Страница:
За этими главными строениями находились еще несколько жилых многоэтажек и теплоэлектростанция, снабжавшая электричеством весь комплекс. И именно тут этим вечером мы собирались завербовать нашего нового агента. Место мы подобрали и обследовали еще несколько недель назад. Так как мы всегда ездили только вдвоем, то наблюдение за встречей нам доставляло порой немалые хлопоты. Именно при первых контактах особенно важно "остаться чистым", как мы это называли. Эта местность показалась нам подходящей. Был только один въезд, при том хорошо просматриваемый. Если интересующее нас лицо притащит за собой "хвост", то в таком окружении мы определим это лучше. чем где бы то ни было. Многоэтажка там, и многоэтажка тут.
В 18.00 мы заняли наши позиции. Наш собеседник должен был прийти через час. В фойе было многолюдно, а в ресторане почти никого. Я так припрятал нашу машину среди других автомобилей, что мог наблюдать и за въездом на стоянку и за входом в отель. Когда и в 19.45 ничего не произошло, я пошел в бистро и выпил там чашку кофе. Фредди, сидевший в фойе, делал вид, что читает газету. Он вопросительно посмотрел на меня. Я пожал плечами и снова вышел на улицу, чтобы дать ему понять, что нужно еще подождать. Несколько расстроенный я опять залез в машину.
В 20.00 вокруг отеля не было никакого движения. Я видел, как Фредди в своем темно-коричневом льняном пиджаке бродил туда-сюда по холлу. Внезапно со стороны Райнсберга на съезд к отелю повернула легковушка. Это было такси, которое проехало мимо меня и остановилось у парадной лестницы гостиницы. Только когда пассажир поднялся по ней, я смог его хорошо разглядеть. Да, это было он – человек, которого я видел вчера вечером. Он действительно пришел. Я глубоко вздохнул.
Примерно через четверть часа я вышел из машины и двинулся в ресторан. В большом помещении сидело очень немного людей. Я выбрал отдельный столик у окна и заказал себе что-то перекусить. Глядя на залитое полной луной озеро Райнсбергер Зее, я ожидал сигнала от моего партнера. Фредди не заставил долго себя ждать. С дружеской миной он подошел и уселся рядом. – Да, господин доктор, теперь твоя очередь, – сказал он с уверенностью победителя.
Вместе мы спустились в подвальный этаж, остановившись прямо у мигающей красными и синими огнями дискотеки. В темном углу сидел наш человек за маленьким квадратным столом. – Добрый вечер, я очень рад познакомиться с вами. – приветствовал я его наиграно небрежным тоном. – Я тоже очень рад, – ответил он. Но ответ прозвучал вовсе не без акцента, как я полагал было. Наш гость говорил на явном саксонском диалекте!
– Простите, но я немного удивлен, я ведь ожидал здесь встретить гражданина России, – попытался я ему польстить. Он улыбнулся. – Вы хотите взглянуть на мой паспорт? Я просто немного научился говорить именно на этом диалекте. Но если я постараюсь, то вполне смогу общаться и на литературном немецком языке. – Ну, это для нас не проблема, – пошутил я в свою очередь и подсел к нему. Окинув взглядом помещение, я заметил, что в нем мы были совсем одни. Только молодая официантка стояла у бара и протирала бокалы.
Он мне сразу показался симпатичным. Нервничая, он вертел свой бокал пива. В глазах Фредди я прочитал, что он думает: "Ну, теперь я сгораю от нетерпения, как ты это устроишь". Я буквально почувствовал, как он в душе откинулся назад, расслабившись. Итак, моя очередь. Я начал с обычных аргументов. – Мой партнер вам уже объяснил, что у нас есть интересная возможность заплатить за хорошую информацию хорошие деньги. Но я хочу быть с вами полностью честным. Мы не торговцы информацией. Мы из Федеральной разведывательной службы. Я не хочу вам лгать. Если уж мы с вами договоримся, то вы имеете право знать, что вы будете в хороших руках. А если вы не захотите иметь с нами дело, то и это не создаст для вас никаких трудностей. На каждый отказ мы получаем два новых согласия. И я гарантирую вам, что в случае отказа никто об этом нашем разговоре никогда не узнает. Если вы скажете "нет", то мы выпьем вместе по бокалу пива и сразу забудем обо всем. Даже мое руководство не знает об этой нашей встрече и в случае вашего отказа не узнает о ней никогда.
Он прислонился к ковру, висевшему на стене, и издал глухой звук, прозвучавший вроде как: "Угаааа!". Потом он округлил и вытянул губы и выпустил через них воздух. Фредди понял, что ситуация обострилась и тут же попытался снять напряжение: – За этот ужас я закажу нам одним еще по пиву! Русский взглянул на него, слегка склонил голову набок, кивнул, поднял плечи и добавил: – И еще водку! Если можно! Прошу вас! Потом я начал рассказывать ему о наших возможностях, о безопасности, о деньгах и так далее.
Было ли это сделано профессионально? Очень сомнительно. Но о том, что в нашем ремесле профессионально, а что нет, до сих пор идут споры. Сегодня я знаю, то этот неуклюжий метод, как минимум, в этом конкретном случае был единственным шансом. Много лет спустя наш человек, которого с того дня мы называли "Уленшпигелем" рассказал о своих первых впечатлениях. Его как громом ударило. Сначала приглашение одного торговца информацией на совместную встречу. Тут уже было от чего забеспокоиться. Он за ночь до того глаз сомкнуть не мог. А потом этот высокомерный франт так прямо и заявляет ему, что он, мол, работник БНД.
– Я думал, что так никто не делает. Все должно было происходить тоньше, изысканней. Этот тип, казалось, никогда не читал даже книжек о шпионах. Уселся и просто сказал: -Я твой ведущий офицер, а ты мой шпион! А с другой стороны: если бы я лишь позже заметил, куда это все идет, то я тихонько бы скрылся. Только из-за этого глуповатого нахальства я сказал тогда "да". А дома я посмотрел на твое выступление немного другими глазами. Я подумал – этот будет поступать так, как сам хочет. Но зато он был удивительно честен со мной. Я думаю, на самом деле это и был единственный путь, чтобы заполучить меня.
