Страница:
— О должности, как я понимаю, но вот о какой?
— Ты ведь, наверное, уж слышала о такой организации — ДЗНР.
— Движение за настоящую Россию?
— Да. Они еще называют себя Дозорами, присвоив чужое фэнтези. Он хочет возглавить.
— Но погоди — это же едва ли не скинхеды. Махровые националисты — уж точно. Они же громят рынки и убивают кавказцев.
— И кстати, яростно выступают против однополой любви. Жгут гейские клубы, да и лесбиянок не жалеют. Двоих недавно — целовались, видишь ли, в подъезде — облили бензином и заставили бежать по улице — спасли случайные прохожие.
— И он просит тебя о назначении? Иными словами…
— Это тоже будущее России. Уж не знаю, в кавычках или без. Он был настолько уверен, что я помогу, и еще в том, что Лемех в компании — главный, а Мишка его правая рука, что разоткровенничался и рассказал, что накануне, осенью лично Мишка дал ему прямое указание начать работу по созданию праворадикального молодежного движения. Собственно — фашистов. Задача — расшатать систему социального порядка, вызвать смуты, озвучить пропаганду фашизма, причем — якобы при поддержке Кремля. Была даже готова эмблема движения — дорожный знак «Остановка запрещена», чем-то напоминающий свастику. Одновременно либеральное крыло «Будущей России» — он знал это совершенно точно, должно было начать продвижение в обществе тезисов о свертывании Путиным либеральных ценностей и ликвидации по его приказу зачатков «гражданского общества».
И все это — одновременно с работой большой международной конференции по молодежным проектам переустройства мира, с огромным грантом — в полтора миллиона долларов, на который расщедрился Лемех.
— Но зачем, Лиза?
— Но зачем, Лиза? — спросила я себя. — И что ты думаешь, сделала в ответ?
— Пошла к Лемеху.
— Ты не умная, Машка. Ты такая же дура, как и я. Просто тебе повезло, и твой Кирилл погиб.
— Не надо, Лиза…
— Надо. Иначе — сейчас вот так же бегала бы по Москве, ожидая то ли пули в лоб, то ли мины — под машиной. Или не знаю — может, это только я так идиотски, по-советски воспитана. А ты спокойно отправилась бы шить платье первой леди для инаугурации. Главное — не забыть согласовать фасон с Лорой Буш. Чтобы вдруг не доставить неудовольствия хозяйке и не получить публичную отповедь.
На нас уже оборачиваются. Вдобавок настает мое время нацепить солнечные очки. Потому что я и теперь плачу, когда говорят о Кирилле, хотя прошло почти десять лет. Но это совсем другая история.
— И что же Лемех?
— Торжественно вручил мне документ.
— Тот, что теперь у меня?
— Да. Но только не насовсем, а прочесть. В его присутствии.
— И что же там?
— Он считает, что это план прогрессивного переустройства России.
— А ты?
— Думаю, что речь идет о государственном перевороте.
Когда от Стива требовался очередной сценарий, причем в самые сжатые сроки — «вчера», как определял их Дон, — он повторял одну и ту же фразу, которая поначалу коробила Стива, потом перестала занимать вовсе и, наконец, настолько вошла в его собственный обиход, что он и сам произносил ее в нужном месте, то есть в тот момент, когда оперативный сценарий должен был быть готов в самые сжатые сроки. — Да что там писать? Достаточно просто достать из-под задницы нужную папку.
Такова была фраза. И она была почти справедливой, потому что пытливый ум Стива часто занимали проблемы, на которые до поры никто не обращал внимание. Тогда неспешно и вдумчиво он изучал вопрос, копался в его истории, как глубоко ни уходили бы его корни, рассматривал ситуацию в разных ракурсах и даже ставил — теоретически, разумеется — некоторые рискованные эксперименты.
То есть вел себя как истинный садовод-любитель, чьи черенки и саженцы никогда не займут почетных мест на разных почетных стендах, но скромно и достойно отцветут в его саду. На самом деле — в большинстве случаев все происходило с точностью до наоборот, «личная» проблема Стива вдруг начинала занимать огромное количество самого серьезного народа, от него требовали немедленного варианта, а лучше — вариантов решения, иными словами — той самой папки, которую следовало всего лишь достать из-под задницы. Сейчас — впрочем — история была иной. Выборы в России не были внезапными. Их готовили, и соответственные папки были заполнены ровно настолько, чтобы удовлетворить интерес Мадлен, хотя бы в первом приближении.
Меморандум для президента, с учетом ее замечаний и мнения силовиков, — занял бы не более суток. Словом, все было — практически — готово. Даже вариант на случай внезапной смерти президента Ельцина. Это был еще один файл «Россия». Но уже — «Выборы 1996». Внутри хранились еще три папки, озаглавленные, как всегда, коротко и емко: «Избрание», «Отмена», «Смерть».
Зная логику Стива, можно было легко предположить, что ставка в первую очередь будет делаться на избрание. Он взглянул на часы — до встречи с государственным секретарем оставалось полтора часа — вполне достаточно, чтобы подготовить документ читабельный и ясный, отражающий картину и предлагающий варианты. Но полутора часов не оказалось.
— Стив, — голос Дона был спокоен, но суховат больше обычного, что говорило о некоторой тревоге. — Встреча с Мадлен, к сожалению, отменяется, но она все равно хочет говорить с тобой. Учти. Это будет короткий разговор, — мы решили, что Мадлен будет задавать тебе вопросы — ответы должны быть короткими и емкими. Ну, и резюме, разумеется, как всегда, должно содержать единственный — но единственно правильный — план действий. Надеюсь, ты меня понял.
— Надеюсь, что да. И также надеюсь, что не случилось ничего страшного.
— Страшного — ничего. Но госпожа Олбрайт не слишком хорошо чувствует себя после полета. Врачи рекомендуют ей постельный режим и как можно меньше эмоций.
