Страница:
— А может, все-таки… — всхлипнул галантерейщик.
— Нет, не может! — строго оборвал его д'Артаньян. — Здесь, в гостинице, вы в безопасности. Я предупрежу хозяина, чтобы он не допускал к вам никого постороннего. Но и сами тоже ни шагу из номера! Я вернусь часа через два-три. Надеюсь, с новостями.
Сказав это, он сурово кивнул и вышел прочь. Замок щелкнул прежде, чем д'Артаньян успел сделать два шага: супруги Бонасье хорошо усвоили данные им инструкции. Спускаясь по лестнице, д'Артаньян успел еще мимоходом подумать: чем, интересно, они будут заниматься в его отсутствие? А чем, спрашивается, могут заниматься муж и жена, находясь наедине в запертой комнате с широкой и наверняка мягкой кроватью? — поразился он собственной глупости. Конечно же выяснять, кто в доме хозяин! Д'Артаньян печально вздохнул: нельзя, однако, объять необъятное!
Он действительно дал хозяину четкие инструкции не пропускать к своим спутникам ни одного человека и вышел из отеля со спокойной совестью. Ведь он решился использовать галантерейщика с супругой в качестве прикрытия своей женевской вылазки, только будучи твердо уверенным, что сможет обеспечить их безопасность. И это было еще до того, как он впервые увидел Констанцию…
Д'Артаньян отправился пешком: блуждая по Женеве вместе с Бонасье, он приметил нужную ему улицу совсем недалеко от «Изумрудного пика». И сейчас, бодро помахивая рукой, он направлялся на явочную квартиру, с видом досужего прохожего глазея по сторонам и не выбиваясь в принципе из общей праздношатающейся толпы.
Дом 16 располагался как раз посредине Цветочной улицы, и лазутчик, помня инструкции, для начала прошел по противоположной, нечетной стороне, высматривая в окнах второго этажа условный знак. Знак — старинный рыцарский шлем с поднятым забралом — обнаружился довольно скоро, продемонстрировав, что явка чиста. Если бы забрало было опущено, значит, явка провалена и нужно искать вторую, резервную. А раз забрало поднято — можно заходить. Д'Артаньян облегченно вздохнул, дошел до конца улицы и, постояв там немного, вернулся к дому 16.
В ответ на удары дверного молоточка в двери распахнулось маленькое зарешеченное окошечко, и мрачная физиономия, появившаяся в нем, осведомилась по-французски:
— Чего угодно мсье?
— Справедливости и правды! — произнес д'Артаньян пароль, типичный для тайных протестантских сходок.
— Справедливость и правда давно проданы, мсье, — последовал условный отзыв. — Можем предложить только пражскую бижутерию и венецианское стекло.
— Хорошо, я возьму бижутерию, — не стал ломаться разведчик, и дверь тут же распахнулась.
Человек, отворивший ему, нес на плече мушкет, что в общем-то было неудивительно для приказчика богатого негоцианта, имеющего дело с пражской бижутерией, венецианским стеклом и прочим дорогостоящим товаром. Проведя псевдогасконца на второй этаж и оставив его в комнате с тяжелыми задернутыми гардинами и сервированным на двоих столом, провожатый велел ждать и вышел. Оставшись в одиночестве, д'Артаньян привычно проверил, ладно ли сидят за поясом пистолеты, легко ли выходит из ножен шпага, и… не успел сделать более ничего, как дверь снова открылась и на пороге появился Игнатий Корнеич. На какое-то мгновение два этих человека, два антиразведчика, два листочка, оторванных суровым ветром грядущей беды от родных осин, замерли друг против друга, а после бросились обниматься, не сдерживаясь более!
— Ну будет, будет! — сказал купец, в последний раз хлопнув д'Артаньяна по плечу и махнув вслед за тем рукавом по своим глазам. — Дай хоть поглядеть-то на тебя! — Улыбаясь, он придирчиво, словно лошадь на торгах, рассматривал юношу. — Хорош! Хорош! Убей меня бог, хорош! Подлинный француз стал! Только бороденка эта вот… — ткнул он пальцем в узкий клинышек элегантной бородки, которую псевдогасконец начал отпускать, подражая Атосу с Арамисом. — Ты с ней выглядишь, прости господи, ну просто как натуральный козел!
— Это точно! — не стал спорить д'Артаньян. — Французы, они все малость… того!
— Ну садись, садись! — Игнатий Корнеич гостеприимно подтолкнул его к столу. — Выпьем, Александра Михайлович, закусим, о делишках наших скорбных покалякаем! Э-э-э! Здесь не шугайся! — ободрил он лазутчика, заметив, как внимательно тот осматривается. — Здесь все проверено, можно говорить без опаски!
Опрокинув по чарке и закусив, Игнатий Корнеич и д'Артаньян замолчали, словно не зная, с чего начать.
— Давай, однако, о главном, Александра Михайлович! Скоро ли нам беды ждать?
— Нападения Франции? — уточнил разведчик и, получив в ответ утвердительный кивок, покачал головой. — Не знаю, Игнатий Корнеич. Не знаю.
— Вот как?
— Именно так! — подтвердил псевдогасконец и продолжил, тщательно взвешивая каждое слово и мысль: — В ближайшее время Французское королевство явно не собирается ни с кем воевать. Хотя мне и не удалось еще пробиться в элиту королевской гвардии, но я точно могу сказать — французская армия не приведена в настоящий момент в состояние боевой готовности и вряд ли будет приведена в ближайшее время.
— Уверен? — строго спросил купец.
— Уверен, Игнатий Корнеич! Вот в этом уверен целиком и полностью. Я уже успел завести знакомства в нескольких частях французской армии, начиная с роты мушкетеров, куда мне пока еще не удалось попасть, и могу сказать ответственно: в настоящий момент Франция действительно ни с кем воевать не собирается!
— Ну а в перспективе?
— Про перспективы говорить всегда сложно, — осторожно ответил лазутчик. — Однако я все же полагаю, что в перспективе у Франции скорее война с Англией или же Испанией, но никак не с Россией. Но это в ближайшей перспективе, а в отдаленное будущее я заглядывать пока что не решаюсь.
— Почему? — Игнатий Корнеич нахмурился. — Ведь мы предполагали, что тебе удастся войти в доверие к высшим чинам военного ведомства и так или иначе получить доступ к долгосрочным планам французской военщины.
— Да! — согласился д'Артаньян. — Так предполагалось, однако пока что мне не удалось пробиться в элитную воинскую часть, а рядовому гвардейцу ой как непросто войти в доверие к высшим чинам военного ведомства!
Игнатий Корнеич помолчал, обдумывая услышанное.
— Что же мешает тебе стать мушкетером? — уточнил он после паузы.
