Страница:
Молодец Магнусон. Как это было сказано! Сколько сдержанного
достоинства, сколько скромности. Нет, не свою честь оберегал он а честь
суда.
Бедняга Смит покраснел. На щеках у пего показались желваки. Покатались
и остановились. Суд есть суд.
-- Слушаюсь, сэр. Я точно не заметил, но мы были примерно в пяти милях
от Джоллы, и бригада приехала минут через десять.
-- Хорошо. Что вы делали потом?
-- Мы посмотрели, как работала бригада. Ну, снимали, как лежит труп и
тому подобное. Потом они уехали и увезли тело. Мы продолжали патрулировать
вторую дорогу.
Меня так и подмывало спросить и то, и другое, и третье. Всегда ли,
например, кто-нибудь патрулирует маленькую, второстепенную дорогу по ночам.
Но терпение.
-- ...Когда уже начинало светать, мы получили еще одно сообщение из
Джоллы. Сержант Лепски сказал, чтобы мы были особенно внимательными. Если мы
увидим высокого человека шести футов двух дюймов, шатена, мы должны
арестовать его по подозрению в убийстве. Имя -- Язон Рондол.
-- Хорошо, мистер Смит, продолжайте ваши показания.
-- Спустя примерно час, когда было уже совсем светло, мы заметили
человека...
-- Что значит "мы"? Вы заметили человека?
-- Да, сэр. Я заметил человека, который вышел на дорогу. Я сразу
обратил внимание, что он высокого роста. Я начал думать, как нам лучше
действовать, но человек неожиданно поднял руку. Мы остановились, и я вышел
из машины. Если человек вышел на шоссе, подумал я, да еще поднял руку,
останавливая полицейскую машину...
-- Почему вы уверены, что этот человек мог различить, полицейская перед
ним машина или нет?
-- Во-первых, сэр, цвет машины. Было уже довольно светло. Во-вторых,
маячок на крыше не был выключен, и не заметить его мог только слепой.
-- Хорошо, продолжайте.
-- Я вышел из машины. Человек подошел, достал из кармана пистолет и
протянул нам. При этом он сказал, что его зовут Рондол. Язон Рондол. Я надел
на него наручники, и мы сообщили в Джоллу, что преступник сдался. Капитан
Мэннинг приказал нам не ехать в Джоллу, а ждать их на дороге. Вскоре
приехали капитан Мэннинг и сержант Лепски. Они взяли Рондола в свою машину.
Мы думали...
-- Суд не интересует, что вы думали, мистер Смит. Придерживайтесь
только фактов.
Если бы вместо глаз у Смита были лазеры, он давно бы испепелил
Магнусона. Бедняга не понимал все это шаманство, великий ритуал судебных
условностей, что он свидетель обвинения, что говорит он все то, что от него
ожидают, и что Магнусон вовсе не хочет его оскорбить.
-- Слушаюсь, сэр. Сначала в машине капитана был сам капитан, Рондол и
сержант Лепски. Потом сержант вылез, пересел в нашу машину, и мы поехали
вперед.
-- Благодарю вас, мистер Смит. Вы нам понадобитесь еще раз несколько
позже, а сейчас я предоставляю свидетеля защите.
Поскольку я отказался от защитника, защита -- это я. Нет, еще рано.
-- Защита, свидетель в вашем распоряжении, -- сказал судья-контролер.
-- У защиты нет вопросов к свидетелю.
-- Хорошо. Мистер Магнусон, продолжайте.
-- Обвинение вызывает эксперта полиции Джоллы Линдли Линмаута.
У эксперта была такая же аристократическая внешность, как его имя:
длинное, лошадиное лицо с крупными желтыми зубами, мутноватый взгляд.
-- Ваше имя? -- спросил Магнусон.
-- Линдли Линмаут.
-- Положите правую руку ладонью вниз на регистрационную машину.
Хотя я уже знал, что Линдли Линмаут не ржет, а говорит человеческим
голосом, мне подумалось, что вдруг машина сейчас сообщит: Линдли Линмаут,
жеребец пяти лет...
-- Где вы работаете и ваша должность?
-- Полицейское управление Джоллы. Эксперт технического отдела.
-- Где вы были в ночь на двадцать пятое октября этого года?
-- Я спал, с вашего разрешения, у себя дома. Ночью меня разбудил звонок
из полиции. Я быстро оделся и явился туда. В управление только что доставили
машину. На переднем сиденье, спинке переднего сиденья и ковриках были следы
крови...
-- Вы исследовали эти следы?
-- Нет, я занялся рулем и ручками машины. Капитан Мэннинг просил меня
поторопиться. К счастью, отпечатки были довольно четкими. Я применил обычную
процедуру номер семь-два, состоящую из...
-- Опустите технические детали, мистер Линмаут. Нас интересует только
суть дела.
-- Как я сказал, отпечатки были довольно четкими. Они принадлежали двум
людям. Мы наложили их на регистрационную машину. Одни принадлежали покойному
владельцу машины коммивояжеру Стефану Расковски. Регистрационная карточка
его машины была на месте, и ее данные и данные, сообщенные регистрационной
машиной, сошлись. Другой набор отпечатков принадлежал адвокату из Шервуда
Язону Рондолу. Я тут же сообщил об этом капитану Мэннингу.
Неплохо, неплохо, подумал я отрешенно, словно оценивал детективный
роман. Пока все у них идет на высшем уровне. Щели все законопачены так
плотно, что их корабль не только на плаву, в трюме абсолютно сухо. Отличная
работа. Я узнавал руку метра. Профессор Ламонт учил меня: будьте всегда
адвокатом дьявола, Рондол. Я не знал, что такое адвокат дьявола, и он
объяснил мне. Оказывается, католическая церковь, прежде чем причислить
кого-нибудь к лику святых, назначает самое тщательное расследование жития
кандидата, и специально выделенное лицо подвергает сомнению все заслуги
потенциального святого. Он-то и есть адвокат дьявола. Так сказать,
профессиональный скептик.
Пока что Ламонт выполнил роль адвоката дьявола неплохо, совсем неплохо.
Конечно, можно было бы погонять Смита и узнать, всегда ли на второй дороге
по ночам патрулируют машины. Но все это слабо, совсем слабо.
-- Вы проделывали еще какие-нибудь анализы по делу Рондол а? -- спросил
Магнусон свидетеля.
-- Да. Вскоре мне принесли пистолет, также найденный на обочине второй
дороги. Кольт тридцать восьмого калибра. Я снял с пего отпечатки. Рукоятка
была протерта, но торопливо, очевидно. Во всяком случае, мне удалось
получить два отпечатка. Они оказались идентичными отпечаткам Рондола на
руле.
-- Вы исследовали пулю, извлеченную из тела убитого?
-- Да, в тот же день. Я сравнил эту пулю с пулей, которую мы получили,
произведя выстрел из кольта. Микроскопический анализ установил, что обе пули
были выстрелены из одного пистолета. Вот увеличенные снимки этих пуль.
