- Как самочувствие?
На экране вижу: сидят переговариваются, Михаил парням чтото рассказывает, Старцев даже жестикулирует - очевидно, речь идет о космонавтике.
Взгляд на монитор, на тебя, кажется, легкая улыбка... Ответил Старцев:
- Отлично, Александр Валерьевич. Поднимайте быстрее!
Через два часа мы добрались до двух с половиной процентов.
- "Площадка". Пять минут отдыха. Кто чувствует удушье - можете подышать чистым кислородом. Но не злоупотребляйте - потом будет трудно переходить на углекислую смесь. Как самочувствие?
- Нормальное.
Ответил Михаил. Кислородными масками не воспользовался никто. Это хорошо. Ибо чувствуют они себя там сейчас, судя по приборам, невесело: увеличился пульс, частое дыхание, повышенная электропроводимость кожи... Потеют.
- Миша, как выглядят члены экипажа? Подробно. Я включил магнитофон; рассказ Михаила очень важен - ни видеоконтроль, ни телеметрия не могли передать и "увидеть" того, что мог и должен был заметить опытный врач.
Секундная пауза.
- Легкая краснота. Дышим, кажется, чаще. Жарко. На лицах ребят мелкий пот... (А температуру в гермокамере снизили уже до девятнадцати градусов). В висках легкое покалывание...
- У всех?
- Нет, кажется. Но я чувствую.
- Так. Что еще? Опять секундная пауза.
- Ощущение тяжести. Такое впечатление, что работаем, несем тяжесть. Или бежим. Вот, кажется, все ощущения.
Все как по расписанию: все это мы ожидали - знали по литературным источникам и собственным опытам. Пока все нормально.
- Это пройдет. Организм адаптируется. Сейчас последний "подъем".
В течение часа закончилась адаптация: прошли головная боль, ощущение тяжести, пульс установился на восьмидесяти - у всех, но дыхание было по-прежнему частым и глубоким - частота понизится, знали об этом, не скоро. Никаких пока осложнений, никаких отклонений от программы. Ребята "подъем" на три процента перенесли отлично.
- Молодцы, - благодарю я их по связи. - Адаптация закончилась. Можете отстыковаться и приступать к выполнению программы.
Я почувствовал, что сзади, за моим креслом дежурного врача, кто-то стоит. Оглянулся - Хлебников.
- Разреши, я им скажу пару слов. Я уступил кресло. Он сел, удобно устроился, подвинул микрофон поближе.
- Проголодались, товарищи?
На экране мелькнула чья-то белозубая улыбка. Потом кто-то ответил - не Михаил:
- Еще как, Григорий Васильевич!
- Я вам хочу еще раз напомнить о важности эксперимента. По программе, как вы знаете, вам запланирована имитация космического полета. Да у вас и пища небесная - космонавты питались такими же лиофилизированными продуктами гордитесь!
Из динамика:
- Гордимся!
- Это последний вольный разговор с "землей", - продолжал Хлебников. - С этой минуты вы должны перейти на связь по режиму. Я понимаю, трудно будет вам. Но мы будем за вами следить беспрерывно. Мы с вами, друзья. Счастливого вам завершения эксперимента. Счастливого возвращения на "землю"!
- Спасибо.
Это сказал кто-то из парней. Михаил, я видел на экране, готовился брать кровь на анализы.
- Все, - сказал Хлебников, поднимаясь. - Кто дежурный врач?
- До восьми на пульте я. Потом - Сонина.
- Желаю успехов.
Хлебников с широкой, щедрой улыбкой подал мне руку, кивнул остальным "Работайте!" - и ушел. И Боданцев ушел с ним. Теперь в зале осталась только "спасательная команда".
Странный все-таки человек Хлебников. Радуется, А чему? Что благополучно прошел "подъем"? Все ведь еще впереди. Мне даже страшно подумать: вдруг у парней начнется некомпенсированный ацидоз. Конечно, Михаил - опытный врач, кислородные маски наготове, но кто толком знает, как надо с ним бороться, с некомпенсированным ацидозом? В какой дозе можно давать в этом случае кислород? Боданцев прав: одна надежда - на симбиоз. Авось матушка-природа не откажет благословить союз хлореллы с человеком и на этот раз - при трех процентах углекислоты. Будем надеяться Кто, говорят, не рискует, тот не знает, что такое счастье. Да, когда рискуешь собой - ладно, можно узнать вкус счастья. А вот когда другими...
- Александр Валерьевич, я посижу?
Тая. Смотрит настороженно - боится нарваться на отказ. Она за эти два последних дня подготовки к эксперименту тоже сдала: глаза запали, черты лица заострились, ресницы не крашены - некогда.
- Я хочу дождаться анализов крови, Таюша. Ты сама-то пообедала?
Кивнула. Усмехнулась, И тихо-тихо, чтобы не услышали техники:
- Я тебе пирожков принесла. Поешь? У меня в кармане.
- Поем, - рассмеялся и я, тоже тихо-тихо. И забрался к ней в карман халата, почувствовал при этом, как она вздрогнула и напряглась.
- Спасибо, Таюша. Так бы и просидел до восьми голодный.
Тая, не сказав ни слова, отошла к самописцам.
- Как там - все в порядке? - жуя пирожок, спросил я у нее.
- Все в порядке, Александр Валерьевич, - ответила Аллочка Любезнова по прозванию "красивые глазки". - Параметры не меняются.
Через полчаса Михаил сообщил мне данные анализов крови. Все в норме. Пока в норме.
Глава вторая Надежды и сомнения
Симбиоз в гермокамере наступил лишь на пятые сутки.
Все эти четыре дня мы, врачи и биологи, члены "спасательной команды", прожили в страшном напряжении. Сотни анализов крови, сотни графиков самописцев, бактериологических мазков - все это надо осмыслить, держать в голове и перед глазами, и все это бумажное море упрямо твердило об одном и том же: прогрессирующий ацидоз. А мы никак не могли нащупать точку симбиоза: меняли рацион испытателей, меняли подкормку хлореллы... Нет, никак не совпадают эти чертовы коэффициенты!
А ведь явления симбиоза - я уже рассказывал Михаилу - мы открыли неожиданно, даже не предполагая о его существовании. Не в биосфере, конечно, - там такой симбиоз наш шеф, профессор Скорик, нашел чисто теоретически, "на кончике пера", - а в лабораторной модели, в нашей гермокамере...
