Страница:
Например, произошли провалы таких агентов: "Ладога", агентурный номер 076970 и "Альф", 078176 (оба – источники из ЗГВ). Русские арестовали агентов "Прибрежный туман", 077848 и "Муравьед", 076072, а в начале 1997 года также важного агента "Базар", 078178. Кроме них, было еще не менее десяти других агентов, все настоящие имена которых были, согласно установленному порядку, внесены в оперативные досье.
Наши же информаторы, к счастью, оставались живы и здоровы, вероятнее всего, именно потому, что мы так скрыли их настоящие данные, что вычислить их оказалось трудно. "Рюбецаль" в архивах БНД проходил под именем Василия Лариновского, сокращенно "Ларри". Это был вполне реальный человек, проживавший в Москве, но никогда не имевший никаких контактов с БНД. Благодаря кое-каким разведывательным методам мне удалось получить его паспорт, сделать с него фотокопию и внести в досье "Рюбецаля" его личные данные.
Вот теперь произошел этот печальный случай, и настоящий Василий Лариновский был арестован по подозрению в шпионаже. Но это могло произойти только в том случае, если кто-то, имеющий в БНД доступ к оперативным досье с настоящими данными о личностях агентов, передал эти данные русским.
Мы поехали на стоянку, где мобильная связь работала лучше. Когда "Рюбецаль" позвонил снова, ему пришлось повторить всю историю, чтобы Фредди тоже мог послушать. Мы были в шоке и сразу поняли, что теперь тем более мы должны вносить в досье только фальшивые данные. Нам это грозило дисциплинарными наказаниями, но это не могло заставить нас молчать. В конце концов, мы использовали фальшивые имена ради защиты агентов и ради благополучия Службы. При ближайшем рассмотрении, успех оправдывал нас. Но теперь вот пострадал невинный человек.
Кому мы могли сейчас довериться? Мы и так были перегружены работой выше головы и наши силы были на исходе, хотя мы сами себе в этом не хотели признаваться. Упреки, подозрения и инсинуации с верхнего этажа дома № 109 измотали нас. Собственно, мы никому больше не доверяли кроме самих себя. Когда мы поехали дальше, Фредди тихо спросил: – И ты думаешь, мы справимся с этим? Я ответил, не промедлив ни минуты: – Конечно, справимся!
Мы долго размышляли, с кем нам теперь следует поговорить. Это должен был быть человек, который никогда не имел доступа к оперативным досье. Оффенбах! Это имя сорвалось с губ у нас двоих одновременно.
Этот человек полностью владел материалом и был опытен в разведывательном ремесле. Нам он нравился из-за его открытого и заботливого характера. Он нас устраивал во всем. Я попробовал дозвониться к нему. К сожалению, это удалось лишь следующим вечером, потому что он до этого был в командировке. Через пару дней Фредди и я прибыли в Мюнхен. Мы встретились с дамой, ведущей дело "Козак-2" и с Франком Оффенбахом в нашем привычном отеле "Бухенхайн". Оба настаивали на приглашении еще начальника подразделения Ульбауэра. Наконец, я согласился.
10 апреля 1997 года я официально проинформировал отдел безопасности о фальшивых именах агентов и о подоплеке ареста "фальшивого" "Рюбецаля". Ульбауэр попросил меня подготовить письменный отчет о случившемся. Шеф следственного реферата 52 D и его непосредственный начальник Вильгельм, шеф 52-го подотдела (UAL 52), меньше ломали голову над происшествием, чем я. Они прямо и без промедления посвятили в дело находившегося под подозрением Фёртча. Это случилось 16 апреля 1997 года. Ульбауэр и Вильгельм, вместе с их начальником отдела (AL 5), были как раз на празднике, посвященном открытию нового служебного помещения для группы
QB 30.
После возвращения в Пуллах они рассказали Фёртчу об аресте "Ларри" и о фальшивых данных "Рюбецаля". Потом независимо друг от друга каждый из них составил "запись беседы". Вот цитата.
_"Мы…, возвращаясь назад, поставили в известность AL 5 об аресте "поддельного" "Рюбецаля"… Ульбауэр сидел за рулем, AL 5 сидел рядом с ним, UAL 52 за водителем на заднем сидении. Первая реакция Фёртча была почти панической. Он побледнел и явно потерял контроль над собой. Это было заметно по сильному потоотделению и дрожи по всему телу. Он очень несдержанно реагировал на то, что его проинформировали только сейчас о случившемся, и усиленно делал вид, что совсем не интересуется обсуждением значения этой информации…"_
Сразу же после этого Фёртч начал действовать в том же стиле, как поступал всегда. Он открыто подвергал сомнению мои профессиональные способности и правдивость. Кроме того, он ставил под вопрос правдивость вообще всей операции "Козак". Ни он, ни я тогда не знали, что отдел безопасности, кроме "Рюбецаля", располагал еще другими источниками, дополнявшими своими сведениями общую картину. В любом случае, Фёртча сразу после этого перестали допускать к получаемой информации. Следственный реферат приготовил фальшивое агентурное досье специально для начальника Пятого отдела, чтобы скрыть от него настоящий ход дела. Эту фальшивую папку он много раз брал к себе. Он постоянно тщательно изучал это досье.
Стоит упомянуть, что враждебность и обвинения начальника реферата 13 А достигли своего апогея как раз во время этих последних событий, связанных с делом Фёртча. Это оставило отпечаток на сотрудничестве с Фредди, а также на работе для Службы. Почему нас делали ответственными за информацию, которую поставляли наши источники? БНД в принципе работала какими-то старинными методами. Именно в древности гонца, доставившего плохую весть, казнили. Подобный опыт был у нас уже после операции "Мяч". И теперь все повторялось.
Однажды я шел по территории БНД в Пуллахе. Я шел от врача Службы и приближался, идя вдоль восточной стены, к обратной стороне дома 109. Я взглянул на окна. Некоторые из коллег, похоже, хотели впустить в свои кабинеты свежий весенний ветер. Пробивающиеся через молодую зелень деревьев лучи солнца освещали здание. Погода была такой великолепной, что я, несмотря на довольно низкую температуру, на мгновение позабыл о своих печалях.
