Страница:
За оставшееся до следующей встречи время я собирался получить у Службы разрешение на пользование этим бюро. По пути к машине все это мне представлялось какой-то сказкой. Месторасположение и оснащение нашего совсем личного филиала были первоклассными. Общественный фон подходил и нам, и нашим клиентам. Но тут я вспомнил об одном препятствии. Фридрих знал меня только под моим настоящим именем. Этот вопрос следовало бы уладить.
Фредди тоже был в восторге, но теперь нужно было убедить Гассинга. Предпосылки были благоприятны. Начальная фаза первых месяцев закончилась, успех наших необычных методов работы был неоспорим. Потому и он к этому привык. Мы встретились в тот же вечер в кафе недалеко от Курфюрстендамм.
Я описал ему в самых ярких красках необходимость создания бюро в Гамбурге. Особенно подчеркнул я тот момент, что Фридрих и я не были друг другу чужими людьми. Но наш шеф не видел тут никакой серьезной проблемы. Во-первых, сказал он, это вовсе не так редко случается в Службе, что разведывательные контакты знают настоящую фамилию своего оператора, а кроме того, мы можем официально направить туда в качестве оперативника-агентуриста не меня, а Фредди. Практически это ничего не изменит, но для "бумаг" так будет лучше.
Курьер для агентов
Нам нужно было решить еще одну проблему. Многочисленные фотографии секретных документов, которые все еще непроявленные лежали в России, следовало как можно быстрее оттуда вывезти. Сначала мы надеялись, что у БНД есть кто-то для этих целей, кого мы могли бы использовать. Но оказалось, что это совсем не так. После неудачи с тайнописью мы больше не могли рисковать. Лучше завербовать кого-то самим, кто подчинялся бы только нам напрямую.
К этому добавилось, что намеки наших источников, становившиеся все более конкретными, начинали нас серьезно беспокоить. Каким-то образом СВР, Служба внешней разведки России, один из преемников бывшего КГБ, возможно, получила доступ к нашим пуллахским архивам. Из-за личного положения и "взрывоопасности" наших источников для российской стороны нам следовало исходить из самого худшего. Потому любой ценой мы должны были предотвратить попадание данных о настоящей фамилии нашего курьера в оперативные досье Пуллаха, ведь его разоблачение означало бы смертельную опасность не только для него самого, но и для посещаемых им источников.
Наше предложение Гассингу звучало так. В досье будет внесена в качестве "пустышки" фамилия реального человека, который, однако, на самом деле никуда не будет ездить. Этим мы лучше всего обезопасим настоящего курьера. С финансовой точки зрения это будет несложно. Псевдокурьер будет расписываться на квитанции за вознаграждения за свои несуществующие поездки, а сами деньги получит настоящий курьер. Оба – "двойник" и настоящий курьер – будут знать об этой игре, но между собой никогда лично не познакомятся.
– Господин Гассинг, я скажу вам откровенно, если там в Пуллахе что-то не в порядке, а уже есть четкие признаки этого, то с нашей стороны было бы больше, чем халатностью, направить кого-либо в курьерские поездки при соблюдении привычной процедуры. Мы долго над этим думали. Или настоящий курьер будет прикрыт со стопроцентной уверенностью, или мы откажемся от его использования. Тогда придется устроить это все по-другому. Но мы не возьмем на себя ответственность. Гассинг воспринял все довольно благожелательно: – Ну, так и делайте. Вы же не хуже меня знаете. что мы – уже только из-за друзей из CAD-B – не можем теперь так свободно обращаться с настоящими данными людей, как это было раньше. Этим тема была закрыта. Таким образом, польза от встреч со стариком вне его бюро и в совсем иной обстановке, несомненно, была.
До нас самих все никак не доходило, каким же удачным оказался для нас этот день. Бюро в Гамбурге разрешено, оперативный курьер тоже, и теперь нужно было найти "двойника". Но это не должно было оказаться слишком сложным – найти человека для работы, которую он обязуется не делать.
На следующее утро мы очень рано выехали в Гамбург. Сами мы выглядели очень необычно. Если в основном мы всегда одевались просто – джинсы и свитера, то теперь на нас была изысканная одежда. На Фредди был темный костюм с жилеткой и голубая рубашка. Я выбрал фланелевые брюки, темно-синий пиджак и белую рубашку. Каждый из нас повязал элегантный галстук. В первую очередь, мы хотели произвести хорошее впечатление на Фридриха, а во вторую – этим вечером у нас была запланирована встреча с одним из наших источников в отеле "Четыре времени года". Тем не менее, Фредди не смог удержаться от комментария: – Теперь мы тоже выглядим как эти пустозвоны из Пуллаха.
Фридрих сразу нашел общий язык с моим партнером. Они тут же нашли и общую тему для разговора – парусный спорт. Фредди, гордый владелец документа, дающего право управлять парусной яхтой, с восторгом расспрашивал нашего купца об его паруснике. У того в Киле стояла импозантная яхта. Потому с формальностями мы управились быстро. Впрочем, Фридрих обращался со мной как с давним другом, что само по себе создавало непринужденную атмосферу.
Фирма-легенда "Торговая контора Гамбурга"
Теперь пришло время поговорить о деталях нашей фирмы-легенды. Фридрих предоставил нам все, что нужно для работы солидного предприятия. От регистрации в торговом реестре и телефонного номера до банковского счета. При этом он хотел получать от нас лишь компенсацию за коммунальные расходы, то есть за отопление, электричество и уборку. Это было более, чем щедро с его стороны, потому что он взял на себя и расходы на телефонные переговоры. Еще мы могли спокойно распоряжаться его канцелярскими принадлежностями и обладали еще теми или иными льготами.
В конце речь дошла до названия будущей фирмы. Я спонтанно предложил: "Торговая контора Гамбурга". И – вот дела – оказалось, что в этом ганзейском городе было зарегистрировано много "торговых контор", но ни одна не называлась именно так. Через неделю мы снова стояли перед нашим гамбургским офисным зданием, и тут Фредди ударил меня по ребрам. Он громко рассмеялся. В фойе за стеклом среди табличек прочих разместившихся в здании предприятий висела и новая табличка "ТОРГОВАЯ КОНТОРА ГАМБУРГА". В качестве логотипа был изображен земной шар, на котором красной точкой был обозначен Гамбург. Из этой точки исходило четыре луча по всем сторонам света.