Вариант "А" системы биологической системы жизнеобеспечения мы отработали быстро (что-то около полугода) и без всяких осложнений - наши испытатели один процент углекислого газа в атмосфере почти не ощущали. Немного душно вот и все. Так примерно, как в плохо проветриваемом кинотеатре. Сложность была в другом: хлорелла должна была выдавать в гермокамеру для дыхания человека столько же кислорода, сколько человек выдыхает углекислого газа. Циолковский был мудрым мужем - все предусмотрел: "Растений должно быть столько, чтобы их корни, листья и плоды давали столько же кислорода, сколько его поглощают обитатели жилья. Если последние поглощают более, то люди задыхаются и ослабляются, а растения оживляются от избытка углекислого газа; если меньше, то людям дышится легко, но растения не имеют довольно углекислого газа и слабеют". Одним словом, речь шла о полной гармонии. Между человеком и хлореллой. А у нас в варианте "А" наблюдался первый случай: избыток углекислого газа и недостаток кислорода. Да и в "Б" - почти то же самое.
Вся эта арифметика с газовым балансом человека (шестьсот литров кислорода в сутки - поглощение и пятьсот сорок литров углекислого газа - выделение) была нам, конечно, известна и раньше. Думали мы и над этими коэффициентами ДК и АК. - чем же, какими способами создать равенство между ними дыхательным коэффициентом человека и ассимиляционным - хлореллы, а вот когда дело дошло до гермокамеры... Не получалась у нас эта самая гармония - и баста. А должна была получиться, должна была существовать в природе!.. Теория профессора Скорика о том, что животные и растения на Земле сожители-симбионанты, и его знаменитая формула о том, что жизнь дерева биологически эквивалентна жизни человека, крона березы, мол, дает в сутки столько кислорода, сколько нужно для одного индивида - известны широко. Он много об этом писал. Но это были все общие рассуждения с небольшой дозой математических расчетов. Скорее, агитация за спасение биосферы, чем исходные данные для получения симбиоза в гермокамере. Да он, признаться, никогда камерой всерьез и не занимался. Так, выслушивал, кое-что советовал...
Решение мы нашли сами - опытным путем. Сейчас уже в деталях и не помню, что мы делали... Вернее, чего только не делали! Но главным образом пытались изменять массу хлореллы: чуть меньше, чуть больше. Как в детской игре: горячо - холодно... Только потратив уйму сил и времени, поняли, что это совершенно бессмысленная затея: хлорелла, поглощая углекислый газ, размножается, ее масса все время изменяется. Головоломка, одним словом. Но все же нам эти чертовы коэффициенты - ДК и АК - почти удалось уравнять. Почти... Однако разница между ними всего в несколько сотых долей процента все равно приводила к тому, что за сутки из камеры исчезало двадцать литров кислорода. Недодавала хлорелла. Чего только мы с ней не дела ли - с этой дрянной микроводорослью: меняли режим освещения, меняли подкормку... Безрезультатно. Хоть тресни.
И вот когда мы уже потеряли надежду выровнять эти самые ДК и АК, установить в гермокамере ту самую гармонию, о которой в свое время писал Циолковский, кому-то пришла в голову идея: а почему мы, собственно, все время пытаемся повлиять только на хлореллу? А дыхательный коэффициент? От чего он зависит? Неужели тоже жестко стабильный? Все сначала - основной обмен, газоанализаторы... Теперь уже взялись за человека - за испытуемых. И выяснилось, что ДК у людей - весьма лабильная константа. Да какая там константа! Стоит человеку чуть изменить рацион питания, как ДК сразу же понижается или, наоборот, повышается. Ну а когда выяснили главное - дальше дело пошло быстрее: подтвердилось (об этом говорилось и в медицинских книгах, но мы, увы, с запозданием туда заглянули), что жиры ДК понижают, а углеводы - повышают. Другими словами, вопреки нашим расчетам и ожиданиям именно хлорелла оказалась в газовом балансе задающим элементом регулирования, ее АК оказался константой, а не ДК человека - как мы думали раньше - и как это, собственно, вытекало из теории симбиоза профессора Скорика - для биосферы в целом. Или же, что более вероятно, мы его теорию к условиям гермокамеры применяли слишком упрощенно.
Но что касается второй части проблемы баланса, то тут он, Сварог, оказался прав полностью: нормальное питание, рекомендованное диетологами, как раз и дает дыхательный коэффициент, в точности равный ассимиляционному коэффициенту земных растений. Я помню, как он, Сварог, выдал нам эту истину: "Меня, очевидно, нужно занести в список нарушителей баланса биосферы первым: ненавижу диетологов и все их рекомендации..."
И вот теперь в этом решающем эксперименте с экипажем держали экзамен и наша теория симбиоза "человек - хлорелла", и весь наш многолетний опыт создания нужного газового баланса в гермокамере регулированием рациона питания испытателей... Не можем добиться совпадения этих чертовых АК и ДК, и только!
Дома я почти не ночевал. Вся надежда была на ночь. Прошлые эксперименты подсказывали: если симбиоз наступит, то концентрация углекислоты в воздухе гермокамеры должна начать падать к часу ночи. И я сидел у пульта до двух, до трех часов, сидел, ходил бесконечными кругами и, покурив в уголке, возвращался к капнографу. Даже стучал ногтем по его крышке, как по барометру: сколько можно чертить у трех процентов? Сколько можно показывать "к буре"? А "буря" у нас одна - некомпенсированный ацидоз...
Я до самой смерти, наверное, не забуду, как "док" Хлебников свалился на мою голову с этим вариантом "Д". В буквальном смысле слова - с аэродрома и ко мне!..
- Что?! Вариант "Д"?
Я решил, что ослышался, и уставился на Хлебникова в недоумении: что это он - всерьез?
Десять минут назад меня разбудил длинный, требовательный звонок. Я, видно, задремал - блаженные минуты святого отдыха! - вскочил с кресла, очки свалились на пол, под ноги, едва не раздавил, а звонок такой настойчивый почти без пауз... Милиция, что ли? Открыл дверь. "Док" Хлебников. "Здравствуй. Один?" (Надо понимать: "Тая не в постели?") - "Здравствуй. Один".