— Я понял…
Стив положил трубку. Он был озадачен. Формат, сроки — само собой. Но — как ни странно — он думал совершенно о другом. Эта странная пауза в тексте Дона. «Но госпожа Олбрайт… не слишком хорошо себя чувствует». Стив слишком хорошо знал Дона. Стив Гарднер был лучшим аналитиком СНБ, а это значило, что для него не составляло большого труда проанализировать интонацию, паузу и расстановку ударений, тем более — речь шла о близком человеке. Словом, Стив был почти уверен — Дон едва сдерживает смех. И даже больше — предпринимает нечеловеческие усилия, дабы не расхохотаться немедленно, прямо посередине столь важной, если не сказать — столь грустной фразы. Будь Дон постарше, а Мадлен помоложе — Стив легко представил бы их сейчас в постели, захлебывающимися шампанским и давящимися от смеха. Сошедшими с ума от собственной страсти и бесшабашности. Но представить такое было невозможно. Тогда — что же? Слава богу — телефонный звонок не заставил себя ждать. Стив не ошибся. Дон давился смехом, сквозь всхлипывания и повизгивания прозвучало:
— Она в больнице.
— Это так весело?
— Если бы ты знал, что с ней случилось, — Дон надолго зашелся смехом. — Если бы только мог представить.
— Я жду.
— Ну, хорошо, я постараюсь. Ты был на президентском борту?
— Однажды.
— Тебе показывали выдвижные кровати, которые опускаются из потолка на ночь и убираются утром?
— Да, разумеется — едва ли не как восьмое чудо света.
— Так вот. Сегодня утром Мадлен задвинули вместе с кроватью.
— Кто?
— Слава богу — никто. Автоматика. Она, похоже, выпила большую дозу снотворного на ночь. И проспала. То есть ничего не слышала утром.
— И что?
— Что???? Нет, это невозможно рассказать словами. Паника. Похищение. Ну, я не знаю — только что не инопланетяне.
— А она?
— Пришла в себя и, похоже, очень испугалась.
— Представляю… что она вообразила.
— Ну, не знаю, я специально однажды поднимался туда, наверх, — совсем не похоже на гроб, хотя я совсем не уверен, как на самом деле в гробу. Слушай, не морочь мне голову.
— Так что с ней?
— Нервное потрясение, шок — откуда я знаю, как это называется? Ее сейчас нашпиговали какими-то трубками и лентами, но она в сознании и хочет с тобой говорить. Может это тоже — нервное? Я не знаю, на черта ей сейчас сдалась Россия.
— Может, мне лучше приехать? И спокойно, не спешно…
— Ты сбрендил. Об этом не знает никто. Иначе — пресса. Я представляю, что они напишут. А нарисуют… Нет. Никого. Ни одной живой души, даже дочерей. Ну, все… Кажется она, готова… Надеюсь, ты тоже… Пауза была недолгой. А голос Мадлен хотя и слабый, но не лишенный привычных интонаций.
— Извини, что пришлось отменить наше свидание, Стив.
— Это пустяки. Надеюсь, ваше здоровье…
— Позволяет мне обсудить то, что мы собирались. Итак.
— У нас три варианта, мэм. Первый — легитимное избрание. Практически невозможно, рейтинг кандидата не превышает шести процентов. Динамика отрицательная.
— Ну, слава богу, в современной практике существуют способы легитимизации чего угодно.
— Да, это так. И это — собственно — наша основная программа. Далее — отмена выборов. За эту идею ратует так называемая группа силовиков — во главе с руководителем президентской охраны генералом Коржаковым. Это мощная группировка, располагающая…
— Можешь не продолжать, я знакома с этими господами. С некоторыми — лично.
— Третье — смерть.
— Прости?
— Простите, мэм, я имею в виду, что состояние здоровья президента Ельцина и образ жизни, который он ведет, заставляет рассматривать этот вариант.
— Да, Стив. Этот вариант рассматривать следует всегда, даже когда состояние здоровья не располагает.
— Я понимаю, мэм, — он, разумеется, понимал, о чем она думает теперь, и позволил себе небольшую манипуляцию, которая, тем не менее, сработала. Состояние здоровья президента Кеннеди оставляло желать лучшего.
— Это не так, Стив. У него была очень больная спина. И он безумно страдал от этого. Но в принципе, разумеется, ты прав. Однако меня сейчас больше всего волнует эта силовая группа. Финансовые и промышленные группы, которые стоят за ней, хорошо известны.
— Боюсь, мэм, это те же самые люди, которых мы рассматриваем в качестве третьей силы. За исключением нескольких человек. Одного, по крайней мере, я могу назвать твердо.
— Чубайс.
— Именно он, мэм.
— Это страх, Стиви?
— Нет, мэм. Это сложившаяся в России практика примыкать к властным структурам, кто бы в них ни обитал. К структурам, а не к людям. Проистекает она, на мой взгляд, из традиций политбюро, когда политические возможности человека определялись не его способностями и даже не должностью, а близостью к телу. Правила командной игры еще только формируются и очень слабы.
— И мы потеряем этих ребят?
— Безусловно.
— Послушай малыш, — сейчас ты должен оставить все. Все, чем был занят до этого, даже любимую девушку.
— У меня нет девушки, мэм.
— Будет. У такого замечательного парня обязательно будет девушка. Но потом. А пока мне нужен — как ты говоришь — сценарий. Блестящий, беспроигрышный сценарий устранения этих людей. От — как это ты только что сказал? — от тела президента. Из политики. Из Кремля. К ним никто не должен захотеть примкнуть. Никто, ни один из тех парней, резюме которых ты собрал в мою папку. Ты понял меня, малыш?
— Да, мэм. Я уже примерно представляю себе, что это будет.
— Вот и чудесно. Обнимаю тебя. И помни — я никогда не пропускаю свиданий. Непременно поужинаем где-нибудь на следующей неделе. Разумеется, я приглашаю.
— Благодарю, мэм. Буду счастлив. Поправляйтесь.
Стив аккуратно опустил трубку. Шла бы ты к черту со своим свиданием, старая дура. Как тебе объяснить, что каждый из «наших ребят», опережая собственный визг, мчится на свидание к этим самым страшным генералам-силовикам и почитает за честь — если не просочиться в кабинет, то хоть пару часов проторчать в приемной. Это Россия, в которой, по словам большого Тони, ломаются разные машинки. А люди не понимают, что такое команда, если речь идет не о футболе. Зато слишком хорошо понимают, что такое Кремль, а вернее — кто в Кремле. А других ориентиров нет. Настроение было испорчено. Зато в папке «Россия. Выборы 1996» появился еще один файл «Силовики. Дискредитация».