— Деньги! — Д'Артаньян вздохнул. — Деньги, а точнее, их отсутствие! — И пояснил, видя недоумение, отразившееся на лице купца: — Капитан королевских мушкетеров господин де Тревиль потребовал с меня ни много ни мало тысячу восемьсот экю за право надеть лазоревый плащ!
— Тысячу восемьсот экю! — Игнатий Корнеич, представлявший, видать, сколь внушительна сумма, ошеломленно уставился на него. — А говорят, мол, на Руси самые бессовестные взяточники да мздоимцы! Да… — Не в силах побороть изумление, он долго еще качал головой. В конце концов справившись с собой, он пообещал молодому человеку: — Ладно, насчет денег мы… подумаем! Сейчас у меня конечно же такой суммы при себе нет, но после… может быть… может быть. Хотя ты и сам тут… без дела-то не сиди! Попробуй к Тревилю этому окаянному какой иной подход найти. Понял?
— Понял, чего уж там! — Д'Артаньян усмехнулся. — На Центр надейся, а сам не плошай!
— Это точно! — подтвердил Игнатий Корнеич. — Маленько денег я тебе, разумеется, оставлю…
— Вот спасибо! — обрадовался разведчик. — Без денег в Европе — никуда! Все у них только за монеты! Все только за золото! Шагу нельзя ступить, чтобы тебя не обобрали!
Игнатий Корнеич вздохнул:
— Ничего не поделаешь, такое уж у них сейчас в Европе время! Эпоха первоначального накопления капитала называется. Все стремятся любыми способами капитал накопить! Колонии заморские грабят со страшной силой, вывозят оттуда и золото, и серебро, и самоцветы, и пушнину, и вообще все ценное, что только поддается вывозу! Королевство на королевство с аналогичными целями поднимают! Да и у себя дома, внутри собственной страны, своих же земляков грабить не гнушаются…
— На деньги опускать.
— То есть? — не понял Игнатий Корнеич.
— У них в Европе это называется «опускать на деньги», — объяснил д'Артаньян. — Стыдно же признаваться, что собственного соотечественника ограбил, да и перед Богом как-то… неловко, вот они и придумали специальный термин. Сказал «опустил на деньги» — и все в порядке: ни с Богом, ни с совестью никаких проблем!
— Ишь как у них все ловко-то придумано! — подивился европейской новации Игнатий Корнеич.
— Ловко, ничего не скажешь, — согласился псевдогасконец. — Чувствую я, таким вот образом и у нас в России люди скоро тоже начнут друг друга по парижской моде… опускать!
— И то верно: когда это в Россию с Запада что-нибудь хорошее приходило?! — подтвердил Игнатий Корнеич и, помолчав, спросил: — Ну а чего в городе Париже еще плохого есть?
Д'Артаньян задумался, не к месту вроде бы вспомнив Констанцию Бонасье, запертую сейчас в номере гостиницы «Изумрудный пик». Эх, спросили бы лучше, чего в городе Париже хорошего есть! Тогда можно было бы и про Констанцию рассказать, а плохое-то разве упомнишь?!
— А чего там хорошего-то может быть, в том Париже?! — Он пожал плечами. — Если уж вся Франция — страна насквозь агрессивная и неприглядная, то Париж и вовсе цитадель зла. Нет там совершенно ничего хорошего, начиная с религии. Виданное ли дело, чтобы во имя Христово одни христиане других резали, стреляли да на кострах палили, как католики с гугенотами?! Ну я понимаю еще, когда язычников каких, а тут своих же братьев христиан! Возможно ли поверить, что на Руси-матушке когда-нибудь случилось бы так, чтобы христиане разобщились просто из-за каких-то церковных книг, коим следует, напротив, объединять людей?! Это что касается французской деградации в области религии. Теперь о том же самом процессе в искусстве. Искусство, Игнатий Корнеич, это ведь что такое? Искусство — это способ прославления Господа нашего Иисуса Христа на грешной земле. Иконопись, песнопения церковные — вот что такое подлинное искусство. Но французы, погрязшие во грехе, от года к году все сильнее это забывают. Так что теперь в Европе вместо милых сердцу благообразных икон божьих малюют все больше баб с голыми титьками и с другими не менее голыми срамными местами. И это у них называется — эпоха Возрождения! Господи, если ты действительно существуешь, сделай так, чтобы срамотень эта позорная, разврат вавилонский, Возрождение мерзопакостное Россию-матушку уж как-нибудь миновало!
— Истинно так! — Игнатий Корнеич, слушавший его с открытым ртом, перекрестился. — Ну а в остальном-то жизнь в Париже как?
— Да никак! — воскликнул д'Артаньян. — Ну разве же это жизнь, когда ты идешь по улице, а тебе на голову опрокидывают цельную бадью фекалий?!
— Цельную бадью?! — не поверил Игнатий Корнеич.
— Цельную! — подтвердил разведчик. — Вот те крест! Собственными глазами видал! Игнатий Корнеич, я хоть пока еще и не обнаружил приготовлений французов к войне против нас, однако ж не сомневаюсь: от города, где на голову добрым людям, мирным прохожим, честным труженикам говнище премерзкое бадьями льют, ничего хорошего ждать не приходится!
Игнатий Корнеич покачал головой и, прежде чем его молодой собеседник, неправильно истолковавший его жест, принялся возражать, сказал:
— Насколько я, Александра Михайлович, эту Европу успел осмотреть и понять, а времени на это у меня было предостаточно, ибо, после того как мы с тобой в Греции расстались, я в Россию еще и не возвращался, лить говно на голову добрым людям — не одни лишь парижане мастаки, а все европейцы вообще. Их, европейцев, хлебом не корми, дай только обгадить кого-нибудь! Себя считают самыми умными, а всех остальных — варварами необразованными, способными лишь прислуживать им! Такие вот они, европейцы. — Он вздохнул. — Да ты рассказывай, рассказывай! А то, глядишь, скоро уж назад, к купчине твоему, Бонасье горемычному, настанет время возвращаться! — Игнатий Корнеич улыбнулся лазутчику.
И д'Артаньян рассказывал. Он рассказал о своей дороге от Марселя до Парижа (о том, как он добрался до Марселя, Игнатий Корнеич уже знал). Рассказал о знакомстве с Тревилем и неудачной попытке с ходу пробиться в мушкетеры (тысяча восемьсот экю! — еще раз огорченно ахнул экономный связной). Рассказал о встрече с Атосом, Портосом и Арамисом и о том, как он поселился у галантерейщика Бонасье (Игнатий Корнеич прилежно записал парижский адрес разведчика). Рассказал об аудиенции у короля Людовика и поступлении в гвардейскую роту Дезессара (уже что-то! — одобрил Игнатий Корнеич). Рассказал о дедовщине во французской армии и о разборке со старослужащим Бризмоном (поделом ему, собаке, расхохотался купец, будет знать, как на русский спецназ наезжать!). Рассказал о тщетных пока еще попытках войти в доверие к кому-нибудь из сановников Франции и о планах, разрабатываемых в этом направлении (ищи мотив, наставил его Игнатий Корнеич, ищи причину, из-за которой французы на Россию напасть могут, это подскажет, на кого из сановников стоит обратить особое внимание). Сильно позабавил купца рассказ о приглашении в Женеву, подготовленном лазутчиком для незадачливого Бонасье, и о пути в столицу Швейцарии (о своих чувствах к жене галантерейщика, вспыхнувших во время этого пути, д'Артаньян предпочел умолчать).