Из прихожей, сбросив мне на руки свое роскошное пальтореглан с не менее роскошной шапкой, Хлебников, так и не ответив мне, откуда он свалился на мою голову (соображай сам: из академии, вестимо!), прошел на кухню, открыл холодильник. Он всегда сам хозяйничал - где бы ни был. И "Не возражаешь?" произносит чисто машинально - постфактум. Когда у него в руках было уже все, что ему нужно - бутылка "Бычьей крови", сыр, буженина, масло (хорошо, по пути из института домой зашел в гастроном - как чувствовал, что будут гости, правда, не о Хлебникове подумал), - вспомнил обо мне: "Где у тебя стаканы?" И тут же - обрадованно: "Ага".
Вышел из кухни, жуя бутерброд, сунул бутылку мне - сам открыл, подставил стаканы - свой и мой, но сначала все же свой, осушил одним глотком. А я к своему Стакану, оглушенный новостью - вариант "Д"! - кажется, даже не прикоснулся.
Ткнув пальцем по очкам на переносице - на место! - переправил стакан с вином из правой руки в левую, расстегнул пиджак, извлек из внутреннего кармана сложенную вдвое пачку машинописных листков и сунул мне:
- Читай!
"С. М. Городинский, А. Н. Карцев..." Еще четыре фамилии. "Тезисы к докладу "О пребывании человека в кабине космического корабля при повышенном содержании углекислого газа".
- Читай вслух.
- Зачем? - опять в недоумении - смеется, что ли? - посмотрел я на него.
- Этот доклад я еще толком не читал. Интересные данные. Обсудим. Читай!
Что ж, приказ начальника - закон для подчиненного. Пожалуйста!
"...Справедливо полагая, что идеальным решением вопросов жизнеобеспечения является создание замкнутого цикла, аналогичного круговороту веществ, имеющемуся на Земле, Циолковский не отрицал возможности применения химических веществ (щелочей) для удаления углекислоты..."
- А ты знаешь, Стишов, что такая физико-химическая система готовится в Москве? - перебил меня Хлебников.
- Слышал.
- А я видел.
Это была новость. До сих пор мы только слышали. Теперь, оказывается, имеем возможность и посмотреть...
- Допивай, - придвинул он мне мой стакан. - Промочи горло - хрипишь уже.
- Когда они начинают? - промочил я горло.
- Уже начали.
Еще одна новость. Представляю, с какими минами выслушают это завтра мои ребята: уже начали! А мы еще топчемся на месте. Так по крайней мере считает большинство чересчур горячих голов, начисто отметая все соображения о безопасности эксперимента, о методике работы, планомерности и так далее. В сущности, здраво рассуждая, мы занимаемся нелепейшим делом: человека, сформированного эволюцией для жизни в земной атмосфере, где углекислого газа никогда не было больше сотых долей процента, мы пытаемся заставить нормально функционировать в ядовитой для него атмосфере... Вариант "Д"! Конечно, на заводах, в кинотеатрах человек иногда дышит и таким воздухом - вынужденно, разумеется, и ограниченное время. Но мы-то ведь пытаемся эту атмосферу сделать для него нормальной! И другого пути, как утверждают боданцевские конструкторы, для нас нет: если хочешь создать реальную систему жизнеобеспечения для космических кораблей с неограниченным сроком полета, изволь космонавтов приучить жить в углекислой атмосфере. Мало им психических стрессов, несовместимости, перегрузок, так теперь надо перестраивать саму физиологию... Но что там у москвичей?
- И что же ты видел?
Хлебников усмехнулся:
- Сказку.
- А точнее?
- Весь комплекс.
Ну, могу представить. Москва - это не самодеятельность. Тут, черт побери, из-за каждого капнографа нужно объясняться чуть ли ни с директором института, бедняга Боданцев ездит к приятеляминженерам на заводы выклянчивать резцы, сверла, метчики; аппаратура, особенно радио, вся, как выражается Боданцев, на соплях, о бактериологической стерильности Руфина Мардер проводит беседы с каждым техником, да и как ее соблюдешь - эту стерильность экспериментов, когда монтажники сидят чуть не друг на друге! В тесноте, острят, да не в обиде Провинция - что поделаешь! Однако ведь что-то творим...
- Видел гермокамеру. Там сейчас экипаж.
- Трое?
- Трое. Видел и аппаратуру.
- Байконур?
- Примерно. Во всяком случае, имеют все, что надо.
- Поставил вопрос о равноправии?
- Поставил.
- Обещали?
- Почему обещали? Утвердили.
Это уже лучше. Утвердили, значит, смету. Можно работать спокойнее. Больше всего меня беспокоит телеметрия, сидит человек в камере неделями, месяцами, а мы не имеем возможности контролировать все его жизненные функции. Какие там все! Сердце да дыхание... А выходит человек из гермокамеры, попадает в бокс - за голову хватаемся, мышцы расслаблены, какие-то побочные рефлексы, говорит шепотом, а о микробной флоре и говорить нечего - наводнение... С виду здоров как бык, а на самом деле... В изолятор: На две недели.
- Как у них с клиническими исследованиями? Это тоже больной вопрос. У меня в лаборатории всего четыре врача. Что они могут сделать? Только и обеспечивают дежурство - у гермокамеры, а все исследования приходится вести в городской больнице. А там у врачей при виде наших "больных" глаза на лоб лезут: смеетесь, что ли, над нами? Вся трагедия в том, что медицина и в самом деле умеет обращаться только с больными. Здоровый человек для нее часто загадка за семью печатями.
- Клинические? - Хлебников налил еще стакан вина, отхлебнул, причмокнул с удовольствием. - Своя клиника, разумеется.
Своя!
- А программа? Какая у них программа?
- Отработка трех типов системы жизнеобеспечения. Значит, там взялись за дело серьезно. Сразу три варианта. Все варианты, разумеется, физико-химические, на щелочах, как и предсказывал Циолковский, но кто может сказать, что надежнее? Московская "химия" или наша углекислая "биология"? Надежнее, пожалуй, наша система - мы копируем матушку-природу, нашу земную биосферу, но вот которая из систем безопаснее?
- Значит, москвичи уже отрабатывают готовые системы жизнеобеспечения?
- Готовые? - Хлебников отхлебнул еще глоток "Бычьей крови". - Не совсем. Читай дальше, - приказал он - К москвичам мы еще вернемся.
Читать дальше после такой новости? Читать рассуждения о гениальности идей Циолковского, когда уже идут испытания этих идей во плоти и крови? Несколько мгновений я с удивлением глядел на Хлебникова: что все это значит? Примчался чуть не с аэродрома (в гараж, поди, только заехал - "Волгу" взять), выложил нежданноенегаданное решение с вариантом "Д", затем подсунул какой-то доклад "от Адама", а между прочим сообщает о том, что в Москве нам поставили фитиль!