В лифте мы нашли маленькую наклейку с тем же изображением, а в коридоре четвертого этажа такую же стеклянную витрину, что и в фойе. Но сюрпризы на этом не закончились. Фридрих был в командировке, но нас встретила его секретарша. Она показала на стену – Подарок от Фридриха. Там в латунной рамке висела огромная – не меньше, чем сто на сто сантиметров – фотография Кремля. Лишь бы это не оказалось предзнаменованием!
На письменном столе лежали бланки с цветным логотипом фирмы, визитные карточки с нашими оперативными псевдонимами и новым названием фирмы. На полу в подставке из дубового дерева стояли два флага – Германии и России. – Если вам еще что-то понадобится, то прошу вас, обращайтесь сразу ко мне, – простилась с нами симпатичная секретарша. Мы были совсем сбиты с толку. – Норберт, там внизу нам не поверит ни один человек, и ты думаешь, мы с этим справимся? – Почему бы и нет, – ответил я вопросом на вопрос и упал в глубокое кресло. Потом мы закатали рукава и принялись за работу.
Пока наш настоящий курьер, молодая, красивая и очень хорошо говорившая по-немецки украинка, приступит к работе, нам нужно было подготовить соответствующие бумаги. Потому сначала нужно было продумать план для нее и функции для "двойника". У нас уже было на это благословение шефа.
Мы придумали и кто будет нашим "двойником". Много лет я был знаком с одним парнем из предместья Ганновера. Он был хорошо образован, холост, надежен и происходил из чуть ли не примерной семьи. Мой молодой знакомый как раз звонил мне пару недель назад, потому что получил повестку в армию. Бундесвер его никак не привлекал, потому что он уже давно спланировал, чем будет заниматься в жизни. Пройдя обучение в одном большом немецком концерне, он сразу же получал там хорошую должность с приличным жалованием. Потому он позвонил мне и попросил моего совета.
Итак, мы отправились к моему знакомому в Ганновер и сообщили ему о наших планах, связанных с курьером. Он был очень сдержан и попросил несколько недель на обдумывание. Он сомневался в серьезности БНД и нашей работы. В качестве компенсации мы пообещали ему на все время, пока он работает для нас, отсрочку от военной службы. Мы уже начинали паниковать, потому что российский материал все накапливался, а вывезти его мы еще не могли. Потому мы были вне себя от радости, когда через несколько недель к нам пришла первая поставка из Грузии.
С того времени мы оба действовали в основном из Гамбурга. Берлин мы посещали только время от времени и вскоре на нас там глядели как на экзотику. Некоторым коллегам мы давно казались подозрительными. Никак их не застать, всегда в дороге, необычайные успехи. Особенно те, с которыми у нас не было личных контактов, смотрели на нас с подозрением. Но Гассинг, которого мы всегда держали в курсе, и который один мог поэтому оценить, что мы делаем, благословлял наши действия.
Все это время я усиленно старался не попадаться на глаза заместителю Гассинга Темпо. Если шеф был в командировке, то я объезжал филиал десятой дорогой и посылал вместо меня туда Фредди. А резолюции руководства мы получали благодаря простому трюку. Фредди приезжал на Фёренвег и говорил всегда одну и ту же фразу: – Норберт сказал, что ему это обязательно нужно. Больше я сам ничего не знаю. Но даже если вы не согласны, то он сказал, что вы должны дать свой отказ в письменном виде, чтобы тем самым снять с Норберта всю ответственность.
Невероятно, как быстро мы получали нужную подпись в таком случае. Так мы могли работать без стрессов. За все годы работы не была отвергнута ни одна заявка, шла ли в ней речь о покупке какой-то техники или об оплате агента. У нас все шло настолько хорошо, что никто не решался ни разу сказать "нет", опасаясь возможной ошибки.
Речь, конечно, не шла о том, чтобы пробивать какие-то бессмысленные вещи. Обычные глуповатые дискуссии просто слишком изматывали нас. И кроме того, они забирали много времени. Умная болтовня людей, которые никогда не управляли ни одним настоящим агентом, угнетала нас, особенно сильно раздражали их надменность и презрительное отношение к информаторам. Потому мы все больше и больше шли своей дорогой, чтобы со всей ответственностью и добросовестностью исполнить все, что нам предстояло.
МАД
Но, с таким трудом организовав работу, мы уже едва могли с ней управиться. Нам нужно было не только курировать всю сеть источников, но также агентурных помощников и курьеров. Даже бюрократическая работа в конторе отбирала все больше времени. Мы всегда помнили о Пуллахе, но не могли оставлять без внимания и поставку материалов американцам.
Интересно, что со временем наши отношения с коллегами из РУМО нормализовались. Так как мы не восприняли всерьез всю эту чепуху с сопроводительными формулярами для донесений, то о них скоро тихо забыли. Сотрудничество с Гансом Дитхардом значительно улучшилось. В середине 1993 года стало совершено ясно, что к нам остановятся со всей серьезностью. Мы и сами старались поддерживать с американцами равноправные отношения и вести себя с ними по-честному.
Потому РУМО начало поддерживать наших источников и финансами. Это не было так уж просто. Все чаще для нас оставляли конверты с деньгами. Например, американцы получили от нас кучу донесений, а через несколько дней подготовили конверт с десятью тысячами долларов. На конверте было имя информатора, которому нужно было эти деньги передать. Но не было никаких правил по обращению с такого рода гонорарами для агентов, мы не получали инструкции из Пуллаха, хотя и я, и Гассинг много раз их спрашивали, как нам оприходовать и обращаться с деньгами. К нашему огромному удивлению мы потом получили инструкцию из Центра, что все полученные таким путем деньги должны выплачиваться агентам, но о них нельзя упоминать ни в одном отчете или в финансовых документах. Этот подход мы категорически отвергли. Такая практика могла открыть простор для манипуляций с деньгами каждому оперативнику. Чтобы этого не было, нужно было вести секретную бухгалтерию.
Вторая проблема была серьезнее. Суперисточник, вроде "Мюнхгаузена", к примеру, получал в год около ста тысяч марок – половину от нас и половину от американцев. А в оперативных досье мы отмечали лишь пятьдесят тысяч, то есть, только нашу часть.