За пару метров до дома я снова взглянул на окна. Там я увидел человека, внимательно наблюдавшего за мной. Он уперся руками в бока и не двигался. Его взгляд следовал за мной, пока я не исчез за углом в направлении главного входа. Я прошел через старую комнату охраны, в которой уже много лет никто не сидел. Потом я прошел по длинному коридору, свернув в конце его направо. Тут я оказался перед стеклянной дверью, через которую можно было попасть в смежный коридор и на лестничную клетку. Здесь находилось царство Ульбауэра, который, правда, сам сидел чуть дальше, за следующей стрелянной дверью. По лестнице можно было, поднявшись наверх, попасть и в другие подотделы и рефераты Пятого отдела.
Перед первой дверью я остановился и позвонил, как обычно. Прошло какое-то время, пока кто-то прошел долгий путь до стеклянной двери, чтобы открыть ее. Пока я ждал, поглядывая внутрь дома, я увидел за углом стены лестничной клетки два высовывающихся носка туфлей. Значит, там кто-то стоял. Но я не мог отсюда видеть это место. Только если дверь откроется, и я войду, я смогу увидеть стоявшего за углом человека. Кто же там? И почему этот человек не шевелится? Мое сердце забилось сильнее. Вокруг не было видно ни души. Через какое-то время, показавшееся мне вечностью, одна из сотрудниц, наконец, нажала на кнопку открытия двери.
Тут я взглянул направо в сторону лестницы и увидел человека, о котором я до сей поры знал лишь, что он носит черные мужские туфли. Женщина сильно вздрогнула от испуга, потом немного вымученно улыбнулась и слегка кивнула, как будто хотела кого-то поприветствовать. Я вошел вовнутрь. Когда я приблизился ко второй стеклянной двери, загадочный человек спустился на шаг ниже. Я испугался.
Передо мной стоял Фёртч. На нем была темно-синяя рубашка с закатанными рукавами, распущенный галстук, верхняя пуговица расстегнута. Темные пятна от пота подмышками спускались чуть ли не до ремня. Обе ладони были слегка сомкнуты в кулак. Пот тек по его лбу. Он сверлил меня мрачным взглядом.
Я застыл на мгновение и с усилием выдавил из себя: – Добрый день. Он сначала стоял не пошелохнувшись. Когда дама открыла мне вторую дверь, я вошел в нее и закрыл дверь за собой. Тут Фёртч повернулся и молча опять пошел наверх. Сердце выскакивало у меня из груди. – Боже мой, что же это такое? Это же было просто ужасно, – вырвалось у женщины, – он был похож на призрак самого себя. Он что-то сказал вам?
Заявление об увольнении из БНД
Я тут же рассказал о происшествии Ульбауэру. И тут же мне стало понятно, что мне здесь нечего больше терять. Против этого аппарата я всегда мог бы вытянуть только короткую спичку. После долгого, с обильным потреблением пива, вечера Фредди и я решили завершить нашу командную работу. В следующее воскресенье я написал длинное письмо Ульбауэру и Вильгельму. Когда я его сегодня снова перечитываю, мне становится понятно то психическое состояние, до которого довели нас некоторые господа из БНД.
Чтобы показать это яснее, приведу отрывок из письма.
_* 20 апреля 1997 года
Уважаемый господин Вильгельм, уважаемый господин Ульбауэр,
Сегодня я пишу вам согласно изречению: "Вы будете смеяться, но я говорю серьезно". (…(
Потому я с большим сожалением сообщаю вам, что я собираюсь сначала взять отпуск на шесть недель с последующей целью окончательно завершить мою работу для Федеральной разведывательной службы.
Как вы знаете, я кадровый офицер и на добровольной основе занимаюсь моей нынешней деятельностью. Но в сложившихся обстоятельствах я не могу дальше продолжать эту деятельность.
(…(нападки на меня не прекращаются и даже усиливаются. И злонамеренная клевета, направленная против меня, приносит свои плоды. С тем, что делает господин Фёртч и его семейная клика, я больше не хочу иметь никакого дела.
Я ощущаю глубокое недоверие, возникшее в результате кампании против меня. И я могу это даже понять. Но я предотвращу все это, уйдя из БНД и избавившись от какого-либо влияния на меня некоторых господ.
1. Я ответственен перед моей семьей (…(
2. Я ответственен перед моим коллегой Фредди, здоровье которого сильно пошатнулось после последних событий, тоже связанных с начальником Пятого отдела. Я должен предотвратить, возможность того, что такой порядочный и прилежный сотрудник, который прекрасно показал себя, постепенно будет погублен.
3. И не в последнюю очередь я ответственен перед моими источниками и агентурными помощниками, которые безмерно доверились мне. Это доверие большей частью уже не оправдано, потому что обращение начальника Пятого отдела и начальника управления подразделения 13 А, к примеру, с данными о настоящей личности агента "Уленшпигеля" было беспрецедентно безответственным.
Теперь по отдельным моментам (…(
(…(особенно по истечении времени я документировал встречи и контакты намного позже, чем они происходили, и составлял соответствующую картину. Между 1991 и 1995 годами я провел около 850 встреч.
(…(Я не буду оправдываться ни за что, случившееся в это время. (…(Я никогда не терял из виду цели и задачи собственной Службы и делал все, чтобы добиться успеха.
(…(Благодаря этим материалам Федеральная разведывательная служба, по ее собственной оценке, в том, что касалось сбора военной информации о государствах СНГ, стала самой информированной разведкой мира.*_
Нюрнберг – операция "Мяч"
_* Хотя я, повинуясь чувству долга, принял участие в операции "мяч", я ни в коем случае не был ее причиной. Некоторые ответственные лица, похоже, спутали эти два понятия… Поскольку это было и есть моим понятием о лояльности, и, как я знаю, вы разделяете это мое мнение. К сожалению, мои тогдашние начальники считали иначе. Конечно для шефов, которых эти события затронули, это было неприятной ситуацией. Но вместо того, чтобы отвечать за случившееся, случилось(…(, все пытались скрыть, затушевать произошедшее (…(
(…(Начальник управления 13 А уже тогда давал мне советы вроде "Вы больше не должны плыть против течения" или "Не боритесь против системы, боритесь вместе с ней". С таким извращенным представлением о лояльности я никогда не мог согласиться. Все, кто знает меня, и относятся ко мне без предубеждений, знают, что я лоялен к большому Целому. И лоялен страстно и со всей душой.