- Читай! - с нотками раздражения повторил Хлебников. - У нас с тобой на сегодня еще уйма дел, Стишов.
- Каких еще дел? - покосился я на часы: восемь двадцать
- Читай!
- Пожалуйста!.. "В условиях длительного космического полета..."
- Читай суть. Результаты экспериментов. Я перебросил пару страничек. Эксперимент... Подчеркнуто карандашом.
"В эксперименте участвовало шесть здоровых испытуемых - мужчин в возрасте двадцать два - сорок лет, предварительно тщательно обследованных в условиях поликлиники. Испытуемые находились в течение восьми суток, двести два часа, в камере, имитирующей кабину космического корабля. На протяжении указанного времени в камере поддерживались параметры атмосферы в пределах следующих величин: углекислый газ - четыре процента..." - Четыре?! Вот зачем он привез этот доклад... Четыре! Значит, кто-то ведет параллельные исследования? Это тоже новость. До сих пор по биологическим системам жизнеобеспечения мы считали себя некими монополистами - по крайней мере у нас, в СССР. А что делается в США... Ничего, кажется, пока не делается. Ждут наших результатов. Практичные американцы - ничего не скажешь. Но откуда этот Городинский с коллегами? Из Института медико-биологических проблем? Что-то не помню там таких... А, доклад! - вспомнил я, что Хлебников ждет продолжения - уставился на меня, аки бык. Пробежал глазами абзац: параметры атмосферы... Четыре процента углекислоты, кислород - в норме, двадцать один процент, влажность... Все остальное в норме.
- Результаты?
Пожалуйста, результаты... Я перебросил еще пару страниц. Анализ... Опять подчеркнуто карандашом.
- "Анализ полученных данных показывает, что почти у всех испытуемых на протяжении всего эксперимента сохранялось удовлетворительное самочувствие..."
- Выводы.
- Сейчас найду и выводы... Ага! "Следует отметить, что все испытуемые в первые часы "действия повышенной концентрации углекислого газа предъявляли жалобы на появление рези в глазах, чувство тяжести в голове, одышку..." У наших испытателей рези в глазах не было, но мы и работали с одним процентом углекислоты, а вот тяжесть в голове и одышка... Все так, все точно так.
- Выводы, Стишов!
Выводы... Вот и выводы - подчеркнуто дважды.
- "Результаты проведенного эксперимента позволяют прийти к заключению, что пребывание здоровых мужчин в возрасте до сорока лет в состоянии относительного покоя..." - А, так у них они в камере не работали, а сидели! Ну, тогда выводы будут оптимистические - чего сомневаться? - "...в атмосфере с содержанием углекислого газа около четырех процентов и кислорода около двадцати одного процента..." - Я опустил цифры: давление, температура воздуха, влажность. Все в норме. У нас в гермокамере условия те же. - "...в течение восьми суток не сопровождалось существенными нарушениями основных физиологических функций организма".
- Твое резюме, Стишов?
Я поднял голову: Хлебников стоял передо мной в ожидании - поза боксера, готового парировать любой удар, любой выпад: плотно стиснутые губы едва кривились в иронической усмешке (заранее знаю, что ты скажешь!), но глаза из-за стекол очков смотрят настороженно.
Я положил доклад на стол - там я успел заметить еще несколько пунктов и примечаний, отмеченных карандашом, но сейчас, я понимал, Хлебникова интересовали не детали. Для него важно было главное: если испытуемые без существенных нарушений физиологии переносят четыре процента углекислоты, то можно ли ждать худших результатов при трех процентах?
- Скажи, Гриша... - Я запнулся на имени, давно уже не называл так фамильярно... да, с тех пор, как он стал начальником отдела. Я запнулся: говорить в таком доверительном тоне, когда перед тобой стоят в позе боксера...
- Ты о чем хочешь спросить меня? - Он поставил недопитый стакан на стол рядом с докладом. - Почему нам утвердили вариант "Д"?
- Как? Уже утвердили?
Я опять решил, что ослышался: утвердили на основании чужих экспериментов?!
- Утвердят.
- А-а... Если мы возьмем на себя ответственность? Кто проводил эти опыты в четырехпроцентной атмосфере? - кивнул я на доклад. - Подлодники? Или у нас появились конкуренты?
- Какая тебе разница?
В самом деле - какая? Тем более написано: доклад посвящен космосу - чего спрашивать? Конечно, я задал пустой вопрос, бабский треп, как говорит в таких случаях Хлебников, и можно лишь удивляться, что он отреагировал на него так деликатно. Обычная реакция - в таких случаях бывает куда жестче: "Я был о тебе более высокого мнения". Или: "Ты не мух, надеюсь, ловил, когда я об этом говорил?" Грубовато, конечно, да если разобраться - всего лишь жалкая пародия на свароговский сарказм и чаще на подражательство Учителю, как Он высокопарно, даже в научных статьях, называет Сварога, у него просто не хватает остроты ума и времени - ~ он страшно дорожит временем, наш шеф, и считает, чем короче реплика - тем лучше. Самая короткая в таких случаях, разумеется, - "Дуб". Но это уж слишком грубо, да и содержит в себе некую обиду - не правда ли? А Хлебников никогда и ни на кого не обижался. Всякие "чуйства" терпеть не может.
- Так я жду твоего резюме.
Я посмотрел на Хлебникова: действительно, ждет. Сверлит взглядом... Неприятно.
- Гриша, побойся бога! Какое ты от меня ждешь резюме?
- А разве ты не командуешь лабораторией медико-биологических исследований?
- Погоди, Гриша, давить на психику. В докладе есть еще коечто любопытное. - Я взял листки со стола, нашел на полях карандашные крыжики. - Хотя ты ведь читал сам... - Я мельком глянул на Хлебникова - никакой реакции! Вот выдержка у человека... - Нашел: "Физическая работоспособность (сила и выносливость), по данным динамографии, снижалась у большинства испытуемых до сорока процентов. Физическая нагрузка средней тяжести вызывала увеличение частоты дыхания и пульса".
- Ну и что?
Как что? Или он считает: вариант "Д" - в допустимой зоне? На границе. Четыре процента - это уже за границей. К тому же у нас испытатели работают не столько руками, сколько мозгами - все логично, но...
- У тебя есть еще сомнения?
- Есть.
Мне всегда трудно спорить с Хлебниковым. Такое чувство при этом... Поэтому я стараюсь приводить только факты.