"Уленшпигель" медленно успокоился. Когда он впитал в себя мой поток слов, то пришла его очередь. Довольно медленно рассказал он о своей деятельности в армии, о планах на будущее, о своей семье. За вечер он достаточно оттаял и в конце был уже вполне разговорчив. Мы договорились с ним встретиться еще раз через четыре дня. Так у него еще было время подумать. Даже в случае, если он откажется, он заверил нас, что не сделает это без объяснений. Эта его фраза вселила в нас надежду, что он скорее согласится, чем откажется.
Когда мы в 23.30 сидели в "Золотой звезде" у семьи Лусега, там было полно народу. Пара рыбаков с озера Гринерикзее как раз обмывали свой улов. Разговоры о сетях, крючках, поплавках и нынешней популяции окуня заставили нас быстро уйти. Так было и лучше. Не нужно все топить в многословии, лучше сохранять внутренний оптимизм.
Через 48 часов началась подготовка к следующей встрече с "Уленшпигелем". В воскресенье, в 12.00 генерал должен был стоять у обелиска напротив Райнсбергского замка. Так как нельзя было исключать, что он придет с "сопровождением", мы не хотели попасть впросак. У нас был один неписаный закон – не попадаться в ловушку. В любом случае, наше честолюбие тоже заставляло нас проводить встречи с максимальной безопасностью.
В субботу поздно вечером мы сидели в скучном кабачке "Золотой якорь". Мы обсудили все, оценили любые возможности, прошли всеми путями. Теперь как раз пришло время снова поговорить о смысле и бессмысленности нашей жизни и пофилософствовать о значении нашей работы. Мы думали о людях, которыми занимались, и в этом смысле все было для нас в порядке. Мы считали себя убежденными, уверенными в себе и полными рвения к работе.
Но стоило разговору коснуться неповоротливого аппарата БНД, хаоса ее управления и отсутствия концепции в работе Службы, как нам ничего другого не оставалось, как помолчать и задуматься. Такой контрастный душ чувств нам приходилось переживать в следующие годы еще не один раз. Мы все время жили с чувством, что кто-то в Центре умышленно отказывает нам в заслуженной заботе. Нас оставили совершенно наедине с нашими проблемами.
Операторы Первого отдела смеялись над нашими "эскападами", в то время как аналитики Третьего отдела нас воодушевляли и стимулировали. Беспомощный берлинский филиал благожелательно следил за нашими выездами на ловлю агентов, а американские партнеры смотрели на нас с завистью. И, тем не менее, все нас каким-то образом обхаживали. Но рассчитывать мы с уверенностью могли только на самих себя. Жажда охоты гнала нас вперед, как и мысль, что надо воспользоваться историческим шансом. И конечно, тот факт, что мы во всем могли положиться друг на друга. Этим мы гордились.
В воскресенье в полдень мы ждали "Уленшпигеля". Из моего гостиничного номера я мог наблюдать за всей улицей и видеть сам обелиск. Мы не выходили наружу. Фредди установил фотоаппарат с телеобъективом. Мы были недоверчивы, потому хотели следить за всем очень внимательно. В этот раз будущему источнику пришлось самому нас ждать. Нам хотелось удостовериться, нет ли в районе обелиска каких-либо необычных изменений. Пока "Уленшпигель" пришел, опять, как и в прошлый раз, прошел целый час. Он приехал на такси прямо к обелиску. Там он стоял с пластиковым пакетом и ждал.
Когда мы удостоверились, что он пришел один, я вышел к нему, чтобы поздороваться. Мы пошли в близлежащее кафе "Немецкий дом". Все шло лучше, чем мы ожидали. В прошлый раз мы попросили нового агента принести уже на следующую встречу по возможности какой-то материал, но не рассчитывали на это. А тут в его пакете было восемьдесят страниц секретных документов. Удачное начало.
Ежедневный стресс на Фёренвег
На следующий день в берлинском филиале нас ожидал холодный душ. Гассинга не было. Он провел выходные в Баварии и хотел воспользоваться понедельником для визита в Пуллах. Но в бюро нас поджидал его новый заместитель: Темпо! Несколько месяцев после того, как Герт ушел на пенсию, мюнхенцы подыскивали ему замену. В каком досье БНД наткнулась на имя Темпо, мне до сих пор непонятно.
Приблизительно пятидесятилетний "настоящий руководитель подразделения" (так он сам себя титуловал) аккуратно зачесывал жиденькие светлые волосы. Его лицо отличалось двумя особыми приметами. Первой были тяжелые мешки под глазами с черной каймой. Другой – искусно завитые усы, из-за которых коллеги прозвали его "Шнауцером". Он говорил с баварским акцентом, вернее, пытался. Родился и вырос он где-то в Рурском бассейне. В любом случае, когда он говорил, складывалось впечатление, что примерно так пытался бы телеведущий Йохен Буссе имитировать голос футбольного тренера Франца Беккенбауэра.
Его личная секретарша, которая прибыла в филиал на пару недель раньше, чтобы заниматься организацией работы с оперативными досье, одной фразой прояснила все вопросы. Я спросил ее, считает ли она нового заместителя по оперативной безопасности нормальным человеком. Она тут же провела меня в его кабинет и показала на стену, всю обклеенную фотографиями: – У того, кто в своем рабочем кабинете развешивает так много своих фотографий, точно "не все дома". Я видел на стене Темпо, катающегося на лыжах. Темпо на море, Темпо на кухне, Темпо в походе. Вся стена с одним мотивом: Темпо.
Когда он встретил меня тем утром в понедельник, то выглядел будто с похмелья и не в лучшем настроении. – Откуда вы тут взялись, – проворчал он в наш адрес. Пыхтя, он ушел в свой кабинет и вернулся с каким-то формуляром. – С сегодняшнего дня здесь все будет по-другому! Он продолжал ругаться: – Такого, как было раньше, здесь больше не будет. Теперь все будет четко регистрироваться и фиксироваться.
Я не верил своим глазам. Он махал у меня перед носом формуляром, который составили американцы. Он назывался "Сопроводительный формуляр донесения", сверху и снизу жирными буквами по-английски было написано: "CONFIDENTIAL". В нем следовало указывать настоящее имя агента, его агентурный псевдоним или название операции, его агентурный номер или номер запроса на идентификацию личности, данные о встречах, а также точные сведения о передаче материала. В будущем такой формуляр должен был крепиться к каждому разведывательному донесению. Зная об объеме получаемой нами информации, американцы только для нашей команды заботливо подготовили 500 бланков. Фредди уставился на этот листок: – Теперь все сошли с ума. "Шнауцер", правда, считает, что это здорово. Если мы заполним такие формуляры, то можем прямо передать наших агентов в руки расстрельной команды. Потом он открыл окно и прошептал: – Если бы "Шнауцер" узнал, что материал, который он получает, уже до того попадает в Мюнхен, с ним случился бы инфаркт.