-- Ваша честь, -- сказал Магнусон, обращаясь к судье-контролеру, --
обвинение просит зарегистрировать в качестве вещественных доказательств
пистолет кольт тридцать восьмого калибра, пули номер один и два, увеличенное
сравнительное фото этих пуль.
-- Хорошо. Вы закончили с вашим свидетелем, мистер Магнусон?
-- Да, ваша честь.
-- Мистер Рондол, задавайте вопросы свидетелю.
-- Мистер Линмаут, вы, надеюсь, установили по номеру пистолета, кому он
принадлежит? -- спросил я.
Вряд ли я что-нибудь мог добиться этим вопросом, но мое слишком
продолжительное молчание могло показаться им подозрительным. Не следовало
настораживать их раньше времени.
-- Нет.
-- Почему же?
-- Потому что номер был тщательно спилен.
-- Скажите, мистер Линмаут, легко ли спилить номер?
Эксперт показал мне свои лошадиные желтые зубы. Может быть, он хотел
испугать меня ими?
--Все зависит от того, что вы подразумеваете под словом "легко".
Ай да лошадь! Осторожное животное, ничего не скажешь.
-- Но все-таки? С точки зрения обычного человека, не оружейного мастера
и не руководителя металлургической лаборатории. Вы понимаете меня?
-- Да. вполне. -- Он пожал плечами. -- Спилить серийный номер --
операция довольно трудоемкая, поскольку металл, иду щий на изготовление
оружия, обладает высокой прочностью и твердостью
-- Благодарю вас. А теперь скажите, мистер Линмаут, какие качества,
по-вашему, нужны человеку, который спиливает номер на пистолете?
-- Качества? Простите, я не...
-- Ну, представьте себе человека, который проделывает эту операцию со
своим пистолетом. Каков он? Я, разумеется, имею в виду не цвет глаз, а черты
характера. Понимаете меня?
-- Да, мистер Рондол.
-- Прошу прощения, ваша честь, -- обратился Магнусон к судье, --
обвинение считает вопрос не относящимся к обсуждаемому делу.
-- Мистер Рондол?
-- Защита намеревается показать, что вопрос вполне уместен.
Я поймал себя на том, что употребляю слово "защита", как когда-то,
когда я действительно кого-то защищал. Впрочем, у меня никогда не было
такого покладистого клиента, как сейчас. Я--преступник не спорил со мной --
защитником. Полная гармония.
-- Хорошо, -- кивнул судья-контролер, -- свидетель может отвечать.
Линмаут пожал плечами, посмотрел на прокурора и вздохнул.
-- Что ж, -- сказал он, -- наверное, у такого человека есть терпение...
Ну, настойчивость...
-- Еще, мистер Линмаут?
Свидетель наморщил лоб, от чего лицо его стало чуточку походить на
человеческое, поскольку лошади, насколько я знаю, лоб не морщат.
-- Хорошо, позвольте мне поставить вопрос несколько иначе. Для чего
вообще спиливается номер?
-- Для того, чтобы по номеру оружия нельзя было найти его владельца.
-- Отлично. Можно ли назвать этот акт поступком предусмотрительным? С
точки зрения преступника, разумеется.
-- Да, наверное.
-- Прекрасно. Если у человека хватает предусмотрительности спилить
номер на пистолете, как, по-вашему, хватит ли у него предусмотрительности
либо надеть перчатки, либо как следует стереть с оружия свои отпечатки
пальцев?
-- Ваша честь, -- снова вмешался Магнусон, -- обвинение считает этот
вопрос спекулятивным. Мы пытаемся выяснить факты, а не занимаемся
построением психологических гипотез.
-- Возражение принято, -- сказал судья-контролер и посмотрел на главную
судейскую машину. Если машина посчитала бы решение судьи ошибочным, на табло
заморгала бы красная лампочка.
-- Мистер Линмаут, где именно был найден кольт, из которого был убит
мистер Расковски?
-- Я не могу ответить. Мне об этом не сообщили. Передали пистолет, и
все.
-- Благодарю вас, -- сказал я, -- больше вопросов у защиты нет.
Магнусон бросил на меня быстрый взгляд. Я тебя понимаю, говорил взгляд,
что еще тебе остается делать? Я бы на твоем месте тоже цеплялся не то что за
соломинку, за паутинку бы ухватился. Что делать, что делать, каждому свое.
-- Обвинение вызывает врача полицейского управления Джоллы мистера
Постелвейта.
Врач оказался настолько бесцветной личностью, что у меня было
впечатление, будто сквозь него можно свободно смотреть. Он есть, и его нет.
Удивительно, что регистрационная машина все-таки среагировала на его руку. И
голос его был под стать внешности -- никакой. Так, легкое сотрясение
воздуха.
-- Скажите, мистер Постелвейт, что показало вскрытие убитого? --
спросил Магнусон. Он тоже недоверчиво поглядел на врача, стараясь убедиться,
что тот не исчезнет на его глазах. -- Только, пожалуйста, без медицинских
терминов и излишних для суда подробностей. Вы меня понимаете?
-- Не совсем. Дело в том, что пуля, войдя в тело, не консультировалась
со мной, какой путь ей выбрать, поэтому...
-- Мистер Постелвейт, -- Магнусон изумленно посмотрел на него, -- я не
ожидал от представителя вашей профессии такой игривости тона. Отвечайте на
мой вопрос!
Ай да сгущение воздуха, ай да безликий доктор!
-- Пуля попала между... простите, я забыл, что нельзя пользоваться
терминами. Ну, скажем, в спину.
-- Стреляли спереди или сзади?
-- Безусловно сзади, Входное отверстие на спине.
-- С какою расстояния стреляли?
-- Почти вплотную, семь-десять дюймов, не более.
-- Что послужило непосредственной причиной смерти?
-- Пуля прошла через сердце, смерть была мгновенной,
-- У обвинения больше вопросов к свидетелю нет.
Судья-контролер кивнул мне:
-- Можете допросить свидетеля.
-- Благодарю, ваша честь, у защиты вопросов к свидетелю нет.
Магнусон снова вызвал Смита. Он следовал хронологии событий. Теперь он
попросил полицейского рассказать, как нашли капитана Мэннинга.
-- Я сначала поехал из Джоллы. Проехал миль десять -- машины капитана
не видно. Я тогда связался с сержантом, и он тут же приехал. Мы начали
возвращаться и все время следили за левой стороной дороги.
-- Почему именно за левой?
-- Потому что слева лес, да и кювет слева не такой глубокий.
-- Хорошо, продолжайте.
-- Ну, вскоре я заметил следы шин на обочине. Мы остановили машину и
пошли в лес. Ярдов через двести мы увидели машину капитана. Она буквально
стояла в кустах. Мы подошли к машине. Сержант пытался открыть двери, но они
были заперты.
-- Но сначала вы ведь заглянули в машину?
-- Да, сержант посмотрел в окно первый. Тут и я заглянул.
В машине был только капитан Мэннинг.
-- Почему же он вам не открыл двери? Ведь изнутри, по-моему, дверь
всегда можно открыть?