На экране вижу: сидят переговариваются, Михаил парням чтото рассказывает, Старцев даже жестикулирует - очевидно, речь идет о космонавтике.
Взгляд на монитор, на тебя, кажется, легкая улыбка... Ответил Старцев:
- Отлично, Александр Валерьевич. Поднимайте быстрее!
Через два часа мы добрались до двух с половиной процентов.
- "Площадка". Пять минут отдыха. Кто чувствует удушье - можете подышать чистым кислородом. Но не злоупотребляйте - потом будет трудно переходить на углекислую смесь. Как самочувствие?
- Нормальное.
Ответил Михаил. Кислородными масками не воспользовался никто. Это хорошо. Ибо чувствуют они себя там сейчас, судя по приборам, невесело: увеличился пульс, частое дыхание, повышенная электропроводимость кожи... Потеют.
- Миша, как выглядят члены экипажа? Подробно. Я включил магнитофон; рассказ Михаила очень важен - ни видеоконтроль, ни телеметрия не могли передать и "увидеть" того, что мог и должен был заметить опытный врач.
Секундная пауза.
- Легкая краснота. Дышим, кажется, чаще. Жарко. На лицах ребят мелкий пот... (А температуру в гермокамере снизили уже до девятнадцати градусов). В висках легкое покалывание...
- У всех?
- Нет, кажется. Но я чувствую.
- Так. Что еще? Опять секундная пауза.
- Ощущение тяжести. Такое впечатление, что работаем, несем тяжесть. Или бежим. Вот, кажется, все ощущения.
Все как по расписанию: все это мы ожидали - знали по литературным источникам и собственным опытам. Пока все нормально.
- Это пройдет. Организм адаптируется. Сейчас последний "подъем".
В течение часа закончилась адаптация: прошли головная боль, ощущение тяжести, пульс установился на восьмидесяти - у всех, но дыхание было по-прежнему частым и глубоким - частота понизится, знали об этом, не скоро. Никаких пока осложнений, никаких отклонений от программы. Ребята "подъем" на три процента перенесли отлично.
- Молодцы, - благодарю я их по связи. - Адаптация закончилась. Можете отстыковаться и приступать к выполнению программы.
Я почувствовал, что сзади, за моим креслом дежурного врача, кто-то стоит. Оглянулся - Хлебников.
- Разреши, я им скажу пару слов. Я уступил кресло. Он сел, удобно устроился, подвинул микрофон поближе.
- Проголодались, товарищи?
На экране мелькнула чья-то белозубая улыбка. Потом кто-то ответил - не Михаил:
- Еще как, Григорий Васильевич!
- Я вам хочу еще раз напомнить о важности эксперимента. По программе, как вы знаете, вам запланирована имитация космического полета. Да у вас и пища небесная - космонавты питались такими же лиофилизированными продуктами гордитесь!
Из динамика:
- Гордимся!
- Это последний вольный разговор с "землей", - продолжал Хлебников. - С этой минуты вы должны перейти на связь по режиму. Я понимаю, трудно будет вам. Но мы будем за вами следить беспрерывно. Мы с вами, друзья. Счастливого вам завершения эксперимента. Счастливого возвращения на "землю"!
- Спасибо.
Это сказал кто-то из парней. Михаил, я видел на экране, готовился брать кровь на анализы.
- Все, - сказал Хлебников, поднимаясь. - Кто дежурный врач?
- До восьми на пульте я. Потом - Сонина.
- Желаю успехов.
Хлебников с широкой, щедрой улыбкой подал мне руку, кивнул остальным "Работайте!" - и ушел. И Боданцев ушел с ним. Теперь в зале осталась только "спасательная команда".
Странный все-таки человек Хлебников. Радуется, А чему? Что благополучно прошел "подъем"? Все ведь еще впереди. Мне даже страшно подумать: вдруг у парней начнется некомпенсированный ацидоз. Конечно, Михаил - опытный врач, кислородные маски наготове, но кто толком знает, как надо с ним бороться, с некомпенсированным ацидозом? В какой дозе можно давать в этом случае кислород? Боданцев прав: одна надежда - на симбиоз. Авось матушка-природа не откажет благословить союз хлореллы с человеком и на этот раз - при трех процентах углекислоты. Будем надеяться Кто, говорят, не рискует, тот не знает, что такое счастье. Да, когда рискуешь собой - ладно, можно узнать вкус счастья. А вот когда другими...
- Александр Валерьевич, я посижу?
Тая. Смотрит настороженно - боится нарваться на отказ. Она за эти два последних дня подготовки к эксперименту тоже сдала: глаза запали, черты лица заострились, ресницы не крашены - некогда.
- Я хочу дождаться анализов крови, Таюша. Ты сама-то пообедала?
Кивнула. Усмехнулась, И тихо-тихо, чтобы не услышали техники:
- Я тебе пирожков принесла. Поешь? У меня в кармане.
- Поем, - рассмеялся и я, тоже тихо-тихо. И забрался к ней в карман халата, почувствовал при этом, как она вздрогнула и напряглась.
- Спасибо, Таюша. Так бы и просидел до восьми голодный.
Тая, не сказав ни слова, отошла к самописцам.
- Как там - все в порядке? - жуя пирожок, спросил я у нее.
- Все в порядке, Александр Валерьевич, - ответила Аллочка Любезнова по прозванию "красивые глазки". - Параметры не меняются.
Через полчаса Михаил сообщил мне данные анализов крови. Все в норме. Пока в норме.
Глава вторая Надежды и сомнения
Симбиоз в гермокамере наступил лишь на пятые сутки.
Все эти четыре дня мы, врачи и биологи, члены "спасательной команды", прожили в страшном напряжении. Сотни анализов крови, сотни графиков самописцев, бактериологических мазков - все это надо осмыслить, держать в голове и перед глазами, и все это бумажное море упрямо твердило об одном и том же: прогрессирующий ацидоз. А мы никак не могли нащупать точку симбиоза: меняли рацион испытателей, меняли подкормку хлореллы... Нет, никак не совпадают эти чертовы коэффициенты!
А ведь явления симбиоза - я уже рассказывал Михаилу - мы открыли неожиданно, даже не предполагая о его существовании. Не в биосфере, конечно, - там такой симбиоз наш шеф, профессор Скорик, нашел чисто теоретически, "на кончике пера", - а в лабораторной модели, в нашей гермокамере...