Американцы разумно обосновывали это свое нововведение. Они говорили, что если получат все полностью заполненное, то могут принять финансовое участие в оплате разведывательных контактов. Конечно, они, во всяком случае, должны были бы знать, кто получит деньги или кому они предназначены.
Но это не только представляло собой опасность для наших агентов, но мы рисковали еще и тем, что их перевербуют на себя наши американские друзья. Наши источники могли бы стать объектом давления и шантажа для американской разведки. Несомненно, в таком случае американцы бы точно знали, кто и что поставляет. Я мог только покачать головой по поводу такой наглости. Но еще больше я злился на нашего нового уполномоченного по оперативной безопасности, который, собственно, как раз и прилетел из Мюнхена, чтобы обеспечить безопасность наших источников.
– Ничего. – внушал я Фредди. – ни одно настоящее имя сюда не попадет, ни в сопроводительный формуляр, ни в оперативные досье. Я не стану убийцей. Мы там вербуем людей, которые нам доверяют. Наши результаты превосходны. Мы тратим на все это меньше денег, чем все остальные. Потому они получат от меня настоящие фамилии только в том случае. когда я буду абсолютно уверен, что они смогут с ними правильно обращаться. Вот и все! Точка!
Фредди должен был еще "переработать на колбасу", как он выражался, десять отдельных донесений от "Мюнхгаузена". Их уже видели в Мюнхене, и теперь мы могли нашим привычным путем передать их американцам. Итак, я начал диктовать Фредди данные для сопроводительных формуляров. В них теперь попадало все, что я смог вспомнить из звучных русских фамилий. Что мне взбрело в голову, то мы и вписывали в формуляры, от Горбачева и Шеварднадзе до Толстого и Пастернака. Меня это все так "достало", что я припомнил даже Иосифа Сталина и некоего Григория Распутина. Услышав последнюю фамилию, Фредди недоверчиво спросил: – Неужели на самом деле писать Распутина? – Пиши, пиши и его. Они ведь не хотят по-другому. Не бойся, я лично передам донесения в руки "Шнауцеру".
Через пятнадцать минут мы вышли из кабинета. Фредди отправился к кассе, а я к заместителю по оперативной безопасности. Я бросил ему на стол пачку донесений. Он быстро пролистал бумаги и поднял взгляд с видом триумфатора: – Ну вот. Можно же так. В точку! "В точку!" он говорил всегда, когда думал, что нашел самый "железный" аргумент. Порой он пользовался этим словом и тогда, когда никто из нас не мог понять, что именно он имел в виду. Это все время приводило к его раздражению, на которое мы реагировали пожиманием плечами.
"Шнауцер" любил хвастаться своими источниками в Восточном блоке. Как только он начинал говорить на эту тему, приходило время сматываться. Мы уже к тому времени знали – в БНД никакой секрет не хранится долго – что в начале восьмидесятых он вел всего одного агента. Речь, вроде бы, шла о почтальоне из Будапешта, который раз в год информировал его об актуальном экономическом положении в Венгрии. Но это, конечно, могло быть и целенаправленной дезинформацией из Центра.
В любом случае, мы в тот вечер и словом не обмолвились об "Уленшпигеле". Этому суждено было случиться только через несколько недель. Переданный им материал Фредди отвез в Мюнхен. Уже через день мне позвонил один из аналитиков. У него не хватало слов, чтобы выразить свой восторг. Документы были просто сенсационными. Если так пойдет и дальше, то разведслужбы партнеров будут в этой сфере зависеть от нас. Это было хорошо. Бальзам на душу.
Этой весной мы встречались с "Уленшпигелем" несколько раз, чтобы получить как можно больше информации и укрепить с ним личный контакт. Чтобы ему было легче передвигаться, мы купили ему машину. В Потсдаме, где дислоцировалась его часть, мы запарковали ее на одной из боковых улиц. Машина служила "мертвым почтовым ящиком", но порой он выезжал на ней на встречи с нами. Красный "Гольф" нами нигде не упоминался, ни в одном отчете и ни в одном разговоре.
Мы боялись, что американцы могут благодаря этому автомобилю обходными путями выйти на настоящее имя "Уленшпигеля". Нас и так уже беспокоило, что американцы Марк и Ганс больше не отводили нас в сторону, когда мы бывали в доме на Фёренвег. Еще мы заметили, что они всегда звонили нам как раз тогда, когда мы были в дороге к одному из наших агентов. Это нас очень тревожило и привело к тому, что мы все больше и больше скрывали наши источники и данные о встречах с ними.
Нам доставляло хлопот и еще одно обстоятельство. И "Уленшпигель", и "Мюнхгаузен" с самого начала в расплывчатых словах намекали на то, что у КГБ в БНД может быть "крот". Именно "Ули" все время просил нас быть очень осторожными с данными об его личности, потому что, попади они в досье БНД, он не будет уверен в своей безопасности. Что же на самом деле за всем этим крылось? Мы тщательно собирали каждое упоминание, любой намек, все, что могло подкрепить это подозрение. Для этого Фредди специально купил блокнот, в который мы записывали все после каждой встречи. Мы записывали, что нам рассказывали источники умышленно или отвечали на наши вопросы, все как бы между делом сделанные замечания и брошенные походя фразы.
С течением времени нам стало ясно: у "Уленшпигеля" был какой-то доступ к этой очень чувствительной и конфиденциальной сфере, если не прямой, то опосредованный. Да он и сам не долго скрывал это. Он назвал имя одного офицера, который, как он дал нам понять, имеет доступ к российской разведке. Был ли этот человек сам офицером внешней разведки бывшего КГБ или разведчиком военной разведки ГРУ? Торговал ли этот человек информацией, или нас намеренно уводили на ложный путь? Это надолго оставалось для нас тайной. Но это был как бы вызов нам. Мы как раз решили выйти на это связующее звено с российскими разведывательными службами.
"Уленшпигель", наконец, решился нам помочь, хотя этот путь и был полон препятствий.
Работа источника "Уленшпигель" протекала великолепно. Через полгода им интересовались уже не только аналитики Третьего отдела, но и проныры из Первого отдела (агентурная разведка). Уже существование агента "Мюнхгаузена" их ошеломило. Теперь была вторая "хлопушка" того же рода, как выразился один из мюнхенских шефов.