— Но для этого тебе придется попотеть наравне со мною, Дон, — заметил Стив, выключая компьютер и набирая номер Дона Сазерленда. — Полагаю, ты все понял, босс. Настало время твоих плечистых друзей из Лэн-гли. Ибо кто-то должен будет исполнить главные роли в моем сценарии. Притом — оцени широту моей души — я даже не настаиваю на кастинге.
Ближе к полуночи в Сохо многолюдно: туристы жаждут экзотики, местная публика выползает из всех щелей. Чайна-таун символически отгородился от окружающего мира ярко-красным металлическим шлагбаумом. Разумеется, он не способен остановить толпу. Все они: и туристы, и полуночные обитатели Сохо — просачиваются на узенькие китайские улочки, разбредаются по крохотным — сродни «Золотому дракону» — ресторанчикам. Здесь же — великое множество китайцев и китаянок. Эти честно или нечестно отработали днем в разных уголках Лондона. В офисах Сити, гостиницах, ресторанах, магазинах. Грузчики, горничные, студенты и советники знаменитых британских банков стекаются теперь на маленький островок, осколок далекой родины. Улицы Чайна-тауна кишат народом.
Зато машинам, в большинстве своем старомодным лондонским кэбам, за красный шлагбаум не проехать. Толпа чувствует себя в полной безопасности, свободно плещется меж светящихся витрин. Здесь легко потеряться. И очень трудно найтись.
Это обстоятельство вполне его устраивало. Он приехал в Сохо немного раньше назначенного срока и, отпустив кэб у красного шлагбаума, мгновенно затерялся в пестром людском потоке. Спустя пару минут моложавый подтянутый мужчина, с узким бледным лицом и очень светлыми — в белизну — глазами, вынырнув из толпы, переступил порог крохотного уличного бара. Крайний столик, выставленный чуть ли не на мостовую, был занят двумя молодыми людьми — одетыми так похоже, что понять, кто из них девушка, а кто парень, было не просто. Два места за столом оставались свободными.
Узколицый мужчина вежливо спросил разрешения занять одно из них. Пара была не в восторге, но видимых причин для отказа не было — парень небрежно мотнул головой. Узколицый спросил пива, закурил тонкую душистую сигариллу и, развернувшись лицом к улице, затих. Красный шлагбаум, к которому медленно ползла вереница пузатых кэбов-жучков, оказался, таким образом, прямо перед ним — как на ладони. Меланхолической «иш8ех»-паре, было невдомек, что с той самой минуты, как вежливый незнакомец устроился за их столиком, тот оказался в центре напряженного внимания сразу нескольких человек. Люди из Лэнгли придирчиво контролировали обстановку. Времена наступали тревожные — восточный отдел был укомплектован как никогда. Женщина, как и ожидалось, приехала на такси и покинула машину, как все, возле красного шлагбаума. В толпе она чувствовала себя неуютно. Это узколицый определил безошибочно, по тому, как она испуганно втянула голову в плечи, затравленно оглянулась по сторонам, и шла — торопливо, сбивчиво, неуверенно переставляя длинные ноги в открытых — крокодиловой кожи — лодочках, на очень высоком каблуке. Неподходящая обувь для здешних мест. Совсем неподходящая. Она и одета была неподобающим образом. Узкое, длинное то ли платье, то ли пальто из той же грязно-желтой, в разводах кожи. Маленькая лаковая сумочка судорожно прижата острым локтем. Руки в тонких лайковых перчатках. Не ее одежда, совсем не ее. И город не ее. И работа эта не для нее. По-моему, они перебирают с конспирацией, наши чеченские друзья. Он допустил бы еще повторение палестинского опыта с девочками-шахидками, живыми нарядными бомбами, обдающими тебя теплым ароматом юного тела, прежде чем разнести в мелки клочья. Это было, по крайней мере, красиво и даже сексуально. Он отхлебнул пива и подумал, что восточный отдел плохо действует на людей, если, конечно, они не родились где-нибудь под палящим солнцем Палестины. Он родился в Дейтройте. И сейчас отчетливо ощущал что-то нездоровое в сознании, как несвежий кетчуп в желудке. Сексуальные девочки-шахидки — это не нравилось ему. По возвращении надо будет пройти курс у психоаналитика. А пока. Пока надо работать. «Вам не часто приходится бывать в Сохо, леди. И вообще на улице, в толпе. К тому же одной», — подумал узколицый, легко поднимаясь из-за стола. Пятифунтовую купюру он аккуратно прижал пивной кружкой и вежливо простился с молчаливой парой. В ответ оба слабо тряхнули грязными кудрями. Он поспешил за женщиной, пытаясь со спины, по походке и прочим признакам, определить, сколько ей лет. Выходило — не больше двадцати.
— Вам все это очень идет.
— Я так не нахожу, — она хорошо говорила по-английски и была довольно бойкой. Совсем не бессловесная девочка-шахидка с ароматом юного тела, готового проститься с жизнью.
— А что больше по душе — неужели хеджаб?
— Мы будем говорить об одежде?
— Нет, мы вообще не будем говорить. Здесь, — он аккуратно положил перед ней красиво упакованную коробку из Harrods и невольно усмехнулся, — нет, там не одежда, которую ты так ненавидишь, и не взрывчатка, не бойся.
— Я и не боюсь.
— Там план, а вернее, сценарий события, которое должно произойти там у вас.
— В Ичкерии?
— Нет, в России.
— Это значит — у них.
— Мне все равно, как это будет называться. Главное, чтобы произошло в определенные сроки и с тем резонансом, который подробно описан в инструкции. Надеюсь, твой отец в остальном разберется сам.
— Брат.
— Ах, брат. Ну, не важно. Тот, кто тебя послал. Часть денег уже на месте.
— Мы знаем.
— Остальные появятся после того, как операция будет закончена.
— Независимо ни от чего?
— Ты имеешь в виду, независимо от того, сколько людей погибнет? Цифры играют роль, но не главную. Нас интересует резонанс. А его цена относится к категории фиксированных цен. Понимаешь, о чем я?
— Можете не сомневаться. Это все?
— Да.
