Страница:
Через несколько недель после провала в Лондоне наш конфликт с ним достиг абсолютного апогея. "Рюбецаль", который только много позже рассказал нам о странном звонке, тогда сам позвонил из Лондона, в первый раз после своего спешного отъезда из отеля. В Англии как раз проходил чемпионат Европы по футболу, и наш человек, похоже, приехал туда без материала, просто так. Но он хотел поговорить с нами о принципиальных вещах, в том числе и о несостоявшейся последней встрече. Я не хотел, чтобы источник диктовал мне дату и время встречи. Кроме того, после последней неудачи требовалась особенно тщательная подготовка. А еще из-за футбольного первенства у нас были бы проблемы с авиабилетами до Лондона и с местами в тамошних гостиницах. Потому спешка не требовалась, и я предложил "Рюбецалю" встретиться с нами в период с 16 по 23 августа, а до этого созвониться по телефону в июле.
Как и положено, Фредди и я отправились к доктору Херле, чтобы доложить о звонке "Рюбецаля". Его первая реакция обескуражила нас. Он моментально сильно побледнел и медленно встал. Я на мгновение замолчал и посмотрел на моего партнера. Фредди слегка поднял брови. Чуть приоткрытым ртом с белыми губами Херле тихо промолвил: – Да? Затем последовала пауза: – И что? Тут я подробно рассказал о звонке и о моих планах. Лицо нашего собеседника снова приобрело нормальный цвет. У нас возникло четкое чувство, что сообщение о звонке почему-то испугало его.
Ошеломленный, он, слегка заикаясь, отдал приказ. – Позвоните ему. Срочно. Мы прямо сейчас летим в Лондон. Сегодня. Или завтра. Все равно. Давайте, займитесь. Я спросил его, считает ли он это действительно правильным. Кроме того, мне только сейчас пришло в голову, что я не знаю, куда мне звонить "Рюбецалю" Я понятия не имел, в каком отеле он остановился. Лицо Херле из белого превратилось в красное. Он заорал: – Звоните ему! Спросите о нем в больших лондонских отелях! Звоните во все гостиницы, где он когда-либо останавливался. Мы летим в Лондон. – Но таких гостиниц может набраться пара дюжин, или даже больше, – пытался я возразить. Херле впал в полную истерику: – Да по мне, хоть сотня гостиниц! Фредди и я покачали головой, оставили разбушевавшегося Херле и вышли.
Мы снова направились на нижний этаж, к коллегам из отдела безопасности. По пути к лифту Фредди сказал:- Сейчас он вообще сошел с ума. Эта контора – сумасшедший дом. Он все время упрекает нас в том, что мы не профессионалы, а потом хочет, чтобы мы обзвонили все отели на острове и всех открыто спрашивали о нашем агенте. Норберт, ты хоть что-то понимаешь?
Ульбауэр терпеливо нас выслушал. Он был согласен с нами. "Рюбе" мог остановиться в любом отеле. Из-за футбольного чемпионата было возможно все. Начальник службы безопасности собрал нескольких своих коллег и объяснил им проблему. Франк Оффенбах, который как раз был в бюро, выругался: – Да если бы в моей лавке кто-то хотя бы попытался сделать что-то подобное, я тут же распрощался бы с ним. Что это у нас за шарашкина контора? Никого идея Херле не воодушевила, и никто ее не поддержал. На вторую половину дня было назначено совещание. Участниками его снова были Херле и Мёдлинг, реферат которого назывался теперь не 12 А, а 13 А, Томберг, Ульбауэр и Гайсбауэр из 52 D и начальник 52-го подотдела Вильгельм. Вопрос был подвергнут подробному обсуждению, но к единому мнению так и не пришли. Потому в конце Вильгельм взял на себя инициативу. Как самый старший по должности на совещании он отдал такое письменное распоряжение: "Исходя из соображений безопасности господину Даннау после дополнительной консультации с UAL 52 не разрешается разыскивать агента в отелях города Лондона".
Херле был в ярости из-за того, что его приказ пришлось отозвать. Он обратился к тогдашнему начальнику Пятого отдела Фёртчу и попросил о нашем переводе. Кроме того, он передал нам, что больше вообще не хочет нас видеть. 1 августа 1996 года мы формально перешли в 52 DB, то есть, к Ульбауэру. К тому времени Фредди и я получили новые оперативные псевдонимы. Даннау превратился в Буземанна, а Тойбнер – во Фрайзинга.
Все последующее время нас за спиной продолжали обвинять в хищениях и прочих служебных проступках. Это привело к еще двум большим внутренним расследованиям, о которых мы – подозреваемые – вообще ничего не узнали. На нас оказывалось давление, которое вскоре уже нельзя было выдержать.
Несмотря на длительное копание в нашей личной жизни и попытки найти проступки в нашей прошлой деятельности, каждый раз эти расследования заканчивались положительным для нас результатом.
"Козак-3" – дело Фёртча
В дальнейшем мы продолжили сбор информации, поступавшей от наших агентов, и указывавшей на наличие "крота" в БНД. При этом выяснилось, что наш "Рюбецаль" располагал превосходным доступом к такой информации. После следующей поездки в Швейцарию – мы встретились с "Рюбецалем" в начале августа в Лозанне – дело дошло до окончательного скандального разрыва с шефом снова переименованного подразделения 13 А доктором Херле. От уполномоченного по оперативной безопасности Мёдлинга мы получили приказ собрать все новые сведения по делу "Зорбас". На Женевском озере "Рюбецаль" как раз снабдил нас актуальным, очень хорошим материалом из российской спецслужбы. Некоторые сведения давали представление о структурных изменениях в секретных службах нашего восточного соперника. "Рюбецаль" был очень напряжен и удивительно осторожен. Он был согласен продолжать работу с нами, но указывал на свою рискованную ситуацию. Тот факт, что загадочного человека, звонившего ему в Лондон, агент охарактеризовал как немца среднего возраста, нас отнюдь не успокоил. Напротив. Если это был действительно Херле, то чего он хотел этим добиться? Почему он поступил так?
Еще до нашего возвращения домой я непреднамеренно вызвал бурю. Я позвонил уполномоченному по оперативной безопасности Мёдлингу и сообщил ему, что встреча прошла благополучно. Очень нетерпеливо он спросил меня о новом материале "Зорбас". Как всегда я ответил уклончиво: – Мы получили заказанную поставку и много хороших отдельных экспонатов.
