был виден со спины, еще чьи-то ноги свисали с верхней полки-кушетки... Тоже не Михаил.
- Садись, Наташа, - подвинул я ей стул. Но она, казалось, не расслышала так и осталась стоять, прикованная к телевизионному экрану.
- Как дела? - спросил я у дежурного врача.
- Все в норме, Александр Валерьевич. Готовятся к ужину. Через десять минут связь.
Глянул на Наташу. Она стояла, чуть подавшись к экрану, все в той же напряженной позе. Лицо чуть порозовело, но страх не проходил в ее серых глазах.
Я нажал на кнопку микрофона:
- Куницын, доложите о самочувствии экипажа. Не надо, наверное, было этого делать. Но я не Мог спокойно видеть эти страдающие Наташины глаза. Пусть уж увидит побыстрее.
- Он в фитотроне, Александр Валерьевич, - ответил один из парней - никак не научусь различать их по голосам. - Сейчас позовем.
Я заметил, как Наташа еще больше подалась к экрану. Замерла. Ждет.
Михаил появился довольно быстро. Прошел близко от монитора - огромная тень на пол-экрана, сел за столик, взял бортовой журнал. Теперь он был хорошо виден в профиль. Выждал еще с секунду, открыл журнал, глянул на свои часы - тень удивления пробежала по его лицу, не вовремя вызвал - и начал докладывать:
- Самочувствие у всех членов экипажа нормальное, Анализы...
Дальше посыпались цифры: количество лейкоцитов, кислотность и все остальное.
- Вопросы есть?
Он по-прежнему смотрел перед собой в микрофон, и на экране был виден в профиль. Я глянул на Наташу: отошла, кажется. Улыбается.
- Да, - нажал я на кнопку микрофона. - Как прогр...
- Миша! Я...
Вот дьявол! Не выдержали нервы у нее все же - сорвалось. А предупреждал, обещала!
Михаил мгновенно развернулся лицом к монитору, Что он там пытался увидеть - в черной стеклянной линзе объектива? Но Наташа, увидев, что он смотрит на нее в упор, смотрит с изумлением и бог знает с чем и как, опять побледнела как снег.
Я решил разрядить атмосферу. Переключил "громкую" на телефон и взял трубку с аппарата внутренней связи - с гермокамерой.
- Михаил, здесь Наташа. Что передать? Время истекает.
Михаил, по-прежнему глядя в упор на объектив телевизионного монитора, зашевелил губами. В трубке я услышал: "Дай ей телефон".
Я покосился на Наташу: что с ней творится!.. Под сердцем закололо вдруг так, что пришлось пригнуться к пульту. Наташа, Наташа...
- Дай ей телефон, - повторил Михаил. Что он - видит, что ли, что с ней? Хлебников, конечно, все видит и все слышит - у него "Норма" включена постоянно. Не миновать мне разноса.
- Ладно, только одно слово.
- Три, - потребовал Михаил.
- Ладно, - сдался я. - Но не больше. Время истекло. Протянул телефонную трубку Наташе, та схватила ее судорожным движением.
- Миша?
По видеоканалу вижу: говорит. Три слова... Встал, круто повернулся и исчез из поля зрения монитора. Очевидно, ушел в фитотрон. Я выключил связь.
- Пойдем, Наташа.
Она отдала мне трубку, расстегнула и сняла халат, а я ничего не мог ей сказать, хотя это было новым нарушением правил: в зале с гермокамерой можно было находиться только в халате. Взял у нее халат, и она вышла, не проронив ни слова и ни на кого не глядя, Даже "до свиданья" не сказала.
Отнес халат лаборанткам, догнал ее у гардероба, помог одеться, сам оделся - все молча. На нее я избегал смотреть.
Проводил ее до входного павильона.
- Спасибо, - улыбнулась она грустно. - Когда он вернется?
И у нее, выходит, эксперимент ассоциируется с полетом в космос?..
- Еще три недели.
- Извини, Саша. У меня что-то с нервами не в порядке. Последние ночи. Плохо спала. Даже не сказал, что... Ничего не сказал. Записка: "Вернусь через месяц", - Не хотел, наверно, тебя волновать.
- И сделал, как всегда, хуже. Ты бы вот на его месте так не поступил - я знаю. А он... Как ты живешь?
- Да так же. Покажись врачам. У тебя и вправду вид больной.
- Больной? Я-то что... Вот он что-то от меня скрывает. Проснусь среди ночи, лежит с открытыми глазами. Спрашиваю: "Что с тобой?" - "Да вот, мерещится всякое..." - Наташа помолчала. - Помнишь ту фотографию, Саша?