Но если однажды американцы отказались бы больше платить свою долю, то у нас возникли бы большие проблемы с финансами. Ведь нам пришлось бы взять на себя оплату и второй половины гонорара, которой официально не было. Тут возникла бы куча вопросов, которые мы хотели предотвратить любой ценой. Потому, несмотря на противоречащие этому указания, мы вносили в наши досье обе половины жалования.
Но была и еще одна проблема. На конвертах с американскими гонорарами всегда были написаны имена. Например, "Для Норберта / Фредди по делу "Мюнхгаузена". Сумма там не указывалась. Вначале обращение с этими деньгами, как правило, хранившимися у Темпо, вызывало нехорошие вопросы. Однажды мы решили сами выплатить "Уленшпигелю" его американскую долю гонорара. Во-первых, эти деньги и так были выделены для него, а во-вторых, мы этим ослабили бы давление на наш собственный бюджет, предназначенный для оплаты услуг источников. Но когда мы захотели взять эти деньги, оказалось, что их уже отдали другому коллеге для оплаты работы его агента. Часто мы только случайно узнавали от американцев, что они выделили для нас конверт. Вся эта процедура представлялась очень сомнительной и вызывала подозрения.
Поток указаний на утечки информации из БНД в российскую разведку не прекращался. Фредди исписал уже не одну дюжину страниц в своем "разведывательном блокноте", как я его называл, намеками и уликами, конкретными именами и фактами. Он спросил меня, как со всем этим поступить. Мой ответ был таким: – Мы должны спрятать его в пакет и послать в управление в Пуллах. Там это все проанализируют. В Мюнхене они точно смогут что-то из этого извлечь. Потому мы передали блокнот ответственной за связь коллеге с Фёренвег. Она отправила посылочку в Пуллах. Копий мы не делали, даже для американцев.
А потом случилось что-то совсем невероятное. Прошла неделя, а странички из блокнота Фредди снова лежали в нашем сейфе в берлинском филиале. К ним был приклеен желтый листок клейкой бумаги с такой заметкой: "Норберту и Фредди по делу иностранных разведок. Не представляется возможным оценить сообщения. Речь идет исключительно об информации, уже опубликованной в прессе. Интереса не представляет. С дружеским приветом. Херле".
Мы были ошеломлены. Вот так, стало быть, обращаются в Пуллахе с конкретными указаниями на возможного шпиона в их рядах. Возможно, что-то на самом деле раз или другой упоминалось в газетах. Но ведь в заметках наших были конкретные имена и описания личностей людей, о которых мы со всей уверенностью могли сказать, что они не могли публиковаться в средствах массовой информации. Кроме того, нас очень удивило, что наши бумаги вернулись назад с такой быстротой. Это означало, что их никто не анализировал и не исследовал. Эти донесения даже не вышли из стен Первого отдела. Но почему?
Почему этот доктор Херле, который однажды совершенно незаметно для нас сменил на посту руководителя реферата 12 YA господина Таве, так странно отреагировал? Сначала это вызвало у нас только пожатие плечами и покачивание головой. Если мы своими заметками доставляем этим господам слишком много хлопот, то мы можем это бросить. Мы, вероятно, не стали бы так настаивать ради нашего нового шефа, но вот ради наших агентов… Вся наша забота была направлена на них. А тут речь шла именно об их безопасности. Потому я сам начал листать этот блокнот. И не нашел в нем ни одной пометки на полях, никакого замечания, никакого мнения, ничего такого, что свидетельствовало бы о том, что эту нашу писанину хотя бы читали. А это уже было совсем непривычно.
Мы тогда не могли предположить, что за всем этим кроется. И мы оба не могли знать, что причиной такого обращения с нашим трудом не были ни лень, ни глупость. Много лет спустя мы поняли, что тут имел место только холодный расчет.
Просматривая наши материалы, "уже опубликованные в прессе", я заметил, что некоторые места могли бы представлять интерес для Службы военной контрразведки – МАД. – Фредди, мы поедем в МАД. Быстренько узнай, где они сидят в Берлине, – решительно сказал я. – И ты думаешь, что это корректно, если мы просто так туда заявимся? – прозвучал его ответный вопрос. Я покачал головой, как будто собираясь упасть в обморок, и возразил: – Корректно – какое замечательное слово, когда речь идет о БНД. Что тут корректного? Корректно только то, что наши агенты останутся в живых. А тем, в Пуллахе, на это, очевидно, наплевать. Кроме того, я считаю, что как офицер, я, столкнувшись с угрозой для безопасности, просто обязан обратиться в соответствующее отделение МАД.
Не прошло и десяти минут, как Фредди не только узнал адрес Службы военной контрразведки, но даже и договорился о встрече с начальником ее подразделения в Потсдаме, отвечавшего в том числе и за берлинский регион, на тот же день в 15 часов. Теперь он ухмылялся во все лицо. – О нет, только не туда снова! Я защищался обеими руками. У нас еще слишком свежи были воспоминания о Потсдаме. Пару недель подряд имя столицы земли Бранденбург веселило нас, и само это слово стало для нас чем-то вроде постоянной шутки.
Под подозрением как поджигатели
Это произошло пару недель назад, когда мы в ходе нашего тура по администрациям Ведомства федерального имущества в новых землях решили посетить и администрацию в Потсдаме. Но по известному нам адресу мы нашли только сгоревшее до самых стен здание. Разузнав новый адрес у прохожих, мы добрались до учреждения, временно разместившегося в другом здании. Уже договариваясь о встрече по телефону, мы заметили, что с нами разговаривали невежливо и резко. К этому мы не привыкли.
Во всех администрациях Ведомства федерального имущества мы обращались прямо к начальнику и сразу показывали наши служебные удостоверения, выписанные на наши рабочие псевдонимы. Так и здесь. Мы вошли в очень по-спартански обставленный кабинет шефа. Я поздоровался с ним и протянул ему руку. Но он прошел мимо меня, чтобы рассмотреть наши удостоверения, которые Фредди, стоявший справа от меня, держал в руке. Потом он обошел нас, описав большую "восьмерку" и очень пристально на нас уставился. Я все еще держал руку протянутой, но он на это никак не реагировал.