Вариант "А" системы биологической системы жизнеобеспечения мы отработали быстро (что-то около полугода) и без всяких осложнений - наши испытатели один процент углекислого газа в атмосфере почти не ощущали. Немного душно вот и все. Так примерно, как в плохо проветриваемом кинотеатре. Сложность была в другом: хлорелла должна была выдавать в гермокамеру для дыхания человека столько же кислорода, сколько человек выдыхает углекислого газа. Циолковский был мудрым мужем - все предусмотрел: "Растений должно быть столько, чтобы их корни, листья и плоды давали столько же кислорода, сколько его поглощают обитатели жилья. Если последние поглощают более, то люди задыхаются и ослабляются, а растения оживляются от избытка углекислого газа; если меньше, то людям дышится легко, но растения не имеют довольно углекислого газа и слабеют". Одним словом, речь шла о полной гармонии. Между человеком и хлореллой. А у нас в варианте "А" наблюдался первый случай: избыток углекислого газа и недостаток кислорода. Да и в "Б" - почти то же самое.
Вся эта арифметика с газовым балансом человека (шестьсот литров кислорода в сутки - поглощение и пятьсот сорок литров углекислого газа - выделение) была нам, конечно, известна и раньше. Думали мы и над этими коэффициентами ДК и АК. - чем же, какими способами создать равенство между ними дыхательным коэффициентом человека и ассимиляционным - хлореллы, а вот когда дело дошло до гермокамеры... Не получалась у нас эта самая гармония - и баста. А должна была получиться, должна была существовать в природе!.. Теория профессора Скорика о том, что животные и растения на Земле сожители-симбионанты, и его знаменитая формула о том, что жизнь дерева биологически эквивалентна жизни человека, крона березы, мол, дает в сутки столько кислорода, сколько нужно для одного индивида - известны широко. Он много об этом писал. Но это были все общие рассуждения с небольшой дозой математических расчетов. Скорее, агитация за спасение биосферы, чем исходные данные для получения симбиоза в гермокамере. Да он, признаться, никогда камерой всерьез и не занимался. Так, выслушивал, кое-что советовал...
Решение мы нашли сами - опытным путем. Сейчас уже в деталях и не помню, что мы делали... Вернее, чего только не делали! Но главным образом пытались изменять массу хлореллы: чуть меньше, чуть больше. Как в детской игре: горячо - холодно... Только потратив уйму сил и времени, поняли, что это совершенно бессмысленная затея: хлорелла, поглощая углекислый газ, размножается, ее масса все время изменяется. Головоломка, одним словом. Но все же нам эти чертовы коэффициенты - ДК и АК - почти удалось уравнять. Почти... Однако разница между ними всего в несколько сотых долей процента все равно приводила к тому, что за сутки из камеры исчезало двадцать литров кислорода. Недодавала хлорелла. Чего только мы с ней не дела ли - с этой дрянной микроводорослью: меняли режим освещения, меняли подкормку... Безрезультатно. Хоть тресни.
И вот когда мы уже потеряли надежду выровнять эти самые ДК и АК, установить в гермокамере ту самую гармонию, о которой в свое время писал Циолковский, кому-то пришла в голову идея: а почему мы, собственно, все время пытаемся повлиять только на хлореллу? А дыхательный коэффициент? От чего он зависит? Неужели тоже жестко стабильный? Все сначала - основной обмен, газоанализаторы... Теперь уже взялись за человека - за испытуемых. И выяснилось, что ДК у людей - весьма лабильная константа. Да какая там константа! Стоит человеку чуть изменить рацион питания, как ДК сразу же понижается или, наоборот, повышается. Ну а когда выяснили главное - дальше дело пошло быстрее: подтвердилось (об этом говорилось и в медицинских книгах, но мы, увы, с запозданием туда заглянули), что жиры ДК понижают, а углеводы - повышают. Другими словами, вопреки нашим расчетам и ожиданиям именно хлорелла оказалась в газовом балансе задающим элементом регулирования, ее АК оказался константой, а не ДК человека - как мы думали раньше - и как это, собственно, вытекало из теории симбиоза профессора Скорика - для биосферы в целом. Или же, что более вероятно, мы его теорию к условиям гермокамеры применяли слишком упрощенно.
Но что касается второй части проблемы баланса, то тут он, Сварог, оказался прав полностью: нормальное питание, рекомендованное диетологами, как раз и дает дыхательный коэффициент, в точности равный ассимиляционному коэффициенту земных растений. Я помню, как он, Сварог, выдал нам эту истину: "Меня, очевидно, нужно занести в список нарушителей баланса биосферы первым: ненавижу диетологов и все их рекомендации..."
И вот теперь в этом решающем эксперименте с экипажем держали экзамен и наша теория симбиоза "человек - хлорелла", и весь наш многолетний опыт создания нужного газового баланса в гермокамере регулированием рациона питания испытателей... Не можем добиться совпадения этих чертовых АК и ДК, и только!
Дома я почти не ночевал. Вся надежда была на ночь. Прошлые эксперименты подсказывали: если симбиоз наступит, то концентрация углекислоты в воздухе гермокамеры должна начать падать к часу ночи. И я сидел у пульта до двух, до трех часов, сидел, ходил бесконечными кругами и, покурив в уголке, возвращался к капнографу. Даже стучал ногтем по его крышке, как по барометру: сколько можно чертить у трех процентов? Сколько можно показывать "к буре"? А "буря" у нас одна - некомпенсированный ацидоз...
Я до самой смерти, наверное, не забуду, как "док" Хлебников свалился на мою голову с этим вариантом "Д". В буквальном смысле слова - с аэродрома и ко мне!..
- Что?! Вариант "Д"?
Я решил, что ослышался, и уставился на Хлебникова в недоумении: что это он - всерьез?
Десять минут назад меня разбудил длинный, требовательный звонок. Я, видно, задремал - блаженные минуты святого отдыха! - вскочил с кресла, очки свалились на пол, под ноги, едва не раздавил, а звонок такой настойчивый почти без пауз... Милиция, что ли? Открыл дверь. "Док" Хлебников. "Здравствуй. Один?" (Надо понимать: "Тая не в постели?") - "Здравствуй. Один".