Но теперь этому ярко выраженному чувству долга пришел конец. Я не хочу, чтобы меня называли "человеком, гадящим в своем собственном доме". Возможно, я не вправе критиковать определенные уровни управления Службы. Но я никогда не буду замалчивать правду по причине обычного некритического оппортунизма. Это не для меня. (…(
Основные моменты:
Я убежден в том, что в разведке можно работать чисто. Решающим моментом этого является отношение к людям, а под ними я понимаю как сотрудников, так и агентов. Я на своем опыте доказал, что такое возможно. В какой степени наши информаторы чисты и честны по отношению к нам – это всегда трудный вопрос… В большой степени это была работа некоторых лиц из реферата 13 А, проявивших себя по отношению ко мне как грязные интриганы… Я хотел бы только вспомнить фразу моего нюрнбергского шефа, предложившего сдать в полицию одного нашего оперативного курьера, отказавшегося продолжить работу на нас.
Мне понятно, что из-за меня возникли хлопоты. Однако я должен был воспринимать вещи такими, каковы они есть. Этого я ожидал и от моего руководства. Но им это было не по душе…
(…(Конечно, можно спорить о моем поведении. Общая ситуация и все нападки известных личностей обеспокоили меня. Но я должен был высказать то, что знал, потому что считал эти факты чрезвычайно важными. Но реакция на это меня больше уже не удивляет. Тем не менее этим лицам придется признать, что я не буду безучастно сидеть, как кролик перед удавом.
С лучшими пожеланиями и счастливо оставаться на забытом посту*_
Критическое состояние здоровья
Нашим следующим шагом было совместное посещение врача. Речь шла при этом не просто о каком-то медике, а о бывшем "оберфельдарцте" – подполковнике медицинской службы – пуллахского "лагеря" БНД. Он тоже недавно попал в немилость у своих начальников и потому, оставив БНД, открыл свою маленькую практику на юге Мюнхена. Причиной были глубокие расхождения во мнениях. Для доктора на первом мечте стоял человек, а потом работа. Для БНД часто было как раз наоборот. Для определенных руководителей человек вообще не имел никакого значения, служа лишь средством для достижения цели. Здесь любили предательство, но ненавидели предателей. Здесь ценили сотрудничество, но презирали сотрудников.
Это был первое большое расхождение. Второе состояло в том, что интересы Службы с одной стороны и врачебная тайна и заботливость с другой стороны были несовместимы. БНД ожидала тут совсем другого, а именно – хотела знать о возможных болезнях сотрудников и манипулировать ими. Но на это наш доктор, старый военный врач, никогда не мог пойти. Он не мог терпеть никаких злоупотреблений в своей работе. Самоотверженно заботился он о сотрудниках Службы и о членах их семей. Пациенты могли говорить с ним откровенно, не боясь упоминать о проблемах на работе или в семье. Кроме того, причины болезней, которые нередко были связаны с проблемами на работе, всегда оставались, так сказать, "внутри семьи".
Много лет доктор ожесточенно сопротивлялся всем попыткам хоть как-то впутать его в большие и мелкие подлости. Потому его и затравили, как это обычно бывает. Всеми уважаемого врача терроризировали дисциплинарными взысканиями и даже попробовали инициировать расследование в прокуратуре. Само собой разумеется, все это завершалось для него положительно, ничего плохого на него "прицепить" не удалось.
Как только док нас увидел, то тут же прекратил смеяться: – Боже мой, ну и вид у вас!? Что с вами сделали? Вместе мы рассказали ему о прошедших годах и обо всем, что нам довелось пережить. Потом началось интенсивное медицинское обследование, охватывавшее все, что возможно в хорошей врачебной практике. Вскоре выяснилось, что состояние здоровья и у Фредди, и у меня намного хуже, чем мы сами предполагали.
В ходе прощальной беседы док очень серьезно, но участливо и дружески сказал нам: – Итак, Норберт, не сердитесь, если я вам скажу по-простому, но вы дошли "до ручки". Нужно что-то делать и прямо сейчас. Так дальше продолжаться не может. Сейчас пора заканчивать. У вас есть семья, и за нее вы тоже несете ответственность. Я вам это говорю как старый военный врач. Вы должны быть в состоянии справиться с этой ответственностью. Если вы оба будете продолжать свою жизнь, как жили раньше, вас надолго не хватит.
Док посоветовал мне срочно пройти курс психологического и психотерапевтического лечения. Он тут же написал направление к одному знаменитому профессору и по телефону назначил для меня время приема на следующее утро. – Мы с этим справимся, – пообещал он мне и крепко пожал руку. Внезапно у меня как гора с плеч свалилась. Наконец-то я нашел человека, который заботился обо мне, ничего не требуя от меня взамен. Ульбауэр и его люди обращались с нами вовсе не плохо. Но им был нужен я и мои агенты, и потому я и с их стороны тоже ощущал давление.
Мы поехали назад в лесной отель "Бухенхайн", чтобы начать длительную, предписанную врачом прогулку вдоль Изара. В последний раз на кассете пели для нас Хайнц Рюманн и Ганс Альберс: "Кто за печкою сидит и не использует время…" Прямо в середине песни, Фредди, сидевший за рулем, нажал кнопку и вынул кассету. Он передал ее мне. На высоком мосту через Изар у Хёлльригельскройта он свернул направо, остановился и вышел. Мы оба стояли, опершись на перила моста, и смотрели вниз на реку. Потом я выбросил кассету в Изар. Мы смотрели, как кусочек пластика медленно, как осенний лис на ветру, планировал вниз, пока не исчез в воде.
Откровенный разговор в федеральной канцелярии
БНД за это время получила мое заявление об уходе. Ульбауэр понял серьезность ситуации и подключил Ольгауэра, который к тому времени стал его прямым начальником в отделе безопасности. Потом Ольгауэр – после того, как мы упрямо отказались хоть раз войти на территорию Центра БНД – вместе с начальником 52-го подотдела Вильгельмом сам приехал к нам в "Бухенхайн". Во время долгой прогулки по парку мы еще раз обсудили все моменты. В конце разговор больше походил на настоящий допрос.
Но одно стало совершенно ясно. Наши начальники хотели ясности в вопросе о личности агента "Рюбецаля". На нас оказывалось сильное давление. Конечно, мы изменили личные данные, даты встреч и так далее, но наши мотивы тут были совершенно понятны. А теперь пришел момент, когда нужно было выложить все карты на стол. Я показал Ольгауэру и другим сотрудникам отдела внутренней безопасности БНД, в каких именно местах я скрыл настоящие данные о личности агента. Но и в этот раз я не выдал им сами настоящие данные об его личности.