Странно, но я мгновенно сообразил, что она имеет в виду: тетрадь в черном ледерине. "Каждую минуту на земном шаре умирает от голода 58 человек прислушайтесь к их стонам..." А на первой странице газетный фотоснимок изможденные ребятишки. Живые скелеты...
- Вот, понимаешь, Саша... Наверно, эти ребятишки ему и мерещатся по ночам. Я почему-то уверена... Иногда просто боялась за его рассудок. Вдруг просыпаюсь, а он стонет... Он что-то задумал. Страшное задумал. Саша, я это чувствую. Иначе он бы мне рассказал все, понимаешь?
- Это у тебя, наверное, от нервов. Тебе надо обязательно показаться врачу.
- Да, может, ты и прав. Может, просто не хотел огорчать меня этой... вашей камерой. Глупо все, да, Саша? Ворвалась истеричка, наделала переполоху...
- Ну что ты! Какой уж там переполох.
- Спасибо. - Наташа прикоснулась к моему пальто. - Ты хороший, Саша. Спасибо тебе, А я вот...
Закусила губу, повернулась и убежала к трамвайной остановке.
А я... Четырнадцать лет, быльем поросло, а вот поди ты: увидел - и... Да нет, ерунда, о чем это я? Больной у нее вид, нервы, конечно...
Глава пятая Извечный свет
Зачем я вернулся в институт? Нечего мне там делать. Но и домой... "С ним что-то случилось?.. Ну я тебя умоляю..." У нее и в самом деле в голосе в тот момент была такая мольба... Никогда как-то в голову не приходило... Такое чувство! И когда он ей сказал по телефону... "Только одно слово". - "Три". Что он ей сказал? Ведь она буквально окаменела, когда услышала его голос из гермокамеры. Три слова... "Я тебя люблю"? Не слышал ни звука, но почти уверен: именно эти слова. По движению губ... Подошла ко мне... Да и видела ли она в тот момент меня? Сняла халат, протянула, словно на вешалку повесила. Столько людей в зале, все ведь поняли - кто она, все следили за каждым ее жестом, словом, а она... Даже меня не видела. "И ты ведь друг ему, правда?" С таким отчаяньем она это выкрикнула...
Что привело меня в зал с гермокамерой? Как я вообще здесь очутился? Пульт, видеоканал... Пустой экран. Телефон... "Только одно слово..." "Три"...
Из транса меня вывела Аллочка-красивые глазки: "Вас разыскивает Григорий Васильевич". Да? Придется идти.
Разнос от Хлебникова я принял как вполне заслуженный. Редкий случай, но мне этот нагоняй даже удовольствие доставил - все правильно: нельзя было Наташу пускать в зал в таком состоянии. Нельзя. Однако, если бы она была в другом состоянии, разве я бы стал добиваться пропуска? Так что все верно, все справедливо - разнос вполне заслуженный.
Но вот к другому разносу - от Таи - я не был готов совершенно. Впрочем, "разнос" в данном случае - совсем не то слово. И не ссора, а... некое подведение итогов, что ли. Но это я понял уже потом - задним числом.
Она, видимо, ждала меня. Я вообще не понимаю, почему она оказалась в институте. Домой ведь пошла - отдыхать. И вдруг открываю свою комнату, а она - там. Стоит в своей обычной позе у окна - сложив руки на груди, словно ей холодно.
- Тая? Ты здесь?
Подошел к ней, обнял за плечи. Она высвободилась из моих рук.
- Что с тобой, Таюша?
Молчит. Так многозначительно молчит! А, понял я: девицы ей уже доложили. А может, и сама все видела, когда я был с Наташей... Какая разница!
Я попробовал еще раз успокоить ее, приласкать. С прежним результатом даже на шаг отошла, в глубь комнаты. Ну что ж: ничего, видно, не поделаешь придется объясняться.
- Ты права, Тая. Между нами ничего не должно быть... лишнего. (Ну как повернулся язык сказать это слово? Это Наташа-то лишняя?..) С Наташей у меня... Ничего у меня с ней не было. Тая. Да и давно это было - четырнадцать лет назад. Четырнадцать, представляешь? Целая жизнь. Что тебе еще сказать?
"При чем тут сроки? Разве есть вообще какие-нибудь другие пути?"
Опять мимо.