-- Да, но капитан не мог нам открыть, потому что на его руках были
браслеты и он был прикован к рулю. Цепочка охватывала спицу руля,В зале
впервые с начала суда послышался легкий смешок.
- Как же вы открыли машину?
-- Сержант выбил стекло.
-- В каком состоянии был капитан?
-- Я не доктор, но я заметил, что вся правая половина лица у него была
разбита.
-- Что сказал вам капитан?
-- Что арестованный сбежал.
-- У меня все, ваша честь, -- сказал Магнусон.
-- Ваши вопросы, мистер Рондол.
-- Благодарю вас, ваша честь. Мистер Смит, -- я повернулся к
полицейскому -- в своем первом показании вы говорили, что капитан Мэннинг
приказал вам по радио ждать его на дороге.
-- Да.
-- А разве два полицейских не могли доставить одного безоружного
человека да еще в наручниках?
-- Наверное, могли.
-- А если без "наверное"?
Смит пожал плечами и покосился на обвинителя, но тот смотрел прямо
перед собой и. казалось, мало интересовался происходящим.
-- Могли.
-- Хорошо. Значит, требование капитана не ехать в Джоллу с арестованным
и ждать его прямо на дороге можно считать необычным? Так ведь?
-- Да, пожалуй.
-- А без "пожалуй", мистер Смит?
-- Да.
-- А как вы объясните такое требование начальника полиции?
-- Я не могу объяснить поступки своего начальника, мистер Рондол.
Спросите капитана Мэннинга.
-- С удовольствием. Когда до него дойдет очередь. Но все же, мистер
Смит, вы опытный полицейский, вы -- не автомат. Как, по-вашему, почему
капитан Мэннинг не разрешил вам доставить арестованного, то есть меня, в
Джоллу?
Он был неглупым человеком, этот Смит. Он чувствовал, куда я клоню. Мало
того, я готов был поклясться, что он все прекрасно понимал. Он снова
посмотрел на Магнусона, ожидая от него помощи, но что мог сделать
обвинитель, если вопрос вполне корректен?
-- Лишняя мера предосторожности. Очевидно, капитан Мэннинг считал, что
будет спокойнее, если такого преступника доставит в Джоллу он сам.
-- Понимаю, мистер Смит, понимаю. Преступник действитель но опасный...
-- Защита, -- прервал меня судья-контролер, -- воздерживай тесь,
пожалуйста, от неумеренной иронии. Здесь суд, а не... -- он замялся,
подыскивая сравнение, -- ...ночной клуб.
Наверное, бедный Ивама был в ночном клубе так давно, что имел о нем
самые смутные представления. Остроумие в ночном клубе? А может, он был
последний раз в ночном клубе еще в прошлом столетии?
-- Хорошо, ваша честь, -- я покорно наклонил голову. -- Итак, мистер
Смит, мы остановились на том, что капитан хотел принять всевозможные меры
предосторожности. Так?
-- Да.
-- Когда он приехал к вам, он приказал, чтобы преступника пересадили в
его машину. Так?
-- Мы уже говорили об этом.
-- Я не спрашиваю вас, о чем мы говорили или нет. Потрудитесь отвечать
на вопросы, мистер Смит. Задержанного посадили в его машину. Так?
Судя по тому, как он на меня посмотрел, мы вряд ли когда-нибудь с ним
подружимся. Что делать, жизнь надо воспринимать такой, какая она есть.
-- Да, -- буркнул Смит.
-- Скажите, -- продолжал я, -- сколько обычно находится в полицейской
машине сотрудников, когда транспортируется человек, подозреваемый в
убийстве?
Магнусон начал ерзать на своем месте. Нет, опасности он еще не
чувствовал -- он не мог ее чувствовать, -- но ему явно не нравилась моя
линия. Он прекрасно понимал, куда я гну.
-- Обычно три, с водителем. В крайнем случае два...
Теперь уже не только Смит и Магнусон понимали мою тактику. Похоже было,
что и в зале многие догадывались, каков будет мой следующий вопрос. Во
всяком случае, тишина была необычной.
-- Почему же в таком случае капитан Мэннинг приказал сержанту ехать с
вами?
Смит стоял в углу, отбиваясь от наседающего противника. За ним родное
полицейское управление, героический капитан с разбитой физиономией и шансы
на продвижение. Перед--назойливый негодяй, который загнал его сюда своими
гнусными вопросами. Господи, кому нужен этот суд, эта дурацкая комедия?
Рявкнуть бы сейчас на этого адвокатишку: руки вверх! Врезать бы по
физиономии -- он бы знал, как крючкотворствовать, как выкручивать наизнанку
слова честных людей...
Я улыбался. Я догадывался, что думал сейчас храбрый мистер Смит.
-- Я жду ответа, -- деликатно напомнил я о себе.
-- Не знаю, -- угрюмо сказал полицейский. -- Спросите самого капитана.
-- Благодарю вас за совет, Смит, -- важно сказал я, -- я обязательно им
воспользуюсь. Ваша честь, -- повернулся я к судье-контролеру, -- у защиты
больше вопросов нет.
-- Хорошо. Мистер Магнусон, у вас есть еще свидетели?
-- Нет, ваша честь. У обвинения больше свидетелей нет. Я думаю, -- едва
улыбнулся он, -- нам больше и не надо.
-- Сегодняшнее заседание окончено, -- сказал судья-контролер. -- Если у
защиты есть свидетели, то, учитывая несколько необычный характер защиты, она
может передать суду их список, дабы суд мог вызвать их на следующее
заседание.
-- Благодарю вас, ваша честь, -- поклонился я и вручил судье-контролеру
список моих свидетелей. А что еще делать, если адвоката уводят из зала суда
обратно в камеру?
Снова камера. Милый, родной уголок, Приют одинокой души. Максимальный
комфорт, тишина и безопасность. Высшее достижение цивилизации. Если бы не
суд, в тюрьму бы стояли очереди.
И все же мне грустно. Печаль сжимает сердце, выхолаживает грудную
клетку. Почему? Разве суд идет не так, как я предполагал? Разве я не перейду
завтра в наступление? Разве нет у меня резервов для решающей схватки?
Это все были пустые слова. Я знал, почему в горле стоит комок. Я знал
это весь день и гнал от себя ответ. Мне не нужен был ответ, я не хотел его,
но он все лез и лез в мозг, настойчиво и бесстрашно, как голодное животное к
пище.
Где-то в самой глубине моей души, на самом ее илистом дне жила надежда,
что Одри все-таки придет. Надежда -- удивительное существо. Она может жить
там, где жить не должна. Одри не должна была прийти. Она не должна была
прийти к человеку, который покушался на жизнь ее отца, человеку, который
обокрал его, бежал среди ночи и, обезумев, убил по дороге человека и пытался
убить другого. Так должна была видеть меня Одри. Так я выглядел со стороны.
Ей должно быть стыдно сейчас. Нет, не за меня. За убийцу никогда не бывает
стыдно. Он ниже или выше стыда. Ей стыдно, наверное, за себя. За
прикосновение ее руки к моей щеке, за октябрьские звезды, за доверие. Ничто
ведь не вызывает такой стыд, как слепое доверие человеку, которому не
следовало доверять. И доверяться.