Из прихожей, сбросив мне на руки свое роскошное пальтореглан с не менее роскошной шапкой, Хлебников, так и не ответив мне, откуда он свалился на мою голову (соображай сам: из академии, вестимо!), прошел на кухню, открыл холодильник. Он всегда сам хозяйничал - где бы ни был. И "Не возражаешь?" произносит чисто машинально - постфактум. Когда у него в руках было уже все, что ему нужно - бутылка "Бычьей крови", сыр, буженина, масло (хорошо, по пути из института домой зашел в гастроном - как чувствовал, что будут гости, правда, не о Хлебникове подумал), - вспомнил обо мне: "Где у тебя стаканы?" И тут же - обрадованно: "Ага".
Вышел из кухни, жуя бутерброд, сунул бутылку мне - сам открыл, подставил стаканы - свой и мой, но сначала все же свой, осушил одним глотком. А я к своему Стакану, оглушенный новостью - вариант "Д"! - кажется, даже не прикоснулся.
Ткнув пальцем по очкам на переносице - на место! - переправил стакан с вином из правой руки в левую, расстегнул пиджак, извлек из внутреннего кармана сложенную вдвое пачку машинописных листков и сунул мне:
- Читай!
"С. М. Городинский, А. Н. Карцев..." Еще четыре фамилии. "Тезисы к докладу "О пребывании человека в кабине космического корабля при повышенном содержании углекислого газа".
- Читай вслух.
- Зачем? - опять в недоумении - смеется, что ли? - посмотрел я на него.
- Этот доклад я еще толком не читал. Интересные данные. Обсудим. Читай!
Что ж, приказ начальника - закон для подчиненного. Пожалуйста!
"...Справедливо полагая, что идеальным решением вопросов жизнеобеспечения является создание замкнутого цикла, аналогичного круговороту веществ, имеющемуся на Земле, Циолковский не отрицал возможности применения химических веществ (щелочей) для удаления углекислоты..."
- А ты знаешь, Стишов, что такая физико-химическая система готовится в Москве? - перебил меня Хлебников.
- Слышал.
- А я видел.
Это была новость. До сих пор мы только слышали. Теперь, оказывается, имеем возможность и посмотреть...
- Допивай, - придвинул он мне мой стакан. - Промочи горло - хрипишь уже.
- Когда они начинают? - промочил я горло.
- Уже начали.
Еще одна новость. Представляю, с какими минами выслушают это завтра мои ребята: уже начали! А мы еще топчемся на месте. Так по крайней мере считает большинство чересчур горячих голов, начисто отметая все соображения о безопасности эксперимента, о методике работы, планомерности и так далее. В сущности, здраво рассуждая, мы занимаемся нелепейшим делом: человека, сформированного эволюцией для жизни в земной атмосфере, где углекислого газа никогда не было больше сотых долей процента, мы пытаемся заставить нормально функционировать в ядовитой для него атмосфере... Вариант "Д"! Конечно, на заводах, в кинотеатрах человек иногда дышит и таким воздухом - вынужденно, разумеется, и ограниченное время. Но мы-то ведь пытаемся эту атмосферу сделать для него нормальной! И другого пути, как утверждают боданцевские конструкторы, для нас нет: если хочешь создать реальную систему жизнеобеспечения для космических кораблей с неограниченным сроком полета, изволь космонавтов приучить жить в углекислой атмосфере. Мало им психических стрессов, несовместимости, перегрузок, так теперь надо перестраивать саму физиологию... Но что там у москвичей?
- И что же ты видел?
Хлебников усмехнулся:
- Сказку.
- А точнее?
- Весь комплекс.
Ну, могу представить. Москва - это не самодеятельность. Тут, черт побери, из-за каждого капнографа нужно объясняться чуть ли ни с директором института, бедняга Боданцев ездит к приятеляминженерам на заводы выклянчивать резцы, сверла, метчики; аппаратура, особенно радио, вся, как выражается Боданцев, на соплях, о бактериологической стерильности Руфина Мардер проводит беседы с каждым техником, да и как ее соблюдешь - эту стерильность экспериментов, когда монтажники сидят чуть не друг на друге! В тесноте, острят, да не в обиде Провинция - что поделаешь! Однако ведь что-то творим...
- Видел гермокамеру. Там сейчас экипаж.
- Трое?
- Трое. Видел и аппаратуру.
- Байконур?
- Примерно. Во всяком случае, имеют все, что надо.
- Поставил вопрос о равноправии?
- Поставил.
- Обещали?
- Почему обещали? Утвердили.
Это уже лучше. Утвердили, значит, смету. Можно работать спокойнее. Больше всего меня беспокоит телеметрия, сидит человек в камере неделями, месяцами, а мы не имеем возможности контролировать все его жизненные функции. Какие там все! Сердце да дыхание... А выходит человек из гермокамеры, попадает в бокс - за голову хватаемся, мышцы расслаблены, какие-то побочные рефлексы, говорит шепотом, а о микробной флоре и говорить нечего - наводнение... С виду здоров как бык, а на самом деле... В изолятор: На две недели.
- Как у них с клиническими исследованиями? Это тоже больной вопрос. У меня в лаборатории всего четыре врача. Что они могут сделать? Только и обеспечивают дежурство - у гермокамеры, а все исследования приходится вести в городской больнице. А там у врачей при виде наших "больных" глаза на лоб лезут: смеетесь, что ли, над нами? Вся трагедия в том, что медицина и в самом деле умеет обращаться только с больными. Здоровый человек для нее часто загадка за семью печатями.
- Клинические? - Хлебников налил еще стакан вина, отхлебнул, причмокнул с удовольствием. - Своя клиника, разумеется.
Своя!
- А программа? Какая у них программа?
- Отработка трех типов системы жизнеобеспечения. Значит, там взялись за дело серьезно. Сразу три варианта. Все варианты, разумеется, физико-химические, на щелочах, как и предсказывал Циолковский, но кто может сказать, что надежнее? Московская "химия" или наша углекислая "биология"? Надежнее, пожалуй, наша система - мы копируем матушку-природу, нашу земную биосферу, но вот которая из систем безопаснее?
- Значит, москвичи уже отрабатывают готовые системы жизнеобеспечения?
- Готовые? - Хлебников отхлебнул еще глоток "Бычьей крови". - Не совсем. Читай дальше, - приказал он - К москвичам мы еще вернемся.
Читать дальше после такой новости? Читать рассуждения о гениальности идей Циолковского, когда уже идут испытания этих идей во плоти и крови? Несколько мгновений я с удивлением глядел на Хлебникова: что все это значит? Примчался чуть не с аэродрома (в гараж, поди, только заехал - "Волгу" взять), выложил нежданноенегаданное решение с вариантом "Д", затем подсунул какой-то доклад "от Адама", а между прочим сообщает о том, что в Москве нам поставили фитиль!