"Но углекислая атмосфера - это уже изменение физиологии, - подчеркнул он слово "уже". - Так спрашивается: какая разница, в каком направлении изменять физиологические функции? Дыхание, кровообращение, основной обмен... Трехпроцентная атмосфера неизбежно затронет весь организм. Так, может, проще подавить иммунитет по отношению к хлорелле?"
"И создать зеленых человечков"?
Я во все глаза смотрел на него: ну и... Не шутит ведь! Смотрит на тебя откуда-то... Дурак дураком все же чувствуешь себя, когда он смотрит на тебя вот так - как будто глаза у него вглубь ушли.
"Человечество, а значит и наука, все равно рано или поздно вынуждены будут решать эту проблему. Дефицит белка заставит. Эта задача, собственно, давно уже стоит перед человечеством".
А! Опять он за старое: человечество, голод. Вот почему, оказывается, мы ломимся в открытую (в закрытую?) форточку: зеленые человечки нужны для... Дефицит белка! Все ясно-понятно, почему бы и нам не подключиться к решению проблемы голода на земном шаре? А попутно создать и систему жизнеобеспечения... Да и создавать в этом случае ничего не надо: зеленые человечки не нуждаются ни в пище, ни в кислороде... А? Бред собачий. И это говорит мне медик, больше того - специалист в иммунопатологии?! А я-то думал, что все эти студенческие "розовые мечты" у него давно уже выветрились...
Я открыл рот - и напоролся на его взгляд. В буквальном смысле напоролся. И весь мой юмор испарился сам собой: "Есть вещи, над которыми не смеются". Наташа...
И вот опять эти "зеленые человечки"! Романтизм - духовная золотуха... Очевидно, эта мысль 'отразилась у меня на физиономии. Михаил резким движением открыл книгу, быстро перебросил с десяток страниц и стал читать с нотками раздражения - на тебе!
- "Позволительно спросить: действительно ли человечество как самостоятельная ветвь биологического древа на Земле, отменив по отношению к самому себе такие законы, как естественный отбор, осознав, как мы любим говаривать, и поставив себе на службу все остальные ветви сего древа, обрело некую эволюционную законченность, которую иные легкие на скорый суд "популяризаторы от науки" уподобляют даже тупику на железнодорожной станции?
Позволительно еще раз спросить: а действительно ли человечество, как считают иные гении метафизики, представляет собой вполне законченный, а может, даже и идеально-совершенный продукт биологической систематики? Аз есмь - и ничто больше. Оставив в стороне такие явления сугубо специфического характера, составляющие прерогативу хомо сапиенс, как сознание, вторая сигнальная система, неадекватность психологической реактивности на окружающую среду, мы, к глубокому прискорбию, вынуждены будем прийти к мало кем оспариваемому выводу, что человек, лишенный выше перечисленных прерогатив, превращается в заурядный биологический вид, целиком и полностью включенный в качестве звена всеядного млекопитающего в общий круговорот веществ органического мира Земли. А если так, то позволительно задаться вопросом: не наделила ли природа человека исключительным правом мыслить и действовать сознательно как раз для того, чтобы он нашел выход из эволюционно-биологических противоречий путем сознательной перестройки своей физиологии?.."
- Миша, я ведь все это читал...
- Не очень заметно, - отпарировал Михаил, но каким тоном! Непостижимо, но мне вдруг послышался голос профессора Скорика! "Не очень заметно, милейший, что, читая этот текст, вы что-нибудь из него извлекли..."
- Почему ты считаешь, - наседал на меня Михаил, - что физиологию человека нужно перестраивать именно в направлении приспособления к углекислой атмосфере? Как мы обожаем это словечко - приспосабливать! Готовы его переносить... - переносим! - даже в социально-общественную сферу.
- А что ты можешь предложить другое вместо приспособляемости?
- Приспособляемости? - переспросил меня Михаил. - А тебе не приходила в голову мысль, что живая природа в ее современном виде - результат не столько эффекта приспособляемости, сколько пластичности механизма симбиоза? С какой стати природа должна была наделить организм качеством, да к тому же в роли главного двигателя эволюционного процесса, являющимся следствием аномалии человеческой психики?
Вот они - антиномии Скорика... Если Дарвин пришел к выводу о естественном отборе индуктивно, то почему я не могу для этой же цели использовать дедукцию? Для доказательства антиномии естественному отбору...
- Извини, Миша, тебе везде хочется видеть симбиоз, но среди животных есть и хищники...
- Да? Но хищники среди животных никогда не уничтожают друг друга. Хищничество среди них - лишь способ питания, а не средство к подавлению себе подобных и захвату тебе не принадлежащего.