— А знаешь что, — сказал Игнатий Корнеич, когда псевдогасконец закончил свой отчет, — эту идею с приглашением можно повернуть самым забавным образом! Следующий сеанс связи Центр планирует месяцев через шесть-семь, то есть в апреле — мае этого года. Так. Ну и какие же в это время ярмарки неподалеку от Франции проводятся?
— Да нет, — покачал головой д'Артаньян, — во второй раз Бонасье не купится! Он конечно же болван, но и его глупости есть предел!
— Так в том-то и весь фокус: на этот-то раз ярмарка будет самой что ни на есть настоящей! — хохотнул купец. — Вот тебе бумага с пером. Пиши: Амстердам…
— Это вы, господин д'Артаньян? — спросил Бонасье, осторожно выглядывая в щелочку.
— Матерь Божья, ну кто же еще?! — хмыкнул разведчик, толчком плеча распахивая дверь и входя в номер.
Темноту кое-как разгоняла пара свечек в канделябре на столе. Их света хватило д'Артаньяну ровно на то, чтобы рассмотреть утомленную Констанцию, спящую прямо в платье поверх покрывала на постели.
Галантерейщик тут же запер дверь и начал причитать вполголоса:
— Ах, господин д'Артаньян, что же вы так долго-то?! Мы с Констанцией вконец извелись! Два часа вас нет! Три — нет! Четыре — нет! А мы одни в этом городе, окруженные врагами! Мы уже думали…
— Могу вас поздравить, господин Бонасье, — прервал его псевдогасконец, нимало не интересуясь, что там думал галантерейщик. — В этом городе ваших врагов нет. Это я установил со всей достоверностью.
— Быть того не может! — ахнул коммерсант.
— Информация совершенно достоверна, — снова заверил его д'Артаньян. — Я получил ее от капитана городской стражи. Для этого, правда, мне пришлось битых пять часов подпаивать его, каналью, в трактире! Кстати, мсье, в связи с этим с вас два экю…
— Хорошо, хорошо, сударь! — кивнул опущенный на деньги галантерейщик. — Но что же он вам сказал?
— Он сказал, что пару лет назад здесь, в Женеве, уже был подобный случай: один итальянский негоциант, горя желанием расправиться со своим конкурентом, составил письмо, уведомляющее того о получении наследства в Швейцарии. Его приказчик отправился в Женеву и оттуда послал письмо в Италию. Конкурент, естественно, обрадовался и ринулся в Альпы! А злодей…
— А злодей? — едва дыша переспросил Бонасье.
— А злодей тем временем спалил дотла все его склады и торговые лавки, похитил дочерей и надругался над женой! — оптимистическим тоном закончил разведчик.
— О боже! — забыв про спящую супругу, в ужасе возопил галантерейщик. — Горе! Горе мне, несчастному!
— Да успокойтесь вы…
— Горе мне! Горе! — не слушая его, заламывал руки господин Бонасье, согнув свои колени у ботфорт д'Артаньяна. — Моя лавочка! Моя милая галантерейная лавочка! Она пропала! Она погибла! Мой бизнес уничтожен! Я разорен! Разорен!! Ах, разорен!!!
Страдания несчастного были столь велики, что лазутчик даже ощутил легкий укол совести…
Сговорившись с Игнатием Корнеичем о месте и времени следующей встречи, получив от него инструкции, благословение на продолжение разведывательно-диверсионной деятельности и вместительный кошелечек, псевдогасконец, сопровождаемый парой вооруженных слуг, без приключений добрался до «Изумрудного пика» и постучался в дверь своего номера…
— Горе мне, горе! — продолжал стенать галантерейщик. — Я разорен! Я погиб! Погиб! О боже! Я погиб!
— Да не убивайтесь вы так! — Д'Артаньян похлопал его по плечу. — Взгляните на это иначе: жена ваша здесь, с вами. Дочерей у вас нет и никогда не было. Складов у вас также нет… нет ведь? Нет! Значит, потерять вы можете максимум свою лавку!
— Но это же все, что у меня есть! Моя лавочка! Мое сокровище!
— На ваше счастье, я оставил дома, над вашей лавочкой, шпагу своего отца…
— И что с того? — не понял Бонасье.
— А то, что если ваше сокровище — это ваша лавочка, то мое — отцовская шпага, и, если какой-нибудь урод поднимет руку на ваш дом и соответственно на мою шпагу, я отыщу его даже в аду и заставлю рассчитаться за все!
— Боже правый, господин д'Артаньян! Вы мой ангел-хранитель!
— По-видимому, да, — улыбнулся лазутчик. — Кроме этого, у меня для вас еще одна хорошая новость. Капитан городской стражи сообщил мне, что настоящая международная ярмарка проходит не в Женеве, а в Амстердаме, и не осенью, а весной. Имея такую информацию, вы можете повернуть злую шутку ваших конкурентов в свою пользу!
— Что?! — Бонасье всплеснул руками. — Чтобы я еще раз оставил свою торговлю?! Чтобы я еще раз вообще покинул улицу Могильщиков?! Да ни за что на свете!
— Дело, разумеется, ваше, мсье! — Д'Артаньян пожал плечами. — Но я бы, например, обязательно воспользовался этими сведениями! Представляете, ваши враги отправили вас за тридевять земель, стремясь обстряпать свои темные делишки, а вы вернулись обладателем бесценной информации и оставили их с носом!
На лице галантерейщика отразилась напряженная работа мысли, в результате которой он озадачил д'Артаньяна следующим вопросом:
— А что, если и это обман?
— И это?! Полно вам, мсье! Уж женевскому-то гвардейцу нет никакой нужды обманывать вас! И меня, — прибавил он, подумав. — Хотя… — он подумал еще, — пожалуй, вы правы. На этот раз мы будем умнее. Эту информацию мы тщательнейшим образом проверим!
— Господин д'Артаньян! Воистину вы мой ангел-хранитель! — Приободрившийся коммерсант едва не бросился ему на шею. — Если сведения о ярмарке в Амстердаме верны, вы составите мне компанию и на этот раз?