А смотрел он так, будто готов был нас прямо тут убить. Потому для меня показалось целой вечностью, пока он, наконец, вымолвил: – Зачем вы это сделали?
Фредди вопросительно покосился на меня и, показалось, засомневался в психическом здоровье начальника. – Ну, говорите же, – наступал он на нас, – зачем вы это сделали? Опустив уголки рта, я сам спросил его: – Что?! Пожалуйста, повторите, что вы сказали? Что мы сделали? Шеф бушевал: – Вы еще спрашиваете?! Вы, что ли не знаете, что! Вы подожгли мое учреждение!
Я взглянул на Фредди и спонтанно спросил: – Это ты сделал? Он покачал головой и замахал руками. Мы уже едва сдерживали смех. Что же тут происходит? – Вы еще и смеетесь надо мной! – злился начальник. – Кто это был? Этот? И он показал на Фредди. – Кто поджег мою администрацию Ведомства федерального имущества? Все наши заверения, что мы никакого отношения к пожару не имели, не помогали. Это было как в анекдоте, он не верил ни единому нашему слову. Человек был искренне глубоко убежден, что перед ним стоят поджигатели.
Через несколько минут разозлившийся начальник вышвырнул нас из своего временного пристанища. Только наше позднейшее расследование прояснило загадку. Несколькими днями раньше администрация Ведомства федерального имущества в Потсдаме стала жертвой пиромана. Тут же пошли слухи, что на самом деле за поджогом стояла Федеральная разведывательная службы. И как только этот слух распространился, мы заявились в кабинет начальника администрации. Для него этот факт показался новым доказательством этого абсурдного обвинения. Выходя из здания, Фредди сухо заметил: – Может быть, нам нужно еще подождать, пока придет Курт Феликс?
В результате, вместо документа, разрежающего допуск на объекты Западной группы, мы получили от потсдамского филиала Ведомства федерального имущества официальный запрет появляться в его стенах. Это решение после долгих проволочек было, правда, снова отменено вышестоящей инстанцией – управлением Ведомства федерального имущества в Котбусе. Но нам так никогда и не удалось наладить хорошие отношения с начальником потсдамской администрации. В любом случае, само слово "Потсдам" с того времени означало для нас что-то особенное. Тем не менее, я надеялся, что наш первый контакт с отделением военной контрразведки в Потсдаме пройдет несколько приятнее.
Сотрудничество с военной контрразведкой
Служба военной контрразведки МАД (Militaerischer Abwehrdienst, MAD) является аналогом гражданского Ведомства по охране конституции, но только решает те же задачи применительно к Бундесверу. Она собирает сведения об экстремистских настроениях в вооруженных силах и о разведывательной деятельности противника. В области контрразведки офицеры МАД пользуются как открытыми источниками, так и разведывательными методами. Но сети информаторов в Бундесвере у них нет. И если Федеральная разведывательная служба подчиняется Ведомству федерального канцлера, то МАД получает приказы от министра обороны.
Потсдамское подразделение МАД дислоцировалось в казарме "Хафельланд". Сотрудник "Общества любителей национальных костюмов", как мы в БНД в шутку называли офицеров МАД из-за того, что они носят мундиры, встретил нас у поста на входе. Он провел нас в служебное здание. В кабинете начальника нас встретили подполковник Войяцки и его заместитель капитан Ендрицки. Войяцки сразу же весело нас поприветствовал: – Ага, вот и оба господина из "Южной фруктовой компании"! – Приятно познакомиться с кем-то из "Общества любителей национальных костюмов"! – пошутил я в ответ. Мы как бы обнюхали друг друга и скрылись в укрытии до того момента, когда узнаем друг о друге побольше.
Войяцки, родом из Верхнего Пфальца, быстро заметил франконский диалект моего партнера, а Ендрицки и меня объединял северонемецкий акцент. С помощью этого между нами быстро возникло чувство личной связи. Наш разговор за чаем и кофе продлился в конечном счете два часа. Здесь все было не так, как на Фёренвег. Войя, как его называли сотрудники, вскоре показал себя авторитетом, которому не нужно много слов. Да, собственно, и все это подразделение, судя по всему, работало не для шума и показухи. Лавка была маленькой, но милой.
Я не стал ходить вокруг да около, а сразу выложил обоим мои заботы. При этом я положил на стол документы. – Было бы здорово, если бы вы это посмотрели. В Пуллахе этому не нашлось применения.
Войя с интересом пролистал наши заметки и передал пару листков своему заместителю. При этом он указал на определенные пассажи в тексте. – Все агентурная информация? – спросил он. – Да, мы проводим это под нашим собственным обозначением "материал Зорбас". Одного взгляда шефа хватило, чтобы Ендрицки тут же исчез со словами: – Я уже знаю, сейчас принесу… Через минуту он вернулся с большой папкой-скоросшивателем.
Шеф подразделения МАД подошел к окну и долго смотрел вдаль. – Знаете, господа, я не хотел бы вас обижать. Но… И тут последовал подробный и точный анализ деятельности БНД, который выставлял нас в отнюдь не положительном свете. Войя приводил многочисленные примеры, подтверждавшие его высказывания, и при этом показывающие, что он хорошо знаком с нашими проблемами. Чтобы не навредить ему, я не буду тут приводить его мысли. Я могу только сказать, что я сейчас подписался бы под каждым его словом.
Затем оба офицера сравнили некоторые данные из своего досье с нашими заметками. Кое-что совпадало до мелочей, другое требовало проверки. – В одном я уверен, – сделал в конце вывод Войяцки, – к материалам из газет это не имеет никакого отношения.
После этого обсуждения мы были рады, что не побоялись приехать сюда. Мы не только нашли получателя нашего конфиденциального и взрывоопасного "материала Зорбас", но и познакомились с человеком, который мог бы стать для нас своего рода профессиональным авторитетом. Наконец, хоть какая-то ориентация, разведывательный критерий.
Нам было понятно, что такой контакт обязательно стоит поддерживать. Но если мы будем регулярно встречаться с офицерами МАД, то такие встречи следует легализовать. Потому я предложил Гассингу в обязательном порядке использовать этот профессиональный обмен. Без сомнения, у "национальных костюмов" уже были многие сведения о ЗГВ, что, конечно, способствовало бы нашей работе. Без обиняков старик прямо тут дал нам задание поддерживать постоянную связь с военной контрразведкой. Нам не нужно было писать об этом отчеты, да у нас и так на это не хватило бы времени. Но нам следовало написать список встреч с нашими коллегами.