Бог ты мой! Как мне надоела эта доморощенная философия. Сначала все выворачивал наизнанку профессор Скорик, теперь - Куницын!.. Но ради чего выворачивал биологию профессор Скорик - ясно каждому, да он и не скрывал своих целей: "Лучше разозлить святош, чем молиться на святость". А Куницын? - Ясно, Михаил. Я понял тебя. Если теория эволюционного отбора, как ты считаешь, ведет биологическую ветвь человечества в тупик, то теория пластичного симбиоза... К автотрофности? Я верно понял?
Выбил я все-таки его из седла проповедника: такой глуповато-недоумевающий вид. Значит, попал в точку.
- Скажи, пожалуйста, а что ты намерен делать в рамках этой самой теории пластичного симбиоза с такой "мелочью", как иммунитет?
- Иммунитет? - удивился Михаил. - А тебе не приходила в голову мысль, что явно чужеродный в генетическом отношении плод в чреве матери - лучшее доказательство того, что непреодолимость иммунного барьера скорее фетиш в нашем сознании, чем реально существующий факт?
Скорик, Скорик... Сейчас он, чего доброго, прочтет мне лекцию о том, что иммунитет - точно такое же проявление межклеточного симбиоза, как и пласты хлорофилла внутри зеленых амеб и конволют; что, исходя из этого положения, легко допустить (а значит, и осуществить) возможность симбиоза между клетками автотрофов и гетеротрофов... Да что там далеко ходить за доказательствами! В тех же "Антиномиях" профессор Скорик подробно рассматривает физиологию тридакны - гигантской ракушки в четверть тонны весом: в крови ее мирно сотрудничают кровяные тельца с зооксантеллой ближайшей, кстати, родственницей нашей хлореллы-вульгарис. И живет себе эта тридакна сотни лет, не нуждаясь ни в пище, ни в кислороде... Чем не прообраз для человекаавтотрофа? И ведь ничего не скажешь: действительно, вся наша система жизнеобеспечения, все наши три метаболических круга регенерации, которые мы создали с помощью хлореллы, высших растений и бактерий плюс самая изощренная техника, все эти капроново-нейлоновые трубопроводы, реакторы, перекачивающие и уравнительные насосы, фильтры, ксеноновые лампы и прочая, и прочая - все это сама матушка-природа давным-давно создала и опробовала в теле тридакны, - только куда проще, естественней и органичней... В теле жалкого моллюска! Да, но мы-то с тобой, дорогой Михаил Иванович, имеем дело с человеком. С тем самым человеком, который, и это вам, доктор Куницын, известно гораздо лучше меня, наделен высшим типом иммунной защиты, с тем самым человеком, который может умереть даже от сотни-другой жалких микробов, а тут - влей ему в вены пару литров зооксантеллы! И ради чего, спрашивается? Ах да: "Каждую минуту на земном шаре умирает от голода 58 человек..." И что: зооксантелла ликвидирует квашиоркор[13]? Обеспечит организм всеми десятью аминокислотами? О, на целых тридцать процентов?.. По расчетам доктора Куницына? Но я-то знаю цену этим расчетам... Крупно поговорили, весьма крупно.
- Значит, тульский самовар на атомном реакторе? Михаил мою усмешку не заметил.
- Ты прав в одном, - размышлял он, сам с собой размышлял, как мне кажется, я присутствовал при сем, и только. - Создать в организме человека устойчивый симбиоз между эритроцитами и клетками зооксантеллы - задача чертовски трудная. И главная трудность здесь даже не в иммунном барьере: искусственная толерантность[14] - вопрос решенный...
- Да, решенный. - Такая убежденность в голосе! - Собственно, теория Бэрнета - Медавара открывает несколько путей к искусственной толерантности, но все они сводятся к прививке клеток-антигенов[15] в эмбриональном или постнатальном[16] периоде. Поскольку уже твердо установлено, что у человека иммунная система самосохранения вступает в строй месяца через два-три после рождения, прививки клеток с хлорофиллом - зооксантеллы, а может, и вашей хлореллы - детям можно будет делать сразу после рождения...
- Ты хочешь сказать - заражать?
На этот раз он мою иронию все же заметил.
- Вакцинировать - если уж быть предельно точным в терминологии. Да, ты прав: как прививки от корн, полиомиелита, оспы... Но с одной существенной разницей: поскольку в этом возрасте у ребенка иммунитета еще практически нет... ну, за исключением, конечно, той части иммунных тел, которые он получил через плаценту матери, то клетки с хлорофиллом в его организме будут вырабатывать не антитела, а толерантность по отношению к самим себе.
