Юрьев 3. Полная переделка

обыскивать карманы пиджака, который висел на спинке стула. Носовой платок.
Шариковая ручка. Плоская коробочка. Я поднес ее к двери, чтобы рассмотреть
на свету. Сердечное лекарство. На всякий случай открыл. Таблетки. Бумажник.
Вряд ли ключ может быть в бумажнике. А почему бы и нет? Какие-то документы,
деньги. Засовываю деньги себе в карман. Потом, когда будет время, я буду
обсуждать с собой моральную сторону вопроса. Профессор похрапывает так
по-домашнему, все вокруг так тихо, что я начинаю успокаиваться. Должен же у
него быть ключ, черт его побери...
И вдруг все взрывается телефонным звонком. Чудовищной громкости
телефонным звонком. Я замираю, зато мысль начинает метаться. Кто это? Может
быть, Одри? Может быть, у нее что-нибудь случилось?
Телефон уже трижды вспарывал тишину. Профессор перестал храпеть. Сейчас
он откроет глаза и увидит меня. Четвертый залп звонка. Ламонт что-то мычит,
но глаза не открывает. Снять трубку, боже мой, какой я болван! Я хватаю
трубку и поднимаю ее. Я не подношу ее к уху, но тем. не менее слышу голос.
Голос Бонафонте.
-- Профессор, это Бонафонте. Простите, что. я вас беспокою. Я увидел,
что вы зажгли свет, и подумал, что, может быть, вам нужно что-нибудь...
Плохо задернул штору. Что теперь делать? Положить трубку. А если он
все-таки придет? Я метнулся к двери, защелкнул замок, бросился обратно в
спальню профессора. Снова зазвенел звонок. Выхода уже не было. Я приподнял
трубку и опустил ее. Проклятый Бонафонте. Где, где этот старый мерзавец
может держать свой ключ? Меня охватила паника. Руки дрожали. Может быть, в
ящике стола? Я потянул ящик, но он. не открывался. Искать еще один ключ? А
если Бонафонте сейчас придет сюда? Может быть, он уже стоит сзади, направив
на меня свой проклятый пистолет?
Я мгновенно повернулся, словно отброшенный тугой пружиной. Никого. Я
метнулся к двери, замер на мгновение. Его было достаточно, чтобы я услышал
шаги. Тот, кто шел, не таился.
Все-таки он решил прийти. Если дверь будет закрыта, он постучит. Еще
раз постучит. Он не уйдет. Ведь профессор снимал трубку. Я в западне. В
ловушке. Я открыл замок и поставил его на защелку.
Время остановилось. Господи, если бы мне только не мешал грохот
собственного сердца. Еще шаг, другой. Пауза. Стук в дверь. Вежливый,
осторожный. Стук подчиненного.
Я затаил дыхание. Что он сейчас должен сделать? Попробовать, открыта ли
дверь. Он пробует, открыта ли дверь, потому что я вижу, как начинает
поворачиваться ручка. Я стою сбоку. У меня один шанс. Из скольких -- считать
мне некогда, потому что дверь начинает медленно открываться. Не нужно ему
было всовывать вначале голову. Это была ошибка. В таких случаях дверь нужно
открывать ногой. Вот он, мой единственный шанс. Мне кажется в эти доли
секунды, что я вижу на раздвоенном мясистом подбородке бородавку. Мой кулак,
в который я вложил вес своего тела, обрушивается на него. Он даже не
вскрикивает, а всхрапывает по-лошадиному, падая вперед, через порог. В то же
мгновение, когда он касается пола, а может быть, и раньше, я наношу ему удар
ногой. Футбольный удар. По неподвижному человеческому лицу. Теперь он
стонет. Теперь ему больно. Наверное, до сих пор он думал, что это случается
только с другими.
Я поднимаю его пистолет. Легкий, маленький, наверное, двадцать пятый.
Ну, у нею-то должен быть ключ? Я лезу в карман и -- о чудо! -- сразу же
вытаскиваю небольшой металлический плоский предмет. Это не ключ в обычном
понимании этого слова, но я уже знаю, что ключ должен быть магнитным...
Я бегу по шуршащим листьям. Дождь прекратился. Где-то надо мной в
разрыве облаков выглянула луна. "Господи, -- мелькает у меня в голове, --
этого мне еще не хватало". И тут .же луна снова скрывается. Сегодня все
стихии подвластны мне.