Неожиданно нас стали охотно приглашать в Пуллах. С любопытством нас расспрашивали ответственные лица и многие другие, которым, собственно, не должно было быть до всего этого никакого дела. Вот небольшая хронологическая выборка комментариев ответственных лиц в Первом отделе, в виде заметок на полях заявок на оперативные расходы и на рапортах об агентурных контактах и встречах:
14 декабря 1993 года – "первоклассный внутренний источник с самым лучшим доступом".
17 ноября 1994 года – "поток донесений выше среднего".
4 апреля 1995 года – "самая лучшая информация по нынешнему кризису".
22 апреля 1995 год а – "33 НВ более чем доволен".
20 декабря 1995 года – "на данный момент самое лучшее, что у нас есть".
8 января 1996 года – "он один из самых лучших наших источников".
29 января 1996 года – "нам нужно взять в отдел переводчика, который занимался бы только "Уленшпигелем".
2 февраля 1996 года – "Уленшпигель" бесценен, самый важный источник в очень чувствительной сфере".
Нам и во сне не могло присниться, что мы завербуем информатора, который сможет обогнать нашего "Мюнхгаузена". Но "Уленшпигель", агентурный "фау-номер" 077834, превзошел все, что было до него.
Фирма прикрытия
Осенью 1993 года нас отделяло лишь немного месяцев от окончания вывода ЗГВ. Фредди и я за полтора года завербовали шесть внутренних источников, каждый из которых превосходил средний уровень агентов БНД. Почти все они уже действовали в своих странах, куда вернулись после вывода войск из Германии. Берлинское бюро – мы уже избегали его, как чумы – было для нас бельмом на глазу. Нам нужно было найти альтернативу, которая удовлетворяла бы требованиям наших связей на Востоке. В мюнхенском Центре каждый оперативник-агентурист, ведущий хотя бы одного посредственного агента, имел так называемое бюро прикрытия. Наши коллеги содержали туристические фирмы, страховые компании, агентства по продаже недвижимости, журналистские прикрытия и многое другое. Мы раздумывали над тем, как без обычных для Службы гигантских чрезмерных расходов можно достичь той же цели. Нам тоже была нужна фирма прикрытия.
Тут мне пришла в голову идея. Мои тесть и теща много лет дружили с одним гамбургским коммерсантом. Звали его Фридрих, и его имя часто упоминалось в разговорах. Но я никогда о нем не расспрашивал. Теперь я вдруг о нем вспомнил. Может быть, он сможет помочь решить нашу проблему. Моя жена, которая после окончания гимназии некоторое время проработала в бюро Фридриха в Нью-Йорке, описывала мне этого человека в самых лучших словах.
Фридрих раньше был топ-менеджером одного нефтяного концерна. Там он добился больших успехов в поставках нефти. После нефтяного кризиса в начале семидесятых годов Фридрих налаживал свои контакты в основном в арабском мире. Вскоре после этого он основал в Гамбурге собственную фирму. По воле случая именно этот самый Фридрих на следующий уик-энд должен был приехать в городок, где жили родители моей жены, чтобы принять там участие в теннисном турнире. Это был шанс познакомиться с ним. Я им воспользовался.
После того, как нас представили друг другу, мы тут же углубились в оживленный разговор. На меня большое впечатление произвел этот человек, который был достаточно богат и, тем не менее, не оторвался от земли. Я, естественно, ничего не рассказывал ему о своей деятельности, но в одном месте разговора намекнул, что хотел бы основать собственное бюро. На ярко выраженном северонемецком диалекте он ответил: – Ну, с этим мы как-то справимся. Приезжай в Гамбург, в мою фирму. У меня всегда найдется хороший кофе и кое-что перекусить. А там расскажешь поподробнее, и мы посмотрим, что делать дальше.
Сказано, сделано. Через несколько дней я отправился в этот ганзейский город. Бюро Фридриха лежало всего в двухстах метрах от залива Бинненальстер, в одном из самых лучших мест города. Судоходные компании, банки, все, что имело славное имя и реноме, собралось тут. – Ну, мой мальчик, что-то нашел? – приветствовал он меня подчеркнуто дружелюбно. Пока его секретарша готовила нам кофе, я осматривал этаж, где располагалось бюро шефа. Изысканная деревянная мебель в кабинете Фридриха напоминала внутреннюю обстановку дорогой яхты. Несколько фотографий в деревянных рамках изображали хозяина фирмы во время его встреч на Ближнем Востоке и в бывшем Восточном блоке. Тут чувствовалась любовь к деталям и даже тяга к совершенству. В этом помещении все, казалось, было подобрано со смыслом и с любовью. И не выпирало ничего излишне роскошного и чрезмерно хвастливого.
Фридрих сам был чем-то похож на тогдашнего министра иностранных дел Ганса-Дитриха Геншера. То ли фигурой, то ли прической, то ли большими очками, а может быть, желтым пуловером? Скорее всего, смесью всего названного. Если можно говорить о клише типичного гамбургского купца, то, несомненно, именно таким был Фридрих. Настоящий ганзеец, как сказал бы гамбуржец, который занимается серьезным бизнесом. В одном из его образцов договора я нашел позже одно предложение, которое и сейчас еще его характеризует: "Договаривающиеся стороны обязуются исполнить договор лояльно и с соблюдением основных принципов честного купечества". В этом был весь он, не спутаешь.
Итак, напротив меня сидел человек, для которого до сих пор обещание, скрепленное рукопожатием, все еще что-то значило. Один из тех, кто дает жить другим и к кому всегда можно обратиться за помощью. Я знал, что могу доверить ему свою проблему. Фридрих откинулся назад в своем кресле, закурил сигарилло, отхлебнул кофе и начал внимательно меня слушать. Время от времени он кивал с пониманием.
Он рассказывал мне и о своей работе. Особенно интересным был для меня тот факт, что он как советник по вопросам энергетики принимал участие в различных маневрах НАТО. Из-за этого он, несомненно, регулярно проходил проверки служб безопасности. Очевидно, он хотел мне иносказательно показать, что умеет обращаться с конфиденциальной информацией.
Через полчаса он встал и сказал: – Ну, тогда пойдем со мной. Мы вместе вошли в соседний кабинет. Он был меньше его бюро, но обставлен так же красиво. Очевидно, им обычно не пользовались, потому что шкафы были открыты. Фотографий на стене не было. – Как по мне, то ты можешь устроиться здесь, если захочешь! – услышал я его слова. У меня не было слов. Этому офису позавидовал бы даже мой начальник подотдела, – подумал я про себя. Отсюда мы могли бы работать без помех со стороны наших американских партнеров. Я договорился с ним о следующей встрече, чтобы представить ему Фредди.
В 18.00 мы заняли наши позиции. Наш собеседник должен был прийти через час. В фойе было многолюдно, а в ресторане почти никого. Я так припрятал нашу машину среди других автомобилей, что мог наблюдать и за въездом на стоянку и за входом в отель. Когда и в 19.45 ничего не произошло, я пошел в бистро и выпил там чашку кофе. Фредди, сидевший в фойе, делал вид, что читает газету. Он вопросительно посмотрел на меня. Я пожал плечами и снова вышел на улицу, чтобы дать ему понять, что нужно еще подождать. Несколько расстроенный я опять залез в машину.
В 20.00 вокруг отеля не было никакого движения. Я видел, как Фредди в своем темно-коричневом льняном пиджаке бродил туда-сюда по холлу. Внезапно со стороны Райнсберга на съезд к отелю повернула легковушка. Это было такси, которое проехало мимо меня и остановилось у парадной лестницы гостиницы. Только когда пассажир поднялся по ней, я смог его хорошо разглядеть. Да, это было он – человек, которого я видел вчера вечером. Он действительно пришел. Я глубоко вздохнул.
Примерно через четверть часа я вышел из машины и двинулся в ресторан. В большом помещении сидело очень немного людей. Я выбрал отдельный столик у окна и заказал себе что-то перекусить. Глядя на залитое полной луной озеро Райнсбергер Зее, я ожидал сигнала от моего партнера. Фредди не заставил долго себя ждать. С дружеской миной он подошел и уселся рядом. – Да, господин доктор, теперь твоя очередь, – сказал он с уверенностью победителя.
Вместе мы спустились в подвальный этаж, остановившись прямо у мигающей красными и синими огнями дискотеки. В темном углу сидел наш человек за маленьким квадратным столом. – Добрый вечер, я очень рад познакомиться с вами. – приветствовал я его наиграно небрежным тоном. – Я тоже очень рад, – ответил он. Но ответ прозвучал вовсе не без акцента, как я полагал было. Наш гость говорил на явном саксонском диалекте!
– Простите, но я немного удивлен, я ведь ожидал здесь встретить гражданина России, – попытался я ему польстить. Он улыбнулся. – Вы хотите взглянуть на мой паспорт? Я просто немного научился говорить именно на этом диалекте. Но если я постараюсь, то вполне смогу общаться и на литературном немецком языке. – Ну, это для нас не проблема, – пошутил я в свою очередь и подсел к нему. Окинув взглядом помещение, я заметил, что в нем мы были совсем одни. Только молодая официантка стояла у бара и протирала бокалы.
Он мне сразу показался симпатичным. Нервничая, он вертел свой бокал пива. В глазах Фредди я прочитал, что он думает: "Ну, теперь я сгораю от нетерпения, как ты это устроишь". Я буквально почувствовал, как он в душе откинулся назад, расслабившись. Итак, моя очередь. Я начал с обычных аргументов. – Мой партнер вам уже объяснил, что у нас есть интересная возможность заплатить за хорошую информацию хорошие деньги. Но я хочу быть с вами полностью честным. Мы не торговцы информацией. Мы из Федеральной разведывательной службы. Я не хочу вам лгать. Если уж мы с вами договоримся, то вы имеете право знать, что вы будете в хороших руках. А если вы не захотите иметь с нами дело, то и это не создаст для вас никаких трудностей. На каждый отказ мы получаем два новых согласия. И я гарантирую вам, что в случае отказа никто об этом нашем разговоре никогда не узнает. Если вы скажете "нет", то мы выпьем вместе по бокалу пива и сразу забудем обо всем. Даже мое руководство не знает об этой нашей встрече и в случае вашего отказа не узнает о ней никогда.
Он прислонился к ковру, висевшему на стене, и издал глухой звук, прозвучавший вроде как: "Угаааа!". Потом он округлил и вытянул губы и выпустил через них воздух. Фредди понял, что ситуация обострилась и тут же попытался снять напряжение: – За этот ужас я закажу нам одним еще по пиву! Русский взглянул на него, слегка склонил голову набок, кивнул, поднял плечи и добавил: – И еще водку! Если можно! Прошу вас! Потом я начал рассказывать ему о наших возможностях, о безопасности, о деньгах и так далее.
Было ли это сделано профессионально? Очень сомнительно. Но о том, что в нашем ремесле профессионально, а что нет, до сих пор идут споры. Сегодня я знаю, то этот неуклюжий метод, как минимум, в этом конкретном случае был единственным шансом. Много лет спустя наш человек, которого с того дня мы называли "Уленшпигелем" рассказал о своих первых впечатлениях. Его как громом ударило. Сначала приглашение одного торговца информацией на совместную встречу. Тут уже было от чего забеспокоиться. Он за ночь до того глаз сомкнуть не мог. А потом этот высокомерный франт так прямо и заявляет ему, что он, мол, работник БНД.
– Я думал, что так никто не делает. Все должно было происходить тоньше, изысканней. Этот тип, казалось, никогда не читал даже книжек о шпионах. Уселся и просто сказал: -Я твой ведущий офицер, а ты мой шпион! А с другой стороны: если бы я лишь позже заметил, куда это все идет, то я тихонько бы скрылся. Только из-за этого глуповатого нахальства я сказал тогда "да". А дома я посмотрел на твое выступление немного другими глазами. Я подумал – этот будет поступать так, как сам хочет. Но зато он был удивительно честен со мной. Я думаю, на самом деле это и был единственный путь, чтобы заполучить меня.
"Уленшпигель" медленно успокоился. Когда он впитал в себя мой поток слов, то пришла его очередь. Довольно медленно рассказал он о своей деятельности в армии, о планах на будущее, о своей семье. За вечер он достаточно оттаял и в конце был уже вполне разговорчив. Мы договорились с ним встретиться еще раз через четыре дня. Так у него еще было время подумать. Даже в случае, если он откажется, он заверил нас, что не сделает это без объяснений. Эта его фраза вселила в нас надежду, что он скорее согласится, чем откажется.
Когда мы в 23.30 сидели в "Золотой звезде" у семьи Лусега, там было полно народу. Пара рыбаков с озера Гринерикзее как раз обмывали свой улов. Разговоры о сетях, крючках, поплавках и нынешней популяции окуня заставили нас быстро уйти. Так было и лучше. Не нужно все топить в многословии, лучше сохранять внутренний оптимизм.
Через 48 часов началась подготовка к следующей встрече с "Уленшпигелем". В воскресенье, в 12.00 генерал должен был стоять у обелиска напротив Райнсбергского замка. Так как нельзя было исключать, что он придет с "сопровождением", мы не хотели попасть впросак. У нас был один неписаный закон – не попадаться в ловушку. В любом случае, наше честолюбие тоже заставляло нас проводить встречи с максимальной безопасностью.
В субботу поздно вечером мы сидели в скучном кабачке "Золотой якорь". Мы обсудили все, оценили любые возможности, прошли всеми путями. Теперь как раз пришло время снова поговорить о смысле и бессмысленности нашей жизни и пофилософствовать о значении нашей работы. Мы думали о людях, которыми занимались, и в этом смысле все было для нас в порядке. Мы считали себя убежденными, уверенными в себе и полными рвения к работе.
Но стоило разговору коснуться неповоротливого аппарата БНД, хаоса ее управления и отсутствия концепции в работе Службы, как нам ничего другого не оставалось, как помолчать и задуматься. Такой контрастный душ чувств нам приходилось переживать в следующие годы еще не один раз. Мы все время жили с чувством, что кто-то в Центре умышленно отказывает нам в заслуженной заботе. Нас оставили совершенно наедине с нашими проблемами.
Операторы Первого отдела смеялись над нашими "эскападами", в то время как аналитики Третьего отдела нас воодушевляли и стимулировали. Беспомощный берлинский филиал благожелательно следил за нашими выездами на ловлю агентов, а американские партнеры смотрели на нас с завистью. И, тем не менее, все нас каким-то образом обхаживали. Но рассчитывать мы с уверенностью могли только на самих себя. Жажда охоты гнала нас вперед, как и мысль, что надо воспользоваться историческим шансом. И конечно, тот факт, что мы во всем могли положиться друг на друга. Этим мы гордились.
В воскресенье в полдень мы ждали "Уленшпигеля". Из моего гостиничного номера я мог наблюдать за всей улицей и видеть сам обелиск. Мы не выходили наружу. Фредди установил фотоаппарат с телеобъективом. Мы были недоверчивы, потому хотели следить за всем очень внимательно. В этот раз будущему источнику пришлось самому нас ждать. Нам хотелось удостовериться, нет ли в районе обелиска каких-либо необычных изменений. Пока "Уленшпигель" пришел, опять, как и в прошлый раз, прошел целый час. Он приехал на такси прямо к обелиску. Там он стоял с пластиковым пакетом и ждал.
Когда мы удостоверились, что он пришел один, я вышел к нему, чтобы поздороваться. Мы пошли в близлежащее кафе "Немецкий дом". Все шло лучше, чем мы ожидали. В прошлый раз мы попросили нового агента принести уже на следующую встречу по возможности какой-то материал, но не рассчитывали на это. А тут в его пакете было восемьдесят страниц секретных документов. Удачное начало.
Ежедневный стресс на Фёренвег
На следующий день в берлинском филиале нас ожидал холодный душ. Гассинга не было. Он провел выходные в Баварии и хотел воспользоваться понедельником для визита в Пуллах. Но в бюро нас поджидал его новый заместитель: Темпо! Несколько месяцев после того, как Герт ушел на пенсию, мюнхенцы подыскивали ему замену. В каком досье БНД наткнулась на имя Темпо, мне до сих пор непонятно.
Приблизительно пятидесятилетний "настоящий руководитель подразделения" (так он сам себя титуловал) аккуратно зачесывал жиденькие светлые волосы. Его лицо отличалось двумя особыми приметами. Первой были тяжелые мешки под глазами с черной каймой. Другой – искусно завитые усы, из-за которых коллеги прозвали его "Шнауцером". Он говорил с баварским акцентом, вернее, пытался. Родился и вырос он где-то в Рурском бассейне. В любом случае, когда он говорил, складывалось впечатление, что примерно так пытался бы телеведущий Йохен Буссе имитировать голос футбольного тренера Франца Беккенбауэра.
Его личная секретарша, которая прибыла в филиал на пару недель раньше, чтобы заниматься организацией работы с оперативными досье, одной фразой прояснила все вопросы. Я спросил ее, считает ли она нового заместителя по оперативной безопасности нормальным человеком. Она тут же провела меня в его кабинет и показала на стену, всю обклеенную фотографиями: – У того, кто в своем рабочем кабинете развешивает так много своих фотографий, точно "не все дома". Я видел на стене Темпо, катающегося на лыжах. Темпо на море, Темпо на кухне, Темпо в походе. Вся стена с одним мотивом: Темпо.
Когда он встретил меня тем утром в понедельник, то выглядел будто с похмелья и не в лучшем настроении. – Откуда вы тут взялись, – проворчал он в наш адрес. Пыхтя, он ушел в свой кабинет и вернулся с каким-то формуляром. – С сегодняшнего дня здесь все будет по-другому! Он продолжал ругаться: – Такого, как было раньше, здесь больше не будет. Теперь все будет четко регистрироваться и фиксироваться.
Я не верил своим глазам. Он махал у меня перед носом формуляром, который составили американцы. Он назывался "Сопроводительный формуляр донесения", сверху и снизу жирными буквами по-английски было написано: "CONFIDENTIAL". В нем следовало указывать настоящее имя агента, его агентурный псевдоним или название операции, его агентурный номер или номер запроса на идентификацию личности, данные о встречах, а также точные сведения о передаче материала. В будущем такой формуляр должен был крепиться к каждому разведывательному донесению. Зная об объеме получаемой нами информации, американцы только для нашей команды заботливо подготовили 500 бланков. Фредди уставился на этот листок: – Теперь все сошли с ума. "Шнауцер", правда, считает, что это здорово. Если мы заполним такие формуляры, то можем прямо передать наших агентов в руки расстрельной команды. Потом он открыл окно и прошептал: – Если бы "Шнауцер" узнал, что материал, который он получает, уже до того попадает в Мюнхен, с ним случился бы инфаркт.
Американцы разумно обосновывали это свое нововведение. Они говорили, что если получат все полностью заполненное, то могут принять финансовое участие в оплате разведывательных контактов. Конечно, они, во всяком случае, должны были бы знать, кто получит деньги или кому они предназначены.
Но это не только представляло собой опасность для наших агентов, но мы рисковали еще и тем, что их перевербуют на себя наши американские друзья. Наши источники могли бы стать объектом давления и шантажа для американской разведки. Несомненно, в таком случае американцы бы точно знали, кто и что поставляет. Я мог только покачать головой по поводу такой наглости. Но еще больше я злился на нашего нового уполномоченного по оперативной безопасности, который, собственно, как раз и прилетел из Мюнхена, чтобы обеспечить безопасность наших источников.
– Ничего. – внушал я Фредди. – ни одно настоящее имя сюда не попадет, ни в сопроводительный формуляр, ни в оперативные досье. Я не стану убийцей. Мы там вербуем людей, которые нам доверяют. Наши результаты превосходны. Мы тратим на все это меньше денег, чем все остальные. Потому они получат от меня настоящие фамилии только в том случае. когда я буду абсолютно уверен, что они смогут с ними правильно обращаться. Вот и все! Точка!
Фредди должен был еще "переработать на колбасу", как он выражался, десять отдельных донесений от "Мюнхгаузена". Их уже видели в Мюнхене, и теперь мы могли нашим привычным путем передать их американцам. Итак, я начал диктовать Фредди данные для сопроводительных формуляров. В них теперь попадало все, что я смог вспомнить из звучных русских фамилий. Что мне взбрело в голову, то мы и вписывали в формуляры, от Горбачева и Шеварднадзе до Толстого и Пастернака. Меня это все так "достало", что я припомнил даже Иосифа Сталина и некоего Григория Распутина. Услышав последнюю фамилию, Фредди недоверчиво спросил: – Неужели на самом деле писать Распутина? – Пиши, пиши и его. Они ведь не хотят по-другому. Не бойся, я лично передам донесения в руки "Шнауцеру".
Через пятнадцать минут мы вышли из кабинета. Фредди отправился к кассе, а я к заместителю по оперативной безопасности. Я бросил ему на стол пачку донесений. Он быстро пролистал бумаги и поднял взгляд с видом триумфатора: – Ну вот. Можно же так. В точку! "В точку!" он говорил всегда, когда думал, что нашел самый "железный" аргумент. Порой он пользовался этим словом и тогда, когда никто из нас не мог понять, что именно он имел в виду. Это все время приводило к его раздражению, на которое мы реагировали пожиманием плечами.
"Шнауцер" любил хвастаться своими источниками в Восточном блоке. Как только он начинал говорить на эту тему, приходило время сматываться. Мы уже к тому времени знали – в БНД никакой секрет не хранится долго – что в начале восьмидесятых он вел всего одного агента. Речь, вроде бы, шла о почтальоне из Будапешта, который раз в год информировал его об актуальном экономическом положении в Венгрии. Но это, конечно, могло быть и целенаправленной дезинформацией из Центра.
В любом случае, мы в тот вечер и словом не обмолвились об "Уленшпигеле". Этому суждено было случиться только через несколько недель. Переданный им материал Фредди отвез в Мюнхен. Уже через день мне позвонил один из аналитиков. У него не хватало слов, чтобы выразить свой восторг. Документы были просто сенсационными. Если так пойдет и дальше, то разведслужбы партнеров будут в этой сфере зависеть от нас. Это было хорошо. Бальзам на душу.
Этой весной мы встречались с "Уленшпигелем" несколько раз, чтобы получить как можно больше информации и укрепить с ним личный контакт. Чтобы ему было легче передвигаться, мы купили ему машину. В Потсдаме, где дислоцировалась его часть, мы запарковали ее на одной из боковых улиц. Машина служила "мертвым почтовым ящиком", но порой он выезжал на ней на встречи с нами. Красный "Гольф" нами нигде не упоминался, ни в одном отчете и ни в одном разговоре.
Мы боялись, что американцы могут благодаря этому автомобилю обходными путями выйти на настоящее имя "Уленшпигеля". Нас и так уже беспокоило, что американцы Марк и Ганс больше не отводили нас в сторону, когда мы бывали в доме на Фёренвег. Еще мы заметили, что они всегда звонили нам как раз тогда, когда мы были в дороге к одному из наших агентов. Это нас очень тревожило и привело к тому, что мы все больше и больше скрывали наши источники и данные о встречах с ними.
Нам доставляло хлопот и еще одно обстоятельство. И "Уленшпигель", и "Мюнхгаузен" с самого начала в расплывчатых словах намекали на то, что у КГБ в БНД может быть "крот". Именно "Ули" все время просил нас быть очень осторожными с данными об его личности, потому что, попади они в досье БНД, он не будет уверен в своей безопасности. Что же на самом деле за всем этим крылось? Мы тщательно собирали каждое упоминание, любой намек, все, что могло подкрепить это подозрение. Для этого Фредди специально купил блокнот, в который мы записывали все после каждой встречи. Мы записывали, что нам рассказывали источники умышленно или отвечали на наши вопросы, все как бы между делом сделанные замечания и брошенные походя фразы.
С течением времени нам стало ясно: у "Уленшпигеля" был какой-то доступ к этой очень чувствительной и конфиденциальной сфере, если не прямой, то опосредованный. Да он и сам не долго скрывал это. Он назвал имя одного офицера, который, как он дал нам понять, имеет доступ к российской разведке. Был ли этот человек сам офицером внешней разведки бывшего КГБ или разведчиком военной разведки ГРУ? Торговал ли этот человек информацией, или нас намеренно уводили на ложный путь? Это надолго оставалось для нас тайной. Но это был как бы вызов нам. Мы как раз решили выйти на это связующее звено с российскими разведывательными службами.
"Уленшпигель", наконец, решился нам помочь, хотя этот путь и был полон препятствий.
Работа источника "Уленшпигель" протекала великолепно. Через полгода им интересовались уже не только аналитики Третьего отдела, но и проныры из Первого отдела (агентурная разведка). Уже существование агента "Мюнхгаузена" их ошеломило. Теперь была вторая "хлопушка" того же рода, как выразился один из мюнхенских шефов.
Неожиданно нас стали охотно приглашать в Пуллах. С любопытством нас расспрашивали ответственные лица и многие другие, которым, собственно, не должно было быть до всего этого никакого дела. Вот небольшая хронологическая выборка комментариев ответственных лиц в Первом отделе, в виде заметок на полях заявок на оперативные расходы и на рапортах об агентурных контактах и встречах:
14 декабря 1993 года – "первоклассный внутренний источник с самым лучшим доступом".