Фредди тоже был в восторге, но теперь нужно было убедить Гассинга. Предпосылки были благоприятны. Начальная фаза первых месяцев закончилась, успех наших необычных методов работы был неоспорим. Потому и он к этому привык. Мы встретились в тот же вечер в кафе недалеко от Курфюрстендамм.
Я описал ему в самых ярких красках необходимость создания бюро в Гамбурге. Особенно подчеркнул я тот момент, что Фридрих и я не были друг другу чужими людьми. Но наш шеф не видел тут никакой серьезной проблемы. Во-первых, сказал он, это вовсе не так редко случается в Службе, что разведывательные контакты знают настоящую фамилию своего оператора, а кроме того, мы можем официально направить туда в качестве оперативника-агентуриста не меня, а Фредди. Практически это ничего не изменит, но для "бумаг" так будет лучше.
Курьер для агентов
Нам нужно было решить еще одну проблему. Многочисленные фотографии секретных документов, которые все еще непроявленные лежали в России, следовало как можно быстрее оттуда вывезти. Сначала мы надеялись, что у БНД есть кто-то для этих целей, кого мы могли бы использовать. Но оказалось, что это совсем не так. После неудачи с тайнописью мы больше не могли рисковать. Лучше завербовать кого-то самим, кто подчинялся бы только нам напрямую.
К этому добавилось, что намеки наших источников, становившиеся все более конкретными, начинали нас серьезно беспокоить. Каким-то образом СВР, Служба внешней разведки России, один из преемников бывшего КГБ, возможно, получила доступ к нашим пуллахским архивам. Из-за личного положения и "взрывоопасности" наших источников для российской стороны нам следовало исходить из самого худшего. Потому любой ценой мы должны были предотвратить попадание данных о настоящей фамилии нашего курьера в оперативные досье Пуллаха, ведь его разоблачение означало бы смертельную опасность не только для него самого, но и для посещаемых им источников.
Наше предложение Гассингу звучало так. В досье будет внесена в качестве "пустышки" фамилия реального человека, который, однако, на самом деле никуда не будет ездить. Этим мы лучше всего обезопасим настоящего курьера. С финансовой точки зрения это будет несложно. Псевдокурьер будет расписываться на квитанции за вознаграждения за свои несуществующие поездки, а сами деньги получит настоящий курьер. Оба – "двойник" и настоящий курьер – будут знать об этой игре, но между собой никогда лично не познакомятся.
– Господин Гассинг, я скажу вам откровенно, если там в Пуллахе что-то не в порядке, а уже есть четкие признаки этого, то с нашей стороны было бы больше, чем халатностью, направить кого-либо в курьерские поездки при соблюдении привычной процедуры. Мы долго над этим думали. Или настоящий курьер будет прикрыт со стопроцентной уверенностью, или мы откажемся от его использования. Тогда придется устроить это все по-другому. Но мы не возьмем на себя ответственность. Гассинг воспринял все довольно благожелательно: – Ну, так и делайте. Вы же не хуже меня знаете. что мы – уже только из-за друзей из CAD-B – не можем теперь так свободно обращаться с настоящими данными людей, как это было раньше. Этим тема была закрыта. Таким образом, польза от встреч со стариком вне его бюро и в совсем иной обстановке, несомненно, была.
До нас самих все никак не доходило, каким же удачным оказался для нас этот день. Бюро в Гамбурге разрешено, оперативный курьер тоже, и теперь нужно было найти "двойника". Но это не должно было оказаться слишком сложным – найти человека для работы, которую он обязуется не делать.
На следующее утро мы очень рано выехали в Гамбург. Сами мы выглядели очень необычно. Если в основном мы всегда одевались просто – джинсы и свитера, то теперь на нас была изысканная одежда. На Фредди был темный костюм с жилеткой и голубая рубашка. Я выбрал фланелевые брюки, темно-синий пиджак и белую рубашку. Каждый из нас повязал элегантный галстук. В первую очередь, мы хотели произвести хорошее впечатление на Фридриха, а во вторую – этим вечером у нас была запланирована встреча с одним из наших источников в отеле "Четыре времени года". Тем не менее, Фредди не смог удержаться от комментария: – Теперь мы тоже выглядим как эти пустозвоны из Пуллаха.
Фридрих сразу нашел общий язык с моим партнером. Они тут же нашли и общую тему для разговора – парусный спорт. Фредди, гордый владелец документа, дающего право управлять парусной яхтой, с восторгом расспрашивал нашего купца об его паруснике. У того в Киле стояла импозантная яхта. Потому с формальностями мы управились быстро. Впрочем, Фридрих обращался со мной как с давним другом, что само по себе создавало непринужденную атмосферу.
Фирма-легенда "Торговая контора Гамбурга"
Теперь пришло время поговорить о деталях нашей фирмы-легенды. Фридрих предоставил нам все, что нужно для работы солидного предприятия. От регистрации в торговом реестре и телефонного номера до банковского счета. При этом он хотел получать от нас лишь компенсацию за коммунальные расходы, то есть за отопление, электричество и уборку. Это было более, чем щедро с его стороны, потому что он взял на себя и расходы на телефонные переговоры. Еще мы могли спокойно распоряжаться его канцелярскими принадлежностями и обладали еще теми или иными льготами.
В конце речь дошла до названия будущей фирмы. Я спонтанно предложил: "Торговая контора Гамбурга". И – вот дела – оказалось, что в этом ганзейском городе было зарегистрировано много "торговых контор", но ни одна не называлась именно так. Через неделю мы снова стояли перед нашим гамбургским офисным зданием, и тут Фредди ударил меня по ребрам. Он громко рассмеялся. В фойе за стеклом среди табличек прочих разместившихся в здании предприятий висела и новая табличка "ТОРГОВАЯ КОНТОРА ГАМБУРГА". В качестве логотипа был изображен земной шар, на котором красной точкой был обозначен Гамбург. Из этой точки исходило четыре луча по всем сторонам света.