Мёдлинг поздравил нас и пожелал счастливого пути домой.
Телефонный террор
Не прошло и получаса, когда мы как раз выезжали с пересечения Виллар-Сен-Круа на автобан А 9, идущий по направлению к Монтре, как на мой мобильный телефон позвонил "маленький доктор". Мы ему тоже доложили, как все прошло. Тут он попросил нас возвращаться побыстрее и в тот же день передать новый материал лично ему. Он дождется нас, когда бы мы ни приехали. Его последние слова до сих пор звучат в моих ушах: – И как я вам уже говорил: все идет ко мне. Ко мне лично. Не к Мёдлингу и не к кому-либо другому. Я вас жду.
– Фредди, что ты об этом думаешь? – спросил я моего задумавшегося попутчика. – Здесь что-то не так, – таким был его вывод, – сколько мы уже получали информации, и никто не проявлял никакого интереса. Когда бы и где бы и как бы мы не привозили ее в Пуллах. А теперь он прямо создает из этих сведений дело государственной важности. Чего же он собственно хочет? – Мне тоже все это представляется очень сомнительным, – заметил я, – и почему он так стремится заполучить именно "материал Зорбас"? Он ведь предназначен для 52-го подотдела. Если мы добывает обычный материал для аналитиков, то он даже не заглядывает в него. Но все равно, пусть делает, все что хочет. Главное, чтобы он дал нам спокойно работать.
Через некоторое время, когда мы как раз проезжали Фрибург, мобильный телефон снова зазвонил. Теперь это был Ульбауэр. – Ну, мастер, как все прошло? Все гладко? Как ваши дела? Я сообщил ему то же самое, что уже успел рассказать Мёдлингу и Херле. Потом он поздравил нас двоих. На следующий день, сказал он, мы должны зайти к нему, чтобы отдать причитающуюся ему часть документов из России.
Я рассказал ему о противоположном приказе. Его ответ: – Ни в коем случае не отдавайте бумаги в другие руки. Я перезвоню вам через полчаса. Его следующий звонок последовал скоро. И мы снова получили от него указание не предавать ничего из нового материла – ни в устной, ни в письменной форме, в Первый отдел. Его начальники, так сказал Ульбауэр, сказали бы то же самое.
Теперь обстановка стала еще напряженней. Через Цюрих и Сент-Гален мы приближались к немецкой границе. На баварской земле телефон зазвонил снова. Теперь это был опять доктор Херле. Куда мы доехали и сколько нам еще осталось. Я рассказал ему о звонке Ульбауэра и об его распоряжении. Доктор Херле заорал в трубку, что тут он начальник. Если я не выполню его приказ, то нас ждет дисциплинарное взыскание.
Мы остановились в придорожном кафе и выпили кофе. Когда мы снова сели в машину, то увидели что на наш "мэйлбокс" поступили новые звонки от господ из Первого и из Пятого отдела с просьбой перезвонить. Я еще не успел прослушать все накопившееся, как телефон зазвонил опять. Это был Ульбауэр: – Я поговорил с людьми из Первого. Документы идут ко мне и баста! И если мы не выполним это указание, нас ждет дисциплинарное наказание. А потом снова позвонил Херле: – Материал идет ко мне!
БНД явно превращалась в оперетту. – Что же нам делать, Фредди, – спросил я моего напарника. Он только потер лоб ладонью и расстроено покачал головой. – Да выброси ты всю эту хреновину в окошко, – бросил он сердито. Он опустил окно, и машину наполнил шум дороги. – Дай сюда, если сам не решаешься. Я сейчас это выкину. Тогда все, наконец, успокоятся. Мой ответ: – Но тогда нас отлупят обе стороны. Так как же нам поступить на самом деле? У тебя еще есть время поразмышлять, от кого бы ты предпочел получить свое наказание. Разве это не здорово? У нас даже есть выбор между двумя славными подзатыльниками. Ну, компаньеро, от кого ты хочешь получить по шее – от "первых" или от "пятых"?
Телефон зазвонил снова. Тут я его сразу же выключил. – Чертова контора, – прорычал я Фредди, – поверни, пожалуйста, направо. – Здесь? На прямой трассе? Тут скоро будет развилку у Меммингена. Может лучше там повернуть? – Нет, останавливайся здесь. Я знаю, что мы сделаем. Здесь, на стояночной полосе. Фредди промямлил: – Пожалуйста, если ты хочешь остановиться посередине автобана, то пожалуйста. Если ты захочешь, я ради тебя даже покачу по встречной полосе. Он съехал на стояночную полосу, включил "аварийку" и остановился. Дождь лил как из ведра. – Мне теперь развернуться и поехать назад? – пошутил он. – Нет, езду по противоположной полосе мы пока отставим, – ответил я. – Мы же не хотим уподобляться этим господам из Пуллаха. правда?
Я позвонил Ульбауэру: – Так не пойдет. Один говорит одно, а другой другое. Мы сейчас стоим на стояночной полосе на 96-м автобане недалеко от съезда на А 7 в направлении Кемптена. То, что я сейчас скажу, я говорю абсолютно серьезно. Кто первый приедет, то и получит всю эту дрянь. Тут и так можно свихнуться. После короткой паузы он спросил: – Где вы хотите остановиться на ночь? – У озера Штарнберер Зее, – ответил я, в "Отеле у озера". – Хорошо, тогда сначала закиньте свои личные вещи туда, до того, как вы приедете на территорию БНД. Всем остальным займусь я. Если господин доктор еще раз позвонит, то скажите ему, что скоро привезете ему бумаги. Итак, теперь осторожненько поезжайте вперед. Пока, ребята. Не переживайте, с вами ничего не случится.
Конфискация портфеля
Примерно в восемь вечера мы подъехали к нашей гостинице. Зарегистрировавшись, мы занесли наши чемоданы в комнаты и спустились к машине снова. Тут у входа в отель откуда-то уже появился Гайсбауэр и улыбался нам: – Вот так театр, верно? И они еще занимаются с вами делами. Ну, а мы решим все очень элегантно. Потом он вытащил из кармана служебное удостоверение и письмо с полномочия. Торжественным тоном он объявил: По поручению уполномоченного по вопросам безопасности БНД я должен забрать находящиеся в вашем распоряжении служебные документы. Я прошу вас отдать мне их все. Мой ответ был кратким: – Да с удовольствием. Потом я передал ему портфель.