И, несмотря на все это, у меня тлела надежда, что она придет. Нет, не
целая надежда, не полнадежды и не четвертушка. Крохотная, микроскопическая
частичка, которую не могли убить ни факты, ни разум, ни логика, Но она не
пришла. Одри, Одри. странные, напряженно-неподвижные глаза, которые
впивались тогда в меня, буравили, стремились проникнуть внутрь, чтобы
узнать. Что узнать?
Одри, Одри, почему прикосновение ее узкой руки к щеке наполнило меня
тогда такой печалью? Потому что я уже тогда знал, что мы обречены? Что мы
стоим по разные стороны барьера? Она не пришла. Чудес не бывает. Наш век
развеял веру в чудеса. Чтобы верить в чудеса, нужно хотя бы хотеть верить, а
мы отвыкли даже хотеть. Мы знаем, что нам все объяснят, зачем нам верить и
зачем нам чудеса?
Гереро верил в чудо. До последней секунды. И он не ошибся. Если все
будет так, как я задумал, послезавтра я смогу подать апелляцию. В последний
день. О, он быстро обретет свою уверенность, Ланс Гереро! И тогда чудо
перестанет быть чудом. Таким как Гереро, чудеса нужны редко.
Он шел ко мне, высокий, уверенный в себе, сильный и богатый. Я засыпал.
Я знал, что засыпаю, потому что Гереро не мог быть здесь. Он лежал сейчас в
покрытом инеем прозрачном саркофаге и не мог быть у меня в камере. Но он шел
и шел, огромный, неотразимый, бородатый.
-- Одри, -- сказал я. -- Где Одри?
Он засмеялся. Мне было больно слышать его смех. Я казался себе таким
маленьким, таким жалким, таким гадким, когда он победоносно громыхал смехом,
что я не хотел жить. И тогда, смеясь, он поднял руку к своему липу и дернул
за него. Я вскрикнул, потому что его лица не было. Было мое лицо. Я знал,
что сплю.
-- Защита вызывает своего свидетеля начальника полиции Джоллы капитана
Мэннинга, -- сказал я и подумал, что никогда у меня не было свидетеля,
который так бы ненавидел меня.
Честно говоря, у него были для этого все основания.
Пока капитан называл свое имя и должность и прижимал руку к
регистрационной машине, в зале стоял легкий гул. Нечасто зашита вызывает
свидетеля, который сделает все, чтобы угробить обвиняемого.
Художники из обеих шервудских газет пришли в движение, словно ожившие
после зимней спячки животные. Бросая быстрые, цепкие взгляды на капитана
Мэннинга, они набрасывали его портреты. Портретов я, разумеется, не видел,
но хорошо понимал их, потому что капитан был на редкость живописен. Правая
сторона его лица являла собой целую гамму цветов от светло-желтого до
багрово-фиолетового. Правый глаз был почти закрыт и был бы, наверное, вообще
не виден, если бы не освещался изнутри ярчайшей и чистейшей ненавистью. Я
почувствовал себя даже польщенным. Приятно сознавать, что можешь вызывать
такие сильные эмоции.
-- Капитан Мэннинг, -- вежливо сказал я, -- из показаний вашего
подчиненного мистера Смита я понял, что вы посадили меня в свою машину для
обеспечения максимальной безопасности. Согласны ли вы с такой точкой зрения?
Он угрюмо кивнул.
-- Капитан Мэннинг, к сожалению, в электронном суде кивки и покачивания
головой, равно как разведение руками и пожимание плечами, не считаются
ответами на вопрос. Ответьте, пожалуйста, на заданный вам вопрос.
-- Да.
-- Прекрасно. Далее, из показаний того же Смита защита уяснила, что для
обеспечения максимальной безопасности при перевозке преступника в обычной
легковой машине нужно как минимум три или два человека. Так ведь?
-- Да.
-- Почему же, капитан, вы приказали сержанту Лепски поехать обратно в
Джоллу не с вами, а в машине Смита?
-- Я полагал, что преступник не представляет особой опасности, тем
более что он был уже в наручниках.
Гм, интересно. Капитан, оказывается, ожидал эти вопросы. Ну-с,
посмотрим, как он будет отвечать дальше.
-- Почему же вы в таком случае не разрешили вашим полицейским спокойно
привезти его в Джоллу?
-- Потому что я хотел воспользоваться его состоянием растерянности.
Знаете, сразу после ареста преступник часто бывает растерян, он еще не готов
отвечать на вопросы, и в эти минуты он может сказать многое. Все следствие
может пойти по-другому, если вовремя допросить арестованного,
Браво, капитан, лучший вариант, который можно было придумать па ею
месте. От этого удара он ушел, попробуем атаковать с другой стороны.
-- Капитан, если не ошибаюсь, вы знали из сообщений Вашингтона Смита по
радио, что преступник сам сдался им. Так ли это?
-- Не помню точно...
-- Позвольте тогда вам напомнить. Во-первых, Вашингтон Смит показал
именно это. Ваша честь, -- обратился я к судье-контролеру, -- могу ли я
попросить секретаря-контролера воспроизвести нам соответствующее место из
вчерашних показаний
свидетеля Смита?
-- Пожалуйста.
Секретарь-контролер с полминуты гонял назад и вперед пленку, записанные
голоса захлебывались детским возбужденным визгом, пока наконец Смит не
произнес: "Я надел на него наручники, и мы сообщили в Джоллу, что преступник
сдался".
-- Благодарю вас, -- сказал я. -- Вы слышали, мистер Мэннинг? Кроме
того, я сам имел честь слышать, как мистер Смит говорил по радио именно эти
слова.
-- Возможно, -- пробормотал капитан.
-- Продолжим. Как вы думаете, если преступник сдался сам, без
преследования, является ли это сознательным актом?
-- Не знаю, это психология.
-- Боже, как, однако, полиция Джоллы боится психологии.
- Дело не в психологии. Если преступник по своей воле сдался полиции,
сдался сам, без преследования, он не был в состоянии аффекта, и вы не
рассчитывали, что он вам признается за те несколько минут езды, что отделяли
вас от Джоллы.
-- А зачем же, интересно, я посадил вас к себе в машину? -- спросил
меня капитан.
-- Хотя сейчас вопросы задаю я, капитан, а не вы, я вам отвечу. Вы
хотели остаться со мной с глазу на глаз, чтобы не было свидетелей и чтобы вы
могли убить меня при так называемой попытке к бегству.
-- Я протестую! -- крикнул Магнусон, стараясь перекрыть шум,
поднявшийся в зале.
Судья-контролер поднял свой молоток.
-- Если шум не прекратится, я прикажу очистить зал.
Шум утих.
-- Я протестую против этого утверждения защиты как чистой воды
спекуляции, не подкрепленной никакими фактами.
-- Защита как раз и собирается подтвердить эту, как вы изволили
выразиться, спекуляцию фактами, -- выкрикнул я.