— Шамиль возглавит это лично?
— Я не должен тебе отвечать. Но отвечу, потому что я джентльмен, а ты леди. Даже если предпочитаешь хеджаб. Так вот — разумеется. Это, кстати, его условие. Помимо прочих. Теперь все.
Она неловко поднялась из-за стола. Большеголовая. Худая. Густые черные волосы, подстриженные каре. Смоляная челка падала на глаза.
Впрочем, узколицый довольно быстро раскусил примитивный маскарад. Женщина была в парике — тончайший, едва различимый волосок, светлый, вроде бы — рыжий, выбился из-под темных прядей, но ему было достаточно и этой малости. Наивные, дилетантские уловки. Он, к примеру, и не думал прятать свои глаза — маленькие, острые, бледно-серые. Взгляд их неприятен, и потому — хорошо запоминается. Что за беда! Когда-то у Ричарда Тэлбота, офицера ЦРУ, были совсем другие глаза. Какие — он уже и сам не помнил толком. И жесткий бобрик на голове, искрящийся сединой, сейчас — самый что ни на есть натуральный. А прежде… Что вспоминать?! Каким только не доводилось ему быть прежде! Он заказал еще пива. Идиотская работа для дилетанта. Но, похоже, они готовят какую-то большую заварушку в России, причем руками чеченцев. Впрочем, теперь это уже не имело значения. Первую часть своей работы он исполнил. Потом будет короткое и жесткое натаскивание ее брата и его дружков, которым предстоит стать своего рода супервизорами кампании, чтобы в случае чего — не дать ей свернуть не в ту колею. Его парни уверенно и профессионально повели девчонку прямо от столика, и значит — через какое-то время он будет знать о своих подопечных несколько больше, чем знает уже из оперативных сводок. Но это была уже давно устоявшаяся привычка — проверяться на месте. «Сука, — внезапно подумал капитан Тэлбот, вспомнив о своей недавней собеседнице, — она ведь готова была торговаться за каждую простреленную голову, независимо от того, чья это будет голова». Но думать об этом дальше явно не следовало. А вот посетить психоаналитика дома — определенно.
— Ну, расскажи мне все по порядку. Вот ты прочла этот документ.
— Ты сначала сама его прочти, чтобы разговор был предметным.
Она права отчасти. Надо читать. Хотя — чует мое сердце — знакомство с планами государственных переворотов до добра не доводит. Но делать нечего. Читаю по диагонали, дабы только уловить суть — в деталях будем разбираться потом. Итак:
2. Алгоритм формирования Правительства парламентского большинства.
3. Пояснительная записка к проекту Федерального конституционного закона «О внесении изменений и дополнений в Федеральный конституционный закон «О Правительстве Российской Федерации».
Проект Федерального конституционного закона «О внесении изменений и дополнений в Федеральный конституционный закон «О Правительстве Российской Федерации».
Дальше длинно, скучно, с массой ссылок на соответствующие законы и нормы права, обоснования, объяснения и толкования, в итоге же все просто, как божий день.
Кому- то — кому адресован документ, предлагается легким движением пера сменить конституционный строй России, превратив ее из президентской республики в парламентскую. Из чего с неизбежностью следует, что премьер-министром страны становится лидер партии, победившей на парламентских выборах. И полномочия этого человека будут широки до безграничности. То есть — практически те же, которыми обладает сегодня президент страны. Президент же автоматически превращается в английскую королеву, сохраняя разве что пол — и то по желанию, все прочее — по принципу «властвую, но не правлю».
— Чудно, — говорю я, — смена системы государственной власти в стране. Понятно, зачем. То есть, понятно — под кого. Под того, кого никогда не выберут президентом, но есть шанс прикупить парламентское большинство — и стать премьером, отправив президента — в королевы. Спасибо, что не на гильотину, раньше действовали как-то радикальнее.
— Тебе смешно?
— Смешно. Мне понятно, что Лемех все это затеял под себя. Слухи о том, что он оптом и в розницу скупает партии и отдельных заметных господ парламентариев, независимо от их политической и прочей ориентации, ходят давно. И не слухи даже, вполне определенные доказанные факты известны хорошо. Сюда же теперь отменно встраивается «Будущая Россия» с ее боевыми дружинами, построенными строго по Макиавелли. Понятно, что все это у него получится, потому что, в отличие от многих прочих — денег он не жалеет, и — прости уж, понимаю, что теперь тебя, наверное, это не греет вовсе — но он мужчина, приятный во многих отношениях. По крайней мере, на фоне общего парламентского мурла — смотрится членом палаты лордов. И обаяшкой. Но объясни мне, как, куда, и — главное — каким образом он собирается переместить президента Путина?
— Так это дотошно расписано в той бумажке.
— Расписан механизм. А я имею в виду такую мелочь, как согласие Гаранта. Каким образом он собирается объяснить ему целесообразность такой рокировки? Только не говори мне, что он собирается его.
— Нет, не собирается. И вообще, никакой крови. Лемех боится крови, он в обморок падает, когда разрежет палец.
— Ты ведь, наверное, уж слышала о такой организации — ДЗНР.
— Движение за настоящую Россию?
— Да. Они еще называют себя Дозорами, присвоив чужое фэнтези. Он хочет возглавить.
— Но погоди — это же едва ли не скинхеды. Махровые националисты — уж точно. Они же громят рынки и убивают кавказцев.
— И кстати, яростно выступают против однополой любви. Жгут гейские клубы, да и лесбиянок не жалеют. Двоих недавно — целовались, видишь ли, в подъезде — облили бензином и заставили бежать по улице — спасли случайные прохожие.
— И он просит тебя о назначении? Иными словами…
— Это тоже будущее России. Уж не знаю, в кавычках или без. Он был настолько уверен, что я помогу, и еще в том, что Лемех в компании — главный, а Мишка его правая рука, что разоткровенничался и рассказал, что накануне, осенью лично Мишка дал ему прямое указание начать работу по созданию праворадикального молодежного движения. Собственно — фашистов. Задача — расшатать систему социального порядка, вызвать смуты, озвучить пропаганду фашизма, причем — якобы при поддержке Кремля. Была даже готова эмблема движения — дорожный знак «Остановка запрещена», чем-то напоминающий свастику. Одновременно либеральное крыло «Будущей России» — он знал это совершенно точно, должно было начать продвижение в обществе тезисов о свертывании Путиным либеральных ценностей и ликвидации по его приказу зачатков «гражданского общества».