– Вот, – простился он с нами, – теперь это уже не ваша проблема. Я скажу Херле, что вы долго оборонялись и не хотели отдавать документы. Но без толку, вы же не могли не выполнить приказ своего начальника. А теперь позвоните ему, пожалуйста, и скажите, что случилось. Я вздохнул и спросил Фредди, не возьмет ли он на себя такую приятную задачу. – Нет, – упрямо отказался тот, – и спички тоже тянуть не буду. Херле позвонил сам. – Да, слушаю? Когда он услышал мой голос, то тут же спросил: – Где вы? Я жду вас здесь! Быстро я рассказал ему, что случилось, а потом с вытянувшимся лицом немного отвел трубку от уха. Херле выкрикивал слова раздельно: – Ну – до – завтра – господин – Даннау! Потом он бросил трубку.
После этой операции наше общение с Херле свелось исключительно к взаимному недоверию. Он требовал, чтобы мы бюрократически обработали всю нашу предыдущую деятельность в Берлине, то есть написали задним числом отчеты о более 850 встречах с источниками, информаторами и агентурными помощниками. Как уже отмечалось, в Берлине бумаги велись не так аккуратно, как в Мюнхене. Так как не было никакой возможности по прошествии довольно долгого времени справиться с этим всем в разумных рамках, я сделал еще один ход, чтобы привести документацию в более-менее современное состояние.
Я предложил доктору Карбергу провести масштабное опрашивание агентов. При этом Херле, он теперь командовал 13 А (бывшим 12 А) мог ставить конкретные вопросы, на которые мы бы отвечали, в такой степени, в какой все это еще можно было прояснить. Затем, предложил я, можно было бы составить соответствующие протоколы, которые мы бы дополнили в нужных местах. Карберг был согласен. Но чуть позже он расстроенный вернулся от Херле. – Мне очень жаль, – сообщил он нам, – но шеф отверг эту идею. Вы должны все обработать так по форме, как это делают оперативники здесь. Я вам честно скажу, я тоже его не понимаю. С одной стороны он жалуется на недостаточное количество донесений, с другой требует рациональной и разумной обработки.
Так чего же добивался этот человек? У нас были большие успехи. Полученная нами информация оценивалась очень хорошо, выше, чем в среднем в Службе. Фредди считался агентуристом с самыми лучшими оценками в нашем подразделении. Мы накопили так много часов переработки, что стоило бы нам ими воспользоваться, мы могли бы отдыхать целый год. Так чего же еще нужно было доктору Херле? Почему он так настаивал на своем личном ознакомлении с "материалом Зорбас"? Почему он у каждого нашего агента пытался выбить информацию, располагает ли тот какими-то сведениями о спецслужбах противника, чтобы потом так же быстро этих агентов "отключить"?
Вскоре после встречи в Лозанне в начале августа последовал следующий контакт с "Рюбецалем". Он согласился на так называемый разговор со специалистами и приехал для этого во Франкфурт. Встреча состоялась 19 августа 1996 года в отеле "Эрпорт Шератон". Ульбауэр приехал с большой командой, а "наружники" из QB 30 установили в номере 7034 так называемую "систему скоростного движения". Она использовалась для прямой зашифрованной передачи данных в Пуллах, благодаря которой прямо во время разговора высказываемые агентом сведения тут же могли подвергаться проверке в Центре.
На самой встрече в номере 7048 участие принимали "Рюбецаль", Ульбауэр, Фредди и я. Источник "бил ключом" и выдал множество данных на разных людей, которые мы могли быстро проверить по "системе скоростного движения". Данные оказались правильными. И снова "Рюбецаль" указал на серьезную измену в БНД. Сразу после этого 19 августа 1996 года началась внутренняя контрразведывательная операция под кодовым обозначением "Козак-2". Она была направлена против одного высокопоставленного сотрудника БНД. Хотя прямой контакт подозреваемого лица с одной из российских спецслужб доказать не удалось, но были собраны улики и подозрительные связи, подкреплявшие подозрения. Среди прочего в его доме были найдены дискеты с секретными сведениями служебного характера. Кроме того, он, хотя и был женат, поддерживал интимную связь с одной сотрудницей штаба президента БНД.
Во время расследования, кстати, возникло подозрение, что данное лицо было предупреждено о проводившейся проверке. В 52-м подотделе вспыли сведения, которые могли быть интерпретированы как доказательства существования еще одного "крота" в БНД. Сыщики при этом опирались на показания "Рюбецаля" и собранную ими самими информацию.
То, что операция "Козак-2" очевидно была предана, представляло собой огромную проблему для контрразведки. Уполномоченный по вопросам безопасности Вильгельм через какое-то время охарактеризовал операцию так: – Эта Федеральная разведывательная служба в то время была такой же дырявой, как швейцарский сыр. Потому, на основе новых собранных данных, в декабре 1996 года началась дополнительно новая контрразведывательная операция "Козак-3".
Серьезные подозрения против Фолькера Фёртча
В то же время произошло другое событие. Фредди и я сначала без комментариев приняли это к сведению, потому что еще не знали подоплеки. Томберг, тогдашний руководитель следственного реферата, уже через короткое время был переведен на новую должность в административном отделе БНД. Судя по слухам, Томберг, профессиональный юрист, как только вступил в должность начальника следственного отдела, тут же провел крупномасштабное расследование провалов последних лет. Его выводы гласили, что некоторые крупные руководители БНД попадали под подозрение как возможные предатели. На первом месте списка стояла фамилия Фёртча.
С этими знаниями и с результатами своей экспертизы мужественный Томберг направился к своему начальнику отдела Фёртчу и представил ему эти результаты. "Серый кардинал" Службы отреагировал невероятно круто и потребовал перерода неудобного Томберга на другую должность. Так и случилось. Никто из сотрудников не понимало реакцию Фёртча, ведь он был не молодым горячим сорви головой, а седым ветераном, служившим в БНД с 1957 года. Если совесть Фёртча была чиста, то он как раз должен был бы инициировать расследование, чтобы узнать правду и отвести от себя все подозрения. Вместо этого, Томберга перевели в другой отдел – любимый метод, чтобы избавиться от критиков внутри Службы.
То, что я узнал об этих событиях, вполне совпадало с тем, что пережили и мы с Фредди, а именно, что Фёртч очень опасался честного профессионального рассмотрения вопроса. В щекотливых ситуациях он всегда использовал свое влияние и контакты в аппарате. Внутри Службы у него было много близких знакомых на важных постах. Во время одного обсуждения в следственном реферате один сотрудник проронил фразу: – Тут точно шурин был замешан! На мой вопрос о смысле этих слов, мне открыли то, что все остальные уже давно знали. Доктор Херле был родственником Фёртча.
Когда у уволился из Службы, мне в руки попала резолюция уполномоченного по оперативной безопасности Мёдлинга, где от руки было написано:
_"Господин Ульбауэр, 52 D, вечером 12.03.96 встретился с Тойбнером/Даннау и "конфисковал" у них отчет об их последней встрече с "Рюбецалем".. С того времени начальник управления доктор Херле провел несколько бесед с Пятым отделом, в том числе с Ульбауэром и начальником Пятого отдела, называя такой поступок неприемлемым. Подключен начальник 12-го подотдела. Начальник Пятого отдела (Фёртч) принял решение о том, что начальник управления доктор Херле должен быть проинформирован в полном объеме и получить все доклады о встрече"._
После ухода из Службы мой партнер и я вывели затем следующий тезис: за враждебным отношением Херле стоял совсем другой человек, а именно Фёртч. На рубеже 1995 и 1996 годов мы заметили изменения в поведении Херле по отношению к нам. Это началось вскоре после того, как я встретился с президентом Порцнером. К этому времени сведения о предателе в БНД тоже становились все конкретнее. Но Фёртч не мог точно знать, откуда они исходят. Херле "отключал" одного важного агента за другим. В важных случаях он даже срывал встречи. Если это не удавалось, то он пытался перевербовать агентов за нашей спиной.
Мы, два "свободных художника из Берлина" внезапно получили в свои руки очень взрывоопасную информацию, которая могла бы навредить предателю. У нас уже не было стимула доверять хоть кому-либо в Службе. На первом месте для нас была защита источника. К этому добавился тот факт, что намеки на вражеского шпиона внутри Службы накапливались. К этому времени очень участились и упреки нашей команды в возможных некорректных действиях, исходящие от Херле. У нас было подозрение, что кто-то хочет представить нас людьми, недостойными доверия.
Одновременно с началом операции "Козак-3" к нам поступило так называемое "сообщение о пятом". Источник сообщал, что "ФСБ известно все, после того как последний из пяти заместителей БНД, который хорошо знаком с первым заместителем ФСБ, передал все". Это донесение взорвалось как бомба. Тот, кто читал его в оригинале, заметил бы, что у русских начальники отделов всегда назывались заместителями руководителя, и именно в порядке нумерации отделов. В данном случае "пятый заместитель" означает "начальник Пятого отдела БНД".
Воздухе повисло тяжелое подозрение. Начальник 52-го подотдела Вильгельм проинформировал об этом президента БНД Гайгера 13 марта 1997 года. Он попросил его о личном разговоре наедине. Но из разошедшихся из окружения слухов Фёртч в тот же день тоже узнал о новой сложившейся ситуации. Тем же утром Фёртч вызвал к себе своего начальника подотдела Вильгельма. Вопрос звучал так, знает ли он (Вильгельм), что-то такое, чего не знает Фёртч. После этого Вильгельм рассказал ему о "сообщении о заместителях" и о своей встрече с президентом.
Фёртч реагировал несдержанно и потребовал немедленно убрать из его отдела Вильгельма. Объяснил он это свое требование тем, что у них нарушились доверительные отношения. Его просьбу не исполнили. Но после этого по отделу поползли слухи, имеющие целью выставить Вильгельма в виде некомпетентного работника, которому нельзя доверять.
С этого времени, как рассказывала одна сотрудница из окружения начальника Пятого отдела, Фёртч совершенно изменился. Люди, знавшие его годами, сообщали о необычайной нервозности. Он много раз брал к себе оперативное досье "Рюбецаля", изучал его и копировал содержание некоторых сообщений, в том числе "информацию о заместителях". Эту бумагу, как он сам говорил, он показывал даже в Ведомстве федерального канцлера. Но этим Фёртч достиг только того, что его громко высмеяли. Действия этого опытного руководителя с каждыми днем становились все более странными.
События развивались драматично. Через короткое время агентурные сообщения подтвердили, что о внутренней контрразведывательной операции БНД стало известно в Москве. Уже 28 февраля 1997 года президент БНД сообщил в Берне, что его коллегам из швейцарской разведки известно, что русские знают о запланированной совместной операции БНД и швейцарской контрразведывательной службы. При этом речь могла идти только о двух операциях. Одной из них была вербовочная операция в начальной фазе.
Второй была встреча с "Рюбецалем", которая как раз и должна была пройти в Швейцарии. До этого команда Ульбауэра попросила швейцарцев о помощи по делу "Козак-3". Теперь швейцарцы отреагировали очень раздраженно, потому что Москва обо всем успела узнать. Когда Фёртч 17 марта 1997 года был проинформирован об этом, то отреагировал мгновенно. Он потребовал узнать у швейцарской разведки точные данные об агенте в Москве. У наших коллег из отдела безопасности такое поведение вызвало непонимание и одновременно попытки отгадать загадку.
Арест "поддельного" "Рюбецаля"
25 марта 1997 года Фредди и я поехали в Эмден в Восточной Фризии, чтобы найти одного старого агента "Стэй-бихайнд". Это был холодный, но ясный день. Во время прогулки в порту внезапно зазвонил мой мобильный телефон. На том конце провода был "Рюбецаль". Он как раз был вне России и потому мог сравнительно беспрепятственно звонить. То, что он мне рассказал, было настолько удивительным, что у меня перехватило дыхание. Связь была довольно плохой, потому я попросил его перезвонить мне, ведь я должен был еще все обсудить с моим партнером. Фредди уже догадался по моей реакции, что случилось что-то очень важное.
Я сразу перешел к делу: – "Рюбецаля" арестовали русские! Фредди остановился как вкопанный. – Арестовали? Но ты же только что с ним разговаривал по телефону. Они арестовали его и разрешили позвонить тебе из тюрьмы?! Ты шутишь? – Да, знаешь, если сказать точнее, они арестовали не того "Рюбецаля", а нашего бумажного "Рюбецаля". Они арестовали Ларри и допрашивали его. Фредди побледнел как мел. – Вот дела – невероятно! Это же бомба! Итак, они схватили "поддельного". Я скоро тут чокнусь. Нашему "Рюбецалю" явно повезло.
Случилось следующее. Когда мы регистрировали нашего агента в БНД, то написали в оперативном досье ненастоящую фамилию. Из-за слишком любопытных американских партнеров мы поступали так или примерно так со всеми нашими разведывательными связями. Когда нас позднее перевели в Нюрнберг, а потом в Мюнхен, мы ничего не изменили в этой процедуре, потому что у нас уже было много сведений о возможной утечке из БНД. Многочисленные источники из ЗГВ, которых вели другие агентуристы, за это время уже были арестованы. Судьба некоторых из них неизвестна.
Как и положено, Фредди и я отправились к доктору Херле, чтобы доложить о звонке "Рюбецаля". Его первая реакция обескуражила нас. Он моментально сильно побледнел и медленно встал. Я на мгновение замолчал и посмотрел на моего партнера. Фредди слегка поднял брови. Чуть приоткрытым ртом с белыми губами Херле тихо промолвил: – Да? Затем последовала пауза: – И что? Тут я подробно рассказал о звонке и о моих планах. Лицо нашего собеседника снова приобрело нормальный цвет. У нас возникло четкое чувство, что сообщение о звонке почему-то испугало его.
Ошеломленный, он, слегка заикаясь, отдал приказ. – Позвоните ему. Срочно. Мы прямо сейчас летим в Лондон. Сегодня. Или завтра. Все равно. Давайте, займитесь. Я спросил его, считает ли он это действительно правильным. Кроме того, мне только сейчас пришло в голову, что я не знаю, куда мне звонить "Рюбецалю" Я понятия не имел, в каком отеле он остановился. Лицо Херле из белого превратилось в красное. Он заорал: – Звоните ему! Спросите о нем в больших лондонских отелях! Звоните во все гостиницы, где он когда-либо останавливался. Мы летим в Лондон. – Но таких гостиниц может набраться пара дюжин, или даже больше, – пытался я возразить. Херле впал в полную истерику: – Да по мне, хоть сотня гостиниц! Фредди и я покачали головой, оставили разбушевавшегося Херле и вышли.
Мы снова направились на нижний этаж, к коллегам из отдела безопасности. По пути к лифту Фредди сказал:- Сейчас он вообще сошел с ума. Эта контора – сумасшедший дом. Он все время упрекает нас в том, что мы не профессионалы, а потом хочет, чтобы мы обзвонили все отели на острове и всех открыто спрашивали о нашем агенте. Норберт, ты хоть что-то понимаешь?
Ульбауэр терпеливо нас выслушал. Он был согласен с нами. "Рюбе" мог остановиться в любом отеле. Из-за футбольного чемпионата было возможно все. Начальник службы безопасности собрал нескольких своих коллег и объяснил им проблему. Франк Оффенбах, который как раз был в бюро, выругался: – Да если бы в моей лавке кто-то хотя бы попытался сделать что-то подобное, я тут же распрощался бы с ним. Что это у нас за шарашкина контора? Никого идея Херле не воодушевила, и никто ее не поддержал. На вторую половину дня было назначено совещание. Участниками его снова были Херле и Мёдлинг, реферат которого назывался теперь не 12 А, а 13 А, Томберг, Ульбауэр и Гайсбауэр из 52 D и начальник 52-го подотдела Вильгельм. Вопрос был подвергнут подробному обсуждению, но к единому мнению так и не пришли. Потому в конце Вильгельм взял на себя инициативу. Как самый старший по должности на совещании он отдал такое письменное распоряжение: "Исходя из соображений безопасности господину Даннау после дополнительной консультации с UAL 52 не разрешается разыскивать агента в отелях города Лондона".
Херле был в ярости из-за того, что его приказ пришлось отозвать. Он обратился к тогдашнему начальнику Пятого отдела Фёртчу и попросил о нашем переводе. Кроме того, он передал нам, что больше вообще не хочет нас видеть. 1 августа 1996 года мы формально перешли в 52 DB, то есть, к Ульбауэру. К тому времени Фредди и я получили новые оперативные псевдонимы. Даннау превратился в Буземанна, а Тойбнер – во Фрайзинга.
Все последующее время нас за спиной продолжали обвинять в хищениях и прочих служебных проступках. Это привело к еще двум большим внутренним расследованиям, о которых мы – подозреваемые – вообще ничего не узнали. На нас оказывалось давление, которое вскоре уже нельзя было выдержать.
Несмотря на длительное копание в нашей личной жизни и попытки найти проступки в нашей прошлой деятельности, каждый раз эти расследования заканчивались положительным для нас результатом.
"Козак-3" – дело Фёртча
В дальнейшем мы продолжили сбор информации, поступавшей от наших агентов, и указывавшей на наличие "крота" в БНД. При этом выяснилось, что наш "Рюбецаль" располагал превосходным доступом к такой информации. После следующей поездки в Швейцарию – мы встретились с "Рюбецалем" в начале августа в Лозанне – дело дошло до окончательного скандального разрыва с шефом снова переименованного подразделения 13 А доктором Херле. От уполномоченного по оперативной безопасности Мёдлинга мы получили приказ собрать все новые сведения по делу "Зорбас". На Женевском озере "Рюбецаль" как раз снабдил нас актуальным, очень хорошим материалом из российской спецслужбы. Некоторые сведения давали представление о структурных изменениях в секретных службах нашего восточного соперника. "Рюбецаль" был очень напряжен и удивительно осторожен. Он был согласен продолжать работу с нами, но указывал на свою рискованную ситуацию. Тот факт, что загадочного человека, звонившего ему в Лондон, агент охарактеризовал как немца среднего возраста, нас отнюдь не успокоил. Напротив. Если это был действительно Херле, то чего он хотел этим добиться? Почему он поступил так?
Еще до нашего возвращения домой я непреднамеренно вызвал бурю. Я позвонил уполномоченному по оперативной безопасности Мёдлингу и сообщил ему, что встреча прошла благополучно. Очень нетерпеливо он спросил меня о новом материале "Зорбас". Как всегда я ответил уклончиво: – Мы получили заказанную поставку и много хороших отдельных экспонатов.
Мёдлинг поздравил нас и пожелал счастливого пути домой.
Телефонный террор
Не прошло и получаса, когда мы как раз выезжали с пересечения Виллар-Сен-Круа на автобан А 9, идущий по направлению к Монтре, как на мой мобильный телефон позвонил "маленький доктор". Мы ему тоже доложили, как все прошло. Тут он попросил нас возвращаться побыстрее и в тот же день передать новый материал лично ему. Он дождется нас, когда бы мы ни приехали. Его последние слова до сих пор звучат в моих ушах: – И как я вам уже говорил: все идет ко мне. Ко мне лично. Не к Мёдлингу и не к кому-либо другому. Я вас жду.
– Фредди, что ты об этом думаешь? – спросил я моего задумавшегося попутчика. – Здесь что-то не так, – таким был его вывод, – сколько мы уже получали информации, и никто не проявлял никакого интереса. Когда бы и где бы и как бы мы не привозили ее в Пуллах. А теперь он прямо создает из этих сведений дело государственной важности. Чего же он собственно хочет? – Мне тоже все это представляется очень сомнительным, – заметил я, – и почему он так стремится заполучить именно "материал Зорбас"? Он ведь предназначен для 52-го подотдела. Если мы добывает обычный материал для аналитиков, то он даже не заглядывает в него. Но все равно, пусть делает, все что хочет. Главное, чтобы он дал нам спокойно работать.
Через некоторое время, когда мы как раз проезжали Фрибург, мобильный телефон снова зазвонил. Теперь это был Ульбауэр. – Ну, мастер, как все прошло? Все гладко? Как ваши дела? Я сообщил ему то же самое, что уже успел рассказать Мёдлингу и Херле. Потом он поздравил нас двоих. На следующий день, сказал он, мы должны зайти к нему, чтобы отдать причитающуюся ему часть документов из России.
Я рассказал ему о противоположном приказе. Его ответ: – Ни в коем случае не отдавайте бумаги в другие руки. Я перезвоню вам через полчаса. Его следующий звонок последовал скоро. И мы снова получили от него указание не предавать ничего из нового материла – ни в устной, ни в письменной форме, в Первый отдел. Его начальники, так сказал Ульбауэр, сказали бы то же самое.
Теперь обстановка стала еще напряженней. Через Цюрих и Сент-Гален мы приближались к немецкой границе. На баварской земле телефон зазвонил снова. Теперь это был опять доктор Херле. Куда мы доехали и сколько нам еще осталось. Я рассказал ему о звонке Ульбауэра и об его распоряжении. Доктор Херле заорал в трубку, что тут он начальник. Если я не выполню его приказ, то нас ждет дисциплинарное взыскание.
Мы остановились в придорожном кафе и выпили кофе. Когда мы снова сели в машину, то увидели что на наш "мэйлбокс" поступили новые звонки от господ из Первого и из Пятого отдела с просьбой перезвонить. Я еще не успел прослушать все накопившееся, как телефон зазвонил опять. Это был Ульбауэр: – Я поговорил с людьми из Первого. Документы идут ко мне и баста! И если мы не выполним это указание, нас ждет дисциплинарное наказание. А потом снова позвонил Херле: – Материал идет ко мне!
БНД явно превращалась в оперетту. – Что же нам делать, Фредди, – спросил я моего напарника. Он только потер лоб ладонью и расстроено покачал головой. – Да выброси ты всю эту хреновину в окошко, – бросил он сердито. Он опустил окно, и машину наполнил шум дороги. – Дай сюда, если сам не решаешься. Я сейчас это выкину. Тогда все, наконец, успокоятся. Мой ответ: – Но тогда нас отлупят обе стороны. Так как же нам поступить на самом деле? У тебя еще есть время поразмышлять, от кого бы ты предпочел получить свое наказание. Разве это не здорово? У нас даже есть выбор между двумя славными подзатыльниками. Ну, компаньеро, от кого ты хочешь получить по шее – от "первых" или от "пятых"?
Телефон зазвонил снова. Тут я его сразу же выключил. – Чертова контора, – прорычал я Фредди, – поверни, пожалуйста, направо. – Здесь? На прямой трассе? Тут скоро будет развилку у Меммингена. Может лучше там повернуть? – Нет, останавливайся здесь. Я знаю, что мы сделаем. Здесь, на стояночной полосе. Фредди промямлил: – Пожалуйста, если ты хочешь остановиться посередине автобана, то пожалуйста. Если ты захочешь, я ради тебя даже покачу по встречной полосе. Он съехал на стояночную полосу, включил "аварийку" и остановился. Дождь лил как из ведра. – Мне теперь развернуться и поехать назад? – пошутил он. – Нет, езду по противоположной полосе мы пока отставим, – ответил я. – Мы же не хотим уподобляться этим господам из Пуллаха. правда?
Я позвонил Ульбауэру: – Так не пойдет. Один говорит одно, а другой другое. Мы сейчас стоим на стояночной полосе на 96-м автобане недалеко от съезда на А 7 в направлении Кемптена. То, что я сейчас скажу, я говорю абсолютно серьезно. Кто первый приедет, то и получит всю эту дрянь. Тут и так можно свихнуться. После короткой паузы он спросил: – Где вы хотите остановиться на ночь? – У озера Штарнберер Зее, – ответил я, в "Отеле у озера". – Хорошо, тогда сначала закиньте свои личные вещи туда, до того, как вы приедете на территорию БНД. Всем остальным займусь я. Если господин доктор еще раз позвонит, то скажите ему, что скоро привезете ему бумаги. Итак, теперь осторожненько поезжайте вперед. Пока, ребята. Не переживайте, с вами ничего не случится.
Конфискация портфеля
Примерно в восемь вечера мы подъехали к нашей гостинице. Зарегистрировавшись, мы занесли наши чемоданы в комнаты и спустились к машине снова. Тут у входа в отель откуда-то уже появился Гайсбауэр и улыбался нам: – Вот так театр, верно? И они еще занимаются с вами делами. Ну, а мы решим все очень элегантно. Потом он вытащил из кармана служебное удостоверение и письмо с полномочия. Торжественным тоном он объявил: По поручению уполномоченного по вопросам безопасности БНД я должен забрать находящиеся в вашем распоряжении служебные документы. Я прошу вас отдать мне их все. Мой ответ был кратким: – Да с удовольствием. Потом я передал ему портфель.
– Вот, – простился он с нами, – теперь это уже не ваша проблема. Я скажу Херле, что вы долго оборонялись и не хотели отдавать документы. Но без толку, вы же не могли не выполнить приказ своего начальника. А теперь позвоните ему, пожалуйста, и скажите, что случилось. Я вздохнул и спросил Фредди, не возьмет ли он на себя такую приятную задачу. – Нет, – упрямо отказался тот, – и спички тоже тянуть не буду. Херле позвонил сам. – Да, слушаю? Когда он услышал мой голос, то тут же спросил: – Где вы? Я жду вас здесь! Быстро я рассказал ему, что случилось, а потом с вытянувшимся лицом немного отвел трубку от уха. Херле выкрикивал слова раздельно: – Ну – до – завтра – господин – Даннау! Потом он бросил трубку.
После этой операции наше общение с Херле свелось исключительно к взаимному недоверию. Он требовал, чтобы мы бюрократически обработали всю нашу предыдущую деятельность в Берлине, то есть написали задним числом отчеты о более 850 встречах с источниками, информаторами и агентурными помощниками. Как уже отмечалось, в Берлине бумаги велись не так аккуратно, как в Мюнхене. Так как не было никакой возможности по прошествии довольно долгого времени справиться с этим всем в разумных рамках, я сделал еще один ход, чтобы привести документацию в более-менее современное состояние.
Я предложил доктору Карбергу провести масштабное опрашивание агентов. При этом Херле, он теперь командовал 13 А (бывшим 12 А) мог ставить конкретные вопросы, на которые мы бы отвечали, в такой степени, в какой все это еще можно было прояснить. Затем, предложил я, можно было бы составить соответствующие протоколы, которые мы бы дополнили в нужных местах. Карберг был согласен. Но чуть позже он расстроенный вернулся от Херле. – Мне очень жаль, – сообщил он нам, – но шеф отверг эту идею. Вы должны все обработать так по форме, как это делают оперативники здесь. Я вам честно скажу, я тоже его не понимаю. С одной стороны он жалуется на недостаточное количество донесений, с другой требует рациональной и разумной обработки.
Так чего же добивался этот человек? У нас были большие успехи. Полученная нами информация оценивалась очень хорошо, выше, чем в среднем в Службе. Фредди считался агентуристом с самыми лучшими оценками в нашем подразделении. Мы накопили так много часов переработки, что стоило бы нам ими воспользоваться, мы могли бы отдыхать целый год. Так чего же еще нужно было доктору Херле? Почему он так настаивал на своем личном ознакомлении с "материалом Зорбас"? Почему он у каждого нашего агента пытался выбить информацию, располагает ли тот какими-то сведениями о спецслужбах противника, чтобы потом так же быстро этих агентов "отключить"?
Вскоре после встречи в Лозанне в начале августа последовал следующий контакт с "Рюбецалем". Он согласился на так называемый разговор со специалистами и приехал для этого во Франкфурт. Встреча состоялась 19 августа 1996 года в отеле "Эрпорт Шератон". Ульбауэр приехал с большой командой, а "наружники" из QB 30 установили в номере 7034 так называемую "систему скоростного движения". Она использовалась для прямой зашифрованной передачи данных в Пуллах, благодаря которой прямо во время разговора высказываемые агентом сведения тут же могли подвергаться проверке в Центре.
На самой встрече в номере 7048 участие принимали "Рюбецаль", Ульбауэр, Фредди и я. Источник "бил ключом" и выдал множество данных на разных людей, которые мы могли быстро проверить по "системе скоростного движения". Данные оказались правильными. И снова "Рюбецаль" указал на серьезную измену в БНД. Сразу после этого 19 августа 1996 года началась внутренняя контрразведывательная операция под кодовым обозначением "Козак-2". Она была направлена против одного высокопоставленного сотрудника БНД. Хотя прямой контакт подозреваемого лица с одной из российских спецслужб доказать не удалось, но были собраны улики и подозрительные связи, подкреплявшие подозрения. Среди прочего в его доме были найдены дискеты с секретными сведениями служебного характера. Кроме того, он, хотя и был женат, поддерживал интимную связь с одной сотрудницей штаба президента БНД.
Во время расследования, кстати, возникло подозрение, что данное лицо было предупреждено о проводившейся проверке. В 52-м подотделе вспыли сведения, которые могли быть интерпретированы как доказательства существования еще одного "крота" в БНД. Сыщики при этом опирались на показания "Рюбецаля" и собранную ими самими информацию.
То, что операция "Козак-2" очевидно была предана, представляло собой огромную проблему для контрразведки. Уполномоченный по вопросам безопасности Вильгельм через какое-то время охарактеризовал операцию так: – Эта Федеральная разведывательная служба в то время была такой же дырявой, как швейцарский сыр. Потому, на основе новых собранных данных, в декабре 1996 года началась дополнительно новая контрразведывательная операция "Козак-3".
Серьезные подозрения против Фолькера Фёртча
В то же время произошло другое событие. Фредди и я сначала без комментариев приняли это к сведению, потому что еще не знали подоплеки. Томберг, тогдашний руководитель следственного реферата, уже через короткое время был переведен на новую должность в административном отделе БНД. Судя по слухам, Томберг, профессиональный юрист, как только вступил в должность начальника следственного отдела, тут же провел крупномасштабное расследование провалов последних лет. Его выводы гласили, что некоторые крупные руководители БНД попадали под подозрение как возможные предатели. На первом месте списка стояла фамилия Фёртча.
С этими знаниями и с результатами своей экспертизы мужественный Томберг направился к своему начальнику отдела Фёртчу и представил ему эти результаты. "Серый кардинал" Службы отреагировал невероятно круто и потребовал перерода неудобного Томберга на другую должность. Так и случилось. Никто из сотрудников не понимало реакцию Фёртча, ведь он был не молодым горячим сорви головой, а седым ветераном, служившим в БНД с 1957 года. Если совесть Фёртча была чиста, то он как раз должен был бы инициировать расследование, чтобы узнать правду и отвести от себя все подозрения. Вместо этого, Томберга перевели в другой отдел – любимый метод, чтобы избавиться от критиков внутри Службы.
То, что я узнал об этих событиях, вполне совпадало с тем, что пережили и мы с Фредди, а именно, что Фёртч очень опасался честного профессионального рассмотрения вопроса. В щекотливых ситуациях он всегда использовал свое влияние и контакты в аппарате. Внутри Службы у него было много близких знакомых на важных постах. Во время одного обсуждения в следственном реферате один сотрудник проронил фразу: – Тут точно шурин был замешан! На мой вопрос о смысле этих слов, мне открыли то, что все остальные уже давно знали. Доктор Херле был родственником Фёртча.
Когда у уволился из Службы, мне в руки попала резолюция уполномоченного по оперативной безопасности Мёдлинга, где от руки было написано:
_"Господин Ульбауэр, 52 D, вечером 12.03.96 встретился с Тойбнером/Даннау и "конфисковал" у них отчет об их последней встрече с "Рюбецалем".. С того времени начальник управления доктор Херле провел несколько бесед с Пятым отделом, в том числе с Ульбауэром и начальником Пятого отдела, называя такой поступок неприемлемым. Подключен начальник 12-го подотдела. Начальник Пятого отдела (Фёртч) принял решение о том, что начальник управления доктор Херле должен быть проинформирован в полном объеме и получить все доклады о встрече"._
После ухода из Службы мой партнер и я вывели затем следующий тезис: за враждебным отношением Херле стоял совсем другой человек, а именно Фёртч. На рубеже 1995 и 1996 годов мы заметили изменения в поведении Херле по отношению к нам. Это началось вскоре после того, как я встретился с президентом Порцнером. К этому времени сведения о предателе в БНД тоже становились все конкретнее. Но Фёртч не мог точно знать, откуда они исходят. Херле "отключал" одного важного агента за другим. В важных случаях он даже срывал встречи. Если это не удавалось, то он пытался перевербовать агентов за нашей спиной.
Мы, два "свободных художника из Берлина" внезапно получили в свои руки очень взрывоопасную информацию, которая могла бы навредить предателю. У нас уже не было стимула доверять хоть кому-либо в Службе. На первом месте для нас была защита источника. К этому добавился тот факт, что намеки на вражеского шпиона внутри Службы накапливались. К этому времени очень участились и упреки нашей команды в возможных некорректных действиях, исходящие от Херле. У нас было подозрение, что кто-то хочет представить нас людьми, недостойными доверия.
Одновременно с началом операции "Козак-3" к нам поступило так называемое "сообщение о пятом". Источник сообщал, что "ФСБ известно все, после того как последний из пяти заместителей БНД, который хорошо знаком с первым заместителем ФСБ, передал все". Это донесение взорвалось как бомба. Тот, кто читал его в оригинале, заметил бы, что у русских начальники отделов всегда назывались заместителями руководителя, и именно в порядке нумерации отделов. В данном случае "пятый заместитель" означает "начальник Пятого отдела БНД".
Воздухе повисло тяжелое подозрение. Начальник 52-го подотдела Вильгельм проинформировал об этом президента БНД Гайгера 13 марта 1997 года. Он попросил его о личном разговоре наедине. Но из разошедшихся из окружения слухов Фёртч в тот же день тоже узнал о новой сложившейся ситуации. Тем же утром Фёртч вызвал к себе своего начальника подотдела Вильгельма. Вопрос звучал так, знает ли он (Вильгельм), что-то такое, чего не знает Фёртч. После этого Вильгельм рассказал ему о "сообщении о заместителях" и о своей встрече с президентом.
Фёртч реагировал несдержанно и потребовал немедленно убрать из его отдела Вильгельма. Объяснил он это свое требование тем, что у них нарушились доверительные отношения. Его просьбу не исполнили. Но после этого по отделу поползли слухи, имеющие целью выставить Вильгельма в виде некомпетентного работника, которому нельзя доверять.
С этого времени, как рассказывала одна сотрудница из окружения начальника Пятого отдела, Фёртч совершенно изменился. Люди, знавшие его годами, сообщали о необычайной нервозности. Он много раз брал к себе оперативное досье "Рюбецаля", изучал его и копировал содержание некоторых сообщений, в том числе "информацию о заместителях". Эту бумагу, как он сам говорил, он показывал даже в Ведомстве федерального канцлера. Но этим Фёртч достиг только того, что его громко высмеяли. Действия этого опытного руководителя с каждыми днем становились все более странными.
События развивались драматично. Через короткое время агентурные сообщения подтвердили, что о внутренней контрразведывательной операции БНД стало известно в Москве. Уже 28 февраля 1997 года президент БНД сообщил в Берне, что его коллегам из швейцарской разведки известно, что русские знают о запланированной совместной операции БНД и швейцарской контрразведывательной службы. При этом речь могла идти только о двух операциях. Одной из них была вербовочная операция в начальной фазе.
Второй была встреча с "Рюбецалем", которая как раз и должна была пройти в Швейцарии. До этого команда Ульбауэра попросила швейцарцев о помощи по делу "Козак-3". Теперь швейцарцы отреагировали очень раздраженно, потому что Москва обо всем успела узнать. Когда Фёртч 17 марта 1997 года был проинформирован об этом, то отреагировал мгновенно. Он потребовал узнать у швейцарской разведки точные данные об агенте в Москве. У наших коллег из отдела безопасности такое поведение вызвало непонимание и одновременно попытки отгадать загадку.
Арест "поддельного" "Рюбецаля"
25 марта 1997 года Фредди и я поехали в Эмден в Восточной Фризии, чтобы найти одного старого агента "Стэй-бихайнд". Это был холодный, но ясный день. Во время прогулки в порту внезапно зазвонил мой мобильный телефон. На том конце провода был "Рюбецаль". Он как раз был вне России и потому мог сравнительно беспрепятственно звонить. То, что он мне рассказал, было настолько удивительным, что у меня перехватило дыхание. Связь была довольно плохой, потому я попросил его перезвонить мне, ведь я должен был еще все обсудить с моим партнером. Фредди уже догадался по моей реакции, что случилось что-то очень важное.
Я сразу перешел к делу: – "Рюбецаля" арестовали русские! Фредди остановился как вкопанный. – Арестовали? Но ты же только что с ним разговаривал по телефону. Они арестовали его и разрешили позвонить тебе из тюрьмы?! Ты шутишь? – Да, знаешь, если сказать точнее, они арестовали не того "Рюбецаля", а нашего бумажного "Рюбецаля". Они арестовали Ларри и допрашивали его. Фредди побледнел как мел. – Вот дела – невероятно! Это же бомба! Итак, они схватили "поддельного". Я скоро тут чокнусь. Нашему "Рюбецалю" явно повезло.
Случилось следующее. Когда мы регистрировали нашего агента в БНД, то написали в оперативном досье ненастоящую фамилию. Из-за слишком любопытных американских партнеров мы поступали так или примерно так со всеми нашими разведывательными связями. Когда нас позднее перевели в Нюрнберг, а потом в Мюнхен, мы ничего не изменили в этой процедуре, потому что у нас уже было много сведений о возможной утечке из БНД. Многочисленные источники из ЗГВ, которых вели другие агентуристы, за это время уже были арестованы. Судьба некоторых из них неизвестна.