В коне прогулки Ольгауэр положил мне руку на плечо и "отпустил мне грехи": – Теперь вы выиграли. Я вам доверяю. По-видимому, он уже раньше получил какие-то обрывки информации и проверял мои слова, основываясь на них. Но теперь не было никакой причины, чтобы что-то умалчивать, потому что мы дошли до завершающей фазы нашего сотрудничества. – Господин полковник, – сказал я ему, – если бы мы не поступали так, то наши люди давно бы уже сидели за решеткой.
В ответ он попросил меня продолжить работу. Ради дела. Мне это все показалось очень знакомым, и Ольгауэр быстро заметил, что его аргументы не действуют. Потому он воспользовался той моей слабостью, которую ему следовало бы лучше оставить в покое. Он перевел разговор на мою службу в Бундесвере и на мое прошлое парашютиста. – У кого вы проходили парашютную подготовку? – У майора Моршайда, – ответил я кратко. Ольгауэр, сам офицер-десантник с большим опытом прыжков с парашютом, знал майора еще по старым временам и рассказал пару историй из своего прошлого. Потом он снова положил мне руку на плечо и сказал: – Дружище! У нас в Пуллахе есть как минимум один предатель. Кто он, мы пока не знаем. Но мы, черт побери, обязаны это выяснить. Для этого нам нужны вы и ваши источники. Мы, два старых десантника, сможем все же узнать, кто эта свинья.
Тут он задел за струну моей чести десантника. Есть неписанный закон – десантник не оставляет другого десантника в беде. Этот кодекс чести все еще воспринимается всерьез, по меньшей мере, "стариками". Что же делать? Я попросил время на обдумывание до завтрашнего утра. Потом я передам ему мое решение через Ульбауэра.
Вечер в "Бухенхайне" был долгим, пока я не принял окончательное решение. Все, что я теперь собирался предпринимать, должно было проходить уже без Фредди. Но он все равно сам захотел заняться для меня всей бюрократической работой.
Мы решили поддерживать тесный контакт и вместе тщательно обдумывать каждый шаг. Но кое-что мы были обязаны в любом случае сделать вместе – предупредить наших агентов. Как долго наш бумажный щит еще продержится, мы, конечно, не могли предугадать. Потому нам нужно было со всеми ними встретиться, и встретиться быстро. Для этого потребовались бы несколько внеплановых командировок, о которых в Центре никто не должен был знать. Потому все эти мероприятия нужно было проводить за свои личные деньги.
С "Уленшпигелем" и так уже возникли серьезные проблемы. Он обратился ко мне с просьбой о помощи. При этом речь шла вовсе не об его положении дома, а о трудностях с новым руководителем-агентуристом.
Грустная игра вокруг "Уленшпигеля"
Все началось два месяца назад. В феврале "Уленшпигеля" нужно было передать другому оперативнику. После провала с Шёнером, нашим бывшим Нюрнбергским шефом, ставшим ныне начальником подразделения в 13 А и пытавшимся перевербовать "Уленшпигеля" за нашей спиной, Херле включил в игру агентуриста Детлефа Шустера, который уже до этого принял на связь "Лилиенталя". Шустер приехал в Берлин, чтобы встретиться с "Уленшпигелем". Но в этот раз мы не хотели, чтобы нас опять обвели вокруг пальца. Потому мы сначала организовали интенсивное предварительное обсуждение с самим "Уленшпигелем".
Я был в принципе готов передать этого агента, но только при условии, что его будут и дальше вести на честных условиях. После первого разговора с "Уленшпигелем" мы встретились с Шустером. Коллега болтал без умолка, хвастался своим богатым опытом. Это бахвальство показалось мне знакомым. Шустер был типичным примером классического оперативника-агентуриста БНД, которых было немало в окружении Херле. Артист кабаре Вернер Финк выдал как-то одну фразу, которая всегда приходит мне на ум, когда я встречаюсь с подобными людьми: "Мысли! Мы не задумываемся! И если мысли к нам вдруг приходят, то мы с ними быстро расправляемся! Но чтобы самим задуматься – какая мысль!"
С Шустером мы сидели в отеле "Швайцерхоф", неподалеку от берлинского зоопарка. Фредди вращал глазами, слушая хвастливую болтовню "профи" Шустера. Этому агенту-любителю я попытался объяснить мою философию управления агентом. Он понимал все и отвечал на все одним "да", при этом постоянно кивая головой. У нас очень быстро возникло впечатление, что его манера со всем соглашаться служила лишь одной цели – успокоить нас. Вот идиот, подумал я. Если "Уленшпигель" захочет с ним работать, то я не против. Но этот агент был слишком ценным, чтобы просто "отключить" его, не задумываясь.
Мы решили провести общую встречу и двинулись – с командой наружного наблюдения из Мюнхена на "хвосте" к гостинице "Зюльтер Хоф", удаленной на пару улиц. Еще раньше я рассказал Шустеру, что "Уле" будет жить там, так что новому агентуристу показалось естественным, что он встретит агента именно тут. После первой беседы с Шустером русский информатор попросил у меня пару часов на размышление. Я снова провел его через задний выход из "Зюльтер Хоф", а потом мы пошли в его гостиницу.
Фредди в это время занимался наблюдением, что его очень забавляло. Сначала он проскользнул через "КаДеВе" и несколько других универмагов на Курфюрстендамм, чтобы потом в общественном туалете дождаться, пока не услышал голос, который спрашивал другого, внутри ли еще "он". Мой партнер отравился к умывальнику и прямо сказал филерам: – Да, Фредди все еще внутри. Потом он со смехом вышел из туалета.
"Уле" задумчиво посмотрел на меня: – Что ты об этом думаешь? Я пожал плечами. – Подумай, что ты сам будешь делать. До этого никто не знает, кто ты на самом деле. Потому на тебя никто не сможет давить. Ты в любой момент можешь отказаться, если захочешь. Но было бы очень жаль. Может быть, ты все-таки попробуешь. Он глубоко вздохнул. – Ага! Вот так забава! Ты видел, там еще один сидел в фойе. Что это за люди – с самого первого раза начали играть в индейцев? Я ничего не мог ему возразить, потому просто извинился за моих коллег.