Ворота. Я так и не знаю, есть ли кто-нибудь в будочке подле них. Еще
несколько шагов -- и если это не ключ или я в чем-то ошибся, раздастся
сигнал тревоги. Но об этом лучше не думать.
В будке темно. Я уже ближе к воротам, чем десять футов. Тишина. Ворота.
В темноте они кажутся гигантскими. Я вытаскиваю из кармана магнитный ключ.
Если это магнитный ключ, надо еще знать место, куда его приложить.
Дождь усиливается, и шелестящий шум от падающих на листья капель
напоминает мир. Я вожу куском металла по воротам. Может, здесь, где створки
сходятся? Проходит еще секунда, другая, и вдруг сухой щелк реле, весело
включается мотор, и ворота начинают медленно открываться. Я не жду, пока они
откроются полностью. Я продираюсь сквозь щель, и в то же мгновение ярко
вспыхивают лампы на заборе, захлебываются сигнальные огни. Мотор ворот
замолкает. Но я уже бегу. Я бегу. По шуршащим листьям, по дождю, подальше от
виллы "Одри". Какое счастье, что идет дождь...

* ЧАСТЬ III *

ПОБЕГ
Глава I

Оуэн Бонафонте застонал и попытался встать. Во рту было что-то соленое.
Он сплюнул. Наверное, кровь, вяло подумал он. Он ощутил саднящую боль в
щеке, во всем лице. Провел рукой и почувствовал тепловатую липкую влагу. И
сразу раздвинулся занавес, и он вспомнил все. Он вскочил на ноги. Он стоял в
полумраке кабинета, и из открытой двери тянуло сырым холодом. Он еще не мог
думать быстро и отчетливо, но он твердо знал, что нужно что-то делать.
Сейчас же. Наверное, это Рондол. Рондол. Он всегда знал, что этим дело
кончится. Если бы только профессор послушал его... Как близок был его
затылок, когда он наклонился над трупом Джонаса. Тогда и нужно было нажать
на спуск. Зачем оставлять лишний рот? И лишние руки, подумал он, ощутив
прилив боли в щеке.
Он вдруг сообразил, что бежит к главному зданию. Еще не поздно. С каким
наслаждением он всадит пулю ему в лоб! Нет, лучше не в лоб, в живот. И
смотреть ему в глаза. Стоя. А он чтобы лежал. И чтобы глаза его медленно
туманились, стекленели.
Ненависть полностью вымела из его головы туман, и он сунул руку в
карман за пистолетом. Но он же держал его в руке, когда входил к профессору.
Неужели же пистолет у Рондола? Он уже знал, что это правда. И что случилось
нечто гораздо худшее, потому что пальцы не ощутили в кармане привычной
металлической гладкости ключа. Он остановился. Что же делать? Ага, прежде
всего сигнал тревоги и выключить механизм ворот.
Он повернулся и побежал к дому профессора. Он даже не нажал кнопку
тревоги, он вбил ее кулаком.
У него промелькнула мысль, что Ламонт, наверное, убит. Он подбежал к
кровати и услышал храп.
-- Профессор! -- крикнул он и схватил старика за плечи. -- Профессор,
вставайте!
-- Что такое? -- промычал Ламонт.
-- Проснитесь! -- Бонафонте тряс старика за плечи, и его голова с
венчиком седых волос вокруг розовой лысины дергалась вперед и назад.
Профессор открыл было глаза, но они тут же закрылись. Что за проклятие,
подумал Бонафонте, неужели он чем-нибудь напоил его. Вот для чего ему нужен
был "дримуэлл". Он застонал от ярости. От запоздалой ярости. Он ведь
чувствовал что-то подозрительное. Снотворное! Цианистый калий ему нужен,
этому быку, а не снотворное. Он заметил, что его правая рука оставила на
светлой пижаме Ламонта кровавый отпечаток. И тут же успокоился окончательно.
Какая глупость, нужно было сразу перекрыть ворота. Впрочем, вряд ли он успел
удрать. Он услышал топот. В комнату ворвался Эрни, а за ним Харрис-Прайс. В
куртке поверх пижамы.
-- Это Рондол, -- крикнул Бонафонте. -- Эрни, к воротам. И вы тоже.