В лифте мы нашли маленькую наклейку с тем же изображением, а в коридоре четвертого этажа такую же стеклянную витрину, что и в фойе. Но сюрпризы на этом не закончились. Фридрих был в командировке, но нас встретила его секретарша. Она показала на стену – Подарок от Фридриха. Там в латунной рамке висела огромная – не меньше, чем сто на сто сантиметров – фотография Кремля. Лишь бы это не оказалось предзнаменованием!
На письменном столе лежали бланки с цветным логотипом фирмы, визитные карточки с нашими оперативными псевдонимами и новым названием фирмы. На полу в подставке из дубового дерева стояли два флага – Германии и России. – Если вам еще что-то понадобится, то прошу вас, обращайтесь сразу ко мне, – простилась с нами симпатичная секретарша. Мы были совсем сбиты с толку. – Норберт, там внизу нам не поверит ни один человек, и ты думаешь, мы с этим справимся? – Почему бы и нет, – ответил я вопросом на вопрос и упал в глубокое кресло. Потом мы закатали рукава и принялись за работу.
Пока наш настоящий курьер, молодая, красивая и очень хорошо говорившая по-немецки украинка, приступит к работе, нам нужно было подготовить соответствующие бумаги. Потому сначала нужно было продумать план для нее и функции для "двойника". У нас уже было на это благословение шефа.
Мы придумали и кто будет нашим "двойником". Много лет я был знаком с одним парнем из предместья Ганновера. Он был хорошо образован, холост, надежен и происходил из чуть ли не примерной семьи. Мой молодой знакомый как раз звонил мне пару недель назад, потому что получил повестку в армию. Бундесвер его никак не привлекал, потому что он уже давно спланировал, чем будет заниматься в жизни. Пройдя обучение в одном большом немецком концерне, он сразу же получал там хорошую должность с приличным жалованием. Потому он позвонил мне и попросил моего совета.
Итак, мы отправились к моему знакомому в Ганновер и сообщили ему о наших планах, связанных с курьером. Он был очень сдержан и попросил несколько недель на обдумывание. Он сомневался в серьезности БНД и нашей работы. В качестве компенсации мы пообещали ему на все время, пока он работает для нас, отсрочку от военной службы. Мы уже начинали паниковать, потому что российский материал все накапливался, а вывезти его мы еще не могли. Потому мы были вне себя от радости, когда через несколько недель к нам пришла первая поставка из Грузии.
С того времени мы оба действовали в основном из Гамбурга. Берлин мы посещали только время от времени и вскоре на нас там глядели как на экзотику. Некоторым коллегам мы давно казались подозрительными. Никак их не застать, всегда в дороге, необычайные успехи. Особенно те, с которыми у нас не было личных контактов, смотрели на нас с подозрением. Но Гассинг, которого мы всегда держали в курсе, и который один мог поэтому оценить, что мы делаем, благословлял наши действия.
Все это время я усиленно старался не попадаться на глаза заместителю Гассинга Темпо. Если шеф был в командировке, то я объезжал филиал десятой дорогой и посылал вместо меня туда Фредди. А резолюции руководства мы получали благодаря простому трюку. Фредди приезжал на Фёренвег и говорил всегда одну и ту же фразу: – Норберт сказал, что ему это обязательно нужно. Больше я сам ничего не знаю. Но даже если вы не согласны, то он сказал, что вы должны дать свой отказ в письменном виде, чтобы тем самым снять с Норберта всю ответственность.
Невероятно, как быстро мы получали нужную подпись в таком случае. Так мы могли работать без стрессов. За все годы работы не была отвергнута ни одна заявка, шла ли в ней речь о покупке какой-то техники или об оплате агента. У нас все шло настолько хорошо, что никто не решался ни разу сказать "нет", опасаясь возможной ошибки.
Речь, конечно, не шла о том, чтобы пробивать какие-то бессмысленные вещи. Обычные глуповатые дискуссии просто слишком изматывали нас. И кроме того, они забирали много времени. Умная болтовня людей, которые никогда не управляли ни одним настоящим агентом, угнетала нас, особенно сильно раздражали их надменность и презрительное отношение к информаторам. Потому мы все больше и больше шли своей дорогой, чтобы со всей ответственностью и добросовестностью исполнить все, что нам предстояло.
МАД
Но, с таким трудом организовав работу, мы уже едва могли с ней управиться. Нам нужно было не только курировать всю сеть источников, но также агентурных помощников и курьеров. Даже бюрократическая работа в конторе отбирала все больше времени. Мы всегда помнили о Пуллахе, но не могли оставлять без внимания и поставку материалов американцам.
Интересно, что со временем наши отношения с коллегами из РУМО нормализовались. Так как мы не восприняли всерьез всю эту чепуху с сопроводительными формулярами для донесений, то о них скоро тихо забыли. Сотрудничество с Гансом Дитхардом значительно улучшилось. В середине 1993 года стало совершено ясно, что к нам остановятся со всей серьезностью. Мы и сами старались поддерживать с американцами равноправные отношения и вести себя с ними по-честному.
Потому РУМО начало поддерживать наших источников и финансами. Это не было так уж просто. Все чаще для нас оставляли конверты с деньгами. Например, американцы получили от нас кучу донесений, а через несколько дней подготовили конверт с десятью тысячами долларов. На конверте было имя информатора, которому нужно было эти деньги передать. Но не было никаких правил по обращению с такого рода гонорарами для агентов, мы не получали инструкции из Пуллаха, хотя и я, и Гассинг много раз их спрашивали, как нам оприходовать и обращаться с деньгами. К нашему огромному удивлению мы потом получили инструкцию из Центра, что все полученные таким путем деньги должны выплачиваться агентам, но о них нельзя упоминать ни в одном отчете или в финансовых документах. Этот подход мы категорически отвергли. Такая практика могла открыть простор для манипуляций с деньгами каждому оперативнику. Чтобы этого не было, нужно было вести секретную бухгалтерию.
Вторая проблема была серьезнее. Суперисточник, вроде "Мюнхгаузена", к примеру, получал в год около ста тысяч марок – половину от нас и половину от американцев. А в оперативных досье мы отмечали лишь пятьдесят тысяч, то есть, только нашу часть.