Вечером мы встретились в "Бакко", итальянском ресторане на Марбургер Штрассе. Его выбрал сам "Уленшпигель", потому что мы там уже часто с ним встречались раньше. Нам он подходил. "Бакко" находился в центре и был всегда полон. Потому мы могли чувствовать себя уверенно с "приклеившимся Шустером". Самому Шустеру мы сказали лишь за пять минут, куда мы пойдем. Кода мы вошли в ресторан, он вдруг вспомнил, что ему нужно сделать важный телефонный звонок, и быстро вышел. Было видно, что он тут явно не на совеем месте. Два года спустя он так описал свои впечатления от этой встречи на допросе в Баварском земельном управлении уголовной полиции в Мюнхене:
Наши же информаторы, к счастью, оставались живы и здоровы, вероятнее всего, именно потому, что мы так скрыли их настоящие данные, что вычислить их оказалось трудно. "Рюбецаль" в архивах БНД проходил под именем Василия Лариновского, сокращенно "Ларри". Это был вполне реальный человек, проживавший в Москве, но никогда не имевший никаких контактов с БНД. Благодаря кое-каким разведывательным методам мне удалось получить его паспорт, сделать с него фотокопию и внести в досье "Рюбецаля" его личные данные.
Вот теперь произошел этот печальный случай, и настоящий Василий Лариновский был арестован по подозрению в шпионаже. Но это могло произойти только в том случае, если кто-то, имеющий в БНД доступ к оперативным досье с настоящими данными о личностях агентов, передал эти данные русским.
Мы поехали на стоянку, где мобильная связь работала лучше. Когда "Рюбецаль" позвонил снова, ему пришлось повторить всю историю, чтобы Фредди тоже мог послушать. Мы были в шоке и сразу поняли, что теперь тем более мы должны вносить в досье только фальшивые данные. Нам это грозило дисциплинарными наказаниями, но это не могло заставить нас молчать. В конце концов, мы использовали фальшивые имена ради защиты агентов и ради благополучия Службы. При ближайшем рассмотрении, успех оправдывал нас. Но теперь вот пострадал невинный человек.
Кому мы могли сейчас довериться? Мы и так были перегружены работой выше головы и наши силы были на исходе, хотя мы сами себе в этом не хотели признаваться. Упреки, подозрения и инсинуации с верхнего этажа дома № 109 измотали нас. Собственно, мы никому больше не доверяли кроме самих себя. Когда мы поехали дальше, Фредди тихо спросил: – И ты думаешь, мы справимся с этим? Я ответил, не промедлив ни минуты: – Конечно, справимся!
Мы долго размышляли, с кем нам теперь следует поговорить. Это должен был быть человек, который никогда не имел доступа к оперативным досье. Оффенбах! Это имя сорвалось с губ у нас двоих одновременно.
Этот человек полностью владел материалом и был опытен в разведывательном ремесле. Нам он нравился из-за его открытого и заботливого характера. Он нас устраивал во всем. Я попробовал дозвониться к нему. К сожалению, это удалось лишь следующим вечером, потому что он до этого был в командировке. Через пару дней Фредди и я прибыли в Мюнхен. Мы встретились с дамой, ведущей дело "Козак-2" и с Франком Оффенбахом в нашем привычном отеле "Бухенхайн". Оба настаивали на приглашении еще начальника подразделения Ульбауэра. Наконец, я согласился.
10 апреля 1997 года я официально проинформировал отдел безопасности о фальшивых именах агентов и о подоплеке ареста "фальшивого" "Рюбецаля". Ульбауэр попросил меня подготовить письменный отчет о случившемся. Шеф следственного реферата 52 D и его непосредственный начальник Вильгельм, шеф 52-го подотдела (UAL 52), меньше ломали голову над происшествием, чем я. Они прямо и без промедления посвятили в дело находившегося под подозрением Фёртча. Это случилось 16 апреля 1997 года. Ульбауэр и Вильгельм, вместе с их начальником отдела (AL 5), были как раз на празднике, посвященном открытию нового служебного помещения для группы
QB 30.
После возвращения в Пуллах они рассказали Фёртчу об аресте "Ларри" и о фальшивых данных "Рюбецаля". Потом независимо друг от друга каждый из них составил "запись беседы". Вот цитата.
_"Мы…, возвращаясь назад, поставили в известность AL 5 об аресте "поддельного" "Рюбецаля"… Ульбауэр сидел за рулем, AL 5 сидел рядом с ним, UAL 52 за водителем на заднем сидении. Первая реакция Фёртча была почти панической. Он побледнел и явно потерял контроль над собой. Это было заметно по сильному потоотделению и дрожи по всему телу. Он очень несдержанно реагировал на то, что его проинформировали только сейчас о случившемся, и усиленно делал вид, что совсем не интересуется обсуждением значения этой информации…"_
Сразу же после этого Фёртч начал действовать в том же стиле, как поступал всегда. Он открыто подвергал сомнению мои профессиональные способности и правдивость. Кроме того, он ставил под вопрос правдивость вообще всей операции "Козак". Ни он, ни я тогда не знали, что отдел безопасности, кроме "Рюбецаля", располагал еще другими источниками, дополнявшими своими сведениями общую картину. В любом случае, Фёртча сразу после этого перестали допускать к получаемой информации. Следственный реферат приготовил фальшивое агентурное досье специально для начальника Пятого отдела, чтобы скрыть от него настоящий ход дела. Эту фальшивую папку он много раз брал к себе. Он постоянно тщательно изучал это досье.
Стоит упомянуть, что враждебность и обвинения начальника реферата 13 А достигли своего апогея как раз во время этих последних событий, связанных с делом Фёртча. Это оставило отпечаток на сотрудничестве с Фредди, а также на работе для Службы. Почему нас делали ответственными за информацию, которую поставляли наши источники? БНД в принципе работала какими-то старинными методами. Именно в древности гонца, доставившего плохую весть, казнили. Подобный опыт был у нас уже после операции "Мяч". И теперь все повторялось.
Однажды я шел по территории БНД в Пуллахе. Я шел от врача Службы и приближался, идя вдоль восточной стены, к обратной стороне дома 109. Я взглянул на окна. Некоторые из коллег, похоже, хотели впустить в свои кабинеты свежий весенний ветер. Пробивающиеся через молодую зелень деревьев лучи солнца освещали здание. Погода была такой великолепной, что я, несмотря на довольно низкую температуру, на мгновение позабыл о своих печалях.
За пару метров до дома я снова взглянул на окна. Там я увидел человека, внимательно наблюдавшего за мной. Он уперся руками в бока и не двигался. Его взгляд следовал за мной, пока я не исчез за углом в направлении главного входа. Я прошел через старую комнату охраны, в которой уже много лет никто не сидел. Потом я прошел по длинному коридору, свернув в конце его направо. Тут я оказался перед стеклянной дверью, через которую можно было попасть в смежный коридор и на лестничную клетку. Здесь находилось царство Ульбауэра, который, правда, сам сидел чуть дальше, за следующей стрелянной дверью. По лестнице можно было, поднявшись наверх, попасть и в другие подотделы и рефераты Пятого отдела.