— Знаете что, господин Бонасье, давайте-ка для начала проверим эти самые сведения, потом вернемся в Париж, потом проживем эти полгода, а потом… потом посмотрим!
— Вы гений, сударь! Гений! — воскликнул галантерейщик. — Однако что же нам делать сейчас?
— Сейчас? — Д'Артаньян мощно зевнул. — Сейчас я предлагаю лечь спать, а завтра с первыми лучами солнца не мешкая отправляться в обратный путь…
— В Париж?
— В Париж!
Глава 7
Рядовой роты мушкетеров.
Уроженец африканского континента, год рождения неизвестен.
Добрый католик. Беспощаден к врагам святой католической церкви, Французской короны и своим собственным.
Отменный мыслитель. Прекрасный спортсмен.
Характер неопределенный: уравновешенный, но временами буйный, твердый, а иногда не очень и нордический (настолько, насколько может быть нордическим характер негра).
В связях, порочащих его, не замечен.
Слабости— Шекспир (заядлый театрал!). Любимый персонаж… ну кто читал Шекспира, и сам догадается, а кто нет— все равно не поймет.
— В Париж?
— В Париж!
— Ну воля ваша, Портос! — Д'Артаньян усмехнулся, поднимая стакан с портвейном. — Давайте выпьем за мое возвращение в Париж, хотя я и вернулся месяц назад.
— За возвращение домой лишний раз выпить не грех, — нравоучительно ответил чернокожий мушкетер, опрокидывая свой стакан. — Ничто не может быть лучше дома!
— Это точно, — согласился разведчик, грустно глядя куда-то в небо, как будто ища ответа…
Арап подметил его печаль, но истолковал ее, разумеется, по-своему:
— Каналья Бонасье! Скорей бы уж этот проклятый галантерейщик от вас отвязался!
Д'Артаньян понимающе усмехнулся.
— Ну на этот-то раз он нашел, что хотел? — спросил Портос.
— О да! Ярмарка в Амстердаме его ожиданий не обманула! Он нашел там все, что хотел, и даже более: своего заклятого товарища Бенуа, галантерейщика с улицы Кассет. В Париж вернулся веселый как птица!
И благодарный мне как папе римскому, добавил он про себя.
…Еще полгода назад, наведя в Женеве справки о ярмарке в Амстердаме и убедившись в достоверности сведений, полученных д'Артаньяном, Бонасье активно засобирался в Голландию. Когда же он вернулся в Париж и обнаружил свою милую галантерейную лавочку в целости и сохранности, эта активность обрела характер мании. Не вспоминая более о подложном письме, вытащившем его в Швейцарские Альпы, домовладелец д'Артаньяна едва ли не каждый день заводил со своим молодым постояльцем разговор о том, как хорошо было бы им веселой майскою порой оседлать своих верных росинантов и направиться в сторону Амстердама. О Констанции он, естественно, разговора более не заводил, с огромным трудом примирившись с женой после женевского конфуза…
Поломавшись для порядка и выторговав у галантерейщика еще полгода бесплатного проживания, псевдогасконец согласился сопроводить его в качестве телохранителя и в этом путешествии, которое началось в середине мая. Прибыв в Амстердам и оставив Бонасье, ослепленного великолепием и многообразием товаров, свезенных сюда коммерсантами со всей Европы, порхать вдоль торговых рядов, он, как и в Женеве, отправился на явочную квартиру. К большому его огорчению, на явке его ожидал не Игнатий Корнеич, а Родион Тверской — его товарищ по Суздальскому учебно-тренировочному центру спецназа, выполнявший свое первое задание за рубежами России. Он сказал, что на обратной дороге из Швейцарии Игнатий Корнеич сильно захворал и не смог отправиться в Амстердам на условленную встречу. И добро если бы на этом скверные сведения закончились! Увы, Родион помимо всего прочего сообщил, что вопрос с тысячей восьмьюстами экю, необходимыми д'Артаньяну, пока что не решен и разведчику самому придется поломать над ним голову. Довольно резко ответив, что ему в Париже и без того головоломок хватает, псевдогасконец изложил все узнанное им за истекшие со времен женевской встречи полгода. Никто из всех французских сановников, на которых ему удалось выйти до сей поры, даже не помышляет сейчас о войне с Россией. В том же, что ему не удалось (и не удастся, по-видимому, в ближайшее время) выйти на верхушку вражеского государства, отчасти вина Центра! Ясных и очевидных причин, способных подтолкнуть Францию к нападению на Россию, он также не обнаружил. Может, еще обнаружит, но пока увы!
Из всего произошедшего в его жизни за это время д'Артаньян обошел в своем докладе разве что свои отношения с прелестной женой галантерейщика Бонасье — Констанцией. С одной стороны, об этих отношениях Центру было знать совершенно не обязательно, с другой — лазутчик и сам еще в них толком не разобрался.
Констанция…
На протяжении последнего полугода мысли об этой женщине стали неотъемлемой частью жизни д'Артаньяна, напряженностью своей уступая разве что мыслям о близящемся нападении Франции на Россию и его долге это нападение предотвратить. Необычная и спорная (с точки зрения парижан) красота Констанции Бонасье, ее тонкий, поистине придворный ум и доброе (в известных пределах) сердце привлекали молодого человека, заставляя пропускать дружеские застолья и пирушки в надежде на встречу с королевской кастеляншей. Зная дни, когда она бывала дома, юноша с утра занимал наблюдательный пост у окна, стараясь не пропустить момент, когда в конце улицы Могильщиков покажется ее фигура, и был сам не свой от радости, если галантерейщику нужно было куда-нибудь отлучиться, оставив жену одну дома. Тогда он пулей слетал со своего второго этажа и моментально оказывался у ног госпожи Бонасье. В такие минуты женевское путешествие воскресало в их памяти, заставляя снова и снова покатываться со смеху при воспоминаниях о 3-й улице Строителей и отеле «Изумрудный пик». Пользуясь возможностью проникать в Лувр во время дежурства друзей-мушкетеров, лазутчик и там несколько раз встречался с Констанцией в ее маленькой комнатке в покоях ее королевского величества на третьем этаже.
Однако… несмотря на все это, д'Артаньян не мог заставить себя вывести отношения с прекрасной Констанцией на новый уровень! Он всегда помнил о том, кто такой он сам в этой стране. Ни на секунду не забывал он, что, случись ему провалиться, быть рассекреченным, последствия для всех людей, окружавших его в Париже, могут быть самыми плачевными. Безусловно, Атос, Портос и Арамис вывернутся из-под удара: они мужчины, у них есть шпаги и надежная защита в лице капитана де Тревиля. Но Констанция! Кто спасет ее?! Кто поможет этой женщине?! Королева? Сомнительно. Скорее всего, ей предстоит пройти все круги ада, предназначенные узникам Бастилии. Д'Артаньян помнил это.