Не надо было, конечно, выходить из себя, но куда девалось спокойствие
достоинства, сколько скромности. Нет, не свою честь оберегал он а честь
суда.
Бедняга Смит покраснел. На щеках у пего показались желваки. Покатались
и остановились. Суд есть суд.
-- Слушаюсь, сэр. Я точно не заметил, но мы были примерно в пяти милях
от Джоллы, и бригада приехала минут через десять.
-- Хорошо. Что вы делали потом?
-- Мы посмотрели, как работала бригада. Ну, снимали, как лежит труп и
тому подобное. Потом они уехали и увезли тело. Мы продолжали патрулировать
вторую дорогу.
Меня так и подмывало спросить и то, и другое, и третье. Всегда ли,
например, кто-нибудь патрулирует маленькую, второстепенную дорогу по ночам.
Но терпение.
-- ...Когда уже начинало светать, мы получили еще одно сообщение из
Джоллы. Сержант Лепски сказал, чтобы мы были особенно внимательными. Если мы
увидим высокого человека шести футов двух дюймов, шатена, мы должны
арестовать его по подозрению в убийстве. Имя -- Язон Рондол.
-- Хорошо, мистер Смит, продолжайте ваши показания.
-- Спустя примерно час, когда было уже совсем светло, мы заметили
человека...
-- Что значит "мы"? Вы заметили человека?
-- Да, сэр. Я заметил человека, который вышел на дорогу. Я сразу
обратил внимание, что он высокого роста. Я начал думать, как нам лучше
действовать, но человек неожиданно поднял руку. Мы остановились, и я вышел
из машины. Если человек вышел на шоссе, подумал я, да еще поднял руку,
останавливая полицейскую машину...
-- Почему вы уверены, что этот человек мог различить, полицейская перед
ним машина или нет?
-- Во-первых, сэр, цвет машины. Было уже довольно светло. Во-вторых,
маячок на крыше не был выключен, и не заметить его мог только слепой.
-- Хорошо, продолжайте.
-- Я вышел из машины. Человек подошел, достал из кармана пистолет и
протянул нам. При этом он сказал, что его зовут Рондол. Язон Рондол. Я надел
на него наручники, и мы сообщили в Джоллу, что преступник сдался. Капитан
Мэннинг приказал нам не ехать в Джоллу, а ждать их на дороге. Вскоре
приехали капитан Мэннинг и сержант Лепски. Они взяли Рондола в свою машину.
Мы думали...
-- Суд не интересует, что вы думали, мистер Смит. Придерживайтесь
только фактов.
Если бы вместо глаз у Смита были лазеры, он давно бы испепелил
Магнусона. Бедняга не понимал все это шаманство, великий ритуал судебных
условностей, что он свидетель обвинения, что говорит он все то, что от него
ожидают, и что Магнусон вовсе не хочет его оскорбить.
-- Слушаюсь, сэр. Сначала в машине капитана был сам капитан, Рондол и
сержант Лепски. Потом сержант вылез, пересел в нашу машину, и мы поехали
вперед.
-- Благодарю вас, мистер Смит. Вы нам понадобитесь еще раз несколько
позже, а сейчас я предоставляю свидетеля защите.
Поскольку я отказался от защитника, защита -- это я. Нет, еще рано.
-- Защита, свидетель в вашем распоряжении, -- сказал судья-контролер.
-- У защиты нет вопросов к свидетелю.
-- Хорошо. Мистер Магнусон, продолжайте.
-- Обвинение вызывает эксперта полиции Джоллы Линдли Линмаута.
У эксперта была такая же аристократическая внешность, как его имя:
длинное, лошадиное лицо с крупными желтыми зубами, мутноватый взгляд.
-- Ваше имя? -- спросил Магнусон.
-- Линдли Линмаут.
-- Положите правую руку ладонью вниз на регистрационную машину.
Хотя я уже знал, что Линдли Линмаут не ржет, а говорит человеческим
голосом, мне подумалось, что вдруг машина сейчас сообщит: Линдли Линмаут,
жеребец пяти лет...
-- Где вы работаете и ваша должность?
-- Полицейское управление Джоллы. Эксперт технического отдела.
-- Где вы были в ночь на двадцать пятое октября этого года?
-- Я спал, с вашего разрешения, у себя дома. Ночью меня разбудил звонок
из полиции. Я быстро оделся и явился туда. В управление только что доставили
машину. На переднем сиденье, спинке переднего сиденья и ковриках были следы
крови...
-- Вы исследовали эти следы?
-- Нет, я занялся рулем и ручками машины. Капитан Мэннинг просил меня
поторопиться. К счастью, отпечатки были довольно четкими. Я применил обычную
процедуру номер семь-два, состоящую из...
-- Опустите технические детали, мистер Линмаут. Нас интересует только
суть дела.
-- Как я сказал, отпечатки были довольно четкими. Они принадлежали двум
людям. Мы наложили их на регистрационную машину. Одни принадлежали покойному
владельцу машины коммивояжеру Стефану Расковски. Регистрационная карточка
его машины была на месте, и ее данные и данные, сообщенные регистрационной
машиной, сошлись. Другой набор отпечатков принадлежал адвокату из Шервуда
Язону Рондолу. Я тут же сообщил об этом капитану Мэннингу.
Неплохо, неплохо, подумал я отрешенно, словно оценивал детективный
роман. Пока все у них идет на высшем уровне. Щели все законопачены так
плотно, что их корабль не только на плаву, в трюме абсолютно сухо. Отличная
работа. Я узнавал руку метра. Профессор Ламонт учил меня: будьте всегда
адвокатом дьявола, Рондол. Я не знал, что такое адвокат дьявола, и он
объяснил мне. Оказывается, католическая церковь, прежде чем причислить
кого-нибудь к лику святых, назначает самое тщательное расследование жития
кандидата, и специально выделенное лицо подвергает сомнению все заслуги
потенциального святого. Он-то и есть адвокат дьявола. Так сказать,
профессиональный скептик.
Пока что Ламонт выполнил роль адвоката дьявола неплохо, совсем неплохо.
Конечно, можно было бы погонять Смита и узнать, всегда ли на второй дороге
по ночам патрулируют машины. Но все это слабо, совсем слабо.
-- Вы проделывали еще какие-нибудь анализы по делу Рондол а? -- спросил
Магнусон свидетеля.
-- Да. Вскоре мне принесли пистолет, также найденный на обочине второй
дороги. Кольт тридцать восьмого калибра. Я снял с пего отпечатки. Рукоятка
была протерта, но торопливо, очевидно. Во всяком случае, мне удалось
получить два отпечатка. Они оказались идентичными отпечаткам Рондола на
руле.
-- Вы исследовали пулю, извлеченную из тела убитого?
-- Да, в тот же день. Я сравнил эту пулю с пулей, которую мы получили,
произведя выстрел из кольта. Микроскопический анализ установил, что обе пули
были выстрелены из одного пистолета. Вот увеличенные снимки этих пуль.