Перед первой дверью я остановился и позвонил, как обычно. Прошло какое-то время, пока кто-то прошел долгий путь до стеклянной двери, чтобы открыть ее. Пока я ждал, поглядывая внутрь дома, я увидел за углом стены лестничной клетки два высовывающихся носка туфлей. Значит, там кто-то стоял. Но я не мог отсюда видеть это место. Только если дверь откроется, и я войду, я смогу увидеть стоявшего за углом человека. Кто же там? И почему этот человек не шевелится? Мое сердце забилось сильнее. Вокруг не было видно ни души. Через какое-то время, показавшееся мне вечностью, одна из сотрудниц, наконец, нажала на кнопку открытия двери.
Тут я взглянул направо в сторону лестницы и увидел человека, о котором я до сей поры знал лишь, что он носит черные мужские туфли. Женщина сильно вздрогнула от испуга, потом немного вымученно улыбнулась и слегка кивнула, как будто хотела кого-то поприветствовать. Я вошел вовнутрь. Когда я приблизился ко второй стеклянной двери, загадочный человек спустился на шаг ниже. Я испугался.
Передо мной стоял Фёртч. На нем была темно-синяя рубашка с закатанными рукавами, распущенный галстук, верхняя пуговица расстегнута. Темные пятна от пота подмышками спускались чуть ли не до ремня. Обе ладони были слегка сомкнуты в кулак. Пот тек по его лбу. Он сверлил меня мрачным взглядом.
Я застыл на мгновение и с усилием выдавил из себя: – Добрый день. Он сначала стоял не пошелохнувшись. Когда дама открыла мне вторую дверь, я вошел в нее и закрыл дверь за собой. Тут Фёртч повернулся и молча опять пошел наверх. Сердце выскакивало у меня из груди. – Боже мой, что же это такое? Это же было просто ужасно, – вырвалось у женщины, – он был похож на призрак самого себя. Он что-то сказал вам?
Заявление об увольнении из БНД
Я тут же рассказал о происшествии Ульбауэру. И тут же мне стало понятно, что мне здесь нечего больше терять. Против этого аппарата я всегда мог бы вытянуть только короткую спичку. После долгого, с обильным потреблением пива, вечера Фредди и я решили завершить нашу командную работу. В следующее воскресенье я написал длинное письмо Ульбауэру и Вильгельму. Когда я его сегодня снова перечитываю, мне становится понятно то психическое состояние, до которого довели нас некоторые господа из БНД.
Чтобы показать это яснее, приведу отрывок из письма.
_* 20 апреля 1997 года
Уважаемый господин Вильгельм, уважаемый господин Ульбауэр,
Сегодня я пишу вам согласно изречению: "Вы будете смеяться, но я говорю серьезно". (…(
Потому я с большим сожалением сообщаю вам, что я собираюсь сначала взять отпуск на шесть недель с последующей целью окончательно завершить мою работу для Федеральной разведывательной службы.
Как вы знаете, я кадровый офицер и на добровольной основе занимаюсь моей нынешней деятельностью. Но в сложившихся обстоятельствах я не могу дальше продолжать эту деятельность.
(…(нападки на меня не прекращаются и даже усиливаются. И злонамеренная клевета, направленная против меня, приносит свои плоды. С тем, что делает господин Фёртч и его семейная клика, я больше не хочу иметь никакого дела.
Я ощущаю глубокое недоверие, возникшее в результате кампании против меня. И я могу это даже понять. Но я предотвращу все это, уйдя из БНД и избавившись от какого-либо влияния на меня некоторых господ.
1. Я ответственен перед моей семьей (…(
2. Я ответственен перед моим коллегой Фредди, здоровье которого сильно пошатнулось после последних событий, тоже связанных с начальником Пятого отдела. Я должен предотвратить, возможность того, что такой порядочный и прилежный сотрудник, который прекрасно показал себя, постепенно будет погублен.
3. И не в последнюю очередь я ответственен перед моими источниками и агентурными помощниками, которые безмерно доверились мне. Это доверие большей частью уже не оправдано, потому что обращение начальника Пятого отдела и начальника управления подразделения 13 А, к примеру, с данными о настоящей личности агента "Уленшпигеля" было беспрецедентно безответственным.
Теперь по отдельным моментам (…(
(…(особенно по истечении времени я документировал встречи и контакты намного позже, чем они происходили, и составлял соответствующую картину. Между 1991 и 1995 годами я провел около 850 встреч.
(…(Я не буду оправдываться ни за что, случившееся в это время. (…(Я никогда не терял из виду цели и задачи собственной Службы и делал все, чтобы добиться успеха.
(…(Благодаря этим материалам Федеральная разведывательная служба, по ее собственной оценке, в том, что касалось сбора военной информации о государствах СНГ, стала самой информированной разведкой мира.*_
Нюрнберг – операция "Мяч"
_* Хотя я, повинуясь чувству долга, принял участие в операции "мяч", я ни в коем случае не был ее причиной. Некоторые ответственные лица, похоже, спутали эти два понятия… Поскольку это было и есть моим понятием о лояльности, и, как я знаю, вы разделяете это мое мнение. К сожалению, мои тогдашние начальники считали иначе. Конечно для шефов, которых эти события затронули, это было неприятной ситуацией. Но вместо того, чтобы отвечать за случившееся, случилось(…(, все пытались скрыть, затушевать произошедшее (…(
(…(Начальник управления 13 А уже тогда давал мне советы вроде "Вы больше не должны плыть против течения" или "Не боритесь против системы, боритесь вместе с ней". С таким извращенным представлением о лояльности я никогда не мог согласиться. Все, кто знает меня, и относятся ко мне без предубеждений, знают, что я лоялен к большому Целому. И лоялен страстно и со всей душой.
Но теперь этому ярко выраженному чувству долга пришел конец. Я не хочу, чтобы меня называли "человеком, гадящим в своем собственном доме". Возможно, я не вправе критиковать определенные уровни управления Службы. Но я никогда не буду замалчивать правду по причине обычного некритического оппортунизма. Это не для меня. (…(
Основные моменты:
Я убежден в том, что в разведке можно работать чисто. Решающим моментом этого является отношение к людям, а под ними я понимаю как сотрудников, так и агентов. Я на своем опыте доказал, что такое возможно. В какой степени наши информаторы чисты и честны по отношению к нам – это всегда трудный вопрос… В большой степени это была работа некоторых лиц из реферата 13 А, проявивших себя по отношению ко мне как грязные интриганы… Я хотел бы только вспомнить фразу моего нюрнбергского шефа, предложившего сдать в полицию одного нашего оперативного курьера, отказавшегося продолжить работу на нас.