— Нет, не может! — строго оборвал его д'Артаньян. — Здесь, в гостинице, вы в безопасности. Я предупрежу хозяина, чтобы он не допускал к вам никого постороннего. Но и сами тоже ни шагу из номера! Я вернусь часа через два-три. Надеюсь, с новостями.
Сказав это, он сурово кивнул и вышел прочь. Замок щелкнул прежде, чем д'Артаньян успел сделать два шага: супруги Бонасье хорошо усвоили данные им инструкции. Спускаясь по лестнице, д'Артаньян успел еще мимоходом подумать: чем, интересно, они будут заниматься в его отсутствие? А чем, спрашивается, могут заниматься муж и жена, находясь наедине в запертой комнате с широкой и наверняка мягкой кроватью? — поразился он собственной глупости. Конечно же выяснять, кто в доме хозяин! Д'Артаньян печально вздохнул: нельзя, однако, объять необъятное!
Он действительно дал хозяину четкие инструкции не пропускать к своим спутникам ни одного человека и вышел из отеля со спокойной совестью. Ведь он решился использовать галантерейщика с супругой в качестве прикрытия своей женевской вылазки, только будучи твердо уверенным, что сможет обеспечить их безопасность. И это было еще до того, как он впервые увидел Констанцию…
Д'Артаньян отправился пешком: блуждая по Женеве вместе с Бонасье, он приметил нужную ему улицу совсем недалеко от «Изумрудного пика». И сейчас, бодро помахивая рукой, он направлялся на явочную квартиру, с видом досужего прохожего глазея по сторонам и не выбиваясь в принципе из общей праздношатающейся толпы.
Дом 16 располагался как раз посредине Цветочной улицы, и лазутчик, помня инструкции, для начала прошел по противоположной, нечетной стороне, высматривая в окнах второго этажа условный знак. Знак — старинный рыцарский шлем с поднятым забралом — обнаружился довольно скоро, продемонстрировав, что явка чиста. Если бы забрало было опущено, значит, явка провалена и нужно искать вторую, резервную. А раз забрало поднято — можно заходить. Д'Артаньян облегченно вздохнул, дошел до конца улицы и, постояв там немного, вернулся к дому 16.
В ответ на удары дверного молоточка в двери распахнулось маленькое зарешеченное окошечко, и мрачная физиономия, появившаяся в нем, осведомилась по-французски:
— Чего угодно мсье?
— Справедливости и правды! — произнес д'Артаньян пароль, типичный для тайных протестантских сходок.
— Справедливость и правда давно проданы, мсье, — последовал условный отзыв. — Можем предложить только пражскую бижутерию и венецианское стекло.
— Хорошо, я возьму бижутерию, — не стал ломаться разведчик, и дверь тут же распахнулась.
Человек, отворивший ему, нес на плече мушкет, что в общем-то было неудивительно для приказчика богатого негоцианта, имеющего дело с пражской бижутерией, венецианским стеклом и прочим дорогостоящим товаром. Проведя псевдогасконца на второй этаж и оставив его в комнате с тяжелыми задернутыми гардинами и сервированным на двоих столом, провожатый велел ждать и вышел. Оставшись в одиночестве, д'Артаньян привычно проверил, ладно ли сидят за поясом пистолеты, легко ли выходит из ножен шпага, и… не успел сделать более ничего, как дверь снова открылась и на пороге появился Игнатий Корнеич. На какое-то мгновение два этих человека, два антиразведчика, два листочка, оторванных суровым ветром грядущей беды от родных осин, замерли друг против друга, а после бросились обниматься, не сдерживаясь более!
— Ну будет, будет! — сказал купец, в последний раз хлопнув д'Артаньяна по плечу и махнув вслед за тем рукавом по своим глазам. — Дай хоть поглядеть-то на тебя! — Улыбаясь, он придирчиво, словно лошадь на торгах, рассматривал юношу. — Хорош! Хорош! Убей меня бог, хорош! Подлинный француз стал! Только бороденка эта вот… — ткнул он пальцем в узкий клинышек элегантной бородки, которую псевдогасконец начал отпускать, подражая Атосу с Арамисом. — Ты с ней выглядишь, прости господи, ну просто как натуральный козел!
— Это точно! — не стал спорить д'Артаньян. — Французы, они все малость… того!
— Ну садись, садись! — Игнатий Корнеич гостеприимно подтолкнул его к столу. — Выпьем, Александра Михайлович, закусим, о делишках наших скорбных покалякаем! Э-э-э! Здесь не шугайся! — ободрил он лазутчика, заметив, как внимательно тот осматривается. — Здесь все проверено, можно говорить без опаски!
Опрокинув по чарке и закусив, Игнатий Корнеич и д'Артаньян замолчали, словно не зная, с чего начать.
— Давай, однако, о главном, Александра Михайлович! Скоро ли нам беды ждать?
— Нападения Франции? — уточнил разведчик и, получив в ответ утвердительный кивок, покачал головой. — Не знаю, Игнатий Корнеич. Не знаю.
— Вот как?
— Именно так! — подтвердил псевдогасконец и продолжил, тщательно взвешивая каждое слово и мысль: — В ближайшее время Французское королевство явно не собирается ни с кем воевать. Хотя мне и не удалось еще пробиться в элиту королевской гвардии, но я точно могу сказать — французская армия не приведена в настоящий момент в состояние боевой готовности и вряд ли будет приведена в ближайшее время.
— Уверен? — строго спросил купец.
— Уверен, Игнатий Корнеич! Вот в этом уверен целиком и полностью. Я уже успел завести знакомства в нескольких частях французской армии, начиная с роты мушкетеров, куда мне пока еще не удалось попасть, и могу сказать ответственно: в настоящий момент Франция действительно ни с кем воевать не собирается!
— Ну а в перспективе?
— Про перспективы говорить всегда сложно, — осторожно ответил лазутчик. — Однако я все же полагаю, что в перспективе у Франции скорее война с Англией или же Испанией, но никак не с Россией. Но это в ближайшей перспективе, а в отдаленное будущее я заглядывать пока что не решаюсь.
— Почему? — Игнатий Корнеич нахмурился. — Ведь мы предполагали, что тебе удастся войти в доверие к высшим чинам военного ведомства и так или иначе получить доступ к долгосрочным планам французской военщины.
— Да! — согласился д'Артаньян. — Так предполагалось, однако пока что мне не удалось пробиться в элитную воинскую часть, а рядовому гвардейцу ой как непросто войти в доверие к высшим чинам военного ведомства!
Игнатий Корнеич помолчал, обдумывая услышанное.
— Что же мешает тебе стать мушкетером? — уточнил он после паузы.