И все это — одновременно с работой большой международной конференции по молодежным проектам переустройства мира, с огромным грантом — в полтора миллиона долларов, на который расщедрился Лемех.
— Но зачем, Лиза?
— Но зачем, Лиза? — спросила я себя. — И что ты думаешь, сделала в ответ?
— Пошла к Лемеху.
— Ты не умная, Машка. Ты такая же дура, как и я. Просто тебе повезло, и твой Кирилл погиб.
— Не надо, Лиза…
— Надо. Иначе — сейчас вот так же бегала бы по Москве, ожидая то ли пули в лоб, то ли мины — под машиной. Или не знаю — может, это только я так идиотски, по-советски воспитана. А ты спокойно отправилась бы шить платье первой леди для инаугурации. Главное — не забыть согласовать фасон с Лорой Буш. Чтобы вдруг не доставить неудовольствия хозяйке и не получить публичную отповедь.
На нас уже оборачиваются. Вдобавок настает мое время нацепить солнечные очки. Потому что я и теперь плачу, когда говорят о Кирилле, хотя прошло почти десять лет. Но это совсем другая история.
— И что же Лемех?
— Торжественно вручил мне документ.
— Тот, что теперь у меня?
— Да. Но только не насовсем, а прочесть. В его присутствии.
— И что же там?
— Он считает, что это план прогрессивного переустройства России.
— А ты?
— Думаю, что речь идет о государственном перевороте.
1995 ГОД. ВАШИНГТОН
Дон Сазерленд был грубоват, несмотря на гарвардский диплом и женитьбу на женщине, чьи предки — как принято говорить — прибыли к берегам Америки на Мейфлауэре.Когда от Стива требовался очередной сценарий, причем в самые сжатые сроки — «вчера», как определял их Дон, — он повторял одну и ту же фразу, которая поначалу коробила Стива, потом перестала занимать вовсе и, наконец, настолько вошла в его собственный обиход, что он и сам произносил ее в нужном месте, то есть в тот момент, когда оперативный сценарий должен был быть готов в самые сжатые сроки. — Да что там писать? Достаточно просто достать из-под задницы нужную папку.
Такова была фраза. И она была почти справедливой, потому что пытливый ум Стива часто занимали проблемы, на которые до поры никто не обращал внимание. Тогда неспешно и вдумчиво он изучал вопрос, копался в его истории, как глубоко ни уходили бы его корни, рассматривал ситуацию в разных ракурсах и даже ставил — теоретически, разумеется — некоторые рискованные эксперименты.
То есть вел себя как истинный садовод-любитель, чьи черенки и саженцы никогда не займут почетных мест на разных почетных стендах, но скромно и достойно отцветут в его саду. На самом деле — в большинстве случаев все происходило с точностью до наоборот, «личная» проблема Стива вдруг начинала занимать огромное количество самого серьезного народа, от него требовали немедленного варианта, а лучше — вариантов решения, иными словами — той самой папки, которую следовало всего лишь достать из-под задницы. Сейчас — впрочем — история была иной. Выборы в России не были внезапными. Их готовили, и соответственные папки были заполнены ровно настолько, чтобы удовлетворить интерес Мадлен, хотя бы в первом приближении.
Меморандум для президента, с учетом ее замечаний и мнения силовиков, — занял бы не более суток. Словом, все было — практически — готово. Даже вариант на случай внезапной смерти президента Ельцина. Это был еще один файл «Россия». Но уже — «Выборы 1996». Внутри хранились еще три папки, озаглавленные, как всегда, коротко и емко: «Избрание», «Отмена», «Смерть».
Зная логику Стива, можно было легко предположить, что ставка в первую очередь будет делаться на избрание. Он взглянул на часы — до встречи с государственным секретарем оставалось полтора часа — вполне достаточно, чтобы подготовить документ читабельный и ясный, отражающий картину и предлагающий варианты. Но полутора часов не оказалось.
— Стив, — голос Дона был спокоен, но суховат больше обычного, что говорило о некоторой тревоге. — Встреча с Мадлен, к сожалению, отменяется, но она все равно хочет говорить с тобой. Учти. Это будет короткий разговор, — мы решили, что Мадлен будет задавать тебе вопросы — ответы должны быть короткими и емкими. Ну, и резюме, разумеется, как всегда, должно содержать единственный — но единственно правильный — план действий. Надеюсь, ты меня понял.
— Надеюсь, что да. И также надеюсь, что не случилось ничего страшного.
— Страшного — ничего. Но госпожа Олбрайт не слишком хорошо чувствует себя после полета. Врачи рекомендуют ей постельный режим и как можно меньше эмоций.
— Я понял…
Стив положил трубку. Он был озадачен. Формат, сроки — само собой. Но — как ни странно — он думал совершенно о другом. Эта странная пауза в тексте Дона. «Но госпожа Олбрайт… не слишком хорошо себя чувствует». Стив слишком хорошо знал Дона. Стив Гарднер был лучшим аналитиком СНБ, а это значило, что для него не составляло большого труда проанализировать интонацию, паузу и расстановку ударений, тем более — речь шла о близком человеке. Словом, Стив был почти уверен — Дон едва сдерживает смех. И даже больше — предпринимает нечеловеческие усилия, дабы не расхохотаться немедленно, прямо посередине столь важной, если не сказать — столь грустной фразы. Будь Дон постарше, а Мадлен помоложе — Стив легко представил бы их сейчас в постели, захлебывающимися шампанским и давящимися от смеха. Сошедшими с ума от собственной страсти и бесшабашности. Но представить такое было невозможно. Тогда — что же? Слава богу — телефонный звонок не заставил себя ждать. Стив не ошибся. Дон давился смехом, сквозь всхлипывания и повизгивания прозвучало:
— Она в больнице.
— Это так весело?
— Если бы ты знал, что с ней случилось, — Дон надолго зашелся смехом. — Если бы только мог представить.
— Я жду.
— Ну, хорошо, я постараюсь. Ты был на президентском борту?
— Однажды.
— Тебе показывали выдвижные кровати, которые опускаются из потолка на ночь и убираются утром?
— Да, разумеется — едва ли не как восьмое чудо света.
— Так вот. Сегодня утром Мадлен задвинули вместе с кроватью.
— Кто?
— Слава богу — никто. Автоматика. Она, похоже, выпила большую дозу снотворного на ночь. И проспала. То есть ничего не слышала утром.
— И что?
— Что???? Нет, это невозможно рассказать словами. Паника. Похищение. Ну, я не знаю — только что не инопланетяне.
— А она?
— Пришла в себя и, похоже, очень испугалась.
— Представляю… что она вообразила.
— Ну, не знаю, я специально однажды поднимался туда, наверх, — совсем не похоже на гроб, хотя я совсем не уверен, как на самом деле в гробу. Слушай, не морочь мне голову.
— Так что с ней?
— Нервное потрясение, шок — откуда я знаю, как это называется? Ее сейчас нашпиговали какими-то трубками и лентами, но она в сознании и хочет с тобой говорить. Может это тоже — нервное? Я не знаю, на черта ей сейчас сдалась Россия.
— Может, мне лучше приехать? И спокойно, не спешно…
— Ты сбрендил. Об этом не знает никто. Иначе — пресса. Я представляю, что они напишут. А нарисуют… Нет. Никого. Ни одной живой души, даже дочерей. Ну, все… Кажется она, готова… Надеюсь, ты тоже… Пауза была недолгой. А голос Мадлен хотя и слабый, но не лишенный привычных интонаций.
— Извини, что пришлось отменить наше свидание, Стив.
— Это пустяки. Надеюсь, ваше здоровье…
— Позволяет мне обсудить то, что мы собирались. Итак.
— У нас три варианта, мэм. Первый — легитимное избрание. Практически невозможно, рейтинг кандидата не превышает шести процентов. Динамика отрицательная.
— Ну, слава богу, в современной практике существуют способы легитимизации чего угодно.
— Да, это так. И это — собственно — наша основная программа. Далее — отмена выборов. За эту идею ратует так называемая группа силовиков — во главе с руководителем президентской охраны генералом Коржаковым. Это мощная группировка, располагающая…
— Можешь не продолжать, я знакома с этими господами. С некоторыми — лично.
— Третье — смерть.
— Прости?
— Простите, мэм, я имею в виду, что состояние здоровья президента Ельцина и образ жизни, который он ведет, заставляет рассматривать этот вариант.
— Да, Стив. Этот вариант рассматривать следует всегда, даже когда состояние здоровья не располагает.
— Я понимаю, мэм, — он, разумеется, понимал, о чем она думает теперь, и позволил себе небольшую манипуляцию, которая, тем не менее, сработала. Состояние здоровья президента Кеннеди оставляло желать лучшего.
— Это не так, Стив. У него была очень больная спина. И он безумно страдал от этого. Но в принципе, разумеется, ты прав. Однако меня сейчас больше всего волнует эта силовая группа. Финансовые и промышленные группы, которые стоят за ней, хорошо известны.
— Боюсь, мэм, это те же самые люди, которых мы рассматриваем в качестве третьей силы. За исключением нескольких человек. Одного, по крайней мере, я могу назвать твердо.
— Чубайс.
— Именно он, мэм.
— Это страх, Стиви?
— Нет, мэм. Это сложившаяся в России практика примыкать к властным структурам, кто бы в них ни обитал. К структурам, а не к людям. Проистекает она, на мой взгляд, из традиций политбюро, когда политические возможности человека определялись не его способностями и даже не должностью, а близостью к телу. Правила командной игры еще только формируются и очень слабы.
— И мы потеряем этих ребят?
— Безусловно.
— Послушай малыш, — сейчас ты должен оставить все. Все, чем был занят до этого, даже любимую девушку.
— У меня нет девушки, мэм.
— Будет. У такого замечательного парня обязательно будет девушка. Но потом. А пока мне нужен — как ты говоришь — сценарий. Блестящий, беспроигрышный сценарий устранения этих людей. От — как это ты только что сказал? — от тела президента. Из политики. Из Кремля. К ним никто не должен захотеть примкнуть. Никто, ни один из тех парней, резюме которых ты собрал в мою папку. Ты понял меня, малыш?
— Да, мэм. Я уже примерно представляю себе, что это будет.
— Вот и чудесно. Обнимаю тебя. И помни — я никогда не пропускаю свиданий. Непременно поужинаем где-нибудь на следующей неделе. Разумеется, я приглашаю.
— Благодарю, мэм. Буду счастлив. Поправляйтесь.
Стив аккуратно опустил трубку. Шла бы ты к черту со своим свиданием, старая дура. Как тебе объяснить, что каждый из «наших ребят», опережая собственный визг, мчится на свидание к этим самым страшным генералам-силовикам и почитает за честь — если не просочиться в кабинет, то хоть пару часов проторчать в приемной. Это Россия, в которой, по словам большого Тони, ломаются разные машинки. А люди не понимают, что такое команда, если речь идет не о футболе. Зато слишком хорошо понимают, что такое Кремль, а вернее — кто в Кремле. А других ориентиров нет. Настроение было испорчено. Зато в папке «Россия. Выборы 1996» появился еще один файл «Силовики. Дискредитация».
— Но для этого тебе придется попотеть наравне со мною, Дон, — заметил Стив, выключая компьютер и набирая номер Дона Сазерленда. — Полагаю, ты все понял, босс. Настало время твоих плечистых друзей из Лэн-гли. Ибо кто-то должен будет исполнить главные роли в моем сценарии. Притом — оцени широту моей души — я даже не настаиваю на кастинге.
1995 ГОД. ЛОНДОН
Встреча состоялась в одиннадцать часов вечера в Сохо, в китайском квартале, а если быть совсем уж точным — в небольшом ресторанчике с громким названием «Golden Dragon». Такие «золотые драконы» и «дракончики» расползлись, похоже, по всему миру. Приютились во всех мировых столицах и просто крупных городах, да и мелких, надо полагать — тоже. Всюду они — как близнецы-братья — удивительно похожи. Одинаковые — алые с золотом — драконы на вывесках. Похожие залы — небольшие, тесно заставленные столиками, — всегда полные народа. Китайская кухня популярна в мире, да и китайцев, предпочитающих традиционную пищу, везде хватает. Яркие бумажные фонарики под потолком. Вежливые, проворные — на одно лицо — официанты. Здесь кормят вкусно и недорого. Рис с яйцом, рис с креветками, просто жареный рис — в больших пиалах. Расплющенная «по-пекински» утка с пресными лепешками. «Roast duck», особая жареная утка — румяные тушки подвешены у кухонного окошка — манит хрустящей корочкой, сочится, истекает прозрачным, янтарным жиром. Морские гребешки. Кусочки курицы в лимонном соусе… И неизменные палочки — пластиковые или деревянные. И светлое китайское пиво. Впрочем, если клиент пожелает, здесь подадут и дорогое французское вино, и русскую водку.Ближе к полуночи в Сохо многолюдно: туристы жаждут экзотики, местная публика выползает из всех щелей. Чайна-таун символически отгородился от окружающего мира ярко-красным металлическим шлагбаумом. Разумеется, он не способен остановить толпу. Все они: и туристы, и полуночные обитатели Сохо — просачиваются на узенькие китайские улочки, разбредаются по крохотным — сродни «Золотому дракону» — ресторанчикам. Здесь же — великое множество китайцев и китаянок. Эти честно или нечестно отработали днем в разных уголках Лондона. В офисах Сити, гостиницах, ресторанах, магазинах. Грузчики, горничные, студенты и советники знаменитых британских банков стекаются теперь на маленький островок, осколок далекой родины. Улицы Чайна-тауна кишат народом.
Зато машинам, в большинстве своем старомодным лондонским кэбам, за красный шлагбаум не проехать. Толпа чувствует себя в полной безопасности, свободно плещется меж светящихся витрин. Здесь легко потеряться. И очень трудно найтись.
Это обстоятельство вполне его устраивало. Он приехал в Сохо немного раньше назначенного срока и, отпустив кэб у красного шлагбаума, мгновенно затерялся в пестром людском потоке. Спустя пару минут моложавый подтянутый мужчина, с узким бледным лицом и очень светлыми — в белизну — глазами, вынырнув из толпы, переступил порог крохотного уличного бара. Крайний столик, выставленный чуть ли не на мостовую, был занят двумя молодыми людьми — одетыми так похоже, что понять, кто из них девушка, а кто парень, было не просто. Два места за столом оставались свободными.
Узколицый мужчина вежливо спросил разрешения занять одно из них. Пара была не в восторге, но видимых причин для отказа не было — парень небрежно мотнул головой. Узколицый спросил пива, закурил тонкую душистую сигариллу и, развернувшись лицом к улице, затих. Красный шлагбаум, к которому медленно ползла вереница пузатых кэбов-жучков, оказался, таким образом, прямо перед ним — как на ладони. Меланхолической «иш8ех»-паре, было невдомек, что с той самой минуты, как вежливый незнакомец устроился за их столиком, тот оказался в центре напряженного внимания сразу нескольких человек. Люди из Лэнгли придирчиво контролировали обстановку. Времена наступали тревожные — восточный отдел был укомплектован как никогда. Женщина, как и ожидалось, приехала на такси и покинула машину, как все, возле красного шлагбаума. В толпе она чувствовала себя неуютно. Это узколицый определил безошибочно, по тому, как она испуганно втянула голову в плечи, затравленно оглянулась по сторонам, и шла — торопливо, сбивчиво, неуверенно переставляя длинные ноги в открытых — крокодиловой кожи — лодочках, на очень высоком каблуке. Неподходящая обувь для здешних мест. Совсем неподходящая. Она и одета была неподобающим образом. Узкое, длинное то ли платье, то ли пальто из той же грязно-желтой, в разводах кожи. Маленькая лаковая сумочка судорожно прижата острым локтем. Руки в тонких лайковых перчатках. Не ее одежда, совсем не ее. И город не ее. И работа эта не для нее. По-моему, они перебирают с конспирацией, наши чеченские друзья. Он допустил бы еще повторение палестинского опыта с девочками-шахидками, живыми нарядными бомбами, обдающими тебя теплым ароматом юного тела, прежде чем разнести в мелки клочья. Это было, по крайней мере, красиво и даже сексуально. Он отхлебнул пива и подумал, что восточный отдел плохо действует на людей, если, конечно, они не родились где-нибудь под палящим солнцем Палестины. Он родился в Дейтройте. И сейчас отчетливо ощущал что-то нездоровое в сознании, как несвежий кетчуп в желудке. Сексуальные девочки-шахидки — это не нравилось ему. По возвращении надо будет пройти курс у психоаналитика. А пока. Пока надо работать. «Вам не часто приходится бывать в Сохо, леди. И вообще на улице, в толпе. К тому же одной», — подумал узколицый, легко поднимаясь из-за стола. Пятифунтовую купюру он аккуратно прижал пивной кружкой и вежливо простился с молчаливой парой. В ответ оба слабо тряхнули грязными кудрями. Он поспешил за женщиной, пытаясь со спины, по походке и прочим признакам, определить, сколько ей лет. Выходило — не больше двадцати.
— Вам все это очень идет.
— Я так не нахожу, — она хорошо говорила по-английски и была довольно бойкой. Совсем не бессловесная девочка-шахидка с ароматом юного тела, готового проститься с жизнью.
— А что больше по душе — неужели хеджаб?
— Мы будем говорить об одежде?
— Нет, мы вообще не будем говорить. Здесь, — он аккуратно положил перед ней красиво упакованную коробку из Harrods и невольно усмехнулся, — нет, там не одежда, которую ты так ненавидишь, и не взрывчатка, не бойся.
— Я и не боюсь.
— Там план, а вернее, сценарий события, которое должно произойти там у вас.
— В Ичкерии?
— Нет, в России.
— Это значит — у них.
— Мне все равно, как это будет называться. Главное, чтобы произошло в определенные сроки и с тем резонансом, который подробно описан в инструкции. Надеюсь, твой отец в остальном разберется сам.
— Брат.
— Ах, брат. Ну, не важно. Тот, кто тебя послал. Часть денег уже на месте.
— Мы знаем.
— Остальные появятся после того, как операция будет закончена.
— Независимо ни от чего?
— Ты имеешь в виду, независимо от того, сколько людей погибнет? Цифры играют роль, но не главную. Нас интересует резонанс. А его цена относится к категории фиксированных цен. Понимаешь, о чем я?
— Можете не сомневаться. Это все?
— Да.
— Шамиль возглавит это лично?
— Я не должен тебе отвечать. Но отвечу, потому что я джентльмен, а ты леди. Даже если предпочитаешь хеджаб. Так вот — разумеется. Это, кстати, его условие. Помимо прочих. Теперь все.
Она неловко поднялась из-за стола. Большеголовая. Худая. Густые черные волосы, подстриженные каре. Смоляная челка падала на глаза.
Впрочем, узколицый довольно быстро раскусил примитивный маскарад. Женщина была в парике — тончайший, едва различимый волосок, светлый, вроде бы — рыжий, выбился из-под темных прядей, но ему было достаточно и этой малости. Наивные, дилетантские уловки. Он, к примеру, и не думал прятать свои глаза — маленькие, острые, бледно-серые. Взгляд их неприятен, и потому — хорошо запоминается. Что за беда! Когда-то у Ричарда Тэлбота, офицера ЦРУ, были совсем другие глаза. Какие — он уже и сам не помнил толком. И жесткий бобрик на голове, искрящийся сединой, сейчас — самый что ни на есть натуральный. А прежде… Что вспоминать?! Каким только не доводилось ему быть прежде! Он заказал еще пива. Идиотская работа для дилетанта. Но, похоже, они готовят какую-то большую заварушку в России, причем руками чеченцев. Впрочем, теперь это уже не имело значения. Первую часть своей работы он исполнил. Потом будет короткое и жесткое натаскивание ее брата и его дружков, которым предстоит стать своего рода супервизорами кампании, чтобы в случае чего — не дать ей свернуть не в ту колею. Его парни уверенно и профессионально повели девчонку прямо от столика, и значит — через какое-то время он будет знать о своих подопечных несколько больше, чем знает уже из оперативных сводок. Но это была уже давно устоявшаяся привычка — проверяться на месте. «Сука, — внезапно подумал капитан Тэлбот, вспомнив о своей недавней собеседнице, — она ведь готова была торговаться за каждую простреленную голову, независимо от того, чья это будет голова». Но думать об этом дальше явно не следовало. А вот посетить психоаналитика дома — определенно.
2003 ГОД. МОСКВА
Слава богу, мы обе успокоились быстро. И народ в кафешке быстро потерял к нам всяческий интерес, мало ли теток рыдают теперь публично и выкрикивают разные странные слова. Да и менялся он быстро, этот народ, — спешил на московские людные улицы, потому что явно был приезжим. А мы все сидели, испытывая — как ни странно — чувство удивительной безопасности. И только официантке надо было периодически опускать рублей сто в карман за то, что «видишь, как девочка старается» — и она действительно старалась. Кофе то ли действительно стал лучше, то ли я просто к нему привыкла. Словом, ситуация налаживалась. По крайней мере, на ближайшие час-полтора. А там надо будет что-то думать. Или делать.— Ну, расскажи мне все по порядку. Вот ты прочла этот документ.
— Ты сначала сама его прочти, чтобы разговор был предметным.
Она права отчасти. Надо читать. Хотя — чует мое сердце — знакомство с планами государственных переворотов до добра не доводит. Но делать нечего. Читаю по диагонали, дабы только уловить суть — в деталях будем разбираться потом. Итак:
«О юридических возможностях формирования в России Правительства парламентского большинства»
СОДЕРЖАНИЕ
1. Аналитическая записка «О юридических возможностях формирования в России Правительства парламентского большинства».2. Алгоритм формирования Правительства парламентского большинства.
3. Пояснительная записка к проекту Федерального конституционного закона «О внесении изменений и дополнений в Федеральный конституционный закон «О Правительстве Российской Федерации».
Проект Федерального конституционного закона «О внесении изменений и дополнений в Федеральный конституционный закон «О Правительстве Российской Федерации».
Дальше длинно, скучно, с массой ссылок на соответствующие законы и нормы права, обоснования, объяснения и толкования, в итоге же все просто, как божий день.
Кому- то — кому адресован документ, предлагается легким движением пера сменить конституционный строй России, превратив ее из президентской республики в парламентскую. Из чего с неизбежностью следует, что премьер-министром страны становится лидер партии, победившей на парламентских выборах. И полномочия этого человека будут широки до безграничности. То есть — практически те же, которыми обладает сегодня президент страны. Президент же автоматически превращается в английскую королеву, сохраняя разве что пол — и то по желанию, все прочее — по принципу «властвую, но не правлю».
— Чудно, — говорю я, — смена системы государственной власти в стране. Понятно, зачем. То есть, понятно — под кого. Под того, кого никогда не выберут президентом, но есть шанс прикупить парламентское большинство — и стать премьером, отправив президента — в королевы. Спасибо, что не на гильотину, раньше действовали как-то радикальнее.
— Тебе смешно?
— Смешно. Мне понятно, что Лемех все это затеял под себя. Слухи о том, что он оптом и в розницу скупает партии и отдельных заметных господ парламентариев, независимо от их политической и прочей ориентации, ходят давно. И не слухи даже, вполне определенные доказанные факты известны хорошо. Сюда же теперь отменно встраивается «Будущая Россия» с ее боевыми дружинами, построенными строго по Макиавелли. Понятно, что все это у него получится, потому что, в отличие от многих прочих — денег он не жалеет, и — прости уж, понимаю, что теперь тебя, наверное, это не греет вовсе — но он мужчина, приятный во многих отношениях. По крайней мере, на фоне общего парламентского мурла — смотрится членом палаты лордов. И обаяшкой. Но объясни мне, как, куда, и — главное — каким образом он собирается переместить президента Путина?
— Так это дотошно расписано в той бумажке.
— Расписан механизм. А я имею в виду такую мелочь, как согласие Гаранта. Каким образом он собирается объяснить ему целесообразность такой рокировки? Только не говори мне, что он собирается его.
— Нет, не собирается. И вообще, никакой крови. Лемех боится крови, он в обморок падает, когда разрежет палец.