-- Ваша честь, -- сказал Магнусон, обращаясь к судье-контролеру, --
обвинение просит зарегистрировать в качестве вещественных доказательств
пистолет кольт тридцать восьмого калибра, пули номер один и два, увеличенное
сравнительное фото этих пуль.
-- Хорошо. Вы закончили с вашим свидетелем, мистер Магнусон?
-- Да, ваша честь.
-- Мистер Рондол, задавайте вопросы свидетелю.
-- Мистер Линмаут, вы, надеюсь, установили по номеру пистолета, кому он
принадлежит? -- спросил я.
Вряд ли я что-нибудь мог добиться этим вопросом, но мое слишком
продолжительное молчание могло показаться им подозрительным. Не следовало
настораживать их раньше времени.
-- Нет.
-- Почему же?
-- Потому что номер был тщательно спилен.
-- Скажите, мистер Линмаут, легко ли спилить номер?
Эксперт показал мне свои лошадиные желтые зубы. Может быть, он хотел
испугать меня ими?
--Все зависит от того, что вы подразумеваете под словом "легко".
Ай да лошадь! Осторожное животное, ничего не скажешь.
-- Но все-таки? С точки зрения обычного человека, не оружейного мастера
и не руководителя металлургической лаборатории. Вы понимаете меня?
-- Да. вполне. -- Он пожал плечами. -- Спилить серийный номер --
операция довольно трудоемкая, поскольку металл, иду щий на изготовление
оружия, обладает высокой прочностью и твердостью
-- Благодарю вас. А теперь скажите, мистер Линмаут, какие качества,
по-вашему, нужны человеку, который спиливает номер на пистолете?
-- Качества? Простите, я не...
-- Ну, представьте себе человека, который проделывает эту операцию со
своим пистолетом. Каков он? Я, разумеется, имею в виду не цвет глаз, а черты
характера. Понимаете меня?
-- Да, мистер Рондол.
-- Прошу прощения, ваша честь, -- обратился Магнусон к судье, --
обвинение считает вопрос не относящимся к обсуждаемому делу.
-- Мистер Рондол?
-- Защита намеревается показать, что вопрос вполне уместен.
Я поймал себя на том, что употребляю слово "защита", как когда-то,
когда я действительно кого-то защищал. Впрочем, у меня никогда не было
такого покладистого клиента, как сейчас. Я--преступник не спорил со мной --
защитником. Полная гармония.
-- Хорошо, -- кивнул судья-контролер, -- свидетель может отвечать.
Линмаут пожал плечами, посмотрел на прокурора и вздохнул.
-- Что ж, -- сказал он, -- наверное, у такого человека есть терпение...
Ну, настойчивость...
-- Еще, мистер Линмаут?
Свидетель наморщил лоб, от чего лицо его стало чуточку походить на
человеческое, поскольку лошади, насколько я знаю, лоб не морщат.
-- Хорошо, позвольте мне поставить вопрос несколько иначе. Для чего
вообще спиливается номер?
-- Для того, чтобы по номеру оружия нельзя было найти его владельца.
-- Отлично. Можно ли назвать этот акт поступком предусмотрительным? С
точки зрения преступника, разумеется.
-- Да, наверное.
-- Прекрасно. Если у человека хватает предусмотрительности спилить
номер на пистолете, как, по-вашему, хватит ли у него предусмотрительности
либо надеть перчатки, либо как следует стереть с оружия свои отпечатки
пальцев?
-- Ваша честь, -- снова вмешался Магнусон, -- обвинение считает этот
вопрос спекулятивным. Мы пытаемся выяснить факты, а не занимаемся
построением психологических гипотез.
-- Возражение принято, -- сказал судья-контролер и посмотрел на главную
судейскую машину. Если машина посчитала бы решение судьи ошибочным, на табло
заморгала бы красная лампочка.
-- Мистер Линмаут, где именно был найден кольт, из которого был убит
мистер Расковски?
-- Я не могу ответить. Мне об этом не сообщили. Передали пистолет, и
все.
-- Благодарю вас, -- сказал я, -- больше вопросов у защиты нет.
Магнусон бросил на меня быстрый взгляд. Я тебя понимаю, говорил взгляд,
что еще тебе остается делать? Я бы на твоем месте тоже цеплялся не то что за
соломинку, за паутинку бы ухватился. Что делать, что делать, каждому свое.
-- Обвинение вызывает врача полицейского управления Джоллы мистера
Постелвейта.
Врач оказался настолько бесцветной личностью, что у меня было
впечатление, будто сквозь него можно свободно смотреть. Он есть, и его нет.
Удивительно, что регистрационная машина все-таки среагировала на его руку. И
голос его был под стать внешности -- никакой. Так, легкое сотрясение
воздуха.
-- Скажите, мистер Постелвейт, что показало вскрытие убитого? --
спросил Магнусон. Он тоже недоверчиво поглядел на врача, стараясь убедиться,
что тот не исчезнет на его глазах. -- Только, пожалуйста, без медицинских
терминов и излишних для суда подробностей. Вы меня понимаете?
-- Не совсем. Дело в том, что пуля, войдя в тело, не консультировалась
со мной, какой путь ей выбрать, поэтому...
-- Мистер Постелвейт, -- Магнусон изумленно посмотрел на него, -- я не
ожидал от представителя вашей профессии такой игривости тона. Отвечайте на
мой вопрос!
Ай да сгущение воздуха, ай да безликий доктор!
-- Пуля попала между... простите, я забыл, что нельзя пользоваться
терминами. Ну, скажем, в спину.
-- Стреляли спереди или сзади?
-- Безусловно сзади, Входное отверстие на спине.
-- С какою расстояния стреляли?
-- Почти вплотную, семь-десять дюймов, не более.
-- Что послужило непосредственной причиной смерти?
-- Пуля прошла через сердце, смерть была мгновенной,
-- У обвинения больше вопросов к свидетелю нет.
Судья-контролер кивнул мне:
-- Можете допросить свидетеля.
-- Благодарю, ваша честь, у защиты вопросов к свидетелю нет.
Магнусон снова вызвал Смита. Он следовал хронологии событий. Теперь он
попросил полицейского рассказать, как нашли капитана Мэннинга.
-- Я сначала поехал из Джоллы. Проехал миль десять -- машины капитана
не видно. Я тогда связался с сержантом, и он тут же приехал. Мы начали
возвращаться и все время следили за левой стороной дороги.
-- Почему именно за левой?
-- Потому что слева лес, да и кювет слева не такой глубокий.
-- Хорошо, продолжайте.
-- Ну, вскоре я заметил следы шин на обочине. Мы остановили машину и
пошли в лес. Ярдов через двести мы увидели машину капитана. Она буквально
стояла в кустах. Мы подошли к машине. Сержант пытался открыть двери, но они
были заперты.
-- Но сначала вы ведь заглянули в машину?
-- Да, сержант посмотрел в окно первый. Тут и я заглянул.
В машине был только капитан Мэннинг.
-- Почему же он вам не открыл двери? Ведь изнутри, по-моему, дверь
всегда можно открыть?