— Деньги! — Д'Артаньян вздохнул. — Деньги, а точнее, их отсутствие! — И пояснил, видя недоумение, отразившееся на лице купца: — Капитан королевских мушкетеров господин де Тревиль потребовал с меня ни много ни мало тысячу восемьсот экю за право надеть лазоревый плащ!
— Тысячу восемьсот экю! — Игнатий Корнеич, представлявший, видать, сколь внушительна сумма, ошеломленно уставился на него. — А говорят, мол, на Руси самые бессовестные взяточники да мздоимцы! Да… — Не в силах побороть изумление, он долго еще качал головой. В конце концов справившись с собой, он пообещал молодому человеку: — Ладно, насчет денег мы… подумаем! Сейчас у меня конечно же такой суммы при себе нет, но после… может быть… может быть. Хотя ты и сам тут… без дела-то не сиди! Попробуй к Тревилю этому окаянному какой иной подход найти. Понял?
— Понял, чего уж там! — Д'Артаньян усмехнулся. — На Центр надейся, а сам не плошай!
— Это точно! — подтвердил Игнатий Корнеич. — Маленько денег я тебе, разумеется, оставлю…
— Вот спасибо! — обрадовался разведчик. — Без денег в Европе — никуда! Все у них только за монеты! Все только за золото! Шагу нельзя ступить, чтобы тебя не обобрали!
Игнатий Корнеич вздохнул:
— Ничего не поделаешь, такое уж у них сейчас в Европе время! Эпоха первоначального накопления капитала называется. Все стремятся любыми способами капитал накопить! Колонии заморские грабят со страшной силой, вывозят оттуда и золото, и серебро, и самоцветы, и пушнину, и вообще все ценное, что только поддается вывозу! Королевство на королевство с аналогичными целями поднимают! Да и у себя дома, внутри собственной страны, своих же земляков грабить не гнушаются…
— На деньги опускать.
— То есть? — не понял Игнатий Корнеич.
— У них в Европе это называется «опускать на деньги», — объяснил д'Артаньян. — Стыдно же признаваться, что собственного соотечественника ограбил, да и перед Богом как-то… неловко, вот они и придумали специальный термин. Сказал «опустил на деньги» — и все в порядке: ни с Богом, ни с совестью никаких проблем!
— Ишь как у них все ловко-то придумано! — подивился европейской новации Игнатий Корнеич.
— Ловко, ничего не скажешь, — согласился псевдогасконец. — Чувствую я, таким вот образом и у нас в России люди скоро тоже начнут друг друга по парижской моде… опускать!
— И то верно: когда это в Россию с Запада что-нибудь хорошее приходило?! — подтвердил Игнатий Корнеич и, помолчав, спросил: — Ну а чего в городе Париже еще плохого есть?
Д'Артаньян задумался, не к месту вроде бы вспомнив Констанцию Бонасье, запертую сейчас в номере гостиницы «Изумрудный пик». Эх, спросили бы лучше, чего в городе Париже хорошего есть! Тогда можно было бы и про Констанцию рассказать, а плохое-то разве упомнишь?!
— А чего там хорошего-то может быть, в том Париже?! — Он пожал плечами. — Если уж вся Франция — страна насквозь агрессивная и неприглядная, то Париж и вовсе цитадель зла. Нет там совершенно ничего хорошего, начиная с религии. Виданное ли дело, чтобы во имя Христово одни христиане других резали, стреляли да на кострах палили, как католики с гугенотами?! Ну я понимаю еще, когда язычников каких, а тут своих же братьев христиан! Возможно ли поверить, что на Руси-матушке когда-нибудь случилось бы так, чтобы христиане разобщились просто из-за каких-то церковных книг, коим следует, напротив, объединять людей?! Это что касается французской деградации в области религии. Теперь о том же самом процессе в искусстве. Искусство, Игнатий Корнеич, это ведь что такое? Искусство — это способ прославления Господа нашего Иисуса Христа на грешной земле. Иконопись, песнопения церковные — вот что такое подлинное искусство. Но французы, погрязшие во грехе, от года к году все сильнее это забывают. Так что теперь в Европе вместо милых сердцу благообразных икон божьих малюют все больше баб с голыми титьками и с другими не менее голыми срамными местами. И это у них называется — эпоха Возрождения! Господи, если ты действительно существуешь, сделай так, чтобы срамотень эта позорная, разврат вавилонский, Возрождение мерзопакостное Россию-матушку уж как-нибудь миновало!
— Истинно так! — Игнатий Корнеич, слушавший его с открытым ртом, перекрестился. — Ну а в остальном-то жизнь в Париже как?
— Да никак! — воскликнул д'Артаньян. — Ну разве же это жизнь, когда ты идешь по улице, а тебе на голову опрокидывают цельную бадью фекалий?!
— Цельную бадью?! — не поверил Игнатий Корнеич.
— Цельную! — подтвердил разведчик. — Вот те крест! Собственными глазами видал! Игнатий Корнеич, я хоть пока еще и не обнаружил приготовлений французов к войне против нас, однако ж не сомневаюсь: от города, где на голову добрым людям, мирным прохожим, честным труженикам говнище премерзкое бадьями льют, ничего хорошего ждать не приходится!
Игнатий Корнеич покачал головой и, прежде чем его молодой собеседник, неправильно истолковавший его жест, принялся возражать, сказал:
— Насколько я, Александра Михайлович, эту Европу успел осмотреть и понять, а времени на это у меня было предостаточно, ибо, после того как мы с тобой в Греции расстались, я в Россию еще и не возвращался, лить говно на голову добрым людям — не одни лишь парижане мастаки, а все европейцы вообще. Их, европейцев, хлебом не корми, дай только обгадить кого-нибудь! Себя считают самыми умными, а всех остальных — варварами необразованными, способными лишь прислуживать им! Такие вот они, европейцы. — Он вздохнул. — Да ты рассказывай, рассказывай! А то, глядишь, скоро уж назад, к купчине твоему, Бонасье горемычному, настанет время возвращаться! — Игнатий Корнеич улыбнулся лазутчику.
И д'Артаньян рассказывал. Он рассказал о своей дороге от Марселя до Парижа (о том, как он добрался до Марселя, Игнатий Корнеич уже знал). Рассказал о знакомстве с Тревилем и неудачной попытке с ходу пробиться в мушкетеры (тысяча восемьсот экю! — еще раз огорченно ахнул экономный связной). Рассказал о встрече с Атосом, Портосом и Арамисом и о том, как он поселился у галантерейщика Бонасье (Игнатий Корнеич прилежно записал парижский адрес разведчика). Рассказал об аудиенции у короля Людовика и поступлении в гвардейскую роту Дезессара (уже что-то! — одобрил Игнатий Корнеич). Рассказал о дедовщине во французской армии и о разборке со старослужащим Бризмоном (поделом ему, собаке, расхохотался купец, будет знать, как на русский спецназ наезжать!). Рассказал о тщетных пока еще попытках войти в доверие к кому-нибудь из сановников Франции и о планах, разрабатываемых в этом направлении (ищи мотив, наставил его Игнатий Корнеич, ищи причину, из-за которой французы на Россию напасть могут, это подскажет, на кого из сановников стоит обратить особое внимание). Сильно позабавил купца рассказ о приглашении в Женеву, подготовленном лазутчиком для незадачливого Бонасье, и о пути в столицу Швейцарии (о своих чувствах к жене галантерейщика, вспыхнувших во время этого пути, д'Артаньян предпочел умолчать).