Мне понятно, что из-за меня возникли хлопоты. Однако я должен был воспринимать вещи такими, каковы они есть. Этого я ожидал и от моего руководства. Но им это было не по душе…
(…(Конечно, можно спорить о моем поведении. Общая ситуация и все нападки известных личностей обеспокоили меня. Но я должен был высказать то, что знал, потому что считал эти факты чрезвычайно важными. Но реакция на это меня больше уже не удивляет. Тем не менее этим лицам придется признать, что я не буду безучастно сидеть, как кролик перед удавом.
С лучшими пожеланиями и счастливо оставаться на забытом посту*_
Критическое состояние здоровья
Нашим следующим шагом было совместное посещение врача. Речь шла при этом не просто о каком-то медике, а о бывшем "оберфельдарцте" – подполковнике медицинской службы – пуллахского "лагеря" БНД. Он тоже недавно попал в немилость у своих начальников и потому, оставив БНД, открыл свою маленькую практику на юге Мюнхена. Причиной были глубокие расхождения во мнениях. Для доктора на первом мечте стоял человек, а потом работа. Для БНД часто было как раз наоборот. Для определенных руководителей человек вообще не имел никакого значения, служа лишь средством для достижения цели. Здесь любили предательство, но ненавидели предателей. Здесь ценили сотрудничество, но презирали сотрудников.
Это был первое большое расхождение. Второе состояло в том, что интересы Службы с одной стороны и врачебная тайна и заботливость с другой стороны были несовместимы. БНД ожидала тут совсем другого, а именно – хотела знать о возможных болезнях сотрудников и манипулировать ими. Но на это наш доктор, старый военный врач, никогда не мог пойти. Он не мог терпеть никаких злоупотреблений в своей работе. Самоотверженно заботился он о сотрудниках Службы и о членах их семей. Пациенты могли говорить с ним откровенно, не боясь упоминать о проблемах на работе или в семье. Кроме того, причины болезней, которые нередко были связаны с проблемами на работе, всегда оставались, так сказать, "внутри семьи".
Много лет доктор ожесточенно сопротивлялся всем попыткам хоть как-то впутать его в большие и мелкие подлости. Потому его и затравили, как это обычно бывает. Всеми уважаемого врача терроризировали дисциплинарными взысканиями и даже попробовали инициировать расследование в прокуратуре. Само собой разумеется, все это завершалось для него положительно, ничего плохого на него "прицепить" не удалось.
Как только док нас увидел, то тут же прекратил смеяться: – Боже мой, ну и вид у вас!? Что с вами сделали? Вместе мы рассказали ему о прошедших годах и обо всем, что нам довелось пережить. Потом началось интенсивное медицинское обследование, охватывавшее все, что возможно в хорошей врачебной практике. Вскоре выяснилось, что состояние здоровья и у Фредди, и у меня намного хуже, чем мы сами предполагали.
В ходе прощальной беседы док очень серьезно, но участливо и дружески сказал нам: – Итак, Норберт, не сердитесь, если я вам скажу по-простому, но вы дошли "до ручки". Нужно что-то делать и прямо сейчас. Так дальше продолжаться не может. Сейчас пора заканчивать. У вас есть семья, и за нее вы тоже несете ответственность. Я вам это говорю как старый военный врач. Вы должны быть в состоянии справиться с этой ответственностью. Если вы оба будете продолжать свою жизнь, как жили раньше, вас надолго не хватит.
Док посоветовал мне срочно пройти курс психологического и психотерапевтического лечения. Он тут же написал направление к одному знаменитому профессору и по телефону назначил для меня время приема на следующее утро. – Мы с этим справимся, – пообещал он мне и крепко пожал руку. Внезапно у меня как гора с плеч свалилась. Наконец-то я нашел человека, который заботился обо мне, ничего не требуя от меня взамен. Ульбауэр и его люди обращались с нами вовсе не плохо. Но им был нужен я и мои агенты, и потому я и с их стороны тоже ощущал давление.
Мы поехали назад в лесной отель "Бухенхайн", чтобы начать длительную, предписанную врачом прогулку вдоль Изара. В последний раз на кассете пели для нас Хайнц Рюманн и Ганс Альберс: "Кто за печкою сидит и не использует время…" Прямо в середине песни, Фредди, сидевший за рулем, нажал кнопку и вынул кассету. Он передал ее мне. На высоком мосту через Изар у Хёлльригельскройта он свернул направо, остановился и вышел. Мы оба стояли, опершись на перила моста, и смотрели вниз на реку. Потом я выбросил кассету в Изар. Мы смотрели, как кусочек пластика медленно, как осенний лис на ветру, планировал вниз, пока не исчез в воде.
Откровенный разговор в федеральной канцелярии
БНД за это время получила мое заявление об уходе. Ульбауэр понял серьезность ситуации и подключил Ольгауэра, который к тому времени стал его прямым начальником в отделе безопасности. Потом Ольгауэр – после того, как мы упрямо отказались хоть раз войти на территорию Центра БНД – вместе с начальником 52-го подотдела Вильгельмом сам приехал к нам в "Бухенхайн". Во время долгой прогулки по парку мы еще раз обсудили все моменты. В конце разговор больше походил на настоящий допрос.
Но одно стало совершенно ясно. Наши начальники хотели ясности в вопросе о личности агента "Рюбецаля". На нас оказывалось сильное давление. Конечно, мы изменили личные данные, даты встреч и так далее, но наши мотивы тут были совершенно понятны. А теперь пришел момент, когда нужно было выложить все карты на стол. Я показал Ольгауэру и другим сотрудникам отдела внутренней безопасности БНД, в каких именно местах я скрыл настоящие данные о личности агента. Но и в этот раз я не выдал им сами настоящие данные об его личности.
В коне прогулки Ольгауэр положил мне руку на плечо и "отпустил мне грехи": – Теперь вы выиграли. Я вам доверяю. По-видимому, он уже раньше получил какие-то обрывки информации и проверял мои слова, основываясь на них. Но теперь не было никакой причины, чтобы что-то умалчивать, потому что мы дошли до завершающей фазы нашего сотрудничества. – Господин полковник, – сказал я ему, – если бы мы не поступали так, то наши люди давно бы уже сидели за решеткой.