- Читай! - с нотками раздражения повторил Хлебников. - У нас с тобой на сегодня еще уйма дел, Стишов.
- Каких еще дел? - покосился я на часы: восемь двадцать
- Читай!
- Пожалуйста!.. "В условиях длительного космического полета..."
- Читай суть. Результаты экспериментов. Я перебросил пару страничек. Эксперимент... Подчеркнуто карандашом.
"В эксперименте участвовало шесть здоровых испытуемых - мужчин в возрасте двадцать два - сорок лет, предварительно тщательно обследованных в условиях поликлиники. Испытуемые находились в течение восьми суток, двести два часа, в камере, имитирующей кабину космического корабля. На протяжении указанного времени в камере поддерживались параметры атмосферы в пределах следующих величин: углекислый газ - четыре процента..." - Четыре?! Вот зачем он привез этот доклад... Четыре! Значит, кто-то ведет параллельные исследования? Это тоже новость. До сих пор по биологическим системам жизнеобеспечения мы считали себя некими монополистами - по крайней мере у нас, в СССР. А что делается в США... Ничего, кажется, пока не делается. Ждут наших результатов. Практичные американцы - ничего не скажешь. Но откуда этот Городинский с коллегами? Из Института медико-биологических проблем? Что-то не помню там таких... А, доклад! - вспомнил я, что Хлебников ждет продолжения - уставился на меня, аки бык. Пробежал глазами абзац: параметры атмосферы... Четыре процента углекислоты, кислород - в норме, двадцать один процент, влажность... Все остальное в норме.
- Результаты?
Пожалуйста, результаты... Я перебросил еще пару страниц. Анализ... Опять подчеркнуто карандашом.
- "Анализ полученных данных показывает, что почти у всех испытуемых на протяжении всего эксперимента сохранялось удовлетворительное самочувствие..."
- Выводы.
- Сейчас найду и выводы... Ага! "Следует отметить, что все испытуемые в первые часы "действия повышенной концентрации углекислого газа предъявляли жалобы на появление рези в глазах, чувство тяжести в голове, одышку..." У наших испытателей рези в глазах не было, но мы и работали с одним процентом углекислоты, а вот тяжесть в голове и одышка... Все так, все точно так.
- Выводы, Стишов!
Выводы... Вот и выводы - подчеркнуто дважды.
- "Результаты проведенного эксперимента позволяют прийти к заключению, что пребывание здоровых мужчин в возрасте до сорока лет в состоянии относительного покоя..." - А, так у них они в камере не работали, а сидели! Ну, тогда выводы будут оптимистические - чего сомневаться? - "...в атмосфере с содержанием углекислого газа около четырех процентов и кислорода около двадцати одного процента..." - Я опустил цифры: давление, температура воздуха, влажность. Все в норме. У нас в гермокамере условия те же. - "...в течение восьми суток не сопровождалось существенными нарушениями основных физиологических функций организма".
- Твое резюме, Стишов?
Я поднял голову: Хлебников стоял передо мной в ожидании - поза боксера, готового парировать любой удар, любой выпад: плотно стиснутые губы едва кривились в иронической усмешке (заранее знаю, что ты скажешь!), но глаза из-за стекол очков смотрят настороженно.
Я положил доклад на стол - там я успел заметить еще несколько пунктов и примечаний, отмеченных карандашом, но сейчас, я понимал, Хлебникова интересовали не детали. Для него важно было главное: если испытуемые без существенных нарушений физиологии переносят четыре процента углекислоты, то можно ли ждать худших результатов при трех процентах?
- Скажи, Гриша... - Я запнулся на имени, давно уже не называл так фамильярно... да, с тех пор, как он стал начальником отдела. Я запнулся: говорить в таком доверительном тоне, когда перед тобой стоят в позе боксера...
- Ты о чем хочешь спросить меня? - Он поставил недопитый стакан на стол рядом с докладом. - Почему нам утвердили вариант "Д"?
- Как? Уже утвердили?
Я опять решил, что ослышался: утвердили на основании чужих экспериментов?!
- Утвердят.
- А-а... Если мы возьмем на себя ответственность? Кто проводил эти опыты в четырехпроцентной атмосфере? - кивнул я на доклад. - Подлодники? Или у нас появились конкуренты?
- Какая тебе разница?
В самом деле - какая? Тем более написано: доклад посвящен космосу - чего спрашивать? Конечно, я задал пустой вопрос, бабский треп, как говорит в таких случаях Хлебников, и можно лишь удивляться, что он отреагировал на него так деликатно. Обычная реакция - в таких случаях бывает куда жестче: "Я был о тебе более высокого мнения". Или: "Ты не мух, надеюсь, ловил, когда я об этом говорил?" Грубовато, конечно, да если разобраться - всего лишь жалкая пародия на свароговский сарказм и чаще на подражательство Учителю, как Он высокопарно, даже в научных статьях, называет Сварога, у него просто не хватает остроты ума и времени - ~ он страшно дорожит временем, наш шеф, и считает, чем короче реплика - тем лучше. Самая короткая в таких случаях, разумеется, - "Дуб". Но это уж слишком грубо, да и содержит в себе некую обиду - не правда ли? А Хлебников никогда и ни на кого не обижался. Всякие "чуйства" терпеть не может.
- Так я жду твоего резюме.
Я посмотрел на Хлебникова: действительно, ждет. Сверлит взглядом... Неприятно.
- Гриша, побойся бога! Какое ты от меня ждешь резюме?
- А разве ты не командуешь лабораторией медико-биологических исследований?
- Погоди, Гриша, давить на психику. В докладе есть еще коечто любопытное. - Я взял листки со стола, нашел на полях карандашные крыжики. - Хотя ты ведь читал сам... - Я мельком глянул на Хлебникова - никакой реакции! Вот выдержка у человека... - Нашел: "Физическая работоспособность (сила и выносливость), по данным динамографии, снижалась у большинства испытуемых до сорока процентов. Физическая нагрузка средней тяжести вызывала увеличение частоты дыхания и пульса".
- Ну и что?
Как что? Или он считает: вариант "Д" - в допустимой зоне? На границе. Четыре процента - это уже за границей. К тому же у нас испытатели работают не столько руками, сколько мозгами - все логично, но...
- У тебя есть еще сомнения?
- Есть.
Мне всегда трудно спорить с Хлебниковым. Такое чувство при этом... Поэтому я стараюсь приводить только факты.