— А знаешь что, — сказал Игнатий Корнеич, когда псевдогасконец закончил свой отчет, — эту идею с приглашением можно повернуть самым забавным образом! Следующий сеанс связи Центр планирует месяцев через шесть-семь, то есть в апреле — мае этого года. Так. Ну и какие же в это время ярмарки неподалеку от Франции проводятся?
— Да нет, — покачал головой д'Артаньян, — во второй раз Бонасье не купится! Он конечно же болван, но и его глупости есть предел!
— Так в том-то и весь фокус: на этот-то раз ярмарка будет самой что ни на есть настоящей! — хохотнул купец. — Вот тебе бумага с пером. Пиши: Амстердам…
— Это вы, господин д'Артаньян? — спросил Бонасье, осторожно выглядывая в щелочку.
— Матерь Божья, ну кто же еще?! — хмыкнул разведчик, толчком плеча распахивая дверь и входя в номер.
Темноту кое-как разгоняла пара свечек в канделябре на столе. Их света хватило д'Артаньяну ровно на то, чтобы рассмотреть утомленную Констанцию, спящую прямо в платье поверх покрывала на постели.
Галантерейщик тут же запер дверь и начал причитать вполголоса:
— Ах, господин д'Артаньян, что же вы так долго-то?! Мы с Констанцией вконец извелись! Два часа вас нет! Три — нет! Четыре — нет! А мы одни в этом городе, окруженные врагами! Мы уже думали…
— Могу вас поздравить, господин Бонасье, — прервал его псевдогасконец, нимало не интересуясь, что там думал галантерейщик. — В этом городе ваших врагов нет. Это я установил со всей достоверностью.
— Быть того не может! — ахнул коммерсант.
— Информация совершенно достоверна, — снова заверил его д'Артаньян. — Я получил ее от капитана городской стражи. Для этого, правда, мне пришлось битых пять часов подпаивать его, каналью, в трактире! Кстати, мсье, в связи с этим с вас два экю…
— Хорошо, хорошо, сударь! — кивнул опущенный на деньги галантерейщик. — Но что же он вам сказал?
— Он сказал, что пару лет назад здесь, в Женеве, уже был подобный случай: один итальянский негоциант, горя желанием расправиться со своим конкурентом, составил письмо, уведомляющее того о получении наследства в Швейцарии. Его приказчик отправился в Женеву и оттуда послал письмо в Италию. Конкурент, естественно, обрадовался и ринулся в Альпы! А злодей…
— А злодей? — едва дыша переспросил Бонасье.
— А злодей тем временем спалил дотла все его склады и торговые лавки, похитил дочерей и надругался над женой! — оптимистическим тоном закончил разведчик.
— О боже! — забыв про спящую супругу, в ужасе возопил галантерейщик. — Горе! Горе мне, несчастному!
— Да успокойтесь вы…
— Горе мне! Горе! — не слушая его, заламывал руки господин Бонасье, согнув свои колени у ботфорт д'Артаньяна. — Моя лавочка! Моя милая галантерейная лавочка! Она пропала! Она погибла! Мой бизнес уничтожен! Я разорен! Разорен!! Ах, разорен!!!
Страдания несчастного были столь велики, что лазутчик даже ощутил легкий укол совести…
Сговорившись с Игнатием Корнеичем о месте и времени следующей встречи, получив от него инструкции, благословение на продолжение разведывательно-диверсионной деятельности и вместительный кошелечек, псевдогасконец, сопровождаемый парой вооруженных слуг, без приключений добрался до «Изумрудного пика» и постучался в дверь своего номера…
— Горе мне, горе! — продолжал стенать галантерейщик. — Я разорен! Я погиб! Погиб! О боже! Я погиб!
— Да не убивайтесь вы так! — Д'Артаньян похлопал его по плечу. — Взгляните на это иначе: жена ваша здесь, с вами. Дочерей у вас нет и никогда не было. Складов у вас также нет… нет ведь? Нет! Значит, потерять вы можете максимум свою лавку!
— Но это же все, что у меня есть! Моя лавочка! Мое сокровище!
— На ваше счастье, я оставил дома, над вашей лавочкой, шпагу своего отца…
— И что с того? — не понял Бонасье.
— А то, что если ваше сокровище — это ваша лавочка, то мое — отцовская шпага, и, если какой-нибудь урод поднимет руку на ваш дом и соответственно на мою шпагу, я отыщу его даже в аду и заставлю рассчитаться за все!
— Боже правый, господин д'Артаньян! Вы мой ангел-хранитель!
— По-видимому, да, — улыбнулся лазутчик. — Кроме этого, у меня для вас еще одна хорошая новость. Капитан городской стражи сообщил мне, что настоящая международная ярмарка проходит не в Женеве, а в Амстердаме, и не осенью, а весной. Имея такую информацию, вы можете повернуть злую шутку ваших конкурентов в свою пользу!
— Что?! — Бонасье всплеснул руками. — Чтобы я еще раз оставил свою торговлю?! Чтобы я еще раз вообще покинул улицу Могильщиков?! Да ни за что на свете!
— Дело, разумеется, ваше, мсье! — Д'Артаньян пожал плечами. — Но я бы, например, обязательно воспользовался этими сведениями! Представляете, ваши враги отправили вас за тридевять земель, стремясь обстряпать свои темные делишки, а вы вернулись обладателем бесценной информации и оставили их с носом!
На лице галантерейщика отразилась напряженная работа мысли, в результате которой он озадачил д'Артаньяна следующим вопросом:
— А что, если и это обман?
— И это?! Полно вам, мсье! Уж женевскому-то гвардейцу нет никакой нужды обманывать вас! И меня, — прибавил он, подумав. — Хотя… — он подумал еще, — пожалуй, вы правы. На этот раз мы будем умнее. Эту информацию мы тщательнейшим образом проверим!
— Господин д'Артаньян! Воистину вы мой ангел-хранитель! — Приободрившийся коммерсант едва не бросился ему на шею. — Если сведения о ярмарке в Амстердаме верны, вы составите мне компанию и на этот раз?
— Знаете что, господин Бонасье, давайте-ка для начала проверим эти самые сведения, потом вернемся в Париж, потом проживем эти полгода, а потом… потом посмотрим!