17 ноября 1994 года – "поток донесений выше среднего".
4 апреля 1995 года – "самая лучшая информация по нынешнему кризису".
22 апреля 1995 год а – "33 НВ более чем доволен".
20 декабря 1995 года – "на данный момент самое лучшее, что у нас есть".
8 января 1996 года – "он один из самых лучших наших источников".
29 января 1996 года – "нам нужно взять в отдел переводчика, который занимался бы только "Уленшпигелем".
2 февраля 1996 года – "Уленшпигель" бесценен, самый важный источник в очень чувствительной сфере".
Нам и во сне не могло присниться, что мы завербуем информатора, который сможет обогнать нашего "Мюнхгаузена". Но "Уленшпигель", агентурный "фау-номер" 077834, превзошел все, что было до него.
Фирма прикрытия
Осенью 1993 года нас отделяло лишь немного месяцев от окончания вывода ЗГВ. Фредди и я за полтора года завербовали шесть внутренних источников, каждый из которых превосходил средний уровень агентов БНД. Почти все они уже действовали в своих странах, куда вернулись после вывода войск из Германии. Берлинское бюро – мы уже избегали его, как чумы – было для нас бельмом на глазу. Нам нужно было найти альтернативу, которая удовлетворяла бы требованиям наших связей на Востоке. В мюнхенском Центре каждый оперативник-агентурист, ведущий хотя бы одного посредственного агента, имел так называемое бюро прикрытия. Наши коллеги содержали туристические фирмы, страховые компании, агентства по продаже недвижимости, журналистские прикрытия и многое другое. Мы раздумывали над тем, как без обычных для Службы гигантских чрезмерных расходов можно достичь той же цели. Нам тоже была нужна фирма прикрытия.
Тут мне пришла в голову идея. Мои тесть и теща много лет дружили с одним гамбургским коммерсантом. Звали его Фридрих, и его имя часто упоминалось в разговорах. Но я никогда о нем не расспрашивал. Теперь я вдруг о нем вспомнил. Может быть, он сможет помочь решить нашу проблему. Моя жена, которая после окончания гимназии некоторое время проработала в бюро Фридриха в Нью-Йорке, описывала мне этого человека в самых лучших словах.
Фридрих раньше был топ-менеджером одного нефтяного концерна. Там он добился больших успехов в поставках нефти. После нефтяного кризиса в начале семидесятых годов Фридрих налаживал свои контакты в основном в арабском мире. Вскоре после этого он основал в Гамбурге собственную фирму. По воле случая именно этот самый Фридрих на следующий уик-энд должен был приехать в городок, где жили родители моей жены, чтобы принять там участие в теннисном турнире. Это был шанс познакомиться с ним. Я им воспользовался.
После того, как нас представили друг другу, мы тут же углубились в оживленный разговор. На меня большое впечатление произвел этот человек, который был достаточно богат и, тем не менее, не оторвался от земли. Я, естественно, ничего не рассказывал ему о своей деятельности, но в одном месте разговора намекнул, что хотел бы основать собственное бюро. На ярко выраженном северонемецком диалекте он ответил: – Ну, с этим мы как-то справимся. Приезжай в Гамбург, в мою фирму. У меня всегда найдется хороший кофе и кое-что перекусить. А там расскажешь поподробнее, и мы посмотрим, что делать дальше.
Сказано, сделано. Через несколько дней я отправился в этот ганзейский город. Бюро Фридриха лежало всего в двухстах метрах от залива Бинненальстер, в одном из самых лучших мест города. Судоходные компании, банки, все, что имело славное имя и реноме, собралось тут. – Ну, мой мальчик, что-то нашел? – приветствовал он меня подчеркнуто дружелюбно. Пока его секретарша готовила нам кофе, я осматривал этаж, где располагалось бюро шефа. Изысканная деревянная мебель в кабинете Фридриха напоминала внутреннюю обстановку дорогой яхты. Несколько фотографий в деревянных рамках изображали хозяина фирмы во время его встреч на Ближнем Востоке и в бывшем Восточном блоке. Тут чувствовалась любовь к деталям и даже тяга к совершенству. В этом помещении все, казалось, было подобрано со смыслом и с любовью. И не выпирало ничего излишне роскошного и чрезмерно хвастливого.
Фридрих сам был чем-то похож на тогдашнего министра иностранных дел Ганса-Дитриха Геншера. То ли фигурой, то ли прической, то ли большими очками, а может быть, желтым пуловером? Скорее всего, смесью всего названного. Если можно говорить о клише типичного гамбургского купца, то, несомненно, именно таким был Фридрих. Настоящий ганзеец, как сказал бы гамбуржец, который занимается серьезным бизнесом. В одном из его образцов договора я нашел позже одно предложение, которое и сейчас еще его характеризует: "Договаривающиеся стороны обязуются исполнить договор лояльно и с соблюдением основных принципов честного купечества". В этом был весь он, не спутаешь.
Итак, напротив меня сидел человек, для которого до сих пор обещание, скрепленное рукопожатием, все еще что-то значило. Один из тех, кто дает жить другим и к кому всегда можно обратиться за помощью. Я знал, что могу доверить ему свою проблему. Фридрих откинулся назад в своем кресле, закурил сигарилло, отхлебнул кофе и начал внимательно меня слушать. Время от времени он кивал с пониманием.
Он рассказывал мне и о своей работе. Особенно интересным был для меня тот факт, что он как советник по вопросам энергетики принимал участие в различных маневрах НАТО. Из-за этого он, несомненно, регулярно проходил проверки служб безопасности. Очевидно, он хотел мне иносказательно показать, что умеет обращаться с конфиденциальной информацией.
Через полчаса он встал и сказал: – Ну, тогда пойдем со мной. Мы вместе вошли в соседний кабинет. Он был меньше его бюро, но обставлен так же красиво. Очевидно, им обычно не пользовались, потому что шкафы были открыты. Фотографий на стене не было. – Как по мне, то ты можешь устроиться здесь, если захочешь! – услышал я его слова. У меня не было слов. Этому офису позавидовал бы даже мой начальник подотдела, – подумал я про себя. Отсюда мы могли бы работать без помех со стороны наших американских партнеров. Я договорился с ним о следующей встрече, чтобы представить ему Фредди.