- Толерантность... для чего?
Я уже, кажется, начинал понимать логику его рас-суждений, но поверить в это, даже со ссылками на такие авторитеты, как Медавар и Бэрнет... То же самое, что увидеть, как волосы на твоей голове обратились в рыбью чешую.
- Для того чтобы позже, уже окрепшему ребенку или даже подростку, эти клетки с хлорофиллом можно было вводить в кровоток как свои собственные.
- Свои собственные?!
Этот вопрос у меня вырвался уже прямо-таки идиотски глупо. Но я действительно отказывался верить услышанному! Простите, это даже не "Антиномии" профессора Скорика...
- Да, именно так.
Шутит? Нет, не похоже. Да и потом кое-что ты ведь читал и сам: телята со смешанной системой кровообращения, цыплятапарабионты Гашека[17]... Но это все курьёзы, опыты над животными, а тут - дети! Дети, черт возьми! Не укладывается в голове...
- Почему же только опыты на животных? - Он словно читал мои мысли! Сидит, прихлебывает кофе из чашки и поглядывает!.. "Так, так, милейший... А ну, обнажите еще свою нам невежественность". - Почему же только на животных? Гуд[18] в своей лаборатории пересадил четырехлетнему мальчику кровь и костный мозг женского происхождения.
Гуд? Фамилия знакомая, но... Кровь и костный мозг женского происхождения? Не читал?..
- У мальчика, - продолжал Михаил, - была лимфопеническая недостаточность; отсутствовали миндалины, аденоиды, лимфатические узлы... В четыре года, одним словом, как новорожденный. Ну, и Гуд пересадил костный мозг и кровь от одной из его сестренок. Все вошло в норму.
- Но это же кровь человека, а не хлорелла, Миша. Да и...
- Кто разрешит экспериментировать на детях - это ты хочешь сказать? А в этом нет никакой необходимости, я тебе про Гуда рассказал так. Слишком велик у нас страх перед барьером иммунитета. А детям... Им будут делать прививки клеток зеленой культуры по уже отработанной, разумеется, и достаточно проверенной методике
- На ком? На лабораторных животных проверенной?
- Зачем на животных... Бэрнет и Феннер предсказали любопытный феномен... - Михаил поставил чашку на стол, откинулся на спинку кресла, помолчал, вновь потянулся к "Антиномиям биологии". - Видишь ли, старик, если иммунитет рассматривать как сугубо полицейские силы, охраняющие индивидуальную неповторимость организма, то невозможно ответить на самый главный вопрос: почему в этом случае из сферы иммунных реакций отторжения и уничтожения любых, подчеркиваю, любых антигенов выпала фаза воспроизводства? Почему не отторгается и не уничтожается при акте оплодотворения явно чужеродное мужское семя? И дальше: почему в этом случае иммунитет матери не отторгает и не уничтожает эмбрион ребенка?
- Ну, на эти вопросы... Ты ведь специалист по иммунитету, - рассмеялся я, фальшиво так хихикнул. - А с позиций теории пластичного симбиоза? - ткнул пальцем я в "Антиномии" Скорика.
- С позиций теории симбиоза иммунитет должен действовать не огульно, а избирательно и включаться только против антигенов, несущих организму опасность и гибель.
Да, это место я, кажется, помню: "Совершенно очевидно, - писал профессор Скорик, - что иммунитет вопреки распространенному мнению - не столько механизм защиты и самосохранения, сколько резистентности[19], другими словами, переходя на житейский язык, коммуникабельности организма в перенаселенном ценозе. А отсюда уже не составит труда даже для школьника постулировать вывод о том, что иммунитет, опять-таки вопреки весьма распространенному мнению, должен действовать не огульно - против любого антигена, а строго целенаправленно и избирательно..." Понятно:
Михаил опять цитировал Скорика.
- То есть ты хочешь сказать... - Я никак не мог точно сформулировать ускользающую от меня мысль - Если каким-то образом иммунные силы... ну убедить, что ли, что антиген организму вреда не принесет, то... отторжения клеточного материала не произойдет?
Михаил кивнул - уверенно, твердо. Вот, значит, в чем дело. Но как осуществить это практически, не говоря уже о том, что... Слова-то, слова! Убедить! Иммунитет убедить! Во сне такое не приснится.
- Именно эта возможность и вытекает из теории Бэрнета и Феннера, подтвердил Михаил свой кивок. - Два условия. Первое: по отношению к данной клеточной культуре в организме не должно быть никаких специфических антител, то есть ранее человек с данным антигеном не сталкивался...
- Человек? - вырвалось у меня.
- На лабораторных животных... взрослых животных феномен Бэрнета - Феннера уже проверен и дока-зан. - Михаил помолчал. - И второе условие: антиген, то есть клеточная культура с хлорофиллом, должен быть введен в организм в достаточно большом количестве. Только в этом случае произойдет симбиоз: чужие клетки будут приняты за свои.
- Но ведь это же... - Я так отчетливо вдруг представил всю эту картину: человек... переливание крови... замена: Не резиновые же вены... Так вот почему у него, когда он увидел культиватор с барботирующей хлореллой, вырвалось: "Зеленая кровь!" - Но ведь это... Как уловить грань? На грани жизни и смерти!..
- Возможно, - жестко подтвердил Михаил. - Проблема... да и не одна, конечно: как точно уловить соотношение клеток с хлорофиллом и эритроцитов? Как будет реагировать организм на метаболиты зеленой культуры? И с анемией считаться надо...
Наступило тягостное молчание - теперь уже не было ни вопросов, ни недомолвок. И все же до меня с огромным трудом доходил смысл сказанного. Но по мере того как доходил...
- Сколько же погибло лабораторных животных, пока нашли ответ на первый вопрос - о весовой пропорции?
Михаил пожал плечами. Какое это имеет значение - да? Цель оправдывает любые средства и жертвы?.. Но ведь рано или поздно, если уж решать проблему автотрофности человека всерьез, эксперименты с животных придется переносить на...
- Опыты... - Язык так и не повернулся сказать "на людях" - не повернулся. - Моделируются на животных?
- Пока нет.
Все понял с полуслова. И впервые посмотрел на меня прямо. Невольно вспомнился взгляд профессора Скорика: да, такой же обжигающий, только не иронией обжигающий, а... Не знаю. Отвел глаза.
- Значит, только методом проб и ошибок...
- Да.
Такое "да"... Отделяющее, Нас отделяющее... Меня.
И все же... Во мне что-то бунтовало, сопротивлялось!
Скажи, пожалуйста, как это он легко - "да"! Любые средства...
- Но ведь это же бесчеловечно!
- Да? А углекислая атмосфера - это, выходит, гуманная перестройка организма, его физиологии? - Прямо-таки издевка в голосе. - Кто и когда нашел метод количественной оценки гуманности? Как мы любим приспосабливаться... прикрываться чужим мнением, авторитетом, приказом... Знаешь, как однажды выразился Ганди? "Я знаю одного тирана - тихий голос совести..."
Бывают минуты, когда вырываются слова, после которых уже не только нечего говорить, но даже быть с человеком, которому эти слова сказаны, невозможно.
Посидев с полминуты, Михаил, по-прежнему на меня не глядя, хмурый, даже сгорбившийся, осторожно положил на столик "Антиномии" Скорика и, так и не сказав больше ни слова, вышел в прихожую. Как он одевался, я не слышал, и дверь закрыл за собой почти без звука.
Но ведь Наташа не найдет дорогу к нашему корпусу! Рабочий день давно закончился, все разошлись, пустой парк... И ты ведь обещал ее встретить, осел!
Я почти бежал. Сложность заключалась в том, что к нашему корпусу в глубине парка от входа ведет много дорожек. По какой она пошла?
Я побежал по центральному проезду до входного павильона к трамвайной остановке. Один трамвай, второй, третий... Уже шесть с четвертью. Где ее школа? Не может быть, чтобы она добиралась целый час, где-то разминулись. Опять разминулись...
Она ждала меня у входа в корпус. Маленькая, в темнокоричневом пальто, иззябшая. А в глазах! Думал, забыл этот взгляд - вопрошающее ожидание. Не забыл. Так она на меня смотрела, когда мы были еще... Когда я еще на что-то надеялся.
- Прости, Наташа. Думал, встречу у трамвая. Документ какойнибудь есть?
Раскрыла сумочку, порылась, подала паспорт.
- Пойдем.
Я не стал подниматься к себе в комнату - разделся в общем гардеробе, в фойе. Наташа была бледна и взволнована - ничего вокруг не замечала. Только вопрошающее ожидание в глазах.
Подошли к залу с гермокамерой.
- Погоди, Наташа, халат принесу.
Халат она надела чисто машинально. Поразительно, никогда не думал, что она способна так волноваться. За него, конечно, Михаила, волнуется. Но ведь с ним все в порядке!
- Там? - спросила Наташа, не сводя взгляда с темно-серой, обтянутой полиэтиленовой оболочкой камеры.
- Там.
Подвел ее к экрану видеоконтроля. Рабочий столик с бортовым журналом, один из парней возился на кухоньке - был виден со спины, еще чьи-то ноги свисали с верхней полки-кушетки... Тоже не Михаил.
- Садись, Наташа, - подвинул я ей стул. Но она, казалось, не расслышала так и осталась стоять, прикованная к телевизионному экрану.
- Как дела? - спросил я у дежурного врача.
- Все в норме, Александр Валерьевич. Готовятся к ужину. Через десять минут связь.
Глянул на Наташу. Она стояла, чуть подавшись к экрану, все в той же напряженной позе. Лицо чуть порозовело, но страх не проходил в ее серых глазах.
Я нажал на кнопку микрофона:
- Куницын, доложите о самочувствии экипажа. Не надо, наверное, было этого делать. Но я не Мог спокойно видеть эти страдающие Наташины глаза. Пусть уж увидит побыстрее.
- Он в фитотроне, Александр Валерьевич, - ответил один из парней - никак не научусь различать их по голосам. - Сейчас позовем.
Я заметил, как Наташа еще больше подалась к экрану. Замерла. Ждет.
Михаил появился довольно быстро. Прошел близко от монитора - огромная тень на пол-экрана, сел за столик, взял бортовой журнал. Теперь он был хорошо виден в профиль. Выждал еще с секунду, открыл журнал, глянул на свои часы - тень удивления пробежала по его лицу, не вовремя вызвал - и начал докладывать:
- Самочувствие у всех членов экипажа нормальное, Анализы...
Дальше посыпались цифры: количество лейкоцитов, кислотность и все остальное.
- Вопросы есть?
Он по-прежнему смотрел перед собой в микрофон, и на экране был виден в профиль. Я глянул на Наташу: отошла, кажется. Улыбается.
- Да, - нажал я на кнопку микрофона. - Как прогр...
- Миша! Я...
Вот дьявол! Не выдержали нервы у нее все же - сорвалось. А предупреждал, обещала!
Михаил мгновенно развернулся лицом к монитору, Что он там пытался увидеть - в черной стеклянной линзе объектива? Но Наташа, увидев, что он смотрит на нее в упор, смотрит с изумлением и бог знает с чем и как, опять побледнела как снег.
Я решил разрядить атмосферу. Переключил "громкую" на телефон и взял трубку с аппарата внутренней связи - с гермокамерой.
- Михаил, здесь Наташа. Что передать? Время истекает.
Михаил, по-прежнему глядя в упор на объектив телевизионного монитора, зашевелил губами. В трубке я услышал: "Дай ей телефон".
Я покосился на Наташу: что с ней творится!.. Под сердцем закололо вдруг так, что пришлось пригнуться к пульту. Наташа, Наташа...
- Дай ей телефон, - повторил Михаил. Что он - видит, что ли, что с ней? Хлебников, конечно, все видит и все слышит - у него "Норма" включена постоянно. Не миновать мне разноса.
- Ладно, только одно слово.
- Три, - потребовал Михаил.
- Ладно, - сдался я. - Но не больше. Время истекло. Протянул телефонную трубку Наташе, та схватила ее судорожным движением.
- Миша?
По видеоканалу вижу: говорит. Три слова... Встал, круто повернулся и исчез из поля зрения монитора. Очевидно, ушел в фитотрон. Я выключил связь.
- Пойдем, Наташа.
Она отдала мне трубку, расстегнула и сняла халат, а я ничего не мог ей сказать, хотя это было новым нарушением правил: в зале с гермокамерой можно было находиться только в халате. Взял у нее халат, и она вышла, не проронив ни слова и ни на кого не глядя, Даже "до свиданья" не сказала.
Отнес халат лаборанткам, догнал ее у гардероба, помог одеться, сам оделся - все молча. На нее я избегал смотреть.
Проводил ее до входного павильона.
- Спасибо, - улыбнулась она грустно. - Когда он вернется?
И у нее, выходит, эксперимент ассоциируется с полетом в космос?..
- Еще три недели.
- Извини, Саша. У меня что-то с нервами не в порядке. Последние ночи. Плохо спала. Даже не сказал, что... Ничего не сказал. Записка: "Вернусь через месяц", - Не хотел, наверно, тебя волновать.
- И сделал, как всегда, хуже. Ты бы вот на его месте так не поступил - я знаю. А он... Как ты живешь?
- Да так же. Покажись врачам. У тебя и вправду вид больной.
- Больной? Я-то что... Вот он что-то от меня скрывает. Проснусь среди ночи, лежит с открытыми глазами. Спрашиваю: "Что с тобой?" - "Да вот, мерещится всякое..." - Наташа помолчала. - Помнишь ту фотографию, Саша?
Странно, но я мгновенно сообразил, что она имеет в виду: тетрадь в черном ледерине. "Каждую минуту на земном шаре умирает от голода 58 человек прислушайтесь к их стонам..." А на первой странице газетный фотоснимок изможденные ребятишки. Живые скелеты...
- Вот, понимаешь, Саша... Наверно, эти ребятишки ему и мерещатся по ночам. Я почему-то уверена... Иногда просто боялась за его рассудок. Вдруг просыпаюсь, а он стонет... Он что-то задумал. Страшное задумал. Саша, я это чувствую. Иначе он бы мне рассказал все, понимаешь?
- Это у тебя, наверное, от нервов. Тебе надо обязательно показаться врачу.
- Да, может, ты и прав. Может, просто не хотел огорчать меня этой... вашей камерой. Глупо все, да, Саша? Ворвалась истеричка, наделала переполоху...
- Ну что ты! Какой уж там переполох.
- Спасибо. - Наташа прикоснулась к моему пальто. - Ты хороший, Саша. Спасибо тебе, А я вот...
Закусила губу, повернулась и убежала к трамвайной остановке.
А я... Четырнадцать лет, быльем поросло, а вот поди ты: увидел - и... Да нет, ерунда, о чем это я? Больной у нее вид, нервы, конечно...
Глава пятая Извечный свет
Зачем я вернулся в институт? Нечего мне там делать. Но и домой... "С ним что-то случилось?.. Ну я тебя умоляю..." У нее и в самом деле в голосе в тот момент была такая мольба... Никогда как-то в голову не приходило... Такое чувство! И когда он ей сказал по телефону... "Только одно слово". - "Три". Что он ей сказал? Ведь она буквально окаменела, когда услышала его голос из гермокамеры. Три слова... "Я тебя люблю"? Не слышал ни звука, но почти уверен: именно эти слова. По движению губ... Подошла ко мне... Да и видела ли она в тот момент меня? Сняла халат, протянула, словно на вешалку повесила. Столько людей в зале, все ведь поняли - кто она, все следили за каждым ее жестом, словом, а она... Даже меня не видела. "И ты ведь друг ему, правда?" С таким отчаяньем она это выкрикнула...
Что привело меня в зал с гермокамерой? Как я вообще здесь очутился? Пульт, видеоканал... Пустой экран. Телефон... "Только одно слово..." "Три"...
Из транса меня вывела Аллочка-красивые глазки: "Вас разыскивает Григорий Васильевич". Да? Придется идти.
Разнос от Хлебникова я принял как вполне заслуженный. Редкий случай, но мне этот нагоняй даже удовольствие доставил - все правильно: нельзя было Наташу пускать в зал в таком состоянии. Нельзя. Однако, если бы она была в другом состоянии, разве я бы стал добиваться пропуска? Так что все верно, все справедливо - разнос вполне заслуженный.
Но вот к другому разносу - от Таи - я не был готов совершенно. Впрочем, "разнос" в данном случае - совсем не то слово. И не ссора, а... некое подведение итогов, что ли. Но это я понял уже потом - задним числом.
Она, видимо, ждала меня. Я вообще не понимаю, почему она оказалась в институте. Домой ведь пошла - отдыхать. И вдруг открываю свою комнату, а она - там. Стоит в своей обычной позе у окна - сложив руки на груди, словно ей холодно.
- Тая? Ты здесь?
Подошел к ней, обнял за плечи. Она высвободилась из моих рук.
- Что с тобой, Таюша?
Молчит. Так многозначительно молчит! А, понял я: девицы ей уже доложили. А может, и сама все видела, когда я был с Наташей... Какая разница!
Я попробовал еще раз успокоить ее, приласкать. С прежним результатом даже на шаг отошла, в глубь комнаты. Ну что ж: ничего, видно, не поделаешь придется объясняться.
- Ты права, Тая. Между нами ничего не должно быть... лишнего. (Ну как повернулся язык сказать это слово? Это Наташа-то лишняя?..) С Наташей у меня... Ничего у меня с ней не было. Тая. Да и давно это было - четырнадцать лет назад. Четырнадцать, представляешь? Целая жизнь. Что тебе еще сказать?