-- Да, но капитан не мог нам открыть, потому что на его руках были
браслеты и он был прикован к рулю. Цепочка охватывала спицу руля,В зале
впервые с начала суда послышался легкий смешок.
- Как же вы открыли машину?
-- Сержант выбил стекло.
-- В каком состоянии был капитан?
-- Я не доктор, но я заметил, что вся правая половина лица у него была
разбита.
-- Что сказал вам капитан?
-- Что арестованный сбежал.
-- У меня все, ваша честь, -- сказал Магнусон.
-- Ваши вопросы, мистер Рондол.
-- Благодарю вас, ваша честь. Мистер Смит, -- я повернулся к
полицейскому -- в своем первом показании вы говорили, что капитан Мэннинг
приказал вам по радио ждать его на дороге.
-- Да.
-- А разве два полицейских не могли доставить одного безоружного
человека да еще в наручниках?
-- Наверное, могли.
-- А если без "наверное"?
Смит пожал плечами и покосился на обвинителя, но тот смотрел прямо
перед собой и. казалось, мало интересовался происходящим.
-- Могли.
-- Хорошо. Значит, требование капитана не ехать в Джоллу с арестованным
и ждать его прямо на дороге можно считать необычным? Так ведь?
-- Да, пожалуй.
-- А без "пожалуй", мистер Смит?
-- Да.
-- А как вы объясните такое требование начальника полиции?
-- Я не могу объяснить поступки своего начальника, мистер Рондол.
Спросите капитана Мэннинга.
-- С удовольствием. Когда до него дойдет очередь. Но все же, мистер
Смит, вы опытный полицейский, вы -- не автомат. Как, по-вашему, почему
капитан Мэннинг не разрешил вам доставить арестованного, то есть меня, в
Джоллу?
Он был неглупым человеком, этот Смит. Он чувствовал, куда я клоню. Мало
того, я готов был поклясться, что он все прекрасно понимал. Он снова
посмотрел на Магнусона, ожидая от него помощи, но что мог сделать
обвинитель, если вопрос вполне корректен?
-- Лишняя мера предосторожности. Очевидно, капитан Мэннинг считал, что
будет спокойнее, если такого преступника доставит в Джоллу он сам.
-- Понимаю, мистер Смит, понимаю. Преступник действитель но опасный...
-- Защита, -- прервал меня судья-контролер, -- воздерживай тесь,
пожалуйста, от неумеренной иронии. Здесь суд, а не... -- он замялся,
подыскивая сравнение, -- ...ночной клуб.
Наверное, бедный Ивама был в ночном клубе так давно, что имел о нем
самые смутные представления. Остроумие в ночном клубе? А может, он был
последний раз в ночном клубе еще в прошлом столетии?
-- Хорошо, ваша честь, -- я покорно наклонил голову. -- Итак, мистер
Смит, мы остановились на том, что капитан хотел принять всевозможные меры
предосторожности. Так?
-- Да.
-- Когда он приехал к вам, он приказал, чтобы преступника пересадили в
его машину. Так?
-- Мы уже говорили об этом.
-- Я не спрашиваю вас, о чем мы говорили или нет. Потрудитесь отвечать
на вопросы, мистер Смит. Задержанного посадили в его машину. Так?
Судя по тому, как он на меня посмотрел, мы вряд ли когда-нибудь с ним
подружимся. Что делать, жизнь надо воспринимать такой, какая она есть.
-- Да, -- буркнул Смит.
-- Скажите, -- продолжал я, -- сколько обычно находится в полицейской
машине сотрудников, когда транспортируется человек, подозреваемый в
убийстве?
Магнусон начал ерзать на своем месте. Нет, опасности он еще не
чувствовал -- он не мог ее чувствовать, -- но ему явно не нравилась моя
линия. Он прекрасно понимал, куда я гну.
-- Обычно три, с водителем. В крайнем случае два...
Теперь уже не только Смит и Магнусон понимали мою тактику. Похоже было,
что и в зале многие догадывались, каков будет мой следующий вопрос. Во
всяком случае, тишина была необычной.
-- Почему же в таком случае капитан Мэннинг приказал сержанту ехать с
вами?
Смит стоял в углу, отбиваясь от наседающего противника. За ним родное
полицейское управление, героический капитан с разбитой физиономией и шансы
на продвижение. Перед--назойливый негодяй, который загнал его сюда своими
гнусными вопросами. Господи, кому нужен этот суд, эта дурацкая комедия?
Рявкнуть бы сейчас на этого адвокатишку: руки вверх! Врезать бы по
физиономии -- он бы знал, как крючкотворствовать, как выкручивать наизнанку
слова честных людей...
Я улыбался. Я догадывался, что думал сейчас храбрый мистер Смит.
-- Я жду ответа, -- деликатно напомнил я о себе.
-- Не знаю, -- угрюмо сказал полицейский. -- Спросите самого капитана.
-- Благодарю вас за совет, Смит, -- важно сказал я, -- я обязательно им
воспользуюсь. Ваша честь, -- повернулся я к судье-контролеру, -- у защиты
больше вопросов нет.
-- Хорошо. Мистер Магнусон, у вас есть еще свидетели?
-- Нет, ваша честь. У обвинения больше свидетелей нет. Я думаю, -- едва
улыбнулся он, -- нам больше и не надо.
-- Сегодняшнее заседание окончено, -- сказал судья-контролер. -- Если у
защиты есть свидетели, то, учитывая несколько необычный характер защиты, она
может передать суду их список, дабы суд мог вызвать их на следующее
заседание.
-- Благодарю вас, ваша честь, -- поклонился я и вручил судье-контролеру
список моих свидетелей. А что еще делать, если адвоката уводят из зала суда
обратно в камеру?
Снова камера. Милый, родной уголок, Приют одинокой души. Максимальный
комфорт, тишина и безопасность. Высшее достижение цивилизации. Если бы не
суд, в тюрьму бы стояли очереди.
И все же мне грустно. Печаль сжимает сердце, выхолаживает грудную
клетку. Почему? Разве суд идет не так, как я предполагал? Разве я не перейду
завтра в наступление? Разве нет у меня резервов для решающей схватки?
Это все были пустые слова. Я знал, почему в горле стоит комок. Я знал
это весь день и гнал от себя ответ. Мне не нужен был ответ, я не хотел его,
но он все лез и лез в мозг, настойчиво и бесстрашно, как голодное животное к
пище.
Где-то в самой глубине моей души, на самом ее илистом дне жила надежда,
что Одри все-таки придет. Надежда -- удивительное существо. Она может жить
там, где жить не должна. Одри не должна была прийти. Она не должна была
прийти к человеку, который покушался на жизнь ее отца, человеку, который
обокрал его, бежал среди ночи и, обезумев, убил по дороге человека и пытался
убить другого. Так должна была видеть меня Одри. Так я выглядел со стороны.
Ей должно быть стыдно сейчас. Нет, не за меня. За убийцу никогда не бывает
стыдно. Он ниже или выше стыда. Ей стыдно, наверное, за себя. За
прикосновение ее руки к моей щеке, за октябрьские звезды, за доверие. Ничто
ведь не вызывает такой стыд, как слепое доверие человеку, которому не
следовало доверять. И доверяться.
И, несмотря на все это, у меня тлела надежда, что она придет. Нет, не
целая надежда, не полнадежды и не четвертушка. Крохотная, микроскопическая
частичка, которую не могли убить ни факты, ни разум, ни логика, Но она не
пришла. Одри, Одри. странные, напряженно-неподвижные глаза, которые
впивались тогда в меня, буравили, стремились проникнуть внутрь, чтобы
узнать. Что узнать?
Одри, Одри, почему прикосновение ее узкой руки к щеке наполнило меня
тогда такой печалью? Потому что я уже тогда знал, что мы обречены? Что мы
стоим по разные стороны барьера? Она не пришла. Чудес не бывает. Наш век
развеял веру в чудеса. Чтобы верить в чудеса, нужно хотя бы хотеть верить, а
мы отвыкли даже хотеть. Мы знаем, что нам все объяснят, зачем нам верить и
зачем нам чудеса?
Гереро верил в чудо. До последней секунды. И он не ошибся. Если все
будет так, как я задумал, послезавтра я смогу подать апелляцию. В последний
день. О, он быстро обретет свою уверенность, Ланс Гереро! И тогда чудо
перестанет быть чудом. Таким как Гереро, чудеса нужны редко.
Он шел ко мне, высокий, уверенный в себе, сильный и богатый. Я засыпал.
Я знал, что засыпаю, потому что Гереро не мог быть здесь. Он лежал сейчас в
покрытом инеем прозрачном саркофаге и не мог быть у меня в камере. Но он шел
и шел, огромный, неотразимый, бородатый.
-- Одри, -- сказал я. -- Где Одри?
Он засмеялся. Мне было больно слышать его смех. Я казался себе таким
маленьким, таким жалким, таким гадким, когда он победоносно громыхал смехом,
что я не хотел жить. И тогда, смеясь, он поднял руку к своему липу и дернул
за него. Я вскрикнул, потому что его лица не было. Было мое лицо. Я знал,
что сплю.
-- Защита вызывает своего свидетеля начальника полиции Джоллы капитана
Мэннинга, -- сказал я и подумал, что никогда у меня не было свидетеля,
который так бы ненавидел меня.
Честно говоря, у него были для этого все основания.
Пока капитан называл свое имя и должность и прижимал руку к
регистрационной машине, в зале стоял легкий гул. Нечасто зашита вызывает
свидетеля, который сделает все, чтобы угробить обвиняемого.
Художники из обеих шервудских газет пришли в движение, словно ожившие
после зимней спячки животные. Бросая быстрые, цепкие взгляды на капитана
Мэннинга, они набрасывали его портреты. Портретов я, разумеется, не видел,
но хорошо понимал их, потому что капитан был на редкость живописен. Правая
сторона его лица являла собой целую гамму цветов от светло-желтого до
багрово-фиолетового. Правый глаз был почти закрыт и был бы, наверное, вообще
не виден, если бы не освещался изнутри ярчайшей и чистейшей ненавистью. Я
почувствовал себя даже польщенным. Приятно сознавать, что можешь вызывать
такие сильные эмоции.
-- Капитан Мэннинг, -- вежливо сказал я, -- из показаний вашего
подчиненного мистера Смита я понял, что вы посадили меня в свою машину для
обеспечения максимальной безопасности. Согласны ли вы с такой точкой зрения?
Он угрюмо кивнул.
-- Капитан Мэннинг, к сожалению, в электронном суде кивки и покачивания
головой, равно как разведение руками и пожимание плечами, не считаются
ответами на вопрос. Ответьте, пожалуйста, на заданный вам вопрос.
-- Да.
-- Прекрасно. Далее, из показаний того же Смита защита уяснила, что для
обеспечения максимальной безопасности при перевозке преступника в обычной
легковой машине нужно как минимум три или два человека. Так ведь?
-- Да.
-- Почему же, капитан, вы приказали сержанту Лепски поехать обратно в
Джоллу не с вами, а в машине Смита?
-- Я полагал, что преступник не представляет особой опасности, тем
более что он был уже в наручниках.
Гм, интересно. Капитан, оказывается, ожидал эти вопросы. Ну-с,
посмотрим, как он будет отвечать дальше.
-- Почему же вы в таком случае не разрешили вашим полицейским спокойно
привезти его в Джоллу?
-- Потому что я хотел воспользоваться его состоянием растерянности.
Знаете, сразу после ареста преступник часто бывает растерян, он еще не готов
отвечать на вопросы, и в эти минуты он может сказать многое. Все следствие
может пойти по-другому, если вовремя допросить арестованного,
Браво, капитан, лучший вариант, который можно было придумать па ею
месте. От этого удара он ушел, попробуем атаковать с другой стороны.
-- Капитан, если не ошибаюсь, вы знали из сообщений Вашингтона Смита по
радио, что преступник сам сдался им. Так ли это?
-- Не помню точно...
-- Позвольте тогда вам напомнить. Во-первых, Вашингтон Смит показал
именно это. Ваша честь, -- обратился я к судье-контролеру, -- могу ли я
попросить секретаря-контролера воспроизвести нам соответствующее место из
вчерашних показаний
свидетеля Смита?
-- Пожалуйста.
Секретарь-контролер с полминуты гонял назад и вперед пленку, записанные
голоса захлебывались детским возбужденным визгом, пока наконец Смит не
произнес: "Я надел на него наручники, и мы сообщили в Джоллу, что преступник
сдался".
-- Благодарю вас, -- сказал я. -- Вы слышали, мистер Мэннинг? Кроме
того, я сам имел честь слышать, как мистер Смит говорил по радио именно эти
слова.
-- Возможно, -- пробормотал капитан.
-- Продолжим. Как вы думаете, если преступник сдался сам, без
преследования, является ли это сознательным актом?
-- Не знаю, это психология.
-- Боже, как, однако, полиция Джоллы боится психологии.
- Дело не в психологии. Если преступник по своей воле сдался полиции,
сдался сам, без преследования, он не был в состоянии аффекта, и вы не
рассчитывали, что он вам признается за те несколько минут езды, что отделяли
вас от Джоллы.
-- А зачем же, интересно, я посадил вас к себе в машину? -- спросил
меня капитан.
-- Хотя сейчас вопросы задаю я, капитан, а не вы, я вам отвечу. Вы
хотели остаться со мной с глазу на глаз, чтобы не было свидетелей и чтобы вы
могли убить меня при так называемой попытке к бегству.
-- Я протестую! -- крикнул Магнусон, стараясь перекрыть шум,
поднявшийся в зале.
Судья-контролер поднял свой молоток.
-- Если шум не прекратится, я прикажу очистить зал.
Шум утих.
-- Я протестую против этого утверждения защиты как чистой воды
спекуляции, не подкрепленной никакими фактами.
-- Защита как раз и собирается подтвердить эту, как вы изволили
выразиться, спекуляцию фактами, -- выкрикнул я.
Не надо было, конечно, выходить из себя, но куда девалось спокойствие