Но если однажды американцы отказались бы больше платить свою долю, то у нас возникли бы большие проблемы с финансами. Ведь нам пришлось бы взять на себя оплату и второй половины гонорара, которой официально не было. Тут возникла бы куча вопросов, которые мы хотели предотвратить любой ценой. Потому, несмотря на противоречащие этому указания, мы вносили в наши досье обе половины жалования.
Но была и еще одна проблема. На конвертах с американскими гонорарами всегда были написаны имена. Например, "Для Норберта / Фредди по делу "Мюнхгаузена". Сумма там не указывалась. Вначале обращение с этими деньгами, как правило, хранившимися у Темпо, вызывало нехорошие вопросы. Однажды мы решили сами выплатить "Уленшпигелю" его американскую долю гонорара. Во-первых, эти деньги и так были выделены для него, а во-вторых, мы этим ослабили бы давление на наш собственный бюджет, предназначенный для оплаты услуг источников. Но когда мы захотели взять эти деньги, оказалось, что их уже отдали другому коллеге для оплаты работы его агента. Часто мы только случайно узнавали от американцев, что они выделили для нас конверт. Вся эта процедура представлялась очень сомнительной и вызывала подозрения.
Поток указаний на утечки информации из БНД в российскую разведку не прекращался. Фредди исписал уже не одну дюжину страниц в своем "разведывательном блокноте", как я его называл, намеками и уликами, конкретными именами и фактами. Он спросил меня, как со всем этим поступить. Мой ответ был таким: – Мы должны спрятать его в пакет и послать в управление в Пуллах. Там это все проанализируют. В Мюнхене они точно смогут что-то из этого извлечь. Потому мы передали блокнот ответственной за связь коллеге с Фёренвег. Она отправила посылочку в Пуллах. Копий мы не делали, даже для американцев.
А потом случилось что-то совсем невероятное. Прошла неделя, а странички из блокнота Фредди снова лежали в нашем сейфе в берлинском филиале. К ним был приклеен желтый листок клейкой бумаги с такой заметкой: "Норберту и Фредди по делу иностранных разведок. Не представляется возможным оценить сообщения. Речь идет исключительно об информации, уже опубликованной в прессе. Интереса не представляет. С дружеским приветом. Херле".
Мы были ошеломлены. Вот так, стало быть, обращаются в Пуллахе с конкретными указаниями на возможного шпиона в их рядах. Возможно, что-то на самом деле раз или другой упоминалось в газетах. Но ведь в заметках наших были конкретные имена и описания личностей людей, о которых мы со всей уверенностью могли сказать, что они не могли публиковаться в средствах массовой информации. Кроме того, нас очень удивило, что наши бумаги вернулись назад с такой быстротой. Это означало, что их никто не анализировал и не исследовал. Эти донесения даже не вышли из стен Первого отдела. Но почему?
Почему этот доктор Херле, который однажды совершенно незаметно для нас сменил на посту руководителя реферата 12 YA господина Таве, так странно отреагировал? Сначала это вызвало у нас только пожатие плечами и покачивание головой. Если мы своими заметками доставляем этим господам слишком много хлопот, то мы можем это бросить. Мы, вероятно, не стали бы так настаивать ради нашего нового шефа, но вот ради наших агентов… Вся наша забота была направлена на них. А тут речь шла именно об их безопасности. Потому я сам начал листать этот блокнот. И не нашел в нем ни одной пометки на полях, никакого замечания, никакого мнения, ничего такого, что свидетельствовало бы о том, что эту нашу писанину хотя бы читали. А это уже было совсем непривычно.
Мы тогда не могли предположить, что за всем этим кроется. И мы оба не могли знать, что причиной такого обращения с нашим трудом не были ни лень, ни глупость. Много лет спустя мы поняли, что тут имел место только холодный расчет.
Просматривая наши материалы, "уже опубликованные в прессе", я заметил, что некоторые места могли бы представлять интерес для Службы военной контрразведки – МАД. – Фредди, мы поедем в МАД. Быстренько узнай, где они сидят в Берлине, – решительно сказал я. – И ты думаешь, что это корректно, если мы просто так туда заявимся? – прозвучал его ответный вопрос. Я покачал головой, как будто собираясь упасть в обморок, и возразил: – Корректно – какое замечательное слово, когда речь идет о БНД. Что тут корректного? Корректно только то, что наши агенты останутся в живых. А тем, в Пуллахе, на это, очевидно, наплевать. Кроме того, я считаю, что как офицер, я, столкнувшись с угрозой для безопасности, просто обязан обратиться в соответствующее отделение МАД.
Не прошло и десяти минут, как Фредди не только узнал адрес Службы военной контрразведки, но даже и договорился о встрече с начальником ее подразделения в Потсдаме, отвечавшего в том числе и за берлинский регион, на тот же день в 15 часов. Теперь он ухмылялся во все лицо. – О нет, только не туда снова! Я защищался обеими руками. У нас еще слишком свежи были воспоминания о Потсдаме. Пару недель подряд имя столицы земли Бранденбург веселило нас, и само это слово стало для нас чем-то вроде постоянной шутки.
Под подозрением как поджигатели
Это произошло пару недель назад, когда мы в ходе нашего тура по администрациям Ведомства федерального имущества в новых землях решили посетить и администрацию в Потсдаме. Но по известному нам адресу мы нашли только сгоревшее до самых стен здание. Разузнав новый адрес у прохожих, мы добрались до учреждения, временно разместившегося в другом здании. Уже договариваясь о встрече по телефону, мы заметили, что с нами разговаривали невежливо и резко. К этому мы не привыкли.
Во всех администрациях Ведомства федерального имущества мы обращались прямо к начальнику и сразу показывали наши служебные удостоверения, выписанные на наши рабочие псевдонимы. Так и здесь. Мы вошли в очень по-спартански обставленный кабинет шефа. Я поздоровался с ним и протянул ему руку. Но он прошел мимо меня, чтобы рассмотреть наши удостоверения, которые Фредди, стоявший справа от меня, держал в руке. Потом он обошел нас, описав большую "восьмерку" и очень пристально на нас уставился. Я все еще держал руку протянутой, но он на это никак не реагировал.
А смотрел он так, будто готов был нас прямо тут убить. Потому для меня показалось целой вечностью, пока он, наконец, вымолвил: – Зачем вы это сделали?