Если он успел удрать, ищите его. Далеко уйти он не мог.
-- А профессор? -- спросил Эрни, но Бонафонте лишь махнул рукой.
-- Потом, потом, захватите фонари и радио. Далеко он уйти не мог. Но
осторожнее, у него пистолет.
Он старался говорить уверенно, но он знал, что найти человека в лесу в
такую ночь будет непросто. Если бы у них была собака...
Через несколько минут зазвонил телефон. Бонафонте взял трубку. Эрни
возбужденно крикнул:
-- Оуэн, он успел открыть ворота.
-- Давайте ищите его. Скоро я присоединюсь к вам. -- Он нажал рукой на
рычаг и набрал номер. Он терпеливо ждал, пока наконец злой и хриплый со сна
мужской голос не ответил:
-- Слушаю...
-- Мистер Вольмут, это Оуэн Бонафонте.
-- Нашел время звонить...
-- Мистер Вольмут, это экстренный случай. Только что сбежал этот
адвокат. Ну, вы же знаете, я рассказывал вам, Рондол.
-- Да, да.
-- Он сбежал.
-- Как сбежал?
-- Сбежал.
-- Как, я тебя спрашиваю? -- в голосе появились металлические нотки.
-- Он вытащил ключ.
-- У кого?
-- У меня.
-- А где ты был, идиот?
-- Мне показалось, что с профессором что-то стряслось. Я пошел к нему,
и в дверях он меня подкараулил...
-- Идиот! Что с Ламонтом?
-- Все нормально. По-моему, он ему подсыпал снотворного.
-- Идиот! -- Бонафонте промолчал Мистер Вольмут не любил, когда люди
начинали говорить до того, как он задавал им вопросы. -- Это ты идиот, --
сказал Вольмут. -- Я никогда не поверил бы, что в наше время могут быть
такие идиоты. Ты меня понимаешь? -- Бонафонте снова промолчал, но Вольмут
настаивал теперь на ответе. -- Ты меня понимаешь?
- Да, мистер Вольмут.
Ссадины на лице начали болеть все больше и больше. Но он не мог
позволить себе даже поморщиться, потому что кровь подсыхала и его сразу же
пронизывала острая боль.
-- Где остальные?
-- Я отправил их, мистер Вольмут.
-- Ты знаешь, что я с тобой сделаю, если вы не найдете его?
"Сволочь, жирная сволочь", -- с ненавистью подумал Бонафонте,
представив себе огромное тело своего собеседника.
-- Нет, мистер Вольмут.
-- Это хорошо, Бонафонте. Это хорошо, что ты не знаешь. Если бы ты
знал, -- теперь он говорил почти ласково, -- если бы ты знал, ты мог бы
пострадать... У тебя поднялось бы кровяное давление. Ладно, даю тебе час
времени. Если через час вы его не найдете, позвони мне и доложи. И сразу же
начинай те выполнять намеченное. Ты меня понимаешь?
-- Да, мистер Вольмут.
-- Ровно через час ты мне звонишь.
Где профессор держал свое оружие? Или быстрее сходить к себе? Он снова
поднял Ламонта за плечи и потряс его. На этот раз он открыл глаза почти
сразу.
-- А? Оуэн? Что случилось? -- пробормотал он.
-- Я уже минут десять пытаюсь разбудить вас, -- сказал Бонафонте.
-- Что случилось?
-- Рондол удрал.
-- Как удрал?
-- Удрал. Он подмешал вам, наверное, снотворного. Я увидел у вас в окне
полоску света, штора не была затянута, позвонил вам. Я словно чувствовал,
что что-то случилось.
Профессор судорожно зевал, но глаза его уже начали проясняться.
-- Рондол удрал, -- сказал Ламонт, и Бонафонте показалось, что в голосе
его была грусть. Конечно, припасал его для своей суки. -- Вы позвонили
мистеру Вольмуту?
-- Да. Вольмут дал нам час. Если через час не найдем беглеца, мы должны
будем провести намеченное...
-- Да, да, конечно. -- Ламонт потер лицо ладонями. -- Значит, Рондол
удрал...
-- Как видите, мистер Ламонт. Вы не одолжите мне свой пистолет?
-- Конечно, Оуэн, конечно. Он в правом нижнем ящике.