— Вы гений, сударь! Гений! — воскликнул галантерейщик. — Однако что же нам делать сейчас?
— Сейчас? — Д'Артаньян мощно зевнул. — Сейчас я предлагаю лечь спать, а завтра с первыми лучами солнца не мешкая отправляться в обратный путь…
— В Париж?
— В Париж!
Глава 7
МАРШ-БРОСОК
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
Портос
Рядовой роты мушкетеров.
Уроженец африканского континента, год рождения неизвестен.
Добрый католик. Беспощаден к врагам святой католической церкви, Французской короны и своим собственным.
Отменный мыслитель. Прекрасный спортсмен.
Характер неопределенный: уравновешенный, но временами буйный, твердый, а иногда не очень и нордический (настолько, насколько может быть нордическим характер негра).
В связях, порочащих его, не замечен.
Слабости— Шекспир (заядлый театрал!). Любимый персонаж… ну кто читал Шекспира, и сам догадается, а кто нет— все равно не поймет.
— В Париж?
— В Париж!
— Ну воля ваша, Портос! — Д'Артаньян усмехнулся, поднимая стакан с портвейном. — Давайте выпьем за мое возвращение в Париж, хотя я и вернулся месяц назад.
— За возвращение домой лишний раз выпить не грех, — нравоучительно ответил чернокожий мушкетер, опрокидывая свой стакан. — Ничто не может быть лучше дома!
— Это точно, — согласился разведчик, грустно глядя куда-то в небо, как будто ища ответа…
Арап подметил его печаль, но истолковал ее, разумеется, по-своему:
— Каналья Бонасье! Скорей бы уж этот проклятый галантерейщик от вас отвязался!
Д'Артаньян понимающе усмехнулся.
— Ну на этот-то раз он нашел, что хотел? — спросил Портос.
— О да! Ярмарка в Амстердаме его ожиданий не обманула! Он нашел там все, что хотел, и даже более: своего заклятого товарища Бенуа, галантерейщика с улицы Кассет. В Париж вернулся веселый как птица!
И благодарный мне как папе римскому, добавил он про себя.
…Еще полгода назад, наведя в Женеве справки о ярмарке в Амстердаме и убедившись в достоверности сведений, полученных д'Артаньяном, Бонасье активно засобирался в Голландию. Когда же он вернулся в Париж и обнаружил свою милую галантерейную лавочку в целости и сохранности, эта активность обрела характер мании. Не вспоминая более о подложном письме, вытащившем его в Швейцарские Альпы, домовладелец д'Артаньяна едва ли не каждый день заводил со своим молодым постояльцем разговор о том, как хорошо было бы им веселой майскою порой оседлать своих верных росинантов и направиться в сторону Амстердама. О Констанции он, естественно, разговора более не заводил, с огромным трудом примирившись с женой после женевского конфуза…
Поломавшись для порядка и выторговав у галантерейщика еще полгода бесплатного проживания, псевдогасконец согласился сопроводить его в качестве телохранителя и в этом путешествии, которое началось в середине мая. Прибыв в Амстердам и оставив Бонасье, ослепленного великолепием и многообразием товаров, свезенных сюда коммерсантами со всей Европы, порхать вдоль торговых рядов, он, как и в Женеве, отправился на явочную квартиру. К большому его огорчению, на явке его ожидал не Игнатий Корнеич, а Родион Тверской — его товарищ по Суздальскому учебно-тренировочному центру спецназа, выполнявший свое первое задание за рубежами России. Он сказал, что на обратной дороге из Швейцарии Игнатий Корнеич сильно захворал и не смог отправиться в Амстердам на условленную встречу. И добро если бы на этом скверные сведения закончились! Увы, Родион помимо всего прочего сообщил, что вопрос с тысячей восьмьюстами экю, необходимыми д'Артаньяну, пока что не решен и разведчику самому придется поломать над ним голову. Довольно резко ответив, что ему в Париже и без того головоломок хватает, псевдогасконец изложил все узнанное им за истекшие со времен женевской встречи полгода. Никто из всех французских сановников, на которых ему удалось выйти до сей поры, даже не помышляет сейчас о войне с Россией. В том же, что ему не удалось (и не удастся, по-видимому, в ближайшее время) выйти на верхушку вражеского государства, отчасти вина Центра! Ясных и очевидных причин, способных подтолкнуть Францию к нападению на Россию, он также не обнаружил. Может, еще обнаружит, но пока увы!
Из всего произошедшего в его жизни за это время д'Артаньян обошел в своем докладе разве что свои отношения с прелестной женой галантерейщика Бонасье — Констанцией. С одной стороны, об этих отношениях Центру было знать совершенно не обязательно, с другой — лазутчик и сам еще в них толком не разобрался.
Констанция…
На протяжении последнего полугода мысли об этой женщине стали неотъемлемой частью жизни д'Артаньяна, напряженностью своей уступая разве что мыслям о близящемся нападении Франции на Россию и его долге это нападение предотвратить. Необычная и спорная (с точки зрения парижан) красота Констанции Бонасье, ее тонкий, поистине придворный ум и доброе (в известных пределах) сердце привлекали молодого человека, заставляя пропускать дружеские застолья и пирушки в надежде на встречу с королевской кастеляншей. Зная дни, когда она бывала дома, юноша с утра занимал наблюдательный пост у окна, стараясь не пропустить момент, когда в конце улицы Могильщиков покажется ее фигура, и был сам не свой от радости, если галантерейщику нужно было куда-нибудь отлучиться, оставив жену одну дома. Тогда он пулей слетал со своего второго этажа и моментально оказывался у ног госпожи Бонасье. В такие минуты женевское путешествие воскресало в их памяти, заставляя снова и снова покатываться со смеху при воспоминаниях о 3-й улице Строителей и отеле «Изумрудный пик». Пользуясь возможностью проникать в Лувр во время дежурства друзей-мушкетеров, лазутчик и там несколько раз встречался с Констанцией в ее маленькой комнатке в покоях ее королевского величества на третьем этаже.
Однако… несмотря на все это, д'Артаньян не мог заставить себя вывести отношения с прекрасной Констанцией на новый уровень! Он всегда помнил о том, кто такой он сам в этой стране. Ни на секунду не забывал он, что, случись ему провалиться, быть рассекреченным, последствия для всех людей, окружавших его в Париже, могут быть самыми плачевными. Безусловно, Атос, Портос и Арамис вывернутся из-под удара: они мужчины, у них есть шпаги и надежная защита в лице капитана де Тревиля. Но Констанция! Кто спасет ее?! Кто поможет этой женщине?! Королева? Сомнительно. Скорее всего, ей предстоит пройти все круги ада, предназначенные узникам Бастилии. Д'Артаньян помнил это.