Фредди вопросительно покосился на меня и, показалось, засомневался в психическом здоровье начальника. – Ну, говорите же, – наступал он на нас, – зачем вы это сделали? Опустив уголки рта, я сам спросил его: – Что?! Пожалуйста, повторите, что вы сказали? Что мы сделали? Шеф бушевал: – Вы еще спрашиваете?! Вы, что ли не знаете, что! Вы подожгли мое учреждение!
Я взглянул на Фредди и спонтанно спросил: – Это ты сделал? Он покачал головой и замахал руками. Мы уже едва сдерживали смех. Что же тут происходит? – Вы еще и смеетесь надо мной! – злился начальник. – Кто это был? Этот? И он показал на Фредди. – Кто поджег мою администрацию Ведомства федерального имущества? Все наши заверения, что мы никакого отношения к пожару не имели, не помогали. Это было как в анекдоте, он не верил ни единому нашему слову. Человек был искренне глубоко убежден, что перед ним стоят поджигатели.
Через несколько минут разозлившийся начальник вышвырнул нас из своего временного пристанища. Только наше позднейшее расследование прояснило загадку. Несколькими днями раньше администрация Ведомства федерального имущества в Потсдаме стала жертвой пиромана. Тут же пошли слухи, что на самом деле за поджогом стояла Федеральная разведывательная службы. И как только этот слух распространился, мы заявились в кабинет начальника администрации. Для него этот факт показался новым доказательством этого абсурдного обвинения. Выходя из здания, Фредди сухо заметил: – Может быть, нам нужно еще подождать, пока придет Курт Феликс?
В результате, вместо документа, разрежающего допуск на объекты Западной группы, мы получили от потсдамского филиала Ведомства федерального имущества официальный запрет появляться в его стенах. Это решение после долгих проволочек было, правда, снова отменено вышестоящей инстанцией – управлением Ведомства федерального имущества в Котбусе. Но нам так никогда и не удалось наладить хорошие отношения с начальником потсдамской администрации. В любом случае, само слово "Потсдам" с того времени означало для нас что-то особенное. Тем не менее, я надеялся, что наш первый контакт с отделением военной контрразведки в Потсдаме пройдет несколько приятнее.
Сотрудничество с военной контрразведкой
Служба военной контрразведки МАД (Militaerischer Abwehrdienst, MAD) является аналогом гражданского Ведомства по охране конституции, но только решает те же задачи применительно к Бундесверу. Она собирает сведения об экстремистских настроениях в вооруженных силах и о разведывательной деятельности противника. В области контрразведки офицеры МАД пользуются как открытыми источниками, так и разведывательными методами. Но сети информаторов в Бундесвере у них нет. И если Федеральная разведывательная служба подчиняется Ведомству федерального канцлера, то МАД получает приказы от министра обороны.
Потсдамское подразделение МАД дислоцировалось в казарме "Хафельланд". Сотрудник "Общества любителей национальных костюмов", как мы в БНД в шутку называли офицеров МАД из-за того, что они носят мундиры, встретил нас у поста на входе. Он провел нас в служебное здание. В кабинете начальника нас встретили подполковник Войяцки и его заместитель капитан Ендрицки. Войяцки сразу же весело нас поприветствовал: – Ага, вот и оба господина из "Южной фруктовой компании"! – Приятно познакомиться с кем-то из "Общества любителей национальных костюмов"! – пошутил я в ответ. Мы как бы обнюхали друг друга и скрылись в укрытии до того момента, когда узнаем друг о друге побольше.
Войяцки, родом из Верхнего Пфальца, быстро заметил франконский диалект моего партнера, а Ендрицки и меня объединял северонемецкий акцент. С помощью этого между нами быстро возникло чувство личной связи. Наш разговор за чаем и кофе продлился в конечном счете два часа. Здесь все было не так, как на Фёренвег. Войя, как его называли сотрудники, вскоре показал себя авторитетом, которому не нужно много слов. Да, собственно, и все это подразделение, судя по всему, работало не для шума и показухи. Лавка была маленькой, но милой.
Я не стал ходить вокруг да около, а сразу выложил обоим мои заботы. При этом я положил на стол документы. – Было бы здорово, если бы вы это посмотрели. В Пуллахе этому не нашлось применения.
Войя с интересом пролистал наши заметки и передал пару листков своему заместителю. При этом он указал на определенные пассажи в тексте. – Все агентурная информация? – спросил он. – Да, мы проводим это под нашим собственным обозначением "материал Зорбас". Одного взгляда шефа хватило, чтобы Ендрицки тут же исчез со словами: – Я уже знаю, сейчас принесу… Через минуту он вернулся с большой папкой-скоросшивателем.
Шеф подразделения МАД подошел к окну и долго смотрел вдаль. – Знаете, господа, я не хотел бы вас обижать. Но… И тут последовал подробный и точный анализ деятельности БНД, который выставлял нас в отнюдь не положительном свете. Войя приводил многочисленные примеры, подтверждавшие его высказывания, и при этом показывающие, что он хорошо знаком с нашими проблемами. Чтобы не навредить ему, я не буду тут приводить его мысли. Я могу только сказать, что я сейчас подписался бы под каждым его словом.
Затем оба офицера сравнили некоторые данные из своего досье с нашими заметками. Кое-что совпадало до мелочей, другое требовало проверки. – В одном я уверен, – сделал в конце вывод Войяцки, – к материалам из газет это не имеет никакого отношения.
После этого обсуждения мы были рады, что не побоялись приехать сюда. Мы не только нашли получателя нашего конфиденциального и взрывоопасного "материала Зорбас", но и познакомились с человеком, который мог бы стать для нас своего рода профессиональным авторитетом. Наконец, хоть какая-то ориентация, разведывательный критерий.
Нам было понятно, что такой контакт обязательно стоит поддерживать. Но если мы будем регулярно встречаться с офицерами МАД, то такие встречи следует легализовать. Потому я предложил Гассингу в обязательном порядке использовать этот профессиональный обмен. Без сомнения, у "национальных костюмов" уже были многие сведения о ЗГВ, что, конечно, способствовало бы нашей работе. Без обиняков старик прямо тут дал нам задание поддерживать постоянную связь с военной контрразведкой. Нам не нужно было писать об этом отчеты, да у нас и так на это не хватило бы времени. Но нам следовало написать список встреч с нашими коллегами.