Бонафонте достал пистолет и. засунул его в карман.
-- Я пошел, профессор, но, как вы понимаете, найти человека в лесу в
такую ночь...
-- Я понимаю, -- рассеянно кивнул Ламонт. -- Поэтому и начну готовиться
к тому, что нам, видимо, придется сделать.
Он еще раз зевнул и с кряхтением сполз с кровати.
Как только Бонафонте вышел из ворот, его окружила темнота, мокрая,
осенняя темнота. Дождь все не прекращался. "Если бы Рондол стоял за деревом
в двух шагах от меня, -- подумал Бонафонте, -- я бы все равно не заметил
его. Это бессмысленно". Он поднял к лицу "уоки-токи" и нажал кнопку. Первым
ответил Эрни.
-- Эрни слушает.
-- Это Бонафонте. Ты далеко от ворот?
-- Да нет, мы тут лазаем по лесу вдоль шоссе.
-- Какие-нибудь машины проходили?
-- Да нет, пожалуй, мы бы увидели свет от фар, да и услышали бы,
наверное.
-- Хорошо. Харрис, вы нас слышите?
-- Да, -- послышался в динамике голос инженера, -- я сразу включил свое
радио.
-- Хорошо. И вы тоже не видели машин?
-- Нет. Да мы недалеко друг от друга.
-- Эрни, Харрис, главное -- чтобы он не остановил какую-нибудь машину.
Поэтому Эрни пройдет по шоссе с полмили в сторону Джоллы. Эрни, останавливай
каждую машину, даже если придется стрелять. А вы, Харрис, проделайте то же
самое, только в противоположную сторону. Если найдете Рондола, пусть даже в
машине с другими людьми, все равно стреляйте. Живым уйти он не должен.
Бонафонте опустил радио. Боль в лице немного утихла. Он перешел через
шоссе. Было так темно, что он скорее ощутил под ногами твердую поверхность,
чем увидел асфальт. Идти в лес было бессмысленно. Он медленно пошел по
шоссе, прислушиваясь. Бесконечный тоскливый шорох мелкого дождя.
Господи, думал он, почему он не настоял на своем, почему не уговорил
профессора не связываться с этим Рондолом?! Еще в тот самый момент, когда
адвокат поднял голову и увидел направленный на него пистолет, Бонафонте не
понравилось его спокойствие. В этом спокойствии был вызов. Человек без
пистолета должен бояться человека с пистолетом. Убери эту простую связь -- и
мир развалится. Самое простое уравнение цивилизации и самое нужное. Неважно,
что подставляешь вместо пистолета в уравнение, будь то камень, атомная бомба
или организация мистера Вольмута. Как чувствовал он, что не найдет с
Рондолом общего языка. И не нашел. Зато тот быстро нашел его с Одри. Шлюха.
Шизофреничка. Отличная комбинация, нечего сказать. Боже мой, каким же нужно
было быть наивным дураком, чтобы хоть на минуту позволить себе даже
посмотреть в ее сторону...
Почва на обочине шоссе была глинистая, и он поскользнулся, сойдя с
асфальта, и с трудом удержал равновесие.
-- Будьте вы все прокляты, -- пробормотал он и взглянул на часы. Через
пятнадцать минут нужно звонить Вольмуту.
Запищал зуммер и "уоки-токи". Он поднял радио, нажал кнопку.
-- Бонафонте, Эрни, Харрис, это Ламонт. Только что звонил Вольмут. Он
больше не хочет ждать. Ни секунды. Так что останавливайте первую же
машину...
-- За полчаса мы не видели еще ни одной, -- пробормотал Бонафонте.
-- Встретите, обязательно встретите. Или вы хотите, чтобы и машину нам
нашел Вольмут?
Кто поедет в такую погоду в два часа ночи по маленькой сельской дороге?
Господи, и в этом ему не везло. Ему всегда не везло, думал Бонафонте. Он
работал, а командовали другие. Мерзавцы... Наверное, нужно родиться с
умением заставлять других работать на себя. Он, Бонафонте, сколько он себя
помнил, работал на других. Исполнитель. Всегда исполнитель чужой воли, от
матери до мистера Вольмута, от Ламонта до его шлюхи. Будь они все прокляты.
Снова запищал зуммер радио.
-- Оуэн, -- даже в динамике голос Эрни звучал возбужденно, -- я вижу
вдали свет от фар машины.

-- Останови во что бы то ни стало. Смотри, Эрни... Если мы еще и машину
не остановим...
Он пошел быстрее в ту сторону, где был Эрни. Даже если он был и не
очень далеко, он пока не мог его видеть, потому что дорога петляла по лесу.
Он прибавил шагу, потом побежал. Холодный дождь хлестал его по лицу. Ему
почудилось, что он уже видит слабый отблеск фар за поворотом. Почему ему
сегодня так тяжело бежать? Неужели из-за удара Рондола? Он дышал часто и
тяжело. Идиот этот Эрни.
Да, свет фар. И совсем близко. Кажется, он все-таки остановил машину.
Господи, хоть бы выключил фары, идиот, оставил бы подфарники.
Эрни разговаривал с водителем. Как будто женщина. Нет, мужчина.
Бонафонте глубоко вздохнул, успокаивая дыхание.
-- Что вы хотите от меня? -- спрашивал водитель. Голос у него был
раздраженный и плаксивый.
-- Неужели вы откажетесь помочь нам подвезти в город больного? --
сказал Эрни, -- Наша машина сломана.
-- Почему вы не вызовете "скорую помощь"? Мне некогда, я и так устал
как собака...
-- Острый приступ аппендицита...
-- Да что мне ваш аппендицит, вызовите "скорую помощь".
Эрни заметил Бонафонте, кивнул ему.
-- Поедете вы или нет? -- спросил Бонафонте. В голосе его прозвучала
такая ярость, что водитель пробормотал:
-- Ну хорошо, где ваш больной?
Не спрашивая разрешения, Бонафонте нажал на кнопку, но дверца не
открывалась. Водитель помог ему.
-- Прямо, пожалуйста, -- сказал Бонафонте.
Водитель, обернувшись, посмотрел на него. Протянул руку и зажег верхний
плафон.
-- Боже, -- пробормотал водитель, -- что это с вашим лицом?
-- Поезжайте. Это я упал.
-- Я не хочу, -- вдруг выкрикнул водитель тонким голосом. -- Я никуда
не поеду, вылезайте из машины. Поняли? Вылезайте, я никуда не хочу ехать,
вылезайте из машины.
-- А это вы видели? -- вкрадчиво спросил Бонафонте и сунул между
лопатками водителя ствол пистолета. Тот замолчал, вжал в плечи голову и
судорожно втянул в себя воздух. -- Поезжайте.
Машина тронулась, набрала скорость.
- Не разгоняйтесь, сейчас вы увидите свет слева и въедете в ворота.
-- Боже, зачем я только остановился? -- хныкал водитель.
-- Это вы сейчас узнаете. Сюда, налево.
Они въехали во двор. Водитель, немолодой человек, немного успокоился.
Должно быть, на него произвел впечатление высокий забор и большой дом.
-- Ну где же ваш больной?
-- Вот он, -- сказал Бонафонте и выстрелил в спину водителя. Тот
дернулся, словно кто-то подбросил его вверх, и медленно начал клониться в
сторону, сползая на сиденье. Острозапахло карбидом.
-- Все нормально? -- спросил Ламонт, подходя к машине.
-- Как видите.
-- Ну и отлично. Сдвиньте его в сторону. Спасибо. Эрни, посветите мне,
я займусь рулем. Профессор достал несколько мягких пластиковых подушечек и
осторожно прижал их к рулю. Он повторил эту операцию несколько раз и
удовлетворенно кивнул. Потом взял носовой платок и принялся протирать им
руль, но так, чтобы стереть не все отпечатки.
-- Готово, Оуэн, -- сказал Ламонт. -- Вот вам перчатки. -- Он протянул
Бонафонте перчатки, и тот натянул их. -- Ну, в остальном, как мы и
планировали. Труп в кювет. Где-нибудь за знаком восемьдесят второй мили.
Машину чуть подальше, не забудьте протереть ручки, которых вы касались без
перчаток. Хорошо?
-- Обязательно, -- кивнул Бонафонте.
-- И пусть Харрис минимум час дежурит на шоссе, чтобы быть уверенным,
что Рондола никто не подвез в сторону Шервуда.
Капитан Мэннинг разговаривал с женщиной, которая умерла пять лет тому
назад. Но он нисколько не удивлялся, потому что гладко спал, подсунув под
щеку руку. Рядом тихонько сопела жена. Телефон разбудил его. Он проснулся
мгновенно, как просыпаются полицейские, врачи и преступники. Во рту было
сухо. Неужели опять будет ухудшение диабета, придется ложиться в больницу,
подумал он. Он поднял трубку.
-- Капитан Мэннинг слушает.
-- Здравствуйте, капитан, это Вольмут.
Мэннинг сбросил ноги на пол и сел. Если звонил Вольмут, и звонил в
такой час, все равно придется вставать. Вольмут из тех людей, после звонков
которых обязательно что-то происходит. Есть такие люди, вокруг которых вечно
что-то происходит, все кипит, бурлит.
-- Слушаю, мистер Вольмут.
-- Только что вам в полицию сообщили, что на второй дороге... Знаете,
это узенькая сельская дорога? Ну та, что проходит мимо виллы "Одри"...
-- Понимаю, мистер Вольмут...
-- Так вот, только что сообщили, на восемьдесят второй миле нашли труп.
Прямо на шоссе. Выброшен из машины. А сама машина немножко подальше.
Капитан Мэннинг автоматически посмотрел на свои часы, лежавшие на
тумбочке у кровати. Три часа одиннадцать минут.
-- Так вот, капитан, есть основание предполагать, что убийца все еще
находится где-то в этих местах. Я думаю, он вооружен.
-- Понимаю, -- сказал капитан Мэннинг. Главное -- всегда понимать
Вольмута и не задавать ему лишних вопросов, вроде таких, кто нашел труп и
почему он, Вольмут, знает об этом.
-- Я в этом не уверен. Дело в том, что он не просто опасен. Он
обязательно захочет удрать, если его задержат. Понимаете?
-- Понимаю, мистер Вольмут.
-- Будем надеяться, вы знаете, что нужно делать хорошему полицейскому,
когда задержанный пытается бежать?
-- Понимаю, мистер Вольмут.
-- Ну вот и хорошо. У меня есть основания предполагать, что на руле,
помимо отпечатков пальцев хозяина машины, могут найтись и отпечатки убийцы.
Осторожнее с ними. Но я не буду удивлен, если преступником окажется некий
Язон Рондол, адвокат из Шервуда. Шесть футов два дюйма ростом, шатен.
-- Это очень ценная информация. Все будет в порядке, мистер Вольмут, не
беспокойтесь.
-- Будем надеяться. Если все будет хорошо, я вам буду очень благодарен,
капитан. Вы меня понимаете?
-- Понимаю, мистер Вольмут.
Он не ошибся. Действительно, нужно было вставать. Он быстро оделся.
Если бы за ним явился ангел и пригласил ко всевышнему, он бы не собрался так
проворно.
-- Куда ты? -- сонно пробормотала жена.
-- Убийство, -- коротко ответил Мэннинг и вышел.
Дежурный в здании полиции Джоллы сержант Лепски не спал. Это было
странно. Действительно, наверное, уже звонили.
-- Доброе утро, сэр. -- Сержант вскочил на ноги при видесвоего
начальника.
-- До утра еще далеко? Что-нибудь есть?
-- Да, сэр. Только что звонили. Труп на второй дороге,- И брошенная
машина. Я направил туда третью патрульную.
-- Хорошо, вы зарегистрировали сообщение?
-- Да, сэр. Вот.
Мэннинг посмотрел на время регистрации. Три часа пятнадцать минут.
Вольмут, как он и думал, позвонил ему раньше, чем в полицию. Он вздохнул.
Бандит он, этот Вольмут, слов нет, но поди свяжись с ним... Он содрогнулся
при одной мысли о немыслимом.
-- Хорошо. У меня есть дополнительная информация. Похоже, что убийца
далеко уйти не мог. Нужно перекрыть вторую дорогу в обоих направлениях и
проверять машины на других дорогах, которые проходят через Джоллу.
Преступник -- высокий шатен, шесть футов два дюйма. Вызывайте по радио все
патрульные машины.
-- Хорошо, сэр.
-- И побыстрее. Чтобы все кипело. Поняли?
-- Да, сэр.

Глава 2

Я не знаю, сколько я брел по темному, мокрому лесу. Час, два. Может
быть, все три. Во всяком случае, светать еще не начало, и я спотыкался на
каждом шагу о корни. Дважды я натыкался на деревья и теперь шел, как слепец,
с вытянутыми перед собой руками. Нет, шел -- это слишком сильно. Брел,
спотыкался -- это точнее. Ноги у меня промокли, я замерз, устал, но милый
бело-розовый профессор остался где-то далеко позади. Мне казалось, что шоссе
находится справа и я двигаюсь вдоль него, но вполне могло быть, что я
кручусь на одном месте. А может быть, даже иду обратно. К Бонафонте,
который, наверное, отдал бы месячную зарплату за то, чтобы еще раз увидеться
со мной. А может быть, я даже недооцениваю себя. Может быть, он отдал бы
даже двухмесячную зарплату. Тем более что кроткий профессор компенсировал бы
ему расходы. В конце концов я был его протеже, отплатившим ему черной
неблагодарностью.
Я сел у дерева и постарался устроиться поудобнее. Если вы пробовали
когда-нибудь устроиться поудобнее в кромешной тьме промозглого ноябрьского
леса, вы поймете, почему я садился так и эдак, втягивал голову в плечи и
никак не мог найти удобной позы. Темнота была плотной, густой, вязкой.
Наверное, ее можно было бы пощупать пальцами, если бы у меня оставались силы
вытащить руку из кармана.
Я вспомнил почему-то свою контору. Ага, наверное, потому, что блондинка
на календаре изнывала, бедняжка, от жары, а я сейчас никак не мог
представить себе не то что раскаленного песка пляжа, даже обычной кровати.
Обычной кровати с матрацем, подушкой и одеялом. Под одеялом тепло и сухо.
Можно вытянуться и даже накрыться с головой. И спать. Это же невозможно, это
нереально. Разве есть у кого-нибудь такое счастье?
Кровать -- это величайшее изобретение человека. Не колесо, не огонь, а
кровать. Господи, хотя бы пришел сон, хотя бы я мог немножко подремать. Но я
не спал, и время не двигалось. Может быть, где-то оно и двигалось, но в этом
жидком мраке, в этой чащобе не смогло бы пробраться даже время. К тому же
было слишком холодно. В холоде время движется медленнее -- это бесспорно.
Это очень легко проверить. Надо только сесть в холодном ночном лесу. И
сидеть. Я попробовал подумать об Одри, но и она не хотела вписываться в этот
мрак. И ей здесь не было места. Впрочем, не только здесь. Наши миры больше
не соприкасались. С момента, когда я дам показания полиции о хобби ее отца,
мы будем жить в разных измерениях.
Мир и антимир. При соприкосновении они взрываются. Они не могут
существовать рядом. Ну что ж, прости, Одри, иначе я не могу. Слишком глуп.
Поэтому-то я не прохожу сквозь фильтры общества, которые задерживают таких
глупцов, как я. Идиотов с такими атавистическими понятиями, как совесть. Для
таких вообще нужно создаватьколонии. Колонии для морально прокаженных. Эй,
смотрите, вон идет человек с чувством стыда. Ату его! Хватайте, пока он не
перезаразил окружающих. Позвольте, позвольте, история учит, что эта болезнь
не заразна. Ничего, все равно хватайте, нечего ему портить наших детей!
Науськивайте на него собак, на этого выродка, который отказался от ста
тысяч в год, спокойной работы и красивой бабы с изрядным приданым. Держите
его, борца за справедливость! В смирительную его рубашку! Он один, видите
ли, хочет бороться со злом. А кто, спрашивается, тебя просил? Кто
уполномочил? Кто голосовал за тебя? Ах никто, только совесть? А у нас,
значит, нет совести? Звоните быстрее в полицию, он нас всех перережет!
Я вздрогнул. То ли от порыва холодного ветра, то ли от того, что
промозглая сырость пронизала меня насквозь. Я поднял голову. Мне почудилось,
что мрак надо мной стал уже не таким плотным. В нем начала угадываться
серость. В стакан туши капнули воды. Чуть-чуть пока.
Бедная Одри, прости меня. Когда уж не везет, так не везет. Гереро и
папа Ламонт -- не каждый вытянет такие карты. И Язон Рондол, идущий доносить