В ответ он попросил меня продолжить работу. Ради дела. Мне это все показалось очень знакомым, и Ольгауэр быстро заметил, что его аргументы не действуют. Потому он воспользовался той моей слабостью, которую ему следовало бы лучше оставить в покое. Он перевел разговор на мою службу в Бундесвере и на мое прошлое парашютиста. – У кого вы проходили парашютную подготовку? – У майора Моршайда, – ответил я кратко. Ольгауэр, сам офицер-десантник с большим опытом прыжков с парашютом, знал майора еще по старым временам и рассказал пару историй из своего прошлого. Потом он снова положил мне руку на плечо и сказал: – Дружище! У нас в Пуллахе есть как минимум один предатель. Кто он, мы пока не знаем. Но мы, черт побери, обязаны это выяснить. Для этого нам нужны вы и ваши источники. Мы, два старых десантника, сможем все же узнать, кто эта свинья.
Тут он задел за струну моей чести десантника. Есть неписанный закон – десантник не оставляет другого десантника в беде. Этот кодекс чести все еще воспринимается всерьез, по меньшей мере, "стариками". Что же делать? Я попросил время на обдумывание до завтрашнего утра. Потом я передам ему мое решение через Ульбауэра.
Вечер в "Бухенхайне" был долгим, пока я не принял окончательное решение. Все, что я теперь собирался предпринимать, должно было проходить уже без Фредди. Но он все равно сам захотел заняться для меня всей бюрократической работой.
Мы решили поддерживать тесный контакт и вместе тщательно обдумывать каждый шаг. Но кое-что мы были обязаны в любом случае сделать вместе – предупредить наших агентов. Как долго наш бумажный щит еще продержится, мы, конечно, не могли предугадать. Потому нам нужно было со всеми ними встретиться, и встретиться быстро. Для этого потребовались бы несколько внеплановых командировок, о которых в Центре никто не должен был знать. Потому все эти мероприятия нужно было проводить за свои личные деньги.
С "Уленшпигелем" и так уже возникли серьезные проблемы. Он обратился ко мне с просьбой о помощи. При этом речь шла вовсе не об его положении дома, а о трудностях с новым руководителем-агентуристом.
Грустная игра вокруг "Уленшпигеля"
Все началось два месяца назад. В феврале "Уленшпигеля" нужно было передать другому оперативнику. После провала с Шёнером, нашим бывшим Нюрнбергским шефом, ставшим ныне начальником подразделения в 13 А и пытавшимся перевербовать "Уленшпигеля" за нашей спиной, Херле включил в игру агентуриста Детлефа Шустера, который уже до этого принял на связь "Лилиенталя". Шустер приехал в Берлин, чтобы встретиться с "Уленшпигелем". Но в этот раз мы не хотели, чтобы нас опять обвели вокруг пальца. Потому мы сначала организовали интенсивное предварительное обсуждение с самим "Уленшпигелем".
Я был в принципе готов передать этого агента, но только при условии, что его будут и дальше вести на честных условиях. После первого разговора с "Уленшпигелем" мы встретились с Шустером. Коллега болтал без умолка, хвастался своим богатым опытом. Это бахвальство показалось мне знакомым. Шустер был типичным примером классического оперативника-агентуриста БНД, которых было немало в окружении Херле. Артист кабаре Вернер Финк выдал как-то одну фразу, которая всегда приходит мне на ум, когда я встречаюсь с подобными людьми: "Мысли! Мы не задумываемся! И если мысли к нам вдруг приходят, то мы с ними быстро расправляемся! Но чтобы самим задуматься – какая мысль!"
С Шустером мы сидели в отеле "Швайцерхоф", неподалеку от берлинского зоопарка. Фредди вращал глазами, слушая хвастливую болтовню "профи" Шустера. Этому агенту-любителю я попытался объяснить мою философию управления агентом. Он понимал все и отвечал на все одним "да", при этом постоянно кивая головой. У нас очень быстро возникло впечатление, что его манера со всем соглашаться служила лишь одной цели – успокоить нас. Вот идиот, подумал я. Если "Уленшпигель" захочет с ним работать, то я не против. Но этот агент был слишком ценным, чтобы просто "отключить" его, не задумываясь.
Мы решили провести общую встречу и двинулись – с командой наружного наблюдения из Мюнхена на "хвосте" к гостинице "Зюльтер Хоф", удаленной на пару улиц. Еще раньше я рассказал Шустеру, что "Уле" будет жить там, так что новому агентуристу показалось естественным, что он встретит агента именно тут. После первой беседы с Шустером русский информатор попросил у меня пару часов на размышление. Я снова провел его через задний выход из "Зюльтер Хоф", а потом мы пошли в его гостиницу.
Фредди в это время занимался наблюдением, что его очень забавляло. Сначала он проскользнул через "КаДеВе" и несколько других универмагов на Курфюрстендамм, чтобы потом в общественном туалете дождаться, пока не услышал голос, который спрашивал другого, внутри ли еще "он". Мой партнер отравился к умывальнику и прямо сказал филерам: – Да, Фредди все еще внутри. Потом он со смехом вышел из туалета.
"Уле" задумчиво посмотрел на меня: – Что ты об этом думаешь? Я пожал плечами. – Подумай, что ты сам будешь делать. До этого никто не знает, кто ты на самом деле. Потому на тебя никто не сможет давить. Ты в любой момент можешь отказаться, если захочешь. Но было бы очень жаль. Может быть, ты все-таки попробуешь. Он глубоко вздохнул. – Ага! Вот так забава! Ты видел, там еще один сидел в фойе. Что это за люди – с самого первого раза начали играть в индейцев? Я ничего не мог ему возразить, потому просто извинился за моих коллег.
Вечером мы встретились в "Бакко", итальянском ресторане на Марбургер Штрассе. Его выбрал сам "Уленшпигель", потому что мы там уже часто с ним встречались раньше. Нам он подходил. "Бакко" находился в центре и был всегда полон. Потому мы могли чувствовать себя уверенно с "приклеившимся Шустером". Самому Шустеру мы сказали лишь за пять минут, куда мы пойдем. Кода мы вошли в ресторан, он вдруг вспомнил, что ему нужно сделать важный телефонный звонок, и быстро вышел. Было видно, что он тут явно не на совеем месте. Два года спустя он так описал свои впечатления от этой встречи на допросе в Баварском земельном управлении уголовной полиции в Мюнхене: